Шёл он по асфальту, точно по воде, дно в этом затоне, по которому он брёл, должно было бы быть каменистым – каждый шаг шаркающей его походки казалось, делал инвалид с осторожностью минёра, идущего по опасному полю.
Низенький Фока, впрочем, радовался каждому шагу – было время, когда болезнь позвоночника не давала ему даже этой возможности, но видимо сила жизни у человека была необыкновенной – зоны закалили его характер и дали полезную привычку терпеть – терпеть.
Это стало для него сейчас смыслом жизни.
Видеть людей ему было приятно, несмотря на плохое зрение.
Видеть жизнь на воле…
Радость от этого может понять только бывший зэк.
Эти два человека – мужчина и женщина – подтянутые, загорелые тем южным золотистым загаром, который сразу отличает отдохнувших людей от остальных, шли навстречу ему, о чём-то беседуя, увлечённые общением.
Но что-то подсказало инвалиду, какое-то подсознательное чувство, какое бывает у настрадавшихся людей, что мужчина его знакомый.
Они прошли совсем рядом.
Фока терпеливо стоял, точно ожидая какого-то оклика, на тротуаре – и точно, мужчина, пройдя несколько шагов мимо него, тоже остановился, посмотрел на молчаливого инвалида, и неторопливо подошёл к Фоке, оставив женщину в одиночестве, знаком попросив её подождать.
Мужчина пристально глядел на полуслепого человека, с палочкой в руке.
- Вас не Сергей величают?
Фока отрицательно покачал головой.
Человек ушёл к своей красивой спутнице, они прошли несколько метров, мужчина снова остановился, поглядел на несуразного инвалида, казалось что-то не давало ему возможности идти дальше.
И он вернулся к стоявшему неподвижно, точно прикованному к этому месту, Фоке.
Очень внимательно прохожий снова поглядел на него, точно стараясь влезть в свою память – столько лет прошло!
Зона строгого режима.
Локальный сектор.
И его земляк, всегда спокойный, спокойный какой-то уверенностью бывалого арестанта.
- Братан!
Фока стоял неподвижно, точно о чём-то внутренне размышляя стоял, и смотрел пристально вдаль аллеи.
- Серёга, может, помощь моя нужна?- спросил негромко прохожий.
Помощь, нужна ли была она сейчас Фоке?
Только может от Бога?
И он, повинуясь какому-то стройному своему образу мыслей, известному только ему, выстраданному строю мыслей, тихо сказал:
- Вы ошиблись.
Прохожий всё также пристально глядел на инвалида, он, кажется, начал понимать, что тот живёт в каком-то своём мире, где доступ есть, но он очень маленький этот доступ, и не для всех…
- Ладно, - сказал тихо прохожий, и добавил: – Выздоравливайте.
- Спасибо! – искренне ответил Фока, и эта благодарность отразилась на его бледном лице, похожем на маску, едва заметным движением тонких губ, может это означало для инвалида добрую улыбку…
Эта неожиданная встреча взволновала его.
Он совсем было забыл жёсткость зоны, усталость от неволи.
И вот этот мужчина, чьё лицо ему было знакомо, вернул его в прошлое.
Почему я не поговорил? - думал Фока.
И то что он сейчас в незавидном положении говорило ему, что он поступил правильно.
Пришёл его приятель домой. Фока поначалу не стал рассказывать о неожиданной встрече. Поговорили они о ценах в магазинах.
Приятель, зная интерес, Фоки к чаю, заварил крепкого чаю.
Это не был чифирь, но аромат чая и его терпкий вкус взбодрили Фоку.
Приятель его не задавал никаких лишних вопросов, был он вообще сдержанным человеком.
Фока приободрённый чаем, заговорил:
- Всегда так. Неожиданно происходят встречи, а я скрываюсь, не хочу, чтобы люди забивали голову моими хлопотами…
Фока разговорился, и припомнил зону, и рассказал о сегодняшней встрече на аллее.
- Так почему не стал то с ним говорить, Серёга? Сам же говоришь, человека вспомнил? – спросил приятель, отпивая сладкий чай из эмалированной белой кружки с алой нарисованной малиной на боку.
- Стыдно мне стало за сегодняшнее своё положение.
Они помолчали.
- Ты чаёк то пей, а то стынет, - вежливо сказал приятель, отчего то грустно качнув при этом седой головой.
В тот вечер, то ли было выпило много чаю, то ли что-то подспудное подняла в сознании бывшего зэка встреча на аллее с кем-то из тех, кто знал его иным - как бы то ли было, но заснул инвалид поздно.
И спал тревожно, слышался ему во сне лай овчарки…
...Видел Фока в тревожном своём сне зону, в которой отбывал свой последний срок. Чудились ему в этом сне локальные сектора, пустынные, продуваемые ветрами.
И лишь под утро, утомлённое сознание пожалело инвалида.
Ему приснилась удивительная лесная дорога.
И это была не тяжкая дорога к лесоповалу, к лесной бирже, жестокая, утомительная для зэка, а это была дорога по-летнему лесу, и рядом с ним шли его родные люди: жена и сын.
И шли они дружной троицей по этой дороге, которая была в обрамлении высоких елей и стройных берёз.
И молчаливо было в лесу.
И такое раскаяние, и такое желание простить всех было у спящего человека!
Что, проснувшись в тишине ночной комнаты, он слёзно просил прощение и у жены, и у сына, который рос без него.
И жуткая, и в то же время правдивая картина его жизни предстала перед ним, и он уже не молил Бога о смягчении своей участи, а даже корил Бога, что он был к нему милосерден!
И снова заснул Фока вот в этом жутком состоянии самобичевания, и не желал себе он пощады.
Такое бывает у человека, когда он дошёл до дна, и только почувствовав это дно, резко толкается ногами вверх.
И всплывают к Божьему свету.
Он проснулся, привычно ожидая боли в спине.
И уже не боясь её, даже желая этой боли, он распрямился.
И не понял вначале ничего.
Он распрямился, будто кто-то всемогущий за его раскаяние, и желание всех простить снял эту его страшную изматывающую боль.
Он распрямился.
И стоял, как изваяние, боясь даже шелохнуться.
Боясь, что привычная боль, такая ему привычная боль, возвратится вдруг к нему. Возвратится, как полноценная хозяйка его несчастной жизни.
Но боли не было!
И он стоял прямо…
У Фоки что то не сложилось в жизни, хотя по характеру был он человеком незлобивым. Но как оказалось, для счастья этого мало…
Сидел в зонах он несколько сроков, и всё по какой-то «мелочёвке», но там его степенность и надёжность была сразу заметна для зэков, и пользовался он среди них заслуженным уважением.
Болезнь лишила полноценной жизни на воле Фоку как-то неожиданно… Стали отказывать ноги и зрение упало. Завершение жизни было для него безрадостным, и не таило в себе никаких больше перспектив. И вот как-то брёл он по улице, выстукивая палочкой впереди себя – асфальт казался не добрым другом, а скорее врагом, и попадавшиеся навстречу ему люди, почти не мешали исследовать эту дорогу.
Они, действительно, для бывшего зэка уже не имели никакого значения.
Ибо он понимал, что в его жизни – жизни инвалида - они не имеют даже шанса помочь ему.
И потому шёл мимо них Фока равнодушно, почти не обращая внимания на их реакцию на него - полуслепого человека.
Он помнил себя иным.
Сильным человеком, уверенным в себя, и где-то в глубине его сознания жила эта вера в себя, несмотря на его физический недуг.
Он ещё рассчитывал там, в глубине души, что Бог в ответ на его молитвы и раскаяние о прошлом даст ему шанс вернуться к нормальной жизни.
Вот может поэтому он ежедневно вышагивал по этой городской аллее. Вышагивал он, точно заведённый на отмеренное Богом время механизм – человек - механизм, именно так он себя воспринимал.
Пенсии по инвалидности хватало на его скромное проживание. Фока был непритязательным. Жил он сейчас у приятеля, вот уже несколько недель – приехал из дома инвалидов.
Надо было в этом районном городе переоформить документы, дающие ему право получать свой хлеб инвалида от государства.
Город ему понравился.
Был он чистеньким, ухоженным в центре, и именно сюда приходил гулять Фока.
Если, конечно, можно назвать гуляньем вот эти его прогулки с палочкой, как бы извещающей окружающий мир о его незавидном состоянии здоровья.
Впрочем, и без палочки, которой он обстукивал тротуар, было это очень заметно.
В кабинете у врача, Фока тоже стоял прямо, и спокойно слушал рассуждения молодого врача о том, что ему очень повезло, и что болезнь его, так сказать, смягчилась.
И врач, худенький, бледный, в очках, читал-то историю болезни инвалида, то поправляя свои маленькие золотистые очки, глядел пристально опять на него, точно ещё не веря своим глазам – врач глядел на прямо стоящего человека, который должен был стоять согнутым!...
Фока смотрел при этом куда-то за окно врачебного кабинета, там – на летней улице – весело чирикали воробьи… Счастье ведь у каждого человека своё.