Зима была снежная, и на крышах к весне лежал метровый слой снега, очень плотного и тяжелого. Меня отправили сбрасывать его. Был хороший солнечный апрельский день. Откалывал большие куски снега и спускал вниз. Упарился, снял фуфайку, сел отдохнуть на ветерке и не заметил, как простудился. Потом по утрам стала подниматься небольшая температура, и полностью исчез аппетит. Приходила фельдшер: «У мальчика всё пройдёт». На девятый день отвезли в детскую больницу. Там врач старый, большой дядя, из ушей волосы клочками росли седые. На вид страшный, а добрейшим человеком оказался. Когда Гагарин в космос летал, я был в больнице. Через три недели выписали. Дома быстро восстановился после воспаления лёгких. Начальную школу окончил на «отлично». Но о болезни помнил - не лез в холодную воду купаться.
Летом все ходили в школу на практику по очереди. Поливали школьный огород. Носили лейки десятилитровые метров за сто пятьдесят, поливали гряды. Довольно тяжелый труд был - таскать лейку. После практики оставалось время корья подрать. А вечерами - обязательные костры! Пекли картошку и ели с луком и солью. Потом костры разгребали и бегали босиком по углям. В деревне жила Шура Свистунова. Как она одна выучила шестерых дочерей - все педагоги, все с высшим образованием, жили в Ленинграде. Приезжал к ней зять Витя, рыбак заядлый. У нас была лодка, и ему она была нужна половить рыбки. Витя хитрил. Говорил: «Пойдём, Шурка, на рыбалку, я тебе и удочку дам». А на рыбалку-то надо вставать в три часа. Я спал на сарае, прямо в сене. Предложил Вите такой вариант, чтобы не тревожить наших, привязать верёвку к ноге, а другой конец бросить в сенное окно на улицу. Витя тихо подойдёт, дёрнет за верёвку, я тут и есть. Так мы и ходили на озеро.
Однажды иду из магазина с двумя трёхкилограммовыми буханками в кирзовой сумке. По ногам сумка шаркает до ссадин. Смотрю, а на обочине земляника. Крупная, сладкая, душистая. Ягодок десять нашел. Притащился домой, и меня у дома вырвало, жалко землянику, вся вылетела. Живот болит, есть ничего не могу, всё обратно. Кислого захотелось, съел несколько ягод крыжовника - и тут же обратно. Отец увидел: «Ахид тебя мучает!» - и ремнём меня. На второй день ещё хуже, я и на глаза старался не показываться. Мы жили в большом летнем доме, а в зимовке (под одной крышей) кролики. Я там и остался ночевать, на полу среди кроличьего помета. Когда проснулся, уже не встать было. Ноги судорогой прижало к животу - никак не разогнуть. Утром все пошли в лес драть корьё. Тут мне совсем худо стало. Валяюсь на полу, а около меня кролики. Вскоре началась гроза и ливень продолжительный. Наши прибежали из лесу, и только тут бабушка заставила отца вызвать «Скорую». Приехал «козёл» ГАЗ-69. Водитель принёс меня на руках, посадил на переднее сиденье, сунул подушку под живот и поехали.
Прямо в хирургическое отделение. Четыре капельки крови выдавили на тарелку, и через час началась операция под местным наркозом. Воскресенье, молодая девушка хирург. В бестенёвке всё отражается, и я вижу, что со мной делают. Разрезали, кровь потекла, а как начали кишки тянуть, так ноги мои из -под ремня выехали. И тут разом все отошли, подкатили какой-то аппарат - и маску на лицо. Эфиром запахло сильно. Медсестра разговаривает со мной, потом перестала, а мне спать так хочется, но терплю. Тут медсестра спрашивает: «Ты спишь?» «Нет», - отвечаю. «Так спать надо» - я и выключился. Операция шла почти два часа, аппендикс лопнул, начался перитонит, пришлось промывать, что можно. Я пришел в сознание только в девять вечера. Видимо, получил большую передозировку эфира.
Утром объявили по радио: «Титов в космосе». Через неделю сняли швы и говорят: «Можешь ходить». Посадили на кровати, в глазах темно, и я снова потерял сознание. Лежу уже третью неделю, а болит пуще прежнего. Потом на обходе врач посмотрел и говорит сестре: «Завтра вскрывать» А я думаю, ночью уползу, может. Вечером уснул, а ночью вдруг просыпаюсь – у меня ничего не болит! Но чувствую: такая вонь в палате, а это я лежу в луже гноя. Ну, всё, теперь резать не будут.
Почти два месяца перевязки, а дыра не зарастает. Выписали домой с заклеенным животом. Фельдшер приходила и каждый день переклеивала повязку. Тут-то я и увидел, что из раны нитки торчат, сказал ей, и меня снова в больницу. Оказывается, внутренние швы зашили шелком, а не кетгутом. В поликлинике хирург посмотрел, пинцетом вытащил нитки и отправил домой.
Начался учебный год, а я дома. Тут ещё случай. Как–то на пруду Серёга Власов, стоя на плоту, стал отталкивать другой плот. Палка соскользнула, и он свалился в воду между плотами, пузыри пускает, плавать-то не умеет. На пруду ребятня мелкая, плавать умею только я. А как мне с заклеенным брюхом? Ещё заражение схватить? Быстро сообразил. У берега было бревно. Его я направил в сторону Серёги, толкнул, как торпеду. Кричу: «Хватайся руками и молоти ногами!» Серёга и сейчас жив. Каждый раз при встрече вспоминает тот случай. Только девятого сентября я пошел в школу. И в этот же день сразу ходили на барскую усадьбу дубы посмотреть. Взял желудей, посадил дома, и сейчас они самые большие деревья в деревне. А по всей округе стали дубы расти – это сойки постарались.
30 октября сосед, дядя Митя, прибежал к нам и говорит: «Лошади с ума сходят, посмотрите на небо». Смотрим - а оно всё розовое! «Царь-бомбу Хрущёв взорвал – вот что это такое!»
Вот таким в моей жизни был космический 1961 год.