Короткий ноябрьский день клонился к вечеру. В сумрачном лесу под кустом бересклета сидел леший и злился. Он злился частенько, но в этот раз ему что-то особенно было тоскливо и одиноко, и очень хотелось кого-нибудь хотя бы напугать.
Заслышав шуршание опавших листьев на тропинке, лешак навострил волосатые уши. Вдали показалась фигура человека в брезентовом плаще с рюкзаком за спиной. Леший узнал егеря Кузьмича из деревни неподалёку и юркнул за осину.
И когда егерь поравнялся с деревом, ловко метнул ему под ноги замшелую валежину.
Егерь, споткнувшись, матюкнулся, взмахнул руками, но на ногах не удержался и упал носом в пожухлую листву, слегка припорошённую снегом.
Леший злорадно хихикнул, настроение немного улучшилось.
Егерь поднялся, отряхнул с колен прилипшие соринки и, оглядевшись кругом, произнёс:
-Всё озоруешь? И не стыдно?
Леший выглянул из-за дерева:
-Да ладно, уж и пошутить нельзя…
-А если бы я руку сломал? Думать-то надо башкой!
-Кузьмич, ты что, обиделся? – забубнил леший. - Кузьмич, не обижайся! Лучше табачком угости, а то я тут соскучился по табачку-то.
Егерь, остывая, присел на пенёк, достал из кармана портсигар, выудил оттуда две сигареты, одну, щёлкнув зажигалкой, прикурил сам, вторую протянул лешему. Тот сигарету распотрошил, табак высыпал на ладошку, размял и засунул в ноздри. После этого долго морщил нос, хлопал глазами, наконец оглушительно чихнул, спугнув сороку, с верхушки дуба наблюдавшей за странной парой внизу.
Чихнув ещё пару раз, леший, зажимая поочерёдно ноздри корявым пальцем, высморкался и сдавленно произнёс:
-Дрянь твой табак! Вот у деда твоего был табак так табак! Не поверишь – как чихнёшь, так шишки с деревьев падали… И не жадничал, завсегда полкисета самосада отсыплет…
Кузьмич намёк понял и выделил лешему ещё пяток сигарет. Сунув их за пазуху, тот присел на корягу и тяжело вздохнул.
-Чего пригорюнился? – насмешливо спросил Кузьмич. – Опять в карты проигрался?
-Ну и проигрался! – огрызнулся леший. – Тебе какая забота?
-Кого на этот раз продул? Рябчиков?
-Белок.
-И кому же? Опять соседу, что за речкой живёт? Нашёл себе компаньона… Да у него в колоде пять тузов!
Леший укоризненно помотал косматой головой:
-Ну и тупой же ты, Кузьмич! Сколько раз тебе объяснять – не живёт! Мы – нежить! Это вы, люди, рождаетесь, живёте и умираете, а мы или есть, или нас нет!
Помолчав, добавил:
-А белки… Да леший с ними! Всё равно орехов неурожай, вот пусть сосед о них и заботится. По весне я их обратно отыграю… Тут, Кузьмич, другая беда. За Бабу Ягу опасаюсь. Как бы она быть не перестала. Месяц сидит в своей избушке, чахнет и причитает, мол, никому она не нужна. Оно и правда, раньше к ней и волки ходили, и лоси, и кабаны, она их от хворей поганками лечила. Знахарки из деревни травки всякие спрашивали. Баба Яга показывала, какая от живота, какая от ломоты в костях, а какая и на приворот.
-Может, просто хандрит старушка? – предположил Кузьмич. – Осень, скука…
-Да? А русалка куда делась? Тоже вот так скучала, и всё, больше нетути в лесу русалки! Кот Баюн, правда, смеялся, мол, за кордон девушка увеялась, нашла там себе какого-то богатого дурака-тролля.
Леший помолчал, горестно покачивая головой, затем, искательно заглянув егерю в глаза, спросил:
-Кузьмич, а выпить у тебя есть?
Егерь достал из-за пазухи плоскую фляжку и, открутив колпачок, протянул лешему. Тот принюхался:
-Коньяк?
-Ага. Французский. Шучу, дагестанский.
Леший отхлебнул глоток, скривился:
-Дрянь твой коньяк! Вот у деда твоего…
-Да знаю, знаю! Наслышан! – перебил его егерь. – Вот у деда моего самогон был дак самогон! Первач! Как дохнёшь – вороны с неба падали. Ещё бы, сама Баба Яга на травах настаивала.
Леший ещё раз приложился к фляге, затем с сожалением протянул её обратно Кузьмичу.
-Оставь себе, - отмахнулся тот. – С Бабой Ягой Новый год отметите. Фляжку я потом заберу при встрече.
Леший обрадованно сунул фляжку вслед за сигаретами, но тут же им овладел новый приступ меланхолии:
-Если дотянет бабка до Нового года… Права она - никому мы не нужны. Раньше девки из деревни прибегут, на опушке поклонятся - дозволь, дедушко, грибов пособирать, али орехов, али ягод. В зависимости от сезона, - последнюю фразу леший произнёс значительно и искоса посмотрел на егеря. Тот уважительно повёл головой, поджав губы. Довольный произведённым впечатлением, леший продолжил:
-Конечно, сыпанёшь им в туески чего хотят, да поболе. Медведю уши накрутишь, не трогай, мол, девчат! Он сердится, порыкивает, а слушается. Так забавно было наблюдать – с одной стороны малинника девки ягоды собирают, а с другой медведь торопится, лапой загребает вместе с листьями.
-И где теперь тот медведь? – продолжал леший. – Лет сто уж как последнего извели. А за ним и лосей перебили, и волков. Три кабана на весь лес осталось, да зайцев с пяток! И тем, чую, недолго осталось.
-Раньше я здесь хозяином был! – не на шутку разошёлся лесовик. – Начнёт кто проказничать, привяжешь его невидимой верёвочкой к дереву, вот он и ходит в чащобе день-два-три, круги нарезает, пока не найдут. Или не найдут. А теперь что – приедут на машинах, костры жгут, песни орут, шашлыки жарят. Дома им пожрать негде! Идёт такой рот разинув, мухоморы ногами сшибает. Вот нахрена ты их сшибаешь? Мешают они тебе?
-Вот что это? – пнул он ногой ржавую жестяную банку. – Не мог пива дома выпить? В лес надо было тащить? Да хоть бы дедушку угостил… Фигушки! Выдул в одно горло и банку здесь бросил… И сделать ничего не можешь… Только глаза пылью запорошить.
-А давеча с водяным курьёз был, - хохотнул леший. – Пошёл я его проведать, так не поверишь – сидит на берегу речки и рыдает. «Что случилось?» - спрашиваю.
Отвечает: - «Приехали какие-то, машина большая, чёрная, блескучая, колёса широкие. Достали лодку, надули, спустили на воду. Я подплыл поглядеть, если, думаю, удочками рыбу будут ловить, то нехай, а если сети поставят, то изорву к лешему. Слышу, один говорит: «Смотрите какая щука! Щас я её!» И тут как шандарахнет меня чем-то, без памяти грёб-убегал подальше. Когда очапался, кикимора знакомая просветила, это, говорит, электроудочка, вроде молнии, только страшнее. От неё всё живое в реке гибнет. Вот до какой пакости додумались! Раньше, как рыба на нерест шла, колокола на церквях не звонили, коням на мосту копыта тряпками обматывали, чтобы не стучали. А теперь меня, водяного, электроудочкой!».
- Я хоть и посмеялся над бедолагой, а меж тем дело сурьёзное. Вот ты скажи мне, егерь – о чём вы, люди, думаете? Почему живёте одним днём? Ведь внучка у тебя вырастет – а вокруг ни зайца в поле, ни косули в лесу, ни карася в речке, ни жаворонка в небе! Как жить-то она будет? Своих детей на асфальте вырастит?
Кузьмич молчал. Прав леший, ох прав! Крыть было нечем. Поэтому, крякнув, он поднялся с пенька: - Пора мне, до темна надо до дому дойти. Не скучай. Свидимся.
-Погоди! – остановил его леший. – Как до опушки дойдёшь, там дуб старый, знаешь? В дубе дупло. Я туда орехов положил, внучке отнесёшь. Маловато насобирал, ну, чем богат… Домовому привет!
Кузьмич благодарно кивнул головой и зашагал по тропинке. Вслед ему из-под косматых бровей грустно смотрел седой лесной дух.