— Кукла Лена, почему ты плачешь?
— Думаешь, потому, что ты болеешь? Нет, просто я заснула в автобусе, и один алкаш схватил меня за грудь.
— Какой вопиющий пример безнаказанности насильников! Достаточно лишь один раз отпустить тебя в людное место без присмотра, кукла Лена — и вуаля — сразу оживают гиштории времен очаковских и покоренья Крыма. Причем особенно часто они случаются в пригородном общественном транспорте.
Впрочем, кукла Лена, тебе просто повезло, что в автобусе было много народу и дело не дошло до поругания. Но это может случиться, если ты продолжишь ездить в общественном транспорте. Ездить, кукла Лена, ты должна только в моей машине. А в мое отсутствие сидеть дома, примерять бескозырку.
Кстати, когда я приду в себя, покажешь мне этого алкаша. Я его оставлю без выпивки.
— Тебе же, жидо-масон, покупать лекарства ездила. Угораздило же тебе заболеть у нас, в деревне. А аптека только в Рузе. Пока моя мама тебя тут отпаивала, я за лекарствами и ездила.
Только на алкаща в автобусе этого своего амбала Юру из вашей службы безопасности не натравливая, прошу тебя. Это мой бывший муж, отец Антона. Я слышала, что он совсем спился, но сама его давно не видела…
— Кукла Лена, я очень обижен на твою маму.
— А она для тебя летом малиновое варенье без сахара сделала. Специально. Чтобы тебя, больного диабетом сиониста, отпаивать, когда температурить будишь. Бросать тебе Крайний Север пора, старый уже. Хочешь я к тебе лягу?
— Ой нет. Во-первых, не тронь меня, кукла Лена, я психический, так что всем срочно прятаться под кровать! А, во-вторых, совсем сил нет. И башка раскалывается.
— И температура у тебя высокая, жидо-масон, горишь весь. А ты не умрешь? И от кого ты только заразился?
— Не от кого я не заразился, кукла Лена. У меня нет таких знакомых, которые не умеют пользоваться унитазом. Я просто простудился. А вот умереть я могу. Но очень не скоро. Действительно, в трудоспособном возрасте смертность мужчин в 3-4 раза выше, чем у женщин. Но я то из трудоспособного возраста уже вышел, так что бояться нечего.
Хотя, чувствую я себя действительно так, что мне остается только спеть длинную унылую песню ямщика оленьей упряжки. Но и Крайний Север я бросить не могу. В этом случае ты, кукла Лена, станешь для меня финансово неподъемным предметом роскоши. А один я быстро опущусь, а потому проживу совсем не долго.
— А почему, кстати, ты обиделся на мою маму?
— Я, пока тут болею, от нечего делать листал ваш старый альбом с фотографиями.
— Ну и?
— И нашел фотографию твоей мамы на выпускном вечере в школе
— И что?
— Почему она отвергла мои ухаживания тогда?
— Товарищ, пора сдавать анализы! Чего ты, обормот, совсем плохой. Вы же не были знакомы. Я все-таки врача позову.
— Не зови никого, я сам врач. С твоей мамой я действительно не был знаком. Но в школе я (см. картинку над текстом) был влюблен в такую же. У меня относительно нее были прямо наполеоновские амбиции. А она со мной даже в кино не захотела пойти.
— Ну прекрати, христопродавец. Зато тебе досталась ее дочка. Которая, кстати, очень довольна этим обстоятельством.
— Ну да, досталась. Поэтому я не просто христопродавец, кукла Лена. Я, на эти деньги ангелопокупатель. Причем, за всю мою долгую еврейскую жизнь это была самая выгодная сделка.
— Перестань, волшебник ты из страны Поц. Я что ли, этот ангел? Так я с тобой живу не только ради денег. До тебя я надрывалась тут, под в Рузой, на копеечной работе. Но за деньги в кровать никогда не ложилась. А сейчас вот с тобой лягу.
— Кукла Лена, у меня совсем нет сил!
— Крепись, не позорь мировую закулису. И потом, если человек один раз безнаказанно ушел от ответственности, он обязательно рискнет еще раз, сам же мне это сколько раз говорил. Я сама все сделаю — ты пропотеешь, заснешь, а утром проснешься ка огурчик. А так до утра не заснешь, я же тебя знаю.