Я совершенно обыкновенный, неизвестный общественности и народу, весьма заурядный субъект (хотя хочется думать самому о себе, что я значительный интеллектуал и в своей инженерной профессии хороший специалист). А есть люди очень известные. (Не будем говорить о политиках). В первую очередь это, конечно, артисты, телевизионные ведущие и мелькающие на экранах различные развлекатели, композиторы, а также (менее популярные) поэты, писатели, ученые.
Их все знают, моменты их жизни всех интересуют, все горячо участвуют в их судьбах в кругу своих друзей.
Все гордятся знакомством с этими великими.
— Иосиф Кобзон пожал мне руку…
— Наташа Королева подмигнула мне…
— Я шел под ручку с Любочкой (Успенской – автор) …
— Анатолий Стреляный наступил мне на ногу в трамвае… (Впрочем, этот Стреляный не так уже популярен) и так далее.
А встречу со мной вряд ли кто-то не то что запомнит, а вряд ли вообще обратит на меня внимание (разумеется, кроме моих близких).
Я же встречи как случайные, так и запланированные с известными и популярными людьми запоминал и иногда при подходящих случаях хвастался ими.
У меня, как у жителя великого города, такие встречи случались. Они никак не определяли мою судьбу и никак не влияли на ход происходящих со мной событий. Они никак не повышали меня в глазах других и даже в моих собственных.
Эти мгновения приятно вспоминать, а вернее, они приятно напоминают о тех популярных людях, к которым я относился уважительно.
В свое время мне очень нравился Александр Хочинский. ТЮЗом тогда руководил незабвенный и выдающийся режиссер Корогодский. Зав. литературной частью была Лада Гвидоновна, знакомая мне ввиду некоторых обстоятельств. Билеты на спектакли практически невозможно было достать. Благодаря знакомству с Л.Г. я легко попадал в ТЮЗ и пересмотрел там все, даже самодеятельные представления артистов в малом зале на 5 этаже.
В театре работали великие артисты: Ирина Соколова, Николай Иванов, Тараторкин, Шуранова, Жвания, А. Хочинский, Каморный (если не ошибаюсь).
Хочинский (буду назвать его фамильярно Саша) мне особенно нравился. Он любил петь, песни в его исполнении звучали обворожительно. Как-то я имел билет на самодеятельный спектакль «Пятый этаж» (я сомневаюсь в названии, возможно, это был «Седьмой этаж»). На спектакле артисты театра показывали свои самостоятельно сделанные работы. Саша должен был петь. Начало — в 12:00 (в воскресенье).
Я очень ждал этот спектакль. Накануне мне приснилось, что я иду по полю, по высокой траве к реке. На берегу реки стоял стройный, одетый в черный костюм человек. Он смотрел вдаль, в его руках была книга в вишневом переплете. Я подошел к нему. Это был Саша. Он приветливо улыбнулся, поднял руку, в которой держал книгу, протянул ее в сторону противоположного берега:
— Вон за холмом стоит Эльсинор. Они там не обрадуются, увидев меня.
Что было дальше, я не запомнил.
Утром, в начале двенадцатого, я вошел в вагон метро, чтобы доехать до станции «Пушкинская», где находится ТЮЗ. Стал боком к входной двери, опершись спиной о боковой поручень. Я любил так ездить в метро. Народу было мало. На станции «Московский вокзал» в вагон вошел Саша и стал боком к входной двери напротив меня. Он был в черном, облегающем его худощавое тело костюме. В руке держал книжку в вишневом переплете, довольно потрепанную. Дверь закрылась, поезд тронулся. Саша раскрыл книжку и стал читать. На переплете я успел прочесть: «Гамлет» было написано потускневшими позолоченными буквами. Я уперся глазами в Сашу и, видимо, имел вид полного идиота. Саша мельком взглянул на меня и продолжал читать книгу, легкая усмешка пробежала по его лицу. На «Пушкинской» мы вышли и пошли каждый своим путем. Концерт я хорошо запомнил. Саша пел песни какого-то неизвестного мне автора, сидящего за роялем и имеющего весьма лохматую (как у Венедиктова) прическу.
Сашу я больше никогда не встречал. А сон и случай в метро не поддается объяснению. Правда, если только потом у меня в голове это самовольно не воспроизвелось.
Однажды я был в командировке в Москве. Возвращался домой на поезде Москва – Ленинград, отходящем в 23:20.
Из гостиницы я выселился утром, работал на предприятии до 18:00, после чего оказался в центре Москвы без дел. Афиша у зала им. Чайковского призывала пойти на конкурс юных музыкантов. Билеты были в избытке. Я вошел в зал. На сцене аккуратный мальчик играл на ксилофоне. Зал был наполовину пуст («наполовину пуст», говорят пессимисты, оптимисты говорят — «наполовину полон»). Вероятно, в зале находились родители и друзья конкурсантов, из независимых зрителей, мне кажется, я был один.
Я расположился ближе к краю, вокруг меня была пустота. Дети играли, сменяя друг друга, раздавались негромкие аплодисменты, было хорошо и удобно слушать и ждать часа убытия.
Через какое-то время я насторожился и напрягся, по залу пронеслись легкий вихрь, шуршание, шепоток, даже глухие стуки сидений. Я оглянулся. К тому месту, где я сидел, пробирались двое: мужчина и женщина. Видимо, их влекла пустота. Я был не в счет. За ними же, как ручейки после дождя, тянулись, пригнувшись, группки, в основном, женщин.
Эти двое прошли вдоль ряда передо мной и уселись аккурат впереди, причем мужчина сел непосредственно передо мной, а женщина по правую руку от него. Она была в строгом темном костюме, черные волосы гладко и туго причесаны. Женщина оглядела зал, повернулась к мужчине и что-то ему стала говорить. Она была очень красива, аристократична и грациозна. Я смотрел на нее, как на рафаэлеву «Мадонну».
В это время мужчина повернул к ней лицо. Я увидел знакомый профиль, огромные глаза и обомлел: это был Микаэл Таривердиев, знаменитый, гениальный и так далее. Он, вернее, его музыка мне очень нравилась. Впрочем, я не был оригинален, Таривердиев нравился всем.
К Таривердиеву стали стекаться люди, все его знали, протягивали ему руки, стало довольно шумно. Одна дама изловчилась и села рядом с ним с другого от его спутницы края. Она наклонилась к уху Таривердиева и стала непрерывно, довольно громко и с большой частотой ворковать. Это продолжалось довольно долго, даже когда Таривердиев перешептывался с кем-то другим. Некоторые сели рядом со мной и за мной, Микаэл иногда поворачивался к ним, меня он, естественно, не замечал. Тем не менее, мне было приятно находиться в такой суперпозиции.
Через какое-то время Таривердиев и его спутница встали и стали пробираться к выходу. Окружающие следовали с ними и за ними. Вскоре я вновь остался один. Впрочем, мне пора было отправляться на Ленинградский вокзал, что я и сделал.
Случались вдруг не зависящие ни от кого мгновения в разные времена. Для меня они представляют интерес, в отличие от других. Не будем их детализировать, только лишь назовем.
Довольно давно была встреча с божественной Беллой Ахмадулиной в пансионате в Зеленогорске. Она пришла в гости к моей дочери, и я провел в ее обществе незабываемое время.
Выдающаяся балерина, красавица Ольга Заботкина некоторое время разрешала мне быть в ее обществе.
Родственница моей жены работала главным администратором в театре Маяковского (во времена Охлопкова). Там я познакомился с Люсьеной Овчинниковой, Светланой Немоляевой, Эдуардом Марцевичем, Евгением Лазаревым.
Беседовал с Сергеем Юрским, Владиславом Стржельчиком и его очаровательной женой Людочкой Шуваловой.
Никогда не забыть встречи с Алексеем Германом и Светланой Кармалитой, опекать которую однажды мне поручил Герман.
Зачем я это вспоминаю? Не знаю. Никакой морали здесь нет. Никому это не интересно. Это всего лишь иллюстрация броуновского движения людей.