Говорят, что люди любят смотреть на огонь, на открытое пламя, на тлеющие угли. Огонь создает динамическую, перманентно изменяющуюся картину с широким спектром цветов. Ни одна картина не повторяется. Один образ сменяется другим, один сюжет, вспыхнув, растворяется и возникает новый, неожиданный, на смену которому приходит другой, следующий. И так происходит непрерывно, пока огонь живет. Созерцание этой динамики завораживает, стимулирует мечтания и видения, чувства и разум, сюжеты положений, действий и событий.
Говорят также, что технология приготовления пищи на огне стимулировала развитие мыслящих способностей человека, которые, в свою очередь, стимулировались картиной огня.
Огонь губит и успокаивает все живое, с одной стороны, но в то же время согревает, помогает в производстве необходимых предметов, пищи и так далее, с другой стороны.
То есть огонь всемогущ. Человек издревле обожествлял огонь, одни народы поклонялись огню-идолу, другие считали, что огонь людям дали Боги. Правда, древние европейцы считали, что это криминальная история: некто Прометей украл огонь у богов и безвозмездно передал людям (что и в новейшей истории не редкость — вспомним атомный проект). За это он сильно пострадал, но людям запомнился.
Действительно, человек думал, что огонь возникает от некой субстанции при нагревании горючего предмета, то есть имеет некое метафизическое, духовное происхождение. А это способны воспроизводить только высшие силы, Создатель. Так думали, пока не появился нехороший человек, но хороший ученый Лавуазье. Мало того, что он сказал: «Не из чего ничего не появляется» и открыл закон сохранения материи (как и наш М.В.), так он и обнаружил, что огонь, процесс горения — это процесс окисления, то есть соединения кислорода с другими веществами. Если, говорил он, водород горит, это значит, что он соединяется с кислородом, и получается знаменитая H2O — вода. И вообще сама жизнь — это процесс окисления, то есть горения. Когда говорят, что человек сгорел на работе, то это недалеко от истины. Все так материально объясняя, хотел отнять у человека творческую мечту, но не удалось. Люди все равно и чтут, и боятся огня, мистифицируют его, любят посидеть у костра или у камина, при этом помечтать, попеть и даже более того. «Огонь любви, огонь желаний…», «Мой костер в тумане светит», «Камин горит, огнем охваченный, в последний раз вспыхнули слова любви», «Я вся горю, не знаю, как начать» и так далее, и тому подобное. Вырвавшийся на свободу огонь становится неуправляемым и мгновенно делается врагом, желающим поглотить человека. В этой ситуации огонь наводит ужас, от него надо бежать, его надо убивать. Страшная беда — пожар, особенно в быту, когда люди не организованы, не обучены, легко впадают в панику. Надо же не терять голову, действовать быстро и решительно, спасаться бегством, если невозможно убить огонь.
Был такой случай. Мы — я, Тата и наша малолетняя дочка Катя — жили в малогабаритной квартире в доме из железобетонных панелей. Такие дома и, соответственно, квартиры называют хрущевками. Советская власть, особенно при Сталине, лишила людей всего, даже жилища. Новое жилье почти не строили, а старые дома разбили на клетушки и заселили их людьми. Такие квартиры называются коммунальными: на много клетушек, то есть на много семей (иногда до 30) — один туалет, одна ванная (если была), одна кухня. О нравах, царящих в такой квартире, можно почитать у Ильфа и Петрова или у Зощенко.
Но тут появился Хрущев. Он позиционировал себя как гуманист, демократ и борец за счастье народа. Действительно, он как-то ослабил живодерский сталинский режим (началась так называемая «оттепель», которой он сам испугался и прикрыл, но семена остались), проявил несколько эпохальных инициатив (кукуруза, целина, космос, пенсии колхозникам). Широко известна его программа жилища для народа. Надо было строить быстро, дешево и много. Чтобы здание стояло лет двадцать. А дальше мы так рванем, что уже к 1980 году наступит коммунизм, то есть каждому по потребностям, каждой Марье по серьге, и все вопросы, дефицит, в том числе и жилья, исчезнут, как сон, как утренний туман. Правда, американские империалисты, реваншисты и сионисты мешали, пришлось тратиться на вооружение, содержать всю мировую коммунистическую общность. Это мешало и тормозило. Между тем, строительство развивалось стремительно и массово. На 20 лет (после которых наступит блаженство и изобилие), то есть временно можно строить:
- малогабаритные квартиры, то есть потолок 2,5 метра, без коридора, ванная, совмещенная с туалетом (так называемая гаванна) 3–4 квадратных метра, кухня 4–6 квадратных метров, комнаты от 6 до 12 квадратных метров (1, 2 или 3), без кладовок, шкафов и так далее;
- дома из железобетонных прессованных панелей без звукоизоляции и почти без утеплителей;
;
- все здания унифицированные, одинаковые, коробчатого типа («Ирония судьбы, или сС легким паром»);
- лифтов нет, для чего дома пятиэтажные.
Это были «хрущобы», но после унизительных и утомительных коммуналок и они казались благом.
В таком «благе» мы проживали на втором этаже. Тогда развились ЖСК (жилищный строительный кооператив), и мы купили квартиру в рассрочку на 15 лет со значительной ежемесячной выплатой из нашей инженерной зарплаты. Да и на первый взнос всю сумму мы одолжили, спасибо друзьям — дали, кто сколько мог. Потом мы долго выплачивали, перезанимали и так далее. Но жили в отдельной двухкомнатной квартире со смежными комнатами — 11 и 16 квадратных метров с балконом (!) — у нас был уже не первый, а более усовершенствованный проект.
Как-то вечером, после работы мы собирались ужинать. Был холодный ноябрь, моросил дождь. В квартире явственно стал ощущаться запах дыма и гари. Тата открыла входную дверь и выглянула на лестницу. Истошными возгласами она позвала меня. Я выглянул на лестницу. Лестница, лестничная площадка в густом дыму, на расстоянии шага ничего не было видно, стоял удушливый запах гари. Я захлопнул дверь. Тата побежала к телефону (она не теряла самообладания) и позвонила в пожарную службу 01.
Мы быстро одели Катю, оделись сами, лихорадочно собрали документы — паспорта и еще что-то. Я вспомнил, что спускаться вниз можно по веревке, образованной связанными простынями. Мы стали собирать простыни. План был простой: Катю поместить в кулек (узел), сделанный из простыни, к нему привязать другую простынь, к ней еще одну и так далее, опустить кулек на землю с балкона, привязать последнюю простынь к перилам и по простыням спуститься вниз нам по очереди. Я вновь выглянул на лестницу, там по-прежнему было дымно и душно, но слышались встревоженные голоса соседей, кто-то бегал по лестницам.
Вскоре первой приехала милиция, как я увидел с балкона. Это был УАЗик, вышло из него 3 милиционера, у парадной стояли люди, они наперебой заговорили с милиционерами, те зашли в парадную, из которой валил дым. Вслед за ними приехала пожарная машина, из которой вывалились несколько пожарных в доспехах и касках, наподобие средневековых рыцарей. Они также вбежали на лестничную площадку на разведку. На лестнице уже были открыты окна, дыма стало меньше, улучшилась видимость. Мы спустились на первый этаж, дым шел из проема, ведущего в подвал. Пожарные уже втаскивали туда рукав. Милиционеры выводили из подвала людей: Сначала трех всклокоченных, взлохмаченных, но довольных молодых мужичков. Милиционер прислонил их к стенке. Затем двое вывели неожиданно совершенно обнаженную молодую фемину. Она была естественна и грациозна. Правда, стояла нетвердо, и волосы были несколько растрепаны, но она была прекрасна. Округлое лицо с правильными чертами и свежими губами, приличная грудь, тонкая талия, стройные ноги. Милиционеры радостно улыбались, мужики-соседи разинули рты, да и я был поражен. Женщины-соседки высказывались негативно.
Фемина не обращала внимания на окружающих, стояла грациозно, спокойно, не плакала, не улыбалась, она молча оглядывалась.
Соседка по лестнице Наташа была, видимо, большой моралисткой, она работала прядильщицей на комбинате им. Тельмана, где, очевидно, существовали строгие правила. Она возмущалась. Громко и убедительно. Советская женщина не должна так. Она должна блюсти. Как ей не стыдно?!
Фемина медленно повернулась к ней, сделала в ее сторону волнообразное движение рукой, наподобие Майи в «Умирающем лебеде», и нетвердо, неожиданно для всех громко прошипела: «А ты, проститутка, молчи!»
Наташа от возмущения застыла с открытым ртом, ее глаза вылезали из орбит. Так обидеть человека, что называется, с больной головы на здоровую! Мужикам стало весело, послышались шутки и даже непристойные предложения. Один милиционер с нашивками сержанта (вероятно, командир УАЗика) снял шинель и набросил на фемину. Он бережно повел ее к машине. Туда же препроводили и трех обитателей подвала, мужичков.
Между тем, пожарные уже сворачивали рукав. Дым из подвала больше не шел. Один милиционер по просьбе жильцов дал подробное интервью.
В связи с холодной дождливой погодой, рассказал он, эти трое мужичков и прекрасная Елена нашли убежище в нашем подвале. У них с собой все было. Даже мясо, рис, морковь, лук, специи и чугунный казанок. Ну и, естественно, по банке абсента на брата, в том числе сестру. Абсент, правда, не из Парижа, а местный, но «человеку много ль надо?»
В подвале нашлись горючие материалы, бумага, старая поломанная мебель, куски рубероида и так далее.
Они развели веселый костерчик, установили треногу с казанком и начали готовить плов. Пока шел процесс, подкреплялись абсентом. Стало тепло, чтобы вдохновить богатырей-рыцарей, прекрасная Елена обнажилась. Плов был уже почти готов, они предвкушали прелести жизни, наступала чудная ночь.
Но тут начались какие-то стуки, крики, возникли кашляющие от дыма менты и все нарушили, опошлили, оскорбили их в лучших чувствах. Вечер был испорчен, пожарные залили костер, испортили плов, который вместе с казанком снесли на помойку. А хороший плов — это сложное дело. Не каждый может его приготовить. Приготовить хороший плов так же сложно и талантливо, как написать картину «Медведи на лесозаготовках» Шишкина (видимо, «Утро в сосновом лесу» он имел в виду).
В отличие от многих слушающих мента, я понимал, что плов — технологически сложное и производственно-тонкое изделие. Я знал это с малых лет. В результате эвакуации (слово-то какое, а по-русски — бегства от фашистских захватчиков) мы попали в благословенный город Алма-Ату — столицу Казахской ССР. Город А-А расположен на склонах гор Заилийского Алатау. Одним краем (южным) город упирается в горы, другим краем (северным) стекает в степную полупустынную равнину, где протекает река Или. Как я уже говорил в этой книге, по-казахски алма — яблоко, ата — отец, то есть город называется «Отец яблок» (раньше здесь стояла крепость «Верный» русских семиреченских казаков). И действительно, город утопает в садах, в зелени деревьев. Яблони росли вдоль улиц. Под А-А был совхоз «Горный гигант». Он выращивал яблоки «апорт» — огромные (2–3 штуки на килограмм), сочные, сладкие. Таких яблок я больше никогда нигде не видел. В совхозе трудился мой отец. Его работа была связана с командировками по Казахстану. Иногда он брал меня с собой. Мы ездили в аулы, поселки, города. Мне нравились бесконечные совершенно ровные степи, где-то паслись табуны овец, лошадей, люди в тюрбанах сидели между горбов верблюдов, по степи катились огромные шары перекати-поля, в серовато-голубом небе парили беркуты с широким размахом крыльев. Пастухи (чабаны) в дикую жару носили ватные подпоясанные халаты и увесистые тюрбаны.
В аулах отца встречали очень приветливо. Как правило, устраивали посиделки (приемы). Я также был участником этих посиделок. Гвоздем программы считался плов.
Выбирали молодого барашка (я не мог смотреть на этот процесс, убегал и прятался), и из этого барашка добывали жир и мясо. Около юрты разводили костер. В костер шли хворост, сухая трава, саксаул (такое корявое, но очень твердое и высококалорийное (калории тепловые) дерево). Над костром вешали чугунный котел-полусферу, и в нем женщины готовили плов. В юрте на кошме (валяный шерстяной ковер) располагали круглый стол с короткими ножками — высотой 30–40 сантиметров. Вокруг стола на корточках садились только мужчины, я был среди них. Женщины не имели права садиться за стол и приседали кучкой у входа в юрту.
Одна из женщин подходила к мужчинам, держа медный таз и медный кувшин с длинным горлышком и длинным носиком. Мужчины закатывали рукава по локоть, женщина поливала из кувшина, подставив тазик, а мужчины мыли руки. Затем вносился и ставился на стол большой поднос, на котором горкой дымился, вкусно пах и красиво выглядел плов. Ни ножей, ни вилок, ни тарелок не было. Мужчины брали плов с подноса тремя пальцами руки и отправляли этот аппетитный улов себе в рот. При этом по руке от кисти до локтя тек бараний жир, и едок слизывал с руки этот жир от локтя к кисти. Абсент вообще-то не полагался (мусульмане его не употребляют по Корану), но этот запрет не везде и не всегда соблюдался. Плов обязательно надо запивать очень горячим чаем, так как бараний жир быстро застывает и могут быть неприятные последствия.
Женщины забирали остатки еды и кости и поедали остатки у входа в юрту. Кости там же грызли собаки, помогающие чабанам пасти овец и охраняющие их от волков.
В качестве десерта подавали баурсаки — шарики (колбаски) из теста диаметром 3–4 сантиметра, зажаренные в кипящем бараньем жире (их можно было есть только горячими, так как, как уже было отмечено, бараний жир быстро застывает), и кумыс — специально подготовленное кобылье молоко. Кумыс сильно тонизирует и обостряет восприятие.
Иногда давали курт — твердый сыр из овечьего молока, внутри которого почему-то был конский волос, который надо выплевывать.
Иногда также давали каурдак. Это очень вкусная еда. В конский желудок закладывают куски мягкой конины (язык, губы и так далее) и приправы из трав, концы завязывают и варят этот продукт 3–4 часа в воде. Получается похожее на колбасу или зельц блюдо, очень вкусное.
Степные народы едят конину и верблюжатину. Моя мама, родившаяся в крестьянской семье, всегда говорила, что лошадь — очень чистое, опрятное животное, конина гораздо лучше свинины.
Еще кое-где потчевали супом бешбармак, мантами (вареники с бараниной на пару), уш-пышмаком (типа беляшей), но плов всегда был основным, торжественным блюдом.
Мои познания в казахской кухне приобретены не только опытным путем, но и достаточно глубоким знанием теории и технологии приготовления.
Дело в том, что, как выше упомянуто, я с первого класса учился в алма-атинской школе. Школа, естественно, русская, но изучение казахского языка было обязательным. Мы не понимали, зачем, так как в классе на 40 учеников приходилось всего 3 казаха, да и они не знали казахского языка. Но это была очень мудрая, но очень странная национальная политика, автором которой являлся, как об этом с восхищением пропагандировалось, Сталин.
Кстати, заметим вскользь, что эта политика привела к разделу страны на национальные образования и, как следствие, к распаду страны с превращением «дружбы народов» в «грызню народов».
Учителем казахского языка у нас был веселый, жизнерадостный, кудрявый мужичок лет сорока. Он хорошо одевался, что было тогда редкостью и удивляло, носил коричневые блестящие штиблеты с острыми длинными носами, это было в то время совершенно невероятно. (К сожалению, не помню его имени.) Эти сказочные туфли особенно поражали нас. Он приходил на урок с баяном, пел казахские песни, аккомпанируя себе на баяне, и очень ловко отбивал чечетку, которая тогда была в большой моде.
Он был с нами откровенен.
— Зачем вам эта казахская грамматика, сорок восемь букв в алфавите, зачем эти гортанные звуки и искаженные гласные? Что надо, вы и так поймете, а читать и писать по-казахски вы и так не будете. Лучше я спою вам песню.
Слов я не помню, пел он что-то типа «ой бай, кыздарай, токл бокл айналай» (прошу прощения, если я все напутал и исказил). Баян вздыхал и страдал, остроносые туфли вибрировали в чечетке. Было весело.
— Возьмите тетради, — продолжал он, — и будете записывать диктант. По-русски. Я буду диктовать вам, как приготовить казахскую еду. Еда у казахов очень хорошая, вкусная и питательная. Не то что у этих итальяшек — сухие макароны. Или у румын — скудная мамалыга. Или у французов — лягушки (здесь нас начинало подташнивать). Или у англичан — овес, который у нас лошади едят. Я буду диктовать, вы записывайте. Это в жизни пригодится. Начнем с плова. Пишите заголовок «Плов». — И дальше:
— Берем баранину. Нарезаем ее кусочками 3–4–5 сантиметров. Берем бараний жир, лучше курдючный. Чугунный казан ставим на огнь, лучше всего на костерок, тогда плов будет пахучий, с дымком. Растапливаем в казане жир, забрасываем туда мясо и жарим-парим его в жиру. А пока берем лук и морковь, нарезаем их кубиками 1 см. Когда мясо прожарится, кладем туда лук и морковь. Также туда бросаем перец, травы и обязательно барбарис (барбарис — сине-голубые ягоды кустарника, который рос в предгорьях).
Пусть это все жарится. Казан обязательно закрыть крышкой. А пока берем рис. Рис надо брать для плова, а не тот, который разваривается, для каши. Промываем его и через минут 10 закладываем в казан, перемешиваем все деревянной лопаткой. Еще надо иметь кипяток.
В смеси, которая в казане, деревянной палочкой делаем отверстия и заливаем в них по очереди в каждую кипяток. Накрываем все крышкой. Теперь ничего нельзя больше перемешивать в казане. Хорошо бы, чтобы пар не выходил из-под крышки. Надо иногда посматривать, когда в дырочках вода испаряется, туда надо долить кипяток, в каждую отдельно. Через минут 20–30, когда рис распарится, лук растворится, мясо и морковь поспеют, плов надо выложить на блюдо горкой и немедленно, пока не остыл, подавать на стол. Запивать плов надо очень горячим крепким чаем, никак нельзя пить холодное.
Далее наступал музыкально-танцевальный антракт, и мы начинали писать под диктовку следующий продукт.
— Эти тетради, — говорил учитель, — сохраняйте. Они вам пригодятся в жизни.
Он был прав: все, что осталось у меня от уроков казахского, — это умение готовить казахские блюда, я в этом преуспел и даже сейчас, как говорят дегустаторы моих блюд, делаю это с успехом.
Герои нашего рассказа из подвала, видимо, были большими поклонниками восточной кухни и ее вершины — плова. Но люди оказались к ним несправедливы, жестоки.
УАЗик с милицией и пленниками уехал. Пожарные стали обходить квартиры и интересоваться, кто вызывал их. С какой целью это делалось, было непонятно. Мы быстро скрылись в квартире, стали раздевать Катю и собирать разбросанные простыни. В дверь позвонили, я открыл. Стоял пожарный.
— Кто вызвал нас? — грозно спросил он. Я трусливо съежился и малодушно соврал: «Не знаю». Пожарный пошел дальше. Вскоре пожарные уехали. Нас они не разыскали и не вычислили. Никаких последствий не было.
Мы с Татой с некоторой долей юмора обсудили случившееся. Особенно оживленное впечатление оставила яркая и объемная фраза прекрасной Елены. Она могла бы, говорили мы, с ее данными вполне стать голливудской звездой, но, по-видимому, была гуманисткой, интеллигенткой и пошла в народ.
Надо сказать, что у нас в жизни случился еще один момент «хождения в народ». Мы жили на даче, в садоводстве. На 6 сотках копали грядки, растили полезные растения (тавтология) и строили дачный домик — загородную резиденцию. Неподалеку от нас, на краю садоводства, в лачуге жила пара: молодой заросший парень и молодая взлохмаченная девица. Они ходили по садоводству, предлагали свои услуги в любой работе. Как говорили, заработок они тратили на абсент. Однажды они пришли к нам.
— Не надо ли чего? — спросил парень. Ничего от них нам не надо было, мы были в силе и все делали сами. Девушка стояла чуть поодаль, я взглянул на нее, пораженный. Она была необычайно красива. Лицо бело-розовое, как мраморное, правильной, пропорциональной формы. Выделялись огромные глаза. Они как бы сверкали яркими блестками. Есть такой тип глаз, которые сверкают, как бы горят. Например, у известной и любимой нами журналистки Светланы Сорокиной. Блондинистые волосы у девушки выглядели нечесаными, шея казалась серой от грязи, давно не стираная, грязная одежда не портила ее стройную фигуру. Она, казалось, вылезла, как неандерталец, из пещеры, где поддерживался огонь, на одежде и теле осталась копоть. Но лицо было чистое, такое лицо вполне могла бы иметь Мадонна. Тогда на нее молились бы люди. Но она обитала в доисторическом языческом мире, в котором нет понятия красоты, прекрасного. Это диалектическое единство противоречий поражало воображение.
Вскоре пара исчезла. Судачили, что они плохо кончили.
Не всегда человек может дойти до наслаждения от поедания плова. Даже если он умеет его приготовить. Кто-то может помешать ему, так как недоволен его миропониманием, а кто-то сам хочет насладиться этим приготовленным пловом.
«Они работают, а вы их хлеб едите».