Жить здорово!

               

                1998 год.

    В тот осенний день 1998 года, ещё до завтрака, я впервые ощутил, что разорён. Вдруг стало отчётливо ясно, что поставщики больше не вышлют мне ни одного контейнера с товаром, а банк не продлит кредит. Мой бизнес прогорел, и я один был виноват. Сразу скажу, что потом такие кризисы повторятся со мной ещё не раз, в полном соответствии с идеей Маркса о цикличном развитии капитализма. Потом. Но в то утро срочно надо было что-то делать, и я лёг на ковёр. Упал челом вниз, чтобы мир больше не видел моего опозоренного лица. Отчаянье имело форму горячего шара, который то подкатывал к горлу, то проваливался в солнечное сплетение. Стало жарко. Я вспотел. Было мучительно понимать, что больше никогда не будет свободных денег. Но, главное, как я сообщу своему коллективу, что мы закрываемся? Нет, главное, что не будет денег. Денег теперь не будет никогда. Никаких тебе прогулок по Парижу. Или устриц в трюфельном соусе, я их, конечно, на дух не переношу, но со временем мог бы притерпеться. А теперь уже – никогда.  Друзья, они меня, конечно, поймут. Они быстро поймут, что никакой я не бизнесмен. Снизу, с ковра было хорошо видно, что мои дети голодают, и вот они даже слегка посинели. Жена с молчаливым страданием смотрит мне в глаза, а сама тоже уже худая. Как, вообще, мне с этим жить.
Во все времена приличные бизнесмены с криком «я разорён!» шагали в окно своего небоскрёба. Но ближайший небоскрёб был на Манхэттене,  и значит мне предстоит встать, купить билет в Нью-Йорк, ждать лифт. Нет, это слишком долго. Выход надо найти сейчас, пока я лежу на ковре. Вместе с тем стало понятно, что выхода нет, я не смог найти его месяцем раньше, когда  коллапс стал очевиден, и вряд ли спасение явится мне сейчас. И вот тут я почувствовал настоящий страх. Страх был чёрного цвета, тягучий как гудрон, он наполнял желудок и вызывал мелкую дрожь в руках. Волосы на моей голове зашевелились. Я всегда думал, что это преувеличение, фигура речи, а тут чувствую, и вправду шевелятся. Стало интересно. Попробовал полностью отдаться отчаянию и глубже заглянуть в себя. Что если перестать сопротивляться и позволить чёрному ужасу полностью завладеть телом? Отключить волю и утонуть в океане безнадёжности. Что там дальше, на самом дне бездны? И есть ли это дно? Меня всегда учили обратному, человек – это звучит гордо, и всякое такое. А  я валяюсь на полу и боюсь. Это наверняка так унизительно. Хорошо, что никто не видит. А давай представим такую картину, вокруг сидят друзья и сострадают. И что они об этом думают, о чем перешёптываются? Кажется, мне сейчас должно быть очень, очень стыдно. Я вызвал в себе щемящую волну стыда, но вышло не очень. Тогда смотрите все: я обмочился со страха и тёмное мокрое пятно расползается по джинсам. Да, так намного убедительнее.  Внимание, теперь вокруг меня сидят родственники, парочка любимых учителей, вот бабушка, память о которой я храню уже столько лет, мама, так гордившаяся тем, что у её сына есть «своя фирма». Как им за меня неудобно!  Я, конечно, всем кругом должен, кому-то даже денег, но человек лежащий в собственной луже, никогда ничего не вернёт.  Это, вообще, уже другой человек – без гордости, без достоинства. Вот и дно, - подумал я. Ниже уже некуда. Но хотелось ещё глубже. Бездна притягивает, в падении есть своя ядовитая прелесть, мы все помним это из русской литературы. Вот я в тюрьме, имущество отобрали, семья на улице. Сокамерники вытаскивают меня из петли, но – поздно. В тюремной больничке лежит моё окоченевшее тело с синей полоской на шее. Похорон, как таковых, нет, просто закопали.  Занавес. Прислушался к себе, нет не торкает. Пробую на вкус слова - крах, разорение, позор, но они, повторяясь по кругу, больше не вызывают отклика в желудке.
       Какой колючий ковёр и, вообще, холодно. Я понимаю, что замёрз и уже двадцать минут валяюсь без дела. Самое жуткое, что можно вообразить, уже произошло, а я вполне себе жив. Посмотрел, где сейчас находится мой страх. Солнечное сплетение? - Нет. Живот? -  Нет. Слова и образы потеряли прежнюю магическую силу. Я свободен. Как, почему это случилось? Куда он делся, мой кошмар?
Встал, приготовил яичницу, получилось вкусно. 

                2000 год.

   Бизнес на удивление быстро наладился и начал жить своей жизнью. Я пытался ему помогать, и он уважительно, как старший, принимал мои старания. Мы кормили друг друга, я его своим вниманием, он меня деньгами, которые я тоже считал своими. А чьими ещё? Я уже смутно помнил колючий ковёр, чёрный жгучий шар отчаянья в желудке. Да и с кем не бывает! Это же жизнь, детка. Сейчас другие времена, я сам кую ключи от своего счастья, пойми, я такой успешный, талантливый и при этом скромный. 
                2005 год
            
   Так пролетело ещё несколько весёлых лет. И ещё год. И ещё. И… где, когда я просчитался? Да,  понимаю, сильная конкуренция,  инвестиции в стройку, упавшая маржа, но я то здесь при чем? Меня же всегда проносило мимо рифов, а тут с пробитым бортом вишу на скале, и ветер нагло свистит в огромной финансовой дыре. А если проще - денег больше нет. Абсолютно. И скоро не будет совсем. Как бы это обьяснить, ну пока ещё обедаю в ресторанах, но уже с новым ощущением. Не радостным.
 – А поехали в Таиланд? – сказала мне жена. 
А щас. Щас все брошу, кину свой больной бизнес, да как помчусь на край света кормить макак и турагенства.
– Поехали, – услышал я свой голос и мысленно списал с карточки последнее. Кого теперь спасут три тысячи долларов, а там курортный Таиланд, свободные нравы и любимая жена рядом - такой вот секс-туризм,  где секс и туризм необязательны. Мечты должны сбываться, а за твою мечту нам последних денег  не жалко. Ты это имела ввиду, дорогая?
   Вот вернёмся домой и мне придётся рассказать тебе горькую правду о печальных делах наших. И,  распустить коллектив. В  тот момент у меня в душе ёкнуло. Волосы на голове зашевелились , как… тогда, нет, не помню когда.
В первый же день я отказался таскать своё тело по достопримечательностям, душа моя была в России. Мозг лихорадочно работал, просчитывая варианты спасения. Деньги, товар, деньги. Где взять? Как найти? И так по кругу, по кругу. А рядом  зря   простаивали киношные храмы, мудрые, я читал, слоны и зеленые аллигаторы в кродильей коже. Все это, уважаемые гости страны, было при Будде, не правда ли потрясающе? Неправда. Вообще мимо. Я сам Будда, меня ничего не волнует. Ничего, кроме любимого бизнеса, брошенного умирать дома. Думай, думай. Кредит уже не взять, товар без денег, понятно, не отдадут. Думай, а иначе тебе …  Да как же это  надоело!
   Это произошло на каком-то бесконечно грустном цирковом шоу, где мучили животных, змей, слонов и одного крокодила.  Вот, наконец,  последний номер, животных уводят - занавес. Публика быстро расходится. Внезапно, неожиданно для себя самого, я выбежал на круглую сцену и сел на  крокодила. Всё, что угодно, лишь бы остановить этот гон в голове. Пока бежал было  весело и страшно. А, когда сел на твердую, пупырчатую поверхность, стало просто страшно. Что если он вскинется? Моя пятая точка в момент обрела невероятную чувствительность. И не одной мысли, я стал рептилией, которая пытается  предугадать бросок другой рептилии. 
   В тот день крокодилу белого мяса не хотелось, наверное, всю неделю кормили курицей. Ну и ладно. Меня тоже тошнило от пищи, на тревожные распросы жены отвечал невпопад,  порой начинал дико смеяться. Очень мешали храмы. Хотя бесило и все остальное, пальмы, море и прочий тайский массаж.  Наверное, я заболел. Врача вызвали прямо в номер. Маленький смуглый  врач посмотрел на меня внимательно, близко не приближаясь. Затем протянул зажатые в  руке   таблетки. На тайском они так и называются - «только для русских туристов». И вдруг быстро вышел из номера, так и не сказав, что с таблетками делать. Я три раза прочитал на упаковке какое-то местное заклинание - не помогло. Приложил к животу - нет эффекта. Ну не глотать же их, в самом деле.
       В этой жизни у меня оставались два дня отпуска, удивительный  недуг,  отпускающий только при  крокодилотерапии, пятьсот долларов и любимая жена. Которая ушла за сувенирами. А потом все,- финиш. И тут до меня окончательно дошло - это, действительно, мой личный финиш. Ноги ослабли, пришлось сесть на влажный, очень теплый бордюр.  Сижу и  отстраненно наблюдаю за огромными пьяными немцами, гуляющими в компании двух-трёх симпатичных таек каждый. И решительно им не завидую. Как не завидуют другой форме жизни, гигантским разумным муравьям, например, с Юпитера, будь они хоть трижды полигамны. Сил моих осталось только на то, чтобы поднести к уху нокию, и подумать: кто смеет звонить нам в трагическую минуту полного отчаянья, кто не проявляет должного уважения к павшему?

 – Борис, здравствуйте, - услышал я знакомый голос с польским акцентом, – мы знаем вашу репутацию и решили открыть вам кредитную линию. Возможно ли размещение крупного заказа в ближайшие пять дней? Борис, меня слышно, почему молчите? Борис?

– Здравствуйте, – нашёлся я наконец.

   Тогда, сидя на горячем тротуаре, я, все-таки, вспомнил 1998 год и в очередной раз  убедился, что необходимо познать всю глубину падения, с головой окунуться в отчаянье, всей душой ощутить, что надежды нет - и вот тогда происходит волшебство избавления. Надежда, подумал я,  даёт нам веру в чудо, но парадокс в том, что чудо происходит, только когда надежда уже мертва.
Бойся надежды, сказал я себе, она тебя обманет.

Вранье. Это я сказал себе много позже. А первая мысль, пришедшая тогда в голову была: какой же я крутой! Жить - здорово, правда, немцы?