Скулящий женский плач и причитания за стеной не давали ему уснуть. «Ну, вот, опять, - с тоской подумал он, услышав тоненькое завывающее «Ви-и-итя, Витенька-а-а!..», и с силой отшвырнул измятую подушку. Сердце болезненно сжалось от острой жалости. Надо идти, без него вряд ли обойдётся. Он торопливо надел стёганый домашний чапан* скромной расцветки и тюбетейку и через несколько минут звонил в дверь соседней квартиры. Услышав торопливые шаги и испуганное «Кто там?!», негромко ответил: «Это я. Фаришта». Дверь немедленно распахнулась, и он увидел «палку» – так Фаришта про себя называл одну из подруг соседки – высокую и худую Таю, тридцатилетнюю девушку без приятных округлостей, но с длинным тонким носиком. «Приветик, Таёк!» – дружелюбно произнёс он, внутренне усмехаясь: «таёк» на его языке и значило – палка. «Привет, – буркнула Тая, – заходи, раз пришёл». Она развернулась и ушла в комнату, откуда доносился тихий плач и успокаивающий голос второй подруги – Ириши, маленькой и кругленькой блондиночки-хохотушки. Иришу он не прозывал никак, к ней удивительным образом не подходили никакие прозвища, зато ласковое «Ириша» было то, что надо.
– Фаришта! – обрадовалась Ириша. – Заходи, хочешь чаю с пирогом? А мы вот никак Валюшу не можем успокоить, может, у тебя получится? Садись, пей чай, бери конфетки, – без остановки тараторила она, ловко наливая в чашку с горохами остывший чай и разрезая пополам большой кусок яблочного пирога.
– Не надо! – без церемоний перебил Фаришта блондиночку и подошёл к Вале, скорчившейся в глубоком кресле и непрерывно повторявшей своё плаксивое тоненькое «Ви-и-и-итя, Витенька-а-а-а!..» Он ласково погладил её по русым прямым волосам и нежно произнёс:
– Ну, что ты, маленькая, что ты? Не надо, не плачь, он обязательно найдётся!
Неожиданно резко выпрямившись в кресле, Валя отбросила его руку и громко, истерически выкрикнула:
– Как?! Как он найдётся?! Кто его найдёт?!
И тут же снова сжалась в комок, словно из неё выпустили воздух. Фаришта тяжело вздохнул и твёрдо сказал:
– Я. Я его найду. А ты не реви и береги ребёнка.
И он посмотрел на выпуклый живот соседки. Та перехватила его взгляд и жалко улыбнулась:
– Да как ты его найдёшь-то, Фаришечка? Мы уже и больницы все обзвонили не по одному разу, и… и… и…
Она не смогла выговорить страшное слово и снова заплакала.
– И морги! – вызывающе закончила Тая. – Пятый день звоним, нет его нигде! И в полиции не чешутся, заявление приняли, и всё!
Она схватила чашку, нервно отхлебнула из неё, закашлялась, поперхнувшись. Отдышалась и горячо продолжила:
– Жене никто помогать не хочет, а на тебя, дворника-узбека, они вообще плевать хотели! Что ты сможешь сделать?!
Она замолчала и обессилено опустилась на стул.
– Что смогу, то и сделаю! – неожиданно рявкнул Фаришта и сурово оглядел измученных женщин. – А рёвом своим вы точно Витьке не поможете. Валя ела что-нибудь?
Все трое испуганно замотали головами.
– Вот! А ещё подруги! А ну-ка, Валентина, давай, пей чай и пирог ешь. А потом всем спать! – он внимательно посмотрел каждой женщине в глаза и быстро вышел, затворив за собой дверь.
Валя, Ириша и Тая послушно доели пирог, запивая его холодным чаем, и так же послушно улеглись в постели. В квартире стало тихо.
Фаришта сидел на диване в маленькой комнатке своей «однушки», напряжённо вытянувшись и закрыв глаза. Воцарившаяся ночная тишина помогала ему сосредоточиться и привести в порядок мысли и чувства. Минут через десять этой своеобразной медитации он удовлетворённо хмыкнул, с хрустом потянулся, зевнул и, не раздеваясь, крепко уснул на продавленном диване.
Утро было хмурым и дождливым, ветер старательно обдирал с чёрных веток последние потемневшие листья и разносил их по мокрой земле. Дворникам хватало работы, но у Фаришты на этот день были другие планы. Надев строгий и дорогой тёмно-синий костюм с кремовой рубашкой, но без галстука и стильное кашемировое пальто, он вышел во двор и торопливо направился к автобусной остановке: модно одетый дворник спешил в третью городскую больницу – его дело не терпело отлагательств.
Вскоре Фаришта уже разговаривал с усталым седоволосым пожилым врачом, который, к его собственному удивлению, вдруг излишне разоткровенничался с незнакомцем и выложил все данные о неизвестном пациенте, найденном пять дней назад в подворотне с проломленной головой, без денег и документов.
– Мы сделали всё, что возможно, поверьте, молодой человек! Травма была очень тяжёлая, да… Но мы его спасли! – воскликнул врач и гордо посмотрел на Фаришту.
– И что, я могу его увидеть? Поговорить с ним? – с волнением спросил «молодой человек» и чуть не подпрыгнул от нетерпения.
– Н-ну-у-у… – замялся хирург. – Как бы вам сказать… Он, конечно, жив, но…
– Что – но? – внутренне закипая, процедил Фаришта. – Что с ним?!
– Он в коме! – выпалил врач и отвернулся, боясь взглянуть в чёрные и бездонные глаза незнакомца.
Через несколько минут Фаришта был в реанимации, куда обычно никого не пускают, и стоял возле кровати, на которой лежал молодой мужчина с перевязанной головой. От него тянулись трубки и провода, рядом попискивал непонятный аппарат, но Фаришту интересовало не это. Он внимательно всмотрелся в бледное лицо пациента и несколько раз кивнул головой. Затем резко развернулся и стремительно вышел, сбросив на руки пожилому врачу белый халат с плеч. Врач удивлённо посмотрел ему вслед, перевёл взгляд на халат и… забыл о странном посетителе.
Валя, Ириша и Тая проснулись поздно. Валя, впервые за несколько последних суток спавшая крепко и без сновидений, чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Даже мучительная неизвестность уже не так сильно тяготила её: хотелось действовать, а не плакать! А ещё она с удивлением заметила, что может думать не только о пропавшем муже, но и о завтраке! Её подружки уже хлопотали на кухне, о чём-то негромко разговаривая.
– А Фаришка-то наш на Валюшу крепко запал! – говорила Тая, взбивая яйца для омлета в глубокой керамической миске. – Что ни день прибегает с конфетами и фруктами. Того и гляди, в любви объяснится! Тоже мне, ухажёр с метлой!
– Ну, почему сразу – запал? – возражала Ириша. – Просто он добрый, отзывчивый. И красивый, между прочим, даром что узбек! Это ты его недолюбливаешь, а он-то к нам со всей душой! И за ребёночка переживает.
– Потому и переживает, что запал! – стояла на своём Тая. – Он, вообще, с того времени, как Валюху от падающей сосульки спас, всё время рядом с ней крутится. И как только Витька это терпит?
– А Витька, в отличие от тебя, прекрасно понимает, что Фаришта просто человек такой, всем готов добро делать! – запальчиво ответила Ириша. – И потом, зачем ему тогда Витю искать, если он запал на Валю? Сидел бы рядом, утешал, слёзы бы вытирал… А он искать решил!
– И что? Побегает, поищет, скажет, что пропал Витюша с концами, и будет утешать! Он своего не упустит!
– Кто своего не упустит? О чём это вы, девочки? – спросила появившаяся в двери кухни Валя.
– Бонька мой! – моментально нашлась Ириша. – Говорю Тайке, он позавчера опять с поводка сорвался и за девочкой вкусной удрал. Еле нашли, уже вечером. Генка его выдрать хотел, а я не позволила!
И разговор пошёл о домашних питомцах, вредных, несносных и бесконечно любимых! А за окном дворник, одетый в яркую оранжевую жилетку, сметал в кучи последние мокрые листья.
Фаришта сметал в кучи последние мокрые листья и обдумывал план своей предстоящей вечерней вылазки в больницу. Надо было предумотреть всё до мелочей. Его никто не должен был видеть, девчонки ни о чём не должны были догадаться. Хорошо бы, конечно, вечерком снова их навестить и успокоить, но нельзя – могут что-то заподозрить. Он поднял голову и взглянул на Валины окна. Наверное, уже проснулась… Такая нежная, хрупкая, светлая… В сердце снова кольнула острая иголочка жалости. Ему мучительно хотелось оберегать и защищать эту женщину и её будущего ребёнка, быть всегда рядом. Беременность совсем не портила Валю, наоборот, придавала ей невыразимое очарование. Заметив в окне улыбающиеся лица трёх подружек, Фаришта широко улыбнулся в ответ и весело помахал им рукой. Нет, он сегодня не пойдёт в соседнюю квартиру, ему пока нечего сказать страдающей женщине.
Ранний осенний сумрак уже сгустился в плотную ночную темноту, слегка разбавленную жидким светом редких дворовых фонарей, когда Фаришта вышел из дома. Путь его снова лежал в третью городскую больницу, и на этот раз он чётко знал, что ему надо делать.
В этот час больные готовились ко сну. Они уже съели скудный ужин, получили вечерние лекарства и процедуры, посмотрели надоевшие новости и, устав от больничных хлопот, улеглись в кровати. Добросовестные медсёстры погасили свет в палатах и в коридорах, и в затихшем хирургическом отделении горели только неяркие настольные лампы на медицинских постах.
Фаришта быстро и неслышно шёл по коридору к реанимационной палате. Из приоткрытой двери ординаторской доносилось девичье хихиканье: "сестрички" пили чай в компании с дежурным врачом, пользуясь недолгой передышкой – спокойные ночи в хирургии были редкостью.
Высокая, тонкая, но плечистая фигура дворника непонятным образом сливалась в полумраке со стенами, и разглядеть его было очень непросто. Но некто, неподвижно замерший в тени у двери палаты, отчётливо видел запоздалого посетителя и готовился его встретить.
Фаришта бесшумно подошёл к реанимации и протянул руку к двери.
– Даже не думай! – раздался над его ухом свистящий шёпот, и чьи-то сильные пальцы вцепились ему в руку. Фаришта резко повернулся и усмехнулся, увидев незнакомца.
– Мне надо было догадаться, что ты здесь.
– Как видишь, – развёл руками тот, – я на посту. И сразу хочу предупредить: к Виктору я тебя не пущу и не позволю сделать то, что ты задумал. За него я в ответе!
– А ты не задумывался,– медленно проговорил Фаришта, – на какие мучения ты его обрекаешь? И его, и жену, и невинного ребёнка!
– Ну, положим, ребёнок ещё не родился, так что о его мучениях рано говорить, – с циничной ухмылкой, которая совсем не вязалась с его приятным круглым лицом, проговорил собеседник Фаришты – невысокий плотный таджик лет сорока.
– Зачем ты так, Малак? - поморщился Фаришта. – Хочешь казаться хуже, чем ты есть? Но я-то тебя знаю.
– Знаешь... А ты, я смотрю, наоборот, всё прихорашиваешься, – ехидно проговорил таджик. – Облик себе как с картинки выбрал! Кстати, а почему – фаришта*?
– А почему малак*? – вопросом на вопрос ответил узбек.
– Да-а... Ты прав, с тебя пример взял. Узбеки, таджики... кто нас, дворников и уборщиков, замечает? Лучше не придумаешь для маскировки! – засмеялся Малак. – Но ты... Ты себя в зеркале видел? Внешность кинозвезды! И ты хочешь быть незаметным? Или... Хочешь понравиться ей? Опомнись, фаришта! Кто она, и кто – ты! Думаешь, тебе это разрешат и простят?
– Не твоё дело! – огрызнулся красавец-дворник. – Тебя это не касается!
– Ещё как касается! – рыкнул в ответ собеседник. – Как ты считаешь, кому будут ломать крылья*, если я позволю тебе сделать задуманное? Она что, настолько дорога тебе, что ты готов навсегда покинуть её? Приди в себя...
– Это ты приди в себя, Малак! – заносчиво перебил его узбек. – Забыл, с кем говоришь? Мне уже двоих доверили: её и ребёнка! Мой ранг выше твоего! Ты обязан подчиняться мне!
Фаришта уже кричал, но отчего-то голоса собеседников не были слышны в больничной хрупкой тишине. Со стороны казалось, что двое мужчин молча смотрят друг на друга, неподвижно стоя у дверей реанимационной палаты.
– Обязан! – тоже крикнул Малак. – Но я также обязан доложить Наверх, если ты будешь нарушать Правила! Послушай, Фаришта, – сбавил тон таджик, – давай не будем горячиться. Ты ведь понимаешь, что я не разрешу тебе сделать это. Оставь Виктора, пусть он…
– Мучается! – перебил его Фаришта. – Пусть лежит в коме, наживает пролежни, а потом, когда очнётся, повиснет камнем на плечах Вали. Скажи мне, такая судьба ему уготована? Ты ведь это знаешь, Малак, и я это знаю. Разве тебе не жалко своего человека? Позволь же мне…
– Нет! – выкрикнул Малак. – Нет, и не проси! Мы не имеем права менять судьбу! И тебе известно, что ждёт ослушника. Тебя приговорят к повечному пребыванию в низших сферах… Ты этого хочешь, ангел?
– К повечному пребыванию в низших сферах… – задумчиво повторил Фаришта. – А его приговорили к пожизненному пребыванию в теле умственно неполноценного инвалида. Ты бы что выбрал, ангел? Не лучше ли покончить с этим сейчас?
– Ай, что с тобой спорить, – с досадой махнул рукой Малак и на мгновение отвернулся. Но этого мгновения было достаточно. Фаришта резко вскинул руки, направив раскрытые ладони на Малака, и громко произнёс длинное слово, состоявшее, казалось, из одних согласных звуков, но прозвучавшее на удивление мелодично. Малак вздрогнул, укоризненно посмотрел на Фаришту и… растаял в воздухе.
– Прости, друг, – с раскаянием пробормотал дворник,– но так будет лучше для всех, и для тебя в первую очередь. Никто теперь не сможет упрекнуть ангела в неисполнении Правил: он силой был отправлен домой! Счастливого пути! И возвращайся, скоро в тебе будут нуждаться уже трое…
Фаришта усмехнулся, помахал рукой, открыл дверь палаты и шагнул в пропахший лекарствами полумрак – к своему повечному пребыванию в низших сферах…
Валя проснулась рано и лежала, не шевелясь, прислушиваясь к двойному счастью: в животе бодро толкался малыш, а слева слышалось ровное дыхание Вити, Витеньки, её мужа. Это было чудо! Да-да, самое настоящее чудо! Неделю назад Валя поверила в чудеса, когда утром после очередной бессонной ночи раздался телефонный звонок, и мужской голос в трубке произнёс волшебные слова: «Ваш муж находится в реанимации в третьей городской больнице…» Она недослушала фразу, выронила телефон и отчаянно зарыдала и засмеялась одновременно: у неё случилась истерика. Невесть откуда взявшийся Фаришта хлопнул её по щеке, дал стакан с водой и велел собираться. Такси уже стояло во дворе. Всю дорогу в больницу Валя молчала, боясь снова разрыдаться, и только кусала губы, отвернувшись к окну. Она была готова ко всему: увидеть беспомощного мужа, забинтованного с ног до головы, услышать от врача страшный приговор, она была готова ухаживать за мужем всю жизнь – главное, он был жив!
В реанимации Виктора не оказалось. Как неуверенно объяснила медсестра, глядя куда-то в сторону, «больной уже вполне здоров и не нуждается в экстренной помощи». Валя рванулась бежать в палату, но была перехвачена лечащим врачом мужа, пожилым и безмерно усталым.
– Знаете ли, Валентина… э-э-э…
– Михайловна, – нетерпеливо подсказала Валя, – но можно просто Валя.
– Так вот, Валя… Случай с вашим мужем поистине удивительный. Ещё вчера вечером он был в коме, и мы всерьёз опасались за его дальнейшую… Да что я! Ваш муж был обречён на умственную неполноценность и инвалидность. Инвалидное кресло, полная беспомощность и сиделка – вот было его будущее.
Валя, не мигая, всматривалась в лицо врача.
– И… что?.. – шёпотом спросила она. – Что случилось?..
– В том-то и дело, что никто не знает! Чудесное исцеление! Как в Библии! – раздражённо и взволнованно воскликнул врач. – В пять утра в палату зашла медсестра и увидела вашего мужа мирно спящим на боку! И все приборы отключены! А на стене над кроватью – ваш номер телефона, и чем он там написан, никто не может понять. Он из-под краски на стене светится! А ваш муж совершенно здоров, и, убейте меня, я не знаю, как это произошло!
Выпалив всё это на одном дыхании, врач устало замолчал и потёр лоб рукой. Но Вале не было дела до его переживаний. Её не волновало, как произошло исцеление, для неё главным было то, что это свершилось, и она сейчас увидит своего Витеньку!
Она его увидела и поверила в чудеса.
После обеда Валя и Виктор пошли в магазин. Заметив во дворе незнакомого дворника в оранжевой жилетке, Валя направилась к нему. Она хотела спросить, куда делся Фаришта, её добрый друг и ангел-хранитель, как шутили Ириша и Тая. Дворник посмотрел на неё, и его приятное круглое лицо расплылось в широкой приветливой улыбке.
– Добрый день, Малак! – улыбнулась в ответ Валя. – Я хотела спросить… спросить хотела… а, вот! Не знаешь, в нашем доме никто коляску не продаёт? А то мне уже скоро!
И она погладила свой выступающий круглый животик.
*Чапан – узбекский халат
*Фаришта – ангел (узбекск., таджикск.)
*Малак – ангел (узбекск., таджикск.)
*Ломать крылья – выкручивать руки, давать по башке (ангельск. сленг)