Секрет китайской шкатулки

      
     Жители Санкт-Петербурга, как мне кажется, уже привыкли к наплыву китайских туристов. Туристы из Китая многочисленны, узнаваемы. Останавливаются они здесь в дешевых гостиницах, питаются в недорогих китайских ресторанчиках, и, как говорят, летают исключительно самолетами китайских авиалинии... И хотя китайцев редко увидишь в тех дорогих ресторанах или торговых галереях, где большинство иностранцев составляют туристы из Германии, ясно, что в Китае происходит экономический бум, позволяющий, помимо всего прочего, иметь человеку достаток, чтобы удовлетворить свою страсть к путешествиям. Я помню: в свое время и наплыв российских туристов в Европу связывали с развитием  капитализма в России, правда, наши туристы, в отличие от китайцев, любили шикануть, повеселиться, потратить уйму денег в магазинах... Все это, однако, в прошлом...
       Несмотря на многочисленные пророчества по поводу краха коммунистического Китая, низкие рейтинги Поднебесной в общепринятых показателях экономической свободы, наследник одной из самых древних цивилизации мира уверенно конкурирует по ряду показателей даже с США. Контраст между устаревшей коммунистической политической системой и сложившимся в настоящее время в Китае почти буржуазным базисом тем более удивителен, что противоречит известному положению марксизма о том, что именно экономический базис формирует надстройку. Но время идет, а последний китайский съезд КПК ясно показывает, что в правящих кругах и слышать не хотят о чем-то другом, кроме идеи торжества социализма с китайской спецификой.
       Любая система имеет свой потенциал роста. Есть он и у коммунистической системы. Но в случае с Китаем мы имеем дело с невиданным пока в истории примером модернизированного социализма с элементами рынка и привлечением иностранных инвестиций. То, чему всегда противилась верхушка компартии СССР, оставаясь в плену коммунистических догм, было в Китае реализовано, несмотря на предшествующие реформам «Большой скачок» и «Культурную революцию» со всеми этими хунвейбинами – словно ожившими персонажами антиутопии.
       Подобно тому как потенциал коммунистической системы позволял СССР развивать промышленность, науку, искусство, запустить человека в космос и создать ракетно-ядерный щит, так и Китай строит модернизированный китайский социализм, потенциал которого еще не исчерпан. Поэтому делать прогнозы в части перспектив развития Китая довольно сложно: в истории не было подобного прецедента. И подобно тому как марксизм при всех своих веских аргументах предсказывал достаточно быстрый крах капитализма, так и скорый «смертельный диагноз» в отношении Китая не выглядит убедительным.
       Но у Китая есть ахиллесова пята. Ее видно невооруженным глазом. Нежелание нынешних властей развивать демократию, их намерение бесконечно откладывать тот процесс, старт которого является точкой отчета для становления так называемых демократических традиций. По-существу, Китай сейчас теряет время, на ровном месте создавая себе проблемы в будущем, при переходе к капиталистической политической системе, а этот переход неизбежен. Вместо отказа от гегемонии КПК и постепенного создания двух-трех конкурирующих партий, которые (как во всем мире) различались бы лишь способами достижения одного и того же – процветания Поднебесной, руководство Китая держится за пропахшую нафталином идеологию. Игнорирование властями вопросов «демократической культуры» может привести к усилению противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Если в Китае отдают предпочтение социализму, то все-таки не должны забывать одно из положений марксизма: развитие экономического базиса неизбежно приводит к изменению политической надстройки. Другими словами,  развитие способа производства (экономики) может быть таким значительным, что скроить политическую систему по прежним лекалам уже невозможно. Сейчас некоторые положения марксизма кажутся устаревшими, например, учение о классовой борьбе. «...Ей была непонятна трагическая сторона классовых конфликтов – ведь она выросла в краю, где даже бедняк владеет клочком земли и стремится приобрести ее побольше, где всеобщая тяга к земле, страсть к охоте, склонность хорошо поесть и хорошо выпить создают некую братскую связь между буржуа и крестьянами» (из романа Ф.Мориака «Тереза Дескейру»). Действительно, классовая структура общества изменилась, появился значительный средний класс и противостояние между классами трансформировалось по линии общество – государство, да и роль государств в регулировании экономики сильно возросла. Однако экономический материализм Маркса по-прежнему справедлив для описания исторического процесса как закономерной смены общественно-экономических формаций вследствие роста производительных сил. Если при капитализме в эпоху промышленной революции миром заправляли банки и промышленные корпорации, то в эпоху развития информационных технологий, интернета прежним лидерам пришлось потесниться со стороны интернет-корпораций и сетей, которые стали влиятельной политической силой и к тому же отличаются колоссальной капитализацией.
      Слабость Китая, как и любой автократии, ещё и в том, что возможный экономический кризис в Поднебесной не позволит придти к власти ее политическим конкурентам, как это без особых проблем происходит в странах демократии. Иными словами, в условиях демократии правящая партия отвечает за экономику потерей власти, тогда как в странах автократии, при экономическом кризисе, по счетам платит только население и это неизбежно создаёт напряжение в обществе.
      Научно-технический прогресс всегда опережал рост общественного сознания. Если человек может относительно быстро разбогатеть, то для того, чтобы встать на следующую ступеньку культурного уровня, от него требуются не только профессиональные навыки, но и широкий кругозор, знания в области истории, культуры, литературы, искусства… «Свобода, справедливость, просвещение, благосостояние» – формула прогресса герцогини Виоланты Асси, задумавшей поднять революцию в Далматском королевстве (Г.Манн «Диана»). При всей неочевидности «рецептов процветания», есть один факт, который ясно говорит, что многие примеры прогресса в истории были связаны как раз с гармонией, балансом всех общественных институтов: «Мир, невысокие налоги, либеральное правление» (А.Смит). Бурный рост культуры, науки, экономики происходил благодаря эффективной, прогрессивной (для того времени) форме правления. Античный культурный взрыв в Древней Греции (наука, философия, искусство, театр и пр.) последовал в условиях демократии древнегреческих полисов. Так было и в Венеции, где выгодная в торговле между Востоком и Западом «география» усиливалась республиканской формой правления (дожи). Подобным образом во Флоренции культурный взлет (ранний Ренессанс) поддерживался относительно передовыми для средневековья взглядами Медичи, что позволило ученым пересмотреть представление о Земле (вселенной), а художникам  изобразить на полотнах женщин не такими, как на иконах. Аналогично произошло и во многих европейских странах, в которых осознание важности науки  и просвещения конвертировалось в экономический и культурный подъем прежде всего благодаря своевременным изменениям в общественно-политической системе (парламент, выборность и т.д.). И, наоборот, где не было подобного «созвучия» общественных институтов, несмотря даже на выдающиеся культурные и научные достижения, общество почти всегда ждал крах (в рухнувшей Австро-Венгерской империи  был достигнут высочайший уровень культуры, науки, искусства; золотой и серебряный век русской литературы хронологически предшествовал социальной катастрофе в царской России; советские достижения в науке, технике, культуре соседствовали с крайне неэффективным социалистическим укладом). Многие культурные и научные достижения стран Ближнего Востока (математика, медицина, поэзия) из-за деспотической системы правления не сделали эти государства передовыми. Почему государственный строй на «одной шестой части суши» дважды за столетие рухнул? После Первой мировой войны не только одна империя (царская Россия) прекратила свое существование, а целых четыре... Это произошло потому, что ни помещичья Россия, ни большевистская, каковы бы ни были их достижения (культура, космос, национальный вопрос и пр.), не оказались в русле магистрального развития цивилизации, которая двинулась, пусть с трудом, пусть, как всегда, противоречиво, – но по пути свободы, демократии и соблюдения прав человека. Значит, экономические и технические достижения китайцев должны быть подкреплены и развитием демократии. В противном случае это чревато. Успехи Китая в космосе неоспоримы, однако и Советский Союз поразил в своё время весь мир полетом человека в космос. Боюсь, что китайские достижения в космосе могут быть обесценены, если государственное устройство Китая не будет модернизировано. Как раз так произошло в СССР, где устаревшая политическая система привела великую космическую державу к полному краху.
        Все действительно великие цивилизации отличило как раз то, что их культурные достижения не уступали военной или экономической мощи. Весь мир восхищался не только рыночной экономикой Европы, но и был пленен её блестящими культурными достижениями со времён эпохи Возрождения. А разве мощный экономический подъем в США не сопровождался столь же впечатляющими культурными достижениями Нового Света? А Древний Рим? Ведь это была не только военная экспансия – культурная. С этих позиций уже нельзя назвать великими Золотую Орду и империю Чингисхана, если речь идет о культурных достижениях, а не о масштабах завоеванных территорий («Ни алгебры, ни Аристотеля»). Поэтому, несмотря на то, что китайцы везде продвигает свои национальные ценности (центры китайской культуры), сильного впечатления они не производят: литература, музыка, живопись, театр, кино Китая пока не могут конкурировать с общепризнанными мировыми достижениями в данных областях. 
        Кстати, последние известия из Китая о том, что там зарождается культ личности лидера, вызывают тревогу. Культ личности – это явный знак тоталитаризма, диктатуры, сходный с обожествлением властителя в отсталом, религиозном обществе. Пожалуй, возникший культ личности как раз и является симптомом возникающего противоречия между уровнем образования, культуры китайского общества и его экономическим базисом. К слову сказать, есть один любопытный момент, если сравнивать российские и китайские реформы. По сравнению с СССР, где при его общем векторе деградации было немало экономических, технических и культурных достижений, социализм в Китае, ко времени реформ Дэн Сяопина, обнаружил полную несостоятельность. Скорее всего, именно это обстоятельство и привело к тому, что китайские реформы начались гораздо раньше, были более последовательными и отнюдь не радикальными, как демократические преобразования в России. Но подобно тому как на закате СССР его лидеры всё еще приводили аргументы в пользу социализма, не решаясь на реформы, то и сейчас экономические успехи Китая могут ввести китайских партийных вождей в заблуждение, будто политические реформы не нужны. А меж тем ситуацию в Китае может взорвать одно обстоятельство, обусловленное, кстати, все тем же: контрастом между базисом и надстройкой. Возвращение вкусившего буржуазное благополучие и имеющего ныне значительную автономию Тайваня под полную юрисдикцию коммунистического Китая.
     «Законы немощны, когда не получают силы от нравов» (Гораций). Куда подевался у немцев «нравственный закон во мне», который не переставал удивлять философа И.Канта так же, как и звезды на небе? Необъяснимо быстро Веймарскую республику сменил Третий рейх! Понять, насколько устоялись демократические традиции в обществе, не так просто. Ведь могут быть лишь внешние атрибуты демократии: равные права, записанные в конституции, гласность, выборность, разделение власти, свобода прессы… но насколько все это укрепилось в обществе, стало устойчивым явлением? Достаточно ли в таком обществе людей, ценящих прежде всего свободу, а не комфорт? Для которых права человека важнее, чем личная выгода или мещанское благополучие? Не спит ли наше общество в известном смысле, как в рассказе Дж.Пристли «Случай в Лидингтоне»? Английский министр, преисполненный важностью своей миссии, едет к своим избирателям для того, чтобы «сделать важные политические заявления». Но в поезде он встречает попутчика, который утверждает, что «большинство жителей Лидингтона – либо спящие, либо мертвецы», в чем министр сам скоро убедится. Разумеется, это преувеличенное художественное сравнение… «Дремлющие нации тщетно требовали мира и, как сонные, неминуемо шли к войне. Каждый аргумент за или против любой политики оказывался лишь бормотанием лунатиков». И если человек, думающий только о своём благополучии, не вникает в происходящее, критически не рассуждает, является аполитичным, он может однажды проснутся уже в другой стране, как это произошло в Германии.
       Демократические традиции, на первый взгляд трудно ощутимые, имеют решающее значение именно в критические моменты истории. И к тому моменту, когда придет час икс (как он пришел в Европу в начале 20-го века), в Китае могут не сложиться как раз те традиции, которые многим сейчас кажутся эфемерными или совершенно бесполезными.
       Притом, что создание демократических традиций (в отличие от мгновенного перечисления транша МВФ) требует времени (не сразу Сахаров-ученый становится Сахаровым-правозащитником), притом, что их трудно количественно оценить, взвесить, есть примеры того, что только отсутствием или наличием демократических традиций можно объяснить ряд процессов в то роковое время начала 20-го века, когда нужда и бедность при полном бессилии государственных институтов толкали общество под знамена радикалов (нацистов, фашистов, коммунистов). Произошедшее в Германии нельзя рассматривать только как результат того, что её население было оболванено умелой пропагандой. Если даже речь идёт о людях недалеких, простаках, глупцах. Или о тех, кто потерял надежду в условиях экономического кризиса и стал легкой добычей нацистской пропаганды. Ведь немало интеллигентов поддерживали фюрера. Как тот профессор-диетолог из Мюнхена, который, хладнокровно подсчитав продуктовые запасы блокадного Ленинграда, предложил не проливать понапрасну кровь немецких солдат, так как через два месяца город, по его мнению, должен был капитулировать. Историки пишут, что приходу к власти Гитлера способствовали и экономический кризис, когда 45% немецких предприятий стали банкротами, и национальное унижение от поражения в Первой Мировой войне, усугублённое статьями  Версальского договора. Приблизительно такая же картина сложилась и после краха Советского Союза: развал производства, колоссальная безработица, национальное унижение от потери статуса мировой державы. А разве не было унизительным то, что дело дошло до гуманитарной помощи? Однако в России сходные радикальные идеи не получили поддержки у населения. Разумеется, это уже была иная эпоха, и страны различались менталитетом и укладом, но данное сравнение показывает, что невозможно объяснить появление тоталитаризма лишь экономическим кризисом.
       Почему тоталитаризм возник в Германии, Италии и Испании, но не был во Франции или Англии? Почему все эти бесноватые (дуче, фюрер) красовались на стотысячных митингах в странах, которые не уступали в культурном отношении Франции и Англии? Ведь в европейских странах первые университеты появились за пять-шесть столетий до того, как в 20-ом веке там же, в Европе, начнутся факельные шествия нацистов, этнические чистки, чудовищные эксперименты над заключенными концлагерей. Если принять, что гражданская война – это не что иное, как неспособность общества цивилизованно, демократическим путем решать свои проблемы, то высококультурную Испанию (в 30-ых годах 20-го века) таким образом можно поставить на одну ступень с Мексикой, Гондурасом и Россией, где тоже бушевали гражданские войны (в начале 20-ого века). Быть может, действительный культурный уровень нации, включающий в себя и степень политической зрелости, определяется не приравниванием к национальным достижениям в области искусства, литературы и науки, а тем, как давно не велись братоубийственные гражданские войны.
       Объяснить то, что такие высокоразвитые в культурном отношении европейские страны (подарившие миру Дон-Кихота, теорию относительности и эпоху Ренессанса) скатились к тоталитаризму, можно только одним: отсутствием к тому времени в этих странах демократических традиций в той мере, в какой они укрепились во Франции и Англии. Парламент, который появился в Англии чуть ли не в эпоху Вильгельма Завоевателя, Великая хартия вольностей, Великая французская революция, предваряемая эпохой Просвещения, посеяли те зерна в обществе, которые дали устойчивый урожай: осмысление обществом своих демократических ценностей. В то время как Германия, Испания, Италия до самого последнего момента перед часом икс в начале 20-го века все еще находились во власти архаичной монархии, на бывших варварских задворках Римской империи шла непрерывная, похожая на рутину, подчас незримая работа по формированию демократических институтов и традиций на основе идей французских просветителей и отцов свободной рыночной экономики...
          Между прочим, именно сформировавшиеся за столетие демократические традиции не дали США сползти к авторитарной системе в условиях глубочайшего экономического кризиса, во время Великой депрессии, в период маршей огромного числа безработных на Вашингтон. И как раз отсутствие этих традиций в коммунистической России обусловили неудачи демократических реформ в 90-ых. Вне всякого сомнения, политическая чехарда в Греции в 60-ых и 70-ых годах – до, во время, и после «черных полковников», когда сцепились монархисты, коммунисты и республиканцы, является следствием отсутствия в обществе устойчивых демократических традиций. Значит, если общество постоянно не поддерживает и не культивирует демократические традиции, ему не поможет и его славное античное прошлое, статус родины демократии.
         Да, для успешного развития демократии требуется особая политическая культура, некий общественный договор, правила, которые будут соблюдаться и в эпоху процветания, и во времена сильнейшего кризиса. На фотографиях с сайта о временах американской депрессии видна очередь за бесплатным супом. Самое поразительное заключается в том, что в ней покорно ждут похлебку и белые, и афроамериканцы, и люди в рабочих комбинезонах, и джентльмены в пальто, шляпах. Разве у нас можно представить подобное? Скорее всего, наши мужики предпочтут разбойничать на больших дорогах, бунтовать, устраивать революцию, а не терпеливо выстраиваться в очередь за бесплатным супом.
          Но не только Китай теряет время. Ведь надо учиться демократии, демократические ценности необходимо культивировать. А что у нас? Вместо обучения демократическим ценностям и изучения конституции, которую переписывают всякий раз, в учебниках истории вот-вот появятся разделы «Жития святых»... Демократию необходимо изучать так же, как и законы Ньютона. Прививать как хорошие манеры. Но как это сделать, если чуть ли не в каждом выступлении патриарх РПЦ (и не только он) критикует «западные ценности»? Демократические ценности – это не только и не столько терпимость к геям и лесбиянкам… Свобода слова и собраний. Равные права. Избираемость, сменяемость власти… Впрочем, все это уже давно всем известно. «Опыт России показывает, что свобода не может быть учреждена законодательным актом, она должна вырасти постепенно, в тесном содружестве с собственностью и правом… Это уважение (к чужой собственности) надо прививать, пока оно не пустит такие глубокие корни в народном сознании…» (Р.Пайпс «Собственность и свобода»). 
       В романе Л.Фейхтвангера «Успех» события разворачиваются в Мюнхене до и после Пивного путча. В то время присутствовали многие элементы демократии: ландтаг (земский парламент), конкурирующие политические партии (Баварская народная партия…), независимое правосудие. Но представленное в романе буржуазное общество – общество узколобых мещан (состав присяжных, среди которых почтальон, учитель гимназии, коммерции советник, указывает на широкий охват слоев общества) – не способно понять подоплеку судебного разбирательства (ответчик – директор музея) и занято  смакованием интимных подробностей, которые всплывают на процессе. Предъявленные директору обвинения в лжесвидетельстве, явно надуманные, являлись лишь ширмой: многих влиятельных лиц в Мюнхене раздражало, что в музее выставлены картины, которые казались непристойными, якобы они вызывали угрозу общественной морали. Тоталитаризм – это  еще и  злобный антиплюрализм. Когда всем пытаются навязать, что является ценностью, а  что нет... Между прочим, характеристика общества – узколобые мещане – совсем не для красного словца. Более точного слова не подобрать, если давать оценку размышлениям пассажиров берлинского метро (в вагоне №419), читающих заметку в газете по поводу нападения на адвоката директора музея (трое человек издубасили адвоката). Один пассажир озабочен падением акции пивоваренных заводов Мюнхена, второй – винит самого адвоката-еврея, третий не хочет видеть в этом политику – происшествие, четвертый возмущен, что в подобных случаях, когда избивают рабочих, никто об этом не заикнется, пятый почему-то думает, что это приведет к повышению цен на масло...
          «Что касается политики... то страны с низким числом неграмотных предпочитали демократические формы правления, страны же с высоким числом неграмотных – диктатуру» (из романа «Успех»). Возникновение тоталитаризма в России, в 1917 году, было почти неизбежно не только по причине отсутствия демократических традиций. Их просто не могло быть в архаично сословном обществе, лишенном значительного среднего класса. Уровень образования и культуры основной части населения, в отличие от европейских стран, был крайне низким, недостойным 20-го века. «А видите, какое дело, паныч, – ответил Ярмола необыкновенно мягко, – ни одного грамотного нет у нас в деревне» (из повести А.Куприна «Олеся»). Это позволило большевикам манипулировать населением, пообещав солдатам – конец войне, рабочим – заводы, крестьянам – землю.
        А можно ли манипулировать обществом, которое отличает и высокая культура, и развитые демократические традиции?
       По прочтении романа я понял, что в тех причинах появления тоталитаризма, которые принято сейчас выделять, кое-что упущено. К примеру, американский политолог Джеймс Скотт выделяет четыре необходимых условия для «апокалипсиса в отдельно взятом государстве»: радикальные идеи переделки мира, наличие сильного аппарата для проведения этих идей в жизнь, жестокий кризис общества, неспособность общества сопротивляться (https://ru.wikipedia.org/wiki). Иными словами, первичны внешние условия, именно они диктуют человеку правила поведения. Сам человек здесь как бы и ни при чем. А между тем описание многочисленных персонажей романа, представляющих все слои общества, ясно указывает, что в нем царили мещанские взгляды, оно сплошь состоит из равнодушных, недалеких, приземленных, ограниченных людей... Нельзя все спихивать на экономический кризис или репрессии, ведь не случайно С.Довлатов ставит вопрос так: «Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов?».
      Пожалуй, к условиям, которые выделил американский политолог, я бы добавил – низкий уровень образования и культуры общества, который иногда «замаскирован» выдающимися национальными достижениями в области культуры, науки и искусства. Национальные культурные достижения нередко ошибочно отождествляют с уровнем культуры всей нации. Ведь долгое время образование, культура и искусство были привилегией высших сословий общества, тогда как в низших классах царили невежество и темнота. В подобных обстоятельствах, «промывая человеку мозги», относительно легко убедить его в расовом превосходстве или в «светлом коммунистическом будущем».