Глава Пятая. Маленькие радости большой любви.
После возвращения в Москву человека счастливее Людмилы невозможно было себе представить. Рядом с ней находились два человека, которых она любила больше всего на свете, и эта любовь не подлежала никаким сомнениям.
— Люсь, ты, прям, вся светишься, – говорила ей Анна. – Я тебя уже давно такой счастливой не видела.
— Тетя Ань, а как мне не радоваться, если у меня такое чудо есть, – отвечала Людмила, имея в виду Алёшу. - Не представляю, как бы я жила, если б его у нас не было. Обожаю с ним возиться?
— Люсь, а дело только ли в Алёше? – спросила Анна. – Ты ведь, как я погляжу, при виде своего мужа тоже вся расцветаешь.
Наблюдательность Анны не подводила её. За то время, что Людмила и Дмитрий жили вместе, все былые обиды, разногласия, недоговоренности куда-то исчезли, уступив свое место счастью.
— Как дела, Анна Трофимовна? – раздался из прихожей голос вернувшегося с работы Дмитрия.
— Да, вот, Дим, Люся на тебя нахвалиться не может, – ответила Анна. – Говорит, что не найти лучше тебя ни отца, ни мужа.
— Когда такой ангел в доме, по-другому и быть не может, – сказала Людмила. – Лично я уже не представляю свою жизнь без Алёшеньки.
Не успел поезд из Белгорода тронуться с места, как малыш стал объектом обожания и Людмилы, и Дмитрия. Ребенок действительно не мог не влюбить в себя. Добрый и ласковый, озорной и смышленый, он был постоянным источником радости для своих приемных родителей.
— Кстати, где наш партизан? – спросил Дмитрий. – У меня кое-что для него есть.
— Да, вон, с машинками твоими возится, – ответила Людмила. – После того, как ты ему их подарил, он с ними не расстается.
ъДмитрий ушел в соседнюю комнату, оставив Людмилу с Анной продолжать разговоры по душам.
— Ты Ленке-то рассказала, что вы мальчика привезли? – спросила Анна.
— Нет еще, тетя Ань, – ответила Людмила. – Все никак решиться не могу. Она там лечится, от врачей не вылезает, а тут я еще буду нервировать.
— Чем нервировать, Люсь? Тем, что вы с Димкой, наконец-то, её братишку нашли? Так этим её точно не шокируешь. Только настроение улучшишь.
— Люда, Анна Трофимовна, идите сюда! – раздался голос Дмитрия. – Вон, Лена по скайпу звонит.
Людмила и Анна бросились в соседнюю комнату, где за компьютерным столом восседал Алёша, а на мониторе было видно довольное, улыбающееся лицо Лены. Радости девушки не было конца, когда она вновь увидела любимого братика. Лишь появление в комнате Людмилы и Анны смогло отвлечь её от приятной болтовни с мальчиком.
— Привет, Ленусь. – поздоровалась Людмила с сестрой. – Как твои дела? Лечение как проходит?
— Люся, где вы Алёшеньку нашли? – не обращая внимания на вопросы Людмилы, спросила Лена.
— О, Лен, это долгая и, главное, интересная история, – начал отвечать за Людмилу Дмитрий. – Ты не представляешь, на что твоей сестре пришлось пойти, чтобы вот это сокровище сейчас было с нами.
— Так! Признавайтесь, Людмила Ивановна, на что там вам пришлось пойти? – шутливо спросила Лена.
— Во! Видела!?! – не вытерпев, произнес Дмитрий, демонстрируя сестре безымянный палец с обручальным кольцом. – У Люды – такое же…
— Вы что, поженились!?! – радостно воскликнула Лена.
— Ну, а что не сделаешь ради родной сестры, – не без гордости ответил Дмитрий. – Знаешь, без этого штампа в паспорте никто бы нам это сокровище из приюта не отдал.
— Ой, ребят, как я рада! – продолжала восхищаться Лена. – Когда вернусь домой, надо будет это событие обязательно с вами отметить.
— Так, Лен, а где твой муж? – спросила Людмила. – Что-то я его не вижу.
— Мой муж всегда находится рядом со мной, – ответила Лена. – Антош, иди сюда, с ребятами поздоровайся, с моим братиком познакомься.
На экране появилось улыбающееся лицо Антона. Юноша явно был рад увидеть родственников своей жены и познакомиться с её братишкой. Мальчик смутился при виде незнакомого человека, но Антон моментально нашел слова, чтобы расположить ребенка к себе.
Алеша, счастливый от обещаний привести ему кучу игрушек, пребывал на седьмом небе от того, что наконец-то увидел любимую сестренку.
— Когда приедет Лена? – без конца спрашивал он. – Скоро её вылечат?
Вопросы были из тех, на которые и Людмиле, и Дмитрию вообще было трудно что-либо ответить. Лечение Лены проходило достаточно эффективно, положительные результаты были налицо, но до состояния, близкого к выздоровлению, было еще далеко.
— Малыш, понимаешь, в чем дело… - попытался найти объяснение Дмитрий. – Лена ведь туда не только лечиться поехала. Ей еще нужно купить кучу игрушек и кучу гостинцев своему любимому братишке. Ну, а на это надо много времени. Вот и придется ей пока пожить далеко от нас. Зато потом, когда она вернется, знаешь, какой мы праздник устроим?
Подобное объяснение вполне устроило мальчика, и уже через несколько минут он по-прежнему веселился и пребывал в наилучшем расположении духа.
— Теперь за Люсю у меня душа спокойна, – сказала Анна мужу, вернувшись домой. Димка к ней хорошо относится. В малыше они оба души не чают. Так что, Вадик, нам с тобой беспокоиться пока не о чем.
— Ань, Юлька звонила, – как бы ни заметив высказываний супруги, произнес Гусев – Завтра вместе с Катюшкой приезжают домой.
На это известие Анна даже не знала, как ей реагировать. С одной стороны, возможность снова увидеть дочь и обнять внучку не могла не порадовать, но с другой – в сознании тут же рисовались картины предыдущих выяснений отношений, от которых становилось не по себе.
— Надолго она приезжает? – сухо спросила Анна. - Навсегда или так… по Москве прогуляться ?
— Ты что, не рада? – спросил Гусев.
— Вадик, а ты вспомни, чем каждый раз её приезд для нас с тобой заканчивается. В прошлом году ты, по моему, неделю на волокардине просидел? Не помнишь, сколько раз мы к тебе неотложку вызывали.
— Знаешь, Аня, иногда , когда ты так говоришь, я начинаю сомневаться, что Юлька – твоя дочь, – промолвил Вадим Викторович.
Что и говорить, а характер у Юлии был не из простых, и хлопот своим родителям она доставляла немало. Считавшая себя вполне взрослой для того, чтобы всегда и на все иметь собственное мнение, Юлия жила, никогда не обременяя себя чужими советами. Все попытки родителей оградить свою дочь от всевозможных неприятностей и потрясений заканчивались полным фиаско. Юля точно знала, что она хочет от жизни, а все другие мнения были всего лишь гласом вопиющего в пустыне.
— Когда на Люсю с Димкой смотришь, душа радуется, – продолжила Анна. – Здесь же родная дочь врагов народа из родных родителей готова сделать!
— Кстати, Серковский-то Люсю не обижает? – поинтересовался Вадим Викторович.
— Ты что, с ума сошел? Да, Люся с ним, как у Христа за пазухой… Слушай, а как он малыша любит! Я тебе этого просто передать не могу.
Рассказы жены для Вадима Викторовича были истинным бальзамом на душу. Наконец-то в жизни дочери его лучшего друга все складывалось хорошо, а все нестроения, недоговоренности, выяснения отношений, вроде бы, оставались позади. Гусев сам удивлялся тому, насколько безоблачно складываются взаимоотношения Людмилы и Дмитрия. Будто не было того моря слез, которые пролила Людмила по вине Серковского.
Сосуществование Людмилы и Дмитрия действительно было безоблачным, и, как казалось, в нем отсутствовали даже намеки на какие-либо взаимные претензии и разногласия.
В тот момент, когда Алёша оказался на руках у Людмилы, моментально забылись все былые обиды, уступив свое место большой, ни с чем не сравнимой, любви. Ради этого ребенка, нуждающегося, по мнению Людмилы, в повышенном внимании и заботе, она была готова забыть любые обиды и мириться с любыми потрясениями, какие бы ей не преподносила жизнь.
Дмитрий во всем был согласен с супругой. В корне переменился его характер после того, как в его доме появился Алёша. Казалось, не было ничего, чтобы он не мог сделать для этого голубоглазого мальчугана.
— Со стороны может показаться, что Лёша – твой сын, – сказала как-то Людмила.
— Люсь, ты сама посуди: разве можно к этому ангелу по-другому относиться? – отвечал Серковский. – Если и появилось в моей жизни за последнее время что-то светлое, то это – Алёша.
— А я? – чуть не вырвалось у Людмилы.
То, что Людмила испытывала к Дмитрию, трудно было охарактеризовать одним словом. С одной стороны, былая обида, случившаяся год назад, все еще не отпускала её, но с другой – постоянная забота Дмитрия о Лене, его безудержная любовь к малышу не могли не подкупать. Видя нежность, испытываемую супругом к Алёше, сама Людмила вдруг поняла: она испытывает к супругу те же чувства, что и тогда, когда они познакомились. Прежняя нежность, прежнее желание быть только рядом с ним, прежняя любовь – все вспыхнуло с новой силой, не оставляя в душе места для всего плохого, что было в прошлом.
Даже какие-то мелкие разногласия и споры Дмитрий умел превращать в приятные моменты. Так было, например, когда Серковский в неурочный час вернулся домой и застал жену за безуспешными попытками убедить ребенка в пользе принятия манной каши на завтрак.
— Так! Отставить кашу! – скомандовал Дмитрий с порога.
Сказав это, он подошел к холодильнику, извлек из него четыре яйца, пакет молока, упаковку ветчины, головку сыра, и обратился к Алёше:
— Омлет с нежнейшим сыром и с не менее нежнейшей ветчиной вас устроит?
Улыбаясь, малыш положительно кивнул головкой, и на этом вопрос с завтраком был успешно решен. Все, что оставалось Людмиле – это наблюдать за кулинарными навыками мужа, в которых по целому ряду позиций он её прямо-таки превзошел.
— Все готово! Прошу к столу! – продекламировал Дмитрий, завершив свой труд.
Кулинарные способности своего супруга Людмила также не могла не отметить.
— Не знала, что ты так хорошо умеешь готовить, – сказала она, завершив трапезу.
— Ты еще многого обо мне не знаешь, – заметил Дмитрий.
Каждый раз, открывая своего супруга по-новому, Людмила находила в нем такие качества, которые тут же становились предметом её восхищения. Прежде всего, это относилось к безудержному чадолюбию Дмитрия. С маленьким Алёшей он готов был возиться сутки напролет, забывая обо всех остальных делах. Алёша изменил его настолько, что от прежнего напыщенного, самовлюбленного дельца почти ничего не осталось.
— На тебя сейчас смотришь – душа радуется, – сказала как-то Раиса Наумовна. – Я уж не знаю, как твою жену благодарить, что она тебя все эти глупости выбросить из головы заставила.
— Значит, глупости из головы выбросить заставила? Значит, Сапрановы у нас пусть по-прежнему процветают? – раздался голос появившегося в комнате Андрея Степановича. – Да, Димка, не думал я, что так быстро сдуешься.
— Андрей! – окрикнула мужа Раиса Наумовна. – Тебе не надоело всякой ерундой парню голову забивать? Сам посмотри: он у нас только сейчас жить стал по-человечески.
Слова Раисы Наумовны по-прежнему были гласом вопиющего в пустыне. Игнатьев по-прежнему оставался на своих позициях, и отказываться от своих убеждений не собирался. Даже Дмитрий был бессилен переубедить своего крестного.
— Дядя Андрей, когда ты, наконец, поймешь, что Люся и её семья – это далеко не одно и то же? Да, она сама – жертва. Герман уж постарался и ей, и её родителям жизнь на корню испортить.
— Знаешь, Дим, давай с тобой поговорим, когда эта цаца тебя кинет, – не успокаивался Игнатьев. – Интересно, как ты тогда запоешь. Только потом не говори, что тебя никто не предупреждал.
Любые аргументы крестного не действовали на Дмитрия абсолютно. В своих чувствах к Людмиле он нисколько не сомневался, и переубедить его в обратном не представлялось никакой возможности. Его любовь к Людмиле была абсолютной, не подлежащей никаким условностям и оговоркам. Даже банальный быт, во всех других случаях уничтожающий любые, даже самые светлые чувства, на этот раз лишь стимулировал их, помогая раскрыться им в полной мере.
— Ты не должна выполнять лишнюю работу, – сказал Дмитрий Людмиле, застав её за мытьем посуды.
На следующий же день посудомоечная машина самой последней модели заняла свое место на кухне. Помощь по хозяйству вообще стала неотъемлемой частью жизни Дмитрия, и с этой миссией он справлялся блестяще. Порой Людмиле не надо было ничего говорить, а её муж уже знал, в чем именно нужна его помощь.
— Хотела завтра блинов напечь, – сказала как-то Людмила. – Посмотрела – ни грамма муки нет.
Не говоря ни слова, Дмитрий накинул на плечи свой бежевый плащ и быстро вышел из дома. Через пятнадцать минут он вернулся, принеся с собой два пакета отборной блинной муки.
— Димка, какой же ты заботливый, – не удержалась Людмила от комплимента мужу.
Именно в такие моменты Людмиле казалось, что её мечта наконец-то сбылась. Рядом был человек, на которого она могла положиться всегда и во всем, а все, что было раньше, уже переставало иметь какое-либо значение.
Теплый сентябрьский вечер не обещал каких-либо значимых событий в жизни Людмилы и Алёши. Поэтому неожиданный подарок Дмитрия Людмиле был некоторой загадкой, которую Людмиле только предстояло разгадать.
— Ты помнишь эти цветы? – спросил Серковский жену, протягивая ей букет из чайных роз.
В памяти вновь ожил тот солнечный день на ярмарке, когда Людмила впервые увидела мужчину своей мечты.
— Ты подарил мне такие же, когда мы с тобой познакомились, – тихо произнесла она.
Память вновь воскресила те мгновения, когда хотелось кричать от счастья, потому что мечта всей жизни, казалось, осуществилась одномоментно, а все возможные жизненные неурядицы уже не имели сколь-нибудь важного значения.
— Так, а где наш партизан? – спросил Дмитрий и направился в комнату, где играл Алёша.
Наблюдать за тем, как общаются маленький мальчик и её муж, было еще одним источником наслаждения для Людмилы. Постоянный вдохновитель новых идей, Дмитрий был объектом обожания Алёши, что, в свою очередь, заставляло Серковского чувствовать себя самым счастливым человеком на свете.
— Людмила Ивановна, можно попросить подойти вас к нам? – услышала Людмила возглас мужа.
Хитрющие глазки Алёши и загадочная улыбка Дмитрия выдавали рождение какой-то новой идеи.
— Людмила Ивановна, помните ли вы, какой завтра день? – последовал вопрос от супруга.
Все, что могла ответить Людмила – это растерянно пожать плечами, так как никаких значимых событий на ближайшие дни её память не находила.
— Вы что, забыли? Стыдитесь, Людмила Ивановна, – иронично произнес Дмитрий. – Завтра день рожденья у нашего любимого мальчика Алёшеньки. О таких вещах не престало забывать.
Что и говорить, а на этот раз Дмитрий действительно застал Людмилу врасплох. За всеми заботами и хлопотами, коих было великое множество, она действительно забыла о таком важном событии, как день рождения приемного сынишки.
— Как будем выходить из сложившейся ситуации? – спросил Серковский.
Нависшая молчаливая пауза, во время которой Людмила обдумывала свой ответ, была прервана самим Серковским.
— Значит, мы с Лёшей вносим следующее предложение, – сказал он. – Завтра с утра мы умываемся, завтракаем и идем покупать Алёши игрушки! Смотреть мультики! Кататься на аттракционах!
Подобная программа была тут же одобрена Людмилой, и к её реализации решено было приступить немедленно. В ту ночь Алёша, естественно, с трудом смог сомкнуть глаза, находясь в предвкушении предстоящих впечатлений.
Тот теплый сентябрьский день Людмила и Алёша запомнили надолго. Давно в жизни Людмилы не было такой беззаботности и даже некоторой сладостной неги. С самого утра Дмитрий был – сама забота, которая проявлялась во всем – от приготовления завтрака до банального мытья посуды. Как только все дежурные домашние заботы были выполнены, семя отправилась за новыми позитивными впечатлениями.
— Таким заботливым я тебя еще никогда не видела, – сказала Людмила Дмитрию.
— Ну, знаешь, трудно не быть заботливым, когда видишь проявление любви к этому ангелу, – ответил Дмитрий, имея в виду Алёшу.
Не признаваясь себе в этом, Серковский все больше и больше привязывался к Людмиле. Алёшу Людмила любила беззаветно так, как если бы речь шла о её родном ребенке, и Дмитрий не замечать этого не мог. С каждым днем нежности, копившейся в его сердце, становилось все больше и больше, а скрывать её Дмитрию было все труднее.
— Наверное, будет глупостью уходить отсюда без порции мороженого, – сказал Дмитрий, выходя из кинозала. – Только сначала нам всем следует устроить праздник живота.
— Праздник живота? Что это такое? – спросил Алёша.
— Праздник живота – это когда маленькие мальчики лопают всякие вкусности, а потом заедают их мороженым, – объяснил ребенку Серковский. – Кстати, нашей маме Люде подкрепиться сейчас просто необходимо. Посмотри, какая она у нас усталая…
Сидя за столиком в зале фуд-кора и уминая за обе щеки кусок пиццы, Алёша мог наблюдать за аттракционом неслыханной нежности, исходившей от его приемного отца.
— Люсь, что ты предпочтешь? – спрашивал Дмитрий. – Что тебе взять: кофе, чай или какой-нибудь другой напиток?
К проявлению такой заботы со стороны супруга Людмила не была готова. Все, что происходило вокруг, вообще казалось ей чем-то нереальным, выходящим за рамки действительности. Уже давно она не видела столько нежности, исходящей от Дмитрия. Будто вернулось назад то время, когда они только познакомились. Все обиды, жестокие и глупые, как-то одним разом стерлись из памяти Людмилы, и Дмитрий вдруг стал для неё самым любимым человеком на свете.
— Спасибо тебе за этот день, – сказала Людмила мужу, вернувшись домой.
— Люсь, да, не за что… - ответил Дмитрий. – Я пойду на все, чтобы вам с Алёшей было хорошо.
Последняя фраза Дмитрия оказалась ключевой. Людмила поняла, что вся забота и нежность мужа распространяются и на неё, и от этого её душа пребывала в неимоверной радости. Она поняла, что прежние чувства не были фальшью, а лишь затаились до времени, чтобы вспыхнуть с новой силой.
Аттракциону неслыханной щедрости, дню рождения Алёши предшествовала достаточно эмоциональная сцена в «Континенте», произошедшая между Дмитрием и Эллой.
Уже давно Серковский не воспринимал дочь всесильного олигарха всерьез, считая её лишь фрагментом своей прошлой, не вполне правильной жизни. Зато Элла все еще не могла смириться со своей отвергнутостью, лелея мечту о неподдающемся любовном трофеи.
— Как твои дела, молодожен? – спросила Элла, зайдя в кабинет к Серковскому. – Семейная жизнь еще не наскучила?
— Ты знаешь, не наскучила… - ничуть не сомневаясь, ответил Дмитрий. – Даже больше тебе скажу: у меня лучшая жена на свете, о которой только можно мечтать.
— Вы посмотрите на него! – сыронизировала Элла. – Дим, а что, фотки, то, как они с Ромкой кувыркались в Сочах, уже значения никакого не имеет?
— Погоди! Какие фотки!?! – всполошился Дмитрий. – Откуда тебе про них известно?
Только тут Элла поняла, что сказала что-то не то, что надо. Ретироваться было поздно, так как Дмитрий, будучи человеком достаточно проницательным, мог разгадать любую фальшь в чужих словах. Поэтому тактика была изменена. Из беспринципной интриганки Элла вдруг превратилась в некую спасительницу, радетельницу за безупречное будущее Серковского.
— Надо было тебя хоть как-то спустить с небес на землю, – сказала Элла. – Ты ведь за Людкой своей вообще ничего не видел. А она вовсе не такая уж безобидная, как может показаться.
— Стоп! Стоп! Стоп! – закричал Дмитрий. – Что ты сейчас хочешь сказать? Между Ромкой и Людой в Сочи ничего не было?
— Конечно, не было. Да, и быть не могло. Рома, в отличие от некоторых, человек более избирательный, а поэтому такие серые мыши, как твоя Люда, у него не котируются.
— Подожди, но ведь я сам видел, как он Люде прохода не давал.
— Ой! Что ты там видел!?! Как Ромка ей конфетки, цветочки презентовал? Ну, так это – не в счет. Надо ж было создавать видимость выполнения отцовского задания.
— О каком задании ты говоришь?
Отпираться и о чем-то умалчивать дальше не имело никакого смысла. О тайных планах своего отца и его подельника Ромодановского Элла рассказывала скорпулезно, детально, стараясь не упустить ни одной подробности.
— Деньги Людкины им покоя не давали. Понимаешь? – заключила дочь всесильного олигарха. Вот и пришла им в голову идея – поженить Ромку с твоей Людмилой. Ну, а потом бы Людку, конечно, убрали, а все её денежки прямиком бы к Ромке перетекли. То есть – к моему папашке и к Владимиру Борисовичу.
Чем дольше говорила Элла, тем сильнее Дмитрий закипал от возмущения. Еще раз вся человеческая подлость и низость предстали перед ним во всей своей красе, и, главное, частью этих подлости и низости являлся он сам.
— Элл, ты хоть понимаешь, что твой отец – негодяй, законченный подлец? – спросил Дмитрий. – Для него люди – это так… расходный материал, средство для получения прибыли.
— Ой, Дим, кому ты это рассказываешь? Я что, своего отца не знаю? Он же, кроме как о деньгах, о власти, вообще ни о чем больше думать не способен.
Картина для Серковского вырисовывалась достаточно неприглядная. Мало того, что он дал втянуть себя в чужие интриги, совершенно глупые и бессмысленные, так еще и сам разрушил самое чистое и самое светлое, что могло быть в его жизни, - свою любовь.
— Элла, а почему ты только сейчас мне об этом рассказываешь? – спросил Дмитрий. – Все ведь знала об этой хитроумной комбинации. Зачем в рот воды набрала? Что, так сильно ненавидишь двоюродную сестру?
— Да, тебя – дурака спасала! Ты ведь, кроме своей Люды, вокруг себя вообще ничего видеть не хотел. Но она же тебе не ровня, Дима! Как ты этого не поймешь…
— Элл, давай так: кто мне ровня, а кто – нет, я как-нибудь сам решу. Ладно? По крайней мере, у Люси есть качества, которые не присущи ни одному из вас.
— Какие, например?
— Ну, например, доброта, отзывчивость, самопожертвование. Ты, видать, и слов-то таких не слышала.
Дальше разговор приобретал уже совершенно бессмысленный характер, и в этой ситуации Элла не нашла ничего лучшего, как просто удалиться восвояси.
Всеми возможными словами Дмитрий готов был проклинать себя. Проклинать за то, что позволил себе усомниться в чистоте и непорочности самого любимого человека на свете.
Стенания и самобичевания в этой ситуации были абсолютно бессмысленны. Чтобы вернуть утраченную любовь, были необходимы действия, и не было вокруг ничего, на что бы Дмитрий не мог пойти ради этого.
Разительных перемен со стороны супруга по отношению к ней Людмила не заметить не могла. Дмитрий прямо-таки излучал нежность, какой не было с тех дней, когда они только познакомились. Внимательность и учтивость с его стороны зашкаливали, а ласка, лившаяся бурным потоком из его уст, не могла оставить Людмилу равнодушной.
— Люсь, ты бы отдохнула, – сказал как-то Дмитрий, вернувшись с работы. – Всех дел все равно не переделаешь, а измотала ты себя за последнее время основательно.
С этого дня, как минимум, половина всех домашних хлопот была взята Дмитрием на себя. Мытье посуды, приготовление ужина, даже стирка белья выполнялись им виртуозно, и, по всему было видно, что этот процесс идет ему явно в удовольствие.
— Таким заботливым я тебя еще никогда не видела, – сказала как-то Людмила супругу. – С каждым днем ты становишься все лучше и лучше.
— Теперь так будет всегда, – ответил Дмитрий. – Вы с Алёшей – моя семья, и другого отношения к вам быть не может.
Надо сказать, что сам Алёша с лихвой платил невероятной нежностью своим приемным родителям за любовь к нему. От природы ребенок очень ласковый и кроткий, он стал объектом постоянного умиления и восхищения со стороны Людмилы и Дмитрия.
— Как же мы с ним расставаться будем, – сокрушалась Людмила. – Представляешь, когда Лена с Антоном вернутся, они ведь его тогда к себе заберут.
— Ты знаешь, я ведь себе этого тоже представить не могу, - согласился женой Дмитрий. – Но Антон с Леной часто будут к нам приезжать. Мы у них тоже часто бывать будем, а значит, будем видеться с Алешенькой.
— Ты же хотел развестись после их возвращения…
— Люсь, а нужно ли это? – вдруг спросил Дмитрий. – Если честно, своей жизни без тебя я представить уже не могу. Нет… если хочешь, мы, конечно, разведемся, но ты не представляешь, как я этого боюсь. Потому что без тебя моя жизнь ухудшится раз в сто!
Эти слова Дмитрия не могли не произвести впечатления на Людмилу. Давно похоронив всякую надежду на примирение, она никак не ожидала, что первый шаг к такому примирению будет сделан тем, от кого именно этого совершенно невозможно было ожидать.
— Погоди! Ты сейчас серьезно это говоришь? – взволнованно спросила Людмила.
— Вполне серьезно. Скажу тебе даже больше: хоть тебе это и безразлично, но я все еще люблю тебя! Причем, с каждым днем этой любви не становится меньше. Люся, если можешь, прости меня в самый последний раз. Я тебе обещаю: больше ни одного дня ты не будешь страдать.
— Стоп, Дима, а как же быть с моей семьей…
— Люсь, но люблю-то я тебя, а не твою семью. Да, и вообще все, что произошло много лет назад, для меня уже вообще не имеет никакого значения. Главное, есть ты! Есть Алёша, и мне от этой жизни ничего больше не надо.
— Это так ты предаешь память своих родных – самых близких тебе людей, – раздался за спиной Дмитрия голос Игнатьева.
Андрей Степанович все еще не мог принять увлечения своего крестника, по-прежнему считая Сапрановых порождением всех бед. То, что это увлечение давно переросло в большую любовь, а Людмила к трагедии семьи Черкасовых не имеет вообще никакого отношения, Игнатьеву было глубоко безразлично. Сапрановы, независимо от того, кто из них, должны были получить свою долю возмездия, и никаким послаблениям никто из членов этого семейства не подлежал.
К браку своего крестника с Людмилой Игнатьев относился, как к чему-то настолько временному и малозначительному, что ни о чем серьезном и продолжительном, в его понимании, не могло быть речи. Услышанные им признания Дмитрия своей супруге были расценены, как предательство, не имеющее не имеющее никакого оправдания.
— Я не понимаю, Дим, почему именно она… - продолжил Андрей Степанович, совершенно не обращая внимания на присутствие рядом самой Людмилы.
Эти слова Дмитрия не могли не произвести впечатления на Людмилу. Давно похоронив всякую надежду на примирение, она никак не ожидала, что первый шаг к такому примирению будет сделан тем, от кого именно этого совершенно невозможно было ожидать.
— Погоди! Ты сейчас серьезно это говоришь? – взволнованно спросила Людмила.
— Вполне серьезно. Скажу тебе даже больше: хоть тебе это и безразлично, но я все еще люблю тебя! Причем, с каждым днем этой любви не становится меньше. Люся, если можешь, прости меня в самый последний раз. Я тебе обещаю: больше ни одного дня ты не будешь страдать.
— Стоп, Дима, а как же быть с моей семьей…
— Люсь, но люблю-то я тебя, а не твою семью. Да, и вообще все, что произошло много лет назад, для меня уже вообще не имеет никакого значения. Главное, есть ты! Есть Алёша, и мне от этой жизни ничего больше не надо.
— Это так ты предаешь память своих родных – самых близких тебе людей, – раздался за спиной Дмитрия голос Игнатьева.
Андрей Степанович все еще не мог принять увлечения своего крестника, по-прежнему считая Сапрановых порождением всех бед. То, что это увлечение давно переросло в большую любовь, а Людмила к трагедии семьи Черкасовых не имеет вообще никакого отношения, Игнатьеву было глубоко безразлично. Сапрановы, независимо от того, кто из них, должны были получить свою долю возмездия, и никаким послаблениям никто из членов этого семейства не подлежал.
К браку своего крестника с Людмилой Игнатьев относился, как к чему-то настолько временному и малозначительному, что ни о чем серьезном и продолжительном, в его понимании, не могло быть речи. Услышанные им признания Дмитрия своей супруге были расценены, как предательство, не имеющее не имеющее никакого оправдания.
— Я не понимаю, Дим, почему именно она… - продолжил Андрей Степанович, совершенно не обращая внимания на присутствие рядом самой Людмилы.
— Ну, хотя бы потому, дядя Андрей, что Люда – это женщина, которую я люблю, – ответил Дмитрий. – Ты же не хочешь сказать, что она должна расплачиваться за то, что натворили её родственники?
— Да! Именно это я хочу сказать! – не успокаивался Андрей Степанович. – Насколько ты помнишь, Дима, яблоко от яблони недалеко падает, и Сапрановы тут – не исключение. Любишь эту девицу? Ладно, люби. Только потом не говори, что тебя никто не предупреждал.
— Дядя Андрей, а тебе вот эта твоя паранойя еще не надоела? – спросил Дмитрий. – Ты, я так понимаю, готов сделать монстра из любого, кто имеет хоть какое-то отношения к Сапрановым. Только, знаешь, нельзя всех красить одной краской.
Слушая эти высказывания супруга, Людмила испытывала смешанные чувства. С одной стороны, ей было обидно, что её обвиняют в том, к чему она не имеет вообще никакого отношения. С другой – доказательства любви к ней Дмитрия были налицо, и это тоже нельзя было не признать.
Неужели слова, произнесенные в тот пасмурный, дождливый, пронизанный холодом, вечер, были всего лишь бравадой, не соответствующей действительности, а поэтому не заслуживающей того, чтобы обращать на неё сколь-нибудь значительное внимание? Неужели правда была раньше – в те дни, когда Людмила чувствовала себя самым счастливым человеком на земле, и ничто, как ей казалось, не могло омрачить это счастье?
— Дим, то, что ты сейчас говорил – правда? – спросила Людмила, как только за Игнатьевым захлопнулась дверь.
— Я тебе даже больше скажу: я понял, что моя жизнь без тебя и Алёши просто теряет всякий смысл, – ответил Серковский. – Наверное, тебе это безразлично, но моей любви к тебе за все это время не стало меньше.
Могла ли Людмила остаться равнодушной к повторившемуся признанию в любви того, кем грезила все эти годы? Слова, наполненные обидой и злобой, моментально стерлись из памяти, а сил сопротивляться накопившемуся желанию не осталось вовсе.
Кольцо рук, обвитое вокруг шеи; глаза, наполненные нежностью; губы, шепчущие в тишине:
— Люблю. Люблю. Люблю…
В отдельной московской квартире, для двоих отдельных людей этот вечер оповещал о наступлении рая.