Без малого сорок лет я считал, что эта речка, впадающая в Среднюю Кочёму прямо на границе Иркутской области и Красноярского края, называлась Олегно. Вчера уточнил: на современных картах её название Оллонгно. Пусть будет так. Для меня это самая дальняя географическая точка пеших странствий.
И вот у самого устья этой дикой таёжной реки я стою и думаю: я ведь не мальчишка-романтик, а суровый и опытный охотник-промысловик, проживший уже половину жизни – почти четверть века. А потому дальше идти нет ни малейшего смысла: капканы закончились, сил почти не осталось, а возвращаться назад придётся в темноте, и не меньше шести часов бодрого хода на широких лыжах. А дома меня ждёт горячий чай без заварки и сахара – варёная вода, ещё в том доме остались два жареных пирожка с рисом и кусочек растительного масла.
И пусть стены дома и его крыша сшиты из распоротых мешков, но есть железная печка, запас дров и заправленная керосиновая лампа. Как же без неё снимать шкурки с пойманных соболей? И ещё я думаю, что зимняя тайга по этой речке вряд ли чем-то отличается от той, которую я знаю – всё та же равнодушная красота крепко спящей женщины. Она не проснётся даже от последнего твоего крика или стона и не подарит тебе улыбку. Ей всё равно – жив ты ещё или уже нет? Есть ли ты рядом или сбежал от неё в тёплые края, где нет простых правил таёжного ада:
- устал, присел отдохнуть и нечаянно заснул – смерть;
- потерял осторожность и страх, провалился в полынью и не смог развести костёр – смерть;
- сломал что-нибудь и не можешь двигаться – смерть.
Конечно, правил гораздо больше, но стоит ли о них говорить?
Считается, что смерть от холода – самая лёгкая. Я ещё не пробовал, хотя и верю: наверное, да, лёгкая. Потому что приходит во сне.
И, да, в те далёкие времена я и не думал, что испытываю на себе один из самых экзотических вариантов земного ада. Я в нём просто жил и как-то притерпелся.
И мой рассказ совсем не о таёжной жизни.
Некоторые по наивности верят в сказку про рай и ад. Верят, что это всё впереди – после смерти, когда-нибудь. И если вести себя хорошо, то непременно попадёшь в райские кущи, а если гадко, то будешь вечно гореть в аду.
Всё не так.
Ад придуман, подробно описан, талантливо нарисован художниками, прилежно начерчен инженерами, построен людьми и опробован на практике. Костры инквизиции, приспособления для пыток, концлагеря, газовые камеры и крематории, голод и лесоповал. Строгий учёт замученных, отравленных газом, сожжённых в печах, замороженных, повешенных или расстрелянных – сплошная конкретика. И всё это – без участия сказочных чертей. Всё – сами.
С раем дела обстоят гораздо хуже и в теории, и в творческом отражении, и в реальной жизни. И ни одного чертежа, плана или сметы расходов. Как-то всё смутно, неопределённо и утопично.
Но все люди – и живые, и умершие – уже были в раю, как минимум, один раз. Этот рай у людей длится недолго: для большинства – примерно девять месяцев. Конечно, при условии, что беременная мать не была алкоголичкой или наркоманкой, и младенец не испытывал адовых мук похмелья или ломки уже в утробе. К сожалению, ни одному младенцу при появлении на свет никто не говорит со всей серьёзной честностью: «Добро пожаловать в ад, наш юный и неопытный мученик». Какой же смысл говорить об этом, если первая ступень земного ада – безмыслие и непонимание: ты орёшь благим матом, а тебя хоть и слышат, но не понимают. Разве от хорошей жизни так отчаянно кричат и так горько плачут? И ты, младенец, ничего не можешь объяснить, и ничего толком не понимаешь.
И никто не знает, какие варианты земного ада ждут его впереди.
Страшного Суда не существует. Нет специальной комиссии по решению судеб, где вносится предложение: «Вот посмотрите на эту возмутительно счастливую пару! Давайте одного из них убьём, и неважно – кого именно. А второй пусть мучается в аду одиночества. Кто «за» – прошу голосовать!». Или: «Посмотрите, какой красавец! А как замечательно поёт! Пусть он ещё при жизни узнает, что непременно умрёт от рака. Пусть помучается от страха перед скорой смертью: чем же плох этот вариант? И любящая жена будет страдать, и дети узнают ад сиротства».
Верующий скажет грустно: «На всё – воля божья».
Атеист спокойно промолчит, потому что знает: земное имя Бога – Случай. Всё зависит от случайного стечения обстоятельств, а «персональный ад» на земле гарантирован каждому вовсе не после смерти. Кого-то ждёт шумный ад семейной жизни с нелюбимым человеком, кого-то – выжигающий ад ревности, кого-то – кровавый ад очередной войны, кого-то – тихий ад старческого одиночества. Не волнуйтесь, господа и товарищи, верующие и атеисты: в общем земном аду места хватит всем. А смерть – всего лишь не осмысленный вариант рая – способ избавления от разнообразных земных мук.
Мы вышли из рая и вернёмся в него – все без исключения. Когда вернёмся – неизвестно, но местечко можно выбрать и «застолбить» заранее.
Стоит подумать и о душе.
Слово это очень удобное и привычное. Мы говорим о хорошем человеке – «добрая душа», о человеке плохом – «подлая душонка». Есть души «чистые» и «грязные», «светлые» и «тёмные», «глубокие» и «мелкие», «яркие» и «неприметные». Но ведь все мы приходим в этот мир из материнского чрева с прозрачными душами, чистыми, как внезапно появившийся из недр земли родник. Мы постепенно смешиваемся с мутными водами окружающего общества, в которых почти невозможно сохранить первородную прозрачность. Конечно, всё зависит от окружения. Подлецами или героями не рождаются, ими становятся – это всем известно.
Но иногда, хоть и очень редко, встречаются люди…
Трудно даже объяснить словами – как выглядит «прозрачная душа». Проще написать портрет отъявленного негодяя или иной «химически яркой» личности – там всё объяснимо и предсказуемо. Наверное, хороший художник сможет нарисовать разреженный горный воздух, используя акварель или масло. Но у меня нет красок, а есть лишь самые обыкновенные слова. Их очень сложно смешивать, чтобы получить какой-то неожиданный оттенок. И всё-таки я попробую.
Я никогда не видел и уже не увижу эвенкийскую реку Оллонгно свободной от тяжёлого многослойного льда. Но я видел другую речку с русским названием – Берёзовая.
Мне только что исполнилось семнадцать лет, я считал себя матёрым охотником с огромным – почти трёхлетним – охотничьим стажем. И вот после двухсуточного перехода от берегов уральской Вишеры наша маленькая экспедиция вышла на берег Берёзовой. Трудно было скрыть общее разочарование: река – «воробью по колено», а по ней нужно плыть на плотах. Я разулся, шагнул в эту речушку, чтобы набрать в пригоршню воды, а не мелких камней пополам с песком: ведь вот оно – каменистое дно! Оказалось, что в полуметре от берега глубина этой «воробьиной речки» как раз по колено, только не воробью, а мне. Ещё полметра вперёд – и я стою по пояс в ледяной воде. Третий шаг я делать не стал.
Потом мы долго сидели на берегу, молчали и смотрели на эту удивительно-невзрачную реку. Не знаю, о чём думали остальные, а мне хотелось стать хариусом, чтобы жить в ней бесконечно долго и счастливо. Опускаться на самое дно, чтобы находить там невзрачные камушки-алмазы, которым не суждено стать бриллиантами. Любоваться редкими золотыми самородками, которые никогда не станут чьим-то богатством или «золотым запасом» государства.
Наверное, всё это трудно понять, но именно так я представляю себе «прозрачную душу». Рядом с ней нужно просто жить, чтобы когда-нибудь стать самой чистой и свободной рыбкой – хариусом. Жить рядом, чтобы уйти из земного ада в свой последний рай с такой же прозрачной и бесконечно глубокой душой.
А далёкая река Оллонгно…
Надеюсь, она ещё не пересохла. И до сих пор её вешние воды пополняют Среднюю Кочёму, а потом Нижнюю Тунгуску, Енисей и Ледовитый океан.
И так будет всегда.