Маленькое озерцо. Вокруг – скрюченные и сморщенные, как фигуры и лица стариков, раскидистые ракиты. Узкими лезвиями листьев они режут воздух на мелкие лоскутья, что падают вниз. На поверхности воды возникает рябь. Это часть неба, раскроенная скальпелями листвы, ластится к поплавкам. Юные рыбачки то и дело перебрасывают снасти. Клёв ленив и неуверен. Лишь иногда поплавок сверкнет красно-белым боком, резко нырнет под волну, «подумает» пару мгновений и стремительно бросится в сторону. Обладатель удочки прищурится, изготовится, как солдат перед броском гранаты, сделает резкую подсечку. Натянется леса. На крючке обнаружится рыбина и начнется борьба до победного. Либо на поверхности вскоре проявится из черной глубины золотистое тело толстогубого карася, а мигом позже он будет трепетать скользким, и пока еще живым, в руке удачливого пацана; либо леса натянется, вздрогнет, удилище выгнется, как лук кочевника на изготовке, и стрелой вылетит из глубины – пустая, без насадки, снасть. И только продолжительный крик досады вырвется из мальчишеского горла. Интересно, что никто из юнцов не оглядывается на шорох ветра, на треск кустов под ногами случайного зеваки, на крик птицы в зарослях бузины. Взгляды устремлены вперед, в волну, в небо. Ребятне-то невдомек, что там, впереди, долгая жизнь, а позади еще так мало…
Исход жизни старой церкви. Развалина. Много лет в ней живет тишина. Стоически, словно отшельник в своем скиту, доживает она свой век на окраине деревни в трех сотнях саженей от пруда. Но в отличие от монаха – век ее каменный и – не первый. Некогда под ее высокими, расписными сводами слаженно звучал хор. Созвучия голосов стройные, как сама крестово-купольная базилика. Пение заставляло замереть на вдохе, осенить себя крестом и душой устремиться туда – в самую высоту, к барабану, с которого и теперь смотрит суровый Спас. Только лик его побледнел за несколько столетий. Краски съело время и нерадивость человеческая. Словно дымкой припорошило образ. Но взгляда пристальность и нынче останавливает. Будто легким дыханием касается лба, сердца. И, кажется, – среди стен все еще витает приглушенный хор голосов. С колокольни падают черные черточки галок и ворон. На покосившемся кресте, еще чуть тронутом позолотой, восседает чернокрылый ордынец, больше похожий на наблюдателя, нежели на помойную птицу, которая любит стаскивать в гнездо блестящие побрякушки.
Дорога. Теплая, легкая пыль. Ноги почти по щиколотку тонут в ней. Кругом дурман цветочного запаха. Желтым кадмием вспыхивает пижма. Ее поддерживают робкие всплески полевой ромашки. Где-то у самой земли спрятался клевер. С высоты голосят жаворонки. У обочин тенькают, покачивая длинными рукоятками хвостов, трясогузки. Медлительные жабы прячутся в изумрудной тени поближе к низинкам. В синеве, под самыми облаками, скользят планеры-аисты. Еще выше угадывается, распластанный на воздушных потоках, ястреб. Дыхание покоя, идиллия света и тепла захватывает мир. Мы останавливаемся. Из старой солдатской, пузатой фляжки пьем леденящую воду ручья. Щуримся от яркого солнца. Снимаю футболку. Повязываю ее вокруг пояса. В твоих глаза отражается небо. И аисты. И ястреб. И облака. Касаюсь рукой твоего виска. Там пульсирует венка – робко и ровно. И… целую висок. И – глаза. Отвожу тебя в сторону и… снимаю твою футболку…
Вокруг шуршат травы. Кузнечики скрипят скрипичную симфонию лета. Бабочка опускается на твой живот. Поводит усиками. Крылья складывает, как бумажный, ажурно вырезанный и раскрашенный листок. Потом распахивает их. Взмахивает. И нет ее уже. Не догнать. Так, только что, распахивался мир счастья… и его тоже не воскресить. Он был. Он прожит. Он выпит. Сладкое послевкусие внутри, в душе.
Твоя голова покоится на моем плече. Аисты улетели. Ястребу кажется, что мы растворились в бесконечности цветов и трав. Он нас не видит. Но мы чувствуем, как сами поднимаемся к облакам. И уже парим рядом с этим крылатым странником. И видим каждое перо на его крыльях. И понимаем, что не дошли всего километр до деревушки с прудом и ракитами на окраине, с церковкой, в которой еще сохранились: дыхание хора, запах мирры, воска, а у околицы нам не удастся разглядеть белые буквы на синем фоне дорожного указателя: «РАЙ».