Деревенские подростки бегут по краю карьера и, разогнавшись, слетают по высокому песчаному откосу карьера. Теплый степной ветер подталкивает их согнутые напряженные спины, раздувает белые футболки как паруса, из под пяток бьют фонтанчики пыли и песка.
- Скорей! Скоре-е-е!
Голос бегущего впереди невысокого русоволосого мальчишки эхом отдается в глубоком котловане, поднимается к безоблачному небу и рассыпается тихим звоном по степному сухостою. Через несколько секунд достигнув плотного глиняного дна, они пробегают по нему на другой конец карьера и, тяжело дыша, падают на мягкие песчаные барханы. Не шевелясь, они лежат на спинах и смотрят в бледно-голубое далекое небо. Так проходит несколько долгих минут...
Первым поднимается невысокий Санька, отряхивает пыль и, глядя на верх крутого в трещинах и промоинах обрыв, восхищенно произносит:
- Вовка, мы с тобой все-таки молодцы! Еще несколько тернировок, и мы будем мчаться как ветер.
Вовка устало сопит – носиться по откосам карьера в такую жару ему уже порядком поднадоело. Да и что за дурацкая идея – бегать быстро как ветер! Он что, Хуссейн Болт? С ним все понятно – вырос на Ямайке, там круглый год лето, пляжи кругом, море, бегай – не хочу. А здесь – все лето на огороде пашешь, так еще и тренируйся. Лучше бы купаться пошли или вон хотя бы в заброшенную церковь заглянули, полазали в подвале, там хоть прохладно, а заодно бы и клад поискали.
Вовка посмотрел на потное, в грязных разводах, но улыбающееся лицо друга и пробурчал:
- Может, пошли уже на речку? Жара такая – уже и сил нет гонять по карьеру.
Санька, конечно, покупаться не прочь, но у него еще и работа есть – бабушке Степаниде воды наносить. Ей далеко за восемьдесят, она живет на окраине села, с той стороны, где находится кладбище с церковью и идет разбитая грейдерная дорога на райцентр. Возле ее дома есть колонка, но водопровод уже лет десять как не работает. Никто и не собирается его ремонтировать – каждый год из Ильинского уезжают несколько семей. Село считается вымирающим, бесперспективным...
Изложив план действий на ближайший час, Санька с надеждой в голосе спрашивает:
- Может, поможешь?
- Хорошо, – соглашается Вовка. – Надо помогать друг другу. А потом слазаем в подвал?
Чуть улыбнувшись, Сашка кивает – к мечте друга найти в старом храме клад он относится снисходительно. Да, по селу еще до войны ходил слух, что потомки помещика Соколова, построившего храм, после революции закопали в его подвалах свои драгоценности. Проезжие, что отважились преодолеть до села три километра по дороге со следами щебенки, услышав про клад, ехидно кривя губы, осматривали пустые улицы уже почти деревни – какое богатство могло быть здесь, чтоб его прятать? Но мальчишки знают, что село до самой второй войны процветало – иногда они ходят на заброшенную железную дорогу, по которой на Воронеж возили племенной скот и лошадей. Но постепенно Ильинское и окрестные села начали приходить в упадок – степь наступала. В начале лета, когда начинают дуть заволжские ветра, пыль покрывает дома и сады словно саваном, отчего многим становится не по себе...
Отряхиваясь, Вовка поднимается и идет за другом. Конечно, воду таскать по жаре не хочется, но он – человек сознательный.
По узкой тропке попыхивая, они почти забираются на крутой песчаный откос, как Санька останавливается как вкопанный.
- Ты чего? – спрашивает Вовка, ткнувшись носом в его торчащую ребрами спину.
- Смотри, кто-то пылит по дороге? Похоже, “газель”.
- Может, опять из района?..
Каждый год кто-то из начальства заглядывал в село. Покружив по пыльным улочкам, ехали к храму – единственное, что притягивало взгляд в легких холмистых окрестностях. Осматривая выщербленные, но толстые и крепкие стены церкви, вздыхали и говорили, что церковь обязательно будут восстанавливать. Как-то приехали даже со священником. Батюшка, торопливо обходя горки из битого кирпича и досок, крестился, непрерывно охал и гладил руками шершавые в трещинах фрески. Несмотря на время, лики на них были яркими, четкими и почти все – целые. Только на фреска в правом пределе, изображавшем воскресение Христа, не хватало куска тускло- золотого нимба – выбило то ли пулей, то ли осколком еще в войну. Размеренно перекрестившись, батюшка повернулся к ожидавшим и едва слышно проговорил:
- Обновляются.
Санька, Вовка и еще несколько ребят, прибежавшие посмотреть, кто приехал, с любопытством переглянулись – это как? Что-то новое появилось? Районные и священник, постояв еще минут десять и о чем-то посовещавшись, уехали. Ребята походили по храму, заглянули в подвал и не нашли ничего необычного и тем более нового.
- Ты чего-нибдуь понял? – спросил Санька, внимательно рассматривая фрески и пытаясь понять, что хотел сказать священник.
Вовка пожал плечами:
- Может, делать что-то будут? В прошлом году обещали, что строителей пришлют, ремонтировать начнут...
Впрочем, говорили об этом не первый год. Бабка Степанида каждую весну вздыхала:
- Пасха опять, а мы все без церкви, как сектанты какие. Хоть бы на старости лет помолиться, а то разве доедешь сейчас до района по нашей-то дороге. Точно умрешь без покаяния. И о чем думают?..
Тогда они рассказали ей про визит батюшки и спросили, что он имел ввиду. Она перекрестилась на выцветшие бумажные иконки и ответила:
- Вот, уже и Господь, не хочет ждать, когда мы за ум возьмемся. Сам решил храм обновить.
- Подкрасить что ли? – подумав, спросил Санька.
- Это у тебя – подкрасить да подмалевать. А у Бога – обновить, – нахмурилась бабка.
Санька пожал плечами – чего сердиться, он только “за”. Хорошо бы еще и водопровод восстановить, а то руки отваливаются, когда наносишься с ведрами.
Здесь бабка вдруг сказала:
- Надо молиться, чтоб все-таки храм начали восстанавливать. Тогда и про водопровод вспомнят…
Вот потому сейчас Санька и стоит не шелохнувшись и вглядывается в подпрыгивающую и укутанную облаком пыли машину. А вдруг и вправду из города кто? Вовка выпрямляется и также замирает – ох, как было бы неплохо!
- Ну что, вперед? – не оборачиваясь, спрашивает Санька и хватается рукой за невысокий можжевеловый куст.
Балансируя, мальчишки взбираются на откос и, надев стоптанные кроссовки, бегут по широкому полю в сторону храма. Ветер дует в спину и бежать было бы легко, если бы трава не путалась в ногах. Когда до кладбища оставалось метров сто, большая похожая на микроавтобус машина съехала на обочину и останавливалась… Вовка пригляделся, нет, это не “газель”, какая-то иномарка, таких в их краях он еще и не видывал.
- Нет, не наши. Номера, похоже, московские, – подтвердил Санька и сбавил ход – нет смысла спешить...
Скорее всего кто-то заехал проведать родные могилки. Иногда такое случалось. Словно из другого мира появлялись неведомые в Ильинском, блестя заморскими формами и красками, авто, из которых выходили такие же представительные господа с дамами в ярких платьях. Нередко их сопровождал кто-то с корзиной. Пока приехавшие стояли у покосившихся крестов, на столике рядом наливались рюмки и раскладывались бутерброды. Когда все было готово, дамы и господа подходили, выпивали, закусывали и нарочито громко разговаривали. Но минут через десять после двух-трех рюмок они заметно тускнели и замолкали. Постояв в тени кладбищенских деревьев, заезжие гости возвращались к машинам, где курили, оглядывались и вскоре исчезали за тихо щелкающими дверями…
Сейчас на обочине стоял невысокого роста коренастый мужик в светлой рубашке и потертых джинсах. Окинув взглядом уходящие в небо тополя, заросшие лопухами и крапивой могилки под ними, он неторопливо перекрестился и поклонился сначала им, потом – в сторону храма. Мальчишки остановились и разочарованно вздохнули – нет, этот точно не из района и тем более не из области, очередной визитер. Ну что ж, значит, пока ничего не будет. Они уже было собрались повернуть назад, как незнакомец окликнул их:
- Эй, ребята, вы не скажите, это – Ильинское?
Санька с Вовкой переглянулись и пожали плечами – вроде бы знак на трассе еще несколько дней назад был. Впрочем, всякое бывает.
- Ильинское, – отвечает Санька и добавляет: – Там ведь указатель есть.
- Я все время на карту смотрел, может и пропустил. А это получается и есть храм в честь Ильи-пророка? – обращается он к более высокому и взрослому на вид Вовке.
- Да, по крайне мере его бабушка так называет, – кивает тот в сторону Саньки и негромко ему говорит: – Странный какой-то...
- Значит, это и есть Ильинское, – повторяет приезжий задумчиво, все еще не сводя глаз с Вовки.
Тот недовольно косится на Саньку и слегка его толкает в бок – ну, чего стоим время теряем. Мало ли кого сюда нелегкая еще занесет. Но Санька, не обращая внимание на приятеля, с любопытством оглядывает незнакомца – на залетного гостя он явно не тянет.
- Триста лет как Ильинское, – солидно произносит он. – Большое было село. У нас даже недалеко железная дорога есть. Храм каменный, ему сто пятьдесят лет. Старый барин Соколов построил, когда его сына на Крымской войне убили.
Санька говорит не спеша, не спуская глаз с загорелого чуть вытянутого лица приезжего. Вовке явно не нравится этот лишний разговор, и потому, повернувшись, намеренно загребая пыль, направляется к дому бабки Степаниды.
Незнакомец, провожая его взглядом, обращается к Саньке:
- Я знаю. Может, покажите мне храм?
- Чего это вы, то название спрашиваете, то говорите, что знаете? – недоверчиво прищуриваясь, отвечает тот. – Может, ищете чего? Иконы там или какие-нибудь старинные предметы культа? В прошлом году один такой заезжал, все ходил, вынюхивал…
- У меня иконы свои есть, – добродушно улыбается приезжий. – А спрашиваю, чтобы удостоверится, что не ошибся и не проскочил. В русской глубинке порой не знаешь, куда дороги ведут.
Замедлив ход, Вовка повернулся и тоже с любопытством посмотрел на странного мужика. “Можно подумать, что он вообще первый раз по нашим дорогам едет,” – мелькнуло у него в голове.
- Так что, покажите, ребята? – как можно дружелюбней и даже по-свойски спрашивает приезжий
- Можно. Только там кроме подвала и фресок ничего интересного нет, – сказал Санек и добавил: – Колокольню в войну разнесли из пушек. А еще говорят, наследники барина перед революцией там в подвале деньги свои спрятали… Но я не верю. Вот Вовка верит, а я думаю, что это все болтовня.
Приятель делает круглые глаза и крутит пальцем у виска.
- Да, высокая была колокольня, с тракта было видно. А про клад и вправду пустые разговоры, – улыбается незнакомец, заметив Вовкин быстрый жест.
Вовка, конечно, не выдерживает и спрашивает:
- А откуда вы все знаете? И про колокольню, и про клад? Вам кто-то рассказывал?
Незнакомец мгновенно посерьезнел и, поглядев на белеющие сквозь тополя стены, со вздохом ответил:
- Дедушка… Соколов моя фамилия.
Мальчишки теряют дар речи и, раскрыв рты, смотрят на задумчивое, скуластое лицо приезжего… Как так Соколов? Не может этого быть! Это что, потомок бар получается? Того самого?! Нет, такого в их краях еще не случалось! А может, он того, заливает? Может, от жары в голове что не так?! Не даром и по дорогам путается…
Не отрываясь, они смотрят на странного приезжего, что не сводит грустного взгляда с церкви и кладбища. “И вправду, у него лицо какое-то не нашенское. На тех, что в машинах приезжают, он совсем не похож. И смотрит как-то не так,” – мелькает в голове у Саньки. В этот момент налетает сильный ветер, ворошит густые и седые волосы Соколова. Тот, словно не замечая вытянувшихся лиц мальчишек, негромко повторяет:
- Дедушка рассказывал… Ну что, пройдемся?
Не дожидаясь ответа, он сходит с обочины на узкую тропинку, что ведет через кладбище прямо к храму. Мелкие камешки поскрипывают под его неторопливыми шагами, шуршат кусты полыни и крапивы, над головой шумят высокие тополя. Возле могилок он останавливается и оглядывается на все еще изумленно застывших мальчишек.
Санька первым приходит в себя и, крикнув: “Подождите!”, срывается с места, спотыкаясь и поднимая пыль. Вовка оглядывается по сторонам, словно надеясь удостовериться, что это – не сон, и как-то неловко, боком делает несколько шагов по обочине...
Соколов их ждет, и когда они подходят, спрашивает, как их зовут.
- А меня – Лев Александрович,– представляется он. – Так что, кладом интересуетесь?
- Я – нет, – отвечает Санек. – Я бегать люблю и историей интересуюсь. Скажите, а где вы живете? В Москве?
- Да, последние полгода, – задумчиво отвечая, Соколов приглаживает волосы все еще топорщащиеся волосы и добавляет: – До этого – в Америке…
- А как вы туда попали? – не выдерживает и спрашивает Вовка, косясь то на Саньку, то на Соколова.
- Попал? Скорее занесло… Прадедушка с женой и сыном, моим дедом, во время гражданской войны оказались в Крыму, оттуда они перебрались в Сербию. А после второй мировой войны они смогли уехать в Америку.
Заметив, что Вовка кривит губы и недоверчиво хмыкает, Соколов понимающе кивает:
- Да, Владимир, я бы на вашем месте тоже не поверил. Послушать, так прямо фантастика… Но в жизни бывает много невероятных вещей. Правда, история с кладом, действительно выдумка. Дело в том, прятать моему прадеду было нечего – он работал простым земским врачом. Еще его дед отпустил крестьян с землей на волю, а имение продал. На эти деньги и был построен храм.
- Лев Александрович, а почему тогда ваш прадед не остался в здесь, в Ильинском? – спрашивает Санька и с любопытством щурит глаза, все еще с неким недоверием рассматривая высокого приезжего и его внезапно погрустневшее лицо.
- Ветер времени. От него не скроешься, он всегда тебя несет туда, куда и не хотелось бы… Прадедушка и не собирался уезжать, но… дом подожгли, один раз даже арестовали по подозрению в контрреволюции – дескать, лечил врагов советской власти. Он никому не отказывал в помощи…
Через пару минут, осторожно пробравшись по узкой тропке сквозь высокую пыльную крапиву, они оказываются возле храме. Вместо дверей ко входу приставлено несколько досок, в некоторых оконных проемах торчат ржавые кованные решетки. Осмотрев стены со следами от пуль, Соколов перекрестился, поднялся по разбитым ступенькам и прислонился, прижался к отшлифованным дождем и ветрами кирпичам. Он стоял не шелохнувшись, плотно прижав голову, словно что-то пытался услышать. Ребята тоже замерли, но ничего кроме воркования голубей под ребристым куполом до них не долетело. Сдвинув пару досок, закрывавших вход в церковь, они вошли внутрь и выжидательно посмотрели на Соколова. Постояв минуту и, поцеловав стену, он двинулся следом...
В окна льется яркий солнечный свет, но внутри прохладно и сыро – в центре трапезной части храма зияет огромная дыра. Говорят, после войны разбирали на кирпич стоящие в подвале печи и для удобства проломили пол.
Лев Александрович останавливается у края пролома, рассматривает обломки досок и кирпичей, битые бутылки и вздыхает. Ему явно тяжело видеть это запустение и он отходит к правой стене с фреской Воскресения. Как и до этого приезжавший батюшка, Соколов осторожно гладит ее, закидывает голову и внимательно рассматривает Христа, тянущих к нему руки людей и кусок расколотого синего неба. Перекрестившись, он прикладывается к стене щекой, полуприкрыв глаза. Так стоит он с минуту, потом как бы приходя в себя, он поворачивается и начинает разглядывать большую и хорошо сохранившуюся фреску на северной стороне храма, изображавшую красную колесницу и высокого худого старика с развивающимися длинными белыми волосами и бородой.
Соколов долго не сводит с нее глаз, потом поворачивается к мальчишкам и тихо спрашивает:
- Вы знаете, кто изображен на этой фреске?
Санька отрицательно мотает головой, Вовка вторит ему – они ничего в этих церковных картинах не понимают.
- Это – Илья Пророк, в его прославление построен этот храм. Он мчится на колеснице в небо быстрее ветра. Того самого, что несет человека. Человек не может с ним совладать…
- А Илья? – спрашивает Санька и недоуменно смотрит на вытянутое напряженное лицо старика.
- Святой Илья может… Смотрите, как развеваются его волос и гривы лошадей, как быстро он мчится!
- А почему? – встревает Вовка – в его голосе звучит недоумение.
- Потому что он любил небо. Эта любовь дала ему силы удержать колесницу, обогнать этот ветер и подняться туда, где он больше всего желал быть…
Соколов долго и внимательно рассматривает изображение святого и, кажется, не хочет от него отходить. Саньке тоже с интересом вглядывается в узкое с большими глазами лицо пророка, его тонкую почти прозрачную фигуру и невольно переводит взгляд на Соколова – они похожи. От удивления он даже слегка присвистнул. Резкий звук ударяется о стены и поднимается вверх. Сидевшие на металлических стягах голуби испуганно бъют крыльями, взлетают и, сделав по храму пару кругов, с тихим шелестом изчезают в проемах узких окон. Соколов вздрагивает, но ничего Саньке не говорит, а неторопливо отряхивает свои ладони, испачканные белой пылью.
- Вы знаете, Лев Александрович, в прошлом году приезжал батюшка и сказал, что фрески обновляются, – сообщает Санька, не выдерживая затянувшегося молчания. – Бабушка говорит, что это Бог так делает, чтобы храм восстановить. Как выдумаете, это – правда?
Соколов кладет руку на худенькое и узкое Санькино плечо и кивает:
- Да, так и есть, краски мерцают, словно чья-то рука недавно нарисовала их прямо на стене. В этом случае так и говорят, что иконы обновились...
Двигаясь дальше вдоль стен они останавливаются и рассматривают лица святых, блеклые золотые нимбы вокруг их голов и крепко сжатые в троеперстие пальцы. Соколов читает их имена и что-то рассказывает о их жизни.
Обойдя храм, они задерживаются в центре у провала. Покачав головой, Соколов наклоняется и, подобрав осколок кирпича, втискивает его в узкий карман джинс. Мальчишкам не совсем понятно, зачем он это делает, но спрашивать они стесняются и лишь переглядываются.
Тут у Вовки рождается мысль, а не спуститься ли им сейчас в подвал, тем более что и лестница вон лежит у стены?!
- Владимир, клада там точно нет, уверяю вас, – понимая, к чему клонит подросток, улыбается Соколов. – Клад – вот эти фрески и сама церковь...
Когда они вышли на улицу, солнце уже стояло в самом зените. Ветер то и и дело налетал со стороны желтой степи, неся пыль и горьковатые запахи полыни и кашки. Мальчишкам очень захотелось пить..
- Лев Александрович, может, зайдете с нами к бабушке, отдохнете. Я воды холодной принесу из колодца… – предложил Санька. – Она тоже очень любит храм, ждет не дождется, когда его начнут восстанавливать.
Все еще не сводя глаз с церкви, Соколов благодарит и кивает:
- Восстанавливать надо… Спасибо, Александр, за приглашение... Я, к сожалению, спешу. Мне нужно сегодня успеть вернуться в Москву. Но надеюсь, что этим летом мы еще увидимся…
Пожав ребятам руки, он поворачивается и, чуть наклонившись вперед, медленно идет в сторону машины по обочине, не замечая ни кустов чертополоха, ни мелких кочек и выбоин. “Да, хорошо бы еще с ним встретиться – так много знает”, – думает Санька, провожая долгим взглядом вздувшуюся на ветру голубую рубаху Соколова. Тот останавливается возле машины, задумчиво смотрит на одинокую церковь, кладбище, мальчишек на обочине и машет им рукой.
- Думаешь, приедет еще? – спросил Вовка, наблюдая, как бывший барин открывает дверь и, нагнувшись, исчезает за ней – ему тоже стало жалко, что такой необычный гость уезжает.
- Не знаю, – прошептал Санька и добавил: – Хорошо бы... Интересно было его послушать. Особенно вот про пророка и как он летит быстрее ветра.
- Да, интересно. Его даже Хуссейн Болт не догонит, – уверенно заключил приятель...
Выехав на дорогу, Соколов притормозил и, высунувшись в окно, что-то прокричал. Мальчишки смогли разобрать только “ждите”. Проводив взглядом исчезающую в облаке пыли машину, они постояли и, нехотя развернувшись, направились к белевшему вдалеке дому бабки Степаниды...
Когда та услыхала, что приезжал потомок бар Соколовых, то не выразила ни малейшего удивления.
- Приехал-уехал... Земля родная тянет, – пробормотала старуха и, глядя в окно на пустую извилистую дорогу, убегавшую за невысокий пригорок, перекрестилась.
- Он говорил, что ветер его несет. Только Илья-пророк мог с этим ветром справиться, – прошептал Санька.
Поправив платок на голове, бабка Степанида вздохнула:
- Вот бы храм восстановили. Тогда и посмотрим.