Гастроли
Отрывок из… скажем так – мемуаров молодого Великого. Он также отыскался почти в целости. Но не в сохранности. Не в полной сохранности. Явно, утрачены как начало, так и конец. Это, скорее всего, часть целого, часть какого-то сочинения о юных, самых беззаботных летах героя.
Вероятно, это зарисовка из того периода жизни, когда судьба занесла его в филармонию. Не музыкантом, а простым рабочим сцены. Простым-то простым, но объездил Великий с оркестром многие, даже самые заповедные уголки необъятной нашей глухомани.
А что? Был бы клуб, сцена, пианинишко. Остальное в – фургоне. Два рабочих сцены, один из которых млад-Великий, изловчились размещать оркестр виртуозно, в отличие от не всегда виртуозной игры полупьяного оркестра, научились располагать всё это «дерево», «медь», пульты для нот даже на самом крохотном, нередко корявом пятачке сцены…
***
Странно, сугубо мемуарный жанр Великим, кажется, практически не разрабатывался. Или утеряно, или не найдено продолжение? Или ещё какие-то главы? Что врать попусту, приведём то, что есть, с извинениями за чрезмерную физиологичность опуса. Ну, не мог приукрашивать и лакировать Великий саму природу, саму «жись»!
Физиогномический этот очерк если и не шибко пристоен, то вины автора здесь нет. Что делать? Русская глубинка, «суровый реализьм» – по выражению героя.
«… тпрр-у!.. Село «Белое»... Почему белое?
Все забыли.
Глиняный берег реки. Потом река.
Потом переплывёшь реку, и – где глиняный берег? Заливные, сладкие луга.
Змеиные травы, хотящие серпа. Серпы баб, мягко порющие траву…
Такое снится.
Только сердце во сне заноет – и запоёт пчела…
Плыли обратно, как языческие гроба, заваленные охапками полевых цветов…
………………………………………………………………………………………………………………
Концерт вечером.
Наладили в клубе сцену, дёрнули по пиву. Пошло. Решили добавить. Кинули, как водится, жребий. За добавкой мне. Отправился в магазин.
По дороге пристали пацаны – купи курева, им не дают. Айда. Магазин в двух верстах, всё веселее шкандыбать...
Старшему лет одиннадцать. Молчит, пока тарахтит младший.
Глядит дворняжкой, а в глазах – огоньки. Младшему десять. Может и врёт, но младше только ростом. Наглый, рыжий. Не рыжетой лисы, а как-то по-русски рыжий. – Выгоревшие, белесые волосы. Шершавая, с веснушками, рожа.
– Дядя, а ты е…ся?
(Поговорили!)
– А ты?
Хвастливо, скороговоркой:
– Один раз е…ался.
– Да ты что?
– Ещё ка-ак!.. Я надрочил сперва, а Верка голая лежала на постели, я ка-ак с разбегу прыгнул, она и не заметила как я по…лся.
– А потом?
– Убежал.
Старший стыдливо хихикает (Верка его сестра), пытается вступиться:
– А вот я спрошу у ней.
– А она и не узнала меня даже, чего спрашивать?
– А вот спрошу!
– А не спросишь!
– А спрошу!
– А не спросишь, слабо!
Я на правах председателя:
– Стоп. По порядку. Сколько лет Верке?
– Двадцать пять.
– Двадцать! – поправляет старший.
– Козёл ты (это младший) недо…ный! Производные от слова е... для него
самая сласть. В мокрых его устах это слово пропитано всеми соками, запахами и звуками земли, в его сознании это слово уже успело приобрести смутный, магический, до конца не постигаемый, но чарующий смысл.
Козёл, п…дит она тебе! Двадцать!.. Виды у ней, знаешь какие?
– Знаю!
– А-а, подсматривал, г…нюк! За сестрой подсматривал!
– Не подсматривал!
– Подсматривал, подсматривал – тиранит рыжый – подсматривал и дрочился…
Старший в отчаянии. Но уже поздно. – Сболтнул лишку.
А рыжему палец в рот не клади. Агрессор.
– Нас мамка в баню водила, и всё…
– Всё? А х… она у тебя не сосала? П…н ты, Петух! За…нишь тоже! Тебе в армию скоро, как же, поведут тебя с Веркой!
– Срань пузатая! Ты же с Лидкой ходишь!
– Ха! Лидка! (нахлобучивает драную кепку на лоб), на нее и пупырь не встанет. Ей только в школу идти, а тебе в армию скоро, а Верка е…тся уже.
– С кем?
– А хоть со мной! нагло ударяет себя в грудь. Хохочет, победительно поглядывая на меня, куражится:
– А ты сс…н!
– Кто сс…н?
–Ты!
–Я?
– Ты!
– Ты сам сс…н!.. (Петух явно не умеет обороняться, не говоря уже о нападении).
– Я водку пил, бабу е... л, паль курил – гарцует Рыжий.
– Паль мы вместе курили.
–Кури-ил! Х… ты моржовый сосал, а не курил, – свалился и ногами задёргал.
– Тебя самого донесли до хаты!
– Меня?.. А кто косяк долбил?!
– Вместе долбили.
– Х… ты сосал, а не долбил.
– Сам ты х… сосал (обиженно).
– Рыжий на взлёте:
– Сосал! Сосал во-от такой х… и – чмокал!..
– Кто чмокал?
Ты чмокал. Чмокал, чмокал. Все слышали.
– Кто слышал? Никто не слышал… (бессилие, обида – искалечат его тут).
– А ты у дяди спроси, он тоже слышал…
Мне начинает казаться, что я действительно слышал.
...по мере того, как сникает Петух, рыжий вампир наседает, напрягается,
подрагивает от счастья, словно струна – вдохновение посетило его
в этот вечерний час, на пыльной дороге, откуда и выходят, как заведено, самородки, таланты.
Вот идёт босиком, поплёвывая в пыль, попинывая камушки, гадя словами, крепкий мужичок, хозяин. Или разбойник. А рядом – чудик, подкаблучник. И бреду с ними я – рабочий сцены, нагрянувший сюда с гастрольной труппой филармонии.
Я не Макаренко. Я куплю им сигарет, я буду говорить с ними обо всём, что интересно им. Хотя бы потому, что идти ещё с километр. Я догадываюсь, что Петух никогда не врежет Рыжему, что ручеёк перебранки расплывается так безобразно, что я скоро не в силах буду его перегородить.
– Кончай базар! Ты, Рыжан, по порядку давай, конкретно.
Рыжий постепенно затихает, отнекивается. – Мол, ни к чему это, лишнее… сам ведь всё знаешь, чего там...
– Нет уж, давай. Корешка ты облажал, теперь сам в грязь лицом не ударь.
Это убеждает.
– Да как… снял у двери штаны…
– И что?
– С собой взял…
Теперь очередь старшего. – Оживает.
– Скажешь, рот ими затыкал? – хихикает.
– Я вот тебе е…ло заткну!
Смолкает Петух.
– Ну, по дороге надрочился… а Верка голая… ну, пое…лся и убежал... (Трудное место одолел. Хоркнув, сплевывает).
– У нее п… знаешь какая? Во! – разводит руками, показывая баснословные размеры. Чуть не утоп, пока ломал... (секунду сомне¬вается):
– Она вообще-то честная была…
Тут уж Петух не выдерживает, заливается:
– А то я думал, чего это батя говорил мамке про Мишку...
– Какого Мишку?
– А из области тракторист, в посевную был...
– Что говорил?
– А, говорит, пахал бы, скотина, у себя целину, или шлюх драл, а у нас и своих пахарей выше крыши.
– А Верка что?
– А Верке чего? По шее получила, да и всё.
– Ну и п…дун же твой батя... как и ты… я его ночью...(внезапно свирепеет Рыжий), пос…ть выйдет, запру дверь, подожгу сортир – по…дит тогда!.. или прирежу… вот увидишь!…
– Ты прирежешь?
– Я!
– Спорим, не прирежешь!
– Кто спорит – г… не стоит.
– А кто молчит – в г… торчит.
– Это кто в г… торчит?
– Кто молчит…
– А кто молчит?
– А тот и молчит…
– А ты и молчишь.
– Я молчу?
– Ты молчишь!
– Это ты молчал, а я говорил.
– Х… ты сосал, а не говорил,
– Кто сосал?
– Ты сосал.
– Я?
– Ты!.. и чмокал ещё... все слышали…
– Кто слышал?
– Все слышали. У дяди спроси…
...в магазине мне выдают измятую трёшку, извлечённую Рыжим
из потной ладони Петуха. Им – сигарет и портвейна. Печенье возьмут сами.
– Вина? Уговор был на табак.
– Жалко, дядя? Да? Ты не бойся, мы с первого класса пьём...
– Не с…, Петух, он жмот, других попросим… жалко ему…
Мне жалко, но…
Я покупаю детям грязного вина, сигарет, спичек. Загружаю рюкзак всем надобным для себя, для моего друга-грузчика, для Митрича – ясноглазого веселого баритона (перед концертом горлышко промочить), иду обратно…
Пацаны уже выскочили на дорогу, цепляются за борт грузовика. Машина набирает скорость. Они повисли на борту, летят в багровой пыли заходящего солнца, пьяные уже от одного восторга предстоящей пьянки, от скорости полёта...
И какой русский не любит быстрой езды?..
«А дорога дальше мчится, пылится, клубится...»
И песню люблю.
Сегодня вечером её споет мой друг Митрич – неудачник, пьянь, артист больших и малых погорелых театров.
Он холит горло.
В нагрудном кармане у него ингалятор Махольда в замшевом чехольчике – стеклянный, изогнутый, как миниатюрный саксофон...
Гастроли!..»
***
Что уж там дальше было, как прошёл концерт, куда пацаны задевались, чем вообще, как бают гадалки, дело кончилось – неведомо-негадано. Да и теперь, когда почти уже всё завершено, почти всё уже свершилось, стоит ли гадать, какой сюжет-поворот в том романе завернул-удумал Великий...