Кузя
Кузя – это соседский кот. Прошлым летом три маленькие подружки-дошкольницы, дачные домики чьих бабушек-дедушек находились на нашей дорожке, нашли двух крохотных котяток, которых мама-кошка спрятала в куче неколотых дров да так больше и не пришла. Малышки несколько дней подкармливали сироток, чем могли, а потом решили предложить местным садоводам.
Зашли и к нашим соседям. Один котёночек столь жалобно посмотрел на подошедшего хозяина, что суровое сердце ижорского сталевара дрогнуло, и, не выдержав умоляющих девчачьих глазёнок, он взял невесомое тельце в руки.
Девчушки радостно потопали дальше, а дядя Саша, забыв о недоструганном топорище, присел на стоящий неподалёку чурбачок, приспособленный для колки дров, и, держа столь негаданно приобретённое сокровище в одной руке, пальцем другой осторожно погладил кошачью мордочку.
«И что же я с тобой делать-то стану, котяра?»,- задумчиво проговорил он. Чёрненький комочек, едва покрытый бархатистой шёрсткой, несмотря на тощий крысиный хвостик, был поразительно красив. Глупенькая мордашка с огромными жёлто-зелёными глазами безмятежно смотрела на своего покровителя. Лобик, кончик хвоста, пальчики на лапках и грудка были не просто белыми, а как-то странно мерцали едва заметной серебристой искринкой.
«Давай-ка, Кузьма, пойдём в дом, молочка попьём да и баиньки. Устал ведь, поди…»,- проговорил дядя Саша и понёс котика на кухню.
Приехавшая утром жена только руками всплеснула, удивившись этому поступку далеко не сентиментального супруга, но, вопреки обыкновению, даже не поворчала для порядка, а только приготовила для нового постояльца удобное спальное место да заменила в ящичке стружку на опилки помельче.
А когда на выходные приехали дети с внуками, все разговоры возвращались к котёнку. Так Кузя и прижился в этой семье, раздобрел, стал вальяжным, чувствовал себя хозяином не только на своём участке, но и на соседних. Каждый ведь норовил побаловать Кузеньку чем-нибудь вкусненьким. Не знаю, умел ли наш Кузя бегать, ведь свои владения он обходил столь важной поступью, что дачный народ, снующий туда-сюда между грядок, смеясь, был вынужден уступать ему дорогу. А если ему хотелось спать, то он и вовсе никого в расчёт не принимал. Уляжется, бывало, поперёк тропинки, выставит свою пузеню и млеет на солнышке хоть час, хоть два. Дескать, вам надо, вы и перешагивайте, а мне не мешайте.
Важности у Кузи было, хоть отбавляй, а вот ума, с возрастом, увы, не прибавилось. Пришлось мне однажды стать свидетелем кузиной оплошности, когда он, увидав на ветке сирени птичьего детёныша, вспомнил, видимо, своё охотничье предназначение и решил добыть себе десерт самостоятельно.
Птенчик сидел на тоненькой ветке в полуторах метрах от земли, а поскольку сирень росла кустом, то стволы, сросшиеся у основания и вначале довольно крепкие, чуть выше находились уже на довольно приличном расстоянии друг от друга да и в диаметре были намного тоньше. Но Кузя это, равно как и собственный вес, явно не учёл и, не ожидая подвоха от какой-то деревяшки, стал осторожно подкрадываться к пичуге.
Птичка, похоже, тоже ещё ума набраться не успела, ибо продолжала спокойно сидеть на тонкой веточке, слегка покачиваясь и с любопытством поглядывая на своего врага.
Забавно было наблюдать за кузиными ухищрениями. Сначала он ползком приблизился к кусту, затем, распластавшись, и не сводя своих хитрющих глаз в предвкушении сладостного момента, пополз по направлению к жертве.
Увлёкшись, Кузя слишком поздно заметил, что оказался на одиноком подозрительно сильно раскачивающемся стволике чуть выше метра над землёй. Тут уж бедолаге стало не до птички, а как бы благополучнее оказаться снова на твёрдой земле. Прыгать – страшно, ветка качается, оттолкнуться нельзя. А ещё под сиренью и ровного-то места нет: коренья всякие, лапу некуда поставить да ещё и крапива, будь она неладна…
Качался-качался наш Кузенька (я уж всю клумбу выполола), а потом как шмякнется, куда бог послал! И, дико мяукнув, опрометью влетел на свой участок. Больше в гостях Кузя не появлялся.