Дед в красной косынке

             
Познакомился я с этим человеком не в самые лучшие дни моей жизни.  Раздражённый и обиженный на весь человеческий род я завербовался штатным охотником в один из лесхозов в Сибири, находящийся на Ангаре. Приехав из центра в небольшой посёлок, я был поражён его нищетой, грязью, повальным пьянством. Люди здесь вначале  показались мне злее,  чем в России.
Сибирь конечно тоже Россия, но большинство её жителей говорят о себе:
- Мы здесь, а Россия там за Уралом.
 Когда едут в гости или по делам в большой город, то говорят: 
- Еду в Россию.
Мне такое разделение показалось забавным, и я сразу его принял, щеголяя этим до сих пор.
Получив аванс под будущую охоту в промхозе, я закупал продукты и необходимый инвентарь для жизни в тайге. Я вытаскивал мешки и складывал в кучу около магазина, когда ко мне стал цепляться подвыпивший мужичонка, его два дружка сидели поодаль и ждали своего выхода.
–  Слушай сюды, москвич, ты должён поставить нам две литры, или мы за себя не ручаемся – говорил он мне, обдавая  запахом зловонного перегара.
У меня не было желания поить этих ханыг, как и денег в кармане, а ещё меня оскорбило сравнение с «москвичом», и я стал медленно закипать.
– А ну пшёл отселя – услышал я голос и обернулся.
Это был коренастый крепкий мужик с пронзительным  взглядом из - под кустистых бровей.
На голове его была повязана красная косынка из шёлка, одет был в костюм из шинельного сукна, на ногах бродни, или как ещё их зовут чалдоны «черки». На боку висел нож с ручкой из сохатиного рога в ножнах, сделанных на подобие индейских, кожаные с бахромой.
Мужичонка исчез, как растворился.
– Беда с этими  «шикалами», опаскудился народ, старается всё за чужой счёт прожить. А ты, если хочешь здесь прижиться, учись защищать себя.
– Спасибо за помощь, защитить себя я сумею, но свяжись я с ними и пропала вся моя охота, милиция, протоколы, а мне сегодня через час вылет в тайгу на участок.
– Они это понимают, потому и скараулили тебя. Меня здесь Дедом кличут, я  тоже в тайге живу на Кабарожке, речка такая есть, если придётся мимо проходить, заглядывай обязательно.
– Спасибо, как  время будет, зайду.
Мы пожали друг другу руки и разошлись. Когда я уже выгрузил весь свой скарб из вертолёта на посадочную поляну, за километр от моего будущего жилья, то вспомнил этого человека и спросил вертолетчика, не знаком, ли он с Дедом в красной косынке.
– А как же, его здесь все знают. Он, наверное, всю свою  жизнь на Кабарожке прожил, лесником работает, охотиться, рыбачит. Ему уже под семьдесят, а он и зимой и летом в своей косынке, говорит, что красный цвет шёлка  нормализует давление. Чудаковатый мужик, но правильный. Кстати он сосед твой, от тебя до него по реке  километров пять.
Началась моя таёжная жизнь. Нужно было успеть до снега подновить избушку, напилить дров, ознакомиться с местностью. Уставал к вечеру так, что засыпал, едва коснувшись головой подушки, набитой свежей высушенной  травой.
Но постепенно привыкал к физическим нагрузкам, да и работы поубавилось. Мне нравилось сидеть перед сном у затухающего костра.
Догорают последние обугленные сучья. Обжигающего пламени уже нет, есть только ласковый домашний приручённый огонь, он согревает и сразу освещает вокруг себя круг в несколько метров.
За этим кругом уже незаметно сгущается темнота осенней ночи. Иногда  горящий сук выстреливает вверх искру, которая летит к ярким звёздам, принимая их за своих подруг, но холод гасит её.
 Глупая искринка, вот так и человек угасает в этой жизни, не рассчитав своих сил и возможностей.
В один из таких вечеров ко мне пришёл гость.
Я сидел, смотрел в огонь, моя собака, положив голову на лапы, лежала рядом, согретая теплом костра, закрыв от блаженства глаза, и только её уши иногда подёргивались, прислушиваясь к звукам тихого таёжного вечера.
Вот она открыла глаза и повернула голову в сторону реки, шерсть на её загривке приподнялась, я понял, что кто - то идёт, или зверь, или человек.
К костру из темноты вышел мой знакомый всё в той же красной косынке с рюкзаком и длинной крючковатой палкой в руках.
– Мир твоему дому.
– С миром проходите.
Старик сбросил с плеч рюкзак и присел у костра на обрезок бревна. Из темноты, виляя хвостом и уморительно подхалимски изгибаясь, скорее вползла, чем вбежала светлая с пятнами собака. Мой Шайтан по - хозяйски подошёл к ней и обнюхал, собака всячески старалась выказать ему уважение, даже легла на спину, как  женщина готовая на всё.
–  Я специально взял с собой Маньку, кобели те сразу сцепятся, нам пришлось бы всю ночь их растаскивать. Смотрю, ты уже неплохо к зиме подготовился. А я свой  участок обходил, вот и решил к тебе заглянуть.
– И правильно сделали, мне надо было давно самому к вам  зайти по-соседски, да всё дела.
– Все дела переделать и жизни не хватит.
Мы сидели, пили чай со сгущённым молоком и разговаривали. Многое мне поведал Афанасий Петрович, старики они и в отшельниках старики, им самой природой назначено учить молодых, поговорить они любят.
– Жена моя, царствие ей небесное хлипкая была, прожила сорок семь годков, и похоронил я её. У тебя - то жена есть?
– Ушла к другому.
–  Бывает, бабы они нонче совсем спортились. Забыли своё  предназначение, и уважение к мужскому полу потеряли. Вот в природе иначе. Видел, как Манька твоему кобелю  уважение оказывала. Природу не обманешь, в ней свой закон, на нём она и держится.
А ты в друглядть  женись. Да выбирай бабу себя помоложе, чтобы она тебя хоронила, когда время придёт, а не ты её. Я вот хотел жениться, да не хотят молодухи в тайге жить, а которые соглашаются так те мне не по нутру.
– А как же любовь?
– Любовь чувство скверное, оно как наказание. Я вот Библию читаю, там мудрые люди пишут, что Бог есть любовь. А кто такой Бог?  Бог жертва за людские грехи. Вот и выходит, что любовь это жертва.
 Хочешь мучиться  в  этом мире – выбирай любовь. Вот думаю, что ты ещё  любишь бывшую жену, мучаешься. А она другого человека любит, а тот другую, вот и получается в человеческом мире такая  цепочка - любовь. Раз людям дана любовь, то старайся  выбрать, чтобы тебя любили, а не ты. Тяжёлая это ноша любить другого человека.
– А ваша жена любила вас?
– Да, эта ноша ей досталась. Может потому и рано померла.  В любви один питается другим, она, когда помирала, всё за меня переживала, как я без неё жить буду. Ничего, привык  помаленьку.
Мы ещё долго сидели в тот вечер, переговорили о многом, потом Афанасий Петрович ушёл спать в избушку, а я сидел у совсем затухшего костра и смотрел на яркие звёздочки, которые казались совсем рядом, вот протяни только руку.

Прошло три дня, и как говорил Афанасий Петрович, выпал снег. Снег начал падать ещё ночью. В то утро мне не хотелось вставать. Завершённость в природе видимо проникла в душу, окутав её спокойствием и непонятной  ленью.
Если бы не мой Шайтан, поскуливающий и скребущий снаружи дверь, я, наверное, провалялся бы под тёплым одеялом ещё долго. Открыв дверь избушки, я не узнал тайгу. Она словно увязла в падающих снежинках и в той  особой непроницаемой тишине, что котлом накрыла весь, как казалось, мир.
Это обновление природы обрадовало меня, как  мальчишку, долго ждущего зимы. В восторге я схватил Шайтана на руки и свалился с ним, поскользнувшись, на обжигающе - холодный снег.
–  Ура, зима пришла, охотник торжествует, залез в нору и в ус не дует  -  вопил я, а мой Шайтан прыгал вокруг меня радостно лая.
В такой день по тайге не походишь, да и вся живность спряталась, напуганная первым снегом. Я решил на резиновой лодке сплавиться до Деда.
Лодка скользила по тёмной воде, очерченной  ослепительно белыми берегами. Деревья по берегам стояли, придавленные всё ещё падающим снегом.
Через час я подплыл к речке, впадающей в реку. Кабарожка, словно маленькая козочка, именем которой была названа, спряталась под нависшие над ней кусты. И только журчание воды среди  камней, говорило о присутствии её в этом обновившемся мире.
На берегу виднелись следы собак и человека, уже присыпанные снегом.
– Афанасий Петрович уды и сеть проверял, как раз к ухе  подгадал - подумал  я.
Прошёл по тракторной дороге метров триста вдоль Кабарожки, вышел на большую поляну. На ней стояла изба, из трубы которой поднимался дым. Залаяли собаки, ко мне подбежала уже знакомая Манька и завиляла задом.
–  Проходь, мил человек, они у меня на человека лают скорее из уважения, чем из злости.
 В избе было просторно, после моей избушки она казалась хоромами, о чём я и сказал Деду.
–У меня иной раз до десяти человек собирается, места всем хватает.
Мы сидели за столом и хлебали жирную уху из налима. Потом стали устраиваться на ночлег. Афанасий Петрович  подбросил в печку несколько берёзовых полешек, задул  керосиновую лампу и лёг на свою кровать. Спать  не очень хотелось, и я первый завёл разговор.
– Собаки у тебя хорошие.
 – Собака друг человеку, который её кормит, остальным она враг. Я, правда, своих приучил людей не трогать, у меня часто гости бывают.
– У тебя только Манька сразу на контакт идёт.
– Не можешь оскалить зубы - виляй хвостом.
– Что верно, то верно. Как мыслишь, растает этот снег, или уже лёг надёжно?
– Похоже, что надёжно. Сегодня вызвездит, ветер верхом  подул, тучи разнесёт, да и дует он с севера, значит  похолодает. А раз морозец то и зверьки зашевелятся, забегают. 
Вот я петли на зайцев приготовил, они по первому снегу тропы свои набивают, хорошо ловятся. Вот только напасть уже сколько лет. Попадётся зайчишка, мечется в петле, а его вороньё уже выследило сверху. Налетают и своими клювами задолбят, а после только  косточки оставляют. Воровству научились у человека.
– Так им, откуда понять, воровство это или нет. Видят сверху добычу вот и нападают.
–  Э нет, мил человек, они за мной следят сверху, где я, значит, силки ставлю, и стараются допречь меня добычу сожрать. Человек сам меняется и чрез  него природа меняется. Вот возьми простой пример.
В мою юность люди  смело ели медвежатину. Сейчас её не едят, больные  медведи стали, а за ним и сохатые. Рыба в реке тоже  мутируется, в ней личинки опасные для человека нашли.
Вот сейчас соболь, стал болеть, шкура его портиться, даже  ягода стала больной. А если подумать, не защита ли это от человека? От его неуёмной жадности.
–  Хочешь сказать, что природа себя защитить пытается?  Так это напрасно. Когда то на земле динозавры жили, потом мамонты, тигры всякие саблезубые. Где они?
А  человек  живёт, потому как он царь природы. У человека  разум и это главное. Вот ты сам говоришь, что исхитрился  ворон обмануть, вздёрг  придумал, сетку сверху  приспосабливаешь. Не успеет природа за человеческим  разумом.
– Не  успеет, это точно. Рано или поздно победит её человек. И тогда снова мир измениться. Другие  животные, другие рыбы, птицы, растения. А человек останется прежним и вновь станет пользоваться тем, что природа  ему даёт, только вот для какой цели? Может, чтобы самому измениться?
–  Может и так.
–  Я  вот в Библии прочитал, что все дела человеческие для  живота его, а душа не насыщается. Подумал, а ведь верно сказано.
–  И что будет, если человеческая душа насытиться?
–Я так думаю, что в какой - то иной мир попадёт, где такие же души живут. Вот я тебе давеча про любовь, наверное, неправду сказал, хотел тебя успокоить. Я ведь тоже о своей  жене постоянно думаю, и другие женщины с ней в сравнение не идут.
 Знаешь, чего я больше всего боюсь? Что вдруг не встретятся наши с ней души в ином мире. А после сам себя успокаиваю, раз она меня так любила при жизни то, наверное, и после смерти любит, и тогда не допустит её  любовь нашей разлуки вечной.
Мы замолчали, лежали и думали каждый о своей любви,  своей жизни, а в  темноте иногда бегали по бревёнчатым стенам избушки отблески огня из топящейся печки.


У Деда в красной косынке частенько собиралась на ночёвку большая группа рыбаков. Его хорошо знали во всех близлежащих деревнях и посёлках.
Рыбаки эти народ был разный. За полтора десятка лет общество изменилось. Если раньше люди стыдились выделяться среди других своим богатством или бедностью, то теперь это стало нормой и даже похвальной чертой человека.
Если при коммунистах отдыхающие на рыбалке или охоте большие чины, старались уединиться от всякой мелкоты и пролетарской шушеры, то теперь эту бедноту никто не стеснялся. Наоборот, приезжающие на такую рыбалку «солидные» люди старались показать разницу в том «кто ты и кто я».
Среди равных по положению им нечем было похвастаться, но вот среди «нищеты»  отрывались по-полной.
Приезжали они на дорогих машинах, если на реке, то на катерах с мощными моторами, везли с собой водки и припасов с избытком, всегда при них находились услужливые «друзья», выполняющие лакейские обязанности.
 Их не интересовала рыба или дичь, как сама по себе, ведь всё это они могли позволить себе купить. Но вот «кураж», свои разногольствования и поучения, под выставленную для всех  выпивку и закуску, доставляли им огромное удовольствие, а выраженное почти всеми «уважение» уничтожало накопившееся невесть откуда ощущение стыда.

В тот раз к Деду приехали Леонид с Лёнчиком. Леонид в посёлке считался самым значимым человеком. Ему принадлежали несколько бензозаправок по  тракту, в краевом центре на него работала  мебельная фабрика. В посёлке ему  принадлежал небольшой, но доходный деревоперерабатывающий заводик. У его жены Раисы было несколько магазинов, кафе,салон красоты.
Лёнчик был учителем физкультуры в школе и лакеем Леонида. Когда - то они учились в одном классе и уже в школе определились их отношения. Леонид звал друга Лёнчиком, тот носил за него портфель, за что и получал от друга ириски, которые очень любил.
Леонид примчался по реке на катере, он с Лёнчиком выставили сети и теперь скучали у Деда на избушке. Леониду не повезло, кроме  меня и Деда никого больше здесь не было. Рыбаки уже разъехались по домам, а мы с Дедом плохая компания, не пьём и живём независимо.
Но к обеду над поляной застрекотал вертолёт, он долго прицеливался, прежде чем сел, почти рядом с избой Деда.
Из вертолёта выскочили два человека, спросили, сколько нас здесь на избушке, предупредили, чтобы мы были на виду, после они помогли вылезти невысокому полноватому человеку. Худощавый очкарик, увешанный фотоаппаратом, видеокамерой, вспышкой, вылез сам и следовал по пятам за этой видимо важной особой.               
  –  Вот здесь я и прожил всю зиму. За двадцать лет почти ничего не изменилось,- сказал важный гость очкарику с аппаратурой.
–А вот и хозяин этих мест. Это он меня подобрал зимой на реке, когда я уже отдавал концы, притащил к избушке, отогрел, выходил.
Ну, здравствуй, Дед. Узнаёшь меня, того уголовника, что бежал с лагеря в восемьдесят девятом, который потом у тебя всю зиму здесь отсиживался.
Да ты не бойся, я уже давно реабилитирован, занимаю пост в правительстве, вот писателя сюда привёз, он про мою жизнь книгу пишет.
 – Во какие дела то, а я ведь когда ты ушел, подумал, что схватят тебя,- ответил Дед.
– Теперь не схватят, времена сменились, я сам кого захочу, схвачу,- сказал важный чин и назвал свою фамилию, известную на всю страну.
– Какая неожиданность, увидеть вас здесь, разрешите пожать вам руку,- с подобострастием заговорил Леонид, который вдруг стал очень похож на Лёнчика.
– Конечно можно, я завсегда с народом за руку, ведь я сам из народа. А ты здесь кем будешь?
– Я местный бизнесмен, торговля, производство мебели, сюда на рыбалку заскочили. Разрешите вас пригласить к нашему походному столу. Я просто счастлив, что мне удалось вот так нечаянно увидеть величайшего политика.

Из вертолёта охранник принёс ещё разной снеди и коньяк в красивых тёмных бутылках. Мы все сидели на воздухе кружком и слушали нашего знаменитого политика. Писатель записывал и снимал его для  истории и своей книги.
–  Дед, а ведь нехорошо получается, в долгу я перед тобой. Скажи, что тебе надо, и я всё сделаю.
-Это вроде золотой рыбки что ли? Так мне как будто ничего не надо.
–  Не обижай меня, Дед, я помню, как ты всю зиму кормил меня, одеждой снабдил. Слушай, хочешь квартиру в Москве или в крае? Может за границу отдохнуть, хочешь, съездить? Говори, я всё могу.
– Да на что мне Москва и любой город. Моя жена в посёлке похоронена, я рядом с ней завещал себя положить. Кроме  этого дома в тайге мне никакая квартера не люба.
Вот только если ты моему начальству в лесничестве прикажешь не трогать меня пенсионера и на работе этой оставить.
– Да это раз плюнуть. Ты проси существенного, не стесняйся, денег хочешь? Может тебе внедорожник купить и снегоход.
– Вот, снегоход это дело, а то я уже на лыжах устаю ходить.
– Будет тебе снегоход, Дед. Вот ты ему и доставишь его сюда, деньги я тебе переведу,- обратился к Леониду важный чиновник.
Потом вертолёт с гостями улетел.
– Лох ты Дед, этот министр мог тебя сделать человеком, а ты от этого  отказался. Всё, что наказано мне, я выполню, а сейчас мы с Лёнчиком тоже отваливаем.
Проводив гостей, мы с Дедом облегчённо вздохнули.
Обычные наши разговоры перед сном в полутьме избушки, когда мерцающее пламя топящейся печки носится по стенам и потолку, настраивая мысли на рассуждения, сегодня вертелись около побывавших у нас гостей.
 – Удивляют меня постоянно эти богатые люди. Большинство из них считает, что все люди стремятся жить так же как и они, но только не получается, считают, что по этой причине им завидуют, - начал я.
–  Это ты верно заметил. Вот Леонид меня лохом назвал, а самому невдомёк, кто из нас в этой жизни лоханулся.

Мы замолчали, каждый думал о своём. Я не мог заснуть и вышел из избы на свежий воздух. Осенняя темнота окружала избушку сплошной чернотой. В ней терялась даже стена леса, окружавшая поляну. Яркие осенние звёзды освещали весь небосвод сплошным молочно-серебряным светом.
 Он падал на землю, но чернота поглощала его, и от этого становилось грустно и тоскливо. Захотелось поднять голову к этим звёздам и пожаловаться им на нехватку света длинным волчьим воем. Но я подумал, что Дед неправильно истолкует мой вой и сдержал свой порыв.