Юлия едва поспевала за Антоном. Далеко внизу склоны были покрыты островерхими елями, отсюда они казались ненастоящими, игрушечными. Сколько нужно пройти, пока деревья встанут в полный рост! Антон резко затормозил и, раскинув руки, остановил её. Они стояли на небольшой площадке, окаймлённой по краям острыми выступами. Юлия подошла к краю и посмотрела вниз. От того, что открылось внизу, перехватило дыхание. Под ними, как исполинская ладонь, раскинулась долина Кырык-Кыз. На склоне - чёткие силуэты людей в ярких, пёстрых одеждах, словно собрались на праздник.
В давние времена в долине быстрой реки Угам жили горцы. Жизнь их протекала тихо и мирно, не зная ненависти и вражды друг к другу. Они занимались охотой и другим хозяйством. Свободное и гордое племя понятия не имело о богатстве и деньгах. Они наслаждались свободой, это единственное, чем они дорожили.
Но беда была уже рядом. И вот однажды ночью, когда жители селения спали крепким сном, с гор спустился жестокий хан, правитель здешних мест, чтобы завоевать этот райский уголок земли, защищенный от холодных северных ветров, с прекрасными пастбищами.
Налетел хан со своими воинами, как злой ветер, растоптал посевы, убил стариков, детей, женщин. Угнал тысячные стада овец и несчетные табуны лошадей. А сорок самых красивых девушек взял с собой для своего гарема. Далеко позади осталось разрушенное селение. Всадники отходили к перевалу, хан был доволен. Вдруг он услышал за собой топот копыт. «Хан!- кричал всадник,- остановись!» Удивленный хан остановил коня, но тут же пришел в ярость, увидев перед глазами седобородого старика-горца. Хан в гневе вскричал:
- Как? И ты старик, хочешь жить? И тебе мила жизнь?
- О нет, хан,- бесстрашно ответил старик.
- Как посмел ты меня остановить? - кричал хан. Но старик спокойно продолжал:
- О жестокий убийца, ты разорил мое гнездо и я принесу тебе несчастье. По закону нашего племени ни один горец не должен погибнуть в неволе...
- Эй, слуги!- закричал взбешенный хан,- взять его.
Воины бросились, как собаки на добычу к старику, с плетками в руках. Но ни одна плетка не достигла своей цели. Старик стоял, как в заколдованном кругу. Затрясся хан в гневе. А старик стал вдруг каменеть. Испуганные воины не сводили с него глаз, пока он не превратился в камень.
Сорок девушек невольниц тоже превратились в каменные глыбы. Потрясенное войско взглянуло на хана. Но, что это? С места, где стоял хан, раздавался бешенный лай собаки, которая видит цель, но не может из-за цепи ее достать. А потом собака тоже окаменела.
Ломая копья, теряя доспехи, в ужасе давя друг друга, бросилось войско бежать, забыв о славе и богатстве. Но руки их стали крыльями, сами они превратились в черных воронов. Так вот и стоят эти сорок каменных красавиц под перевалом, а с ними старик-спаситель. Чуть в стороне — преграждает путь каменная собака. Ещё говорят, что в ненастную погоду кружатся над «Кырык-кыз» черные вороны воины хана.
Чудо спрятано в горной глухомани, подальше от пресыщенных зрелищами глаз. На радость кочующим по джайляу с отарами овец чабанам. Проходит век за веком. А здесь время застыло, как эти каменные изваяния. Те же всадники в чапанах и мохнатых малахаях на крепких низкорослых лошадях, навьюченных тюками со скарбом и разобранными юртами, всё те же блеющие отары, послушные короткому и грозному, как выстрел, хлопку бича и окрику: «Чу». От скалы к скале разносится: «Чу, чу, чу», замирая на повороте ущелья.
Юлия с Антоном незваными гостями ходили от фигуры к фигуре. Словно попали во времена Атлантов. Появись на склоне динозавры, они не удивились бы.
В настоящее их вернул накрапывающий дождь. Белые барашки, плывшие по небу над перевалом, сбились в плотные серые тучи, готовые низвергнуться на землю проливным дождём. Антон, стряхнув наваждение вместе с первыми каплями, выбрал место под ночлег и, ловко орудуя топором, вырубил два шеста и колышки. Поставили палатку, сложили в неё вещи. Антон занялся костром, а Юлия спустилась к добродушно– ворчащему Угаму за водой. Ополоснула котелок, набрала в него воды и решила искупаться, но одной - страшновато, да и полотенце не захватила. Отнесла котелок с водой к палатке. Там уже весело потрескивал сучьями костёр. Они выложили из рюкзака оставшиеся припасы. Их было совсем немного: несколько сухарей, банка тушёнки, банка сгущёнки и щепотка чая. Сухари разделили на две части, одну вернули в рюкзак, туда же положили банку сгущёнки и чай, а на ночь решили заварить зверобой и мяту, которые росли по склону полянами. Устроили поустойчивее котелок на костре. Жаркие языки пламени, словно решив охладиться, тут же принялись жадно лизать его бока. Юлия положила на плечи Антона руки и заискивающе посмотрела в глаза:
-Антон, пока чай закипает, пойдём, искупаемся, на нас столько пыли налипло за день, я уснуть не смогу.
Опускались сумерки, накрапывал дождь, становилось довольно прохладно. Жару в горах солнце на ночь не оставляет, уносит с собой. Короткое время прогретые за день скалы отдают тепло, но вскоре и они остывают. Купаться в такое время в реке, берущей начало с ледников - чистое сумасбродство. Но это были благословенные времена, когда исполнялось каждое её желание.
После купания за спиной выросли крылья. Тело приятно покалывало, усталость от трудного дня испарилась, взамен пришло состояние необыкновенной лёгкости и запредельного счастья. Около палатки их ждал догорающий костёр и котелок, исходящий гневом. Гнев вырывался из-под крышки свистящим паром, крышка устало позвякивала: «Где вас носит, где вас носит?». Юлия заварила чай из трав, Антон разогрел тушенку, подбросил в костер сушняка. С наступлением темноты ущелье сузилось, исполины приблизились - нечасто у них случались гости. А гости - счастливы, как можно быть счастливым только в молодости. Весь мир умещался в них двоих, но был безмерным и безграничным.
Ночью Юлия проснулась от шума дождя, неистово барабанящего по крыше палатки, осторожно пробралась к выходу, расстегнула молнию на пологе и выглянула наружу. Дождь не шёл - стоял стеной. Ей стало жутковато, ещё не зная, чем грозит стихия, чувствовала, как они беззащитны перед ней. Закрыла палатку и легла на своё место. Антон не спал. Ему тоже было тревожно. Он, в отличие от Юли, знал, что такой ливень может вызвать сель. Но пугать не стал. Подоткнул под неё плотнее плащ, которым укрывались:
-Спи, не бойся. Я с тобой.
В палатке - тепло. От постели, которую Антон соорудил из можжевеловых лап и эфедры, накрыв их плащом, исходил запах хвои.
Дождь шёл и утром. Позавтракали сгущёнкой с сухарями, запивая, вчерашним холодным чаем. Так не хотелось вылезать из сухой палатки, но Антон был неумолим:
-Надо идти. Хорошо бы хоть к вечеру дойти до штаб-квартиры.
Надели плащи, отощавшие рюкзаки, свернули палатку. Юлия, не найдя ничего более подходящего, отрезала от полотенца узкую полоску и привязала её на ветку деревца, росшего в кругу каменного хоровода.
Во что превратилось живописное ущелье! По вчера ещё сухим саям с грохотом неслись мутные потоки и падали в дико ревущий Угам. Первые броды они старались перейти, не замочив ног, но вскоре пошли напропалую.
В сапогах хлюпало и чавкало. Плащи и одежда под ними промокли. В начале пути Юлия, пытаясь перекричать шум падающей воды и взбодрить себя и Антона, громко пела. Потом, притомившись, замолчала и успевала только считать броды. Она насчитала семнадцать, а им всё не было конца. Словно исполины не хотели отпускать их, посылая наперерез потоки. Тело налилось свинцом, во рту появился мерзкий металлический привкус. Температура. Юлия не смотрела ни вверх, ни по сторонам – она видела только спину Антона и старалась не отставать. Тем временем небо прояснилось, дождь прекратился, выглянуло солнце и сразу принялось за работу - отогреть, просушить. От одежды шёл пар, а тело колотило в ознобе. Юлия уже не шла, а брела. Хотелось одного – упасть. Спасением стало раскинувшееся перед ними ровное, как стол, огромное плато. На нём, сказочным шатром, нарядная юрта. От очага перед ней поднимался дым, копошились люди. Это было становище чабана, откочевавшего из степи на джайляу.
-Ойбай-ай, бейшара кыз бала. Сэлеметсиз бе. Кайда бару сендер? Около юрты стояла, опершись на резную палку, старая женщина. Со стороны Юлия имела такой жалкий вид, что старушка вместо приветствия сначала пожалела бедную девочку, а уж потом поздоровалась и поинтересовалась, куда они держат путь. Говорила ещё что-то, перемежая:
- Ойбай-ай,- но они не понимали ничего, кроме этого восклицания. Когда подошла, сняв с очага закипевший чайник, молодая женщина, разговор наладился. Их пригласили в юрту, усадили на мягкие подушки, разложенные вокруг низкого круглого стола посередине юрты. Плащи и «энцефалитки» Айгуль, так звали молодую женщину, вынесла просушить, а стол, словно на него постелили скатерть-самобранку, уставился яствами: гора лепёшек, горка баурсаков, шарики курта (засушенный особым способом творог), в больших пиалах сливки и топлёное масло. Над всем изобилием - божественный аромат чая. Хозяйка принесла кувшин с водой и полотенце. Обошла, сидящих за столом, все по очереди вымыли руки. После этого она стала разливать чай. Ложечку сливок на дно и чай, не доливая пиалу даже до половины - восточный обычай. Чем чаще хозяйке приходится наливать гостю чай, тем большее уважение и почёт ему оказываются. Юлия не участвовала в общей беседе, есть тоже не хотелось. Она разомлела от чая, тепла и уюта юрты, убранной коврами и цветными кошмами. Голоса звучали глухо, за гранью сознания. Мысли меняли одна другую и, не дожидаясь своей очереди, обрывали предыдущую:
- Какое счастье, что мы набрели на эту юрту. Я, наверное, не дошла бы. У них заботы, а они, бросив всё, принимают нас, совсем чужих людей, словно самых дорогих и долгожданных гостей. Как же дать понять, что я не хочу больше чая?
Едва Юлия, допив очередную пиалу, ставила её на стол, Айгуль тут же, ополоснув, наливала ещё. Наконец Юлия вспомнила - перевернула пустую пиалу кверху дном:
-Рахмет, спасибо,- старая Бибигуль-апа, словно только этого и ждала, так же перевернула свою пиалку:
-Рахмет. Кет, кыз бала, кет.
Она отвела Юлию к полукруглой стене юрты, где были свёрнуты - почти так же, как в палатке Юлия сворачивала на день спальники – кошмы и перины. Антон пошёл было за ними, но Айгуль успокоила его:
-Не беспокойтесь, доверьтесь эже (бабушке). Ваша жена простудилась, эже умеет лечить. Через день вы уже сможете продолжить путь.
Юлия доверилась нежным, словно мамины, рукам. Бибигуль - апа помогла ей раздеться, растёрла ноги, руки и грудь курдючным салом, надела на неё необъятно широкую и длинную полотняную сорочку, развернула перину, застелила её простыней, вобравшей в себя все запахи гор – цветущих лугов, можжевельников, свежего ветра и солнца. Едва Юлина голова коснулась подушки, сознание отключилось, она, словно оступившись, летела в бездонную пропасть. На ноги летящей эже надела толстые шерстяные носки и укрыла её верблюжьим одеялом.
- Жаксы, кыз, жаксы. Уйыктау. Хорошо, девочка, хорошо. Спать.
Жизнь на стойбище шла своим чередом. Вечером вернулся с отарой баранов хозяин с сыновьями. Снова пили чай. В большом казане на очаге Айгуль варила бешбармак. Мужчины напоили лошадей и, стреножив их, отпустили пастись. Антон сидел у постели жены, пока Бибигуль-апа ходила собирать одной ей ведомые травы, потом готовила отвар, растирала в ступке мазь. Приготовив снадобье, отправила Антона к столу, где семья собралась на поздний ужин, сама занялась Юлией, переложив её имя на свой язык. Гуля – цветок. Сорочка цветка была насквозь мокрой от пота. Бибигуль – апа переодела, перестелила, растёрла пахучей мазью и, приговаривая:
-Жаксы, Гуля,- заставила выпить целебный отвар. Антону постелила рядом с постелью Юли и показала, чем её поить, если проснётся.
Утром Юлия проснулась, когда все спали. Стоял серый предрассветный сумрак. Она вышла из юрты. Спали не все – Айгуль хлопотала у очага. От вчерашнего нездоровья не осталось и следа, словно привиделось во сне. Была необыкновенная легкость и желание двигаться, что-то делать. А ещё страшно хотелось есть. Айгуль, угадав её желание, протянула тёплую лепёшку:
- Я же говорила, что эже умеет лечить, она у нас, как профессор.