Презентацию на эту тему (исключая, разумеется, из заголовка два последних слова!) провёл в русском поэтическом клубе этого канадского города израильский специалист по библеистике д-р Дмитрий Сливняк.
Библеистика - и русская поэзия: как это сочетается? - могут спросить педанты. Я бы ответил на вопрос так: во-первых, Библия (ТАНАХ - на иврите) сама исполнена поэзии. Во-вторых, русский по происхождению Чичибабин писал: "Я самый иудейский меж вами иудей: мне только бы по-детски молиться за людей". В-третьих, докладчик, д-р Сливняк, по рождению харьковчанин, его мать, Софа Сливняк-Штерина, одна из близких подруг студенческой юности моей родной старшей сестры, поэта Марлены Рахлиной, появилась в нашем доме примерно в одно время с Чичибабиным, а он - с осени 1945-го. Тогда, демобилизовавшись из Советской Армии, поступил на 1-й курс филологического факультета харьковского госуниверситета, где сестра училась на втором, они (Борис с Марленой) познакомились на занятии литстудии и вскоре стали неразлучны, а уже весной договорились, что к осени поженятся... Но человек предполагает, а располагало людьми в Советском Союзе ведомство, обозначавшееся тогда аббревиатурой МГБог: Министерство) госбезопасности, которое в конце июня 1946 Бориса арестовало за дерзкие стихи, признанные антисоветскими, хотя в них автор всего лишь предсказывал "новую ежовщину" - и оказался прав - от неё один из первых и пострадал...
Историю эту, безусловно, помнила и, возможно, рассказывала сыну мать, тем более, что первым браком была замужем за соучеником Бориса по студенческой группе и тоже тогда вчерашним воином и поэтом, а в скором будущем - драматургом Марком Айзенштадтом (позже, по псевдониму, Азовым)... Мама докладчика, конечно же, знала, что её подруга трижды как невеста ездила к Борису на свидания (его осудили без суда, решением "особого совещания",то есть заочно, без прения сторон, без адвоката, да и без присутствия самого подсудимого на месте вынесения решений, к пяти годам северного лагеря...
Там на лесоповале, в Вятлаге, Борис и отбывал срок, туда за этот срок трижды к нему ездила моя сестра, при поддержке и помощи его родителей и к большой тревоге наших, которые, хотя и очень полюбили Бориса, но имели основания дрожать за себя: с момента исключения в 1937-м из партии, 13 лет пребывали под бдительным надзором советского сыска, о чём хорошо знали. А "новая ежовщина" (очередная волна массовых и чаще всего незаконных репрессий) набирала обороты, и за год до освобождения Бориса, летом 1950-го, обоих , в один и тот же день и час, гебисты арестовали и посадили в ту же тюрьму, где на 4 года раньше сидел Борис. На следствии их усердно склоняли к признанию, что они, наши папа и мама (участники гражданской на стороне большевиков), якобы вели с Борисом, своей дочерью и другими студентами филфака, антисоветскую "работу".
Но через месяц или полтора на этом следствие вдруг перестало настаивать. И более того: обвинение вдруг внезапно переквалифицировали таким образом, что оставили в качестве уличений только их "неправильные" поступки и выступления времён открытых партдискуссий 20-х гг. Упоминавшийся выше М.Азов здесь, в Израиле мне рассказывал, ссылаясь на чьи-то читанные им воспоминания, будто причиной перемены в обвинениях был предстоявший в 1955-м 150-летний юбилей Харьковского университета - излишняя активность органов и будущие аресты студентов стали бы помехой для юбилейного благообразия... Будто бы тревогу забил ректор университета Иван Буланкин.И его-де власти послушались, ревностный пыл харьковских ищеек пригасили, окоротили...
Если так, то и Чичибабин лишь поэтому избежал добавочного срока.
Не будем сваливать всё на Госбезопасность и Советскую власть: да, арест Бориса сорвал свадьбу, намеченную на осень 1946 г., но в дальнейшем сестра увлеклась другим (и тоже очень примечательным)поэтом, а потом и прозаиком: бывшим солдатом-фронтовиком Юлием Даниэлем (тоже учившемся в 1946 - 47 уч. году на том же филфаке). И о своём увлечении рассказала Борису при втором свидании. Но, хотя явилась к нему в третий раз, он уже не верил в их совместное с нею счастье, а перед освобождением решил отплатить добром очень облегчившей ему годы лагеря начальнице особой части лагпункта - старшему лейтенанту войск МВД Клавдии Поздеевой. Чтобы облегчить ей увольнение и, вместе с тем, создать условия для лечения в Харькове её тяжёлой болезни (эпилепсии), предложил ей вступить с ним в брак (заведомо фиктивный, но мы об этом, как и другие, знать не могли).
Узнав, что Борис вернулся женатый, сестра (об этом она сама пишет в своих опубликованных мемуарах - книге "Что было - видали") несколько дней проплакала... Даниэль был женат на одной из её близких подруг - Ларе Богораз... Но как раз в это время Марлена встретилась с довоенным соучеником из параллельного класса, между ними вспыхнула любовь - и , через три недели , как сказано в одном из её стихотворений, "жизнь свою на старой тачке вёз чудак своей чудачке": молодой инженер Ефим Захаров в самом деле на тачке перевёз к ней свой холостяцкий чемодан с вещами...
Они прожили счастливую совместную жизнь, родили и воспитали сына и дочь... У Бориса вскоре после их женитьбы сложился брачный союз с Мотей Якубовской (фамилия - по мужу, девичьей не знаю), сотрудницей "жэка", где он стал работать по окончании бухгалтерских курсов. Но с Марленой лирические отношения уже не возобновлялись. А вот дружеские и творческие, наоборот, укрепились, они дружили теперь семьями, и эта дружба продолжилась после того как распался через 13 лет союз Бориса с Мотей. После распада их отношений Борис вновь повстречал бывшую свою литстудийку Лилю Карась, которой и суждено было стать его новой музой, подругой, женой... И, увы! - вдовой. Но до его смерти они прожили вместе 27 лет!
В конце 60-х и в 70-е годы Борис, не потеряв связей со старыми друзьями (Марленой и Фимой, актрисой А. Лесниковой, актёром и бардом Л. Пугачёвым, поэтами Арк. Филатовым и Марком Богославским, обрёл новых друзей в лице группы людей, поддержавших позицимю генерала Петра Григоренко в отношении крымских татар, добивавшихся возвращения на историческую родину - Крымский полуостров, откуда их выселила сталинская верхушка СССР, обвинив чохом весь народ в государственной измене. Троих харьковских диссидентов(Генриха Алтуняна, Владислава Недобору и Владимира Пономарёва) осудили каждого на три года колонии (читай - лагерей), других лишили работы, понизили в должностях... Борис и Марлена поддержали их своей музой. * * *
Винюсь перед читателем за столь долгую преамбулу, но она понадобилась мне, чтобы показать своё моральное право на некоторые замечания, поправки и советы, которые собираюсь дать (и уже отослал) докладчику. У меня и вправду есть некоторые основания для амбиции - считать себя в харьковском периоде жизни Чичибабина (а он (период) продолжался, начиная с 1945 г., с перерывом на личную "сталинскую пятилетку" Б.А., с 1945 по 1994 гг.) считать себя достаточно знающим консультантом и "экспертом" по этому периоду его биографии. Если кто не знает, я автор мемуарно-биографической книги "О Борисе Чичибабине и его времени. Строчки из жизни" (Харьков, Фолио, 2004, с. 218).И волей судьбы наблюдал поэта в очень плотной близи, сам относясь к довольно близкому его окружению. Не имея права числить себя поэтом, всё же выпустил три книжки стихов и в этом виде литературы отношу себя к поклонникам и ученикам Б.А.в стихотворчестве.
Убеждён: истинное значение этого поэта до сих пор не выяснено и не оценено по заслугам.Причина, во многом, кроется в практике замалчивания его поэзии в советские годы или же намеренного её охаивания "антисемитскими кретинами и государственными хамамаи", которых он ненавидел и презирал. А они не терпели его. Достаточно сказать, что после его вымученного сборника 1968 года "Плывёт Аврора" в советской печати не появилось, в результате почти гласного запрета, НИ ЕДИНОЙ ЕГО СТРОКИ вплотьб до перестроечного 1987 года. В результате читатель просто не имел возможности около 20-ти лет его читать.
Но начиная с первого послевоенного года и до самой смерти в 1994-м более крупного и яркого поэта в Харькове не было. Уверен: и более безоглядно смелого.
Русским поэтам гражданской отваги не занимать. Но и на фоне записных смельчаков: Коржавина, Евтушенко - таких безоглядных, исполненных дерзостного гражданского мужества стихов, как у Чичибабина, не было ни у кого. Лишь один пример:
И если есть ещё народ,
то отчего его не слышно
и отчего во лжи облыжной,
молчит, дерьма набравши в рот! 1
Вот так: не обинуясь, всю правду и только правду!!!
* * *
О предстоявшей в Торонто презентации мне сообщил партнёр по переписке и автор примечательных рассказов - живущий там Ефим Шейнис, за что я был ему очень благодарен. А затем, по проведении вечера, докладчик (с которым я друг в Фэйсбуке, но, кроме того, мы вместе работали в редакции русской газеты "Спутник" в Тель-Авиве 1990 - 91 года - нашего с ним первого года в Израиле) прислал мне, как и ряду других лиц, видео с полным отражением его презентации. За что я благодарен и ему, и тем, кто этот ролик отснял. Свои заметки по поводу презентации я Д.Сливняку сообщил, а здесь - мои дневниковые литературные записи.
1. Прежде всего, выражаю искреннее удовольствие по поводу того, что уважаемый учёный, знаток Библии и уже по одному этому культуролог и литературовед, обратился к столь важному и недостаточно изученному материалу. Повторюсь: по моему убеждению, Чичибабину и его окружению сильно недодано внимания и чести в литературоведении. Причин много. Тут и ранняя "отсидка" в ГУЛАГе, и десятилетия продолжавшееся злостное замалчивание, а одновременно и искажение творчества поэта Советской властью и её прислужниками, и то, что поэт жил и работал всю жизнь вдалеке от столиц... И просто малограмотность и крайняя эстетическая неразвитость властей, в том числе и культурных (а точнее - бескультурных, но, к сожалению, в ней хозяйничавших - и продолжающих распоряжаться в том, чего понять им не дано...)
2. Мне, однако, кажется, что, несмотря на необъятность самой темы, ошибкой стало пусть и невольное деление "круга Чичибабина" по... половому признаку. В результате,мужская часть, хотя бы по касательной, хотя бы частично, фактически лишь упоминательно, ограничившись лишь семью - восемью персонами, но очерчена. А женская, как оборотная сторона Луны, осталась для слушателей презентации в полной неизвестности. В том числе лишь упомянуты две (и в известном смысле "главные" музы поэта, его единомышленницы и во многом единочувственницы: бывшая невеста Марлена и его третья жена, верная спутница 27 лет его литературного расцвета, его вдова Лиля, буквально спасшая его своей любовью в критический момент его жизни... А ведь обе они - поэты.
3. Ещё один явный просчёт: при неизбежном и по необходимости чисто вкусовом отборе поэтов из того огромного, многочисленного круга спутников и литературных друзей поэта, которые его окружали, не все приналежали к наиболее значительным его литературным спутникам. К истинным безусловно, относятся А.Верник и Ю.Милославский. Но - Лимонов? Мотрич? Ну, нет! Вагрич Бахчанячн, в самом деле, какое-то время посещал студию Бориса. Однако он - не поэт, а воздействие Бориса Алексеевича на - пусть и своеобразную, но выполненную совершенно в иных жанрах, литературную эксцентрику "Тигрича" - весьма сомнительно.Разве что - нравственное?!
4. У меня не вызывает возражений то, что среди всего лишь семи-восьми лиц к ближайшему окружению Бориса отнесён Алик Басюк. Они учились на одном и том же факультете Университета в Харькове 1945- 46 уч. года (правда, тогда Басюк с ним не дружил, а был (вместе с согруппником и однокурсником Бориса - Марком Айзенштадтом (впоследвствии М.Азовым) лишь чем-то вроде назойливой мухи, досаждавшей серьёзному поэту своими мелкими укусами... Но в 1960-е гг. Басюк действительно стал близок с Борисом, он был вхож в его дом и при хозяйке дома Моте, и в годы следующего и уже счастливого брака Бориса с Лилей... Чуть ли не единственные, кто навещали уже смертельно больного Алика, были Борис и Лиля...Вполне понимаю докладчика, не прошедшего мимо забавных цитат из Басюка, сохранённых памятью М. Азова. Однако можно и нужно было бы вспомнить куда более примечательные его произведения периода сотрудничества Басюка как автора пьес и инсценизаций с кукольным театром Афанасьева. Помню лишь одно из названий: "Индонезийская сказка" (то ли это был подзаголовок?) Но Басюк читал оттуда свои стихи (и, по моему, ловко сбитые), можно было бы попытаться разыскать тексты...
5. Чичибабин, безусловно, стоял (вне зависимости от того, признавалось ли это официальными властями... - Не признавалось!) - в центре культурной жизни своего города. Он был связан тесной дружбой с такими замечательными мастерами художественного слова, как А.Лесникова и С.Новаожилов, которые составляли себе для исполнения перед публикой целые программы из его произведений, с бардами Иной (Фаиной) Шмеркиной и Леонидом Пугачёвым (певшим на свои мелодии многие стихи Бориса) , Чичибабин оказал заметное влияние и на украинских поэтов - С. Шумицкого, О. Марченко, В.Бондаря, с которым одно время тесно дружил. Пользовался известностью не только в своём городе. Он дружил с Миколой Руденко, творчески, а иногда и идейно (а ведь и это бывает одним из видов дружбы) и с неизменным уважением оппонировал Лине Костенко... Подинно тесным был союз Бориса с харьковскими диссидентами: Г.Алтуняном, В.Недоборой и другими. Его знали и в Одессе, где он не раз выступал...
Вообще, мне бы очень хотелось, чтобы бывший харьковчанин Д. Сливняк продолжил изучение творчества и творческого окружения Чичибабина, окружения не только харьковского, ибо, выйдя за пределы этого города, мы прочтём среди близких друзей Чичибабина и москвичей А. Шарова, А.Володина, З. Гердта, Э. Рязанова, и киевлянку Е. Ольшанскую, и многих других.В Харькове немало литераторов занимались изучением жизни и творчества Чичибабина и его литературных спутников - среди них М.Красиков, Л. Фризман, Я.Галаган, и др., в Зарубежье это Ю. Милославский, Л. Аннинский, М.Копелиович; кажется,и С.Рассадине... Словом, мне хочется, чтобы, используя изобретённое в Харькове же шутливое словцо, в мире стало одним "чичибабником" больше. И его имя - Дмитрий Сливняк.
ЗАГРУЗКА И РЕДАКТИРОВАЕИЕ ПРОДОЛЖАЮТСЯ