Подарок для моей любимой ведьмочки Машеньки Алехиной
- Ой, матушка зеленая дубравушка, трещоба ты паскудная и гнида, - выл Илья Сохатых, прошибая своим жилеточным телом буйно разросшийся подлесок тайги, держа уверенный курс на берястяной гроб шаманки, уже завидневшийся на той стороне оврага, на корявых ветвях забайкальского дуба покоился короб, сплетенный тунгусами сто лет назад, куда и легла шаманка на горе побежденным, как говорил факторским Бренн, купец первой гильдии из Тобольского камнеметного приказа, - задолбался я шарахаться по буеракам, косогорам и прочей ботве растительного происхождения ...
Он замолчал, разглядывая крутые стенки оврага, сплошь заросшие какими - то перьями, жесткими и неприветливыми даже на взгляд мельком, будто спешно надерганные у мутировавшего птеродактиля и усаженные неведомыми мичуринцами в глинистую почву приподкаменной Тунгуски ; сквозь них пробивался ручей, звеня оттаявшими льдинками, на каждой из которых сидело по одному комару, унылое и длинноногое племя, выпавшее из анабиоза природных циклов милостью Солнца, совершенно неожиданно для профанской науки тунгусов вышедшего на небосклон в начале декабря и превратившего перманентную зиму сибирского климатического пояса в вечный июль субтропической Гуцулии, отмеченной еще в докладе Ала Гора как потенциальная зона зарождающейся экспансии глобального потепления, за это, кстати, и дали исследователю Нобелевскую премию, в самый последний момент вырвав ее из загребущих лап Николая Свинадзе, раскрывшего силу сталинских репрессий в виде диаметрального графика, уводящего пытливый ум энергетических боссов к новым технологиям сберегающих ресурсов, именно тогда и начали котельные топить людьми, ведь если для воспроизводства требуется пара разнополых двуногих, десять минут развлекающихся горизонтально или раком, и девять месяцев внутриутробного развития, то и сопли мертвецов, высосанные Солженицыным, желудочным путем превращаются в чистую и незамутненную энергию мышечной массы, что в свою очередь приводит к внеочередным открытиям, чем и были заняты в данный момент стоявшие на берегу ручья таежные обитатели Худойбердыев и Шляфман.
- Е...ть !
- Чо там ? Змей ? Мина ? Баба голая ?! Говори, не молчи.
Илья упал в ракитный кустарник, воздвигнув из мешка бруствер, на который уложил жестяное туловище карамультука, щелкнув предохранительным затвором Вуйкеса, запуская необратимый процесс образования плазмоида в камерной пазухе, где яро разгорался оранжевый шар, что через мгновение испепелит кощунствующих на берегу ручья таежников, еще даже и не знающих о затаившемся приказчике, уже взявшем на прицел свои цели, тавтологически замыкая абзац.
- Слушай, - раздался приглушенный ручьем голос Шляфмана, - ты задолбал уже этими неактуальными в условиях сибирской тайги вопросами. Змей не может быть земляным, он же не желтый червяк, а змей ! Змей в небе, на крайняк, в пещере какой таится, мины о прошлом годе закончились, как и паек, забыл, чо Гиркин говорил ? А бабы голые в тайге - редкость, как антиквариат, разве, какая Готфрик забредет случайно.
- А она голая ? - спрашивал Худойбердыев, коренной зёма Шляфмана, невысокий плотный мужчина с лежащей на правом плече вытянутой головой кроманьонца.
- По жизни, - авторитетно заявил Шляфман, закуривая, - или всю дорогу, если исходить из пелевинских текстов. Все, бывалоча, скачет, сиськами трясет, грит такая, что самый украинец - это Троцкий или Бронштейн, ежели не по нашему, не по отечески.
- Да ладно, - не поверил Худойбердыев, не слыша усилившегося гула плазмоида. - Гонишь ты, Шляфман. Во - первых, ты дефисы упустил, - торжествовал Худойбердыев, возвышаясь над товарищем и потрясая посохом с тонкой резьбой, - а без дефисов - не считается, во - вторых ...
- Чо не считается ? - срезал вопросом воспрянувший Шляфман. - Ты не говори так - то, сам не понимаешь, чего говоришь - то.
Илья, устав от бесплодного шума голосов, нажал на спусковой крючок и стер двух кощунников прицельным залпом карамультука, встал, отряхивая пестрядевые шароваришки, негромко засвистал, разбирая прибор, упрятываемый в мешок, а потом опять взвыл, вспомнив цель своего путешествия.
- Ой, ты матушка, сволочь тайга, закозлинная, гадская, непроходимая ...
- Ты чего тут ?
С дерева свесился вниз головой вещий щур, рыжеватых оттенков птица. Одним глазом осмотрела Илью и презрительно сплюнула, метясь в темя.
- Сволочь, - сама же и ответила себе на вопрос птица, почистила перья острым клювом и уставилась в быстро бегущие воды ручья, придремав на теплом Солнце.