ДВА РОДА ПТИЦ В «СЛОВЕ»
Птиц в «Слове» много, но не все они одного рода. Некоторые из птиц настолько символически заряжены, что являются по сути не совсем птицами. Например, соколы в тексте означают русских князей и, соответственно, Ольговичи названы «не худого гнезда соколами». В тексте князьям-соколам противопоставляются вороны – это половецкие ханы. Отметим, что вот так, обычно парой, ворон идёт как антитеза соколу в русских поговорках. Некоторые из поговорок про сокола и ворона будут рассмотрены ниже.
В различной степени символичны в «Слове» соколы, вороны, галки, лебеди, орёл, соловей, зегзица. Другие птицы в тексте – просто птицы. Например, дятел, который своим туком указывает путь к реке. Иногда, впрочем, автор сознательно смешивает два плана, символичный и реалистичный, и тогда символичные по сути птицы обретают плоть.
Рассмотрим это более подробно.
СОКОЛ и ЛЕБЕДЬ
Пара «Сокол – Лебедь» тиражирована в русском фольклоре и означает парня и девушку, жениха и невесту. Вспомним, например, популярнейший деревенский хоровод «Лебёдушка» и исполняемые в кругу песни. В поговорках про сокола и лебедь (слово «лебедь» женского рода – «белая лебедь») часто присутствует эротический подтекст. Вот несколько поговорок про сокола и лебедя:
«Соколу лебедь не в диво»
(лебедь – красная девушка, невеста; игра слов: не диво – не дева)
Вариация того же самого: «Соколу лес не диво»
(игра слов: с колом лез – не дева).
Или ещё: «Сокол на одном месте не сидит, а где птицу видит, туда и летит»
(птица здесь – красная девушка, сокол – любитель девушек).
Вероятно, пара «Сокол – Лебедь» была канонизирована народом в память о княжеской соколиной охоте, популярной в Киевской Руси.
В «Слове» пара «соколы – лебеди» называется в начале в связи с Бояном: соколы – 10 пальцев, лебеди – 10 живых струн. Сокол настигает лебедя в небе и тогда раздаётся жалобный лебединый крик. Очень красочная метафора игры на струнном музыкальном инструменте. При этом каждая струна Бояновой 10-ти струнной лиры означает какого-нибудь князя.
Далее по тексту лебеди, точнее, их крик, упоминается в сцене продвижения Игорева войска по степи:
«А половци неготовами дорогами поб;гоша къ Дону Великому. Крычатъ т;л;гы полунощы, рци, лебеди роспущени. Игорь къ Дону вои ведетъ.»
И ещё раз лебеди, точнее сказочные «гуси-лебеди», упоминаются как охотничья добыча бежавшего из плена Игоря:
«въвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца, и полет; соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку, и об;ду, и ужин;» (189 - 190)
– Кто бьёт лебедей?
– Сокол. Так иносказательно ещё один раз в тексте подчёркивается автором излюбленная параллель «князь – сокол».
Что касается завтрака, обеда и ужина, то обычно это понимается наивно-натуралистично: у князя хороший аппетит (для беглеца, которого ищут, феноменально хороший) и он любит путешествовать с комфортом. Однако, представляется, всё обстоит прямо наоборот:
В трёхчастности «завтрак – обед – ужин» присутствует три положения солнца «утро – полдень – вечер». Трижды в день князь-сокол бьёт в небе гусей-лебедей и трижды в небе вспыхивает кровь-солнце. Так обозачаются световые дни в противоположность ночам. Если днём Игорь соколом избивает гусей-лебедей, то ночью он скачет волком. Всё вместе даёт: Игорь бежал и днём и ночью. Согласно летописи после двухдневной скачки Игорь передвигался пешком 11 дней пешком. Вышесказанное не отменяет того, что беглецы, вероятно, действительно охотились на гусей-лебедей, т.е. на крупных птиц.
Следом за Игорем в тексте упоминается помогший бежать ему Овлур:
«Коли Игорь соколомъ полет;, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня.» (191)
Здесь также называются сокол и волк – пара «птица – волк» была заявлена в Мысленном древе и последовательно проводится через весь текст – и это упоминание опять же подчёркивает: «русский князь – это сокол». Поскольку место сокола занято, то Овлуру ничего не остаётся, как занять место волка. Похожая пара, но зеркальная данной, «ворон – волк» встречалась в тексте выше в связи с передвижением половецких войск:
«Гзакъ б;житъ с;рымъ влъкомъ, Кончакъ ему сл;дъ править къ Дону Великому.» (42)
А вот и погоня:
«А не сорокы втроскоташа – на сл;ду Игорев; ;здитъ Гзакъ съ Кончакомъ.» Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, по лозію ползоша только. Дятлове тектомъ путь къ р;ц; кажутъ, соловіи веселыми п;сьми св;тъ пов;даютъ.» (200 - 202)
Опять эти двое (как в Мысленном древе) – здесь неназванные, но подразумеваемые, ворон и волк.
Вороны, галки и сороки – союзники половцев – молчат: будучи вспугнутыми, они бы не молчали и могли показать преследователям, где находятся беглецы. Молчание этих птиц говорит о том, что погоня опоздала. А вот дятел и соловей, кажется, на нашей стороне, поскольку указывают в сторону реки (Донца) и солнца (свободы).
СОКОЛ и ВОРОН
В отличие от всех других хищных птиц, например, ястреба, особенностью сокола является то, что птицу он бьёт на лету. Так соединяются небо, кровь и солнце. Русская поговорка «Выше солнца сокол не летает» соединяет между собой сокола и солнце.
И здесь мы переходим к другой паре, также «канонизированной» фольклором – соколу и ворону. Если сокол бьёт в небе птицу живую, то ворон – падальщик и питается мертвечиной на земле. Возможно, поэтому сокол символизирует жизнь и связывается с солнцем, а ворон – смерть и связывается с землёй.
Среди русских поговорок есть множество про ворона (или ворону) и сокола. В них сокол противопоставляется ворону как смелый трусливому, как первый парень на деревне последнему, как мужик бабе и т.п. Приведём для примера некоторые из этих поговорок:
«Ворона грает, а сокол играет»
(грает – значит каркает; смысл: один говорит, хвастает, а другой дело делает)
«Сокол ловит летая, а ворона сидя»
«Ворона с места, а сокол на место»
(ночь уходит, день (сокол – солнце) приходит)
«Бей сороку и ворону, добьешься до ясна сокола»
(сорока (сор ока) и ворона (вор, врун) – это ложь (тьма), а ясный сокол – это правда (солнце, око))
«Сердце соколье, а смельство воронье»
«Когда занимает сокольи очи имеет; а заплатить – и вороньих нет»
«Бывали у вороны большие хоромы, а ныне и кола нет»
(шутка - раньше ворона была с колом, т.е. соколом. Ср.: «Ни кола, ни двора»)
«Не похвала соколу, что на гнезде бьет»
(сокол бьет только на лету, а ястреб хватает сидячую)
«Сокол с лету хватает, а ворона и сидячего не поймает»
«Щиплет сокол галку, поглядывает на палку»
(«щиплет сокол галку» – эротический образ; палка – это кол (сокол = с колом), но палка – это «пал» (кол), галка - голая (кол))
Русский князь через соколиную охоту ассоциативно связывается с соколом, а через сокола – с жизнью и солнцем. Соответственно, противник русского князя половецкий хан связывается с вороном, смертью и землёй. Вместе или вместо ворона может в пару соколу идти галка.
В «Слове» последовательно проводится метафора: русские князья – соколы, половецкие ханы – галки и вороны. Вот лишь несколько примеров:
«Не буря соколы занесе чресъ поля широкая – галици стады б;жать къ Дону Великому».(16)
«Дремлетъ въ пол; Ольгово хороброе гн;здо. Далече залет;ло!
Не было онъ обид; порождено ни соколу, ни кречету, ни теб;, чръный воронъ, поганый половчине!» (40 – 41)
«О, далече заиде соколъ, птиць бья, – къ морю.» (79)
«Се бо два сокола сл;т;ста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя…» (102)
ОРЁЛ, СОЛОВЕЙ и ЗЕГЗИЦА
Орёл летает высоко и видит далеко. Эти его особенности используются при описании Мысленного древа. Боян парит под облаками как орёл, т.е. высоко воспаряет мыслью, а также рыщет по земле как волк, т.е. далеко. Обычные орлы, кружась над полем битвы, клёкотом сзывают зверей на кровавый пир.
«Уже бо б;ды его пасетъ птиць подобію, влъци грозу въсрожатъ по яругамъ, орли клектомъ на кости зв;ри зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты.» (31)
Соловей в «Слове» означает певца, точнее, «песнопевца старого времени» Бояна. Другие соловьи в тексте возвещают наступление дня и являются «друзьями» русских. Тогда как галки, вороны и сороки, молчание которых отмечено в сцене погони, – напротив, «союзницы» половцев.
Мысленный полёт зегзицы над Дунаем также связан с Мысленным древом. Поэтому зегзица должна оказаться больше чем птицей – символически заряженным образом, олицетворением плача. Как таковая, она должна быть зафиксирована в фольклоре.
– Кто плачет по любимому?
– Скорее всего кукушка, как это переведено в «Задонщине».
ПРОЧИЕ ПТИЦЫ (Шарлемань)
В «Слове» упоминаются также сороки («сороки не стрекоташа»), чайки («чайцы на волнах), гоголь («Игорь гоголем побежал»), дятел (он стуком своим указывает путь к реке) и куры (петухи городов как обозначение времени: «до кур» – значит «до восхода солнца»).
Все эти птицы – просто птицы. Попадая в один ряд с символическими птицами – соколами, воронами и зегзицей – они придают им телесность.
В связи с птицами «Слова» можно упомянуть орнитолога, много писавшего о «Слове» – проф. Шарлеманя. На него многие ссылаются, некоторые его корректуры принимаются. Поэтому остановимся на этом более подробно. Установка Шарлеманя – игнорируя символизм, считать все красоты «Слова» реалистичным описанием действительных событий. Как результат, мы имеем несколько курьёзных находок.
Три брата в тексте названы шестикрыльцами. Понятно, что на троих у них шесть крыльев, что может означать, например, то, что действуют они всегда сообща. Дополнительная ассоциация – шестикрылый серафим или ангелы, изображаемые в церквях как лики с шестью крыльями. Что же находит в шестикрыльцах Шарлемань? Трёхчленное строение крыла птицы, помноженное на 2, даёт цифру 6.
Под зегзицей Шарлемань предлагает понимать чайку. Действительно, чайка летает над водой и как будто плачет. Но дело в том, что плач символичной птицы-плакальщицы должен быть закреплён в фольклоре, а не просто напоминать (натуралисту) плач. К тому же, чайки в тексте уже упоминаются в другом месте как «чайцы».
Но самое оригинальное открытие Шарлемань сделал, соединив слова «по» и «лозию» – так получился полоз, бесшумно ползающий по кустам. На фоне последовательно проводимой автором «Слова» птичьей метафоры появление большой змеи обескураживает (змея – не просто животное, это прежде всего библейский змий – сильный образ, упоминание которого вскользь в древнем тексте совершенно исключено). Рождённый из игры слов полоз дополняет таким же образом полученных и столь же эфемерных Ходыну и мысь-белку. Во многих современных переводах «Слова» ползает полоз Шарлеманя.
Кстати, по поводу других птиц, упоминаемых в отрывке с «полозом» – ворон, галок и сорок – Шарлемань делает нетривиальный вывод: они молчали потому, что их не было (наивный читатель наверняка подумал бы обратное: они были, но молчали, потому, что некому их было вспугнуть).
«Мысленное древо» по Шарлеманю – это украинские гусли или бандура, а ползанье соловья пор нему – процесс игры. «Свист зверин слышен» – это свистят степные суслики. Кости русских воинов напоминают Игорю белые цветы богульника. И так далее. Во всё этом есть какое-то священное безумие! (заметьте, в отличие от Ходыны Лихачёва, Шарлемань, по-настоящему творческий человек, всё это придумал сам!) Писания Шарлеманя не скучны и не лишены своеобразного эстетизма, но всё же имеют мало отношения к «Слову». Хотя, представляется, один раз смелый Шарлемань всё же попал в яблочко, сказав, что «Слово» было написано в плену.