Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/12/04/681
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
ПОВЕЛИТЕЛЬ
"И убоялись страхом великим и говорили между собою: кто же Сей, что и ветер и море повинуются Ему?" Евангелие От Марка.
Звонкий клич: «Комсомолец - на самолёт!» достиг даже болотного анклава. Все пытались летать; все так или иначе прыгали, поэтому Аня быстро оценила обстановку: отправив её в заново оплетённый хлев, Сулимов обрёл две выгоды: за железками девочка обережётся и, случай чего, неожиданным звуком отвлечёт. Она же, не сообразив сразу, взлетела меж балок и лишь оттуда, с господствующей высоты поняла намерение, увидела преимущество.
Вася, должно быть, заснул; бабка хлопочет в погребе, задней подклети, где полная глушь. Оружия на хуторе нет, поэтому беспрепятственно разгуливает немец. Он, заметила Аня, всего боится, всем брезгует. Такой не опасен, хоть в «пирамиду» * посади.
Под крыльцом хранят инвентарь. Сулимов вынул, что глазу приластилось, а именно – косу-горбушу, * заботливо обережённую. В деревянных распорках лезвие, - можно кочки без отбива * прокашивать. Акуля зачем-то вооружилась лопатой. Больше никто ничего не возьмёт. Дверца захлопнута; щёлкнул снятый с предохранителя навесной замок, ключ от которого Сулимову в карман угодил.
Парашютисты – двое за одно, нелепо съединившись, не смогли сразу после касания с землёй «загасить», * упали в шаге от Манефина коровника, и, влекомые ветром, подвигались к плотине. Что причиной: нерасторопность или обрыв вытяжной верёвки, гадай теперь. Только у одного раскрылся парашют, у другого – не полностью, и всё это перепуталось, сделав обоих покорной игрушкой ветров.
Ане доводилось бегать по Житовихинской засеке, наблюдать тренировки. Обычно немецкий десантник нырком бросает себя наружу. Вытяжной фал вместе с пустой сумкой остаётся висеть в двери самолёта. После того, как купол наполнится воздухом, спирально свёрнутые стропы продолжают разматываться. Десантник падает головой вниз и только полностью расправившиеся стропы резко вводят его в нормальное положение. Этих же из неприспособленного самолёта просто выкинули. Терпящий бедствие экипаж избавился от пассажиров, полагаясь на милость стихий.
RZ20 и для профессионала-то сложен. Все стропы сходятся в одну точку, расположенную за спиной выше уровня плеч. Парашютист «висит» в обвязке, не способен изменять объём и наклон купола, полностью зависит от направления ветра.
Нагляден результат! Плывёт фельдграу - серо-пятнистая городуля, качается, трепеща. Взмах кривого лезвия, и похилилась чудо-юдина головушка, сникла ткань, открыв печальную картину.
- Оружие! Документы! – приказывает Сулимов клубку ужаса и плоти. – Примите к сведению: косу мне одолжила собственная смерть, - без осечек работает.
Хоть не дано предугадать, как слово отзовётся, только приняли, выполнив, и, будто на Страшном Суде, увиделось всё и сразу.
«В начале апреля 1868 года эмир Сеид Музаффар провозгласил "газават". * В случае удачи он рассчитывал на помощь турецкого султана, правителей Кашгарии, Коканда, Афганистана, Хивы и администрации Британской Индии. Однако антироссийская коалиция сразу же стала распадаться. Среднеазиатские правители заняли выжидательную позицию. Отряд афганских наёмников Искандер-Ахмет-хана, не получив к установленному сроку жалования, покинул крепость Нурат и перешёл на сторону русских».
Так писали газеты, предваряя Зеравшанский поход, ставший для Мити Сулимова определяющей вехой.
Время, названное безвременьем, вступило в свои права, качнув освобождённую от крепости империю. «Распалась цепь великая, Распалась и ударила одним концом – по барину, Другим – по мужику». * И такой шквал веяний с нововведениями обрушился на юные головы, что впору каждому поборнику справедливости стать адептом практической революции.
Сулимов влился бы на страх родителям в какую-нибудь «Землю и Волю», * если б ни Куропаткин с Артемьевым - Соседи, однокашники с младых ногтей. Первый указал настоящий путь, преподав азы политики; второй разложил по полочкам, будто сам являлся автором того, что потом нарекли «Катехизис революционера». *
«§11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем - с одной стороны, а с другой - трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить».
Эдакая вот казуистика, впадение по уши в "революционный макиавеллизм": хочешь - пользуй, хочешь – нет. Суворов со своим «Сам погибай, товарища выручай» отдыхает.
В высоком звании пред бедным
Счастливой долей не гордись!
Но с ним - чем Бог послал - последним,
Как с родным братом поделись.
Суму дадут, - не спорь с судьбою;
У Бога мы равны; пред ним
Смирися с детской простотою -
И с сердца грусть слетит, как дым.
Пробудишь струны, - пой без лести!
Будь неподкупен в деле чести;
Люби Творца, своих владык
И будь в ничтожестве велик». *
«Мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдёт сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе». * Вот во что смотрелись, вот чего придерживались. Теперь же! «Ах, Коля, друг любезный! Как же сталось? Как же так?» Однако, повествованию следует порядок соблюдать.
Предки Артемьева и Сулимова по всему древу родом из «Потешных войск», хоть потом распространялись: одни – артиллерия, другие – флот и туда же разные инженеры с кавалеристами.
По прибытии в край песков, оазисов и гор, Митя быстро «отдалился» от товарищей не душой, а из-за дара, проходить там, где ветру тесно, вниманию просторно, с головой «нырнул» в изучение языков, обычаев, природных особенностей и прочь. Круг интересов всеобъемлющ: от поверий до минералов, предпочтением же – воинское искусство казаков и туземцев.
Наука давалась легко, не мешала вкусить осады Самарканда и других «прелестей», укрепивших в намерении, посвятить усердие и жизнь родине. Сюда же прибавь упоение властью не над людьми, но над потоком обстоятельств, обретение навыка обладать случаем, причём, не в чреватой страстями карточной игре, не в дуэлях, а в области судеб мира с дальним прицелом.
А кони! А проводники! А рассвет, когда солнце выпрыгивает из мрака без зари! А голубоватая дымка фатамарган, обманчивая, притягательная! А собственное тело и мысль, покорные интуитивному импульсу! И это – лишь начало, оттолкновение для взлёта, если конечно не убьют.
В эдаких чувствованиях, сопровождая раненого Артемьева, который чудом выжил, хоть был весьма близок к смерти, по листопаду явился Сулимов в питер. И оказалось – видит всех насквозь.
Нет, не открытие, будто у Чадского, не разочарование в том, что любил, но проявившийся дагеротип * отложенных в прошлое наблюдений предстал изумлённому взору. Чадский (угорелое дитя), осуждая, считал себя хорошим, правильным. Сулимов, наблюдая людей – не считал.
Бог над всяким, и всяк способен воспринять или отвернуться. Намереваясь срубить халатника, например, не следует думать, что халатник плох, а лишь прямо опасен или опосредованно. И за халатника умер Господь, и его способен оберечь от сабли, и ему по смерти возможно услышать: "Я - Христос, Которого ты, не ведая, почитаешь добрыми делами».
Сколь защищён Господом опасный для Сулимова и его страны воин, лишь Господу ведомо. Распялся Иисус потому, что заповедь «не убий» оказалась непосильной людям в чистом виде. Следует Господа каждой минутой помнить, тогда – не даст срубить, иным способом отведёт беду и преступление. Там, где этим пренебрегают, Ему разгребать приходится непостижимым человеку образом.
Тётушка Марья Борисовна, как водится, обняла, заплакала, засуетилась. Побежали слуги, поднимая шум гостеприимства, ожил дремлющий под осенними небесами дом.
Сулимов будто утром вышел из этих комнат. Тут застыло время, замер свет и запах. Матово блещут изразцы. Уставшая за пару веков мебель неслышно потрескивает. Вазоны с подсвечниками на тех же местах. А за обедом – новость: юное создание с распахнутыми глазами. Горя больше не ждала она, слишком рано познавшая утрату близких девочка.
- Позволь представить, Митя… - Сказала Марья Борисовна.
- Излишне, ma tante. * Не было письма, в котором Maman забыла бы о Лидоньке. Вполне разделяю справедливость слов, причину восхищения. Каковым вы нашли град Петров, cousin? *
- Видела немного: лишь путь, но даже серые облака не смогли омрачить впечатления. – Отвечала Лидонька, и разговор встал, споткнувшись.
- Ты представляешь, Митя, - несвойственным ей движением смяла Марья Борисовна салфетку, - до чего я рада твоему приезду именно сейчас! – Он, желанный в этом доме, и сам заметил чрезмерное волнение тётушки, да не успел осведомиться. - Следует обсудить, - продолжала она, покуда не набежали друзья-знакомые.
- Конечно; готов внимательно выслушать вас.
- Трудную задачу поставила мне Катя, моя сестра и твоя мать: позаботиться о будущем Лидоньки. Ты знаешь обстоятельства: она осталась без средств; едва отбились от кредиторов. История не нова, да это не утешает. Я могу объявить Лидоньку наследницей. Ты ведь не возразишь?
- Разумеется! Трудами батюшки имение у нас исправно, к тому же – должность надеюсь получить.
- И жениться, мой друг!
Возможно, когда-нибудь.
- Что значит: «когда-нибудь!» Настаиваю на безотлагательности!
- Извольте, ma tante, - засмеялся Сулимов, - настаивайте, пожалуй.
- В чём же причина, что помехой!
- Служба.
- То есть, как?
- А вот. Взять к примеру Лидию Петровну. При всех её достоинствах со мной даже она, добрая и кроткая, была бы несчастлива, обрекшись одиночеством и бесконечным ожиданием. Ей нужен муж заботливый, любящий, дабы рядом был. Я же!
- Хочешь сказать, тебе подойдёт казачка! Чтоб должность вестового исполняла, и детей - к матушке в Торопец! * - Воскликнула Марья Борисовна громче, нежели следует.
- Я думал об этом, - не смутившись, отвечал Сулимов. – У нас урядник Попов схоронил жену, имеет при себе двух дочерей.
- Прямо в эскадроне?
- Да. В сотне. Девицы, что называется, без изъяна: умом, достоинством, красотой славны, могут всё, со всеми в ладу, случись опасность – не сробеют! Почтительное к ним отношение. Сосватали старшую, - отец жениха решился переехать, новой станице корень дать.
Однако, мне и такая негожа. Сижу раз, выверяю с абриса, * она и спрашивает: «Чтой-то смурной, Господин поручик? А ну кА, улыбнись!» - Я улыбнулся, угол пропустил. – «Эх, - говорю, - чем подтрунивать, взяла бы карандашик и помогла». Ан, не умеет, и учиться поздновато. Не смейтесь надо мной. Здесь нужен честный расчёт или большое чувство. В любом случае следует оставить меня в покое и ждать. А Лидия Петровна… понимаю, да.
- Пойми, пожалуй, - уняла сердце Марья Борисовна. – Объявлю наследницей. Бедствовать - вряд ли, а денег в приданое нет таких, чтоб в обществе достойно приняли. Как поведёт себя в отношении Лидоньки Д. или Н., что предстоит вынести прежде, чем встретится друг по сердцу!
- Вы мне предлагаете ввести её в свет, перевербовав Н. и Д. в нашу пользу? Хорошее задание; ценный опыт; я готов.
Операция прошла успешно. Пребывание Сулимова в столице оказалось коротко, и каким же счастьем в чужом краю грянула весть о том, что Лидонька вышла за Артемьева!!!
Он сделал карьеру по инженерной части, стал в ряд с выдающимися в своей области людьми, но жил бездетным. Наконец на излёте возраста родился долгожданный, единственный, любимый сын Евгений, загинувший где-то в недрах гражданской войны.
Крестили Куропаткин и Наташа. Осталась беременная жена с младенцем, не пережившая вторых родов. Оба мальчика выросли на попечение Сулимовых, воюют на Волховском фронте. Евгений же, вполне живой, не раненый Оберштурмфюрер СС, в форме с нашивками путается в переплетении строп на приплотинном пятаке хутора Ясенев.
«Коля! Друг любезный! Как же так? Где мы были, Во что веровали, когда «свора» жуликов и честолюбцев вкупе с Государем Императором разваливала страну? Чему сумели научить, что вложили в сердце отступника?
Ладно бы – воевать в Белой армии против большевиков, с которыми я на 90 % не согласен и рука об руку оттого, что другого спасения не дал Бог России, а с ней оскандалившемуся под пятой англосаксов человечеству!
Ладно бы – подыхать на острове Лемнос, хныкать в Харбине, замаливать грехи в Торонто или Буэнос-Айресе, играть в монархистов на просторах прерий Миссисипи! Но с этими! Но здесь! Возможен ли больший срам?
Прости меня, Коля, что избавил сына твоего от расстрела в восемнадцатом! Прости меня, Лёша, что не нагнал крестника твоего в девятнадцатом, когда возглавляемая им банда отпочковалась от Сатунина!* Не срубил ему голову в двадцатом под Кош-Агачи. *Все простите, все. Помилуй вас Боже по великой милости Своей.
Последним остался Ваш покорный слуга, чтоб увидеть такое несчастье. Надо же! Завоевал доверие «Компрачикосов», беспечно жил, всласть негодяйствовал: здоров, одет, откормлен! И делать что с этим, Господи!»
Акуля сунула Сулимову за пояс выброшенный парашютистами револьвер, подхватила гранаты, портмоне, пару ножей. - Назара! Дедушку моего!– прошептала. Сулимов утвердительно кивнул.
Безупречность произношения сыграла злую, последнюю шутку, инстинктивно заставив подчиниться – всё отдать. Евгений встал, глянул перед собой, замер. Второй парашютист в камуфляже без знаков различия видимо серьёзно пострадал, не сумев даже выпутаться.
- Лаврентьев Степан Гаврилович, - прочла Акуля. – Другое не пойму. - Сулимов снова кивнул, и, протянув Евгению лопату, взглядом велел: «здесь копай».
Земля оказалась мягкой, податливой, почти без усилий разверзла зев, по грудь поглотив «Лаврентьева», по плечи.
Сулимов кивнул третий раз. «Лаврентьев воткнул лопату в насыпь, взял револьвер. Все патроны, кроме последнего, улеглись в кармане рядом с ключиком от подкрыльца. Вложил Евгений дуло в рот, спустил курок и возвратным усилием выбросил револьвер к ногам Акули.
Не крикнула она, не дрогнула лицом, только где-то сзади, далеко-далёко, звякнул, нагоняя пеших, колокольчик на шее мула, да речка вспыхнула под молнией.
Спокойно, от углов к центру, вкладывая в работу мощь единственной руки, засыпал Сулимов яму. Воронка тут была или погребец, мальчишками отрытый? Есть ли разница. Плотно следует укатать, чтоб не проваливалась дорога, по которой отныне будут гонять скот, двигаться колёса, полозья и прочь.
- Слыхали про Назара? – Спросила Акуля полушёпотом. – Святой он был, чистый.
- Никто не свят, кроме Господа, - отвечал Сулимов. – Назар счастливо прожил даже в бедствиях. И с вами счастлив был, и прежде вас. Долгий век, достойная старость. С двадцатого, кажется, года. Мы уж аксакалом его встретили.
- Как же!
- Очень просто. Полжизни в ту сторону вложено, до Цейлона с Индокитаем пройдено. Матушку Акулину я знал, Отца Михаила (исповедовался у него). Видел вас на похоронах Гречаникова. Так вот, милая, да.
Сулимов поднял валявшийся на траве крестик, часы, раскрыл ранец. Прикосновение к вещам Евгения эмоций не вызвало: бумаги следует разобрать и уничтожить, дабы никто, никогда. Степан Лаврентьев, и ладно. Остальное же! Прах один.
Спустилась Аня, пробежала в дом, вышла обратно с белым пакетом, вплотную приблизилась. - Опасно, - сказала, – может и у него быть пистолет?
- Вряд ли. Акуля ножом отделила кокон строп. - Болевой шок. Крови не заметно. Кто таков, интересно бы знать?
- Написано, - прочёл Сулимов, - «Альберт Аниксен. Журналист. Представитель «Красного креста». Наше дело десятое. – Указал на верховых от Кладезя. – Подымут, разберутся.
Четверо, ближайший дозор, спешились у кошары, подошли.
- Что тут? - Спросил Валерка Буканин. – Поймали? Один, кажись?
- Сулимов подтвердил наклоном головы, остальные – тоже.
- Переломы должны быть. – Повернуть бы для осмотра.
Аня собрала останки парашютов и прочее, направилась в дом. – Идёмте, - позвала Сулимова, - надо проглядеть. Понимаю, о чём сказали давеча про чрезвычайный груз. Аля Михайловна тоже узнала? Не отвечайте. Это – лавка; это – печь; Дверочку закроем; вот кА, я соломы принесу.
- Да, узнала, и тайны в том нет. – Назидательным тоном вымолвил Сулимов. – Скажи, кто спросит: Свирепствовал Лаврентьев Степан в южной Сибири. Головорез, каких мало. Деда её убил, сама чудом спаслась, в душной бадье спряталась. Разве такое забудешь? А соломки дай, сгодится.
Не сгодилась. Позаботился Евгений, утратить имя и родство. Карточка блёклая. Рожа стандартная: Егор с Лизой не догадаются, даже тщательно всмотревшись. Единственное – часы с фамильным вензелем. Ну, бывает: отобрал, поднял: причудлива судьба драгоценностей. Их можно опознать, выдумав легенду или промолчав до поры забвения. Да, ещё крестик освятить. Видишь ты! Кинул, отрёкся.
Как там молитва за эдаких? Лишь слыхал, самому не доводилось. А вот как. Сперва следует просить, чтоб боль ушла: не о нём, а о боли, потому что слишком тяжек удар, сверх сил. Потом за гнев; потом за горе; и наконец откроется право заботы о душе. Труд? Да. Только без него не выжить.
Душно; стены сжимаются; потолок гнетёт. На волю! К воде! К солнышку! По мосткам струйки пересверкивают, течение наглядно. Последние денёчки доживает лето, и как ластится, как хочет, чтоб помнилось, любилось.
Кто там берегом спешит вдоль кромки? Бескозырочка! Две! Вот они, из Сулимовской свиты – здесь их называют. Меньший Артемьев.
- Обормотик маленький! Серёжа, что случилось, к чему так бежать?
- Ты! С тобой всё в порядке? – Падает в руки малыш. – Мы орехи собирали там, и до того страшно за тебя! Денис даже со мной пошёл. Деда Митя! Не будешь болеть, а?
- Буду. Что глядишь? Первый же начал скарлатиной! Из-за вас, милый мой, остались. И мне запрета нет. Правильно пришёл; дай ладошку; жмёт с левой стороны; Вели, Денисок, запрячь. Не дойду, пожалуй.
Вася не спал, но от всей этой «радости», прильнувши к стеклу, совсем окочурился. Бывает предел; бывает «порог»; теперь - точка, после которой либо сдохнуть, либо улететь. Однако, нет: ноги гнутся, руки слушаются. Сойти вниз, может – чего надо.
Сулимов перебрался в подъехавшую тележку. Сергей залез следом, прильнул, не отпуская взгляда. Денис взял вожжи. Каурый жеребчик, умница, плавно пошёл, будто по маслу.
Парашютиста подняли, внесли в дом. Фогель чувствовал, стабильно течёт по ногам, но двинуться с места не мог и не желал, впаявшись в угловую жердь клетки. Бастиан глядел, будто не с ним происходит, а во сне или воображении.
Вышел Вася. – Ему очень плохо, - указал на Дитера Бастиан, - Можно ли нечто сделать? Страшно ему, окаменел. Не повредился бы рассудком.
- Так оттого, что Бога не боится, - был ответ. – Я слышал. Это – способ. Следует объяснить. Для него опасности нет и не было.
То и слово - объяснить? Следует для начала спуститься с крыльца, пройти тридцать метров и стоять, а ноги, должно быть, слабые (столько дней без пользы). Если он, Вася, будто на вате, каковоже этому немцу?
Что делать? Ага! Эврика! Вася прыгнул без ступеней, помчался, вклеивая пятки в ягодицы. "Первая легавая собака, какая будет, назову – Эврика!" * Вода в вёдрах! Степлившаяся! Рядом стоит! Одно за другим опрокинуть на голову, и атас!
Фогель, ухватив руками лицо, завопил, скакнул в сторону, бросился бежать и, споткнувшись на ровном, упал, распластался, конвульсивно вздрагивая, обнял землю.
Подоспели другие два ведра, на сей раз – холодных. Ещё вопль, ещё скачок, и неуправляемое тело угодило в пруд. Вася поставил вёдра, - «всё, - показал Бастиану, - теперь уцелеет!»
Логично было бы предположить, что «утопленник», опомнившись, начнёт ругаться почём зря, на все корки поминать и страну, и население вкупе с временем и трёхэтажных родственников, только он, «отгнав Ария, яко волка некроткаго» * внезапно вновь умолк, и было, от чего! Из-за угла показался давешний бык, но не просто показался, а к полхлеву привязался так, чтобы влеклось сооружение строго попятам. Стояны же для этого хлева некогда вкапывал собственноручно Фогель, который на ту минуту подсуетился, избавиться в воде от штанов.
Вася обежал тягловую силу и, отстегнув карабин, закрепил цепь за скобу в стене дома. Бык надсадно взревел, ударил передними копытами, попытавшись взвиться на дыбы, снова ударил.
«Неужели ключ Сулимов увёз», - огорчился Вася, - что теперь делать?» Ну, нет. Из дому ребята выбежали, Аня отперла подкрыльцо, толкнула пожарный ящик. От пруда протянулся «рукав», чвякнула помпа, захлёстнутый водой и благодарностью бык торжественно вострубил.
Вникнув обратно в штаны, сверкающий гневом и брызгами Дитер вынырнул из-под внимания готовых порвать животы недочеловеков, аппликацией вошёл в доски рядом с Бастианом, притих окончательно.
1. "Пирамида" - подставка для хранения оружия.
2. Горбуша (в отличие от Литовки) - Коса серпообразного вида, с короткой и изогнутой ручкой.
3. Отбивка косы - выравнивающий Наклёп перед затачиванием. (Ни на один участок лезвия не ударяют дважды за один проход).
4. "Загасить купол" - сомкнуть или ослабить стропы парашюта.
5. Цвет фельдграу - серо-полевой.
6. "Земля и воля" - Тайное революционное общество, возникшее в 1861 году и просуществовавшее до 1864 года, с 1876 года восстановившееся как народническая организация.
7. "Катехизис революционера" - Автор С.Г.Нечаев 1869 г. Заглавие появилось в ходе процесса над нечаевцами в 1871 г.
8. Послание к Филиппийцам святого апостола Павла. Глава 3. Стих 7.
9. Газават (араб.) - "вооружённое противостояние " мусульман иноверцам.
10. Николай Некрасов. Кому на Руси жить хорошо.
11. Алексей Кольцов. Маленькому брату.
12. Дагеротип - изображение на медной пластине, покрытой серебром.
13. Ma tante - моя тётя (франц.).
14. Cousin - кузина (франц.).
15. Торопец - уезд в Псковской губернии.
16. Абрис - схематический план местности, сделанный от руки.
17. Штабс-капитан Дмитрий Сатунин - предводитель белогвардейского отряда на Алтае.
18. Кош-Агач - село (Алтай)
19. "Эврика" - Александр сухово-кобылин. «Свадьба Кречинского».
20. Православный молитвослов.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/12/26/814