1.
Взвод маршировал, хотя до КПП было рукой подать. Прежде, чем уйти на выделенные для него ротным работы после полкового развода на плацу, его замкомвзвода сержант Мишин решил - как говорили старослужащие - «чесануться» перед начальством и пройти со своим взводом строевым шагом перед ним.
Но для этого надо было хоть немного пройтись строем по асфальтовым дорожкам с многочисленными на них трещинами в их военном городке - говоря штатским языком, потренироваться. Это надо было видеть, как взвод ходит перед приветствием козыряющего сержанта Мишина: «Здравствуйте, товарищи!»
С ответным рявканием: «Здравия желаем, товарищ сержант!» первые ряды взвода, самые высокие, плечистые и молодые солдаты чеканили шаг и тянули ножку так, как их об этом просил Мишин, громко матерясь. Это он умел делать, легко и не принуждённо.
В то же время последние ряды, сплошь состоящие из старослужащих воинов, как бы делая одолжение, шли обычным шагом за передними рядами и чуть ли не держали руки в карманах штанов, несмотря на жаркую летнюю погоду. Их не касались громкие команды сержанта - они своё ещё раньше отходили.
- Вань, - начинал кто-нибудь из них, - кончай прикалываться!
- Время идёт, Вань! - подхватывал другой.
- Валим отсюда! - канючил третий.
- Работа ведь ждёт! - заканчивал четвёртый.
Но, видно, Мишину этого было мало.
- Запевай! - командовал он.
И первые ряды затягивали в который уже раз куплет за куплетом:
«Не плачь, девчонка, пройдут дожди!
Солдат вернётся - ты только жди!»
Когда кончилась песня, то сержант вдруг снизошёл к подчинённым, скомандовал взводу перейти на обычный шаг и держать направление к КПП - на выход из военного городка. А сам нырнул туда же, чтобы засвидетельствовать количество солдат.
- Наверное, начальство исчезло из виду, - предположил ефрейтор Козлов.
А, идущий с ним рядом Зайцев, тоже ефрейтор и уже не самый молодой по призыву, в ответ только пожал плечами. Ему было в этот миг всё равно.
2.
Им со скрипом открыли железные ворота КПП. А через десять минут быстрой ходьбы они уже стояли перед местной булочной-пекарней. Скомандовав взводу: «Перекурить!», а сам зайдя внутрь её, сержант Мишин договорился там с молодой и грудастой продавщицей в белом халате, что на станции его солдаты разгрузят железнодорожный вагон с мешками муки для булочной-пекарни. Видно, не только одни мешки с мукой были у неё на уме, если она так и тёрлась возле сержанта.
В это время Зайцев пытался прочитать письмо, лежавшее в нагрудном кармане его гимнастёрки. Пришло оно по почте сегодня утром в роту. И ефрейтор не успел с ним толком ознакомиться, как дневальный на тумбочке позвал всех строиться на утренний развод. Перед его глазами замелькали строчки, в смысл которых он не сразу вникал.
«Здравствуй, Валера! Может быть, это последнее моё письмо к тебе. Я не удивлюсь, что ты не ответишь на него, на мою новость - не только для тебя. Я встретила его, своего мужчину - одного единственного в жизни. И теперь ничто не препятствует нам с ним на пути друг к другу. Ты думаешь, что это легко - обещать и ждать в этом мире, где мы живём?! Легко выдумывать то, что нет на самом деле?!
Валера, мы живые люди, и с нами в любой миг может быть, что угодно. А на правду не обижаются - ты это знаешь. Свою судьбу ты выбираешь сам - я сделала свой выбор. Да я такая, какая есть, иначе я бы тебя дождалась. Но не обо мне сейчас речь. Я знаю, что такие, как ты - не живут, а выживают среди нас. Ты - добрый! Тебе нужно быть другим, измениться - как, я не знаю. Прости мне мой сумбур, но по-другому я не могу».
- Становись! - скомандовал взводу, появившийся на крылечке булочной-пекарни сержант Мишин.
Зайцев быстро свернул вчетверо листок и сунул его в карман своей гимнастёрки. Через минуту они уже шагали строем - не в ногу - к железнодорожной станции, до которой было четверть часа хорошей ходьбы. Козлов что-то ещё сказал ему на ходу, но Зайцев опять ничего не ответил, обескураженный содержанием письма. Ефрейтор только покосился на своего друга, но ничего не сказал и лишь сокрушённо покачал головой.
3.
С Надеждой, от которой он получил сегодня письмо, они сидели в школе на соседних рядах в классе и не были увлечены друг другом - в то время у них были другие увлечения. Потом, после десятилетки, она поступила в институт, а он не поступил и пошёл работать на ближайший завод, а через полгода "загремел" в армию.
На свои проводы он позвал нескольких человек из их класса, и в том числе - Надежду. На проводах она - или перебрала, или на полном серьёзе - заявила ему, что будет ждать его из армии. И он, обрадованный, в это поверил: стал ей писать, а она отвечать. И вдруг - как обухом по голове! - сегодняшнее письмо от неё.
Но вот течение его мыслей, когда он просто переставлял ноги, было нарушено - они пришли на станцию, на какие-то её задворки. Им показали вагон, обыкновенный, вместительный, какой они должны были разгрузить. И они тут же приступили к работе. Почти под потолок в нём были аккуратно сложены матерчатые мешки с мукой в пятьдесят килограмм весом.
По двое солдат с разных концов - слева и справа - брали и нагружали мешки на толстый фанерный спуск, под который подходил кто-то из солдат, ловивший, носивший на спине и скидывавший их в подъехавшую поблизости грузовую машину, где тоже двое солдат укладывали мешки в ровные ряды. Работа не сказать, чтобы была для них очень тяжёлая, но кто уставал - менялся на время и отдыхал где-нибудь в стороне от мучной пыли.
Через час работы они были все белыми от муки, а через два - с тёмными пятнами пота в подмышках да и на спинах гимнастёрок тоже. Все были такими «красивыми», не смотря на свой срок службы - работа есть работа. Наконец, машина была заполнена, что называется, под завязку. И она, медленно и тягуче урча, тронулась с места.
Последовала команда: «Перекурить! Перемотать портянки! Привести себя в божеский вид!» И, отряхиваясь, солдаты направились в курилку, где, устало присев на скамейку или стоя, закурили. Один лишь ефрейтор Зайцев достал из кармана листок и углубился в чтение. И опять покосился на него ефрейтор Козлов, не теряя его из виду.
«Ты спросишь, а как же единство противоположностей?! Да, мы с тобой разные: не только, что я женщина, а ты мужчина, но и по своим вкусам, наклонностям и предпочтениям. Значит, кто-то в семье будет постоянно уступать. Как говориться, кто-то должен быть и в ней громоотводом. Иначе, эта семья, этот союз, эта ячейка общества, распадётся. Но это голая философия, если она ничем не подкреплена, подкрепить её может только любовь.
Мы с тобою, Валера, не любили друг друга - я это знаю даже по нашим письмам - потому, что, сравнивая вас, двух мужчин, я прихожу к одному и тому же выводу: нам надо расстаться. Да, в первое время тебе может быть трудно, даже тяжело, но, я уверена, ты не будешь мне делать сцен, по крайней мере, в письме. И мы с тобой расстанемся, как друзья-одноклассники, каковыми и являемся».
- Становись! - прокричал взводу сержант Мишин.
И солдаты стали не спеша строиться. Ефрейтор Зайцев задумчиво сложил письмо, положил его в кармашек гимнастёрки и занял своё место.
- Что, Заяц, теперь в роту отдыхать? - спросил его Козлов.
Тот молча кивнул в ответ. И они тронулись в обратный путь.
4.
Через четверть часа взвод уже стоял перед булочной-пекарней и курил. А неподалёку стояла нагруженная ими машина, но никого из них она уже не волновала. Свою работу они сделали, пусть разгружает её кто-нибудь другой после обеда. Внутрь булочной зашёл сержант Мишин. Через минуту-другую он пригласил туда ефрейторов Козлова и Зайцева.
Немного погодя, они вынесли в сумках оттуда и раздали солдатам за работу разные булки: с творогом, с повидлом, с изюмом, с орехами и обсыпные. Что делать: солдаты такая дешёвая рабочая сила. И пока все с устатку уминали за обе щёки эти булки, один лишь Зайцев ничего не жевал, а, достав из кармашка сложенный листок, снова читал своё письмо.
«Валера, напоследок скажу, что сама я жива-здорова! Подружка тут звонила, предлагала мне горящую путёвку. И я не отказала ей. Кончились успешно все экзамены за курс, и я теперь свободна. Сейчас мы с ней на пару отдыхаем в Турции. Страна так себе: гористая, выжженная и разрушенная да ещё мусульманская. Но море хорошее, тёплое, чистое! И поэтому мы с ней каждый день пропадаем на песчаном пляже. Но и там смотри да смотри за солнцем и мажься кремом: как бы не обгореть. Развлечений на любой вкус хватает, были б только деньги и фигура. Я бы тебе больше рассказала, но не знаю - будешь ли ты отвечать на моё письмо».
Вокруг солдаты уже доедали булки. И Зайцев, не дочитав письмо до конца, сложил его и убрал в карман гимнастёрки. Солдаты доставали сигареты и курили, пуская кверху дым. Ефрейтор Зайцев на удивление тоже закурил, задумчиво глядя вдаль. Через некоторое время, когда солдаты уже докуривали, на крылечке появился Мишин и не таким уж громким и решительным голосом, скорее произнёс, чем приказал:
- Становись!
5.
Через минуту они уже тронулись к военному городку, а ещё через несколько минут прошли КПП и очутились в своей части. До обеда оставалось чуть меньше полчаса, когда взвод был уже в родной казарме.
- Ну, что, Заяц, неприятное письмо получил? - спросил его Козлов, - Я за тобой сегодня давно наблюдаю.
- Да как сказать, - ответил тот и неожиданно прибавил, - Пошли со мной!
- Куда это? - поинтересовался он.
- Увидишь и сразу поймёшь - что объяснять!
Они прошли в курилку, где Зайцев достал из кармана гимнастёрки письмо и, развернув его, на глазах изумлённого друга порвал на мелкие кусочки, медленно высыпав его в мусорку.
- Была и нет её, - добавил он.
- Кого? - озадаченно спросил Козлов.
- Мечты, Николай, мечты, - сказал он и горько улыбнулся.
Ноябрь 2017 г.
Боровуха - Москва
Белоруссия - Россия