Адам шагал по вечерним улицам, почти не глядя на дорогу, погруженный в свои мысли. Причем даже он сам не знал, о чем думал, то был поток абсолютно несвязанных, спонтанных размышлений. Его мысли явно не занимала работа, друзья или люди, которых он называл приятелями, но видел лишь раз в жизни. Его не волновало, что он будет делать завтра, как позавтракает, он даже не призадумался хоть на минутку, как будет возвращаться назад, домой, и как вообще сюда зашел.
Мужчина шагал по полупустой улице, изредка встречаясь взглядом с куда-то торопящимися людьми. Порой он оборачивался, смотря им вслед, пытаясь понять, куда и зачем они торопятся, но очень быстро ему становилось все равно. Адам полез в карман за последней сигаретой. Он бросил курить на прошлой неделе, или так ему казалось, но сейчас мужчина был уверен: нет и не было более подходящего момента для сигареты.
Шумный центр мегаполиса остался позади. Его небоскребы, точно кривые зубы, возвышались под уходящим солнцем, казалось, что даже до окраин доносился гул автомобилей, звон велосипедов, топот пешеходов, их разговоры. Порой их дыхание становилось нестерпимо громким, и тогда люди сливались в огромные, бесконтрольные, мешающиеся потоки, льющиеся из ниоткуда и в никуда. Автомобили, автобусы, мотоциклы, совсем редкие вертолеты и самолеты – все это перегружало и так переполненные серые города, но все же являясь неотъемлемой их частью, основой.
Окраины же казались вечно спящими. Тут были такие же магазины, но меньше, такие же автомобили, но заглушенные, такие же банки, школы, кафе или рестораны. Здесь все было таким же, только без лишнего пафоса и шума. Даже люди словно уменьшались здесь, передвигаясь в полудреме, забыв о суете, господствующей над хаосом под тенью каменных обелисков. Маленькое царство покоя и сна.
Адам слышал, как кто-то стучал бутылками молока, кто-то радостно здоровался. Недалеко жужжала неоновая вывеска – искусственная, холодная звезда, пытающаяся безуспешно согреть тихий уголок.
Вдруг резкий порыв ветра и раскат грома вырвали мужчину из меланхолии. Он обернулся. Солнце почти зашло, оставив тонкую оранжевую полоску возле недосягаемого горизонта. В тех кроваво-желтых лучах купалась огромнейший размером туча. Адам сперва спутал ее с наступающей чернотой ночи, пока ярчайшая вспышка не озарила засыпающий небосвод. Мужчина застыл в небольшом смятении – встречаться с ливнем посреди ночи за несколько километров от дома он точно не хотел. Адам поднял воротник куртки и пошагал, чуть ускорившись, в поисках укрытия. Мощный порыв ветра взъерошил его волосы, а после он услышал раскат грома, сотрясший вершины небоскребов в нескольких десятков километров от него.
С каждой секундой небесный монстр подкрадывался все ближе и ближе. Мужчина словно ощущал, как мир тихо трясся под ударами яростного ветра и грома. Прошло не больше получаса, когда туча нависла над ним. Дождь начинал легонько стучать по крышам.
Небо разрезала очередная молния, и раскат сотряс разбуженные окраины. Вскоре маленькие капли слились в единый грохочущий поток, льющийся нескончаемым водопадом из небесной бездны. Адам, недолго думая, запрыгнул в первую же дверь с вывеской “Бар”.
То заведение было самым обыкновенным заведением, какое можно встретить в отдалении центра – маленькое, компактно заставленное, душное. Круглые многочисленные столы располагались плотными неровными рядами, стулья стояли настолько тесно, что непроизвольно возникал вопрос: как сидящие могли дышать? Напротив двери у противоположной стены растянулась барная, уставленная стаканами, рюмками, с пивопроводом на четыре краника стойка. В дальнем углу по правую руку от входа находилась круглая, довольно тесная сцена с красными, покрытыми черными горелыми пятнами шторами.
В помещении стоял едкий сигаретный запах, и мимо медленно проплывали серые облака дыма. В помещении было безлюдно, если не считать одинокого гитариста, сидящего прямо посреди трухлеющей сцены. Он был одет во все черное. Старые, черные, потрескавшиеся туфли еле заметно отбивали ритм, черные штанины покачивались от тех движений. На черной рубашке в тусклом свете виднелось мокрое пятно, а из-под расстегнутых трех верхних пуговиц виднелась цепочка с большим крестиком. Его длинные черные волосы свисали до ремня и тихо качались в такт мелодии. Длинные, кривые пальцы ловко бегали по грифу старенькой гитары, извлекая из струн тихий, импровизированный блюз. У него под стулом стояла мутная бутылка бурбона с полустертой этикеткой.
Адам направился к бару, поглядывая на музыканта. Он постучал стаканом по блестящей поверхности стойки, о никакого ответа не последовало.
- Рано еще, - донеслось со сцены, когда Адам вновь поднял руку со стаканом.
Голос мужчины был низким, прокуренно-хриплым. Посетитель, оставив стакан в покое, приблизился к играющему. Гитарист поднял голову, показав один болезненно-красный глаз, другой скрывался за засалившимися волосами. Его лицо было бледным, морщинистым, с короткой, седой щетиной. Он выглядел уставшим, возможно, от жизни. Музыкант держал в уголке рта сигарету. Дым явно раздражал его нос и глаз, но мужчина стойко терпел.
- Вы мне чем-то Килмистера напомнили, - сказал Адам, бегло осмотрев собеседника.
- Ага, только я симпатичней, - улыбнулся тот желтыми зубами. – Рано вы пришли. Да и, если честно, вам сегодня может не понравиться.
- Переживу. Здесь точно лучше, чем снаружи.
- Мда, - прохрипел гитарист. – В это году буря особенно сильна. Всем может даже мест не хватить.
Адама последние слова немного смутили, но он решил не обращать внимания.
- У вас сегодня вечер блюза? – поинтересовался посетитель.
- И его тоже, - кивнул гитарист. Остывший пепел устремился вниз, часть его лежала на полу, а часть – исчезла в волосах. – Присаживайтесь, послушайте, все равно нечего делать.
- Может, вам лучше порепетировать в тишине?
- Мне не нужны репетиции. Если играю, то всегда для кого-то.
- И для кого вы играли, пока я не появился?
- Для Господа, - ответил гитарист, дотронувшись до креста под рубашкой.
- Он же любит джаз, - ухмыльнулся Адам.
- Потому что не знает, на что действительно способна гитара.
Адам вновь ухмыльнулся и расположился за ближайшим столом. Гитарист опять опустил голову, дав волю импровизации. Из-под струн полился насыщенный, неукротимый блюз. Он плавно распространялся по темному накуренному помещению, заполняя щели, смешиваясь с дымом. Атмосфера медленно тяжелела, музыка словно сгущала пространство. Гитарист слегка покачивал головой в такт. Вскоре мужчина запел своим низким, хриплым голосом. Адам, как ни пытался, так и не смог понять, о чем была песня. Однако все же он был восхищен и, когда гитарист закончил, поднял руки, чтобы пару раз хлопнуть.
- О чем она? – поинтересовался он все же.
- Что? – гитарист словно был полностью поглощен игрой.
- О чем песня? Она немного… - Адам пытался подобрать слово. “Непонятна” – оно явно не подходило.
- Абсурдна, - продолжил за него мужчина. – Я бы сказал так. Ровно на столько, насколько история, лежащая в основе.
- Так, о чем же она?
- Хм, - протянул собеседник, поддев струны ногтем. Он призадумался на пару мгновений, а потом снова начал играть, но теперь уже балладу. – Вы наверняка знаете об одном чернокожем, который чертовски хорошо играл блюз, будучи ранее полным олухом в этом деле, что про него стали говорить, будто он сговорился с самим нечистым? Он это сделал, чтоб доказать всем, что он лучший.
- Ага, - кивнул Адам, - только никак не вспомню его имя.
- Это не важно, эта история не о нем. Вернее… не только о нем. Быть может, и не было ничего подобного, быть может, лукавый здесь не при чем. На эту историю нужно смотреть иначе, - гитарист замолчал, ритм мелодии ускорился.
- И как же? – спросив Адам, не дождавшись, пока тот решит продолжить.
- Почему блюз? – спросил вдруг музыкант.
- Я… не знаю…
- Тут кроется главная мысль, - мужчина поднял голову, жутковато улыбнулся, а потом вновь опустил глаза на гриф. – Почему именно импровизация чернокожих, виртуозная, не спорю, играет главную роль?
Быть может, Адам знал ответ, но все равно позволил жутковатому гитаристу продолжить:
- В легенды нужно всматриваться как можно глубже, - сказал тот. Понимаешь, ты можешь сколько угодно протестовать, страдать от неразделенной или утерянной любви, рассказывать о своем несуществующем богатстве. Ты можешь ныть, нажираться у всех на глазах и выпендриваться, но никогда не будешь на равных с теми, кто играл настоящий блюз. Понимаешь?
Адам растерянно кивнул.
- В этом вся суть. Блюз – музыка боли, блюз – музыка грусти, блюз – музыка жизни. И пусть его яркое звучание не обманет тебя. Не правда ли, это великолепно? Чернокожие впервые одевались в смокинги, брали гитары и пели о том, что их волновало не один десяток лет. А один из них решил стать лучшим, во что бы то ни стало. Но главное не то, что он решил, а то, что он стал. Можно долго спорить о цене, но частенько результат бывает важнее методов.
Гитарист ударил по заглушенным струнам и опустил правую руку.
- Но… - смутившись, заговорил Адам.
- Да, да, - опять перебил его мужчина. – О чем именно моя песня я так и не рассказал. Но позволь мне еще кое-что добавить. Блюз – музыка для тех, кто сгорает от желания что-то сказать. Я это понял не сам. Как-то я встретил одного музыканта. Он играл блюз, как я сейчас, он спел мне, и его песня пробрала меня до глубины души. Он сгорал от желания рассказать о своих страданиях. И страдал еще больше от того, что его никто слышал. До меня. Когда я его услышал, то не понял, что он пытался мне рассказать, как и ты сейчас. Но он тогда смог снять с себя эту ношу. Как и я сейчас…
Гитарист вдруг глянул прямо в глаза Адаму, задержав на нем взгляд, отчего тому стало совсем некомфортно. После он аккуратно положил гитару рядом со стулом и спустился со сцены.
- Спасибо тебе, - прохрипел музыкант.
- За что? – удивился Адам.
- За то, что выслушал. Теперь я могу выдохнуть, - он хлопнул собеседника по плечу и направился к выходу.
На улице все еще бушевала гроза, но мужчину это не волновало. С открывшейся дверью в помещение вошел холод. Дождь заливал сухой пол, вмиг создавая небольшие лужицы. Сильный ветер стучал дверью и подхватывал черные волосы музыканта.
Гитарист улыбнулся, когда молния пробежалась по взбесившемуся небосводу, сделал глубокий вдох. Он взглянул на Адама в последний раз, попрощался с ним жестом, напоминающим небрежную армейскую честь, и нырнул в темноту.
Адам остался в тишине и одиночестве. Некоторое время он смотрел на закрывшуюся дверь, переваривая недавнюю беседу. Ему вдруг жутко захотелось выпить. Бармен так и не появился, поэтому Адам, перепрыгнув за стойку, выбрал полную бутылку текилы, бросив рядом с кассой несколько крупных купюр, а потом пошагал к сцене.
Почему-то у него в голове ноты складывались в блюзовую мелодию. Это должно было бы удивить Адама, ведь он ничего не знал не только о блюзе, но и о музыке в целом, однако мужчина позволил мелодии захватить его разум.
Он поднялся на сцену, сел на стул с гитарой, поставив бутылку рядом. Теперь на мелодию накладывались незамысловато рифмованные строки. Но проблема была в том, что он и сам не мог полностью понять их, но точно знал, о чем те строки. С их помощью и с помощью музыки он расскажет обо всех своих проблемах. Осталось лишь найти слушателя.
Пальцы легли на струны, и помещение вновь наполнилось блюзом.