Я тщательно вырезал из консервной банки заготовку, из которой собирался смастерить наконечник для стрелы, когда Чикин переступил порог нашей хаты. Я сначала подумал, что это зашла мать и попытался спрятать свои поделки - мать уже не раз давала мне чертей, что затупил ножницы.
Чикин это не фамилия, а кличка, от слова "чекист". Группа ребят-подростков, среди которых Чикин верховодил, придумали себе клички из советской символики - чекист, ЦЕКА, Кацо и другие, которые, как ни странно, прижились, вытеснив прежние, не слишком благозвучные прозвища.
При этом чекист трансформировался в Чикина, цекА в цЕку с ударением на первый слог "Кацо" так и остался без изменения.
В селе было много одинаковых фамилий, учитывая то, что и у имен не было разнообразия, случались полные тезки даже на одной улице, когда сходились и фамилии, и имена, и отчества. Как тут обойдешься без кличек?
"Не хочешь ли пойти с нами на Бабкину гору за семечками?", - спросил Чикин. Хочу ли я? Хочет ли птица летать?
"Шас, сумку возьму",- ответил я, стараясь, чтобы мать не заметила этого действия. Но она заметила.
- Куда? А картошка?
-Мам, потом!, - воскликнул я и, схватив сумку, выскочил за дверь. Дело в том, что шла вторая половина лета, а огород почти весь был засажен картофелем, уборка которого была самой трудоемкой и ненавидимой детьми работой. Родители были заняты другой работой, и по утрам отец или мать выкапывали несколько рядков картофеля, а мы, дети, должны были за день день их выбрать. Детей было много, каждому поручалась уборка нескольких рядов, в зависимости от возраста.
Так или иначе, я догнал Чикина и мы зашли на соседнюю улицу к Ване Кизилову, по кличке Ваня-поп. Ваня был сиротой, воспитывался богомольной бабушкой, которая часто ходила в церковь и брала малолетнего внука с собой. В результате, Ваня нас, никогда в церкви не бывавших, развлекал тем, что привязав к веревочке консервную банку, клал в нее паклю, поджигал и размахивая веревочкой с банкой, как поп кадилом, бормотал что-то вроде молитвы.
Вскоре, забава эта была забыта, а кличка Ваня-поп осталась.
Впрочем, знание молитв Ване мало помогало, он с трудом осилил три класса просиживая в каждом по два-три года и в четвертый класс бабушка его не пустила -хватит штаны протирать, иди работать. Ваня был хоть худым, но высоким для 14 летнего подростка и его охотно брали то подпаском, то подсобником в строительную бригаду, что свою роль сыграло, когда он стал взрослым, основным занятием в его жизни были штукатурные работы.
До Бабкиной горы было около 6-7 километров. Почему ее так назвали, история умалчивает, но всем она была известна под таким названием. И никакою горою она вовсе не была, к ней вела горизонтальная дорога, а потом местность полого опускалась к хутору Богатому, который лежал на 150-200 метров ниже. Вот по отношению к нему она казалась, да и была горою.
Надо сказать, что окрестности вокруг нас были с довольно разнообразным ландшафтом, равнинные участки засевались зерновыми культурами, косогоры к многочисленным небольшим речкам использовались под пастбища, низины вдоль речек отводились под овощные культуры, а на Бабкиной горе сеяли вручную подсолнечник, уклон местности не позволял применять сельскохозяйственную технику.
Вот туда и лежал путь трех Иванов - Вани-попа, Вани Чикина и Вани-пани, такая кличка была у меня, потому что отца звали Павел. Чикин был моложе Вани Кизилова на год, ему было 13 с половиной лет, но он верховодил, ну, а мне только что исполнилось 10 лет, я был "слабым звеном". Я дружил с Чикиным и во всем глядел ему в рот, но что он находил в дружбе с малявкой, трудно было понять. Но он таскал меня с собой на все мероприятия, на рыбалку, на сбор диких абрикосов в сезон, на бахчу и за виноградом осенью по ночам, и вот, днем на охоту за семечками подсолнечника. Так уж повелось при советской власти "все вокруг колхозное, все вокруг мое."
Надо сказать, что мать строго-настрого запрещала мне совершать набеги с пацанами на соседские сады и огороды, а на то, чтобы мы что-нибудь принесли с колхозного поля или огорода, закрывала глаза. Ванина улица была крайней, дальше шел крутой спуск к речке, которая была шириной в полтора-два метра и глубиной чуть выше щиколотки. На небольшом расстоянии друг от друга сооружались из камней небольшие плотины, чтобы поднять уровень воды на 15-20 см, это нужно было для того, чтобы в воде замачивать снопы конопли, которые назывались "замашки" .
Сейчас мало кто знает, что было время, когда мы и не слышали про наркотики, хотя на огороде каждой семьи выращивалась конопля. Ее применяли для производства домотканной одежды. Каждой семье был отведен кусок речки, где замачивались стебли конопли, чтобы можно было легко отделить ость от волокна , из которого потом делали пряжу и ткали полотно. Рубашки, сшитые из него, хоть и выглядели грубоватыми на вид, зато одновременно были и достаточно теплыми, и хорошо "дышали", в них никогда не потели. По камням мы и перешли речку, чтобы отправиться за семечками.
Дальше, через полтора-два километра на пути лежал пруд, называвшийся "Лягушевка", потому что по вечерам оттуда доносился слаженный хор лягушек, слышимый за несколько километров в селе. Но пруд, несмотря на название, был большой и глубокий, шириной метров 200 и длиной около километра, с песчаным дном, на котором никогда не было тины. Это было любимое место отдыха сельчан в летнее время. Семьи были большими и старшие братья и сестры, прихватив с собой выводок младших, отправлялись туда. Можно этому не верить, но некоторые малыши с пяти лет умели плавать, лично я этому научился в дошкольном возрасте.
Сейчас этот пруд в аренде, допускают туда ловить рыбу только за деньги, а купаться, вообще, запрещено. Капитализм, которому так завидовали диссиденты, вступил в права.
Конечно, мы в нем искупались и отправились дальше. Дорога шла вдоль лесополосы, засаженной деревьями и кустарником, среди деревьев была и кульга, так у нас называют дикий абрикос. Но сезон на них уже прошел, пик промысла начался месяц назад, а закончился недели две назад. Лесополоса была пограничной и разделяла земли нашего колхоза и колхоза соседнего села. Бабкина гора принадлежала соседнему селу и ее колхозу.
Примерно на полпути мы неожиданно наткнулись на дерево, полное абрикосовых плодов. Они были крупные и сочные и мы принялись набивать себе животы. Видимо, дерево запоздало с созреванием и плоды созрели, когда уже сезон закончился. Наевшись до отвала, решили облегчиться, мы с Чикиным, как люди продвинутые, перешли лесополосу и углубились в посадки созревающей кукурузы, Ваня-поп культурно присел на зеленую травку на обочине проселочной дороги. Увидев сие, мы упрекнули его, сам, мол, и вляпаешься. "Да, ну-у" недоверчиво протянул Ваня и мы отправились дальше.
Наконец, лесополоса закончилась, а от нее до посадок подсолнечника было метров 100 открытого пространства, впрочем, заросшего бурьяном, в котором я мог бы скрыться с головой, но не ребята, который были на голову выше. Поэтому, не выходя из лесополосы, мы обсмотрелись, нет ли в засаде объездчика. Даже с расстояния были видны головки подсолнечника диаметром не меньше 30 сантиметров. Значит и семечки в шляпках должны быть крупные. Крадучись, мы пересекли открытое пространство и углубились в посевы подсолнечника. Нужно было выбрать наиболее крупные и спелые шляпки, осторожно открутить их от стебля и порушить семечки в сумки. Объездчик, не сможет нас увидеть, но может услышать шум и подкараулить на выходе из посадок.
Поэтому, набрав сумки, мы стали осторожно пробираться к краю поля. Не заметив никакой опасности, стали пригибаясь, пересекать открытый участок, поминутно оглядываясь. Впрочем, я ничего не видел и надеялся на более рослых товарищей. Уже на подходе к лесополосе, самый высокий Ваня Кизилов, вроде бы заметил, как из другой лесополосы, которая была по отношению к нашей под углом в 90 градусов, проскакал объездчик и скрылся в низине. Но видел ли он нас? Подождав с краю лесополосы, где были гуще кусты и не заметив никакой опасности, прижимаясь к лесополосе, мы двинулись дальше.
Так мы долго шли и вдруг, Ваня-поп наступил на кучу, которую сам и наложил, босой ногой, летом мы ходили только босиком. Возмущению его не было предела: "Ды, какая ж это курва наклала, ды, чтоб ему жопа отвалилась" Мы с Чикиным чуть не попадали от смеха. "Да, это ж твоя работа!", - "Не может быть!",- не верил Ваня. Но мы показали, ему абрикосовое дерево, которое обнесли.- "Правда-а", - протянул Ваня, с остервенением вытирая ногу о траву. Обсуждая это веселое приключение, мы потеряли бдительность и перестали оглядываться.
Когда лесополоса закончилась, кто-то из нас увидел, как метров за 300-400 от края, прижимаясь к деревьям, едет объездчик на белой лошади. Этого объездчика мы хорошо знали, хотя он был из соседнего села, но белая лошадь была только у него. Он был самый свирепый из объездчиков в округе и многие из детворы носили следы его арапника. А мы уже в 100 метрах от лесополосы. По счастью, в 10 метрах от дороги была скирда соломы и, прикрываясь ею, мы попрятали сумки в солому и изо всех сил ринулись в лесополосу навстречу объездчику. Он заметил нас, когда мы были уже в десятке метров от края, а он метрах в 20-30. Он пришпорил лошадь, но мы уже заскочили в крайние кусты и затаив дыхание, присели на землю.
Тут же возле нас остановилась лошадь, и он привстав на стременах, вглядывался в кусты поверх наших голов. Нас защищала только крона куста, а нам снизу на фоне неба хорошо была видна белая морда лошади и красная объездчика. Не зря у него была кличка "красненький". Ничего не заметив, хотя мы были у него под ногами, он тронул лошадь и стал объезжать наш куст с противоположной стороны. Это нам дало несколько секунд выигрыша, которые ему бы понадобились, чтобы развернуть лошадь меж двух кустов. Мы выскочили и, пробежав 20-30 метров, заскочили опять в лесополосу, надеясь, что он не успел засечь, в каком месте мы спрятались.
Мы боялись, что он спешится и полезет в лесополосу нас искать, но он начал курсировать верхом по дороге мимо предполагаемого места нашей отсидки с криками: -"Хлопцы, хлопцы, не бойтесь! Хлопцы, не бойтесь!"
Интересно, а для чего он, таясь, преследовал нас несколько километров, наградить что ли? Через некоторое время крики смолкли, но мы не высовывали носа из лесополосы, опасаясь, что он затаился в засаде, ожидая этого.
Кроме этого, он мог спуститься к пруду и подкараулить нас там. Не знали мы и того, догадался ли он поискать наши сумки в скирде, если успел заметить, что в лесополосу мы заскочили без сумок. Между тем, начало смеркаться. И вдруг мы заметили, что с куста, находящегося от нас в полутора метрах стала, извиваясь, спускаться змея. Это несомненно была гадюка, так как мы знали, что ужи и полозы на деревья не забираются, а других змей в наших краях не водится. Гадюк, которых в наших местах называют казюлями, мы боялись еще больше объездчика, и выскочив из посадки бросились в сторону хутора "Тугулучок", который образовался еще при Столыпине.
В лучшие годы там было 30-40 дворов и даже начальная школа, но постепенно почти все жители переселились в село, никаких перспектив жить на отшибе при колхозном строе там не было. Но еще 2-3 двора к тому времени оставалось, и в одном из них жил как раз двоюродный дядя Вани Кизилова, парень лет 25-30-ти. К этому дому мы и отправились. Пересидев там и обменявшись впечатлениями, решили возвращаться назад, нас волновала судьба сумок с семечками. Но тут Чикин решил послать меня на разведку, чтобы я проверил, нет ли там в засаде объездчика и целы ли сумки.
"Ты маленький, тебе ничего не будет!" увещевал меня Чикин, пытаясь отправить меня. Но к этому времени вовсю сгустилась тьма, а темноты я боялся больше объездчика и подзатыльника Чикина, который сгоряча дал мне старший друг за непокорность. Но так как я уперся, пришлось идти всем троим. Никого ни около скирды ни на пруду уже не было, сумки наши оказались на месте и мы отправились домой. А картошку на следующий день я выбрал двойную норму, обещания матери надо выполнять.