Он сидел в предбаннике на скамеечке устланной новым половиком. Ноги были опущены в шайку, от которой исходил крепкий запах можжевельника. Это уже превратилось в традицию. Каждый раз, возвращаясь из поездки по Чуйской тропе, Иван парился в бане. В долгие версты пути не до того, а вот по прибытии домой, отводил душу. Парился неистово до исступления, не жалея ни воды, ни веника.
Сруб делал сам. И место выбирал. Подгонял каждое бревнышко, чтобы душа радовалась.
Домашние знали его слабость и терпеливо дожидались, когда он усладит душу. Жена суетилась по дому, готовила праздничный ужин. Встретить кормильца нужно, как положено. А он запаривал в шайке привезенные с гор ветви целебного дерева и подолгу сиживал, вспоминая, что произошло в пути и насколько выгодной оказалась поездка на ярмарку. От тепла и аромата уходила из тела болезнь, активно двигалась кровь по жилам и чувствовалось укрепление организма. Как новенький выходил после бани хозяин, так ему помогала хвоя дерева, священного для алтайских народов.
Во время этого сидения, чего только не передумал Иван. Сегодня вспомнилась вдруг молодость и начало его купеческой кампании. Первая поездка на ярмарку на реку Бураты в Чуйской степи. Молодой и горячий, считал, что торговля дело простое – купил за одну цену, продал дороже. Загорелось ему с купцами-чуйцами прогуляться с товаром до границы китайской, да не все так просто складывалось. Но после долгих колебаний напросился- таки к опытному купцу в провожальщики, и заодно упросил дозволения, своего товара прихватить. По глупости хотел сразу на августовскую ярмарку «Калан» попасть. Там товар в долг взять возможность предоставлялась. Она так и называлась – торговля в долг. Отговорил его Григорьевич сразу брать на себя непосильную ношу и посоветовал попробовать себя в деле на первой – июньской – «Черю-Кельды», когда китайское войско для поклонения к священному дереву приходило.
Первый товар выбрал сам – спички и масло конопляное. От них самая выгода ожидалась при продаже. Конь один, верный и послушный, любую команду хозяина выполнял, не задумывался. Хоть невысок да крепок, ведь такие в горах сподручнее, как говаривали бывалые люди.
Однако главная задача у него заключалась в доставке хозяйского груза. Колготился целыми днями, собирая и снаряжая караван. Одним туманным утром переправились через Бию и тронулись в путь. Все было в диковинку. Река Катунь, что в горах путь себе проложила, первые горы, подпиравшие головами небо. Все примечал Иван да запоминал – не век ему в прислужниках ходить, и свои караваны поведет.
Ночевки средь камней запомнились, холодом гранит отдавал, по полночи у костра сидели. Боязни диких зверей не было, народу много и все с оружием. Лихих людей давно уж на тропе этой не было. А вот места интересные встречались. Добрались до Хабаровки и от нее все в гору тропа забирать начала, на перевал значит. Дьал-Меку (Вечная грива) нарекали местные люди это трудный отрезок пути. Его потом Семинский назвали. Лесу на горе много, в основном кедр попадался. Орехи он уж знал и пробовал.
В этот раз они его обошли. На горе Сарлык снег лежал, в низинах тоже все бело от сугробов. Хребты в одну точку сходились и речек великое множество отсюда начало брали. Долго поднимались, да еще более опасным спуск оказался. Груз все норовил вперед скатиться, на голову лошадям. Только и смотри да поправляй заднюю подпругу.
Дальше дорога попроще оказалась, лощинами между гор шли. Добрались, наконец, до другого перевала большого. Этот пониже первого оказался, да дивно извилистая тропа была. Впереди лошади идут вправо и вверх забирают. Дойдут до определенного места поворачивают в обратную сторону и опять двигаются до поворота. Посмотришь вверх, диво-дивное, караван извивается как ленточка. А все одно – вверх поднимается. В лоб взять такую гору нельзя, нет сил у лошади. 34 крутых и опасных поворотов при подъёме насчитал. Красота неописуемая. И название у перевала Чике-Таман, то есть маленькая ножка или подошва. Здесь коней, конечно в поводу вели, верхами в седле не усидишь, тюки с товаром за дерева и камни цепляются.
Прошли день до вечера и оказались на скалах у Катуни. Название необычное – бом. Это значит скала, которая обрывалась прямо в реку. Здесь другой обычай заприметил Иван. Подошли к утесу, проход высоко в камнях теряется. Проводник, что первым шел, коней оставил и налегке ушел вперед.
Опаска возникла, случилось что?
- Шапку понес.
Зачем шапку и куда? Оказалось для того, чтобы в труднопроходимом месте не встретились караваны, купцы уходили вперед и за трудным участком шапку на дороге клали. Чтобы встречный видел – тропа занята и не шел навстречу. Этот способ и он потом не раз применял. Вскоре остановились, разгружать коней начали и налегке перевели через узкое место на скале. Иначе конь прыгает с камня на камень, задевает боком за выступ и падает вниз в белую пену реки. Не скакуна тебе, не товара.
Груз брали на плечи и переносили на себе. Упираться приходилось очень серьезно. Лезешь вверх, кровь толчками в голову бьет, руки саднит о камни. Все круче и круче, а внизу Катунь полощется. Того и смотри с тропой расстанешься, ослабеют руки, опору потеряют и полетел. А вниз идешь, груз тянет, ноги в щелях между камнями проваливаются. Только бы не сломать, горя не оберешься. А принес груз, сложил и вновь вверх поднимаешься. Другую ходку делать надо. Умаялись все караванщики, да хоть лошади отдохнули.
К бомам и на реке Чуе вышли. Продвинулись дальше и оказались в степи Курайской. Местные говорили, для пастбищ равнина эта используется. И правда, кругом трава, невысокая да обильная. Лошадям раздолье одно. А уж когда в Чуйскую степь вышли, конец пути увидели. Ровная как стол, на большой высоте, а кругом все горы белогривые, тут и до китайской границы недалеко. Июнь холодный здесь, но самое главное все трудности пути закончились. Палатки белые поставили в ряды, а монголы голубые, чтобы издали видно, кто и где торгует.
Григорьевич учил торговле. Не жадничай, людям улыбайся и приветлив кажись. Сам товар будешь брать, торгуйся, но не упорствуй. Чаем да шкурками сурка в обратную дорогу снарядился.
Второй раз в августе в кредит товара набрал со знанием дела. А к рождественской ярмарке – «Шаланга», уж капитал начальный сколотил и свой небольшой караван повел. Оказался смышлен и удачлив. Трудности встречались, но преодолевал их с упорством человека поставившего себе цель.
Взял в руки деревянный ковш, зачерпнул горячей воды и подлил в шайку. По предбаннику распространился запах хвои. Стало на душе спокойно от понимания - наконец дома. Вспомнилось, как отогревался один раз после пурги в горах.
Ох, и попали тогда в переделку. Сколько лет коней ведет по горам, уж свыкся с жизнью такой – полгода в пути. Всякое повидал, а тут… В шестой или седьмой переход поняли все прелести снежного заряда на перевале. Начался он ледяной крупой, с порывами. Кони повернулись к ветру крупом и стояли, пряча голову, уши и глаза. Пороша эта сыпала и сыпала. Назад возвращаться поздно было. Пока пережидали, замело все. Кони дороги не чуяли и пришлось идти впереди. Снега в иных низинах по пояс насыпало, а в одном месте провалился с головой. Дышать было нечем, снег набился в легкие, перехватил горло. Думали, замерзнут, но друг на друга посмотрели уже внизу и смех разобрал. Лица красные, шубы мокрые насквозь, сверху коркой льда покрываться начали. Бороды и шапки в один сугроб на голове образовались. Хорошо, в темноте вышли на аил знакомого алтайца, там и отогревались. Даже не заболели после такой передряги.
А морозы в Чуйской степи. Один год ярмарка Рождественская три дня стояла, торговли никакой не было. Пришел с гор мороз, да с ветром. Земля потрескалась, говорят, такое в шестидесятиградусный мороз происходит. Степь вся словно морщинами покрылась, в глубину стужа пошла. А по открытому месту ветер гулял, палатки срывал. Народ отогревался в аилах, а вот лошадям лихо пришлось. Вспомнилось тогда, что место это Кош-Агач называется. Монголы селение именовали «Хашаа-Модон», что в переводе на русский язык буквально означает: «хашаа» - двор, «модон» - лес, лиственница, т.е. дворы среди леса, или дворы среди лиственниц. Откуда здесь лес, как на столе все открыто, а по-киргизски значит:
- Прощай дерево!..
Действительно прощай. Еле выбрались тогда со степи этой.
Трудными были и переправы. Потоки водные, в горах своенравны. Такую с кондачка не возьмешь. Малые реки вброд на лошадях преодолевали, на крупных к переправам шли. А у реки приходилось распрягать и груз в лодки, а лошадей в поводу вплавь. Тяжело приходилось скотине, да доля ее такая.
Он прикрыл глаза и задремал. И по дуновению ветерка не услышал, а почуял скорее, как пришла жена. Она убрала в сторону шайку и вытерла полотенцем ноги. Подала чоботы.
Надо будет ей сразу отрез шелка вручить в подарок. Любит яркий материал. Дочерей и сына успел одарить, а ей приберегал до праздничного ужина. При всей семье подносил, торжественно. Дети видеть и знать должны, что мать в доме - хозяйка.
От этих мыслей стало легко и просто на душе. И он окончательно ощутил себя дома.