Воинник

 

                Киносценарий
                (По мотивам романа А.В.Самоварова)


В центре кадра — Московский Герб (к примеру, из Титулярника 1672 года). Затем сквозь него медленно проявляется, до полной отчётливости, впечатляющий вид на московский Кремль конца XV, начала XVI веков, в погожий, солнечный день. Слышится торжественно–радостный звон колоколов, постепенно стихающий.
Одновременно звучит голос диктора:

«Пятнадцатый век для России знаменуется подъёмом независимости и усилением мощи Московского Царства. Москва умело использует ослабление татарской Орды и выводит Россию из состояния её вассала на широкий путь своего исторического самоутверждения»...

Изображение Кремля сменяется картой Московии XV века и сопредельных ей земель. Тот же дикторский текст комментирует пунктирную динамику расширения Московской Руси:

«К началу шестнадцатого столетия почти вся территория Древней Руси, за исключением части, захваченной Польшей, входит в состав нового Русского государства. В 1514 году Московский государь Василий Третий отвоёвывает у Великого княжества Литовского исконно русский город Смоленск»...

На экране — ясное небо. В нём, крупным планом, парящий орёл. Камера планирует вниз, попутно фиксируя культурно–географический ландшафт: густые леса, а средь них — вотчинный двор с теремом, хозяйственными постройками и садом, обнесённые высоким тыном. Неподалёку речка с протянувшимися вдоль неё крестьянскими избами. За речкой луг, по которому скачет мальчик на коне. Задрав голову вверх, он смотрит на орла. Возможно, что-то кричит. Чуть позади бежит собака (большой волкодав). Экранное изображение иллюстрирует окончание закадрового текста:

«Однако далеко не все русские дворяне, живущие под поляками и литовцами, решаются бросить усадьбу и землю свою и отъехать под руку Московского Великого князя. Многие из них остаются в Польско-литовском государстве».



                На экране титры: Часть первая. Завет.

   

                1521 год.



1

Вотчинный двор Пересветовых. Утро.

Живописная панорама ранним июльским утром. Дворянская усадьба, раскинувшаяся на холме среди старого леса, подле извилистой речушки. Вотчинный двор окружён высоким тыном из заострённых брёвен-стояков. Над дубовыми воротами затейливая крыша.
Посреди холма красуются нарядные бревенчатые хоромы с теремом и раскрашенным, покрытым резьбою, высоким крыльцом, с гребнем и весёлыми петушками поверх тёсовой крыши. Усадьбу видно издалека. Хоромы поблёскивают на восходящем солнце слюдяными окошками с причудливым свинцовым переплётом.
По сторонам господского дома — выстроившиеся людские избы для жилья дворовых слуг, амбары, конюшни с сенником наверху, клети, скотный двор со стойлами и сараями для сена и дров. Невысокий забор отделяет особый двор с гумном и овином для хранения хлеба. За ним небольшой яблоневый сад. На краю усадьбы чернеет закоптелая кузница.
Близ самого берега располагаются бани (мыльни) для холопов — в виде чёрных, покрытых дёрном срубов. Подальше, вдоль речки, тянутся крестьянские избы.
Справа от двора непроходимая стена леса. На его опушке коренастая фигура подростка. Это, идущий привычным охотничьим маршрутом, тринадцатилетний ИВАН ПЕРЕСВЕТОВ.
На нём серая рубаха и порты. Перепоясан кожаным ремнём с тяжёлым боевым ножом на нём.
Обут в летние кожаные сапожки. В руках держит лук. За спиной у него колчан со стрелами.
Лицо его миловидно. Он темноголов и синеглаз. Физически очень развит.
Откуда-то доносится едва слышный топот копыт. Подросток оборачивается на звук и исчезает в высокой траве. Прильнув к земле, он осторожно поднимает голову и с настороженным интересом смотрит на дорожку, ведущую к отцовскому дому.

2

К воротам Пересветова двора подъезжают трое степняков. Бывший впереди остальных выделяется своим обличьем. Это ЗАМУР-БЕК — благородного вида смуглолицый красавец в дорогой татарской шапке и ярких шёлковых одеждах.
Лицом он явно не татарин, в отличие от своих спутников (обычных воинов-татар: плосколицых, с узкими глазами и жидкими бородёнками).
Замур-бек легко выпрыгивает из седла и уверенно барабанит рукоятью тяжёлой сабли по дубовым воротам.

Со двора слышится яростный лай собак, забегавших за воротами.

ЗАМУР-БЕК (гортанно выкрикивает): Эй, эгей, СЕМЁН! (С задорной весёлостью притопывает жёлтым сафьяновым сапожком на высоком каблуке.) Открывай, Замур-бек приехал!

Легко, без скрипа открываются смазанные ворота.
Выходит отец Ивана СЕМЁН без шапки и оружия. Он плечист, дороден, широкогруд и тяжёл. Круглолицый, с русыми кудрями и правильными чертами лица.
Они молча обнимаются и, бок о бок, обнявшись, входят во двор. Оба татарских воина неспеша вводят коней вслед за ними.
Последним проходит Иван, бросившийся к дому при виде нежданных гостей.

3

Двор вотчины.

Ворота запахивает немолодой уже дворовый холоп ГЛЯДЕЛКО.
Он в полотняном зипуне, просторных холщёвых портах и кожаных плетёных лаптях (поршнях) на ногах.

ГЛЯДЕЛКО (удивлённо глядя на Ивана): Иван Семёнович, а вы откудать? Никак татарву успели выследить? Дык, то давнишний побратим вашего батюшки, Замур-бек, к нему наведался. (Усмехается в свою русую длинную бороду.) Чай, и не ведали о таком?..
 
Иван замедляет шаг, слушая слугу, и молча движется за гостями.
Отец в это время поднимается с другом своим на крыльцо хозяйских хором.
Два татарина-воина, пустив коней, плюхаются на спины прямо посередине обширного двора.
Иван неторопливо, по-хозяйски, идёт по двору. Перешагивает через одного из отдыхающих на земле татар и несильно пинает другого в голень.
В глазах у того вспыхивает злоба. Он ощеривает зубы: то ли смеясь, то ли угрожая. Молча убирает ногу.
Иван решительно направляется к чулану, примыкающему к летней светлице.

4

Чулан.

Младший Пересветов внимательно наблюдает за происходящим в светлице сквозь тёсаные доски, отделяющие её от чулана.
Его лоб вплотную прижат к доскам, а колено упирается в тугой мешок с какой-то снедью.

На экране — стремительная череда действий по сервировке стола для дорогого гостя: две молодые, опрятные служанки слаженно, весело и скоро накрывают на широкий дубовый стол.
Одна из них АЛЁНА. Она большегруда. У неё светло-русые волосы и по-русски красивое лицо. Его выражение выдаёт присущую ей фривольность.
Девушки набрасывают на стол белоснежную льняную скатерть, тотчас заполняя его пространство серебряными тарелками, серебряными и оловянными кубками. Выставляют вина в кувшинах. Из глиняных погребных кувшинов достают, выковыривают деревянными лопатками на тарелки, холодную баранину.
Со двора доносятся неразборчивые голоса и треск костра.
В светлице распахиваются резные двери и появляются довольного вида Семён и Замур-бек. Последний с привычной улыбкой на румяных губах.
Иванов отец степенно крестится (двоеперстно) на образа в «красном углу» комнаты.
Замур-бек с невозмутимым выражением лица быстро делает то же самое.

СЕМЁН (с усмешкой): А как же Аллах?
 
ЗАМУР-БЕК (выразительно указывая на икону своими миндалевидными глазами): А это не Аллах. (Подмигивает Семёну.)

Оба по-разному смеются и усаживаются за стол.
Иван в чулане, отпрянув от досок, сглатывает и вновь приникает к деревянной перегородке.
Сквозь щели чулана видно, как побратимы пьют вино. К еде не притрагиваются.
Слышится звучный голос Замур-бека, отчётливо выговаривающего русские слова, почти без акцента.

ЗАМУР-БЕК (улыбаясь): Дело у меня к тебе. (Хитро прищуривается.) Коней торгуешь ещё?
 
Семён сидит с разомлело-доброжелательной миной.

СЕМЁН: Причины бросать-то нету.

ЗАМУР-БЕК: Барыш хороший завсегда не лишний в доме, правда?
Дак мне, Семён, кони мадьярские позарез надобны. Купи их для меня, не продешевеешь...

В чулане Иван отворачивает голову от просвета в стенке. На его лице разочарованно-презрительная ухмылка.
Он бесшумно выскальзывает из чулана.
Рядом Гляделко поворачивает на вертеле над углями баранью тушку. Иван бежит к выходу со двора, сжимая в руке свой взрослый лук.

5

Утренний лес.

Иван пружинистым шагом целенаправленно движется по лесу. Попутно отмечает охотничьим взглядом сломанные лесными зверями ветки. Выходит на поляну и приостанавливается.
Вокруг шумят деревья, волнуются травы на поляне. Лес наполнен разноголосицей звуков его многообразной жизни.
Иван бросается в траву и начинает кататься по ней, оглашая поляну восторженными, радостными вскриками. Перевалившись на спину, отрок глядит в безоблачное небо, где почти недвижимой точкой завис над лесом орёл.
Неожиданно мальчик с воинственным кличем вскакивает на ноги. Молниеносно выхватывает нож. Замирает на секунду, как бы высматривая добычу. Мечет его в молодой дуб. Клинок чётко и глубоко вонзается прямо посередине ствола, задрожав рукоятью стали.
А тем временем Иван прижимается к земле, будто ожидая нападения воображаемого врага. Резко поднявшись, пускает стрелу туда же, куда бросил нож. Стрела впивается впритирку от него.
Через мгновение подросток выдёргивает из своей мишени стрелу и нож. Растворяется в лесной чаще.

6

Двор усадьбы Пересветовых. Полдень.

В кадре — диск яркого летнего солнца. Опустевший двор пересветовской усадьбы. Хозяйственные постройки: амбары, «огуменник», овин, конюшня.
Слуги Замур-бека с физиономиями пресытивших утробу людей лениво играют на земле в кости. Они цокают языками. То ли смеются, то ли ругаются.

На экране: вошедший во двор Иван передаёт Гляделко небольшую тушу добытого на охоте кабанчика. Идёт к студенцу (колодцу) мимо татарских слуг. Посмотрев на них, плюёт в их сторону.

ЗАКАДРОВЫЙ ГОЛОС ЗАМУР-БЕКА (звучит несколько угрожающе): Храбрый русский воин, и охотник хороший.

Крупный план: чуть хмельное лицо Замур-бека, сходящего с крыльца дома. Блестят его чёрные влажные глаза, румяные губы зло улыбаются.

ЗАМУР-БЕК (улыбаясь): А какой ты в настоящем бою, храбрый русский воин?

Иван смотрит на него. В глазах мальчика проскальзывает неуверенность. Он бросает взгляд в сторону отцовского дома. Кладёт правую руку на бедро. Выставляет вперёд левую ногу. С вызовом глядит на спросившего.

ИВАН: А хошь, бек, попробуем?

ЗАМУР-БЕК (цокая языком): Нет, у меня сабля есть, а ты чем драться будешь? (Подмигивает одному из своих слуг, которые, бросив игру, с интересом наблюдают за этим диалогом.)

Татарин спешно поднимается. Отряхивает колени. Снимает у себя с кожаного пояса саблю и протягивает её Ивану.
Тот берёт саблю и оглядывается вокруг. Двор пуст. Своих никого. Только он и степные гости. Поворачивает голову к ордынцу. Сглатывает слюну.

ГОЛОС ЗАМУР-БЕКА: Отдай саблю. Тяжела она для тебя. И удары мои будут тяжелы.

Подросток, словно в ступоре, глядит в лицо Замур-бека...

Кадр размывается.

7

В кадре Иван в возрасте десяти-одиннадцати лет на лужайке яблоневого сада летним днём.                Одет в неброского цвета рубаху и порты. На ногах, вероятно, постолы (гнутые из сырой кожи сандалии). Стоит, опершись рукой на длинную деревянную саблю. Напротив него — массивная фигура ДЕДА ВАСИЛИЯ.
Он весь седой. Лицо в шрамах. Белая борода доходит до мощной груди. Плечи очень широкие. На нём шитая узорами рубаха без ворота. Опирается на две палки для ходьбы.
Чуть в стороне рослый малый лет пятнадцати. Он в синей рубахе, синих портах и серых сапожках. То старший брат Ивана АРТАМОН.
В его руке тоже деревянная сабля. Лицо важное.
Под одной из яблонь — сложенные копья и саадаки (полупустые колчаны и луки). Рядом утыканная стрелами мишень: деревянный щит, прибитый к торчащему из земли стволу дерева.

ДЕД (строго и веско): Не смотри в очи ворога своего, коли тот сильней тебя...

8

На экране лицо Ивана перед Замур-беком. Подросток отводит взгляд от его глаз. Мгновенно приспосабливает к руке саблю и делает ею резкое круговое движение в сторону степняка.
Тот, без труда отпрянув, громко хохочет белозубым ртом. Одновременно обнажает собственный клинок.
Слышится хохот забавляющихся поединком Замур-бековских слуг.
Иван встаёт в боевую позицию. Со всей силы бьёт по татарину. Не дотягивается до него.
Замур-бек, чуть отскочив, мотает головой и делает внезапный выпад.
Иван блокирует, но дрогнувшей рукой. Пригнувшись, ударяет наспех. Прыгает за спину противнику.
Замур-бек молниеносно разворачивается и вновь сталь находит на сталь.

ЗАМУР-БЕК (рубит воздух): И-ии-ех!
 
Иван приседает и, выбросив руку с саблей вперёд, ныряет под руку татарина.
Тот отпрыгивает с некоторым изумлением на лице.

ГОЛОСА ТАТАРСКИХ СЛУГ (одобрительным галдежом): Якши, якши! Молодец, урус!

Игривое выражение лица Замур-бека становится серьёзным. Он дважды уходит от ударов своего юного противника, ответным выпадом минуя его защиту.
Оба раза кончик татарской сабли фиксируется возле горла подростка.
Замур-бек сужает глаза. Неуловимо поворачивает кисть руки, сжимающей клинок. Кистевым ударом выбивает саблю из рук Ивана.
Подросток охает. Отпрыгивает назад, вырывая из-за голенища нож.

ГОЛОС СЕМЁНА: Ванька, не дури!

Иван поднимает голову на окрик отца. Видит спину Замур-бека. Тот, подняв голову вверх, что-то говорит Семёну, стоящему на крыльце со скрещенными на груди руками.
Младший Пересветов в яростном бессилии пускает нож в крыльцо отчего дома. Металл глубоко входит в дерево в метре от собеседников.
Замур-бек делает шаг к этому месту. Видит, насколько сильно застрял нож. Качает головой. Вытаскивает его.

9

Иван с опущенной головой бредёт прочь со двора. Его догоняет Артамон.
Он русоволос, высок, мешковат. Опускает снисходительно руку на плечо меньшого брата.

АРТАМОН (шутливо): Слышим мы звон, вышли поглядеть, а то Ивашка наш бьётся на сабельках с князем-татарином. И так наскочит, и эдак. Дед, и тот вышел, да не долго стоял, махнул рукой и ушёл.

Иван вздрагивает. Останавливается. С горечью смотрит на брата.

АРТАМОН: Ладно, Ивашка. (Взъерошивает ему волосы.) Неча зазря сокрушаться. Се тебе не меня одолевать.
Замур-бек, поди, лучший поединщик в Орде. Против него и тятенька не устоит.

Младший Пересветов грустно кивает в ответ. Разворачивается назад и делает шаг в направлении «сараев для конюшенного покою».
На заднем плане около полуоткрытых дверей одной из конюшен статный молодец, лет двадцати на вид. Это дворовый конюх НИКИТА. Он физически прекрасно сложен.
По-мужски красив, голубоглаз и русобород. По-видимому, наблюдал издалека сцену «шутейного боя». Завидя направляющегося обратно молодого своего господина, предусмотрительно распахивает ворота конюшни...

10

Никита выводит из хозяйской конюшни гнедого жеребца — польского аргамака. На нём узда, а также высокое седло с двумя подпругами и короткими стременами.
Иван лихо запрыгивает на коня. Никита с восхищением и уважением глядит на него.
В глубине двора Артамон что-то объясняет кому-то из дворовых холопов. Оборачивается в сторону брата.

11

Дневной луг того же дня.

Упоённо-мечтающее лицо Ивана, скачущего на коне вдоль реки...

На экране — сказочное (компьютерное) изображение Пересветова Ивана в образе юного воеводы. Он верхом и в боевом облачении, с воеводским шестопёром в руке.
Вокруг него проникнутые ратной решимостью воины.
Он повелительно указывает им на плотную ордынскую массу, ощетинившуюся копьями. Его воины устремляются на врага.
Через миг они победоносно тащат пленников на аркане. Среди них угадывается Замур-бек в своём красном кафтане и жёлтых сапожках.
Победители салютуют своему полководцу...

12

Вотчинный двор Пересветовых. Вечер этого же дня.

Иван всходит по ступеням крыльца, у которого валяются перепившие слуги-татары с осоловелыми глазами. Они рыгают.

СВЕТЛИЦА.

Подросток в дверном проёме комнаты. Он умыт и причёсан. На нём чистая белая, расшитая красными петухами рубаха.
Во главе стола в высоком резном кресле восседает Василий Иванович Пересветов (Иванов дед).
По правую руку от него на удобной лавке вдоль стены располагаются захмелевшие побратимы: Семён и Замур-бек. Рядом с татарином сидит Артамон.
Лавка напротив них, по левую руку от деда, пустая.
Стол ломится от угощений. В частности, присутствует птица, жаренная на вертелах, кабанчик, взятый Иваном на охоте, окорока, меда и вина. Посередине возвышается початый житный каравай.
Дед Василий улыбается младшему внуку глазами из под седых бровей. Пододвигает деревянную чашку, заполненную грудой золотого мёда, на свободное место стола слева от себя.
Замур-бек пристально глядит на Ивана. Широко улыбается.

ЗАМУР-БЕК: Вот он, воин. Вот он, храбрец.

Поднимается с лавки и снимает с пояса свою саблю.
Протягивает её Ивану, остановленному неожиданным к нему обращением.

ЗАМУР-БЕК: Дарю. Вижу, великий из тебя воин получиться может. Рука твёрдая и сердце храброе. А клинок этот из города Дамаска. В бою не подведёт.

Иван смотрит на деда. Тот утвердительно кивает седой головой.
Младший внук бережно принимает клинок. Его сталь бесподобна, а рукоять поражает искусной отделкой.
Подросток кидает на старшего брата вопросительный взгляд. Тот тщательно обгладывает куриное крыло, запивая вином из оловянного кубка. К подарку их гостя совершенно безразличен.
Иван благодарно и с достоинством кланяется Замур-беку. Присаживается к столу слева от деда Василия.

В кадре руки слуги, наполняющего кубки пирующих (в том числе Ивана) вином из кувшина.
 
Кадр затемняется.

... Поздним вечером в светлице продолжается трапеза.
Сальные свечи освещают неярким огнём стол и склонившихся над ним воинов-собутыльников.
Над ними, в темноте «красного угла», лампада на полке высвечивает иконостас. Различимы строгие лики Христа-Спасителя и Богоматери.

ГОЛОС ЗАМУР-БЕКА (за кадром): ... В тех землях многих я всяка дива повидал. Поторговал отменно и со знатью местной дружбу тесную водил.

В кадре — изрядно поднабравшийся Замур-бек. Откидывается
прямой спиной к бревенчатой стене, окидывая взором сотрапезников.


ЗАМУР-БЕК: А что до царя русского, то точно говорю вам: ледащий он, глупый, и ликом своим на таракана похож. И правильно вы, Пересветовы, под Литвой живёте.

ДЕД ВАСИЛИЙ (с угрозой в голосе): Да не от того ли ты русского царя поносишь, что еле живой с Руси ушёл?

ЗАМУР-БЕК: Э! (машет рукой.) Погулял я по Руси, девок красных сколько турецким купцам сторговал.

ДЕД ВАСИЛИЙ (тихо и едко): Такие, сыночек, побратимы у тебя. (Качает головой.)
 
Отец с сыновьями молча смотрят на гостя их дома. Из леса доносится протяжный волчий вой. Во дворе собаки брешут в ответ.

ЗАМУР-БЕК (взвиваясь на своём месте): Ай! Вы на Руси были? Вы царя ихнего видали? У них нет, как в Польше, лыцарей, нет! Холопы одни есть!

ДЕД ВАСИЛИЙ (тихо): А ты, Замурка, не холоп ли Тугай-хана?

ЗАМУР-БЕК (взвизгивая): И-е-х! Шакал последний Тугай-хан! Когда потроха из него вынимать начнут, Замур-бек при таком деле не последним останется!

ДЕД ВАСИЛИЙ: Худо тебе, видать, в Орде, раз по всему свету шляешься. Твоё дело чести на месте сидеть, господину своему верно служить, в походы ходить!

ЗАМУР-БЕК (глухо): Нет надо мной господина.

Залпом выпивает чашу с вином и оглядывается вокруг.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Ну, будя. Поговорили... Проводи меня, Ванюша, ко мне в светёлку.

Младший внук делает порывистое движение в сторону деда...

13

Река близ усадьбы. Раннее утро.

Обнажённый Иван ныряет с мостков в реку. Плывёт. На берегу, у ивовых деревьев его одежда и обувь: серая рубаха, порты, лёгкие кожаные сапожки.
Над землёй стелется туман. Тишину нарушает пение петухов в усадьбе. Выбирается из воды...
Уже одетый вбегает в чащу леса. На поясе сабля в чехле.

14

Дом Пересветовых. Утро.

Семён с Замур-беком и Артамон бражничают в светлице.

Крупный план: самодовольное, осоловелое лицо Семёна.
Возносит кубок над столом, покровительственно глядя на Замур-бека.

СЕМЁН: Быть добру, побратимушка!..

15

Яблоневый сад в усадьбе Пересветовых. Около полудня.

Дед Василий сидит под высокой яблоней на специальной лавке, напоминающей осёдланную конскую спину. Сидит, будто верхом на лошади. К лавке приставлены две его палки для ходьбы. Заботливо чистит саблю. Поднимает голову навстречу подходящему к нему младшему внуку.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Запомнил, Иван Семёнович, каким ударом у тебя басурман саблю выбил?

Иван угрюмо кивает.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Ну-ка, покажи.

Вытягивает в своей богатырской руке саблю.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Вышиби её, како басурман у тебя вышиб!

Внук достаёт свой дамасский клинок, делает движение, резко поворачивая кистью. Металл хрястит о металл.
Дед неколебимо держит в руке оружие и улыбается.
Иван производит повторные безуспешные попытки.

ИВАН (вытирая пот со лба): Не так делаю, дедуль?

ДЕД ВАСИЛИЙ: Так, да не так. (Качает седой головой.) Ну-ка, ты подержи.

Пересветов-младший крепко сжимает рукоять своей сабли. Расставляет шире ноги. Стоит, упёршись в землю с напряжённой спиной.
Василий Иванович поставленным кистевым приёмом легко выбивает саблю из рук внука.

ИВАН (подбиря саблю): Давай, дед ещё.

В кадре скоротечная серия неудачных попыток внука удержать оружие. Каждый раз оно вылетает из его руки.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Смекнул, Ванюша, в чём тут закавыка? Рука слаба у тебя. Подойди.
 
Дед берёт в свои пальцы руку внука. Мнёт его запястье.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Всем ты хорош, ловок и силён не по годам своим. Головой мыслишь, а не просто сабелькой машешь.     Однако ж слабые места у тебя есть. Ты вот на службу воинскую просился. А ну как война, поход? Ведь Замур-бек тебя с двух ударов срубить мог. Для сего удара в кисти руки сила должна быть. Огромная сила!
У кого она пуще — тот и победит. Ну-ка, выбей у меня саблю.

Иван азартно берёт свой клинок (подарок Замур-бека). Делает ложный выпад. Сабли соприкасаются. Наносит кистевой удар.
Василий Иванович продолжает держать в недрогнувшей руке собственный клинок.
Сам же двигает кистью из-под низу и внукова сабля вновь оказывается на траве.

ДЕД ВАСИЛИЙ (ласково): Не кручинься, Иван Семёнович. (Гладит тяжёлой рукой голову внука.) Это дело мы поправим. И через год ты у любого саблю выбьешь. Возможнась, и Замур-бек ея не удержит. Хотя он воин си-ильный!

Иван с надеждой устремляет свои глаза на деда.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Главное ты понял. Кисть должна крепкая быти. А как её такой сделать?
Вот гляди. (Сползает на землю.) Вишь, трава. Ну-ка, сорви оную.
 
Иван дёргает траву, которая вылезает с корнем.

ДЕД ВАСИЛИЙ: А попробуй-ка, сорви так, чтоб без корня вырвалась.

Иван захватывает рукой толстую былину, но сорвать, как просили, не может. Раскручивает её, надламывает, и лишь тогда отрывает.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Гляди, внучок. (Захватывает рукой траву. Рвёт кистью и срывает, оставляя корень нетронутым).

Иван понимающе смотрит на деда, затем на собственное запястье. Переводит на Василия Ивановича недоверчивый взгляд.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Начни с травки, начни. (Кивает головой.) Покаместь лето. А там и чего другое сообразим.

Пересветов-младший смещается в сторону от деда на более удобное для тренировки запястья место.
Дед Василий вдруг поворачивает голову. Рука его опущена на лавку (хочет сесть обратно на неё). Неодобрительно смотрит куда-то. Недовольно крякает.

16

По саду, недалеко от Василия Ивановича Пересветова, гуляют Семён, Замур-бек и Артамон. Лица у всех несут на себе печать обильного возлияния. Артамон идёт следом за побратимами и бессмысленно пялится по сторонам. Икает.
К Семёну подбегает маленькая большеглазая девочка, лет восьми. Это сестра Ивана ЕВДОКИЯ.
Её чёрные волосы развивает ветер, прилепив к юному тельцу белое платье.

ЕВДОКИЯ (бросаясь к отцу): Тятя, тятя!

Семён ласково поднимает её на руки выше головы. Смеётся. Замур-бек оценивающе рассматривает Евдокию.

ЗАМУР-БЕК: Дочь твоя? Выдай её за меня. Табун таких лошадей пригоню, каких у османского султана нету.

СЕМЁН (осторожно опуская дочь на землю): Крошка она, моя Евдокия.

ЗАМУР-БЕК: Всерьёз сватаюсь. Мой род известный, ты знаешь, Семён.

СЕМЁН: Что пустое глаголешь. (Машет рукой.)

Замур-бек впивается глазами в лицо Евдокии. По его щеке проходит судорога. Он резко отворачивается.

ЗАМУР-БЕК: Что дом, что усадьба, что семья. Налетели лихие люди и нету ничего, ни усадьбы, ни семьи. А вот степь...
Она мой дом. Жёны молодые — сколько хочешь. Детей — сколько хочешь. (Смеётся.) Не станет этих — другие будут. А хочешь, я твою Евдокию на своего сына Рашида сменяю! Хороший тебе будет сын и воин отменный. Сколько коней тебе приводить будет. (Цокает языком.) Всё будет делать.

СЕМЁН (настойчиво): Брось пустое баить. Ты не забудь уж, как уговаривались, коней привести.

ЗАМУР-БЕК: Кони есть. А ты мне венгерцев когда добудешь?

СЕМЁН: Пошлю Артамона в Бессарабию, купит он.

Повернувшись, побратимы идут из сада. Ивана не замечают. За ними вразвалку, лениво плетётся Артамон. Вдруг спотыкается и едва не падает головой вниз.

В кадре — сочно-зелёная густая трава...

17

Сад Пересветовых.

Занемевшие руки Ивана упорно рвут неподдающуюся траву. Он сидит на коленях и чуть не плачет от досады.
Василий Иванович, прищурив глаз, внимательно наблюдает за внуком. Улыбается в свою седую бороду. Делает серьёзное лицо.

ДЕД ВАСИЛИЙ (строго): Подойди ко мне, Иван.

Мальчик подходит к деду, пытливо глядя на него.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Присядь-ка рядом и послушай что расскажу.

Внук с готовностью садится на траву рядом с дедом.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Во времена стародавние явился на свет, у боярина одного, сын. Чадом он рос боевитым, навроде тебя. В играх воинских к трудам ратным себя готовил. Может, и длань свою такоже травой-муравой укреплял. (Сдержанно улыбается.)
Жил-был, рос-мечтал. Чаял славу воинника искусного стяжать. (Смотрит на внука.) Пришло время.
И вырос он в богатыря храброго. Стал человеком премного опытным в военном деле. В искусстве ратном ему равных мало было. Защищал Русскую землю мужественно и достойно.
Но не за то, Ваня, его на Руси помнят. Остался он в памяти людской за подвиг особый.
А теперьче слушай, Иван, и внемли! (Взнимает назидательно указующий перст.) По Божиему (крестится двоеперстно) произволению сменил тот воин меч земной на меч духовный. И сделался боярин Брянский Александр Пересвет послушником.

Иван, при упоминании этого имени, вскидывает на деда изумлённые глаза.
Дед утвердительно кивает, продолжая рассказывать.

ДЕД ВАСИЛИЙ: И подвизался против врагов невидимых в обители Живоначальной Троицы, под началом Сергия-чудотворца, игумена Радонежского.
А когда попёр на Русь хан-Мамай с войском несметным, сей святый старец повелел Пересвету и собрату его, бывшему боярину-воину Ослябе, изготовиться на дело ратное.
Тако преподобный Сергий исполнил просьбу великого князя Димитрия, на вере основанную,— чтоб те иноки-богатыри, Богу себя целиком посвятившие, своим мужеством были примером для русского воинства и сослужили б ему великую службу.

Дед Василий приосанивается. Лицо его преображается, обретая величественно-одухотворённый вид.

ДЕД ВАСИЛИЙ: А взамену лат и шлемов приказал им, к их вящей радости, возложить на себя оружие нетленное — схиму ангельского образа...

18

На экране: двор в обители Сергия Радонежского. На фоне монастырского храма преподобный Сергий (в кадре спиной) в ветхой, ушитой заплатами одежде.
Напротив него Московский князь ДМИТРИЙ. Ему тридцать лет. Обликом приятен и мужествен; широк, плечист и тяжёл; волосами и бородой чёрен. У него одухотворённый взор. И там же иноки-воины АЛЕКСАНДР ПЕРЕСВЕТ и АНДРЕЙ ОСЛЯБЯ.
Оба послушника в схимах — островерхих одеяниях из тёмно-синей крашенины с вышитыми на них грубой белой нитью голгофами (Господними Крестами): на челе, на груди, и назади.
Пересвет велик ростом, плечист, красив и статен.
В русой его бороде проступает небольшая седина.
Ослябя чуть старше на вид. Крепкого телосложения, но внешне менее примечателен.
Старец-игумен поручает монахов великому князю.

ПРП. СЕРГИЙ: Вот тебе, возлюбленный княже, мои оруженосцы и послушники, а твои избранники. Иди, иди смело, князь, и надейся на помощь Божию.

Обращается к инокам.

ПРП. СЕРГИЙ: Мир вам, возлюбленные мои во Христе братья! Мужайтесь, яко доблии воины Христовы. Приспело время вашей купли!..

19

В кадре дед Василий, продолжающий свой рассказ.

ДЕД ВАСИЛИЙ (пафосно): И вот настал грозный час битвы, решавшей участь Руси. В самый полдень оба войска сошлись лицом к лицу подле речки Непрядвы...

ГОЛОС ВАСИЛИЯ ПЕРЕСВЕТОВА (Комментирует изображение начала Куликовской битвы. Центр кадра иллюстрирует речь, периферия кадра нечёткая, скрадывает несущественные детали): Вдруг с татарской стороны выехал вперёд на своём коне-великане богатырь огромадного роста, исполинского сложения, страшной наружности. Звали его Челибей Темир-Мурза. Басурман сей начал насмешливо выкликать жертву, суля разодрать её во клочья и разметать по полю...

На экране — гуща ордынской пехоты, раздвигаемая грудью огромного коня с сидящим на нём тучным, дебелым, всадником. Выехав перед своими, он гарцует на буйном, свирепом жеребце, злобно рыча и что-то яростно выкрикивая...

ГОЛОС ВАСИЛИЯ ПЕРЕСВЕТОВА: А русская сторона оскорблённо молчала. К появлению этакого страшилища не были готовы. Русского единоборца — великана, ругателя и насмешника — в запасе не имели.
Томились воины, ожидая, найдется ль тот, кто посмеет принять вызов, ответить по достоинству за всех! Никто не хотел осрамиться сам, а наипаче — всю рать русскую осрамить.
Тут-то из рядов наших и выступил поединщиком схимонах Александр Пересвет. Ответ дать на поношения от дерзкого татарина воинству православному. Простился воин-чернец со всеми своими, да и сшибся с богатырём-Челибеем...

На экране тем временем: Челибей, разъезжающий перед скопищем ордынцев. Рычит, отрыгивая обрывки то ли молитв, то ли ругательств. За его спиной уже похохатывают.
В русском строю наблюдается замешательство. Ратники выжидающе переглядываются, пристыжено озираясь. Напряжение достигает своего апогея.
Но вот облегчённый выдох проходит по русским рядам. Качнувшись, они пропускают вперёд, будто в раздумье выезжающего всадника, в тёмной одежде схимонаха.
Ряды русских словно передают друг другу имя принявшего вызов. Взгляды воинов с надеждой и тревогой устремляются на него.
Пересвет оглядывается, как бы кого разыскивая глазами и не находя. Кланяется.
Хорошо различимо его бледное, взволнованное, но решительное лицо в тени схимнического куколя. Пересвет отворачивается. Выравнивает на весу тяжёлое копьё. Прижимает его локтем к боку. Пускает коня вскачь.
Ордынец явно крупнее своего противника. Он срывается ему навстречу. Они сшибаются. Кони под ними сразу заваливаются и падают замертво вместе со всадниками. Единоборцы лежат недвижимо. Всё происходит в один миг...

20

Крупный план: лицо деда Василия, заканчивающего повествование.

ДЕД ВАСИЛИЙ: А после сечи той, сказывают, князь Димитрий молвил, глядя на бездыханное тело инока: «Смотрите, братья, вот первоначальник битвы. Не будь Пересвета, многим из нас пришлось бы испить чашу смерти».

В кадре лицо Ивана, не могущего сдержать слёз. Ими наполнены его глаза. Дед делает вид, что не видит, как слёзы текут по щекам внука.

ДЕД ВАСИЛИЙ (ровным голосом, не глядя на Ивана): Усвой, Ваня, сила воина перво-наперво в духе, а опосля уж в руках его. Надобно ему сердце большое иметь и душу, в Боге неколебимую. Ведь Пересвет одолел того поганина Мамаева не одним искусством поединщика, но духом праведным, вкупе с умением ратным.

ДЕД ВАСИЛИЙ (меняя интонацию и резюмируя): Равняйся, Иван, на воина сего, живота свово не пожалевшего за дело православное. И запомни: ничего святее этого в мире сём нет!

ИВАН: Неужто, деда, Пересвет родня наша?

ДЕД ВАСИЛИЙ (утвердительно): От него, внучек, ведём мы род свой. Нас, Пересветовых, не шибко много на земле русской осталось. Не знаю, есть ли ноне кто в Московии, хотя и должны вроде быть.
Там, Иван, новая Русь подымается. Уже и от нас недалече. Смоленск-то опять под ней. Оно бы и нам в Московию отъехать...
Да ить не на чужой земле живём. На своей, искони русской. Я вон, по прилучаю чтоль, семь годков в Полоцке воеводил?.. Отчина наша здеся.
Ничего-о. Подрастёшь, Ванечка, сам решение примешь. (Вздыхает.)

Задумчиво смотрит на внука...   

21

Усадьба Пересветовых. Вечер.

Усталый Иван в сопровождении волкодава, с саблей на боку возвращается из леса. Подходит к деревянной стене с задней стороны двора. Пролезает внутрь через специально проделанный им лаз. За ним, скуля, лезет собака.
По двору прогуливается протрезвевший Замур-бек. У него сонные глаза и опухшее, неприятное лицо. Увидев младшего Пересветова, раздвигает плечи, приосанивается.

ЗАМУР-БЕК (властно): Подойди, богатырь.

Иван нехотя подходит, ноздри его носа вибрируют, втягивая ненавистный запах степняка. Пёс рядом с ним глухо рычит.

ЗАМУР-БЕК (не глядя на Ивана): Ещё день-два погощу у вас и поеду я. (Сонные  глаза его просыпаются, он зорко оглядывает подростка с головы до ног.) В набег пойду (пониженным голосом), хочешь со мной? Добычи хочешь? Коней, золота, девчонок самых молодых, русоволосых польских девчонок?

ИВАН (твёрдо): Нет. (Приосанивается.) Я воин. Мне честная битва нужна.

ЗАМУР-БЕК (взвизгивая): А-ни! (Поворачивается на каблуках. Лицо его скучнеет, делается страшным. Смотрит вдаль.)

Иван у крыльца. Следовавший за ним волкодав пытается привлечь к себе внимание хозяина, толкая его носом в ногу. Подросток наклоняется к псу и чешет ему за ушами. Бросает взгляд на отцовского побратима.
Тот всё в том же положении.

ИВАН (вполголоса, указывая глазами на Замур-бека): Видал, Клыкастый, вылитый бес.

22

Терем. Светёлка Ирины Пересветовой.

Полутёмная комната, освещаемая светом большой лампады в углу под иконами, а также несколькими зажжёнными свечами из соседнего угла (они в подсвечнике на специальной, вделанной в стену, подставке.)
На деревянном столе под образами книги в золотых и серебряных окладах. Вдоль стены широкая кровать под атласным одеялом. Два резных кресла. Пол устлан толстыми персидскими коврами. И везде иконы...
Перед иконами стоит миниатюрная, стройная, белолицая женщина лет 36-ти.
Это МАТЬ ИВАНА. Она босиком в длинной до пят, белой, рубахе с распущенными тёмными волосами ниже пояса. У неё большие синие глаза и длинные чёрные ресницы. С мольбой смотрит на иконы, шепча неслышную молитву.
Улавливает звук за дверью (скрип половиц). Осеняет себя крестным знамением. Делает шаг к двери.
Там Иван.

МАТЬ: Сыночек!

ИВАН: Мамочка!

Мать заглядывает сыну в глаза. Нежно гладит его по щеке.

МАТЬ: Помолимся, Ванечка, Господу нашему.

Опускаются на ковры. Крестятся.

МАТЬ (внятным шёпотом): Исповедаю Тебе Господу Богу моему и Творцу, во Святей Троице Единому, славимому и поклоняемому, Отцу, и Сыну и Святому Духу, вся моя грехи...
 
Кадр затемняется.

... Мать стоит возле стола, бережно перелистывая страницы одной из церковных книг. В комнату доносится шум ветра на дворе. Погода портится.

МАТЬ: Посмотри, сынок, как изограф искусно нарисовал.

Иван без особого интереса взирает на яркую иллюстрацию в книге.

МАТЬ (поглядя на сына): Молитвы вечерние читаешь?

ИВАН: Читаю, мама, только когда устану очень — не успеваю, засыпаю.

МАТЬ: А утром!?

ИВАН: Когда не забываю, мама. (Низко опускает голову.)

Мать ласково гладит его по голове, тяжко вздыхая.
В комнату вбегает маленькая Евдокия.

ЕВДОКИЯ: Мама, мама! (Утыкается лицом в живот матери.) Я с вами помолюсь, мамочка.

МАТЬ: Помолись, деточка.

За окном усиливаются порывы ветра. Раздаётся протяжный собачий вой.

ИВАН (чуть слышно): Клыкастый беду почуял.

МАТЬ (стоная): И я беду чувствую. (Прижимает к себе детей и крестится на иконы.)

Ветер становится ураганным. Слышен стон и скрип раскачиваемых им деревьев в лесу. Гремит оглушительный гром. Льёт дождь...

В кадре — ночной лес под напором налетевшей бури. Вспышки молний озаряют хаотично меняемые бешеным ветром лесные контуры. Небо рвут громовые раскаты. Они переходят в звон набата во дворе Пересветовых (ветер стихает, дождь прекращается).

23

Пересветовский дом. Глубокая ночь.

Спавший под крышей дома Иван, просыпается от шума. Слышит встревоженные голоса суетящихся снаружи людей. Выглядывает во двор.
Там, в отблесках факелов, озабоченно снуют дворовые. Видно группу вооружённых всадников из «боевых холопов» Пересветовых. Среди них мечется на коне дед Василий в воинском облачении. Он в сфероконическом шеломе с длинным шпилем, кольчужной рубашке. Сверху епанча. На ногах сапоги. С тяжёлой саблей и средних размеров овальным щитом у седла.

ГОЛОС ДЕДА ВАСИЛИЯ: Открывай ворота!

Иван стремглав бросается вниз. В летних сенях, на устланных коврами полатях, рассматривает, в мерцающем свете через открытую дверь, дворовую служанку — молодую девушку, «мамку» Евдокии. Девушка в разорванном платье и с закинутой головой. Из её  груди торчит загнанный по рукоять нож.
Застонав, он выскакивает наружу. Натыкается на перерубленного пополам Клыкастого. Порывается к нему. В этот момент из темноты вылетает Артамон, бегущий к конюшне. В руке у него сабля в ножнах.

АРТАМОН (на бегу): Скорей, братка! Замур-бек, тать вероломный, Евдокию выкрал.

Иван устремляется за братом...

24

Конный Пересветов-младший подскакивает к дворовым воротам, к одному из двух отрядов, наспех собранных в погоню за похитителями. Он в облегчённой кольчуге по своему размеру, с небольшим щитом, Замур-бековской саблей и саадаком.
В каждом отряде примерно по десять человек. У всех щиты. Они с луками, с саблями или мечами; у некоторых копья или пики. На большинстве лёгкие доспехи; шлемы, либо шапки на головах.  К сёдлам приторочены сумы для поклажи и баклаги —  кожаные или деревянные (обтянутые кожей) сосуды для воды.
Отряд деда Василия, в который влился Иван, первым вырывается в ворота. Бывший воевода придерживает коня. Оборачивается к спешащему за ним Семёну во главе второй группы воинов.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Скачи на Белохвостово. (Указывает властно рукой). А мы на Черемню пойдём.

На рассвете Иван пересекает с группой всадников какое-то поле, вступая в зону полулесистой местности. Бывший впереди всех Василий Пересветов, поворачивает голову и отыскивает глазами сначала внука, затем могучего воина — огромного, массивного, с длинными мощными руками и ногами, как брёвна. Он звероподобен. У него нечесаные чёрные (с проседью) волосы и борода.
Это РУБИЛО — опытнейший старый ратник, а также преданный слуга и боевой соратник Василия Пересветова.
Их взгляды встречаются. Пересветов призывает Рубило глазами.

ВАСИЛИЙ ПЕРЕСВЕТОВ (негромко): Рубило, Ивана мово в середину! Присмотри за ним.

Старый воин понимающе кивает головой.

В кадре мелькают ноги лошадей движущегося отряда, проезжающего лесными тропинками, оврагами, мелкими ручьями.
Вечером группа деда Василия на конях перед рощей. Оттуда выбирается молодой воин (разведчик) и ответствует бывшему воеводе, покачав отрицательно головой.

ВАСИЛИЙ ПЕРЕСВЕТОВ (обращаясь к своим): На Синюю балку надо идти.

25

Безымянный овраг. Утро следующего дня.
 
Спешенный отряд деда Василия перед гигантским оврагом, покрытым кустарником и молодым лесом. Сам бывший воевода, однако, верхом. Из оврага с разных сторон выползают два пересветовских лазутчика.
Подходят к своему командиру. Один из них, бывалого вида ВОИН со шрамом на щеке, обращается к нему.

ВОИН: Тута басурмане. Людишек с тридцать будет. Толькась боярышни Евдокии тамо нет.

Второй разведчик подтверждает слова первого кивком головы.

ВАСИЛИЙ ПЕРЕСВЕТОВ (уверенно): Замур-бека это разбойники.

Подзывает к себе призывным движением руки воинов.
Иван направляется к деду, идя за спиной Рубило.

РУБИЛО (оборачиваясь к Ивану): Татарва в лесу — подарок божий. Вот таким числом мы б их в степи встретили, почитай, все покойниками бы стали...

26

Лесистый овраг.

Три десятка молодых татарских воинов, расположившихся на отдых. Горят небольшие костры, гуляют лошади. Татары — кто спит, кто чинит упряжь, кто обрабатывает саблю.
Из-за деревьев в них летят десять русских стрел. Все попадают в цель.
Иван во второй раз натягивает тетиву своего лука. Напротив него бьётся в конвульсиях со стрелой в горле татарин. Хрипит, выкатив глаза, и суча ногами.
Уцелевшие мечутся, припадают к земле, гортанно орут.
Рядом с Пересветовым-младшим, за соседним деревом, Рубило деловито расстреливает врага.
Иван стреляет, но мажет. Из кустарника выламывается на своём коне Василий Пересветов. Прикрывается щитом. В него сразу впиваются несколько татарских стрел.

ВАСИЛИЙ ПЕРЕСВЕТОВ: Ату их, ребята, бери на мечи!

Русские бросаются из-за деревьев на врага. Выскочивший из-за дерева Иван неожиданно цепляется ногой за корягу в траве и падает. Дамасская сабля вылетает у него из рук.
Мигом поднявшись, видит широченную спину Рубило, насадившего на пику татарского воина. Оставив в поверженном враге своё орудие, он выхватывает саблю, и кидается на следующего противника. Тот стреляет в него из лука. Рубило прикрывается щитом, но стрела вскользь втыкается ему в плечо.
Подхвативший свою саблю Иван, несётся на этого татарина. Он чуть повыше Ивана и широк в кости. Отбивает удар русского круглым щитом.

ТАТАРИН (взвизгивая): Урус шайтан. (Бьёт в ответ кривой саблей.)

Иван парирует, закрывшись собственным щитом. Наносит ответный удар. Но татарин бежит. Пересветов-младший его преследует.

ТАТАРИН: Шайтан урус! (Останавливается и сходится с Иваном.)

Татарчонок отчаянно машет клинком. Заметно нервничает. Иван спокойно уходит от его ударов. Делает выпад. Попадает ему в правую руку.
Тот выпускает своё оружие. Иван плашмя ударяет его саблей по войлочной шапке.
Оглушённый басурманин опускается на землю...

27

Место боя после его окончания.

Иван подходит к Рубило, подкидывающему сухие ветки в татарский костерок. У него благополучно извлечена стрела из плеча. Он бодр и весел.
Невдалеке четверо пленённых татар робко жмутся под присмотром победителей.

РУБИЛО: Сейчас у них про боярышню спрашивать будем.

ИВАН (упавшим голосом): Пытка?

РУБИЛО: Какая там пытка, разве при Василии Ивановиче попытаешь. Так, пожжём трошки татарчат, они и расскажут...

28

Пересветовские воины садятся на коней. За ними на деревьях висят повешенные пленные татаре.
Рубило глядит на полуобернувшегося к висящим татарам Ивана. Он держит руку на луке седла, готовясь сесть в него.

РУБИЛО: А супротивник-то ваш, ничего, ожил... (Указывает на него движением головы.)

Пленный татарин сидит, съёжившись, на татарской лошади рядом с пересветовым конём. Левой рукой держится за правую выше локтя. Глаза его беспокойно бегают.

РУБИЛО: Слыхал, Иван Семёнович? (Мотает головой в сторону болтающихся в петлях ордынцев.) Замур-бек и не татарин вовсе, а черкес!.. Вот ить рисковый, стервец. Окромя боярышни Евдокии, удумал коней ляхских взять. (Зло усмехается.) А энти-то спужались идти с ним...

ГОЛОС ВАСИЛИЯ ПЕРЕСВЕТОВА (усталый): Всё. Семён его тоже не перехватит.

В кадре измученное лицо старого воеводы. Он верхом и недалеко от внука. Без шлема.

ДЕД ВАСИЛИЙ (утвердительно): В Польшу он пошёл, в Польшу.

ДЕД ВАСИЛИЙ (вполголоса): Сгубит Дунятку в скачке, не выдюжит она. (Опускает на грудь обнажённую седую голову.)

29

Отряд движется домой.

Дед Василий обгоняет внука. Поворачивается к нему.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Твой отец завёл себе побратима, и ты себе такого завести хочешь? Волка, запомни это, приручить можно только на время. (Пришпоривает коня.)

30

В воротах родной усадьбы отряд встречает вернувшийся раньше, «пришибленного» вида, отец. Он в красной, подпоясанной на кумачовые штаны, рубахе и в коричневых сапогах. Там же убитая горем мать в сером распашнике (широком сарафане), шитом по краям узорами, и повойнике (парчовой шапочке) на голове. Они на фоне виновато и сочувственно глядящей дворовой челяди. Семён растеряно разводит руками...

31

На экране титры: 1524 год.

Усадьба Пересветовых. Конец зимы. Утро.

После ночного снегопада во дворе скопище чистейшего рыхлого снега. Глядя на снежные завалы, разговаривают их дворовые уборщики. Они с мётлами и деревянной лопатой.
Один из них дворовый конюх Никита. Он в тёмно-зелёном кафтане на заячьем меху и беличьей шапке.
Другой — АХМЕТКА — татарин 18-ти лет, некогда пленённый Иваном во время погони за Замур-беком. Ахметка среднего роста и довольно для него крупный. Гололиц. Лицо плоское и широкое. Узкие глаза и тонкие губы. Он в лисьей шапке, плохоньком зипунишке и лисьих рукавицах.

НИКИТА: Твой черёд двор мести, морда некрещёная.

АХМЕТКА: Сам твоя морда...

32

Комната Ирины Пересветовой. Это же утро.

Мать Ивана в своей постели полусидит под атласным одеялом. Лицо её бледно. Вид изнурённый и болезненный.
Рядом с её кроватью сидящий на коленях Иван. Он в рубахе и штанах. Рядом на ковре его короткий зимний жупан. Рука матери на голове сына. Гладит его мягко. Пространно смотрит поверх него. Вздыхает...

33

Пересветов двор. В тоже время.

... Во дворе тем временем продолжается диалог Никиты с Ахметкой.

НИКИТА: В Крыму-то, чай, жарко сейчас. (Усмехается.)

АХМЕТКА: Крыму карашо.

НИКИТА: А сюда пришёл грабить? И попался, голубчик.

АХМЕТКА (кивая головой): Грабить пришёл, и попалась. Все остальные висят в лесу, а Ахметка господине Иване слуга.

НИКИТА: Слуга. (Поводит своими широкими плечами.) Однакась слуга-то хреновый.

АХМЕТКА: Што такое хреновый?

НИКИТА: Ах ты, татарва глупая, не знаешь, чё такое хрен? Щас растолкую...

Иван в жупане нараспашку выбегает из дверей терема на крыльцо. Устремляет на своих дворовых озорное лицо. Оно потемневшее от ветра и мороза. Сам он за 2,5 года заметно возмужал. Раздался в плечах и помощнел по основным физическим параметрам.
Ближайшие холопы Ивана продолжают беседу.

АХМЕТКА (огорчённо мотая головой): Ай-ай, дурный ты, Никита, плохая человека.

НИКИТА (весело): А ты б меня, ежли б на аркане споймал в степи где-нибудь, рожа узкоглазая, точно б на базаре каком продал.

АХМЕТКА (согласно кивая головой): Продал-продал.

ГОЛОС ИВАНА: А ну, Никита, давай на поясах.

Иван и Никита встают в центр небольшой, убранной от снега площадки.
Лицо Ивана напряжённое. Никиту распирает от удовольствия в связи с доверием к нему обучать молодого господина.
Соперники хватаются за кушаки, коими они оба подпоясаны.
Иван упирается в землю и пытается свалить своего оппонента. Тот незыблем.
Ахметка прыгает вокруг, визжа и подбадривая борющихся.

НИКИТА (с побагровевшим лицом): Боярин готовсь, бросать буду!

Делает бросок и Иван летит через Никиту головой в сугроб.

НИКИТА (испуганно): Вылазь, Иван Семёнович. (Лицо его отражает довольство победителя.)

АХМЕТКА (бросая свою лисью шапку на снег): Борись с моя.

НИКИТА (с готовностью): Давай, давай, татарва лукавая. (Ухмыляется, глаза его становятся жестокими.)
Ахметка не даёт ухватить себя ни за воротник, ни за рукав. Резко оттолкнув Никиту, бросается ему в ноги.
Тот успевает отскочить.

АХМЕТКА (толкая русского снизу двумя руками): Ааааа!

Противник татарина едва не падает.

НИКИТА (свирепея): Ах, ты на кулаки пошёл. (С размаху ухает по сопернику кулачищем.)

Ахметка уворачивается, одновременно подбивая ногу Никите. Тот падает.
Ахметка на него. Никита переворачивается и подминает под себя татарина.
Давно выбравшийся из сугроба Иван, с восхищением, жадно следит за борцами.
Ахметка хрипит в могучих руках Никиты. Дрыгает ногами.

ИВАН (повелительно): Пусти его.

Никита нехотя подымается. Бурно дышит широкой грудью. Зелёный кафтан его распахнут. Под ним — нижняя белая рубаха.
Встаёт злой Ахметка.

АХМЕТКА (шепчет губами, прищурив донельзя глаза): Урус шайтан.

Иван с весёлой решимостью хватает одну из двух, приставленных к дому, около крыльца, оглобель. Указывает на другую Никите.
Оба охаживают по кругу друг друга. От медленного темпа переходят к быстрому. Иван всё время опережает Никиту.
И того в какой-то момент, после промаха, закручивает спиной к сопернику.
Пересветов-младший бьёт тому оглоблей по спине. Никита падает носом в снег.
Ахметка хихикает. Никита поднимается, потирая ушибленную спину. Показывает Ахметке кулак.

НИКИТА (как бы себе): Ну, Рубило, меня бы ты такоже на оглобельках обучил...

ИВАНОВ КОМАНДНЫЙ ГОЛОС: На коней!

НИКИТА (недоумённо кричит): Так снег глубок, боярин. (Одновременно бежит к конюшне.)

34

По заснеженной равнине шумно скачут Иван и Никита с Ахметкой.
Лицо Пересветова преисполнено отвагой.
Никита вырывается вперёд. Иван бросает вслед ему аркан, который ложится в аккурат на тело холопа...
Ахметка улюлюкает в диком восторге...

35

Терем. Март.

За столом Семён в синей шёлковой рубахе и два его сына (в белых, с рисунками, рубахах).
На столе доедаемый обед. В мисках остатки щей, а на блюде — недоеденные части  громадной запеченной рыбины.
Отец опускает на стол серебряный ковш (выпивает мёда). Сыновья ставят опорожнённые оловянные ковши. Выжидающе смотрят на отца. Тот промокает усы вышитым полотенцем.

СЕМЁН (глядя на Артамона): Скоро свадьбе быти.

АРТАМОН: Тятя, рано. Жениться ить, не воды напиться.

СЕМЁН: Вот дед твой, кабы не занедужил, разъяснил бы тебе. Меня в четырнадцать годов обженили. (Стучит несильно по столу.)

АРТАМОН (жалобно): Тятя...

СЕМЁН (безапелляционно): Силы Кулебякина род справный, род богатый и сыновей, слышь ты... орясина... Артамон Семёнович, сыновей ему Бог не дал — одни девки.
Завтра же и поедем. Девок энтих пять, аль шесть. А ты уж сам высмотри, какая тебе по душе. А я со стариком потолкую.

Иван, глядя на расстроенную физиономию брата, опускает голову (дабы скрыть свою весёлость от комизма этого разговора).

СЕМЁН (смущённо): И это не всё, сынки. Друг мой краковский, вельможа знатный — Войцех Нежебецкий, письмо мне прислал. Говорит, что король польский отборный полк гвардии набирает. Берёт в него дворян и немецких, и литвинов, и русских.
Пишет пан Нежебецкий, чтоб я сына одного послал. (Выразительно смотрит на Ивана.) Служба почётная. Это не по рубежью носиться с сотней и ждать, когда ж тебе татарин башку смахнёт.

ИВАН (заинтересованно): А зачем королю гвардия? Полка такого раньше не было?

Семён расстёгивает на груди рубаху и оборачивается к ожидающему в дверях дворовому слуге.

СЕМЁН: Сбитень неси. (Обращает взор на Ивана.) Года не проходит, чтоб вельможи польские супротив короля свово чего не учинили. Не верит он им.
Да и войне, видно, быть. Не зря ж Замур-бек проклятый про то сказывал. Будто бы, короли многие и султан турецкий в ней сойдутся.

ИВАН (розовея): В полк-то, чай, мне идти.

СЕМЁН: Да по годам подходишь! Тебе к травеню шестнадцать исполнится.
И служба лестная. Не у какого-нибудь пана в приближённых, а у самого короля...
Я так разумею: мы к боярину Кулебякину съездим, и к духовнику нашему, отцу Гавриилу. Тем паче, маменька ваша, Ирина Никитична, о сём просила...

36

Поле. Март. Через 1,5 дня.

Семья Пересветовых движется по утреннему мартовскому полю. День тёплый и солнечный.
Тройка резво бегущих сытых коней везёт в санях Семёна и Ирину Пересветовых. Она укутана коврами и шубами.
Впереди конные Иван с Рубило и Артамон. Следом за санями — шестеро «боевых холопов». Там же и осёдланная лошадь Семёна.
Все мужчины вооружены: луки, мечи и сабли со щитами.
Младший Пересветов в седле сидит прямо. Вид у него важный. Глаза прищурены. Слушает о чём-то рассказывающего ему старого воина.
Едущий чуть позади Артамон доволен и весел.
Семён делится с женой впечатлениями от смотрин.

СЕМЁН (с иронией): Хороши смотрины...

37

В центре кадра — момент встречи Силой Кулебякиным прибывших гостей (Пересветовых).
Периферия кадра нечёткая, скрадывает несущественные детали.
Тучный Кулебякин с маленькими хитрыми глазками на упитанном лице. Царственно важен. Оценивающе смотрит перед собой.
Пожимает руку Семёну. Глядит с прищуром на кого-то (вероятно, на Семёновых сыновей).
Рядом с ним весьма немолодая супруга. Вся в морщинах. Тщательно нарумянена и обвешана украшениями.
Супруги Кулебякины в дорогих шубах (он в собольей, она в горностаевой). На заднем плане крыльцо их богатого терема.

38
 
Семён продолжает мысль.

СЕМЁН: Сила Кулебякин вчерась никакого выбору Артамону не оставил. Из шести дочерей одну вывели — и дело с концом?
Так-то и кобыл не выбирают. И девка, аки простолюдинка, здоровенная, грубая, да вся в румянах и белилах...

В центре кадра: дочь Кулебякина.
Периферия кадра нечёткая, скрадывает несуществующие детали.
У дочери некрасивое, глуповатое лицо. Она весьма дородна, нескладна. Чрезмерно набелена и нарумянена. Угадать её возраст по облику почти невозможно.

СЕМЁН (продолжая): И гадай тут, сколь ей лет? Может, она меня старше...
Видать, ошибся я... По этим-то временам таких ли родственников искать надо? Случись что, разве такой родственничек поможет?
Да и с приданным... Жадноват Силантий. Глуп и жаден. Не по сердцу мне такие люди...

Супруга Семёна рассеяно слушает мужа, слегка наклонив к нему голову. Демонстрирует согласие с ним изящными согласными кивками. Обеспокоенный взгляд её обращён на младшего сына, поглощённого беседой с Рубило.
Младший Пересветов и Рубило оживлённо беседуют.

ИВАН (ломающимся басом): Баран-то на месте стоит. Ему башку можно срубить, а воину как, в бою? Он тебе выю не подставит.

РУБИЛО (самодовольно, густым басом): На то и умение Господь православным послал. Лет десять назад рубились мы с отрядом литвина одного знатного...

ГОЛОС СЕМЁНА (кричит кучеру в санях): Тише гони!

Иван тот час же поворачивается на голос отца.
В санях Семён вглядывается в мертвенно-бледное лицо своей жены. Та сидит замерев, закусив губу.
Подъехавший к Ивану Артамон нагинается из седла к его уху.

АРТАМОН: Мать о сестрёнке вспомнила.

Иван кивает головой в ответ и поворачивается обратно к своему рассказчику.
Артамон, махнув рукой, отъезжает.

ИВАН: Ты дальше давай рассказывай.

РУБИЛО: Ну, знатень тот литовский — Лахонь его, кажись, звали, — с ним слуг пять-шесть на ладных кониках, ушли от нас. Дедушка тогда в силе был. Рвёт и мечет...

А между тем вся процессия выходит на пригорок. Артамон самым первым.

ГОЛОС АРТАМОНА: Вон он, храм Божий. (Глядя вдаль, сгребает с головы свою круглую меховую шапочку и крестится.)

В открывшейся панораме на далёком ещё холме стоит каменная церковь. За ней просматривается небольшое поселение, окружённое пашней. Все смотрят в сторону храма.
Ирина Пересветова привстаёт в санях. Вся тянется вперёд, не видя ничего и никого вокруг.
Семён, встревожено поглядев на жену, оборачивается к кучеру.

СЕМЁН: Гони шибче!

Иван с Артамоном гикают и бок о бок гонят лошадей вперёд...

39

Каменный богатый храм. Ближе к полудню.

Рядом с церковью хибара (по-видимому, жилище священника). Сам ИЕРОМОНАХ ГАВРИИЛ встречает подъезжающих перед папертью.
Это высокорослый седовласый красавец с прямой спиной и выразительными серыми глазами на худом и строгом лице. Во взгляде чувствуется неодолимая внутренняя сила.
Он в подризнике и фелони (ризе). На голове скуфья. Поверх ризы на груди священномонаха наперсный медный крест.
Глядит на прибывших. Выхватывает взором из группы, идущих к нему господ и слуг, Ивана, с надменным выражением на лице.
Юноша перехватывает взгляд священника. Смотрит в ответ взглядом уверенного в себе взрослого мужчины...

Приехавшие молятся внутри церкви.
Все мужчины ждут своей очереди к исповеди. Почтительно выдерживают дистанцию, покуда священник не выслушает Ирину.
Она заканчивает говорить. Поднимает голову на батюшку. Устремляется на него очами, полными доверия и ещё не высохшими от слёз. Заметно, как они текли по её щекам.

ОТЕЦ ГАВРИИЛ (спокойно и убедительно): А ты молись за неё. Крепче молитвы материнской — нет силы на свете.
Господь Всемилостивый не оставит на погибель душу чада православного. Всё Сам управит.
И попомни, Ирина: у Бога нет мёртвых, у Него все живы.

Пересветова закрывает глаза. Облегчённо выдыхает. Лицо её умиротворяется...

Иван ближе всех к матери. Стоит, заглядевшись на иконы и росписи. Они будто ожили в церковном полумраке, в причудливом соединении своеобразного света из высоких храмовых окон и отражения горящих свечей...

Мать Ивана испытующе смотрит на священника Гавриила.

МАТЬ: А ещё... я привезла сына...

ОТЕЦ ГАВРИИЛ (понимающе кивая головой): Я поговорю с твоим сыном...

В кадре — внушительная фигура иеромонаха возвышается над Иваном. Священник глядит на юношу проницательным взором.

ОТЕЦ ГАВРИИЛ: Не забывай о молитве. Всегда много причин найдётся о Боге не поминать.
Жизнь, Иван, поле брани. А мы все — ратоборцы. Как о Господе забыл, так, считай, и на чужую сторону переметнулся...
Ни в горе, ни в радости Бог не оставит, коли верным воином станешь.
И по всему видать, хоть смирение и кротость не твои добродетели, душа у тебя открытая, к злобе не склонная.
Путь труден будет, да лёгких дорог ко Господу не бывает.
Каждый своей идёт.
Главное, с пути истинного не сбиться. Ступай с Богом. (Благословляет.)...

40

Подле храма. Тем же днём.
 
Над храмом отца Гавриила — низкое мрачноватое небо с бегущими по нему чёрно-серыми тучами. На деревьях, волнуемых сырым мартовским ветром, гроздьями сидят вороны и недовольно каркают. Атмосфера хмура и уныла.
Пересветовы готовы двинуться в обратную дорогу. Все уже на конях. Сани ждут Ирину Пересветову. Она заканчивает разговор с иеромонахом.

ОТЕЦ ГАВРИИЛ: Кем он хочет быть?

МАТЬ ИВАНА: Воином.

Гавриил кивает головой.

МАТЬ ИВАНА: А я хотела, чтобы Ваня стал священником.

Иеромонах едва заметно улыбается.

ОТЕЦ ГАВРИИЛ(мягко, но веско):  Духом и телом воин — сын твой.

Лицо Ирины становится тревожным. Она как будто желает возразить, качнувшись к собеседнику...

ОТЕЦ ГАВРИИЛ (покачав головой): Свой путь ему пройти надлежит.

41

Пересветовы в дороге к дому. Вечер.

Движутся вереницей всадников и санями между ними. Родители братьев в санях.
У Ирины оживлённое лицо. Смотрит сияющими глазами на мужа, в небо, на сыновей.
Иван не в духе. Угрюм и погружён в себя.
Артамон в хорошем настроении. Пытается занять младшего беседой.

АРТАМОН: Отец Гавриил-то воитель бывший. Я давеча слухал — мать с отцом гутарили — у него, малого совсем, родню всю на глазах порубали. Дом спалили.
Черноризцы наши православные его подобрали. С ними и отрочествовал. Потом ушёл от них и ратником стал. Попал к татарам в полон. Те туркам его продали. Сбежал оттудова. Где токмо не был. А как сюда добрался — постриг принял.
 
Слушавший его брат засматривается далеко вдаль. Вырывается вперёд к Рубило.

ИВАН: Ты со мной на службу к польскому королю пойдёшь?

РУБИЛО: С тобой, батюшка, хоть к хану басурманскому. Скучно мне торчать-то здесь. А жизнь воинская — она вольная. Она и для холопа вольная. Когда в рубке сойдемся, там все равны, что господин, что холоп. Какого ляха я однажды срубил (качает головой),— монет тридцать в кошеле у него было.

ИВАН: И куда ты монеты эти?..

РУБИЛО: Да бражничал. С таких деньжат не разбогатеешь. Жгут они руки. Вроде жалко, а как все уйдут, так и легко на сердце. Вроде помянул того... чьи монеты были. (Смотрит ласково на Ивана.)

ИВАН: Дед тебя отпустит со мной?

РУБИЛО: А куды он денется?

ЕХИДНЫЙ ГОЛОС АРТАМОНА СЗАДИ: Торопишься, Ваня, без головы остаться?

В кадре — ехидная гримаса Артамона...

42

Пересветов двор. Май. Утро.

Во дворе усадьбы, неподалёку от терема, Никита с Ахметкой занимаются привычным делом: Никита чинит сеть, а Ахметка готовит стрелы. Бодрящий майский ветер бьёт ветви черёмухи в маленькое окошко дедовой светёлки.
В своей комнате дед Василий лежит на высокой кровати под тёплым лисьим тулупом. Под головой бордовая подушка, вышитая бисером.
Иван стоит перед дедом. Тот отводит от него взгляд. Берёт за рукав.

ДЕД ВАСИЛИЙ: В деревеньке Утиный Брод живёт старуха одна — знахарка-травница. Помогала она мне прежде. Опосля ранений тяжких травами отпаивала. (Возводит на внука глаза невероятно измученного болезнью человека.) Привези её ко мне, Ванечка. Ужо лето на Божьем свете. Может, отлегнёт хворь.

43

В кадре — картины скачущего Пересветова Ивана по лесу, лугу...
Въезжает в селеньице из десятка плохоньких бревенчатых изб недалеко от леса.
Возле одной из них стоит затрапезный МУЖИЧОК в сермяжном (бедняцком) зипунишке, длинной рубахе, портах, обутый в лапти. Мнёт в руках шапку. С прищуром разглядывает приближающегося к нему всадника.
Возбуждённый Иван едва не наезжает на мужичка конём. Тот, охая, приседает.

ИВАН (кричит): Где тут у вас старуха-травница живёт?

МУЖИЧОК: Тама, боярин, тама (тычет пальцем в сторону леса.) Токмо...

Иван срывается в указанном направлении.

44

Неказистая избушка у лесного края, упирающегося в обрыв. Под ним внизу песчаная коса и река. За ней безбрежный океан леса.
Перед избой сидящий на коне Пересветов.
У  дверей домика внушительный чёрный лохматый пёс. Рычит. Иван оглядывается. Никого нет.

ИВАН: Есть тут живой кто?

Собака рычит. Конь нервничает.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (за спиной Ивана): Что кричишь, господин?

Позади Ивана — бесшумно подошедшая девушка 16-17 лет. Это ДАРИНА.
Она высока, стройна. У неё длинные чёрные, распущенные волосы. В часть волос затейливо вплетены разноцветные ленты. На груди болтается на шнурке маленький кожаный мешочек.
Лицо скуласто, и на лице том большущие раскосые глаза. Она в длинной и  безрукавной груботканой серой рубахе, пёстро расшитой понизу. Одной рукой прижимает к груди маленького пушистого котёнка. В другой держит берёзовые ветки.
Юноша заметно смущается.

ИВАН (хрипло): Бабки-травницы это изба?

ДАРИНА: Эта. Да умерла бабушка.

ИВАН (весь обмякая, с досадой): Ай-яй!..

ДАРИНА: На что она тебе?

ИВАН: Боярин Василий плох, просил трав... просил, чтоб сама бабка пришла к нему.

ДАРИНА: Так я её ремеслом владею.

Юноша молча смотрит на девушку. Он в замешательстве.

ДАРИНА: Коли боярину и впрямь худо, вези меня к нему. Взгляну я на него, а после настои приготовлю.
Пересветов нерешительно кивает в ответ. Разглядывает её.
Девушка понимающе улыбается.

ДАРИНА: Убор я сменю. (Делает шаг к двери избушки.)

Девушка выходит из своей избы. На ней чистая белая рубаха. Волосы подвязаны. Голова покрыта белым платком.
Иван бросает на неё несколько удивлённый взгляд.

ИВАН: Как зовут тебя?

ДАРИНА: Дарина. Дай руку, господин.

Девушка мигом оказывается за спиной Пересветова. Конь храпит и косит глазом.
В кадре: юноша и девушка движутся на коне по какому-то полю. Она сидит, прижавшись к нему так, будто боится упасть. На лице юноши прослеживается некое волнение. Его чело покрывает испарина...
Иван ведёт травницу по тёмным коридорам прямо к деду.
Тот лежит на своей кровати. Тяжело дышит. Грудь его вздымается.

ИВАН: Дед, нету той знахарки, померла. А эта внучка её помочь тебе берётся.

ДЕД ВАСИЛИЙ (тихо): Пущай лечит. (Призакрывает глаза.)

Девушка осторожно раздвигает рубаху на груди старого воина. Взорам внука и травницы открывается огромный припухший, воспалившийся рубец.
Она окидывает рану оценивающим взглядом, свидетельствующим о понимании ею того, что нужно делать.

ДАРИНА: Завтра настой принесу.

ИВАН: Сам за тобой приеду.

ДАРИНА (многозначительно смотря на юношу): Одной-то привычней ходить.

Иван застенчиво опускает глаза...
Пересветов-младший провожает Дарину из ворот. Она легко и плавно выскальзывает со двора.
Глядит ей вослед, словно пытается взором вернуть её. Поворачивается к стоящему чуть в стороне Артамону. Тот хитро улыбается.

АРТАМОН: Что, братка, понравилась девка?

ИВАН (смущённо): Никогда такой не видывал.
Иная она. От наших девиц молоком и хлебом пахнет. А от неё травами, ягодами, лесом...

45

Светёлка Василия Пересветова.

В кадре — быстрая смена уврачевательных действий Дарины. Стоя спиной к Ивану, она промывает рубец. Прикладывает к нему какие-то травы. Обматывает тканью. Даёт выпить приготовленного настоя. Поворачивается к стоящему у дверей дедовой комнаты юноше.

ДАРИНА: Теперь поспать ему надо. Через месяц оживёт он.
(Идёт к выходу.)

ИВАН (посторонившись): Давай отвезу тебя. Не обидел бы кто.

Дарина, уже почти выйдя, оборачивается к нему. Бросает на него внимательный взгляд. Загадочно улыбается и, тряхнув головой, выходит. Он делает движение за ней...

ГОЛОС ДЕДА ВАСИЛИЯ (вслед внуку): Погодь, Ванюша. Скорась грамота из Польши прибудя... Ежедённо к службе ся готовь...

Дед опускает бессильно веки. Сползает головой с подушки. Погружается в беспамятную дремоту...

46

Яблоневый сад. День.

В саду своего двора дед Василий, тяжело опершись на палки, наблюдает за тем, как Иван сходится на ножах с Рубило. Сбоку от них, Никита и Ахметка. Держат в руках опущенные остриём вниз сабли. Азартно следят за воинской тренировкой...

47

Ворота усадьбы Пересветовых. День.

У открытых ворот Иван на коне. С внутренней стороны из-за одной из створок торчит Гляделко.
К седлу лошади прикреплена наполненная чем-то кожаная сумка. Спереди на седле плетёная корзина, чьё содержимое прикрыто тканью.
Рядом с Иваном его мать. Она в саяне (разновидность сарафана с пуговицами впереди от горла до подола) и в повойнике с убрусом на голове.

МАТЬ: Поблагодари её за дедушку нашего. Ожил он, и слава Богу!..

В сотне метров от дома юноши, мимо него, целеустремлённо проскакивает запылённый всадник, спешащий ко двору Пересветовых. Иван провожает того коротким взглядом. Лицо его осеняет недвусмысленная догадка. Оно полно радостного предчувствия. Пересветов пришпоривает коня.

48

Изба Дарины.

Внутрь домика заходит Иван с гостинцами.
Изба Дарины без потолка. Она «чёрная», то есть без трубы — «курная изба». С тремя открытыми волоковыми окнами (прорезями примерно 30х40 см) задвигаемыми, каждая, деревянной доской. Доски ходят («волочатся») по специально вырезанным пазам.
Вход в избушку через порог и дверь на «пятах» (деревянных шипах). Потом идут сени, через которые вход в жилое помещение, часть коего перегорожена досками «под чулан».
Хозяйки в доме нет. Слева от двери печь с котлом на ней. Перед одним из открытых окошек низкий деревянный стол и два табурета. У другой стены нечто, напоминающее кровать — широкое ложе. На ней котёнок, подросший за прошедший месяц.
Везде разложены всякие травы и корешки. Часть их снопами свисает с крыши и до пола.
Оглядевшись, Иван ставит корзину и сумку на стол. Выходит наружу. Прислушивается.
Откуда-то доносится приятный женский напев.
Идёт на звук. Выходит к обрыву над рекой. Видит внизу вышедшую из воды нагую Дарину. Нижняя часть её тела прикрыта рубахой, которую она, очевидно, намеревалась надеть на себя.
Возле девушки на берегу сидит её пёс. Учуяв постороннего, рычит.
Дарина вскидывает голову и смотрит прямо на Ивана. Смутившись, он отступает назад.
Слышится её звонкий и озорной смех.

49

Усадьба Пересветовых. Летняя светлица. Примерно в то же время.

В летней светлице за столом в креслах Василий и Семен Пересветовы. На столе кувшин и два серебряных кубка.
В руках у Семёна грамота, доставленная ему свёрнутой «в трубочку». Он с удовольствием взирает на написанное. Переводит взор на своего отца.

СЕМЁН: Стало быть, числится уже Иван наш в полку Сигизмунда.

ВАСИЛИЙ: Сбирать будем Ваню. На Петров день и поедет.

СЕМЁН: Добра не пожалею.

ВАСИЛИЙ: Об «семи конях» спровадим, и Рубилу с ним отправлю. Так-то надёжней будет. И к священномонаху Гавриилу чтоб за благословением съездил...

50

Двор Пересветовых. Вечер.

В сумерках того же дня Иван в своём дворе. Сидит около терема на бревне. Наклонившись, играет с кутёнком — щенком волкодава. Рядом прислонена к бревну его дамасская сабля в ножнах.
Мимо него торопливо проходит дворовая холопка с маленькой дочерью, напоминающей силуэтом Евдокию.
Подняв голову, юноша прослеживает взглядом их скоротечный путь. Как-то теряется в лице. Берёт в руки саблю. Выдёргивает её из ножен. Мгновение смотрит на обнажённый клинок.
Встаёт. Устремляет к небу вопрошающий взор. С силой втыкает саблю в землю...

51

У ворот вотчинного двора Пересветовых. Раннее утро.

Отряд из восьми всадников выезжает за ворота усадьбы. В кадре видны спины последних из выдвигающихся семи слуг. Все они в нарядных рубахах, штанах, сапогах и шапках. Ахметка в новом зипуне и ногайской шапочке.
У них зачехлённые сабли и щиты. У каждого лук и стрелы.
К седлам их приторочены: сумы с поклажей, кожаные баклаги, а также по винному лядунку — медному вылуженному сосуду с пробкой.

Иван перед воротами на своём коне. Он одет добротно и дорого. На нём лёгкий литовский кафтан, литовская шапка и сапоги; с дамасской саблей в красивых ножнах.
Наклоняется к деду Василию. Тот в чистой праздничной белой рубахе, подпоясанной узорчатым пояском, и светлых штанах, заправленных в кожаные сапожки. Опирается на неизменные палки.
За ним отец, мать и Артамон. Все празднично одетые.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Ничего и никого не бойся, Иван. Одного Бога бойся! (С трудом скрывает свои переживания.)

Иван оглядывается на свою семью. Мать с онемевшим от напряжения лицом, часто крестит младшего сына.
Отец и старший брат расчувствованно глядят на него.
Повернувшись вперёд, младший Пересветов трогает коня.
На небольшом удалении от дома оборачивается назад. В открытых воротах его родные, уже малоразличимой группой. Прощально машут ему.
Иван машет им в ответ. Решительно отворачивается. Шпорит коня, догоняя своих людей. Его лицо весело и спокойно...

На экране титры: Польша. Краков.

52

Краковский дом Нежебецких.

Летним днём в одной из комнат своего столичного дома, на втором этаже, беседуют ПАН НЕЖЕБЕЦКИЙ и его жена ПАНИ АГНЕССА.
Он — среднего роста пожилой человек. Широкогруд. У него длинные висячие усы и хитрые глаза.
Она — чувственно-привлекательная светловолосая женщина 35-ти лет.
Пан в кунтуше. Пани в шёлковом платье. Оба одеты по тогдашней польской моде.
Пан стоит у раскрытого окна, через которое видно окна трёхэтажного дома напротив — типичной краковской постройки той поры. С улицы слышен обычный для неё гул и гам: скрип колёс, гомон толпы и т.д.

ПАН НЕЖЕБЕЦКИЙ (глядя куда-то в окно): Что же, не стану лукавить пред очами моей обожаемой супруги. (Красноречиво взирает на жену.) Напрасно я поставил на русских дворян. Залегли они по медвежьим углам своим и на Москву смотрят. Что им Краков?
Но, бог мой, сотни три хороших бойцов могло быть вполне. Со ста моими то вышла бы завидная сила... Однако, сударыня, ни к кому из магнатов я примыкать не намерен.

ПАНИ АГНЕССА: Да, сударь, но этот сын вашего русского друга!?

ПАН НЕЖЕБЕЦКИЙ (с достоинством): Я умею держать своё слово... Вдобавок, если молодой Пересветов окажется стоящим воином, — а об иных в их роду я не слыхал, — то вот и напарник нашему Владиславу. Он телом слаб. И ему, Агнесса, надобен сильный товарищ.
К тому же, кормиться русин будет за королевский счёт, а помогать мне, своему покровителю. (Смотрит в окно, поверх высоких краковских крыш.)...

53

Поляна в польском лесу.

В кадре – дневное небо над лесом. Слышится сабельный звон. На поляне тренируются, боем на саблях, Никита с Рубило и Иван с Ахметкой. Иван в просторной рубахе поверх штанов, без кафтана и шапки. Остальные трое воинов в качестве наблюдателей.
Ахметка ловко уворачивается от удара Ивана, но в следующий миг, когда пытается нанести прямой удар, Пересветов выбивает у него саблю тем самым кистевым Замур-бековским приёмом.

ИВАН (обрывая поединок другой пары): Едем!
 
На экране: отряд русских проходит какую-то нищую деревеньку. На заднем плане видны бедные польские домишки и группа оборванных поселян, настороженно смотрящих им вслед.

Кадр являет Ивана, едущего первым. В седле он держится как степняк (свободно, легко): ноги едва напряжены, а спина и руки расслаблены.
Сразу за ним движутся парой Никита с Ахметкой. Дальше остальные.
Молодой татарин — располневший и раздавшийся в плечах. Высоко на груди его, через расстёгнутый ворот одежды, отчётливо различим православный крестик: серебряный, на гайтане (специальном шнурке).
Никита и Ахметка ведут меж собой диалог.
 
АХМЕТКА: У хана ясырей много-много.

НИКИТА: А ты и хана видел?

АХМЕТКА: Видел, видел.

НИКИТА: А жён у тебя сколько было?

АХМЕТКА: Совсем мало, две жены.

Слушающий данный разговор Пересветов делает игривое лицо. Полуоборачивается к Ахметке.

ИВАН (сдержанно улыбаясь): Ахметка, а ведь сбежишь от меня в Кракове?

АХМЕТКА: Не сбегу, господин!

ИВАН: Сбежишь, ты ж меня не любишь.

АХМЕТКА: Как собака, господин, Ахметка тебя любит. (Преданно смотрит на него.)

Лицо повернувшегося к дороге Пересветова становится задумчивым...

54

В кадре появляется изображение фрагмента встречи Ивана со священником Гавриилом, в храме, перед самым отъездом в Польшу. Центр кадра иллюстрирует вдохновенную речь иеромонаха. Периферия кадра нечёткая, скрадывает несущественные детали.

ОТЕЦ ГАВРИИЛ: Помни, Иван, человек ты — русский. Вера твоя — православная. Будь же сильным и мужественным — без гордости и жестокости. Стойким будь — без исступления. Милосердным и щедрым — без тщеславия и расточительства. Будь верным — без лести, а ревностным — без гнева и злобы...

Кадр затемняется.

55

Пересветов слышит зычный голос вырвавшегося вперёд Рубилы. В этот момент отряд едет через редколесье, подъезжая к большой поляне, с разбитыми на ней купеческими цветными шатрами. Там же виднеется заросшая лесом, полуразрушенная, почерневшая изба.

РУБИЛО: Глянь, никак купцы? Чегой-то они там всполошились.

На поляне пёстро одетые молдавские купцы. Сбившись в кучу, громко галдят. Слышна их не очень разборчивая речь: либо на одном из венгерских наречий, либо по-молдавски.
Подскакавший к Ивану Рубило указывает в направлении купцов выразительным кивком головы.

РУБИЛО: Что-то тут не то.

Пересветов с заинтересованным видом порывается к месту действия. Рядом Рубило.

РУБИЛО (обернувшись назад, к остальным воинам): Начеку будьте!

Оба перед самой поляной. На ней, в окружении своих товарищей, двое купцов. Выясняют меж собой отношения. Один, лихорадочно жестикулируя, что-то доказывает другому.
Тот, возмущённо апеллируя к своим сторонникам, резко отвечает своему оппоненту. Оба весьма экзальтированны.
В стороне стоит крупноголовый, чёрно-смуглый человек, более богато одетый, нежели другие. Это их староста. Поочерёдно смотрит на каждого из спорщиков.

РУБИЛО (комментируя происходящее): Купцы повздорили. Энтот, что руками машет, обвинил другого в воровстве. А тот его вором нарёк.

Чёрно-смуглый человек вздымает вверх правую руку с указующим в небо перстом. Оглашает место спора короткой торжественно-грозной фразой на одном из венгерских наречий, либо на молдавском языке.

Внизу кадра титры на русском: «Божий суд!»

Все моментально затихают.

ИВАН: Что такое?

РУБИЛО (довольно): Сейчас, боярин, увидишь. Такого, чай, ты ещё не видывал.

Чёрно-смуглый стоит у входа в полуразрушенную избу. Оборачивается к своим. В руке его узкая бритва. Поднимает её, чтоб все видели.
Лезвие бритвы блистает на солнце. Входит в избу и выходит без лезвия. Одновременно с этим оба спорщика поспешно и молча раздеваются.

РУБИЛО: Вишь, главный их, спрятал в избе тёмной бритовку. Энти теперь в избу войдут. Голые — чтоб с собою такого же лезвия не пронесть.
Зачнут там лезвие искать — кто найдёт, тот и прав в споре. Знать, Бог на него указал, ему удачу послал.

Между тем, столпившиеся вокруг избёнки купцы напряжённо ждут в зловещей тишине. Пот течёт по их лицам. Изнутри раздаётся ликующий вопль.
Наружу выскакивает один из спорщиков. Падает на колени. Обречённо склоняет голову.
За ним с торжествующим видом выходит второй. На его масленом лице гаденькая улыбка.
Тотчас полощет проигравшего бритвой по горлу. Обнажённое тело того бьётся в агонии.

Пересветов с отвращением отворачивается, осаживая своего всполошившегося коня.

Едут по лесу. Позади Ивана хохочущий Рубило и удовлетворённый увиденным Ахметка, с глазами, светящимися восторгом.

ИВАН (не оборачиваясь назад): Скажи, Рубило, а обязательно было убивать?

РУБИЛО (рассудительно): То дело хозяйское. Хошь, отпускай так вот, голым. Хошь, — бритовкой его.

ИВАН: У дворян-то почестнее выходит. Каждый при оружии, а тут... (Качает головой.)

56

Восемь русских воинов подъезжают к корчме в каком-то тесном польском городишке.

КОРЧМАРЬ — смуглый, вертлявый, с недавно (судя по незажившей ране) выбитым глазом и нервически дёргающейся головой, распахивает Пересветову дверь в комнату, отведённую ему и его людям на втором этаже.
В комнате четыре просторных лавки вдоль стен и длинный стол.
За Пересветовым и корчмарём сгрудились холопы Ивана. Он недовольно втягивает в себя запахи, источаемые комнатой.
Корчмарь угодливо и часто кланяется.

КОРЧМАРЬ: В такой комнате и круль за честь почёл бы остановиться. Помилуй Бог, не дорого возьму. Пан доволен останется. (Косится на дверь.)

Иван иронически смотрит на корчмаря. Устало кивает.

КОРЧМАРЬ: Вина подать пану?

Иван отрицательно качает головой.

57

Корчма. Ночь.

Ночью Пересветов лежит на лавке. Глядит в зияющую дыру открытого окошка. Оно без рамы и стёкол, с поднятой ставней. Через окно в комнату проникает бледный свет полной луны. Слышится раскатистый храп кого-то из спящих на лавке воинов. Где-то в глубине корчмы звучат неразборчивые резкие возгласы и гомерический смех...

58

Лицо деда Василия, обращенное к младшему внуку.

ДЕД ВАСИЛИЙ: Человек ты лесной, Ваня. Не рвись первым в бой. Осмотрись. Попривыкни и помни — ляхи сильно задиристы. В играх, бывает, мухлюют... На скандал не напрашивайся, но коль честь воинника твою заденут, то, внук ты мой дорогой — бейся! И в кой раз говорю — сущего воина по глазам перед схваткой определить можно...

59

Из недр корчмы до Ивана доносится громогласный хохот.
Пересветов решительно поднимается со скамьи.

На первом этаже, в пустом обеденном зале, освещаемом толстой свечой, сидят на дубовых табуретах, за широким дубовым столом, два ляха. Поляки играют в кости.
Один из них — ПАН ЛЯХОВИЦКИЙ.
Он могучего телосложения, с красным лицом и висячими усами. Через лоб его пролегает яркая царапина. Ему где-то тридцать с небольшим лет.
Его партнёр ПАН ГОЛЯБА.
Он сух, долговяз, с довольно сильными, развитыми плечами. Коротко стрижен. У него вытянутое, выбритое лицо и тонкий длинный нос. В ухе золотая серьга. Не более тридцати лет.
В отличие от Ляховицкого, одетого неброско, но добротно, этот одет крайне бедно. Однако держится очень самоуверенно. Видно, что довольно спесив.

После каждого сбрасывания костей Ляховицкий хохочет и низким голосом что-то говорит своему собутыльнику. Замечает наблюдающего за игроками Пересветова, внизу лестницы. Встаёт во весь рост.

ЛЯХОВИЦКИЙ (учтиво склоняясь): Збигнев Ляховицкий. (Гостеприимно указывает на незанятый табурет.)

ИВАН (столь же учтиво): Иван Пересветов. (Подгоняет табурет пинком ноги к столу и садится.)
Второй поляк бросает на Пересветова недоброжелательный, высокомерный взгляд и весь обращается к игре.
Ляховицкий выкатывает кости на залитую спиртным, неровную, изрезанную поверхность стола. У него одиннадцать. Весело смеётся. Голяба быстро потрясает руками. Бросает. Зло щурится. Выпадает тройка. Голяба раздражённо и требовательно придвигает кости к своему игровому партнёру.

ЛЯХОВИЦКИЙ (качая головой): Плати, пан Голяба. Плати, а потом игра будет.

ГОЛЯБА (хрипло): Играю в долг.

ЛЯХОВИЦКИЙ: А гроши у пана есть?

Голяба скрипит зубами. Вырывает из уха золотую серьгу. Кидает её на стол.
Ляховицкий бросаёт кости.

ЛЯХОВИЦКИЙ (хохоча): Двенадцать.

Наливает из бутылки себе в кружку и пьёт.
Голяба молниеносно выбрасывает кости на стол. Выпадает одиннадцать. Смотрит на пьющего. Игравший с ним лях допивает с прикрытыми глазами со дна кружки. Голяба тут же поворачивает кость с пятерки на шестёрку.

ИВАН (спокойно): Пан смухлевал.

ГОЛЯБА (ревёт): Что?

ИВАН: Пан смухлевал. (Выразительно кладёт руку на рукоять сабли.)

ГОЛЯБА (багровея): Щенок, пся крев!

ЛЯХОВИЦКИЙ (подымаясь с табурета): На волю выйдем. На волю! Но учти, Голяба, после этого юного пана тебе придётся иметь дело со мной.

Светает. Все трое на середине узкой улицы. Иван уверен в себе. Улыбается. Мрачное лицо Голябы беспокойно.
Встают в позицию...

Комната на втором этаже корчмы.
Крупный план: Рубило и Никита с натянутыми тетивами луков ждут, следя за начинающимся поединком...

... Поляк и русский обмениваются ударами. В ответ на первые выпады Голябы следуют удары Пересветова. По его лицу видно, что он почувствовал своё превосходство над соперником.

ИВАН (выкрикивает): А ну, вот так! (Обрушивает на ляха шквал ударов.)

Лях отпрыгивает далеко назад. Пересветов уверенно рвёт дистанцию. Голяба делает встречный выпад, метя в горло Ивана. Тот успевает среагировать на смертоносный удар молниеносным уходом в бок. В мгновенной паузе испытывает некоторое замешательство. Сглатывает слюну.
Поляк пользуется моментом и пытается перехватить инициативу. Атакует. Но он заметно выдохшийся. Грудь его со свистом тянется вверх.
Пересветов уже в норме. Без особого труда отражает несильные удары ляха. В свою очередь наносит по нему дважды мощнейшие по силе удары. Поляк с большим трудом парирует и отступает. Не давая ему опомниться, Иван заканчивает атаку неотразимым по силе и скорости прямым колющим ударом. Клинок входит в правое плечо Голябы.
Лях охает. Сабля выпадает из его руки. Со звоном ударяется об уличную мостовую. Голяба беспомощно приседает, держась за плечо.

ЛЯХОВИЦКИЙ (рокочущим басом): Ай да юный рыцарь! (Обнимает Пересветова за плечи.)

Оба направляются обратно в корчму, потеряв к поверженному Голябе всякий интерес. Лицо Пересветова счастливо-удовлетворённое. Отражает переживаемую им эйфорию...

60

Где-то далеко от места дуэли.

Иван и Ляховицкий едут по широкой, укатанной дороге впереди русского отряда. Подъезжают к какому-то перелеску.
Ивана переполняет радость. Он победно поглядывает вокруг. Юноша явно импонирует Ляховицкому. Тот о чём-то говорит ему.

ЛЯХОВИЦКИЙ: Синекура короля польского, пан, немыслима, если король не чтит золотых вольностей шляхты.
У нас так: Сигизмунд соблюдает наши вековые привилегии, а мы признаём за ним привилегии короля. А коли нет — нет...

Ляховицкий придерживает коня у развилки дороги. Смотрит на беззаботно настроенного Пересветова.

ЛЯХОВИЦКИЙ: Сожалею, что не могу сопроводить пана в сам Краков. С удовольствием показал бы ему красоты нашей дивной столицы. Но у меня приватное дело.

Оба кланяются друг другу. Ляховицкий направляет коня с дороги на тропинку, идущую через перелесок.
Рубило едет рядом с Никитой. Они тихо переговариваются.

РУБИЛО: Ишь лихой какой. Ить не успел до места доехать, а уже за сабельку. Не убережём такого-то, Никита.

НИКИТА: На всё Божья воля...

61

Краков. Вечер.

Вечером уставший отряд Пересветова движется по узким улочкам польской столицы. Её обыватели недоверчиво косятся на русских воинов. Иван впереди. Рубило с Никитой едут за ним. После — все остальные.

НИКИТА: Дух здеся тяжёлый.

РУБИЛО: Ежли опять в какой корчме жить — не выдержу я. Лучше на голой земле днём и ночью...

Около ворот богатого дома Нежебецких.

Поздний вечер. Света в доме нет. Слышится лай собак, а также какие-то голоса и ругань.
Окна дома ярко освещаются. Ворота настежь распахиваются.
В кадре пан Нежебецкий в расшитом золотом малиновом кафтане. Выходит из ворот.
Иван спрыгивает с коня. Знатный лях радушно улыбается.        Обнимает Пересветова. Прижимает к своей груди. Отстраняет. Разглядывает.

НЕЖЕБЕЦКИЙ (указывая широким плавным движением руки на открытые ворота): Рады пану. Просим, просим...

62

Двухэтажный деревянный флигель во дворе пана Нежебецкого. Солнечное утро.

Иван просыпается в постели отведённой ему комнаты на втором этаже. В ней два отворенных окна, через которые солнечный свет буквально заполняет комнату. Он полусидит под лёгким одеялом, полуобнажив своё великолепно сложенное тело. На груди у него православный крест. Его настроение очевидно приподнятое.

ИВАН (кричит): Никита!

В дверь шумно, обо что-то споткнувшись, влетает Никита.

ИВАН: Бери саблю, разомнём косточки.

НИКИТА (с сомнением): Удобно ль в чужом доме?

ИВАН: Делай, что велено!

63

Двор Нежебецких. Утро.

Иван и Никита энергично разминаются боем на саблях. Чуть в стороне, в просторной рубахе и штанах, стоит оживлённый, обритый наголо Ахметка. У него азартно-увлечённое шутейным боем лицо. Рядом с ним наполненный водой медный таз.

64

В одной из комнат своего дома Нежебецкие отец и сын лицезреют происходящее в их дворе.

ПАН ВЛАДИСЛАВ — субтильный, физически плохо развитый двадцатилетний человек, с маленькими белыми руками.

ПАН НЕЖЕБЕЦКИЙ (цокая языком): Какой воин, Матка Бозка, какой воин!

Владислав стоит рядом с отцом. Кусает свои бледные губы.

ПАН НЕЖЕБЕЦКИЙ: Видишь, сын. (Обнимает его.) Мальчишка младше тебя на четыре года. А боец отличный. Будет служить в роте барона фон Мерци. Проводишь к нему молодого варвара.

Иван и Никита, между тем, оба вошли в раж. Бьются, похоже, каждый на победу.
В другой комнате, перед открытым окном, пани АГНЕССА. Обозревает «шутейный бой» русских. Стоит, поглаживая свою полную, ожившую под её рукой грудь.

АГНЕССА (шепча про себя): А мальчишка красив.

АГНЕССА (властно): Здислава!

К окну из глубины комнаты лениво подходит, изогнув дугой смолянистую бровь, четырнадцатилетняя дочь Нежебецких,
ПАНИ ЗДИСЛАВА. Она уже сформировавшаяся телесно, изящно сложенная девушка. У неё смазливое лицо и роскошные белокурые волосы.

ЗДИСЛАВА: О! О! Великолепно. Они дерутся насмерть?

АГНЕССА: Не думаю.

Пересветов в тоже время вышибает саблю из руки Никиты. Срывает с себя рубаху.

ИВАН (кричит, повернув голову к Ахметке): Воды!

Татарин с готовностью подхватывает таз с водой и выливает её на спину хозяина.

В кадре: лицо пани Агнессы, закусившей свою нижнюю губу при виде аполлонова сложения Ивана.

65

Двор Нежебецких. Часом позже.

Двое слуг помогают своим госпожам (матери и дочери) сесть на коней. Обе женщины одеты по последней столичной моде того периода. Как и подобало знатным польским пани тех лет. Со стороны они мало отличаются друг от друга. Обе одинаково красивы.
Слуги подставляют им колени, с которых польки легко и грациозно перемещаются в женские сёдла.

В кадре: откровенно удивлённое таким непривычным для него зрелищем лицо Пересветова.

Он и Владислав верхом на конях, готовые выехать со двора. Иван в выходной одежде, а его спутник одет типично и модно для молодого краковского пана. Под ним очень хороший конь, резко контрастирующий с отнюдь не плохим конём Ивана.

66

Краков. Улица. Около полудня.

Нежебецкий-младший провожает Пересветова к месту расположения гвардии (в королевские конюшни). Едут по одной из столичных улиц вдоль краковских домов.

ВЛАДИСЛАВ: Меня восхищает античная история. А вас?

Иван чуть растерянно смотрит на Нежебецкого. Старается подавить неловкость. Не совсем уверенно кивает.

ВЛАДИСЛАВ (с неким апломбом): Взять, скажем, великого, непревзойдённого, Александра. С какой лёгкостью он завоевал для Македонии полмира! Или удачливый, непобедимый Цезарь! Первым из римлян перешёл Рейн, сокрушив германцев. Первым совершил два похода в Британию, подчинив кельтов... А его покорение Галлии?!.. Впрочем, я полагаю, вы знаете латынь и достаточно начитаны? Ведь вы читали Вергилия, Аристотеля, Плутарха, Геродота.

На лице Пересветова двигаются желваки. Он надменно выпячивает подбородок и смотрит угрюмо сквозь Владислава.
Тот как-то сразу теряется. Бледнеет.

ВЛАДИСЛАВ (покладистым тоном): Вы ведь хотите быть полководцем? А для этого надо же знать историю.

Иван примирительно кивает в ответ...

67

Краков. Королевские конюшни.

В кадре — небольшой участок плаца перед частью стены обширного служебного здания. Напротив стены Иван и барон ФОН МЕРЦИ. Это ротный командир Пересветова. Он из обедневших немецких дворян. Ему 28 лет. Он высок и широкоплеч. Стального цвета глаза и прямые усы, торчащие в стороны. Изъясняется чеканным слогом и с чётким немецким акцентом. Тоном не сомневающегося в себе, знающего своё дело, вояки.
Вокруг шум будничного движения на плацу: идёт отработка боевых приёмов, верхом и пеше. Звучит звон сабель. Доносится храп и ржание коней. А также разноязычная реакция воинов в процессе занятий.

ФОН МЕРЦИ (иронично глядя на Ивана): Король желает видеть полк через месяц. Вам, пан, придётся за это время многому научиться.

68

Краков. Плац для занятий гвардии. Лето. День.

Иван среди товарищей по сотне во время их повседневных тренировок. Этнический состав наёмников: немцы, угры, ляхи, южные славяне, литовцы. Совсем молодых не видно.
В кадре пробегают различные типы воинов. Все одеты по-разному, в зависимости от национальных предпочтений и привычного им режима занятий.
Глаза Ивана жадно наблюдают за ними. Кто-то, со свистом описывая тонким мечом замысловатую кривую, демонстрирует двойной удар, от которого партнёр уклоняется с тигриной ловкостью. Кто-то, парируя мечом саблю оппонента, обозначает тому удачный удар кинжалом...
Общий гул тренировочного пространства перекрывается отчётливым звоном двух клинков.

В кадре: Пересветов обменивается с одним из наёмников последними сабельными ударами их учебного боя. Иван блокирует наносимый ему удар, и на ответном молниеносном выпаде задерживает остриё сабли у груди наёмника. Убирает клинок.
Бой прекращается. Коротким кивком головы русский выражает формальную любезность своему побеждённому условному противнику. Тот делает то же самое. С уважением смотрит на Ивана. Рядом фон Мерци.

ФОН МЕРЦИ: Оч-чень неплохо. (Указывает Ивану рукой на своего рода дорожку, окаймляющую плац.)

Оба неторопливо идут по «обочине» плаца.

ФОН МЕРЦИ: Уметь владеть саблей здесь мало. Вам требуется освоить работу с клинком и пикой на коне. (Останавливается.)

Фон Мерци менторски оглядывает внимающего ему Ивана.

ФОН МЕРЦИ: На успех боя, пан, влияет тактика. Сомкнутый строй кавалерии всегда опрокинет противника, наступающего толпой. Кулак всегда пробьёт большой ком снега! (Поднимает назидательно палец.)
Но каждый воин в строю обязан знать дисциплину и конный манёвр. Тогда кавалерия будет двигаться как один организм. Сможет развернуться в любую сторону и не сломать строя. Сможет правильно — и наступать и отступать! Вникайте в это, пан Пересветов.

Взгляд Мерци уходит в сторону и останавливается на ком-то виднеющемся в отдалении парадном здании.

Кадр размывается...

69

Краков. Улица. День.

В одну из узких краковских улиц вливаются наёмники. Движутся на фоне одного из домов группами и по одному. Целенаправленно и возбуждённо спешат куда-то. У всех на боку их холодное оружие.
Чуть впереди одной из группок в три человека идёт, погружённый в себя, Иван. Идущая за ним тройка наёмников состоит из людей славянской внешности. Один из них МИХАЙ. Лет двадцати пяти, южнославянского типа.

МИХАЙ: Ну, браты, не такого круля мнил я на смотру повидать. Квёлый весь. И обряжен каки чудно!

ОДИН ИЗ НАЁМНИКОВ (машет рукой): Лишь быб, Михай, он нам пенязи златые исправно платил.

Иван целеустремлённо сворачивает в сторону. Михай, завидя это, задерживается на месте.

МИХАЙ: Может, в корчму, пан Иван? Самый повод загулять!

Пересветов поворачивается к нему и молча качает отрицательно головой. Делает шаг вперёд...

В кадре: дом Нежебецких.

70

Дом Нежебецких. День. Лето.

Старший Нежебецкий и его жена в одной из комнат своего дома.

НЕЖЕБЕЦКИЙ: Вообрази себе, он попросил меня найти для него учителя латыни.

АГНЕССА: И что же?

НЕЖЕБЕЦКИЙ: Я предложил ему нашего ксёндза, отца Кадальского.

АГНЕССА: Думаю, напрасно, Войцех. Это тебе не Владислав. Мальчишка выдержит два-три занятия.

НЕЖЕБЕЦКИЙ: Мой срок, Агнесса, месяц. Но не более...

71

Дом Нежебецких. Вечер.

Полукомната сбоку от лестницы, ведущей со второго этажа. Щедро горят большие свечи. Освещают богатое внутреннее убранство дома, искуссно сделанную мебель с изогнутыми ножками.

Пересветов и ксёндз КАДАЛЬСКИЙ занимаются латынью.

Кадальский стоит сбоку от Ивана, сидящего за инкрустированным столом. На нём, перед глазами Пересветова, испещрённый латинскими буквами пергаментный лист и гусиное перо. Рядом необычной формы чернильница с откинутой крышкой. Чуть подальше на столе раскрытая печатная книга. Судя по всему, латинская Азбука. Там же пара закрытых увесистых книг в ярких переплётах.

Ксёндз примечателен своим высоким ростом и орлиным профилем. Он в сутане и шапочке католического священника. Внимательно глядит на своего ученика. Разучивает с ним названия и произношение записанных им латинских букв. Избирательно, вразброс, указывает Ивану стеком на буквы, проверяя степень усвоенного им. При правильном произношении учеником, ксёндз одобрительно кивает. При неправильном — из-за невольных ассоциаций у Ивана латинских букв с церковно-славянскими — поправляет.

ИВАН: Же, т-вердо...

КАДАЛЬСКИЙ: Тэ.

ИВАН: Тэ, эф... мыслите...

КАДАЛЬСКИЙ: Эм!

ИВАН: Эм, икс.

Учитель отнимает от пергамента стек.

КАДАЛЬСКИЙ: Уже лучше. Но позволю себе напомнить пану: чтобы овладеть латынью, ему понадобится пять или даже десять лет. Хотя, посмотрим... (Устремляет взор куда-то над Иваном.)

Кадр затемняется.

72

Краков. Плац для занятий наёмников. Осень. День.

Крупный план: Пересветов в лёгких доспехах и с шишаком на голове самозабвенно отрабатывает с копьём на лошади. Где-то в стороне занимаются его товарищи по службе. Иван уверенно поражает очередную учебную мишень.

ЧЕЙ-ТО ГРОМКИЙ ГОЛОС ЗА КАДРОМ: Ладно сробил пан!

Пересветов поворачивается на голос. Его обладатель — Михай. Дружественно смотрит на Ивана со своего коня, восседая на нём с опущенной пикой в руке.
Иван перекидывает копьё через холку собственной лошади.
Бросает беглый взгляд на свою натруженную правую ладонь. На ней потрескавшаяся, потёртая кожа. Тут же поворачивает руку обратно, кистью вверх...

73

Дом Нежебецких. Ноябрьский вечер.

В кадре, крупным планом – кисти рук Ивана, опустившего их вниз ладонями на край стола. Он продолжает занятия латинским языком на привычном месте.
Пересветов и Кадальский в креслах за тем же самым столом. На нём лишь одна закрытая книга в роскошном переплёте.
Иван цитирует очередной заученный текст на латыни.

КАДАЛЬСКИЙ (поправляя ударение):... ДанаОс!

Иван молча соглашается быстрым троекратным мелким кивком.

ИВАН (уверенно продолжая): ТимэО данаОс эт дОна фэрЭнтэс...

КАДАЛЬСКИЙ: Довольно. (Удивлённо-уважительно глядит на Ивана.) С «Энеидой» Вергилия вы справились в целом... блестяще.

КАДАЛЬСКИЙ (как бы себе): Изумительная память!

Выражение лица ксёндза меняется, как если бы он пришёл к какому-то неожиданному для себя, но вместе с тем логичному заключению.

КАДАЛЬСКИЙ: Через год пан должен читать по латыни так же, как и я.

74

Краков. Парадная лестница дома Нежебецких. Зимнее утро.

Падает снег. Крупный план: снежинки плавно опускаются на лицо смотрящего в небо Ивана Пересветова.
Он стоит на парадной в распахнутом тёплом кафтане на меху и провожает взглядом падающие снежинки.
В глазах тоска. Вздыхает...

75

Вотчина дворян Пересветовых. День.

Конный отряд Ивана у дворовых ворот. В кадре — перед ними заиндевелые Иван с Никитой. Остальные поодаль. Все в овчинных и заячьих шубах зелёного и тёмно-синего цвета с покрышкою из сукна, либо в тулупах. Никита колотит с коня в ворота. Оттуда несётся срывающийся собачий лай.

НИКИТА (с напускной строгостью): Отворяйте боярину! (Поворачивается с улыбкой к хозяину.)

За воротами скрип и хруст снега под спешащими к ним ногами дворовых людей, узнавших голос Никиты. Суетливо, с охами и ахами, открывают врата.
Пересветов направляет в них коня, а за ним выстраиваются остальные...

76

Пересветовы хоромы. Светлица.

Просторная светлица, где за столом в широком резном кресле расположился дед Василий. На столе перед дедом красочно расписанные деревянные миска и ложка рядом с ней. На нём также кухоль (кувшин), две кружки и полкаравая на деревянном подносе.
Семён у прохода в комнату встречает вошедшего туда, уже скинувшего шубу, Ивана. Отец и сын разнимают руки после взаимных радостных объятий. Младший Пересветов предстаёт перед родными во всей своей молодецкой стати.

ДЕД ВАСИЛИЙ (взыскательно оглядывая внука): Добрый воин, добрый.

СЕМЁН (высунувшись из комнаты в сени): Баню, Гляделко, растапливай!

Оборачивается к Ивану и расчувствованно смотрит...

77

Комната Ирины Пересветовой. Тот же день.

В своей комнате мать Ивана и он сам в креслах.
Ирина Пересветова без присущего ей тихого  благостного блеска в глазах. Глядит на  сына со строгим волнением на лице. Он смущённо смотрит  на неё.

МАТЬ ИВАНА: Про подвиги те воинские и про царей римских и греческих и в наших книгах есть православных.

Берёт его руку в свою и тревожно глядит ему в глаза.

МАТЬ ИВАНА (тихо): Пообещай мне, Ванечка, что никогда ты не отречёшься от веры православной, от веры предков твоих!

Иван кивает головой.

МАТЬ ИВАНА: Нет. Слово мне дай. Нет... (Порывисто устремляется к иконам)... Вот здесь, пред Господом Богом, пред светлым ликом Его... обетование дай заветное, что никогда не примешь ни католическую, ни басурманскую веру.

Стоящий подле матери Иван обращается к ней удивлённым взором. Как будто хочет что-то сказать...
Мать с обезоруживающей силой в глазах, взирает на него.
Иван, словно подрубленный, падает перед образами на колени. Возносит двоеперстно руку ко лбу...

В кадре: Иван всё также на коленях. Заметно, что только что пережил какое-то внутреннее потрясение.
Мать стоит за ним и гладит его по голове. Он, с благоговейным трепетом во взгляде, не отрывается взором от иконы.

МАТЬ ИВАНА (успокаивающе): Вот так, мой хороший. Вот так. Люди православные на муки страшные шли, но от веры своей не отрекались. Не отрекались! Улещать кто будет тебя, сулить тебе блага великие, если переменишь веру свою, не верь никому. Никому!
Всё пойму. Всё прощу, любого тебя приму, но иноверцем — никогда! Никогда!..

В кадре лик Христа-Спасителя на одной из икон...

78

Светлица. Вечер.

За столом захмелевший Семён и его сыновья.
На столе кувшины с вином, запечённые утки с черносливом на серебряных тарелках и прочее. Перед каждым из троих кубки: серебряный перед Семёном, у сыновей — оловянные.
Отец Ивана разглядывает золотую польскую монету.

ИВАН: Король-то, похоже, забыл про гвардию свою. Вся служба покамест — дворец его королевский охранять.

Семён вертит в руке монету. Усмехается.

СЕМЁН: Это покуда войны нет. (Протягивает золотой обратно младшему сыну.) И коль она буде удачная для короля, то ещё получишь. А побьют вас, то этак тебе две монетки и останутся.

Артамон срывается в смех. Лицо его брата тускнеет.

СЕМЁН: А пану Нежебецкому, покровителю твоему, шубу пошлю соболью. (Пьяно машет рукой.) За то, что сыну моему должные почести оказал.

АРТАМОН: Э-э! С шубой-то и подождать можно. Мало ли как оно повернётся... Сегодня покровитель, а завтра и нет...

СЕМЁН (легко соглашаясь с сыном): Твоя правда, сынок.

Семён делает серьёзную мину.

СЕМЁН: Тут, давеча, охотники мои берлогу нашли... (Недвусмысленно глядит на Ивана.) Вот тебе и забава, Ванька. Вот тебе и первый твой медведь.
 
Лицо Ивана сияет.

АРТАМОН (качая головой): А дед будет супротив. Он говорит: раньше, чем двадцати лет не исполнится, на медведя ему нечего ходить.

СЕМЁН: Цыц! (Стукает по столу кулаком.) Это тебе рано на медведя. А Ваньке в самый раз.

ИВАН: Слово даёшь!

СЕМЁН: Даю!..

79

Зимний лес. Неподалёку от Пересветовой вотчины. День.

Лес оглашается бешеным лаем псов, криками охотников, могучим медвежьим рёвом, который резко обрывается...

В кадре: массивная туша убитого медведя подле берлоги. Снег под ним окрашен медвежьей кровью.

ГОЛОС СЕМЁНА (кому-то): А шкура-то хороша. Смотри, как блестит. Сошьём шубу, подобьём шёлком, вот и подарок пану Нежебецкому.

В стороне от медведя Артамон пьёт мёд из тонкогорлого кувшина. Рядом с ним старый охотник в заячьем белом оплеухе и сером тулупе разговаривает с ещё разгорячённым ловитвой Иваном.
Он в меховой шапке и в распахнутом тулупе, под которым свободная рубаха навыпуск. На ногах валенные сапоги. У ног его — внушительная цельнометаллическая рогатина.
За Иваном и старым охотником виднеется Семён, отдающий распоряжения двум другим участникам охоты. Указывает им рукой в направлении медвежьей туши. Там же снуют несколько мелких и злых псов, травивших медведя.

СТАРЫЙ ОХОТНИК (с завистью): Ну и силёнка в тебе, боярин, сидит. В дедушке Василии такая-то была. Но он уже воин был. В летах, когда вот так, одной энтой рогатиной — и в сердце ведмедю! (Показывает пальцем в лежащую на снегу рогатину.) Редко кто так хозяина насаживает.

ГОЛОС СЕМЁНА: Осип!

Старый охотник поворачивается на окрик. Реагирует понятливым полупоклоном. Размеренно движется к поверженному медведю.

АРТАМОН (протягивая кувшин Ивану): На, брат.

Тот делает пару глотков. Отдёргивает от горловины кувшина голову, будто обжёгшись. Заметно, что содержимое кувшина довольно крепкого свойства. Возвращает его старшему брату.

80

Лес. День.

Братья стоят напротив друг друга.
На лице Артамона пьяная, почти блаженная, но грустная улыбка.

АРТАМОН: А что, братка, чтой-то мир давно стоит? И татарва не лезет, и поляки ни с кем опять не сцепятся. Долго ли такое диво быть может? (Берёт младшего под локоть. Смещается с ним в сторону.)

Иван молча слушает брата. За ними Осип и ещё двое охотников разделывают медвежью тушу (возможно, снимают шкуру). Попутно разводят костёр.

АРТАМОН: Закружит судьба-то нас. Свидимся ли ещё? (Оглядывается на отца. Наклоняется к Ивану.)
Мать одно твердит: какой беде не быть, а нам за веру держаться. И все беды, как подобает христианам, принять надлежит.
К чему она это? (Голос Артамона становится ещё тише.) Да что-то чувствует она! Не простая мать у нас с тобой. Ой, не простая! (Пьяно машет перед носом брата рукой.) Что-то она знает про всех нас. Из комнаты не выходит своей. Наушниц не имеет. И всё знает? Через чего это может быть?

ИВАН: Через ум и любовь, брат.

Артамон порывисто и крепко прижимается своим плечом к плечу Ивана.

81

Хоромы Пересветовых. Поздняя ночь.

Братья возвращаются откуда-то. Уверенно и бесшумно движутся по знакомым коридорам отцовского дома.
Из одной комнаты, сквозь щель неплотно прикрытой двери, вырываются отблески свечи. Доносятся приглушённые голоса и негромкий женский смех.
Идущий первым Артамон осторожно заглядывает в комнату. Поднеся палец к губам, тянет к себе Ивана.
С их ракурса предстаёт, сидящий на просторной лавке, стеленной для сна, их весьма подвыпивший отец. Семён в одной нательной рубахе и портах. На коленях у него дворовая девка Алёна — одна из тех, кто накрывал на стол во время последнего приезда Замур-бека.
Она в ночной рубахе. С той поры несколько располнела. Прильнула к Семёну. С пониманием дела заигрывает с ним. Щекочет ему бороду и кокетливо смеётся.

АЛЁНА: Ох, и баловник вы, Семён Васильевич...

АРТАМОН (на ухо Ивану): Отец, гляди...
( Сдавленно хихикает. Отпрянув от комнаты, тащит брата за собой вглубь дома.)

В какой-то момент Иван вдруг останавливается. Откидывается спиной на стену.

ИВАН (негромко): Что же это отец наш... прелюбы творит... За мать обидно.

АРТАМОН (сведущим тоном): Все мы люди грешные. Пойдём спать уже. (Увлекает брата дальше по коридору.)

82

Вотчина Пересветовых. Утро.

Серым зимним утром отряд Ивана отъезжает от своего двора. Он где-то на заднем плане. Иван впереди отряда.
Крупный план: на его лице отображено настроение человека, покончившего с прошлой жизнью и готового к новой. Какой бы она ни сложилась...

83

В кадре — хрупкая фигурка Ирины Пересветовой, выскочившей за ворота усадьбы.
Она в накинутой на плечи шубе и с непокрытой головой. Ветер развевает её волосы. Взволнованный и печальный взгляд женщины устремлён вослед удаляющемуся от дома отряду.

ГОЛОС ОТЦА ГАВРИИЛА (звучащий в голове Ирины): Не пеняй ко Господу. На своём месте сын твой. Коль не оскудеет в нём вера, пройдёт горнило страстей и соблазнов вражьих. И Богу послужит, и ближнему...

Пересветова беззвучно шепчет последние слова иеромонаха. Посылает в сторону Ивана крестное знамение...

Кадр затемняется.


               
                Конец Первой части.

 





                На экране титры: Часть вторая. Наёмник.


                Краков. 1526 год.


1

Дом Нежебецких. Лето. Вечер.

Крупный план: светящееся окно в комнате, где проходят уроки латинского языка. Обычное место занятий. На столе раскрытая книга, пестрящая красками иллюстраций и знаков. Кадальский рассказывает Пересветову о великих полководцах древности. Ученик слушает, затаив дыхание.

КАДАЛЬСКИЙ: ... И обратившись так к друзьям своим, Цезарь, словно по наитию, перешёл через Рубикон, добавив: «Алеа якта эст» — Да будет жребий брошен.

На втором этаже дома раздаётся шум и гам. Кто-то с кем-то ругается в два мужских голоса. Слышно скрежет по полу грубо сдвинутого тяжёлого кресла, грохот распахнутой ударом двери, стремительные, едва не бегущие шаги выскочившего из комнаты человека, спешащего к лестнице вон из дома.
Вниз по ступенькам буквально слетает СТЕФАН МОГИЛЬНИЦКИЙ. Это весьма дюжий тридцатилетний смуглолицый красавец со смолисто-чёрными волосами и шикарными усами. Мастеровитый воин из хорошего шляхетского рода. Сбегает по лестнице с искажённым злобой лицом и потрясая кулаками.

МОГИЛЬНИЦКИЙ (сквозь зубы, на бегу): Угм-м, канальство! (Выбегает из дома не заметив, или намеренно проигнорировав Кадальского с Пересветовым.)

Слышно, как лошадь рысью понесла его со двора.
В кадре — побледневший, растерянный ксёндз и недоумевающий ученик...

2

Двор Нежебецких. Конюшня. Утро другого дня.

В конюшне Иван и Никита заканчивают осмотр своих коней. Проверяют сбрую.

НИКИТА: Я тут у панёнковой служанки одной, у Марыськи, вызнал... Выходит, старый пан Нежебецкий обещал за дочерью своей приданое большое. А дать-то обещанного не мог.
Жених же панёнкин, пан Могильницкий, как узнал о том, так старого пана лгуном назвал. Теперь молодому Нежебецкому на саблях биться с Могильницким.

Иван молча качает головой. Толкает дверь, чтобы вывести коня. В открывшемся ему пространстве двора видит вышедшую из-за хозяйственной постройки пани Здиславу.
Их взгляды на какое-то мгновение задерживаются друг на друге. Здислава фыркает. Задирает нос. Движется дальше с нарочитым безразличием.
Глядя ей вслед, Пересветов невольно усмехается...

3

Двор Нежебецких. Флигель Пересветова. День.

Иван за столом своей комнаты читает очередную книгу на латыни. Слышит звук шагов по ступенькам. Встаёт.
Кто-то за дверью останавливается.
Пересветов подходит к двери и открывает её. Перед ним пани Агнесса. Она в сильном волнении.
Иван с вежливым поклоном приглашает жестом её внутрь. Она тотчас входит.

АГНЕССА: Пообещайте, пан Иван, что всё сказанное мною останется между нами.

ИВАН: Даю слово, панна. (Почтительно склоняет голову.)

Глаза Нежебецкой вдруг наполняются слезами. Она нервно прижимается к Пересветову, заключая его в свои объятия.

АГНЕССА (прильнув к Ивану): Это материнские объятья, пан Иван. Понимаете, Владислав по всему Кракову ищет Могильницкого, чтобы отомстить за нанесённое нам оскорбление.

Пересветов стоит не шевелясь. На его лице смущение.

АГНЕССА: Вы же друг пану Владиславу.

Иван кивает головой.

АГНЕССА: Не бросайте его и пообещайте, что не дадите мерзавцу Могильницкому расправиться с Владиславом.

Иван кивает головой в ответ.

4

Дом Нежебецких. Тем же днём.

В богато-изысканно обставленной комнате отец и сын Нежебецкие.
Владислав сидит в кресле. Он в явном эмоциональном возбуждении. Покрасневший от нервного прилива крови к лицу. Порывается подняться.
Отец стоит возле него, пронзительно глядя на сына. Удерживает его ласковым движением руки.

НЕЖЕБЕЦКИЙ-ОТЕЦ (мягко): А кто будет твоим секундантом? У тебя же нет ни одного друга. Тебе всех друзей заменили книги. А Пересветов такой же дворянин, как и ты...

Владислав пытается вскочить. Отец с трудом задерживает его в кресле.

НЕЖЕБЕЦКИЙ-ОТЕЦ: ... и род его древен.

ВЛАДИСЛАВ (сжимая кулаки): Вы хотите этого родовитого дворянина подставить под сабли вместо меня? Почему мама пошла к нему во флигель? Чёрт возьми, лучше сдохнуть, чем...

НЕЖЕБЕЦКИЙ-ОТЕЦ: Не знаю, чего это лучше... (Прищуривает глаза.) Но, милый друг, ты к этому очень близок. Могильницкий опасный бретёр и прекрасный фехтовальщик. Если ты не возьмёшь с собой Ивана, то не ты, а я сам вызову на поединок Могильницкого. И у меня побольше сил и умения, у меня, у старика, чем у тебя...

ВЛАДИСЛАВ (выдавливая из себя): Что ты хочешь, отец?

НЕЖЕБЕЦКИЙ-ОТЕЦ: Хочу, чтобы Пересветов непременно был с тобой. И чтоб его слуги, в том числе и татарин, были с ним.

ВЛАДИСЛАВ: Хорошо, отец. (Опускает голову.)

5

Двор Нежебецких. Вечер.

Пересветов при оружии и в сопровождении Рубило, Никиты и Ахметки выходит из флигеля во двор. Около входа во флигель его ожидает пан Владислав. Он в дорогом кафтане и с саблей.
При виде Ивана, Владислав молча кланяется ему. Русский, в свою очередь, отвечает молодому ляху заученным уже, характерным шляхетским движением, словно прирождённый поляк...

6

Краков. Тем же вечером.

Обычная краковская корчма. За столами примерно дюжина шляхтичей играет в кости. Пьют вино и общаются. Могильницкий увлечён игрой с двумя довольно пообносившимися ляхами.
В корчму входит Владислав и Иван со слугами.
Услышав шум от вошедших в корчму, Могильницкий мгновенно реагирует, бросая в ту сторону любопытствующий взгляд. Завидя младшего Нежебецкого, с юношеской поспешностью взлетает на месте.

МОГИЛЬНИЦКИЙ: О, мой друг, наконец-то. А я думал, что в роду Нежебецких героев больше нет.

Владислав хватается за саблю и бросается на Могильницкого.
Сидящая в корчме шляхта дружно вскакивает со своих мест. На лицах панов отражается довольное предвкушение понятного и любезного их натурам действа.

ВРАЗУМЛЯЮЩИЙ ТРЕЗВЫЙ ГОЛОС ОДНОГО ИЗ ШЛЯХТИЧЕЙ: Стойте, стойте, а порядок!?

МОГИЛЬНИЦКИЙ (пожимая плечами): Действительно, не в корчме же драться!

Все движутся к выходу из корчмы. Перед ней Могильницкий рассматривает рядом с Владиславом Пересветова и его слуг.

МОГИЛЬНИЦКИЙ: А этот татарский князь твой товарищ? (Переводит взор на Ахметку, весело улыбается.)

ИВАН (медленно и отчётливо): Я не татарский князь, лях-собака. Я русский боярин. Твои предки у моих холопами служили.

Все шляхтичи ревут и хватаются за сабли.
Тут же слышится лязг стали. Слуги Пересветова обнажают оружие и моментально встают рядом со своим господином.

ТОТ ЖЕ ГОЛОС, ЧТО И В КОРЧМЕ: Стойте, стойте, пан Пересветов служит в гвардии короля!

В шляхетской толпе раздаётся рёв. Кто-то пытается броситься на Пересветова. Большинство других удерживает их. Спешно расчищают круг для боя.
Могильницкий угрюмо смотрит на Пересветова. Тот взирает на ляха без какого-либо мандража.

7

Дом Нежебецких. Вечер.

Муж и жена Нежебецкие в комнате. Агнесса распласталась в кресле. По лицу её можно предположить, что она на грани истерического припадка. Войцех Нежебецкий нервно расхаживает по комнате взад-вперёд.

НЕЖЕБЕЦКИЙ: А мне, ты думаешь, не страшно терять на старости единственного сына и наследника! Ведь род прервётся. Здислава растёт мерзкой девчонкой. Одному Богу известно, чего она ещё выкинет. Твердила ж она, что знать не желает никого, кроме Могильницкого. А он негодяй. Значит, тянет её к негодяям!
Одна надежда, что Пересветов не останется в стороне. Я знаю Могильницкого. Он не выносит татар и не любит русинов. Заденет татарина, а Пересветов, без сомнения, ответит. Победит в их поединке, скорее всего, Могильницкий. Но дорого ему достанется эта победа... Ну а там Бог поможет. Что-нибудь и придумаем...

8

Краков. У корчмы. Вечер.

Поединок начинается со стремительной атаки Могильницкого. Его сабля описывает круги, с ужасающей силой обрушиваясь на Ивана со всех сторон. Поляк фехтует по всем правилам, нанося отвлекающие и ложные удары.
Русский движется с кошачьей мягкостью, легко выходя из-под атаки. Дважды, отпрянув в сторону, едва не заходит со спины Могильницкому.
Лях взрывается всесокрушающей атакой на Пересветова. Производит серию выпадов. В одном из них его сабля скользит поверх сабли противника и впивается тому в левое плечо.
Толпа ахает.
Иван не подаёт вида. Продолжает бой. Клинок ляха вновь достаёт русского. На его лбу образуется небольшая рана. Кровь течёт на глаза.
Могильницкий ухмыляется. Взнимает клинок и салютует своим сподвижникам.
В облике Пересветова что-то меняется. Проявляется то, чего раньше никогда не было. По сути, это состояние так называемого холодного бешенства, свойственное в боях русским.
Иван с максимальной силой выбрасывает вперёд свою саблю, напрыгивая на соперника.
Могильницкий не может отбить удар и лезвие пересветовской сабли ударяет ему в грудь. Он шатается. Однако умудряется с близкого расстояния атаковать Ивана и вновь, но не опасно, ранит того в левое плечо.
Русский, с залитым кровью лицом, двумя выпадами загоняет ляха чуть ли не в самую шляхетскую толпу. Шляхи расступаются, но Пересветов успевает нанести мощнейший удар.
Могильницкий парирует ослабевшей рукой, но сабля Ивана неостановимо входит в его правое плечо. Поляк вскрикивает, и валится лицом вниз, подвернув под себя раненую руку.
Иван отступает на шаг. Вытирает рукавом залитое кровью лицо. Поворачивается к своим.

ИВАН (хрипло): Пошли.

Владислав старается поддержать его под локоть. Пересветов пытается отстраниться.

ВЛАДИСЛАВ (подавая руку): Я пану друг на век.

Иван молча пожимает ему руку.

9

Краков. Флигель Пересветова. Летний день.

Иван лежит в своей постели, укрытый лёгким одеялом. Подле неё плетёное пустое кресло и табурет, на коем пара каких-то чашек из дорогого материала, наполненные чем-то, похожим на отвар.
Рядом с Пересветовым на кровати, склонившаяся над юношей, пани Агнесса. Отрывает губы от щеки Ивана.

АГНЕССА: Это поцелуй любящей матери...

Пересветов норовит приподняться с кровати.

АГНЕССА: Нет-нет, пан Иван. Наш лекарь запретил вам вставать. При столь опасных ранах всегда лихорадит. Вы должны лежать и пить всеизлечивающие эликсиры. (Указывает на чашки на табурете. Поднимается со стула.)...

В кадре: Иван сидит на кровати, откинув одеяло. Лицо выражает некий протест и возмущение. Качает головой. Глядит на окно...

10

Флигель Пересветова. День.

Всё тот же «постельный режим» Ивана.
Окошко флигеля. Здислава в кресле рядом с Пересветовым.
Она переводит взгляд с окна на лежащего в кровати.
Ему заметно неуютно в прописанном врачами лежачем положении. На лице у него выражение неловкости и стеснённости.
Панёнка молча смотрит в окно с загадочной улыбкой на губах...

11

В кадре большая копна сена в конюшне. К нему нетерпеливо подходит парочка молодых людей из числа дворовой прислуги Нежебецких.
Молодой человек — дворовый конюх — подводит девушку. Цепко держит её за талию. Бросает в сено.
Та падает в него навзничь, распластываясь на лету. Запрокидывает голову с полузакрытыми, заведёнными под лоб глазами. Высоко задирает длинное платье. С готовностью раскидывает свои белые ноги.
Конюх торопливо опускается между ними, попутно спуская штаны...

Крупный план: похотливо-чувственное лицо Здиславы, вбирающей в себя это зрелище вожделевающим взором. Подглядывает через полуприкрытую дверь конюшни.

12

... Здислава поворачивает свою изящную головку к лежащему на кровати Ивану.

ЗДИСЛАВА (сводя к переносице брови): Пан Пересветов, вы герой.

Иван смущённо отводит глаза из под взгляда Здиславы...

13

Парк Нежебецких. Летнее утро.

Пересветов и Здислава прогуливаются по аллее обширного парка Нежебецких, в задней части их двора. Впереди, в гуще деревьев проступают очертания старого флигеля. Идут по направлению к нему. Разговаривают.

ИВАН: ... Упал тот купец на колени. Тут спорщик его горло ему и перерезал. (Смотрит на Здиславу.)

Здислава, вся обращённая в слух, сладострастно улыбается.
Подходят к узкой дорожке, ведущей ко флигелю. Здислава, как бы в продолжение маршрута, сворачивает к нему. Непринуждённым жестом направляет Пересветова на дорожку. Тот следует за её движением как ни в чём не бывало.
Возле Флигеля Здислава принимает решительный вид, резко выдыхает. Берёт руку юноши в свою. Входит в открытую флигельную дверь.
Она перед широкой деревянной лавкой у столика маленькой комнаты. Лицом к Пересветову.
Тот замер в проходе, настороженно глядя на девушку.
Та стремительно задирает своё летнее платьё до живота. Обнажает совершенно голое холёное тело. Валится на лавку спиной. С вызовом разбрасывает свои нежно-белые ноги. Выжидающе-напряжённо взирает на Ивана.

Крупный план: заворожённый взгляд Пересветова в сторону Здиславы. На его лице выражается некая остолбенелость. Ясно виден небольшой шрам на лбу.

ГОЛОС ЗДИСЛАВЫ (сквозь зубы): Что же ты!

Иваново лицо выдает его несомненное замешательство.
С лавки несётся стон бессильно-бешеной ярости.

ГОЛОС ЗДИСЛАВЫ: Ты не воин, ты трус, трус! Ты боишься бабы.

Лицо Пересветова краснеет от прихлынувшей к нему крови. Он с твёрдой решимостью делает шаг к импровизированному ложу...

В кадре: откинутая на лавку голова Здиславы с закрытыми глазами.

ЗДИСЛАВА: А теперь иди.

На пороге комнаты – принявший свой дофлигельный вид Пересветов с чуть опущенной головой. Переступает порог, выходя наружу.

ГОЛОС ЗДИСЛАВЫ ВОСЛЕД: Холопу отдалась.

Иван задерживается на пороге. Вытирает лоб тыльной стороной руки.
Выходит...

Кадр затемняется.


На экране титры: Краков. 1527 год.

14

Флигель Пересветова. Поздняя осень. День.

В кадре крупным планом: сидящий в своей комнате за столом, перед застеклённым матовым окном, Иван Пересветов. Лениво и апатично листает книгу на латинском языке, с батальными миниатюрами, иллюстрирующими соответствующий текст.
В окне смутно маячит Здислава, отдающая прислуге какие-то распоряжения. Слов разобрать нельзя, но слышно её низкий повелительный голос. Она будто позирует, стараясь привлечь к себе внимание. Как бы невзначай поглядывает на окна флигеля.
Иван даже не пытается оторвать головы от стола. Лёгким толчком двигает от себя книгу. От души потягивается.

ИВАН (кричит): Никита, идём в корчму!

Никита тотчас вбегает.
НИКИТА (вытаращив глаза): Зачем боярин, вино будем пить?

Иван поворачивается к Никите с выражением строгой весёлости. Вот-вот засмеётся...

15

Краковская корчма.

В корчме за столами разбившиеся по компаниям десятка два ляхов. Где-то переругиваются, где-то чинно беседуют.

В кадре спины четырёх ляхов, склонившихся над столом. Играют в кости. Кто-то из них бросает. Один из панов, щуплый и невзрачный, что-то быстро шепчет на ухо своему товарищу, ДОРОДНОМУ ЛЯХУ. Тот возмущённо поворачивается к бросавшему кости.

ДОРОДНЫЙ ЛЯХ: Помилуйте, пан, это оскорбление...

В кадре — Иван и Никита за столом этой же корчмы. Перед ними две кружки и кувшин посередине стола. Пересветов со скучающей миной. Слышен неразборчивый гул разгорающейся ссоры в компании дородного ляха.
Шумно поднявшись, вся та четвёрка устремляется мимо Пересветова к выходу наружу. Вид у всех воинственный.
Ещё четыре пана вскакивают с разных столов, в том числе двое с соседнего от Ивана, и спешат туда же с заинтересованными лицами.
Иван оживляется. Он демонстративно-вызывающе смотрит на проходящих. Те проходят, не реагируя.

НИКИТА: И этим панам недосуг к нам цепляться. Поди, опять из-за зерни повздорили. (Отхлёбывает из кружки.)

Лицо улыбнувшегося Ивана со вниманием обращено к одной из компаний. На нём явственно отображается некий интерес.

ГОЛОС НИКИТЫ: На того пана смотрит боярин. Так мы с ним в Краков первым разом ехали.

В кадре: Збигнев Ляховицкий в группе из пяти человек через стол от Пересветова. Он в простом сером кафтане. Сидит почти спиной к Ивану. До этого знакомый русским пан был прикрыт рослыми фигурами двух вышедших на улицу ляхов.
Ляховицкий как бы ощущает на себе чей-то взгляд. Резко оборачивается на Ивана. Встречается с ним глазами. Кивает ему. Поднимается...

За столом Ляховицкого шесть человек. На столе кувшины и кружки с вином. Четверо ляхов уже немолоды. Матёрого вида. Увлечённо спорят.
Ляховицкий и Пересветов сидят рядом. Захмелевший Иван  с любопытством слушает четверых подвыпивших полемистов.

ПЕРВЫЙ: Не так, пан Фрыч. Астарот, и Молох, и Асмодей — не злобы духи, но существа подлунного мира. И по их совершенству выше людей.

ВТОРОЙ: Да что вы, панове! Бог благ и не творит зла. Откуда же взяться Люциферу с присными его?

Пересветов переводит взгляд на пана Ляховицкого. Тот сидит со спокойной скукой на лице. Мимикой выказывает высокомерие человека, познавшего нечто такое, чего другие не знают. Улавливает внимание Пересветова. Наклоняется к его уху.

ЛЯХОВИЦКИЙ (шепчет): Спорят, глупцы, а вон он из угла выглядывает. (Указывает кивком куда-то.)

Иван непонимающе глядит в сторону его кивка. И недоумённо на Ляховицкого. Тот подливает Пересветову вина...

16

Краков. Дом Ляховицкого. Утро.

Полутёмная большая комната на первом этаже необъятного дома Ляховицкого. Дом откровенно запущен. Внутри царит чудовищный беспорядок.
Пересветов просыпается на громадной кровати. Она с  балдахином из старого выцветшего шёлка. Спал одетым, укрытый покрывалом для стола вместо одеяла. Видно, что ночью сильно «перебрал».
Иван оглядывается вокруг. В кадре: висящие на стене, два перекрещенных исполинских меча.
Под ними на тумбе клетка с вороной, молчаливо косящей своим глазом на Пересветова. Около клетки глиняные фигуры полулюдей-полуживотных.
На широком столе, заваленном ворохом каких-то бумаг, чернильница в виде чёрного быка и искусно сделанное чучело орла с расправленными крыльями. Рядом со столом пара высоких кресел. На стенах и окнах пыль. Пол захламлён.
Пересветов разом садится на кровати.

ГОЛОС ЛЯХОВИЦКОГО: Проснулся пан.

Хозяин дома стоит сбоку от Ивана на входе в комнату. В его руках поднос с кувшином вина, двумя оловянными кубками и тарелкой, наполненной орехами и изюмом. Лицо отстранённое.

ЛЯХОВИЦКИЙ: Пока раб твой, Никита, баранчика жарит, перекусим, пан Иван. От вчерашнего уж больно в голове шумит.

В кадре: Пересветов и Ляховицкий в креслах за частично освобождённым от кипы бумаг столом. Там кувшин, наполовину опустевшая тарелка, и кубки.
Поляк с тусклыми и безразличными, точно мёртвыми, глазами.

ИВАН: Пан беден, что так дом-то запущен?

Ляховицкий вздрагивает. Переводит взор на гостя. В глазах его появляются тёплые, и какие-то дьявольские, огоньки.

ЛЯХОВИЦКИЙ: Беден? О, нет.

Ляховицкий в углу комнаты перед высоким, на ножке, столиком, на коем нечто, укрытое тёмной материей.

ЛЯХОВИЦКИЙ: Изволит пан подойти сюда?

Резко сдёргивает со стола материю. Под материей — ювелирно вделанный в серебро и золото человеческий череп. Нажимает пальцем на него. Отскакивает крышка. Череп наполнен золотыми, серебряными и медными монетами.

ЛЯХОВИЦКИЙ: Коль нужда будет в монетах, берите пан, они ваши.

ИВАН (с любезным поклоном): Благодарю вас. Мне в них нет нужды. Спросил же я потому, что слуг ваших не видно. У такого богатого пана и слуг нету?

ЛЯХОВИЦКИЙ (морщась): Я не терплю холопства. Оно всё от фанаберии власть имающих. Люди на земле все рождаются равными.

ИВАН (удивлённо): Как равными?

ЛЯХОВИЦКИЙ: Так и в Писании о том же сказано: «Всему и всем — одно: праведнику и нечестивому, доброму и злому, как добродетельному, так и грешнику... И нет преимущества мудрого перед глупым, богатого перед бедным».

Пересветов с любопытством и нескрываемым интересом взирает на собеседника. Тот замечает реакцию Ивана.

ЛЯХОВИЦКИЙ: Коли интересно пану, пусть приходит в дом сей ближе к полуночи. Будут люди начитанные и просвещённые...

17

Двор Ляховицкого. Сад. Ночь.

Огромный заброшенный сад вокруг дома Ляховицкого. В густой темноте в нём светятся два окна одной из комнат. Воздух оглашается зловещим криком ночной птицы.
Четверо всадников въезжают в сад. Один из них легко спрыгивает с лошади. Направляется к дому.
Всадники остаются в сёдлах.

18

Дом Ляховицкого. Ночь.

За круглым столом просторной и захламлённой комнаты пана Ляховицкого он сам и четверо его гостей. Комната освещается свечами в больших подсвечниках. На столе кувшины с вином, кубки и тарелки с жареным мясом и хлебом.

Слева от хозяина Пересветов. А далее по порядку: пан ЖЕЛЯБ — сорокалетний мужчина с чувственным ртом и отсутствующими глазами; пан РУГА — тридцатипятилетний, щуплый, вертлявый, с гривой чёрных волос; пан БЖЕЗИНА — неопределённого возраста, с воспалёнными красными глазами, одетый беднее всех.
Все пятеро пьют вино, едят. Вино наливают себе сами, за исключением Пересветова. Тому наливает Ляховицкий.
Беседует в основном троица незнакомых Ивану гостей дома.

ПАН РУГА: Человек — совершеннейшее существо природы! Он может и должен стать господином Мирозданья. Лишь так обретёт он жизнь вожделенную вечную.

ПАН БЖЕЗИНА: Пока довлеют над людьми догматы, не развернуться человеку в полную силу! Бессмертие духовное — химера. Телесное же достижимо вполне.

ПАН ЖЕЛЯБ: Но надо ещё открыть главный закон природы. В нём ключ к бессмертию. Потребна алхимия...

Пересветов вопросительно глядит на Ляховицкого.

ПЕРЕСВЕТОВ (негромко): Так паны природу эту выше Бога возносят?

ЛЯХОВИЦКИЙ: Природа сама наделена божественной сущностью. Она дала людям право на равенство и свободу. А религия эту свободу стискивает. Нужна религия, основанная на разуме, а не на вере.

Пан Желяб, расслышав вопрос Ивана, поворачивается к нему.

ПАН ЖЕЛЯБ: «Душа мира», эта саморазвивающаяся субстанция, одна творит формы. То доказали ещё античные мудрецы...

В разговор вмешивается пан Бжезина.

ПАН БЖЕЗИНА (глядя на Ивана): А древних тех и служители Церкви Римской почитают! Марсилио Фичино, любимец папский, философию Платона с Писанием соединял...

Ляховицкий в это время наклоняется к Ивану и вполголоса объясняет ему.

ЛЯХОВИЦКИЙ: Пан Бжезина учился в городах немецких, пан Желяб — в Болонье, а пан Руга — в Кракове. Они всю премудрость познали.

ПАН БЖЕЗИНА: ... Призывал людей достичь известной степени совершенства, чтобы высшая «влекущая сила» помогла нам развить природные чувства и расширить до бесконечности наш естественный кругозор.
И тогда природа откроет человеку свою сакральную энергию и смертный уже не узрит смерти, ибо нога его стала на путь божества.

Пан Руга отхлёбывает изрядную долю вина и радостно оживляется.

ПАН РУГА: Да уместно ль тут спорить? Человек есть великое чудо и должен обладать той же свободой, что и сам Бог!

ПАН БЖЕЗИНА: Даже святой Франциско признал: «Творец создал тебя ради тебя, человек!»

Все уже достаточно пьяны. Иван потягивает вино из кубка. Видно, что чувствует себя здесь не очень уютно. Выражение глаз его выдаёт стремление удовлетворить некое любопытство.
Пан Желяб наклоняет голову в бок и с хитрым прищуром косится на Ляховицкого. Чувственно улыбается.

ПАН ЖЕЛЯБ (себе под нос): А сегодня оргии быть...

В центре кадра захмелевший Пересветов. Он один за столом в кресле. Бесстрастно взирает на происходящую в комнате оргию.
В разных частях комнаты происходит возня предавшихся разврату людей. Четверо сотрапезников заняты четырьмя из пяти прибывших в дом блудниц.
Из-за стола торчит пан Желяб, сидящий верхом на голой девке. Та экзальтированно гогочет. На кровати у стены сплетение тел. Ляховицкий где-то в стороне.

ПАН ЖЕЛЯБ (кривя губы): Не прелюбодействуй! Ха-ха! Коль человек сотворён похотливым, то как это не прелюбодействуй? Зачем такого тогда было человека делать? И к чему из его ребра бабу сделали?

На колени к Пересветову пытается усесться пятая, молодая большегрудая голая, девка. Тянется к нему слюнявыми губами. Иван не сильно, но резко и брезгливо отталкивает её от себя...

19

Дом Ляховицкого. Зима. Вечер.

В кадре: дом Ляховицкого со стороны сада, зимним вечером, на фоне мрачноватого неба. Одно из окон неярко освещено.
Из соседнего свет едва пробивается.
Ляховицкий и Пересветов в той же комнате, где Иван впервые попал на оргию. Разговаривают за столом, сидя в креслах. На столе кувшин с вином и два кубка.

ЛЯХОВИЦКИЙ: ... И неужели, Иван, не убедил я тебя за это время?!

ИВАН (с усмешкой): А сатана, стало быть, есть!?

ЛЯХОВИЦКИЙ (с тихой и почти нежной улыбкой): Есть.

ИВАН: Ну тогда и Бог есть! А иначе... и не было бы людей со святой душой.

ЛЯХОВИЦКИЙ (с притворным удивлением): А такие люди есть?

Иван смотрит поверх Ляховицкого...

В кадре — размытое изображение целомудренно-кроткого лица Ирины Пересветовой.

ИВАН (твёрдо): Есть.

Ляховицкий недовольно играет бровью. Поворачивает косо голову. Глядит куда-то с злокозненной решимостью...

20

Дом Ляховицкого. Зима. Ночь.

В полутёмной комнате за круглым столом пьянствует вся обычная компания Ляховицкого. Стол уставлен разными яствами и кувшинами с вином.
Около Ляховицкого пустует высокое кресло, ранее не бывшее. Трое «просвещённых» мужей высказываются по принципиальному для них вопросу. Иван молча потягивает вино и слушает, задумчиво поглядывая на кого-либо из ораторов.

ПАН БЖЕЗИНА: От Натуры страсти людские.

ПАН РУГА: А она непогрешима.

ПАН ЖЕЛЯБ: Потому ничто не должно их стеснять: ни закон, ни религия, ни власть!

ПАН БЖЕЗИНА: Человек сам в себе носит божественное начало, благословенный разум — его богиня.

ПАН РУГА: И дальше жизни земной ничего нет.

ПАН ЖЕЛЯБ: Страсти — его законное забвение...

Все трое неожиданно замолкают и устремляют изумлённо-оторопелые взоры за спину Пересветову, ко входу в их комнату.
В неё почти неслышно входит ЯДВИГА — высокая, довольно молодая женщина в тёмном плаще и капюшоне. Она замечательна своей порочно-пленительной красотой.
Черноволосая, с серыми огромными глазами и кроваво-красными губами большого сластолюбиво-чувственного рта. Буквально источает волны сладострастия. Имеет безупречное в своих пропорциях и формах эротичное тело, словно выточенное из слоновой кости.
Иван замечает опережающую её тень на стене, возникшую от величественной фигуры вошедшей.

ЛЯХОВИЦКИЙ (указывая на пустое кресло): Садись, Ядвига.

Женщина сбрасывает на пол под ноги плащ, оставаясь в одном серебристом платье.

ЛЯХОВИЦКИЙ (властно): Э, нет! Женщинам здесь в одежде делать нечего!

Ядвига улыбается. Платье летит на пол. Абсолютно обнажённая садится в кресло. Голову держит царственно-высокомерно.
Все мужчины разглядывают её. Иван не может отвести своих глаз от тела Ядвиги. Выпивает полный кубок вина. Смотрит неотрывно на женщину.

ЯДВИГА (нежно): Мне холодно.

Пан Ляховицкий набрасывает на её плечи меховую накидку.
Пересветов с усилием поднимается со своего кресла. Качаясь, уходит в другую комнату.
Там, вероятно, зная месторасположение вещей, сразу падает лицом на кровать.
В сознании Ивана следует коловращение голых женщин. Все они, как одна, похожи на Ядвигу...
Беспросветная чернота.

Кадр являет малопроглядную темноту комнаты, позволяющую разобрать очертания ночной гостьи Ляховицкого. Она приваливается к груди совершенно нагого Ивана и ласкает его руками...
Её призрачный образ растворяется в бледно-туманной пелене зарождающегося утра.

21

В кадре — непродолжительная череда переходящих одна в другую сквозь некий флёр картин: похудевший, заметно осунувшийся Пересветов за столом комнаты Ляховицкого, входящая туда Ядвига в изначальном облачении, с готовностью встающий к ней Иван; Ляховицкий, торжествующе потирающий руки со злорадным выражением лица; Ядвигин абрис, приникающий к контуру Пересветова, увлекаемого ею на кровать...

22

Дом Ляховицкого. Март. Ночь.

Застолье компании Ляховицкого. Там же, где и всегда. Кресло Пересветова пусто. Его нет.
Кровать у стены убрана подчёркнуто-событийно. Представляет собой высокое ложе, устланное дорогим белым покрывалом. На нём вышитая красным, через всё его поле, буква Т — мистическая «Тау». У изголовья кровати маленький круглый столик на ножке.
На столике — гротескная серебряная маска непонятного, похожего на мифическое, существа среднего рода, с застывшим выражением.
Хозяин дома и трое его соратников заняты кушаньями и вином, выставленными на столе. Вид у всех приподнятый.
Где-то в стороне от стола, перед входом в комнату, бестолково ползают по грязному полу низменно-экзальтированные, полуобнажённые девки. Что-то совсем пьяно мычат.

ПАН БЖЕЗИНА: Поистине «нет ничего лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться»!..

В дверях комнаты появляется угрюмого вида Пересветов. Окидывает мрачным взглядом присутствующих. Небрежно переступает через копошащихся на полу существ и садится на своё место. Лишь пригубляет услужливо наполненный ему кубок. Погружается сам в себя.
В комнату входит Ядвига в плаще и капюшоне. Откидывает капюшон. С вопросительной готовностью смотрит на Ляховицкого.
Он подаёт ей энергичный знак: поднимает правый указательный палец вверх, затем опускает его книзу и тем же жестом проводит горизонтальную мысленную черту между показанной верхней и нижней точками.
Женщина с почтительной понятливостью коротко кланяется Ляховицкому. Приосанивается. Грациозно-торжественно подходит к нему.
Тот надевает ей на шею мистическую пентаграмму: пятиконечную звезду — «цантакль» — символ всемогущества и самодержавства Разума у «гностиков».
Она направляется к кровати у стены, сбросив на ходу плащ.
Бжезина, Желяб и Руга приходят в плотоядное возбуждение. Похотливо тянутся к ней, не вставая с кресел. Настороженно косятся на Ивана.
Тот хмуро глядит на стену перед собой. Руга нетерпеливо вскакивает и семенит к ждущей на ложе Ядвиге...

Крупный план: один из каббалистических знаков на стене, доселе не появлявшийся — какая-нибудь нарисованная там тетраграмма, какой-либо каббалистический символ. Слышатся звуки необузданного совокупления.

ГОЛОС ЖЕЛЯБА: Теперь я!

Пересветов закрывает глаза...

В кадре: не совсем чёткое, как бы через дымку, изображение лица деда Василия с укоризненно-строгим взглядом; его затмевает встревожено-озабоченный лик Ирины Пересветовой, за которым лицо священника Гавриила с проникновенным взором...

ГРОХОЧУЩИЙ ГОЛОС ЛЯХОВИЦКОГО (насмешливо): Ну что же ты Иван, твоя очередь!

Пересветов открывает глаза и встаёт с видом просветлённого, словно впервые попавшего в этот дом, человека. На лице краска стыда. Играет желваками.
Поворачивает голову в сторону кровати. Пронзительно смотрит туда.

ГОЛОС БЖЕЗИНЫ (гнусаво): Даже Эблис-Денница, огнистый херувим, ангел света, не мог зреть красоты первой жены, чтоб не возжелать её!..

Пересветов содрогается, едва не отшатываясь.

Кадр демонстрирует находящихся в сфокусированном взгляде Ивана не пятерых людей, но вместо них — расплывчатое изображение гримасничающих, кривляющихся, шерстью покрытых бесов. У одного из них, извивающегося на кровати, на морде та самая ритуальная маска.

В кадре фиксируется мгновенная обратная картина Ляховицкого со товарищи в человеческом обличье.

Пересветов молча поворачивается и делает решительный шаг прочь из дома...

23

Краков. Река. Мартовская ночь.

Чёрная река в темноте краковской ночи.
К воде, на фоне смутных очертаний спящего, будто вымершего города, бешено подскакивает всадник. За ним слышится нарастающий стук копыт ещё, по меньшей мере, троих коней.
Всадник выпрыгивает из седла. Спешно срывает с себя одежду. Ныряет в реку.
Трое конных выскакивают к берегу.

ГОЛОС НИКИТЫ: Куда ты, боярин, вода-то ледянющая...

24

Флигель Пересветова. Ночь.

Иван в своей комнате на коленях перед образом Пресвятой Богородицы.

ИВАН (страстным шёпотом): О, Пресвятая Дево, Мати Господа Вышнего, Заступнице и покрове всех к Тебе прибегающих! Призри, с высоты святыя Твоея, на мя грешного, припадающего ко пречистому образу Твоему...

Кадр затемняется.

25

В кадре — пробудившаяся после зимнего анабиоза природа.
Крупный план: нежно-голубое небо, тепло окрашенное солнечными лучами; весело журчащие ручьи, несущие примитивный кораблик, состроенный неумелой детской рукой; цветущие сады...

26

Дом Нежебецких. Апрельский день.

Пан Нежебецкий стоит полубоком перед окном какой-либо комнаты своего дома. Руки его скрещены на груди. Рядом с ним пустующее кресло. В этой же комнате у двери, в кресле сидит Пересветов.

ПАН НЕЖЕБЕЦКИЙ: На землях венгров большая война идёт, Иван. (Поворачивается к Пересветову.) И король наш в стороне от венгерских дел не останется. Да и магнаты не дадут. (Усаживается в кресло.)
А они на два лагеря разделились. По числу теперешних королей венгерских. Одни за Яноша Заполя — трансильванского воеводу, ставленника султана османского.
Другие — за Фердинанда, эрцгерцога австрийского. Там вся империя Габсбургов. (Постукивает пальцами по подлокотникам кресла.)
Скажу тебе весьма конфиденциально: король Сигизмунд негласно пошлёт к Заполю своих кондотьеров. (Недвусмысленно глядит на Пересветова.) Подходящий случай, Иван, для военной карьеры...

Пересветов  выпрямляется в кресле. Его лицо выдаёт оживлённо-приподнятое состояние.

27

Флигель Пересветова. Ночь. Май.

Ночное небо над Краковом разрывают оглушающие громовые раскаты. Небосвод полосуют без конца сверкающие молнии. Дождя нет.
В комнате своего флигеля мечется, в беспокойном, мучительном сне, Иван Пересветов. Издаёт надсадный стон.

В кадре: смазанная картинка Ядвиги с зовущим взглядом. Она в плаще на голое тело. Капюшон с головы откинут. Волосы распущены.
Тянет манящие руки вперёд. Лицо преисполнено томливого ожидания. Смеётся звонким звенящим смехом, который отдаёт режущим слух металлическим лязгом...

ГОЛОС ИВАНА (надрывно): Уйди-и!

Окна комнаты Пересветова озаряются гигантскими всполохами молний. Иван разжатой пружиной садится на кровати. Он в исподнем. Звучит чудовищной силы гром.
Пересветов срывается с постели к иконам, что на специальной полке в углу. Рушится перед ними на колени. Под образами — горящая лампада.

ПЕРЕСВЕТОВ (в искреннейшем, едва не слёзном порыве): Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, ради честнейшия Матери Твоея, и бесплотных  Твоих Ангел... избави мя настоящего обстояния бесовского... даждь и мне обращение окаянному и недостойному; изми мя от уст пагубного змия, зияющаго пожрети мя и свести во ад жива... На Тя бо, Господи, уповах, спаси мя...

Голос Ивана как бы дублируется эхом, переходящим в разразившийся за окнами ливень. Гроза проходит. Вода бьёт в окна. Течёт потоками по крыше.

На кровати той же комнаты, в тишине, по прошествии грозы и дождя, по-детски свернувшийся, безмятежно спящий Иван.

В центре кадра, нечёткого по периферии: лицо Ирины Пересветовой, ласково глядящей на сына.

ПЕРЕСВЕТОВА: Не унывай, Ванечка, уповай на Господа Нашего!..

Иван переворачивается на спину. На лице его можно разобрать улыбку глубокого душевного облегчения.


28

Краков. Солнечный день. Местонахождение королевской гвардии.

На экране — солнечное небо.

В одном из помещений расквартированной в них гвардии Фон Мерци, в тяжёлых латах и медном шлеме, опускает облачённую в металлический доспех руку на плечо Ивана.

ФОН МЕРЦИ: Готовься, пан Пересветов. Отряд выступает через четыре дня...


На экране титры: Венгрия. 1528 год.

29

Венгерские земли. Утро. Лето.

Чуть более сотни наёмников, в том числе Пересветов со слугами, минуют под началом фон Мерци венгерскую деревеньку. Барон в рифлёном доспехе, защитном шлеме. На части отряда также «максимилиановский» доспех, а на голове бургиньоны. Другие, в том числе Иван, в походной одежде польских дворян (и в кирасах). Остальные (и слуги Ивана, включая Ахметку) в лёгких латах. Часть воинов с аркебузами. Почти все с пиками. У всех щиты, сабли и т.п.

Деревенька вся серая, словно осыпанная пеплом с небес. Её обитатели мелкие, смуглые и чернявые. В каком-то рванье. При виде отряда чужеземных воинов бегут к себе во дворы, либо прячутся за кустами. Вид у них встревоженный и испуганный.
Пересветов глядит с любопытством по сторонам. С удивлением разглядывает попавшийся на глаза виноградник.
Улыбается при виде Никиты, засмотревшегося на двух девушек с вёдрами у последнего дома деревни.
Устремляется задумчивым взором в небосклон...

30

В кадре: Иван в том же снаряжении рядом со своим конём во дворе Нежебецких. Все они провожают Ивана.
Поочерёдно: объятия старого пана со слезами в глазах, искренние объятия пана Владислава, поцелуй пани Агнессы в щёку; Здислава повязывает на руку провожаемого шёлковый шарф. Пани Агнесса качает головой, глядя на дочь...

31

... Наёмники движутся по какой-то низине с далёким зелёным холмом впереди. Никита едет рядом с Иваном.

НИКИТА: Доколе ж так рыскать будем? Вон, Иван Семёнович, и энтот разъезд, видать, впустую прошарил.

Впереди два всадника подъезжают к фон Мерци. Один из них Михай. Лица усталые, без признаков оптимизма. Что-то говорят своему командиру.

НИКИТА: Где тот лагерь искать? Поди, один Бог ведает.

Фон Мерци, на коне, указывает Ивану в сторону виднеющегося на горизонте холма.

ФОН МЕРЦИ: Видишь, Пересветов, холм зелёный. Выйдешь со своими всадниками к холму этому, поднимешься на него, и быстро назад!

Замерший Иван стоит на вершине холма, устремив вдаль взор свой. Чуть ниже его слуги-воины. Никита к нему ближе всех. Смотрит вперёд из под козырька прижатой ко лбу ладони.
Далеко впереди, в глубине пересеченной рекой долины, движется навстречу наёмникам непонятный конный отряд.

НИКИТА: Кажись, на нас кого-то несёт.

ИВАН: Живо к фон Мерци! А я выясню, сколь их.

Пересветов лежит на холме. Вглядывается в далёкую даль. Вдыхает запах травы. У головы его тяжело гудит безотвязный шмель.

Кадр неотчётливо являет на дальнем плане, в пыльном мареве, конный отряд плохоразличимых всадников.
По отдельным деталям они напоминают турецких воинов. Их, примерно, сотня.
Спешенный Мерци разговаривает с вернувшимся к своим Пересветовым. Неподалёку расслабившиеся в сёдлах наёмники.

ФОН МЕРЦИ: Пойдём навстречу. (Полуоборачивается к воинам.) К бою готовьтесь! (Осмысленно смотрит поверх Ивана.)
Это не цесарцы. Они далеко в стороне. (Берёт под уздцы своего коня.) Венгры короля Яноша собраны под Будином. (Запрыгивает в седло.) Остаются турки-османы. Почему они здесь?  (Бросает взгляд на Ивана.) Придётся драться! Возьмём пленных и всё узнаем.

Половина отряда фон Мерци, в числе коего и Пересветов, выстроилась плотным конным строем перед каким-то холмом. Там же и командир.

В кадре: идущий походным порядком, под зелёными флажками, османский отряд. На хороших конях. В белых одеждах и разноцветных чалмах. Останавливаются. Обращаются взорами на кого-то впереди. Оживляются. Воодушевлённо галдят.
Иван в своём строю оглядывается влево-вправо. Лица наёмников напряжены, но спокойны. Все молча ждут.

РЁВ АТАКУЮЩИХ ТУРОК: Алла-ла-ла-ааа!

ФОН МЕРЦИ: Вперёд!

Кадр фиксирует движение вперёд согласованной конной массы.

В гуще схватки справа от Ивана выныривает маленький, худой, но весьма ловкий турок. Злобно ощерив зубы, бросает своего рысака на пересветовского коня. Взвивает кривую саблю над головой Ивана.
Пересветов отбивает удар. Заносит клинок для собственного.
Турок этот уже заходит с другой стороны. Бьёт.
Иван пригинает голову. Турецкая сабля свистит над ним.
Шею её обладателя охватывает петля. Он выдёргивается из седла чьим-то могучим рывком.
Пересветов быстро смотрит туда. И по сторонам.
Ахметка с весёлой злобой на лице наворачивает на руку аркан.
Слева Рубило. Справа Никита.
Успокоенный Пересветов уверенно напускает коня на рослого турка. Сходятся. Османец прямолинейно рубит Ивана.
Тот бьёт на опережение, наверняка. Оглядывается на своих. Меж тем сражённый им турок валится, хрипя, с лошади.
Рубило бьётся с двумя турками.
Иван наезжает на одного из них со спины. Срубает.

ГОЛОС НИКИТЫ: Оборотись, боярин!

Пересветов вздымает коня на дыбы. Тому в шею втыкается тонкий наконечник турецкого копья. Конь падает. Иван успевает выскользнуть из седла. Моментально вскакивает.
Сразивший его коня османец на скаку рубит Пересветова саблей.
Он пригинается. Прыгает в сторону. Подскакавший Никита рубится с этим турком.
Ахметка подлетает к своему хозяину, подводя потерявшего всадника коня. Распалённый Пересветов прыгает в седло.

Кадр показывает смятение турецкого отряда, попавшего под удар с тыла второй полусотни барона. Османцев сминают и секут. Единицы из них вырываются из избиваемой массы своих. Скачут прочь...
Подскакавший к Мерци Пересветов выжидающе глядит на командира. Тут же подъехавшие к нему несколько наёмников. По всей видимости, десятники.

ФОН МЕРЦИ: Чувствую я, это передовой отряд. И не идёт ли за ним корпус Дерак-паши? (Поворачивается вбок.)

В кадре с десяток пленных турок, сбившихся в кучку. Волчатами поглядывают на наёмников.
На дальнем плане наёмники жадно обшаривают тела убитых противников. Выворачивают седельные сумки, забирая всё, по их понятиям, ценное. Ловят шарахающихся от них турецких коней.
Фон Мерци поворачивается обратно к десяцким.

ФОН МЕРЦИ (строго): Проследите, чтобы воины добычу честно разделили...

В кадре: Пересветов с довольным видом осматривает турецкую саблю. За ним просматривается часть луга — недавнего поля боя. Видно лежащие как попало безжизненные тела неприятельских солдат.

ГОЛОС НИКИТЫ: Глянь боярин, чего в сумке у турка, коего ты срубил!

Пересветов втыкает в землю саблю и обращается к Никите. Берёт поданную ему замшевую сумку-кошель. Раскрывает её шире. Видит там костяной гребень, перстни с камнями-самоцветами и большие серебряные монеты. Достаёт гребень. Смотрит, на миг задумавшись.
К ним подскакивают радостно оживлённые Рубило и Ахметка с четырьмя пойманными османскими конями.
Пересветов суёт назад в сумку гребень и отдаёт её Никите.

ИВАН: Поделите между своими, кто отличился больше...

Луг оглашается сиплым хрипом пленных османцев, перешедшим в дикий вой. Все поворачиваются на звук.

РУБИЛО: Дельно барон за турок взялся.

Иван трогает коня в направлении криков.
За его спиной Никита делится содержимым турецкого кошеля с Ахметкой и Рубило. Все трое с сияющими лицами.

32

Место пытки. День.

Кадр вмещает в себя фон Мерци, стоящего спиной к подъехавшему на место пытки Пересветову, и лицом к истязуемым кем-то из наёмников двоим туркам, обнажённым до пояса. Их не очень хорошо видно из-за занятых ими палачей. Те прижигают тело одного пленённого на разведённом для него костре, а другого мучают холодным оружием. Руки у обоих связаны за спиной.
Иван порывается отъехать, но делает видимое усилие над собой и глядит на ближайшего к нему османца.

Крупный план: искажённые от боли черты лица и полные муки глаза турецкого солдата.
В глазах Пересветова отчётливо читается некая твёрдая решимость. Лицо выдаёт охватившее Ивана патетическое состояние. Он как будто что-то раз и навсегда решает для себя. Сзади него появляется подъехавший к месту пытки Рубило...

33

Недалеко от места пытки. День.

Фон Мерци на коне перед десяцкими своего отряда.

ФОН МЕРЦИ: Дела, панове, плохие. Дерак-паша рядом со всем своим войском. Скоро о нас узнает и пошлёт сотен пять. Потому дальше пойдём без отдыха. И меняя лошадей, как татары. Бог поможет — выйдем к Сапеге...

34

Вечером отряд Мерци выходит к какой-то неширокой реке. Лошади взмылены. Всадники еле держатся в сёдлах от усталости. Спешиваются...
Наступает южная звёздная ночь.

35

У берега реки. Раннее утро.

Конный Пересветов в воинском облачении на речном берегу.
Смотрит через реку на виднеющийся вдали холм. В стороне от Ивана оживление. Доносится шум приводящих в порядок себя и лошадей. По звукам: кто-то садится на коня, кто-то прилаживает доспехи. Также слышны храп и ржание лошадей, какие-то междометия.
Откуда-то сбоку подходит Никита со своим конём под уздцы.

НИКИТА: Ну, никак нашли, слава тебе, Господи! (Вспрыгивает на коня.) Мерци-то, прям на лагерь Сапежнин нас вывел. И сам всё разведал, брод отыскал...

Трогаются от берега. Пересветов оглядывается. Глядит в поднебесье каким-то мечтательным взором.

В кадре утреннее, проясняющееся небо. В нём высоко парит одинокий орёл.

ЗАКАДРОВЫЙ ГОЛОС НЕЖЕБЕЦКОГО (звучит в голове Ивана): У тебя неплохой шанс сделать военную карьеру, Иван...


На экране титры: 1533 год. Венгрия.

36

Лагерь магната Замойского. День. Лето.

Роскошный шатёр из красного шёлка. В нём МАГНАТ ЗАМОЙСКИЙ говорит с Пересветовым, сидя в широком удобном кресле. Русский стоит перед ним у выхода из шатра.
Магнату тридцать с небольшим лет. Он гладко выбрит, с выбритой же головой и высоким загорелым лбом. Лицо мужественно-волевое, глаза жестокие. Хорошо сложен. Осанист. На его крепкой фигуре ладно сидит шелковый
халат, перепоясанный широким кушаком. Пальцы рук унизаны дорогими перстнями. Один из них особенно выделяется. Он весь усыпан алмазами.
Пересветов заметно изменился. Прежней его миловидности нет. Обычный взгляд довольно суров. Глаза же кажутся проницательными. Кожа задубела и потемнела. К шраму от сабли Могильницкого добавилась ещё пара. Прибавилось мощи в фигуре, плечи раздвинулись. Носит аккуратно подстриженную бородку.
Сидя на коне, он, несмотря на свой средний рост, выглядит архивнушительно. Без коня же видится не таким. Несколько кривоватые ноги, походка в раскачку, чуть ссутулившись.
Одежду предпочитает добротную, но без лишних украшений и вычурности.

ЗАМОЙСКИЙ: Я доволен тобой, Пересветов. Твоя сотня в полках моих одна из лучших. (Наклоняет голову и многозначительно смотрит на Ивана.) У державца Сапеги в полку, ведь тоже на хорошем счету был. Заменил ему фон Мерци, доблестно павшего, вполне. Там, знаю, три года назад, ты при Будайской осаде храбростью и уменьем воинским отличился...   

Замойский откидывается на спинку кресла. Повелительно глядит на своего подчинённого.

ЗАМОЙСКИЙ: В общем, бери под начало ещё семь десятков, что остались от разбитого Кунябы. И полусотню рейтар тебе дам.
Но и приказ дам особый. (Оценивающе взирает.) Князь Габор Кошут вызов мне бросил. (Криво улыбается.) Похвалялся меня, Казимира Замойского, магната и князя польского, к Заполю на аркане притащить. (Взгляд становится холодно-беспощадным.) Так ты Кошута этого самого ко мне живьём доставь...

37

Венгрия. Городок Пехеш. День.

В кадре — краткая череда впечатлений Пересветова в мадьярском городишке: он, в жёлтом кунтуше (т.е. польской мужской верхней одежде), перепоясанном синим поясом, проходит мимо городского ряда кузнецов и оружейников.
Мастер и подмастерье выковывают какое-то оружие. Иван с уважением и теплотой смотрит на них. Далее в кадре часть городского базара с его теснотой, бессчетными корзинами и громадными повозками. За Иваном следуют пять аналогично одетых его людей, среди коих Никита и Михай.

38

Городская корчма. День.

Часть комнаты корчмы: стол перед открытым окошком. Оно без рамы и стёкол. Ставня поднята.
Подле окна молодой КОРЧМАРЬ и Пересветов.
Корчмарь очень приземистый, с широкой волосатой грудью и лукавым выражением лица. Глаза у него малодушного и беспринципного человека. Держится не совсем естественно. В лёгких шароварах и жилетке на голый торс.
Смахивает со стола к себе на ладонь звенящий монетами мешочек, поданный ему Пересветовым. Заискивающе качает головой.

КОРЧМАРЬ: Князь в городке нашем никогда не ночует. (Разводит руками.) Хором-то здесь нету. (Придаёт лицу виноватый вид.)

ПЕРЕСВЕТОВ: А сколько всадников бывает с князем?

КОРЧМАРЬ: В город въезжает воинов десять-пятнадцать.

ПЕРЕСВЕТОВ: А вот поживём мы в городе... Когда, думаешь, Кошут узнает, что его ждут?

Корчмарь с невольным уважением глядит на Ивана.

КОРЧМАРЬ: Город наш маленький, пан...


39

Лагерь Замойского. Вечер летнего дня.

Военная лагерная палатка. За низким столиком Пересветов и некий ХОРУНЖИЙ. Он не молод и отнюдь не красив.
На столике кувшин и две кружки. Вид у обоих озабоченный.
Кто-то снаружи подходит к палатке. Замешкавшись, кашляет.

ИВАН: Ну!?

В палатку заглядывает Михай.

МИХАЙ: Там лазутчик от замка Кошутова.
Вышел князь оттуда с отрядом большим. А куда — неведомо.

ИВАН (поворачиваясь к хорунжему): Идём в город, хорунжий. Из лагеря по частям выходить будем...

40

Лесистое место. Разбитый молнией дуб. Раннее утро.

Огромный старый дуб, развороченный молнией. Он на фоне рассветного неба. Общий план весьма живописный.
Под дубом Иван в ратном облачении. В стороне видно воинов его отряда. Откуда-то выходит ещё группа человек в десять во главе с Михаем. Он подходит к Пересветову.

МИХАЙ: Все. (Кивает головой.)...

41

Где-то на дороге. Утро.

В кадре крупно: Пересветов на коне. На периферии кадра просматривается движение его людей в походном порядке. Оборачивается к кому-то.
Подлетает ВСАДНИК на взмыленном коне.

ВСАДНИК: Кошут в Пехеш прибыл. Сначала на юг шёл, потом свернул и в городе сейчас.

Пересветов поворачивает голову к едущему подле него Михаю.

ИВАН (усмехаясь): Верно, по наши души. Позабавиться решил князь.

МИХАЙ: А пропадёт засада-то.

ИВАН (уверенным, невозмутимым тоном): Наказывал ей к утру оставить корчму эту...

42

Городок Пехеш. День.

Пересветов перед деревом с повешенным на нём знакомым Ивану корчмарём. Его собственная корчма виднеется в кадре. Около Ивана хорунжий. Чуть дальше Никита, Ахметка, Михай.
Пересветов глядит на висящего. Подмигивает тому. Красноречиво хмыкает.

ИВАН (задумчиво): Стало быть, князь из города обратно на юг пошёл... (В лице проступает однозначная решимость. Поворачивается к хорунжему.) Замок его обложим. Кошут, как узнает, спасать оный кинется. Тут и решим всё, в чистом поле...

43

Замок Кошута. Ближе к вечеру.

В кадре группа немецких наёмников, облачённых в железные доспехи. Чуть ли не в упор стреляют из пушки (длинной французской серпантины, на колёсах) по воротам замка. Видно осыпавшийся ров перед ним и трещины в его высоких стенах, свидетельствующие о запущенности этого, некогда грозного, сооружения...
Кадр являет часть крепостной стены с резво лезущими по лестницам наемниками-венграми в лёгких доспехах.
Пересветов вблизи замка наблюдает за стремительным штурмом с какого-то возвышения. Рядом хорунжий и Никита с Ахметкой.

ПЕРЕСВЕТОВ Э-э, да здесь, видно, и обороняться-то некому. На стены замка князь понадеялся. (Поворачивает голову к хорунжему.) А все четыре сотни его, похоже, за нами гоняются.

ХОРУНЖИЙ (с предвкушением): Золота там немерено. Кошут золото, по слухам, пригоршнями тратит. И наложниц у него... (Облизывается.) Сотни две, я слышал.

НИКИТА: Так, говорят, он и молод, и красив необычайно.

В кадре белый флаг, выкинутый на стены.

44

Кошутов замок.

Крупным планом: наёмники в замке со знанием дела набивают свои карманы и сумки бархатом, шёлком, кожами, мехами, медными, бронзовыми, серебряными подсвечниками; срывают серебряные ручки на дверях, хватают золотую и серебряную же посуду...

45

Замок Кошута. Винный погреб.

В кадре два наёмника самозабвенно «дегустируют» винные и пивные бочки в одном из винных погребов князя.
Пересветов на ступенях в это помещение с иронией наблюдает за тем. Повыше находятся Никита и Михай. Наёмники их не замечают.

МИХАЙ: Рубило-покойник оценил бы таку забаву.

НИКИТА: Во-во! За этим занятием он и смерть принял. (Крестится.) Кабы не вино и кости...
Его мадьярцы когда в шатре том зарубили, он и до сабли-то не успел дотянуться...

ИВАН (строго): Хватит болтать! Побратим это мой. И воин был разудалый...

В кадре — лица пивших наёмников, опасливо глядящие на своего командира. Отпрянув от бочек, вытягиваются в послушную струну. Изображают понимающе-виноватых...

46

Замок Кошута.

Где-то в недрах замка идёт с факелом по узкой, скользкой от слизи, лестнице старый, дрожащий слуга князя. За ним видно Пересветова, Никиту и ещё кого-то...
Сырое помещение освещается лишь светом факела. Никита, Ахметка и ещё трое воинов накидывают материю на очень вместительный дубовый сундук. Наклоняются, чтобы поднять его...

47

Замок Кошута. «Женская половина».

Кадр вмещает в себя полураздетых, ревущих наёмников, хватающих визжащих молодых девок из «гарема» князя.
Одна из них ЗАРА — девятнадцатилетняя, рослая, смуглая, похожая на цыганку, с густыми и длинными чёрными волосами и чёрными же глазами. Она молча отбивается дубовым табуретом от пытающихся добраться до неё двух распалённых похотью солдат Пересветова.

В кадре: Иван указывает на неё рукой стоящим около него воинам. Не оглядываясь, идёт из помещения.

48

Винные погреба замка. Ночь.

Пересветов проходит мимо стерегущих погреба четверых немцев. Стоят в своих железных доспехах с каменными лицами. Приветствуют командира синхронным стуком своих кованых сапог.

ПЕРЕСВЕТОВ: Погреба винные хорошо стерегите! Будет вам награда.

49

На стене замка. Утро.

Иван Пересветов смотрит со стены замка куда-то вдаль. Обзор замечательный.
В кадре — приближающийся к замку в клубах пыли конный отряд в несколько сотен.
Иван презрительно щурится.

ПЕРЕСВЕТОВ (вполголоса): Дурак ты, князь. Дурак, загнал лошадей!..

50

Перед замком. Утро.

Кадр демонстрирует группу конных немцев с двумя пушками между ними. Это длинные французские серпантины. Они на колёсах.
Конные воины Кошута идут в лобовую атаку. Попадают под орудийный залп. Следом же по ним палят откуда-то из аркебуз. Атакующие несут заметные потери. Смешиваются. Поворачивают врассыпную.
Иван впереди части своих воинов нагоняет удирающих вражеских конников. С рёвом и гиканьем наёмники врубаются в них. Пересветов высматривает среди бегущих самого князя.

В кадре пытающийся вырваться из сумятицы боя КОШУТ. У него вид моложавого, очень знатного венгерского дворянина.
Конь Ивана налетает на его коня.
Кошут наотмашь бьёт. Пересветов легко парирует.
Наброшенная на князя Ахметкой петля аркана, стаскивает того с лошади.
Пересветов помогает подняться полусидящему к нему спиной Кошуту. У князя подгибаются колени. Он поворачивается.

Кадр показывает крашенного старика. Чёрная краска течёт с его бровей по напудренному мертвенно-бледному лбу. Нарумянены щёки, подкрашены старческие губы.

ИВАН (с недоумением): Если ты князь, тебе дарю жизнь. Если нет, или выдашь себя за князя... (Тянет из-за пояса короткий тесак.)

КОШУТ (глухо): Я Габор Кошут. И, надеюсь, в руках у благородного рыцаря...

51

Лагерь Замойского. Пир. День.

На открытом пространстве лагеря за одним из столов магнат пирует с командирами своих отрядов. За соседними столами — обычные воины.
Пересветов сидит справа от Замойского. Слева же от него — невозмутимого вида Кошут. Он в нелепо молодящем его, но привычном ему макияже.
Замойский внимательно и пронизывающе смотрит на Пересветова. Тот улавливает этот взгляд. Поворачивает к нему голову.

ЗАМОЙСКИЙ (наклоняясь): Ты смел, упорен и осмотрителен, пан Иван. (Улыбается глазами.) Это лучшие качества для воина.
Пошатываясь, встаёт. Манит пальцем за собой...

Где-то в шатре польский предводитель откидывает крышку князева сундука, взятого Пересветовым в замке. В сундуке пусто.
Замойский хохочет пьяным смехом. Обнимает Ивана за плечи.
Они около двух мешков, примерно, вёдерного объёма каждый. Магнат пинает ногой один из них.

ЗАМОЙСКИЙ: Это тебе, Пересветов. (Пинает другой мешок.) Это твоим воинам. Сам раздашь, кому сколько причитается. А это... (Морща лицо, с напряжением стаскивает со своего пальца  перстень, усыпанный алмазами.) Это от меня.
Пересветов прижимает сжатый в кулаке перстень к сердцу.
Замойский, поглядя на Ивана, обнимает его...

52

Лагерь Замойского. Пиршественный стол.

Крупный план: рука Пересветова, с подаренным ему перстнем на пальце, поднимает кубок вместе со всеми.
Уважительные лица сидящих за столом, разглядевших подарок магната.
Все воодушевлённо встают.

КРИКИ ПИРУЮЩИХ: Слава Ивану Пересветову!..

53

Лагерь Замойского. Шатёр Пересветова. Ночь.

Сильно нетрезвый, шатающийся Пересветов подходит к своему шатру. Входит.
В темени шатра слышится женский, протяжный стон. Иван зажигает свечу.
Она высвечивает лежащую к нему спиной Зару со связанными руками и ногами, в разорванном платье.
Пересветов двумя рывками ножа разрезает верёвки.

ЗАРА (со стоном): Пить...

Он подносит к её губам кувшин.
Она пьёт судорожно и захлёбываясь.

ЗАРА: О! (Откидывается со стоном на спину, сжимая и разжимая отёкшие руки.)

Пересветов падает на медвежью шубу, служащую ему постелью. Видно, что засыпает.

ЗАРА: Спишь, воин. А я ночью горло тебе перережу и убегу.

ИВАН (бормочет, засыпая): Судьба... Судьба...

54

Шатёр Пересветова. Утро.

Пересветов открывает глаза от светящего ему прямо в них солнца. Видит Зару. Одной своей рукой она отогнула полог шатра так, чтобы лучи падали на глаза Ивана. Грызёт зелёное яблоко.

ПЕРЕСВЕТОВ (едва слышно, сухими губами): Зачем ты это делаешь?

ЗАРА (откидывая густую прядь волос): А зачем ты спишь день, ночь и опять день.

Иван большими глотками пьёт из стоявшего рядом с «лежанкой» кувшина. Лицо его проясняется. Как будто что-то припоминает.

ПЕРЕСВЕТОВ (с любопытством): Почему же ты не убежала?

Девушка перестаёт грызть яблоко. Лицо её становится серьёзным.

ЗАРА: Потому что я полюбила тебя.

ПЕРЕСВЕТОВ: Вот так сразу, а за что?

ЗАРА: За то, что ты воин.

55

На берегу реки. Утро.

Берег близ лагеря Замойского.
Иван с удовольствием оглядывает зеленеющие на той стороне луга, синеющие дальние холмы. Поворачивается.
Зара идёт к нему.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ты куда?

ЗАРА: За тобой. Ведь я же твоя раба...

Иван стоит обнажённый лицом к воде. Девушка, в своём изодранном платье, находится рядом, лицом к нему. Проводит нежно рукой по бугристым мышцам груди.
Пересветов рычит, порывисто подхватывает её, вознося вверх, и входит по пояс в реку.
Затихшая на мгновение Зара выскальзывает из его рук в воду и толкает Ивана в грудь.
Тот явно не ожидает этого. Падает. Девушка смеётся и бросается на него.

ПЕРЕСВЕТОВ (шутливо отбиваясь): Да ты злая кошка...

Оба у той же реки. Сидят на каком-то камне. Глядят на воду. Одеты.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ты цыганка?

ЗАРА (пожимая плечами): Не знаю. Меня подкинули совсем крохотной к одной бабе. Говорят, я была очень криклива и баба сбагрила меня в замок Кошута. Там я росла. Назвали меня Зарой. А когда мне исполнилось двенадцать лет, князь взял меня в наложницы.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ты его тоже любила?

ЗАРА (фыркая): Я его ненавидела! Он слюнявый, гнилозубый старик! (Поводит своими плечами.) Он вечно был пьян... Дрянь.

ПЕРЕСВЕТОВ: Но он тоже воин.

Девушка жмётся к Ивану с кошачьей ласковостью.

ЗАРА: Ты воин!..

56

Лагерь Замойского. Яркий летний день.

Пересветов у своего шатра суёт в руки Ахметке несколько больших золотых монет.

ИВАН: Обменяешь в лагере на узоречья женские.

Татарин сжимает деньги в ладонях. Прищуривает свои заплывшие жиром глаза.

АХМЕТКА: Шибко хорошая девка?

ИВАН: Чего спрашиваешь, раз понял.

Татарин понятливо прихохатывает и с неловкой поспешностью бежит исполнять повеление хозяина...

57

Военный лагерь Замойского. Утро.

Открытая площадка на фоне какого-то лагерного шатра. По пояс раздетый Пересветов учится под руководством знающего НАЁМНИКА-ВЕНГРА работать кнутом: сбивать человека с ног.
Учебным тренажёром выступает другой наёмник. Он южнославянской внешности, в тяжёлых сапогах на ногах.

В кадре — Пересветов кнутом подсекает ноги наёмника. Тот падает. Сразу вскакивает с весело-бесшабашным выражением лица.

ВЕНГР (сохраняя почтение): Ещё резче, пан.

Из-за палатки появляется спешащий к Ивану Никита в кузнечном фартуке и со свежевыкованным клинком. Лицо удовлетворённо-довольное. Останавливается.
Пересветов хлопает венгра по плечу. Отходит к Никите.

НИКИТА: Глянь, Иван Семенович. Да вроде вышел харалуг-то.

Пересветов держит в руках взятую им короткую саблю. Быстро оглядывает её.

ПЕРЕСВЕТОВ (отдавая саблю Никите): Чай, не последний ваш, с Гюнтером клинок. В Польшу едем, Никита. Замойский, пока перемирие, во дворце своём под Краковом. Гостем к себе позвал...

58

Дворец Замойского. Ночь.

В кадре Пересветов в своей обычной походной одежде подъезжает ко дворцовой лестнице. Кругом горят факелы. Царит оживление. Идёт ночная дворцовая жизнь магнатова двора, к коему съехались шляхтичи со всей округи. Видно богато вынаряженных знатных ляхов, разгуливающих по дорожкам. С недоумением смотрят на Ивана, имеющего облик простого воина.
Трое роскошно одетых слуг Замойского бросаются к его лошади. С наглым и враждебным видом перекрывают ему дорогу. Кто-то из них хватает его лошадь под уздцы.
Пересветов меняется в лице. Заметно обуявшее его бешенство. Моментально выхватывает саблю.

ГОЛОС ЗАМОЙСКОГО (кричит): Иван!

Пересветов задерживает в руке саблю. Наглый слуга тотчас сгинается пред ним до земли.
Замойский, в отделанном золотом кафтане, стремительно спускается с лестницы. Горячо обнимает спрыгнувшего с коня Ивана.
Видно изумлённые лица ясновельможных панов на лестнице дворца...

59

Одна из комнат во дворце Замойского.

Пересветов в своей привычной одежде стоит напротив ПОРТНОГО Замойского — молодого, худого, с узкими плечами и печальными глазами, человека. Они на фоне огромной кровати. Она тёмного благородного дерева и с шёлковым балдахином. Комната отделана мрамором.
На кровати возлежит Зара в дорогом платье и с золотыми серёжками в ушах. Серёжки из трёх вставленных одно в другое колец.

ПОРТНОЙ: Какой будем костюм шить пану?

ПЕРЕСВЕТОВ (с мрачноватой иронией): Да шей какой хошь, лишь бы на шута не был похож...

60

Дворец Замойского. Приёмный зал.

В кадре — дефилирующая по залу группа вельможных панов. Изыскано одетые дамы. Пересветов глядит куда-то. Он в роскошном славянском кафтане из чёрного бархата. Подпоясан серебряным поясом. Выражение его лица меняется.

На экране лицо подздавшего пана Нежебецкого. Старый пан выказывает мимикой приятное удивление...
Пересветов и Нежебецкий друг перед другом.

ПЕРЕСВЕТОВ: Пан Нежебецкий!

НЕЖЕБЕЦКИЙ: Пан Пересветов!

Кланяются друг другу.

Кадр являет пани Агнессу и пани Здиславу.

Пани Агнесса постаревшая, со скорбными морщинами возле увядших губ. Пани Здислава похорошевшая.
Иван надменно смотрит на Здиславу. Усмехается.
Та, едва не смутившись, отвечает ему твёрдым взглядом.
Нежебецкий рядом с Иваном в стороне от жены и дочери. Держит того под локоть.

НЕЖЕБЕЦКИЙ: Приезжай к нам, как к своим родным. (Учтиво кланяется.)...

В кадре: К Пересветову подходит весьма сиятельного вида шлях. Они явно знакомы. Лях улыбается ему. Вежливым жестом руки увлекает его на разговор...

Пан Нежебецкий рядом с дочерью.

ЗДИСЛАВА: ... За русского мелкого шляхтича замуж?

НЕЖЕБЕЦКИЙ-ОТЕЦ: Он не мелкий шляхтич. А ты, если в девках остаться не хочешь, если в монастырь не хочешь...

Здислава кривит губы едва не плача.

НЕЖЕБЕЦКИЙ-ОТЕЦ (с раздражением): Думай сама. Но запомни, ещё год-два — и тебя не возьмёт даже Пересветов.

61

Краков. Дом Нежебецких.

Пани Агнесса осторожно смотрит в узкую щель неплотно прикрытой двери одной из своих комнат.
В большой комнате, в приставленных друг к другу креслах, сидят Пересветов и Здислава. Рука Здиславы впритирку с рукой Ивана. Её ухоженный ноготок слегка касается его пальцев.

ЗДИСЛАВА (тихо): Пан имеет наложницу?

ИВАН (утвердительно кивая головой): Это моя военная добыча. Я хозяин этой женщины.

ЗДИСЛАВА (игриво): А вы не хотели бы стать ещё чьим-нибудь хозяином?

ИВАН (как бы не понимая): Забот много, а проку... (Разводит руками.)

ЗДИСЛАВА: А знаете, наш Владислав отправился с посольством в Туретчину.

Пересветов поднимается. Учтиво кланяется.

ИВАН: Мы слишком давно наедине. Прошу простить меня, пани...

Пани Агнесса впархивает в комнату.

АГНЕССА: Пан Пересветов, вы хотите настоящего турецкого рахат-лукума? Наш повар недавно научился делать восточные лакомства...

Мать Здиславы смотрится довольно нелепо.

Иван едва сдерживает улыбку...

Кадр размывается.

62

У дома Ляховицкого. День.

Пересветов и Никита на конях перед домом Ляховицкого. Его большой дом выглядит совсем заброшенным.

НИКИТА (глядя на дом): Кажися, в этом доме и не живёт никто. (Принимает удовлетворённый вид.) Сожрала их всех нечистая сила. (Крестится.)

Пересветов многозначительно смотрит на Никиту...

63

Дом Нежебецких. В то же время.

В комнате, где Иван общался со Здиславой, пани Агнесса и её дочь.

АГНЕССА: Вы дура, пани, и неумеха, если не можете вскружить голову молодому рыцарю. Я в ваши годы...

ЗДИСЛАВА (всхлипывая): Он груб и глуп, как пенёк.

АГНЕССА (с презрительной улыбкой): Неправда. Он просто безразличен к тебе...

64

Дом Ляховицкого.

Кулак Пересветова отнимается после очередного удара по тяжёлой двери с медными тёмными скобами.
Дверь глухо распахивается.

В кадре — МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Он смазливого, женоподобного типа. С нежно-розовым румянцем, ярко-красными полными губами и чёрными бархатными глазами. Одет в европейский костюм с жабо.

ПЕРЕСВЕТОВ: Мне нужно повидать пана Ляховицкого.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (тонким женским голосом): А пан знаком...

Иван коротким неприязненным тычком плеча отодвигает молодого человека и входит в дом. Юноша отлетает в сторону и делает слезливую гримасу.
Трижды распахиваются какие-то скрипучие двери по ходу шествия Ивана. Толчок в четвёртую дверь.
Кадр представляет пана Ляховицкого, обедающего за столом, заставленным всевозможными яствами.
Хозяин дома в бархатном камзольчике, невероятно разжиревший и обрюзгший. У него тройной подбородок и громадный живот.
Слуга кормит его с ложечки. Удивлённо смотрит на Пересветова.

ПЕРЕСВЕТОВ (коротко кланяясь): Вы забыли меня, пан Ляховицкий.

ЛЯХОВИЦКИЙ (тихо): Помню.

Иван усаживается на ближайшее к нему кресло.

Ляховицкий испуганно глядит на него. Беспомощно вертит головой по сторонам.
Нежданный гость заметно изнывает от духоты.

ПЕРЕСВЕТОВ: А пани Ядвига бывает здесь?

ЛЯХОВИЦКИЙ (тихо): Она умерла. (Смотрит вопрошающе на двери своей столовой.)

В помещение робко входит молодой человек. Нервозно апеллирует к Ивану.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Пан Ляховицкий нездоров, а я его воспитанник. Чем мы можем быть полезными пану?

Иван встаёт. Вглядывается в Ляховицкого.

ПЕРЕСВЕТОВ (качая отрицательно головой): Ничем.

Выходит...


На экране титры: Венгрия. Лагерь Замойского.

65

Утро в лагере Замойского. Осень.

Общий план лихорадочно оживлённого войскового лагеря магната в выжженном солнцем поле.
В шатре у Замойского сам магнат и Пересветов.

ЗАМОЙСКИЙ: Ставлю под твою руку, Иван, ещё три сотни. Готовится решающая битва...

66

В кадре Пересветов выезжает перед конным строем своих воинов. Под ними разномастные и разногабаритные кони. Наёмники по-разному экипированы и вооружены. На них — от «максимилиановского» (рифлёного) доспеха до лёгких лат. Но в основном это тяжёлая конница. Все воины загорелые, энергичные и крепкие.
Иван поднимает на дыбы коня. Окидывает взглядом строй.
Пересветовские воины рёвом приветствуют своего командира...

67

Шатёр Замойского. Вечер.

Замойский и Пересветов напротив друг друга. Магнат мрачен. Взгляд его холоднее обычного.

ЗАМОЙСКИЙ: В одном переходе от нас Заполь с большими силами. В трёх переходах — Дерак-паша.

Пересветов спокойно и молча взирает на магната.

ЗАМОЙСКИЙ: К нам прибыли гонцы от моих союзников. И венгры, и цесарцы просят не отходить.

Магнат глядит на Ивана испытующим взором.

ЗАМОЙСКИЙ: Как мыслишь, пан Иван?

Иван вздрагивает. С некоторым удивлением смотрит на Замойского.

ПЕРЕСВЕТОВ (хрипло): Если уходить, то сейчас... Если оставаться... нам нужно вывести войско из лагеря и расположить меж двух холмов... На случай отхода оставить в лагере отряд сотен в пять. Зайдут к нам в тыл, лагеря не минуют. Тут их следует и задержать.

Замойский кивает собеседнику своей выбритой головой.

ЗАМОЙСКИЙ: И я так мыслю, пан Пересветов. А в лагере быть тебе. И надеюсь на тебя, как на брата.

Поклоном отпускает Ивана.

68

Лагерь Замойского. Утро.

Где-то на территории лагеря Пересветов срывает пучок травы и подносит к лицу. Вдыхает её запах. Лицо задумчиво-озабоченное. Растирает траву между ладоней.
Лицо его меняется, словно под воздействием некоего озарения. Поворачивает шею в сторону.

ИВАН (ревёт): Никита!

Никита перед хозяином с большой луковицей в одной руке и куском хлеба в другой. Жуёт.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ты говорил, у тебя в Мункаше знакомая вдовица есть.

НИКИТА (несколько смущённо): Есть.

ПЕРЕСВЕТОВ: Вот что, милый друг. (Опускает руку на его плечо.) Бери с Ахметкой всё наше добро, берите Зару, и езжай к вдовице этой.

Никита раздумчиво растопыривает руки с хлебом и луком.

Иван делает свирепое лицо. При виде этого Никита встряхивается, кивает головой, и бежит. Недоеденные хлеб и луковица у него в руках.

ПЕРЕСВЕТОВ (кричит ему вдогон): Бабу подмышку, в повозку её, и рысью к вдове. Там меня и ждать будете.

69

Где-то за лагерем Замойского. Солнце в зените.

В кадре — наёмники Ивана вслушиваются в доходящий до них гул и шум битвы. Лица их напряжены и беспокойны. Все глядят куда-то вдаль.
До них доносится постепенно стихающая пальба из пушек (одиночный грохот бомбарды, поочерёдная стрельба из мортир и серпантин), слышатся нестройные аркебузные залпы, всё более редкие. Сражение продолжается сплошь холодным оружием.
Выстрелы, крики людей, ржание лошадей, создают шумовую какофонию.
Кадр являет клубы пыли где-то за холмом, показывающие движение конницы.
Пересветов поднимает руку.
Сотни медленно движутся вперёд...

70

Пересветов с какого-то пригорка всматривается в даль.

В кадре: движущаяся в обход холма неясная конная масса. Иван поворачивается к кому-то.

ПЕРЕСВЕТОВ: Скачи к Замойскому. Передай: Заполь в обход его идёт. В спину хочет ударить...

71

Иван с бешеным весельем на лице обращается к своим пятерым сотенным.

ПЕРЕСВЕТОВ: Бить всех разом. Опрокинуть и всем — разом выйти вон из боя. Вернуться к лагерю.

На лицах сотенных отображается захлестнувшее их состояние Ивана. Тотчас поворачивают коней...

72

В кадре Пересветов, привставший на стременах своей лошади.

ПЕРЕСВЕТОВ (выхватывая саблю из ножен): Ие-хууу!

Голос Ивана тонет в идентичном рёве сотен наёмников.
Он устремляется вперёд...

73

В кадре: кавалерия Пересветова разрывает строй конных венгров. Над ними реет их знамя.
Сотни Ивана сминают своего противника. Видно, как падает его стяг. Рубят...

74

Пересветов стоит на холмике. Глядит в сторону горизонта поверх, окутанного дымом и пылью, поля боя и отступающих
венгров Заполя...

Кадр являет подходящие к врагу подкрепления: стройные праздничные ряды копьеносцев в ярко-оранжевых кафтанах с развевающимися на их копьях разноцветными флажками. Копьеносцы в железных шапках с пестрящими на них перьями.

Наёмники за спиной Ивана хохочут при виде столь парадного вида врага.

75

В кадре: тяжёлые наёмники Пересветова врубаются в монолитный строй пикинеров. Слышатся рёв, лязг, конское ржание, крики и стоны людей.
Кто-то из наёмников удачно прорубается сквозь их плотную массу. Кто-то, запоротый копьём, вылетает из седла...

76

Крупным планом: полуоглушённый Иван после атаки смотрит на солнце. Оно ещё высоко.
Позади него помрачневшие лица его наёмников.
К Пересветову подскакивает один из сотников. Протягивает, улыбаясь, тыкву, приспособленную под сосуд.
Иван вытаскивает затычку и отпивает.

СОТНИК (улыбаясь): Всем гибнуть нам здесь, пан Пересветов. Сила-то какая на нас идёт.

Пересветов глядит в сторону вражеского лагеря. Оттуда слышатся ликующие вопли.

СОТНИК (указывая куда-то рукой): Смотрите, пан, смотрите!

Иван резко поворачивается в седле.

В кадре — отступающие конные воины Замойского. Но можно заметить, что они перестраиваются на ходу.
Лицо Пересветова выражает мучительное раздумье...

77

Иван обращается с коня к четырём своим, готовым отъехать, сотенным командирам. Пятый сотник рядом с Пересветовым.

ПЕРЕСВЕТОВ: На Дьёрж отходите.

Те понятливо-уважительно кланяясь, трогают коней...

78

Пересветов перед оставшейся своей сотней. У воинов обречённые лица. Он бросается с ними в атаку.

В кадре — скачущий Иван с напряжённо-взволнованным лицом.

ПЕРЕСВЕТОВ (про себя): Господи! Только б не повернули, только б не повернули!

Сотня Пересветова врезается в ряды копьеносцев.

Крупный план: Три копья с разных сторон устремляются на Ивана. Он ныряет под брюхо коню...

Кадр затемняется.

79

На подъезде к городу Мункаш. Ночь.

Звёздное небо. Ночные шорохи. Скрип качающейся повозки. Стон Пересветова.

ПЕРЕСВЕТОВ (хриплым голосом): Кто здесь?

ГОЛОС ЗАРЫ (чистый и радостный): Очнулся!

В кадре — склонившиеся над ним три головы: Никиты, Ахметки и Зары.
Темнота. Иван теряет сознание.

80

Мункаш. Однокомнатный дом знакомой вдовы Никиты. Раннее утро.

Пересветов лежит в беспамятстве на единственной в доме кровати. В двух его окошках бычьи пузыри вместо стёкол.
Никита разрезает на Иване одежды. У него на груди православный крестик и маленькая изящная ладанка в серебряной оправе, в форме медальона.
На теле его — от левых боковых мышц живота до грудины — рваная рана от копья. Лицо и тело в багрово-зелёных синяках.
Рядом с ним Зара. Ближе к двери стоит, закусив угол платка, маленькая, молодая и смуглая женщина — Никитина вдовица. Наблюдает за действиями Никиты. У самых дверей сидит на корточках Ахметка, прикрыв глаза.

ЗАРА (увидев раны Ивана): А-ах!

НИКИТА (строго): Цыц! Воды давай тёплой.

Никита размешивает в тазике какие-то корешки и травы. Поворачивается к Заре.

НИКИТА: Эй, пойди-ка. Ты посмотри, как то я делаю, запоминай и учись. Ваши бабьи ручки поболе для этакого дела приспособлены.

Никита кладёт вымоченную в травной воде тряпку на рану Ивану. Обращается к Заре.

НИКИТА: А теперь пойдем покажу, какое питьё ему и из каких корешков готовить...

81

Мункаш. Дом вдовы. Вечер.

Пересветов на той же лежнице и так же без сознания. Он похудевший, но с почти сошедшими синяками. Издаёт невнятные, бредовые звуки. Вскрикивает.
Зара держит руку на его лбу. Лицо её при этих звуках становится испуганным.

ГОЛОС НИКИТЫ: Ничего, ничего. То бесяка из него выходит...

82

Мункаш. Дом той самой вдовы. Ночь.

Ночное небо над городком. Слышится собачий перебрёх. В доме Иван открывает глаза.

В кадре — дремлющий на брошенной на пол шубе, одетый Никита. Рядом с ним крепко спит, чем-то прикрытая хозяйка дома. Ахметка сидит в полудрёме у двери. Прикорнувшая Зара размещается на лавке, что вдоль стены.

ПЕРЕСВЕТОВ (тихим хрипом): Эй!

У его ложа Ахметка с любяще-преданным лицом.

АХМЕТКА (нежно): Хозяина, хозяина, хозяина.

ГОЛОС НИКИТЫ: Ожил Иван Семёнович.

Никита плачет, стоя на коленях перед кроватью. Широко крестится. Целует Пересветова в плечо. Зара горячо припадает к его руке.

ИВАН: Что со мной, и где я?

Над ним лицо приготовившегося рассказывать Никиты...

Кадр затемняется.

83

Дом вдовы. День. Зима.

Безотрадное зимнее небо над вдовициной избой.
Комната.

ТИХИЙ ГОЛОС НИКИТЫ: Илья стоял заутреню во Муроме, ай к обеденьке поспеть хотел он во стольный Киев-град...

Крупный план: Никита на лавке, откинувшись к стене, рассказывает сказку Ахметке. Тот сидит у двери на корточках. Зачарованно слушает, раскрыв рот.

В кадре — Пересветов на кровати открывает глаза.

ГОЛОС НИКИТЫ: А у славного креста у Левонидова сидит Разбойник-Соловей, Одихмантьев сын...

Пересветов отрывает шею от подушки. Оглядывает комнату. В ней двое слуг и больше никого.

ИВАН (требовательно): Где Зара?

Холопы молча смотрят на него.

ИВАН: Ну!?..

АХМЕТКА: Померла.

НИКИТА: Мор какой-то в городе был, боярин. Людей сорок за неделю умерло. Болесь непонятная.

ИВАН: Вина...

НИКИТА (осторожно): Мы её как христианку похоронили...

84

Мункаш. Дом вдовы.

В кадре череда коротких фрагментов: Пересветов тяжело поднимается с постели, кривит лицо от боли, хватается правой рукой за свой левый бок, с трудом разгибает левую руку, вид опустошённый; выходит, шатаясь на крыльцо, смотрит на хмурое зимнее небо; весенним днём подходит к подведённому Никитой коню, игнорирует подставленное холопом колено и вспрыгивает в седло одним скачком, причём можно заметить, что рана причиняет ему сильную боль, но он довольно успешно скрывает это...

85

Венгрия. Лагерь Замойского. Весна.

Пересветов с Никитой и Ахметкой позади себя, движется по лагерю польского магната. При виде Ивана, наёмники бросают свои дела и радостно-уважительно приветствуют его (как те, кем он командовал, так и прочие).
Заметно, что это действует на него вдохновляюще...

86

Шатёр Замойского. День.

Конные Замойский и Пересветов перед ярким шёлковым шатром магната. Он по-прежнему молодцеват, всё также бритый, но с перечёркивающей его загорелый лоб длинной морщиной. У него несколько мрачноватый и неестественный вид. Конь под ним гарцует. В левой руке держит плотный кожаный футляр.

ЗАМОЙСКИЙ (криво улыбаясь): Не думал, Иван, что бок обок с османами выпадет послужить? 

Иван с выжидающим прищуром молча смотрит на него.

ЗАМОЙСКИЙ: И Заполю, и Фердинанду служил ты с ведома Сигизмунда. По грамотам его нёс службу рыцарскую. (Протягивает Пересветову футляр.) А вот грамота тебе к Дерак-паше.

Пересветов берёт у него грамоту.

ЗАМОЙСКИЙ: Пойдёшь к нему с тремя сотнями. (Выразительным кивком указывает на футляр.) Там сказано, что вправе ты распоряжаться моим именем и чтоб относился к тебе паша, как если бы я сам к нему явился...

87

Кульминация сражения. Поле. Лето.

В кадре — таранный удар наёмников в ряды цесарцев. Это алебардщики. Они в кожаных куртках, латах с кольчужными рукавами, кольчужных капюшонах и с марионами (касками) на головах. Цесарцы бегут...

Крупный план: удлинённое, с благородными чертами и красивыми глазами, лицо Дерак-паши — средних лет человека, с уважением глядящего на Пересветова.
Конные Дерак-паши, двое его сиятельных приближённых, и Пересветов, наблюдают за боем откуда-то со стороны.

88

Поле битвы после её окончания.

Группа плохо одетых, мелких, похожих на подростков, турецких воинов из пяти человек. Они без оружия. Бестрепетно и спокойно глядят куда-то.

В кадре: колоритный палач-турок заносит широкую, тяжёлую саблю над головой склонившего её на плаху османца. За ними просматривается неподвижное тело уже обезглавленного турецкого солдата.

Дерак-паша и Пересветов верхом на конях бок о бок. Взоры обоих устремлены на сцену казни.

ДЕРАК-ПАША (учтиво улыбаясь и с характерным акцентом): Недостаточно яры  были в бою.

ПЕРЕСВЕТОВ: У нас за это не казнят. Сегодня воин плохо бьётся, а завтра он лучший.

Дерак-паша снисходительно глядит на Ивана.

ДЕРАК-ПАША: Если воин во имя Аллаха и султана нашего на поле боя рвения не проявил, пусть один раз (загинает левой рукой один из своих длинных тонких пальцев правой руки), то воин этот достоин смерти.

ПЕРЕСВЕТОВ (пряча промелькнувшую на его лице улыбку): А если ты, Дерак-паша, сраженье проиграешь, то значит ли это, что султан может казнить тебя?

ДЕРАК-ПАША (возводя свои глаза): Всё во власти султана. Может казнить, когда захочет.

ПЕРЕСВЕТОВ: Что же не казнил? Ведь били тебя?

ДЕРАК-ПАША (бесстрастно): То дело лучезарного...

89

Венгрия. Шатёр Дерак-паши. Лето.

В обставленном с восточным шиком шатре турецкого полководца, абсолютно спокойный Дерак-паша угощает, чем-то озабоченного, Пересветова.
Перед Иваном пиала с напитком, пастилки на блюде, апельсины, рахат-лукум.

ПЕРЕСВЕТОВ (с неким порывом и надеждой в голосе): ... Не встречал ли ты этого Замур-бека в Стамбуле?

Военачальник-турок отрицательно качает головой. В шатёр долетает призывный глас турецкого муэдзина...

90

Лагерь Дерак-паши.

В кадре — выпяченные спины троих османцев, играющих на земле в кости. Подле них спокойно наблюдающий за их игрой турок с весьма обезображенным какой-то болезнью лицом. На нём отрешённая улыбка.
Иван и Никита где-то неподалёку. За их спинами погружённый в себя Ахметка.

НИКИТА: Чудной этот турок. (Качает головой.) Проиграл мне в кости золотишко, какое было, кинжал черкесский. (Раздвигает руки.) Во какой кинжал, весь в серебре. А сам лыбится. Чему лыбишься, говорю. А он, дурной, отвечает, что де солнце светит, тому и улыбается. А дождику, говорю ему, будешь улыбаться, коли пойдёт он. Буду, отвечает, дождик прохладу несёт...

В кадре — въехавший в лагерь отряд татарских всадников. Впереди молодой ордынский бек, а за ним остальные. Останавливаются.
Пересветов впивается, полным ненависти, взглядом, в татарский отряд.
Никита тоже меняется в лице. Бледнеет. Тяжело дышит. Оборачивается к Ахметке.

НИКИТА: Вишь, вон братья твои. Мож кого узнаешь?

АХМЕТКА (оскорблено взвизгивая): Ахметка басурман некрещеных рубить будет!

ПЕРЕСВЕТОВ: Язык-то их помнишь? Поди спроси, нет ли с ними Замур-бека.

Ахметка послушно идёт.

НИКИТА: Да он, чай, сам под командой Замур-бека был. Он и без разговора того узнает.

Со стороны татарского отряда несутся крики и визг.

В кадре — машущий саблей Ахметка против нескольких татарских воинов, тоже схватившихся за сабли.

Пересветов, Никита и пара наёмников оттаскивают упирающегося Ахметку. Татарский бек усмиряет своих, толкая их назад широко расставленными руками...

91

Шатёр Дерак-паши.

Дерак-паша и Пересветов за уставленным яствами столом в шатре турка.

ДЕРАК-ПАША (с явной симпатией глядя на собеседника): Ты великим воином можешь стать, Пересветов. А у Замойского так в сотниках и останешься. У светлейшего, у лучезарнейшего нашего султана хороших воинов много, и некоторые перешли зрелыми мужами в веру нашу. (Улыбается.) Ме-та-ной-а...

Пересветов задумчиво поглядывает куда-то сквозь шатёр.

ДЕРАК-ПАША: Самым же великим полководцем нашим был албанец, а не турок. Зачем тебе эта нищая Европа? Скоро её завоюют славные воины османские и восторжествует зелёное знамя пророка.

ПЕРЕСВЕТОВ (скрывая свои эмоции): Я обмыслю словеса твои...

Кадр затемняется.

92

Венгрия. Лагерь Замойского. Осень. День.

В кадре — хмурое небо над шатром магната.

В своём шатре Замойский выкладывает перед Пересветовым на круглый столик кожаный мешок — «вверх тормашками». Дёргает за его низ. На стол высыпается груда золотых монет.
Иван равнодушно и небрежно смахивает их со столика в подставленную под них объёмистую суму.

ЗАМОЙСКИЙ (глядя на это): Доходную службу оставляешь, Пересветов.

Иван смотрит на Замойского спокойным и усталым взором.

ПЕРЕСВЕТОВ: Злато-серебро может многое, пан Замойский, а правда — всё! Да и души деньгой не выкупить.

ЗАМОЙСКИЙ (хмуро): Ну, как знаешь...

93

Лагерь Замойского. День.

В кадре Пересветов на коне перед конным строем наёмников. Кадр запечатлевает их откровенно уважительные и приязненные к нему взгляды.

ПЕРЕСВЕТОВ: Спасибо вам за службу, а коль виноват перед кем, прошу зла не держать. (Кланяется воинам.)

В полной тишине наёмники салютуют своему бывшему командиру одновременно выдернутыми из ножен саблями...


На экране титры: Молдавия. Сучава. 1537 год.

94

Окраина молдавского селения. Начало осени. День.

В кадре четверо всадников, одетых, как бессарабские дворяне. Среди них Пересветов и Михай. Все с саблями, но без щитов, копий и луков. В стороне виднеется типичная молдавская изба тех лет.
Провожают взглядами какую-то порядочно отъехавшую от них процессию на дороге: удаляющийся турецкий отряд.
На заднем плане — два-три всадника, за ними груженная чем-то повозка. Ещё дальше впереди — плохоразличимая вереница турецких конников. Кто-то из ближайших турок оглядывается назад. 
Иван и Михай молча и понимающе переглядываются. Поворачивают коней назад. Едут рядышком. За ними остальные.

ИВАН: Досказывай о москвитянине том.

МИХАЙ (понятливо кивая): Господарь наш, Пётр, бесёду с ним вёл. А тот, слыхал я, не плоше сказки про Москву баит. Мол, сильно и прославленно, и всем богато то царство Московское. И никому его во век не сломить.

ИВАН: Хм... А с чего ты в нём воина умелого разглядел?

МИХАЙ: Да кистеньком и секиркой ловко орудует. Сыном боярским, Васькой Мерцаловым, назвался... А сам его увидишь...

95

Какое-то помещение. День.

В кадре: фрагмент обитой дорогим сукном стены, с ярким, узорчатым ковром на ней. Ковёр покрывает часть стены до высокого полукруглого окна. Под ним стеленный пёстрой скатертью стол. На нём  определённые угощения, вероятно, из традиционной молдавской кухни.
За столом сидят Пересветов, Михай и ВАСИЛИЙ МЕРЦАЛОВ. Это огромный широкоплечий детина в красной шёлковой рубахе и зелёных штанах, заправленных в синие тимовые сапоги. Держится уверенно и с достоинством. Чувствуется, что знает себе цену. Говорит непривычным слуху Ивана акающим языком.

В кадре — московит ставит опустошённый серебряный кубок на стол. Переводит благоговейный взор куда-то вглубь комнаты, в её угол (на икону). Привстав, крестит лоб. Садится.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ты, друг, нам сказочку про московского царя расскажи.

МЕРЦАЛОВ: Да какие уж тут сказочки. (Поводит плечами.) Царство у нас великое и без всяких сказок. Два государя — Иван да Василий — Москву сильней всех сделали. (Задирает важно нос.)

ПЕРЕСВЕТОВ: Так уж? (Подливает из кувшина московиту, Михаю и себе.)

МЕРЦАЛОВ: Тверь, Новгород и всякие другие княжества, что нашим московским государям препятствия чинили, все повержены ниц и все покорные под московским государем. Смоленск-город у литвинов отвоевали. (Гость входит в раж.) Орда казанская под нашу руку пошла, да малость поспешили они... Сызнова нам супротивники.

ПЕРЕСВЕТОВ (поощрительно): Дальше говори.

МЕРЦАЛОВ: Да что говорить. Сильнее нашего православного государя и в мире нет. А город Москва какой! Огромён. Заблудиться можно! А церквей сколько! А лавок торговых! Купцы к нам отовсюду съезжаются...

ПЕРЕСВЕТОВ (чуть язвительно): Коли всё так справно в Московии твоей, чего ж ты с государевой службы посольской к воеводе Петру перешёл?

Московит спокойно и открыто глядит на спросившего.

МЕРЦАЛОВ: Так по зову сердечному. Негоже единоверцев своих в беде бросать. Солиман-нечестивый ить великое разорение земле сей учинил.

МИХАЙ (деликатно): А иным-то страшней на чужбине живот свой терять...

Московит окидывает взором обоих своих собеседников.

МЕРЦАЛОВ (серьёзно): Смерть в бою — дело Божье!
Ну а страшиться... Так лучше и не жить на свете. (Улыбается.)

ПЕРЕСВЕТОВ (с одобрительным смехом): Молодец! Это верно...

96

Молдавская изба. День. Глубокая дождливо-слякотная осень.

Пересветов раскрывает дверь внутрь избы. В сенях Никита и Ахметка на полу перебирают зимние вещи. Бесхитростно смотрят на него, ёжась от сквозняка. Глядящий на них Иван улыбается.

ИВАН: Домой завтра едем.

НИКИТА (простодушно): И где же дом у нас?

ИВАН: К матери еду с отцом. 

НИКИТА (ошеломленно выдыхает): Ох!..

97

Окрестности храма священника Гавриила. Утро. Декабрь.

В кадре: белый снег где-то недалеко от каморки иеромонаха.
Он стоит и смотрит на него. Явно постарел. Одет крайне скромно и не очень тепло. Наклоняется к земле. Берёт в руки снег. Протирает им своё лицо. Видно, что ему тяжело держать спину прямо, но он старается не горбиться. В движениях его всё ещё присутствует сила. Священномонах глядит на дальние заснеженные поля.
В кадре три неспешно приближающихся к церкви всадника. Первый Пересветов. Следом Никита. Ахметка чуть позади.
У Пересветова тяжёлая седельная сумка. Слуги тоже обременены большими седельными сумками. Ахметка везёт также два больших узла, перекинутых на обе стороны лошади. За ним на поводу конь, груженый узлами.

Крупным планом: Иван сидит в седле характерной посадкой уверенного в себе, бывалого, опытного воина. Рука легко держит повод послушного коня. Взгляд исподлобья. Подъезжают к священнику.
Пересветов выпрыгивает из седла. Кланяется в пояс и целует его руку.

Иван: Не узнаёшь, отче. (Лицо говорящего чуть передёргивается.) Иван Пересветов я, сын Семёна и Ирины.

98

Каморка иеромонаха.

В кадре — смуглые, с перстнями, руки Ивана, напротив также присевшего отца Гавриила.
Священномонах переводит понимающий и тёплый взгляд на Пересветова.

ОТЕЦ ГАВРИИЛ (спокойно и тихо): Многих этими руками на тот свет спровадил, боярин?

ПЕРЕСВЕТОВ (с тяжёлым и ищущим взором к монаху): Немало.

ОТЕЦ ГАВРИИЛ: А ты пойди в церковь, отопру я тебе, помолись, помолись...

99

Церковь.

Иван перед одним из образов. Слышно шаги выходящего из храма священника. Звучно закрывает за собой дверь. Пересветов падает на колени перед иконой. Лицо выражает готовность излить всю накопленную тяжесть...

100

Церковь.

За спиной стоящего в храме Ивана скрип двери. Размеренные шаги.

ГОЛОС ОТЦА ГАВРИИЛА: Покайся, отпущу грехи твои. Как жить воину без покаяния?

101

Каморка иеромонаха. Полдень.

Священник и воин близко друг против друга на тех же табуретах. Гавриил кладёт свою руку на руку Ивана.

ОТЕЦ ГАВРИИЛ: А теперь слушай, воин. Умер два года назад отец твой. Мать твоя (вздыхает) в монастырь ушла, да с сёстрами-монахинями подались они в священный град Иерусалим.

Голова Пересветова гнётся всё ниже и ниже. Священник мягко опускает его голову к себе на колени. Видит покрытый сединой затылок Ивана. Кладёт руку ему на темя.

ПЕРЕСВЕТОВ (глухо, не поднимая головы): Я под десницу московского государя податься решил. (Поднимает голову в исходное положение. Глядит на монаха.)

ОТЕЦ ГАВРИИЛ (оживившись): А вот на это благословляю. Государю московскому, защитнику всех православных, воины нужны. И на битвы тебя благословляю...

102

Вотчинный двор Пересветовых. Вечереет.

В кадре: покосившиеся дубовые ворота усадьбы. Вросшие в землю старые стены. Общий вид уныло-запущенный.
На пригорке Иван, сидящий на коне. С волнением взирает на родной дом.

ИВАН: Но-о! (Срывает коня к усадьбе.)

Пересветов бьёт пяткой своего сапога по дубовым воротам.

СТАРЧЕСКИЙ ГОЛОС ГЛЯДЕЛКО: Кто-то там?

ИВАН: Открывай, Гляделко, встречай! Хозяин вернулся...

Крупный план: Во дворе перед крыльцом братья Пересветовы разнимаются после крепких объятий. Старший брат без шапки и верхней одежды. Очень изменился. Располневший и раздобревший, с выпяченным животом. Тревожно смотрит на младшего.

ИВАН (глядя в глаза Артамона): Знаю всё, братка. Отец Гавриил поведал...

103

Трапезная вотчинного дома. Вечер.

Комната освещается толстыми свечами.

В кадре: наполовину свободный от кушаний и посуды большой стол. Видно сдвинутые на одну сторону ковши с медами, кувшины, кружки, тарелки с остатками пищи и пр.

Иван высыпает на свободную часть стола из сумы какие-то дорогие ювелирные изделия, золотые и серебряные монеты.
Сытый и расслабленный Артамон, сидящий за столом в кресле, меняется в лице. Привстаёт, вытаращившись на подарки. Обменивается ошалело-удивлённым взглядом со своей ЖЕНОЙ — миловидной, кругленькой девушкой лет шестнадцати.
Рядом с ней, обхватившая её руками, двухлетняя дочь. Обе стоят около Артамона.

ИВАН (брату): Вот жене твоей, Марфе. (Кланяется ей в пояс.) И дочке твоей, Евдокии. (Тоже кланяется ей в пояс.)

АРТАМОН (глухо): Э, брат, ты не спеши такими богатствами-то разбрасываться. Тут девке моей на приданое хватит...

104

Братья с ковшами медов за столом, убранным от подарков. Близ них на ковре играет колечком и серёжками Евдокия. Что-то довольно бормочет.

ИВАН: Ну а свою часть отцовой вотчины — тебе, Артамон...

АРТАМОН (взнимая ковш): Выпьем, братка.

Младший брат вдруг мрачнеет.

ИВАН: Стой. А дед-то когда помер? Гавриила ж я не спросил о том.

АРТАМОН (недоумённо): Да живой он... У себя лежит в светёлке.

Иван подрывается с места...
Перед лестницей терема, по пути к деду, ему кланяется в пояс какая-то женщина. После её поклона он узнаёт в ней дворовую девку Алёну — располневшую, потерявшую былую красоту, и с опухшим от слёз лицом...

105

Светёлка деда Василия.

Крупный план: освещённая тремя свечами голова Василия Ивановича со всклоченной бородой и слезящимися глазами. Она высоко на подушке. Сам он на своей кровати, укрытый до шеи большим тулупом. Пристально смотрит на внука, сидящего перед ним на табурете.

ДЕД ВАСИЛИЙ (хрипло): Добро воевал. Добро. Переплюнул деда. И отделали тебя добро... Так не навоевался, поди.
Со службой что?

ИВАН: Да надумал я, дед, к царю московскому податься.

ДЕД ВАСИЛИЙ (воодушевлённо хрипя): Верно, верно. Там сторона православная. Да и воюет московский государь, всех соседей своих воюет. Ливонцев уже бил, литвинов бил, орду бил... И его бьют. Правильно, Ванечка, благословляю...

Дед с тяжёлым усилием приподнимается. Назидательно глядит на внука.

ДЕД ВАСИЛИЙ (экспрессивно): О женитьбе не думай, за богатством не гонись, на посулы не обольщайся! Раз тебе удача выпала, служи, служи до... конца, до смертного часа. Чай, веселей в бою, чем вот так, на одре, как я? Воином-то веселей.

Иван припадает к груди старого воеводы.

ТИХИЙ, НАСТОЯТЕЛЬНЫЙ ШЁПОТ ДЕДА ВАСИЛИЯ: А ты травницу проведай. Свои раны ей покажи. Раны, они только смолоду быстро заживают, а к старости все и открываются...

106

Изба Дарины. Зимняя оттепель. День.

Иван на коне перед покосившейся избёнкой травницы. На нём подобие куртки из медвежьего меха и круглая меховая шапка.
Из двери выходит печной дым.
Кадр выдаёт нахлынувшие на Пересветова обрывистые воспоминания:

1. Иван в дедовой светёлке в момент, когда травница собирается врачевать Василия Ивановича, стоя к его внуку спиной. Она сосредоточенно возится с травами и отваром на дедовом столе.
С уст Ивана безотчётным полушёпотом срывается слово: «колдует».
Она чутко ведёт головой в его сторону. Сдержанно хмыкает.

ДАРИНА (приглушённо): То не колдовство вовсе, а травы целебные, по первому цвету собранные...

2. Иван в момент приезда к Дарине с гостинцем от матери, за исцеление деда.
Смотрит с обрыва на обнажённую, прикрытую рубахой, девушку. Та поднимает на него озорной взор...
Пересветов на пороге избы закашливается от вдохнутого дыма. Конь воина привязан к ближайшему от дома деревцу.
Изнутри доносится властный, сильный и певучий женский голос.

ГОЛОС ДАРИНЫ: Кто тут?

ИВАН: Иван Пересветов здесь...

107

Изба Дарины.

Протопленное по-чёрному жилое помещение травницевой избушки. Оно всё забито травами и корешками, свисающими вниз. Полно дыма.
Дарина в каком-то балахоне из грубой материи. Выглядит по-женски весьма привлекательно. Лицо чистое. Во взгляде чувствуется тревога. Руки белые. Стоит у печи перед снявшим тёплую «куртку» и рубаху Иваном. У того на шее всё те же крестик и ладанка в серебряной оправе.
Травница проводит рукой по его мохнатой, мускулистой груди. По шраму, задерживая пальцы в нижней части грудной клетки. Нажимает. Иван невольно охает.

ДАРИНА: Когда на коня садишься, боярин, вот отсюда боль идёт. Сначала нестерпимая, а потом глуше становится?

Пересветов удивлённо кивает головой.

ИВАН: Так.

ДАРИНА (с жалостливым стоном): Господи, как же ты терпишь боль такую?

Пересветов молчит. Женщина вскидывает к нему голову.

ДАРИНА: Слушай меня. Привези локтя три-четыре ткани плотной, чтоб ни кем не ношена была.

Пересветов согласно кивает.

Травница вновь осматривает шрам. Кончики её пальцев медленно и плавно скользят по его длинной борозде.
Иван касается правой рукой её лица. Легонько ведёт пальцами по щеке женщины к волосам. Взор её обращается на него. Они смотрят глаза в глаза. Как будто что-то читают друг в друге.
Дарина отшагивает в сторону. Отворачивается.

ДАРИНА (через плечо): Завтра поутру приезжай...

Кадр затемняется.

108

Даринина избёнка. Утро.

Пересветов в избе надевает поверх рубахи полушубок.

ДАРИНА: Повязку тугую не снимай. А на коня потихоньку забирайся. А лучше, боярин, поколе вовсе на него не садись. Скорей заживёт.

ИВАН (улыбаясь): Как же так? Я и к тебе, выходит, приехать не смогу.

В кадре вспыхнувшее лицо травницы. В её глазах некий укор...

109

Недалеко от избы Дарины. Ночь. Март.

У обрыва горит костёр. Пересветов и Дарина умиротворённо сидят перед ним под ясным звёздным небом.
В кадре — усыпанный звёздами небосвод.

ИВАН: Ночь ясная...

В лесу раздаётся резкий хруст. Чей-то шорох. Пересветов поворачивает туда голову. Она глядит на небо.

ДАРИНА: Взглянь на небо, Иван. Звёзд сколько...

Он смотрит ввысь.

ДАРИНА: Одни ярче всех светят. Иные, с переливом цветов, неровно. А те вон, тлеют себе бледно. Так вот и судьбы людские. Каждый своей дорогой идёт...

Иван опускает голову. С улыбкой заглядывает в лицо женщины.

ПЕРЕСВЕТОВ: Что ж, и мою звезду видишь?

Она делает серьёзное лицо.

ДАРИНА (указывая рукой): Вон, боярин, три звезды большие. А меж ними звёздочка малая...

ИВАН: Что-то больно мелкая она, хоть и яркая вроде.

ДАРИНА: Мелкая оттого, что стоит высоко над многими... Далеко тебя судьба твоя уведёт. И меня уж ты боле не увидишь. (Вздыхает.)
Воин ты, Иван. Крепкий духом воин...

Крупный план: в грустных глазах Дарины, с выступившими в них слезами, отражается звезда.

В кадре: силуэты воина и травницы на фоне звёзд.

ПОРЫВИСТЫЙ ГОЛОС ДАРИНЫ: Вспоминай обо мне иногда. Хоть иногда вспоминай.

Она опускает голову.

ДАРИНА (тихо, как бы самой себе): А я молиться за тебя буду.

Женщина прижимается к сидящему рядом с ней мужчине.
В кадре ровно и отчётливо мерцает звезда Пересветова...

110

Лесная опушка. День. Начало мая.

Конные Пересветов, Никита, Ахметка выезжают из леса. Они с тугими седельными сумками. К седлу татарина приторочен наполненный чем-то мешок. Оба слуги добротно одеты.
Никита в приличных кафтане, сапогах и шапке. Ахметка в новом зипуне литовского покроя, и шапке, сшитой на татарский манер. Обут в короткие сапожки.
Иван в походном снаряжении, обычном для русского дворянина из Литвы. На голове литовская шапка. На ногах сафьяновые сапоги. На пальцах рук пара дорогих перстней.
Впереди река. За ней широкая панорама равнин и лесов. На том берегу какое-то движение. Люди, конные подводы, брёвна...
Всадники останавливают коней. Иван выпрямляется в седле. Окидывает взором открывшееся взгляду пространство. Лицо Пересветова как бы озаряется. В нём проступает что-то ребяческое.

ИВАН (шепчет): Алеа якта эст...

ГОЛОС ДИКТОРА: Не за деньгами и почестями, и уж, конечно, не в поисках приключений ехал в Московию Иван Пересветов.
Неистребимая жажда подлинного служения безудержно тянула его на Русь. Это было то самое стремление, которое столь знакомо сердцу каждого воистину русского: послужить достойно, внести свой посильный вклад во славу Русской земли.
И не знал тогда Иван Семёнович, что поведёт его звезда путеводная извилистым, тернистым путём и воссияет на небосводе рядом с предком его великим, в ряду воинов, покрывших себя славою вечною...

Дикторский текст иллюстрируется ускоренным, последовательно сменяющимся и нечётким изображением в кадре: другого берега реки, дубового леса (в разрезе), православного храма, Московского Кремля, смутно различимого сражения русских с татарами.

Финальный кадр фиксирует высокое небо и диск нестерпимо яркого солнца... 

                Конец Второй части.






                На экране титры: Часть третья. Воинник.

                Московская Русь. 1538 год.



1

Берег реки. Начало мая. День.
Пересветов, Никита, Ахметка едут вдоль речного берега. На другой стороне идёт какая-то стройка. Заметен каркас некоего бревенчатого здания. Близ него подвода и три-четыре работающих мужика в серых рубахах и портах.

НИКИТА: Странная эта Московия... Мы сполкоролевства Польского проехали – и не видали, чтоб чего строили. А здеся всё чего-то строют, строют. Может, они мост строют? Погодим, боярин, доколь не выстроют!..

2

Вдоль этого же берега, мимо них, скачет на ногайской лошадке служилый человек. Замедляет ход. Бросает взгляд на троих воинов. Скачет дальше... Это ДРУГ СПОЛОХ.
Ему лет тридцать. Он небольшого роста. Плечи узкие. Острая бородёнка. Довольно плюгавого вида. Глаза бегают. На нём заношенный кафтан, потёртая шапка и невзрачные сапоги. В правой руке плеть (на мизинце), а на поясе огромная сабля.

НИКИТА (вслед ему): Мил человек, скажи, где брод здесь будет!

ДРУГ СПОЛОХ: Тпрру! (Останавливает лошадь. Косится подозрительно на окликнувшего и его товарищей.)

ПЕРЕСВЕТОВ (кланяясь): Иван Пересветов. Еду из Литвы на службу ко двору московского государя.

ДРУГ СПОЛОХ (бормочет, не кланяясь в ответ): Много вас нынче при московском дворе из Литвы и Польши...
Имя моё – Друг. Прозвание – Сполох. А служу я господину моему, боярину Плещееву.

НИКИТА: Так коль Друг, переправу-то покажешь?

ДРУГ СПОЛОХ: Еду я к боярину своему в Москву. Есть охота, айда со мной. (Припускает на своей лошадке вперёд.)

Иван Пересветов со слугами движется за Другом.

НИКИТА: Я думал, спесивей поляка и человека нету. А тут, гляжу, каждый нос ввысь задирает, и людишки-то всё мелкие. А с крупными каково будет?

Никита смотрит вслед Сполоху. Видно, что подавляет раздражение.

НИКИТА: Эй, Друг Сполох, а что, богат твой хозяин?

ДРУГ СПОЛОХ (оборачиваясь): Не твоего ума дело, холоп.

НИКИТА: Я холоп, а ты нет?

ДРУГ СПОЛОХ: А я сын боярский. Служилый человек!

Четверо всадников останавливаются у какого-то места на берегу.

ДРУГ СПОЛОХ: (глядя на Пересветова): Здеся осторожнее... Как батюшку твоего  звать?

ИВАН: Семёном звали.

СПОЛОХ: Так за мной шаг в шаг, Иван, Семёнов сын, а то потонешь. Вода студёная. Судороги сведут твои ножки, и тю-тю, к русалочкам. (Хихикает.)

Иван Пересветов бросает коня в воду. Плывёт к тому берегу рядом с конём, держась за его гриву.

ДРУГ СПОЛОХ (вопит): Эй! Иван Семёнович! Влево давай, влево! Снесёт в реку, хуже будет...

В кадре: Иван стоит на противоположном берегу в прилипшей к телу одежде. Руки скрещены на груди. Рядом его лошадь. Наблюдает, как его слуги и Сполох осторожно переходят реку по броду...

3

Яркий солнечный день (тот же). Лесистая местность.

Четверо всадников: Иван, Никита, Ахметка и Сполох подъезжают к густому лесу. Впереди узкая протоптанная тропинка.
Сполох движется первым. Сразу за ним – Никита. Чуть позади – Пересветов и Ахметка. Никита перед самым лесом поравнивается конём с московитянином.

НИКИТА (тихо): Ты с моим боярином почтительней будь. Он человек бывалый и вспыльчивый до жути. Башку-то смахнёт.

ДРУГ СПОЛОХ: Ой, и обидчивые вы, литвины.

НИКИТА (размеренно): Не литвины мы, не литвины. Люди мы русские.

ДРУГ СПОЛОХ (указывая плетью в сторону Ахметки): И этот басурман – русский?

НИКИТА: А он человек православный, с ножа нами вскормленный. Его станешь обижать, ещё быстрее головы своей лишишься. (Смотрит презрительно на впечатляющую саблю Сполоха.)

Въезжают в лес...

4

Лес. Вечер. Темнеет.

Четверо всадников едут друг за другом по полузаросшей тропинке дремучего леса. Он полон тревожных и таинственных звуков. Сразу за Сполохом движется Пересветов. За ним Никита и Ахметка. Друг оглядывается на Ивана.

СПОЛОХ (негромко): Эй, Иван Семёнович, тута разбойников тьма, рядом дорога на Москву.
Ту дорогу купеческой нарекли. Тако смотрите в оба. Я хоть вас и кружной тропой веду, а всё едино... Шляются недобрые люди густо. Како их волостители и наместники ни вылавливают сетями своими, – широки те сети для ужей этих. Сквозь сети прорываются и дело своё чёрное делают.

ПЕРЕСВЕТОВ: А что ж разбойников так много в Московии?

ДРУГ СПОЛОХ: Москва – город богатый! Сам увидишь – ахнешь. А людишек лихих, что басурман хуже, у нас нынче в избытке. (Глядит испытующе на Ивана.) Времена такие...

5

Лес. Поздний вечер. Полянка. Костёр.

Четверо путников сидят подле костра вокруг какой-либо своеобразной скатерти (кусок материи). На ней разложены куски хлеба, луковицы, а также небольшой кусок вяленого мяса. Сполох поставленным движением выхватывает нож из сапога и полосует мясо на четыре малые, но равные части.

ДРУГ СПОЛОХ: Ваш хлеб, моё мясо. (Берёт свой кусок. Крестится двоеперстно.) Напитай, Господи, малым куском! (Ест.)...

6

Конец ночи. Догорающий костерок на лесной полянке.

Пересветов со слугами и московит спят, расположившись вокруг уже затухающего костерка.
Где-то, совсем рядом, шорох и треск кустов. Пересветов и Сполох одновременно вскакивают. У обоих сабли в руках. Не сговариваясь, становятся спина к спине. Никита и Ахметка отрываются от своих мест.
С разных сторон на отдыхавших сыпятся некие бородатые, косматые мужики. У каждого из них либо топорок, насаженный на длинную палку, либо кистень, либо сучковатая дубина.
Один из напавших бьёт дубиной с разбега Никиту, уже оторвавшего голову от походной сумки, на коей эта голова покоилась.
Никита откатывается в сторону. Удар разбойника приходится прямо по сумке.
Никита с колена мечет в того нож. Попадает ему в живот.
Разбойник скрипит зубами. Воет. Падает лицом в угли костра.
Никита и Ахметка присоединяются к своим товарищам. Все четверо находятся спина к спине. У всех сабли в руках.
Вокруг них полтора десятка «лихих людей».

В кадре – АТАМАН – здоровенный, обросший мужик, указывает топором на Ивана со спутниками.

АТАМАН: Разом все пошли!

Все разбойники с воем и свистом кидаются на четверых воинов.
Пересветов и те, кто с ним, чётко и уверенно разят атакующих. Кто лежит бездвижно, а кто катается по земле, скуля от боли. Оставшиеся на ногах, в том числе их предводитель, молча разбегаются в разные стороны.
Иван вытирает свою саблю о густую траву.

ПЕРЕСВЕТОВ: Едем отсюда. Смердит...

7

Редколесье. Светает.

Сполох, Никита, Пересветов и Ахметка следуют на своих конях по редколесью. Никита обращается к Другу Сполоху.

НИКИТА: А горазд ты на сабельках биться.

СПОЛОХ (равнодушно): Тако всю жизнь ею машу. Привычка есть.

НИКИТА: Не пойму я, зачем тебе, служилый, такая сабля большая? По земле волочится.

СПОЛОХ: От тятеньки по наследству перешла. На другую серебра нетути. Да и привык я к ей.

НИКИТА: А тятенька где её раздобыл?

СПОЛОХ: С татарина убитого снял. Намаялся, сказывал, с энтим татарином. Уложил-таки его, а сабля, гля, не простая. (Протягивает собеседнику саблю.)

В кадре: широкое лезвие сабли в руках Никиты, покрытое арабской вязью. Он протягивает клинок едущему сбоку Ивану.

ПЕРЕСВЕТОВ (глядя на саблю): То дамасская сталь, а слова сии на арабском языке. (Отдаёт клинок обратно через Никиту.)

СПОЛОХ: И что за люди, арабы эти?

ПЕРЕСВЕТОВ: Смуглявые, веруют в аллаха.
В бою я их не видел, с купцами лишь видеться доводилось.

СПОЛОХ: Выходит, батянька мой араба срубил... Чёрте кто на нашу землю лезет! (Плюёт. Крестится.)...

8

Широкий луг. Восход.

Четверо путников выезжают через луг к селу Коломенскому.

НИКИТА (изумлённо восклицая): Глянь, боярин, что это?

АХМЕТКА: Храма это наша православная.

Пересветов останавливает коня. Вглядывается куда-то.

В кадре: далёкий волшебный вид на, словно парящую своими шатрами над землёй, церковь Вознесения – на фоне светло-розового неба.

ГОЛОС СПОЛОХА: Это церковь Вознесения. Покойный государь Василий Третий в честь рождения наследника, Ивана Васильевича, её выстроил.

ПЕРЕСВЕТОВ (тихо): Знать, и вправду великая судьба ждёт этого государя, Ивана Васильевича, коль в его честь такой храм с Божьей помощью построить смогли...

В кадре: четверо путников отъезжают от храма. Можно понять, что они его объехали. Отъезжая от церкви, продолжают смотреть в её сторону. Заметен их искренний восторг от увиденного.

Сполох поглядывает на троих приезжих уже совсем одобрительно-приязненно. Все четверо крестятся на храм. Решительно направляют коней вперёд...

9

Какой-то перелесок. Солнечный полдень.

Пересветов со товарищи выезжают на пригорок. Останавливаются. Далеко-далеко им открывается впечатляющая панорама: дорога на широченной равнине с движущимися по ней, подобно гусеницам, вереницами обозов (в оба конца), а также конными и пешими путниками; вдоль дороги тянется череда домиков со своими двориками; далее холм, опоясанный красноватой каменной стеной, перед ним, среди деревьев и строений, проглядывают мельницы; на холме – сгрудившиеся дома, терема, башни, церкви, колокольни, разноцветные купола и кресты всяких размеров.
Всё это играет, пестреет и переливается в лучах полуденного солнца. Город кажется необозримым.

СПОЛОХ (с гордостью): Вот она, наша Москва белокаменная!

ПЕРЕСВЕТОВ (самому себе): Каков город! Не приукрасил Мерцалов...

Вся четвёрка съезжает с пригорка. Сполох движется рядом с Иваном. Москвитянин на ходу спонтанно обращается к своему попутчику.

СПОЛОХ: Скажу тебе от сердца, Иван Семёнович. Ноне время худое. В одиночку сгинешь ты, сгинешь без следа. А покеда ты человек вольный, покедова службу не несёшь, и в верности никому крест не целовал, поживи у меня. А там я тебя к боярину своему сведу.

В кадре: благодарное выражение лица Пересветова...

10

Москва. Солнечный майский день.

Одна из торговых московских улиц, запруженная нарядными москвичами в алых, ярко-красных, ярко-зелёных, сине-голубых и т.п. рубахах, кафтанах и полукафтанье. На них, в основном высокие, шапки, а также поярковые шляпы (чёрные и белые). На ногах сапоги (самых разных цветов).
Женщины в узорчатых сарафанах, летниках, «кофтах». На головах у девушек накосники, или коруны, либо венцы, украшенные витиеватой вышивкой, жемчугом.
У женщин на головах платки, иногда кика – небольшая шапочка, полностью скрывающая волосы. Руки держат, как правило, согнутыми в локтях (чтоб не волочились концы длиннющих рукавов).
Лица мужчин, в целом, мужественные. Женщины миловидны. Держатся все чинно и с чувством собственного достоинства.

Суетливый шум. Праздные хлопоты народа. Специфический музыкальный фон – своеобразный мелодизм: динамичного и весёлого боя барабанов, надрывных диких звуков длинных труб, писка сопелок, завывания дудок и волынок.

В кадре мелькают торговые ряды на одной из улиц, с товарами на прилавках и стенках лавок. В них, к примеру, узорчатые сафьяновые сапоги (больше красных оттенков), десятками висящие на стенках, а под сапогами на лотках всякие женские и детские сапожки, чёботки и довольно занятные детские куклы (живули); далее сёдла и конская сбруя; перемётные сумы, искусно сшитые из разноцветных кусков кожи, платки разной раскраски с цветами и разводами, шёлковые ткани (паволоки) и т.д. и т.п.
Слышатся зазывающие голоса продавцов (взрослых или мальчишек).

ЗАЗЫВАЮЩИЕ ГОЛОСА: К нам милости просим, с копейкой на восемь! Слову честному мы цену знаем и на деньги совесть не меняем!.. Выбирайте чего вашей душеньке угодно!

Сполох и его попутчики пробираются на конях через бурлящую московскую толпу.

НИКИТА (восхищённо вертя головой): Ай да город! Заплутаешь, не выберешься! Хуже леса дремучего!

Пересветов с большим любопытством оглядывается по сторонам.
Аметка довольно равнодушен. Смотрит вокруг без особого энтузиазма, с некоей угрюмостью. Что-то мурлычет себе под нос.
Звучат задорные голоса продавцов, наперебой расхваливающих свой товар.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС: Вот кожаные птички, деревянные коньки, барабанчики! Взгляни, честной люд, на жбанцы и горшочки, и мячики из кожи склеены! Вот котики усатые и зайчата–пострелята меховые!..

ВТОРОЙ ГОЛОС: Топорики оловянные! Колокольцы, олени, петушки, мужики деревянные, ратнички с барабанами и знамёнами!..

ТРЕТИЙ ГОЛОС: Паволоки глазатые, а вот сукна скарлатные!..

В кадре: спины стоящих перед потешным прилавком рослого москвича и мальчика лет восьми в долгополом кафтанчике.
Ребёнок рассматривает, держа в своих руках, кораблик на колёсах с цветными парусами. Там же, на прилавке и стенке лавки, разложены и развешаны, в частности, потешные возки с тройками деревянных коников, деревянные пушки, сабельки на цепочках, потешные коники на деревянных стоянцах с колёсиками, меховые зайчата, богатыри-щелкунчики; возможно, также и, например, бьющие по наковальне молотками, игрушечные мужик с медведем, и прочее...
Пересветов с непосредственным интересом взирает на игрушки.

В кадре: разговаривающие, чуть дальше от потешного прилавка, ДВА МОСКОВИТА. Первый лет пятидесяти, с длинной окладистой бородой, и важный на вид. Другой – средних лет, невысокий, крепкий, одноглазый. Единственный глаз откровенно лукавый. Это ГУСЬ.

ВАЖНЫЙ МОСКВИЧ: ... С тем и ответствую: быть тебе в раю, где горшки обжигают!

ГУСЬ (ершисто): А ты не чванься, квас, не краше нас...

Гусь отворачивается и, с настороженным прищуром, молча смотрит на кого-то...

В кадре – проезжающие мимо Гуся, Друг Сполох и трое его приезжих знакомцев. Двое из них (Иван и Никита) оглядываются восхищённо по сторонам. Друг искренне и по-доброму хохочет. Поворачивается к Пересветову.

СПОЛОХ: Что? Хорош город? Гляди, гляди, Иван Семёнович! (Делает широкий жест правой рукой.) Ты бы видел, в великие праздники что творится, егда красным звоном, во все колокола, звонить начинают. То-то!.. (Выразительно кивает головой.)

Кадр затемняется.

11

Дом Сполоха. («Белая» изба). Светлица. Ближе к вечеру.

В «красном углу» светлицы, под образами, за обеденным столом перед низким и широким окошком – Сполох и Пересветов. Хозяин сидит на скамье, его гость на лавке. Оба хлебают деревянными ложками похлёбку из глиняных мисок. Заедают её ломтями белого хлеба.
Чуть в стороне от Друга стоит, скрестив руки на груди, ЖЕНА СПОЛОХА, АГАФЬЯ в рубахе, поневе и кике на голове. Ей где-то двадцать три-двадцать четыре года. Она весьма симпатична, пригожа. Весело смотрит на едоков. За ней, около стены, лавка с поставцом и лучшей в доме посудой на открытых полках.

СПОЛОХ: Вот жену себе взял из простых людей, мизинных. Что мне, что она не боярышня? Зато в простоте воспитанная. И лицо ейное мне до свадьбы знакомо было. А с боярышнями как? Лик её увидать, али поговорить на предмет, вовсе она дура, то ли не совсем, так се не полагается.

Иван Пересветов за столом сдержанно улыбается.

ЖЕНА СПОЛОХА (весело): Не бреши, кто за тебя боярышню-то отдал бы? (Смотрит на пересветовские руки с дорогими перстнями.) Вот, человека привёл, видно сразу – знатный человек, хоть и не здешних краёв. Он-то, может, к боярыне и посватается...

СПОЛОХ: Да, вестимо, не к тебе, Агафья.

Жена Друга вспыхивает, делает обиженное лицо.
В светлицу с улицы вбегает (через сени) девочка. Выглядит лет на восемь-девять. Она в сарафанчике и с распущенными волосами. У неё озорные глаза. Поразительно похожа внешне на Евдокию – младшую сестру Ивана. Это дочь Сполоха МАРЬЯ.

МАРЬЯ: Тятенька приехал!

Видит Пересветова. Замирает на месте возле печи, слева от входа. Печь в изразцах с изображёнными на них синеватыми парусными корабликами.

ГОЛОС СПОЛОХА: Иди-иди. Дядя этот, Марьюшка, гость наш.

Пересветов, увидев Марью, останавливает последнюю ложку похлёбки на пути ко рту. Он в каком-то замешательстве. В глазах его читается некое удивление. Как будто вспомнил о ком-то.
Отец протягивает дочери расписной пряник в форме лошадки. Марья устремляется к родителю.
Доевший свою еду Пересветов чинно вытирает губы чистым полотенцем, поданным ему хозяйкой. Возвращает ей его. Встаёт. Крестится на икону. Обращается к жене Друга.

ПЕРЕСВЕТОВ: Спасибо за угощение, хозяюшка!

ЖЕНА СПОЛОХА: Уж чем богаты...

Марья в это время сидит у отца на коленях. В одной ручке сжимает пряник. Другой гладит отца по щеке, заглядывая ему в глаза.

СПОЛОХ: Завтра в баню пойдём. С дороги совсем запылились. (Улыбается.)

ПЕРЕСВЕТОВ: Пойдём, отчего ж не пойти.

Сполох опускает дочь на пол. Оба мужчины идут к выходу. Дочь Сполоха молча навострилась за ними. Друг останавливается около табуретки сбоку от низкой двери в комнату. Там деревянная лохань с водой. Зачёрпывает воду деревянным ковшиком, плавающим в той же лохани. Пьёт.
Пересветов поворачивается к Марье. Присаживается перед ней на корточки. Снимает с шеи миниатюрную, изящную ладанку в серебряной оправе (навроде медальона). Протягивает её девочке.

ПЕРЕСВЕТОВ: Возьми, Марьюшка. Ладанка в оправе серебряной. Пусть защищает тебя от всякой силы нечистой.

Марья вопросительно глядит на утолившего жажду отца. Тот одобрительно кивает ей. Девочка берёт ладанку.

МАРЬЯ: Спаси Господи, дяденька... (Кланяется.)

В кадре: высокое крыльцо дома Сполоха. Видно, что дом его выстроен из дубовых брёвен. Разукрашен яркими рисунками причудливых цветов и  невиданных птиц.
Перед крыльцом полунаклонившийся Сполох оглядывает свои поношенные сапоги на ногах. Качает, в сердцах, головой.
Откуда-то доносится церковный колокольный перезвон.
Пересветов стоит к Другу полубоком. Куда-то смотрит с грустью в глазах.

ПЕРЕСВЕТОВ: Была у меня сестрица. Может, и сейчас жива где. Басурманин поганый украл...
Ладанку ж эту матушка мне когда-то в дорогу благословила... (Улыбается. Обращает взор на Сполоха.) А нечисти я, Друг, нынче не боюсь. Пускай она меня боится.

Сполох, подняв голову от сапог, внимательно и уважительно глядит на Ивана...

12

Москва. Баня. Солнечный день.

Баня у реки в виде большой избы по типу деревянного сруба. Кадр являет её лицевую сторону с низкой дверью на высоком пороге. Изба как бы разделена на две половины (мужскую и женскую), с закрытым волоковым окошком на каждой стороне. Сразу за баней виднеется река.

В кадре: наполненное паром банное помещение с деревянным полом. Деревянные полки, стеленные сеном, накрытым сверху холстиной. Кадки с водой, банные веники на отдельной полке. На полках голые мужики.
А именно: два незнакомых москвича, один из которых здоровенный, а второй щуплый, и Сполох. Все старательно работают вениками. Рядом с ними Никита обхаживает веником Ивана Пересветова и себя.
Там же и голый молоденький БАНЩИК с весёлым и шкодливым выражением лица. Зачёрпывает очередной ковш воды.

БАНЩИК (кричит): Эй, держись, народ православный! (Плещет воду на камни.)

В помещении сразу добавляется пару и жару. Незнакомые москвичи кряхтят. Пересветов терпеливо и молча дышит открытым ртом. Сполох невозмутимо парится.

СПОЛОХ: С гуся вода, с Друга Сполоха худоба, слава тебе, Боже наш, слава! (Крестит лоб.)

Весь перегретый жаром, молоденький банщик озорно оглядывает парящихся. Черпает ковшом воду.

БАНЩИК (неистово): Эх, обожгу, берегись! (Выплёскивает ковш, поддавая пару.)

Один из двоих московитов, здоровяк, подрывается к подростку-банщику.

ЗДОРОВЯК: Ах ты, тля, неблагоумный отрок!.. (Несильно даёт тому по затылку.)

Банщик теряет равновесие на склизком полу, кувыркается на него.
По лицу Никиты заметно, что жар нестерпимый. Он бросает веник.

НИКИТА (вопит): Татарская ваша матерь, растуды вас всех в варюжку!

Пулей выскакивает из парилки...

Затемнённый провал банного коридора. Могучий толчок в какую-то дверь. Разверзшееся, заполненное паром, пространство женской парильни. Смутные силуэты нагих женщин на полках.
Распаренный донельзя Никита остолбенело стоит в дверном проёме. Его лицо недоумённо-оторопелое. На нём комично прилипшие банные листочки. Волосы на голове нелепо слипшиеся.
Кто-то из молодых баб сразу же испуганно взвизгивает.

ТОТЧАС ГОЛОС ТАТЬЯНЫ (в сердцах): Куда ж ты прёшь, чёрт оголтелый!..

НИКИТА (бормочет): Мать честная, не туды я попал... (Шарахается назад.)

В кадре: Никита, несущийся по полутёмному коридору бани. Подбегает к двери наружу. Рвёт её на себя.

Вслед за отброшенной дверью открывается участок реки прямо перед баней, с деревянным мостиком от самого берега. Никита проносится по мостику и с первобытным криком бросается в речную воду...

13

Баня. День.

Из дверей бани выходят разомлевшие Друг, Иван и Никита. Они в накинутых на рубахи расстёгнутых лёгких кафтанах. Задерживаются у крыльца. У Никиты – умилённо-довольное лицо. Удовлетворённое – у Сполоха. Спокойно-расслабленное – у Пересветова. Оглядываются вокруг. Никита потягивается. Иван смотрит на небо. Оно безоблачное, ясное. Поют птицы.

ПЕРЕСВЕТОВ (выдыхая): Благодать какая!

Из бани выходят три московитки в возрасте около двадцати лет. На их головы и плечи накинуты широкие цветастые платки. Идут неспешно мимо мужчин. Две из них застенчиво опускают вниз глаза. Третья ж девушка поворачивает к ним голову. Это 18-ти летняя ТАТЬЯНА, чей голос звучал в парильне по адресу Никиты. У неё мягкий овал приятного взору лица и большие серые глаза уверенной в себе, и гораздой на ядрёное слово разбитной бабёнки. Она с крутыми бёдрами и полной грудью. С откровенным интересом переводит взгляд с Никиты на Ивана, потом обратно на Никиту. Приостанавливается.

ТАТЬЯНА (Сполоху): Ох, сосед, уж больно шустрый гость у тебя. Перепужал-то баб. (Смотрит на Пересветова.) Сердце по сю пору так и скачет. (Театрально прикладывает руку к груди слева.)

СПОЛОХ (со смехом): Да тебя, Татьяна, спужаешь... Как живёшь-то?

ТАТЬЯНА: Всё одна... Вон, лихих, воровских людей сколько... А уж меня, бедную вдову, и защитить-то некому. (Глядит на Ивана.) Хошь бы сам кода зашёл. Подсобил бы чё. (Смеётся.)

Все три девушки павами движутся дальше.

СПОЛОХ (Ивану): Муж ейный на государевой службе сгиб. Детей нажить не успели. Тако-то и мается одна... (На лице Друга выражение что-то сообразившего человека. Устремляет на Пересветова хитроватые очи.) А вот мы прям щас к ней и заглянем. Заодно и подсобим чего. (Бросает на Никиту оценивающий взгляд.)...

14

Белая изба Татьяны. Конец светового дня.

Горница. Рядом с небольшим слюдяным окном, за столом (в «красном углу») Сполох и Пересветов. Через окно с улицы проникает тусклый свет. В конце стола деревянный подсвечник с зажженной толстой сальной свечой. Стол стелен расписной скатертью. На ней: керамические миски с деревянными ложками в них, деревянное блюдо с пирогами на нём, а также пара кувшинов и две керамических кружки. Сполох что-то дожёвывает. Чуть наклонив голову вбок, смотрит в сторону Ивана.

СПОЛОХ (рассудительно): Ты уж сам гляди. Ей, вестимо, одни прибытки, – от такого-то постояльца! (Выразительно кивает на Пересветова.) А служить определят – прямо в жалованное поместье отседа и съедешь.

В светлицу со двора входит Татьяна. Она в распашнике. Волосы заплетены в косу. С улицы слышен перебрёх собак во дворах.

ТАТЬЯНА: Микитку-то вашего леший в соседский двор понёс. Поди, хмель в голову ударил. (Обращается к Другу.) К Третьяку Якушкину через забор сиганул.

ПЕРЕСВЕТОВ (несколько встревожено): Как бы беды не вышло.

СПОЛОХ (напрягшись): А хозяин где?

ТАТЬЯНА: Кажись, на службе.

Друг Сполох сдавленно хихикает. Поглядывает на Ивана.

СПОЛОХ (успокаивающим тоном): Авось, обойдётся. Туранёт его баба, и всех делов тут. Небось, не заблукает...

Пересветов и Друг Сполох понимающе переглядываются. Встают.

СПОЛОХ: Ну пора нам, хозяйка. Спаси Бог за хлеб-соль!

Оба идут к выходу.

Кадр фиксирует вопросительно-ожидающий взгляд Татьяны на Пересветова. Тот, полуобернув к ней голову, качает головой вниз. Выходит из светлицы вслед за Другом...

Кадр затемняется.

15

Дом Сполоха. Около полудня.

Окно светлицы с внутренней стороны. Сквозь него в комнату пробиваются лучи яркого полуденного солнца.  На столе под окном кувшин (с квасом). За столом Друг Сполох и Иван Пересветов с кружками в руках.
На одной из лавок сидит недвижимый Ахметка. Голова его откинута на стену. Шапка сдвинута на глаза. Как будто дремлет. Рядом с татарином просматривается громоздкий сундук, стеленный красочным покрывалом.
Где-то кричит одинокий петух. Совсем из далека слышен колокольный звон – перебором. Сполох допивает из своей кружки. С шумным, довольным выдохом ставит её на стол.

СПОЛОХ: А квасок-то хорош! (Смотрит вскользь на Ахметку. Потом, очень дружелюбно, на Ивана.)
Сегодня, Иван, Семёнов сын, чаю приезда в Белокаменную господина моего, князя Дмитрия Ивановича Плещеева. Может, завтра тебя с ним и сведу...

В сенях кто-то неуверенно толкает дверь в светлицу.

В кадре: весьма помятый Никита с опухшим лицом. Под глазом красуется впечатляющий синяк. Виновато отводит глаза в сторону.

Лицо Друга Сполоха делается весёлым. Пересветов усмехается.

СПОЛОХ: Вот оно сразу видно – с чем привечали человека.

Ахметка мгновенно выпрямляется на лавке. Обеими руками поправляет шапку на голове.

АХМЕТКА (мотая головой): Ай-ай-ай! Кого резать пойдём? Кто обидчик?

НИКИТА (хрипло): Обидчика я не запомнил, но мне здеся ндравится. (Обводит всех глазами.) Ндравится мне здеся!..

СПОЛОХ (зевая): Ну и ладненько. А покамест пабедье, подремлем с часок, по обычаю предков наших. (Взглядывает на Пересветова.) Что, непривык ещё, Иван Семёнович? Спаньё в полдень самим Богом назначено! По сему установлению почивают и зверь, и птица, и люди...

Друг поднимается с лавки, одновременно зевая. Прикрывает ладошкой рот. Заметно, что настроен на сон...

Кадр рассеивается.


16

Горница дома боярина Плещеева. День.

Боярин ДМИТРИЙ ПЛЕЩЕЕВ и Иван Пересветов играют в шахматы (византийский их вариант). Московский боярин молод и складен. Очень ухожен. Лет двадцати. Волосы и бородка его аккуратно подстрижены. С розовым румянцем на щеках. Выглядит крепким и здоровым молодым человеком.
На нём, шитый золотом, лёгкий кафтан (возможно, ферязь), вишнёвого цвета. На ногах сапожки из цветной мягкой кожи, расшитой жемчугом, с острыми, загнутыми кверху носами, на высоких каблуках, подбитые серебряными подковами.
Пересветов в новом кафтане литовского покроя. На ногах тимовые сапоги.
Оба сидят на скамьях, крытых вышитыми суконными полавочниками, за узким длинным столом, устланным бархатным покрывалом, с золотой и серебряной вышивкой диковинных листьев и цветов. Шахматы представлены затейливо сделанными фигурками на причудливо окантованной  шахматной доске.
За игроками видна часть комнатной стены, обитой красным сукном, а также одно косящатое окошко (со скошенными кверху боковыми сторонами) со вставленными в него большими и малыми кусочками слюды, на каждом из которых расписаны красками цветы, звери и птицы.

Плещеев делает очередной ход (конём). Мат Пересветову. Выигравший взмывает с лавки. У него игриво-весёлое выражение на лице.
Пересветов отстраняется от стола. Заводит руку за руку на груди. Чуть наклонив голову, смотрит выжидающе на молодого князя.
Плещеев указывает рукой на законченную партию на столе. Направляется молодцеватой поступью к окошку. Одновременно говорит Пересветову.

ПЛЕЩЕЕВ: Точно таким макаром мы лонись казанцев и черемисов Сафы-Гирея во прах обратили. (Глядит куда-то сквозь окошко, или, возможно, на один из его слюдяных рисунков.) При Корякове дело было. И мне в нём ратоборствовать довелось.

Князь Дмитрий ловко разворачивается на каблуках к Ивану. Улыбается.
Тот в этот момент держит в руке шахматного короля. Задумчиво рассматривает его.

ПЛЕЩЕЕВ (глядя на Ивана): А к шахматам меня сызмальства приохотили. У нас тавлея во всяком боярском доме есть. Коли восхочешь сию игру постичь, так ходи ко мне. Играй. (По-дружески улыбается.) Ум изощряй.
А я тебе чем могу, тем помогу. Я уж и знаю, какому человеку тебя показать. Большому человеку, знатному. Он многое может. И выходцев из Литвы привечает. Да не всех, а лишь умных. А ты, вижу, таков.

ПЕРЕСВЕТОВ: Что ж, сам мне не помога?

Выражение лица Плещеева становится серьёзным.

ПЛЕЩЕЕВ: Да не пойдёшь же ты ко мне служить, напару с Другом Сполохом?!

ПЕРЕСВЕТОВ: А что так?

ПЛЕЩЕЕВ: Да то, что по тебе и место искать надо!..
Вот есть у тебя помысел о щитах тех гусарских. Так не государь же наш, отрок малой, задумку твою оценивать будет, а те управители боярские, кои ныне за спиной у него стоят. (Лицо его делается холодно-хмурым.)
А там Шуйские всем заправляют, с князем Василием во главе. Батюшка ж мой, а значит и я, у них не в почёте... Счёты свои фамильные с нами сводят. А уж им ли сводить их? (Приосанивается гордо.) Предки-то наши ещё великому князю Ивану Третьему, по роду служили...
Михаилу Юрьевичу Захарьину тебя покажу. Он в Думе один из видных. Недюжинного ума человек. И не о себе, всё о государстве печётся. (Смотрит открытым взором на Пересветова.)...

17

Москва. Комната дома Татьяны. Поздний вечер.

Через рассеивающееся изображение Дмитрия Плещеева проявляется Иван Пересветов, лежащий в комнате вдовы на полатях, подле печки.
Ложе это являет собой своего рода кровать, высокую и широкую. Иван на спине. Руки закинуты за голову. Голова на подушке. Рядом с ним незанятая другая. Он в исподней рубахе. До груди прикрыт одеялом. Взор его выдаёт некое раздумье внутренне отстранённого от настоящего местоположения человека.
Комната освещается толстой сальной свечой в односвечном деревянном подсвечнике на столе, в углу, под образами. Они на полке. Та с раздвижными шторками, в данный момент не закрывающими иконы.

С улицы, со дворов, доносится собачий перебрёх. Скрип половиц. Торопливые шаги к комнате пребывания Пересветова. Женская рука отпахивает тяжёлую ткань, служащую заместо двери между комнатами.
Входит Татьяна в  одной ночной, длинной, до пят, белой рубахе. Её волосы распущены. Бросает на Ивана пытливый и несколько тревожный взгляд.

ТАТЬЯНА: О чём ты думаешь, боярин?

Иван убирает руки из под головы. Как бы умывает ими лицо. Смотрит пространно на вдовицу.

ТАТЬЯНА (озабоченно-тревожно): И ночью мечешься. Словно тянешься к кому. Али есть зазноба у тебя?

Пересветов молчит.

Она подходит к образам. Крестится с поясным поклоном. Задёргивает шторки на иконах. Задувает свечу.

В кадре: момент тушения свечи Татьяной. Занятое думой лицо Пересветова.

ГОЛОС ПЛЕЩЕЕВА В ГОЛОВЕ ИВАНА: ... Недюжинного ума человек. И не о себе, всё о государстве печётся...

Кадр затемняется.

18

Москва. Боярские хоромы Захарьина. Утро.

Золотые кресты церквей, разноцветные гребни и петушки московских домов на фоне утреннего неба.
Одна из комнат боярского дома. Крупным планом: бархатная ферязь и горлатная (длинная соболья) шапка, брошенные на добротно сделанный, вместительный сундук.

В кадре – возле убранного дорогой узорчатой скатертью стола, в удобном резном кресле, располагается боярин ЗАХАРЬИН.
Ему около 60-ти лет. Он тучен. Широкая борода до груди. С умными, проницательными глазами. Выглядит очень солидно.
Одет в шёлковый зипун (верхнюю рубашку без ворота), с узорной вышивкой, и шёлковые же порты.
На столе пара кувшинов, чаша с клюквой в меду и ложкой в ней, а также две чашки, напоминающие пиалы.
На полу стелен толстый персидский ковёр. Видимая стенная часть увешана холодным оружием, европейской и азиатской работы.
На лавке вдоль этой стены размещается Иван Пересветов. Он на встрече с Захарьиным.

ПЕРЕСВЕТОВ (поясняя спокойно и вдумчиво): ... Щиты эти видел в деле на службе королю Яношу. В полку Фредерика Сапежича. У города Сольнока.

ЗАХАРЬИН: По македонскому образцу, говоришь, щиты твои гусарские сделаны... В косую сажень доброго мужа... А сколь удобно воину со щитом оным?

ПЕРЕСВЕТОВ: Коль из ветляного древа его изготовить, будет легко, надёжно и крепко: с таким щитом и один человек сможет как угодно передвигаться иль скакать на коне.

ЗАХАРЬИН (взыскательным тоном): А каков в поле щит сей?

ПЕРЕСВЕТОВ: С близкого боя не возьмёт его стрела, а с дальнего не возьмёт ручная пищаль.
В открытом поле из-за щитов тех с недругом хорошо биться стрельбой огненной – из пищалей и из затинных, словно из крепости...
Теми щитами можно было б и здесь снарядить отряд иноземных иль приборных пищальников.

Захарьин в раздумье стучит по столу костяшками пальцев.

ЗАХАРЬИН: Так-так... (Пристально глядит на Ивана.) Слушай, воин. На Руси днесь служба тяжкая и неблагодарная... (Отводит в сторону взор.) На ней можешь ты крест берёзовый заработать, а можешь – и кол осиновый...
Смотрит быстро на Пересветова. Лицо того бесстрастно.

ЗАХАРЬИН (весьма лояльно): Похлопочу я за тебя. Похлопочу. Мнил было по своей части тебя прибрать, да дела посольские, смотрю, тебе не интересны.
Захарьин пытливо глядит на Пересветова.

ЗАХАРЬИН: Поместьем тебя поверстают. Да вот много ль с него ты иметь будешь?!.. И удержишь ли? Поразмысли воин. Крепко поразмысли. Сейчас на Руси не лучшая година. Соотичи друг на друга чуть не войной идут.

ПЕРЕСВЕТОВ (усмехаясь): Так в Польше то же самое.

ЗАХАРЬИН (с какой-то грозной интонацией): Русь – не Польша. Я служил Ивану III и сыну его, Василию III. Они Русь вот где держали. (Сжимает руку в кулак.) И чем держали? Не страхом, хотя, коли голову срубить надо было – рубили. Умом держали. (Стучит себе пальцем в лоб.) Паче всего – умом. И всяк своё место знал и тягло.
А что ныне буде, одному Богу ведомо... (Крестится куда-то на образа.)

Захарьин встаёт. Идёт к выходу из комнаты мимо Ивана...

В кадре: наклонившийся Михаил Захарьин высыпает из нарядного мешка на ковёр, перед сидящим на лавке Пересветовым, два набора шахматных фигур. Рассыпав фигурки, указывает на ковёр Пересветову.

ЗАХАРЬИН (Ивану): Сядь сюда. (Сам опускается на ковёр рядом с лежащими на нём шахматами.)

Пересветов присаживается между фигурами и знатным боярином-московитом.

ЗАХАРЬИН: Вот, гляди якоже было у нас. (Ставит на ковёр фигурки короля и королевы.) Здесь свой князь со княгинею. (Обставляет их двумя офицерами, двумя конями и двумя ладьями.) Вокруг них боярство, воинство. (Повторяет это же действие на доске ещё трижды. Комментирует.) Здеся другой князь, а там иной... И много по всей Руси. А вот после чего вышло.

Захарьин быстро перемешивает все фигуры, оставляя нетронутыми лишь две – короля и королевы.

ЗАХАРЬИН: Один царь и одна царица... И власть едина.

Пересветов невольно и вполне адекватно улыбается.

ЗАХАРЬИН: Поспешаешь улыбаться. Царь-то вроде один. А эти... ( Тычет в фигуры королей, ферзей, офицеров.) Эти-то никуда не делись. Они тут же! Перемешали их маленько. Но они-то помнили, кем были. И уж смекнули, кем стали. До времени затаились...

Захарьин вглядывается в лицо Пересветова.  Тот вдумчиво слушает, безотчётно поигрывая фигуркой офицера на ковре.
Михаил Юрьевич коротко откашливается.

ЗАХАРЬИН (разгорячаясь): А как государиня-регентша Елена внезапно почила, так вся скверна удельная из княжат тех и  повылазила. Бояре снова живут по своей воле, чинят насилие, управы в земле никому нет. И меж самими боярами вражда. Аки змии друг на друга сипят. (Вздымает внушительно указующий перст.)
Каждый княжонок самовничать норовит и на себя тянет. Уж им не до порядка государственного... (Многозначительно глядит на Ивана.) И что ж из всего этого получается?..

Разгорячённый Михаил Захарьин тяжело и несколько неуклюже поднимается к столу. Отпивает из чашки. Черпает ложкой себе в рот клюквы из чаши. Опускается в кресло перед столом. Радушным жестом приглашает Ивана в пустующее соседнее кресло, за тем же столом.

В кадре: Захарьин и Пересветов продолжают разговор, сидя в креслах.

ЗАХАРЬИН: И есть она, сила, на Руси, и нету её. Бесёдую я с тобой и вижду – горд ты, на малое место едва ль согласишься, на большое метишь. (Качает, понимающе, головой.) По уму, по удали, да даже по родовитости, может, ты и достоин такого места. Но знаю я много умников... Вон, знакомец твой, иже про тебя мне поведал, князь Плещеев...
Не желает, кому прикажут, подчиняться. Всё родовой знатностью с воеводами ратуется. Не хочет зависеть ни от младших ему, по роду, ни от равных ему. А ить пошлют князя младого в какой-нибудь захудалый острожек... (Выражение лица московского боярина делается назидательно-важным.) На Руси все служат! Запомни это, Иван Семёнович. Тем мы и держимся. Все тянуть тягло должны.
Это не Польша. Захотел пан – служит, расхотел – дома пустожирой лежит.
У нас: пятнадцать годов тебе исполнилось – иди служи! Будь ты князь известный иль сын боярский безвестный. И служить будешь до самой смерти, не то до хвори неисходной.

ПЕРЕСВЕТОВ (тихо): Я к Русскому государю за службой и прибыл.

ЗАХАРЬИН: Про то ж тебе и толкую! Служба найдётся. Да какая? И чем наградят тебя? Покуда мал ещё государь наш, Иван Васильевич, потуда за него другие и решать будут.

На лице Пересветова проявляется некая пафосная решимость.

ПЕРЕСВЕТОВ (негромко, но отчётливо, тоном категорически настроенного человека): Был я в Молдове, у господаря Петра, воеводы волосского. И услышал от него про мудрые пророчества и небесные знамения – о царском предназначении великого князя всея Руси, Ивана Васильевича. Что будет сей благоверный и доблестный царь править с мудростью, дарованной от Бога. И введёт правду в своё царство.

Выражение лица Захарьина меняется. Он слушает собеседника с возрастающим любопытством и уважительным удивлением.

ПЕРЕСВЕТОВ (продолжая): Ещё услышал, что предначертана ему удача в военных делах – для укрепления веры христианской...
Так ради такого духа и воинского счастья государева, оставил я доходную и беспечальную службу королям иноверным. Оставил невозвратно, Михаил Юрьевич. Государю Московскому, Руси, служить приехал.

Захарьин встаёт с кресла. Встаёт и Пересветов. Московский боярин коротко и сдержанно, но с каким-то отеческим порывом, обнимает Ивана.

ЗАХАРЬИН (с чувством искренней приязни): Поглядел я на тебя, поговорил с тобой – ты мне понравился. И вера в тебя у меня есть. Что в силах моих – сделаю, помогу. Только вот, коли честь тебе через меня окажут, то и врагов наживёшь сразу. Но и взлететь можешь, ежли себя проявишь.

Михаил Юрьевич прищуривается.

ЗАХАРЬИН: А волишь, и своим чередом всё пустим, чрез людей государственных?

ПЕРЕСВЕТОВ (глядя прямо в глаза собеседника): Я врагов не боюсь.

ЗАХАРЬИН: Я тако и подумал. Всё, прощай пока, воинник...

В кадре: умудрённое жизнью лицо Михаила Захарьина, в раздумье глядящего, вероятно, вслед ушедшему Пересветову.

Кадр затемняется.

19

Двор вдовы Татьяны. Погожее утро.

Часть крыши бревенчатой избы Татьяны на фоне утреннего неба. Крыша тянется кверху башенкой и заканчивается на своём гребне задорным деревянным петушком. Слышится весёлый сабельный звон.

В кадре: во дворе, с одной из сторон дома, Пересветов и Никита разминаются  на саблях. На них рубахи, штаны и сапоги. Без шапок. Они на фоне внешней избяной части без окон, разукрашенной яркими рисунками диковинных птиц. Оба в приподнятом настроении. Явно, что Пересветов испытывает внутренний эмоциональный подъём. Упражняется с саблей на каком-то ребяческом кураже.
С лицевой стороны дома, рядом с крыльцом, примостившийся на брёвнышке, грузный Ахметка. Неспешно чинит конскую упряжь. Мурлычет что-то, понятное лишь ему.

АХМЕТКА: Каля-маля, – твоя-моя, – тюля-мюля...

В кадре появляется Татьяна с коромыслом и двумя ведёрками на нём. Она выходит к своему дому от студенца (колодца) во дворе. Приостанавливается на углу избы между Ахметкой и разминающимися воинами. Глядит на Ивана.
Он увлечён своим занятием и её не замечает. Лицо вдовицы выражает одновременно обеспокоенность, сожаление и раздражение. Она качает головой. Удручённо вздыхает. Идёт к крыльцу. Останавливается перед Ахметкой. Ставит вёдра. Кладёт на них коромысло. Тот совершенно не реагирует на неё. Возится с упряжью, напевая себе под нос.

ТАТЬЯНА (с плохо скрываемой злостью): Сидишь, морда немытая!

АХМЕТКА (меланхолично): Сидю.

Вдовица упирает кулаки в свои бока и снисходительно смотрит на татарина сверху-вниз.

ТАТЬЯНА: Грустно тебе, поди.

Татарин смотрит на неё снизу непонимающе-удивлённо.

АХМЕТКА: Ахметке грустно не бывает.

ТАТЬЯНА: А весело бывает?

АХМЕТКА (кивая головой): Бывает-бывает.

ТАТЬЯНА (с любопытством): И когда же?

АХМЕТКА: Егда бошки врагам рублю.

Татарин возобновляет свою починку и ту же самую песенку.
Вдовица звучно плюёт, в сердцах, в сторону от себя и Ахметки. Порывисто наклоняется к вёдрам.

В кадре: Татьяна, подносящая к крыльцу вёдра на коромысле. Подходит, плавно качая бёдрами, с гордо откинутой назад, и слегка наклонённой к плечу, головой. Над ней бескрайнее солнечное небо...

20

Хоромы Захарьина. День.

В поднебесной выси, над московскими теремами, – голубь. Опускается вниз. Приземляется где-то во дворе боярина Захарьина.

В кадре: Михаил Юрьевич поворачивается от раскрытого  окна комнаты своего терема, в которое он провожал взглядом полёт птицы. Улыбаясь, смотрит на Пересветова. Довольно потирает руки. Иван стоит подле входа, на фоне низкой дверной притолоки. Можно заметить, что старается не выказывать реакцию весьма польщённого чем-то человека.

ЗАХАРЬИН: Мастерская щитов гусарских Думой-таки одобрена. Выделку их для воинства нашего наладим. (Хитро прищуривается.)
А государь-то, образчиком уменья твоего доволен остался. И по осмотру щита твово сию мастерскую под моё веденье поставил. Ну а тебя ко мне определил. (Неторопливо движется к собеседнику.)

Михаил Захарьин у двери рядом с Иваном. Кладёт руку ему на плечо. Взор боярина выдаёт искреннюю к нему симпатию.

ЗАХАРЬИН: Вот и дождался ты государевой службы, Иван, Семёнов сын...
Принимай поместье, земельку свою огляди, крестьян-белопашцев, и, чин-чином, на службу являйся...

Иван Пересветов благодарно кланяется Захарьину. Глядит на него с неподдельной признательностью.

ПЕРЕСВЕТОВ: Одна сабля у меня есть и жизнь. И то, и другое твоё, боярин.

ЗАХАРЬИН (ласково толкая Ивана в грудь): Ступай-ступай. А сабля, глядишь, и пригодится. (Поднимает резонно указующий перст.) Хотя дела лучше бы головой, нежели саблей, устраивать...

21

Окраина подмосковной деревеньки. День Лето.

Ясный июньский день. Иван на коне. Разговаривает с немолодым, коренастым, степенным мужиком. Это СТЕПАН – уважаемый человек той деревни, в чьё владение вступил Пересветов.
У того чёрные, уверенно смотрящие глаза. Он в длинной навыпуск рубахе, с разноцветными вставками, подпоясанной узким пояском, в холщёвых зелёных портах и поршнях (кожаных лаптях) на ногах.
Крестьянин стоит рядом с изгородью захудалого крестьянского двора на окраине селеньица. За его спиной фрагмент окрестного вида: часть пшеничного (ржаного) поля, луг, лес и т.д. и т.п.
Неподалёку от Пересветова конные Никита и Ахметка. Все трое с саблями в ножнах.

СТЕПАН (безбоязненно глядя на Ивана): Все соки из нас хозяин-то прежний высасывал. Всё под службу свою тянул... (Опускает глаза.)
Кабы не забрал его Господь, всем миром ушли бы отсель, в Юрьев день. (Истово крестится, смотря, виновато на небо.)

Иван поглядывает на крестьянина несколько недоверчиво.

ПЕРЕСВЕТОВ: Сзывай мужиков, Степан. Тогда и потолкуем...

Новый помещик поворачивает коня в сторону от собеседника. За ним трогаются оба его верных слуги...

22

Деревня. Тем же днём.

Пересветов, уже без недоверия на лице, обращается с коня к своим крестьянам, где-то посередине селенья, на открытой площадке, на фоне очертания покосившейся «чёрной» избы. Их несколько десятков от 18-ти до 60-ти лет.

В кадре – часть их вместе со Степаном, стоящим в первом ряду. Они в длинных простых (в основном серых), выпущенных, рубахах, подпоясанных поясками. Подолы, низ рукавов и вороты рубах украшены вышивкой – орнаментом со стилизованным изображением животных и солнца («защита от бесов»). На крестьянах преимущественно серые, просторные порты, а также оборы, онучи, лапти.
С боков от Ивана находятся Никита и Ахметка на конях.

ПЕРЕСВЕТОВ: Оброка в сей год требовать с вас не стану. Набирайте силу, мужики, отстраивайтесь. К будущему году лошадок прикупайте, а там и сговоримся.

Лицо уважаемого человека заметно веселеет.

СТЕПАН: Тако вот какое дело. (Тычет рукой в направлении леса.) Овый лесок твой, болярин. Аще бы нам избы новые срубить? Уж с нас взыщется...

ПЕРЕСВЕТОВ: Берите лес. А чтоб кражи и порчи не случилось, ты, Степан, за тем и приглядывать будешь.

В толпе мужиков проходит неразборчивый одобрительный гул. Лица их радостно оживляются.

ПЕРЕСВЕТОВ: И об одном  всё ж попрошу вас. Избу мне добрую поставьте.
Смотрит на, обращённого к нему взором, Степана.

ПЕРЕСВЕТОВ (глядя на него): Дворовое место ты видел.

СТЕПАН (с готовностью): Знамо дело. Сладим избу, болярин.

За его спиной мужики согласно кивают головами. Не очень внятно дублируют сказанное Степаном. Можно разобрать лишь: «По совести рассудил...».

Никита выдвигается из-за своего господина вровень с господским конём.

НИКИТА: И вот что, мужички. Нам бы поесть чего да переспать где...

СТЕПАН (охотно кивая головой): Энто мы справим...

Кадр затемняется.

23

Поместье Пересветова. Вечер.

В сумерках дня – Иван, Никита и Ахметка, расположившиеся на пригорке, близ леса, с одной стороны, и речки, с другой. Удобно и расслабленно устроились вокруг костра. Неспешно и со вкусом поедают приготовленное на костре мясо, вприкуску с какими-то травками и корешками. Со стороны деревни слышится ленивый лай собак.
Иван поворачивает туда голову.

ПЕРЕСВЕТОВ: К Степану в дом, думаю, не к чему идти. Тут прям и заночуем.

НИКИТА: Так ить не впервой на улице спать-то. Да и хорошо. Я кажись бы, всю жизнь прожил здеся. (Пододвигается к костру. Смотрит на Ивана.)

Крупный план: в глазах Никиты отражается пламя костра.

НИКИТА (тихо): Вот она, Русь... У нас-то не то, всё леса дремучие, а здеся прямо благодать Божья. (Откидывается спиной на траву, раскинув руки.)

В кадре: тлеющий костёр со стелящимся от него дымком. Полная луна на усыпанном звёздами небосводе. В ночной тишине все трое лежат на траве подле костра, по разные стороны от него.

Иван обводит взглядом звёздное небо. Останавливает взор на «своей» звезде, некогда показанной ему травницей. Звезда отчётливо мерцает в своеобразном обрамлении трёх больших звёзд.
Кадр выдаёт, проявляющийся сквозь звёздный небосвод, нечёткий образ Дарины – в сознании Пересветова. Выделяются её огромные и печальные глаза...
Экранное изображение неумолимо затемняется. На какое-то мгновение вновь проступают звёзды на небе. Но уже другие... Слышен крик филина в лесу...
Беспросветное пятно кадра выражает всецелое погружение Ивана в сон... Короткая вспышка света, стремительно вытесняющая сонную темь...

24

В кадре: не вполне чёткое изображение Михаила Захарьина в красном углу своей боярской горницы, одетого в летний боярский костюм для официального повода.
Красный угол за его спиной увешан старинными иконами в серебряных ризах, с несколькими горящими лампадками. Обращается к стоящему против него Пересветову.

ЗАХАРЬИН: Земля-то тебе, подле Москвы, рядом с боярской дадена. Так а владелец её, боярин Осокин, намедни дуровать начал. На те четверти твои зариться вздумал. (Иронично улыбается.) С моея земли, твердит, поместьями жалуют!..
Да только он того во век не докажет...

Экранная картинка смазывается. Слышится далёкое и усиливающееся ржание лошади.

25

Розовый рассвет. Жеребиное ржанье одного из стреноженных коней, неподалёку от спящих воинов. Иван открывает глаза. Молниеносно вскакивает...

В кадре: Пересветов и его слуги на конях рядом с местом ночёвки.
К ним подъезжает семь всадников. Это ФРОЛ ОСОКИН с вооружёнными холопами. Он именно тот самый, претендующий на данную землю, боярин, о коем предупреждал Ивана Захарьин.
Осокин впереди всех. Одет богато, сбруя коня в серебре. С саблей на боку и плёткой на мизинце правой руки.
Ростом невелик. Довольно нервного вида. Лицо скособочено, а один глаз дёргается. На его лбу недавний рваный шрам. Подъезжает, не отрывая взора от Ивана.
Осаживает коня прямо возле него, едва ль не грудь в грудь с пересветовским конём.

ОСОКИН (бешено глядя на Пересветова): Стал быть, ты и будешь Иван Пересветов, что на моея земле поместьице принял? (Сдерживает зашалившего под ним коня.) Тпрр! Стой!

Иван недвижимо сидит в седле. Конь его также стоит на месте, кося глазом.

ОСОКИН (беснуясь): Зрю я, шустры вы, пришлые, землю на Москве получать. Да кто ты такой? Душа заезжая, иноземец! Моя это земля, моя по служению государеву!..
Ну ничего, посчитаемся. Бог даст. Ничего.

Слуги Осокина злобно смотрят на Пересветова. За ними внимательно наблюдают Ахметка и Никита, застывшие в сёдлах.

ПЕРЕСВЕТОВ (хладнокровно): А зачем же ждать, боярин? Коли чести твоей обиду я нанёс, давай сабельки вынем и решим спор по чести, как дворянам полагается. Что ж ты лаешься, аки пёс?

ОСОКИН (взвизгивая): А-а-а, с моея отчины землёй завладел, а теперь и башку мне снести возжелал?
Окажут тебе честь боярскую. Вдосталь окажут. (Тычет рукой с плёткой в сторону внушительного дерева на окраине леса, перед поворотом дороги в него.) На вон том суку тебе честь и окажем!..

Боярин вздымает коня на дыбы. Поворачивает его к лесу. Скачет туда. За ним устремляются его холопы.
Никита глядит на Ивана. Кривой улыбкой сдерживает свои эмоции.

НИКИТА: Какой малахольный. Сам-то плюгавенький, а злобы сколько!..

26

Солнце в зените.

Пересветов и его слуги движутся вдоль житного поля.

ПЕРЕСВЕТОВ (озадаченно): Вот ведь задача, Никита: дьяк государев, мне грамоту на владенье выдавший, сказывал, что с моих четей поместных я на службу пять воинов с собой взять должен. А где ещё троих брать?

НИКИТА (с пониманием вопроса): Я, боярин, среди людей гулящих московских покрутился. Многие из вольных готовы в холопы записаться, а особливо беглые на то охочи.
В Москву приедем, я там сотню охотников тебе сыщу.

ПЕРЕСВЕТОВ (морщась): Да мне воины, а не холопы, надобны.

НИКИТА: Хошь верь мне, боярин, а хошь не верь, а насколь я понял из разговоров, у московских государей войско из холопов наполовину состоит. Каждый служилый человек, нестой тебя, господин мой, получает поместье. И изволь с воинами являться. Крестьян же не возьмёшь? Кроме холопов-то некого...

ПЕРЕСВЕТОВ: Ладно, в этот раз найди мне троих... Да и не в холопы можешь брать, а нанять.

НИКИТА (с почтительной назидательностью): Серебром-то, Иван Семёнович, не бросайся. Неизвестно, чем дело обернётся. А то женишься, а детишкам своим и оставить будет нечего...

Раздаётся резкое гиканье Ахметки, пустившего коня вскачь.

В кадре: Ахметка скачет по полю в направлении бегущего по нему человека с узелком. Тот бежит, приседая...

НИКИТА (раскатисто смеясь): Правильно, Ахметка. Раз бежит, знать, его и догнать надо.

Иван качает головой...

27

Ахметка подъезжает к ждущим его Пересветову и Никите. Ведёт за собой на аркане светло-русого, кудрявого малого, лет семнадцати. То КОЗЬМА. Он ладненько скроен. С доверчивым, миловидным лицом. В полинявших рубахе, портах. На ногах лапти. Пойманный рвёт с себя не туго затянутый аркан.

КОЗЬМА (задыхаясь): Пусти, татарва!

АХМЕТКА (скаля зубы): Вот, боярина, тебе и холоп.

Никита хохочет от души. Пересветов строго сдвигает брови, глядя на малого.

ПЕРЕСВЕТОВ: Кто таков, почему бежишь?

Юноша срывает аркан. Всхлипывает.

КОЗЬМА: Козьма я.

ПЕРЕСВЕТОВ: Я спрашиваю: чей ты холоп, а не имя твоё.

КОЗЬМА (глядя в землю): Не холоп я.

ПЕРЕСВЕТОВ (размышляя вслух): Тогда всё ясно. Значит, ты из вотчины боярина Осокина бежишь? Откуда тебе ещё бежать-то?..
Ну, мы тебя быстро к хозяину вернём. Чтоб крестьянствовал до срока, до осени, как полагается, а потом и пожилое заплатил.

Малый падает на колени. На его глаза наворачиваются слёзы.

КОЗЬМА: Не губите, мил человек...

НИКИТА: Да ты нам толком всё расскажи. Мы ж не боярина того люди. Вот пред тобой человек вятший, боярин Иван Семёнович Пересветов. Кланяйся ему и молви, пошто побёг?

Козьма молчит, потупив взор.

НИКИТА: Ладно, выбирай, иль к хозяину вернём, иль на год в холопы к боярину Пересветову.

Иван нагибается с коня к юноше. Треплет его по волосам.

ПЕРЕСВЕТОВ: Да ты не бойся меня, малец. Прыгай к Никите в седло. До Москвы мы тебя довезём, а там сам смотри.

Юноша вытирает слёзы и неловко лезет на указанного ему коня. Никита подхватывает его под руку и втаскивает на круп своей лошади.

НИКИТА (смеясь): Во, боярин, какой воин  у тебя службу нести будет. Всякий раз его на коня подсаживать придётся.

ПЕРЕСВЕТОВ (улыбаясь): Будешь, Козьма, у меня в поместье домовничать. А не захочешь служить мне, неволить не стану, – иди на все четыре стороны...

28

Двор Татьяны. Вечер московского дня.

В кадре: два мужика во дворе дома, в коем Иван снимает жильё. Они на фоне островерхого забора. Один из них Гусь – тот самый, который уже появлялся в кадре, на торговой улице Москвы, рядом с потешным прилавком, мимо коего проехал Пересветов. Второй – ТИМОФЕЙ. Это крепкий, туповатого вида, мужик средних лет, с упрямым взглядом.
Возле Гуся и Тимофея стоит Никита. Выжидающе глядит на своего хозяина. Тот же оценивающе рассматривает приведённых слугой людей. За спиной Пересветова маячит меланхоличный Ахметка. Все трое с саблями на боку.

ГУСЬ (обратясь к Ивану): Гусём меня кличут, боярин. Тебе воин нужон, али чего другое? Коли воин, то бери.

ИВАН (усмехаясь): А что показать можешь, воин?

ГУСЬ (Ивану): Дозволь сабельку.

Пересветов протягивает ему саблю. Гусь требовательно смотрит на Ахметку.

ГУСЬ: Эй ты, басурман. А ну, помашем сабельками, потешим боярина.

Ахметка тотчас подпрыгивает, с налитыми кровью глазами...

Татарин и московит бьются на саблях. Заметно умение Гуся обращаться с оружием. Но Ахметка неудержим и более мастеровит. Целым градом яростных и умелых ударов буквально обескураживает Гуся. Тот, с большим трудом, защищается...

ИВАН: Довольно!..

Ахметка нехотя останавливается. Гусь тяжело дышит. С неприязнью глядит на своего противника.

ИВАН (Гусю): На год тебя беру. Однако служба-то ратная предстоит.

ГУСЬ (тяжело дыша): Нам не привыкать.

Возвращает саблю Ивану. Отходит в сторону.

Пересветов подмигивает Никите. Протягивает саблю Тимофею. Он берёт её довольно неумело. Нелепо вертит в руках.
На дальнем плане – попавшее в кадр крыльцо дома вдовы и она сама, настороженно и тревожно глядящая из полуоткрытой двери за происходящим в её дворе.
Козьма сидит на крылечке. Наблюдает за разворачивающимся действием.

ТИМОФЕЙ: Мне б топорик...

Никита протягивает потенциальному боевому холопу топор на продолговатой ручке. Сам же встаёт перед забором, напротив уверенно взявшего топорик Тимофея. Улыбается.
Тимофей резко, по-разбойничьи, свистит. Мечет топор в своего «шутейного поединщика».
Татьяна в момент броска в испуге закрывает лицо руками. Исчезает...
Козьма привстаёт с места.
Никита едва успевает пригнуться. Топорик летит над ним и втыкается в деревянную стену забора.

НИКИТА (возмущённо ревёт): Что ж ты делаешь, супостат?

ТИМОФЕЙ (со злой убеждённостью): Я потешных боёв не признаю! Ежли биться, тако до смерти.

ПЕРЕСВЕТОВ (весело глядя на сказавшего): А где ж я холопов-то наберу, если все вы до смерти биться станете?

ТИМОФЕЙ (невозмутимым басом): А то не моя забота! (Горделиво встаёт, одна рука в бок, а другая за спину.)

Иван глядит на воткнутый в забор топор.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ножичек кинуть можешь?

ТИМОФЕЙ (дёргая плечом): Могу.

ПЕРЕСВЕТОВ: Покажи.

Тимофей, шагов с двадцати от стенки забора, мечет в него вытащенный из сапога нож. Он втыкается рядом с топором.

Иван без особой симпатии оглядывает новоявленных холопов.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ну и тебя, Тимофей, возьму...

Кадр затемняется.

29

Дом Захарьина. Лето. Вечер.

Боярин Захарьин восседает за покрытым скатертью столом своей горницы. На столе подсвечник с зажжёнными двумя большими свечами. Перед Михаилом Юрьевичем какие-то пергаменты, чернильница, гусиноё перо. У него довольно серьёзное, озабоченное лицо.
На другом конце стола Пересветов. Оба в резных креслах.

ЗАХАРЬИН: У Нижнего, Балахны, Костромы, Галича – казанцы непрестанно лютуют. Врываются толпами, жгут, убивают, пленят. Льют кровь христианскую, словно воду...
На линию восточную поедешь. (Хитро прищуривается.) А чтоб не скучно тебе было, посылается с тобой молодой боярин Дмитрий Плещеев.

ПЕРЕСВЕТОВ: Так это ж обидно для него будет.

ЗАХАРЬИН: Что ж обидного? Не под началом у тебя, а с тобой! Разницу понимаешь? А там как уж сговоритесь. (Поджимает губы.) Больно горд Митька-чертёнок. На меня обиды какий-то затаивать начал. Пусть сам глядит...
А ты дело делай!..

Кадр затемняется.

30

Где-то на восточно-русских приволжских просторах. День.

По лесостепи движется русский отряд. Иван Пересветов и Дмитрий Плещеев едут рядом в сопровождении 20-ти слуг (пять Ивана и пятнадцать плещеевских детей боярских и «боевых» холопов.) Все хорошо экипированы.
Пересветов, скажем, в новеньком «бахтереце» (комбинация кольчатого и пластинчатого) в виде куртки с ремёнными застёжками на груди. На голове ерихонка – шлем-шишак с назатыльником, наушами и козырьком (вполне возможно, его облачение и полегче, и поизящней!..). При сабле и луке со стрелами. На жеребце черкасской породы.
Плещеев в богато украшенном чеканкой, серебром и золотом лёгком доспехе и весьма удобном лёгком шлеме. Он с палашом, с луком на дорогом седле и колчаном за спиной (либо на седле же, вместе с луком). С плёткой на мизинце правой руки. Верхом на очень хорошем аргамаке (арабской породы).
Их слуги снаряжены почти одинаково. Большинство на лошадях ногайской породы (лёгких и небольшого роста), кое-кто на бахматах (малорослых и коротконогих.) Сёдла у всех русские – с большой седельной сумкой и более низкой задней лукой.
Дети боярские и боевые холопы облачены в тегеля (стёганную защитную одежду) и «бумажные шапки», или в панцирях и медных шлемах. Вооружение: луки, стрелы, копья, кистени, сабли, пищали, щиты (у кого что). Большая часть их с вьюками, груженными на нескольких запасных лошадей, движущихся  с отрядом.

Пересветов глядит на солнце. Оборачивается назад.
Видит неутомимого Сполоха, без особых признаков усталости, а также едущих бок о бок Тимофея с Гусём, о чём-то бодро беседующих. Кажется, они не устали вовсе.
Обращает взор на Плещеева.

ПЕРЕСВЕТОВ (сдержанно-уважительно): А нимало вынослив ты, князюшка.

ПЛЕЩЕЕВ (довольно смеясь): Да посуди сам, Иван, я тебе родню свою до седьмого колена перечислить могу, и все воинами были. Что ж ты мнишь, я в этом деле плоше всех, что ли? Эка невидаль, две недели скачем! (Горделиво-осанисто смотрит вперёд.)...

31

Луг. День.

Отряд едет через лесолуговую зону. Пересветов и Плещеев держатся вместе. Иван обозревает окрестности.

Пересветов (несколько недоумённо): Безлюдье-то, какое...

ПЛЕЩЕЕВ: Чего ж ты дивишься? Тут уже татарин хозяин. Ему-то эти земли ни к чему, а вот и людям русским жизни не даст. А что Волга-река, так там землица ещё богаче, а сама река, будто море. Там татары и гнездятся. Казань-город, Астрахань-город. Оттуда и набеги делают. А хочешь, реку-Волгу посмотрим?

В глазах Ивана отражается секундное раздумье.

ПЕРЕСВЕТОВ (рассудительно): На то мы и посланы, чтобы всё выведать. Веди к Волге, коль путь знаешь.

В кадре: озорно заблестевшие глаза Плещеева...

32

Подле Волги. День.

Впечатляющая перспектива необозримого, неосвоенного человеком, пространства. Конный русский отряд, выстроившийся полукругом на пологом волжском берегу. Все глядят на безбрежную гладь величаво текущей реки. Кони под воинами гулко вздыхают и задирают морды. Нюхают запахи гигантской массы пресной воды.
Иван и князь Дмитрий рядышком.

ПЕРЕСВЕТОВ (ни к кому не обращаясь): Землица эта – предрайская...

В кадре: воины пускают коней к Волге. Торопливо скидывают с себя доспехи и одежду. Бегут в воду.
Раздетый до нага Пересветов по грудь в реке. Вокруг него мириады бриллиантовых брызг от затеянной воинами возни в воде. Они по-юношески резвятся. Лицо Ивана передаёт переживаемый им душевный подъём. Откидывается спиной на водную поверхность. Улыбается. Над ним синева необъятно-далёкого неба...

33

Подле Волги. День.

Крупный план: Пересветов и Плещеев отъезжают от волжского берега во главе своего отряда. За ними панорама реки и елеразличимого природного массива за ней, сливающегося с небосклоном.

ПЕРЕСВЕТОВ: Эту бы землю, да русской сделать!

Князь пожимает плечами.

ПЛЕЩЕЕВ (равнодушно): Да как тут жить с татарином? От него и в Москве едва-едва укроешься, а здесь-то...

ПЕРЕСВЕТОВ (щуря глаза): Задушить их надо в гнёздах гадючьих, сюда прийти с войском...

ПЛЕЩЕЕВ: Хаживали, бывало... Толку что?

ПЕРЕСВЕТОВ: Хаживали так же, как татарин к нам хаживает. Пришли, порубились и ушли, а надобно остаться.

ПЛЕЩЕЕВ (раздражённо): Ох, и упрям же ты, Пересветов! Думаешь, умней тебя во всей Руси человека не нашлось?
Как три занозы в теле мучительные торчат эти ханства: Казань, Астрахань да Крым, а поди вытащи?
Вот едешь со мной ты рядом, изничтожить их помышляешь, а может в овраге том (указывает куда-то кивком) уже степняк сидит и стрелой тебе в горло метит. Тако и Русь.
Когда стрелу в нас пустят? Когда орда топтать пойдёт? Никто не знает.

ПЕРЕСВЕТОВ: Со страхом жить нельзя.

ПЛЕЩЕЕВ (улыбаясь): Так сейчас разве страх? Сейчас мы сильны. В старину – вот страх-то был. Нынче и половины его нету.

Пересветов коротко качает головой. Видно, что каждый уходит в свои мысли...
Сразу за ними движутся попарно Никита с Козьмой и Сполох с Ахметкой. Другие все следом.

ПОУЧАЮЩИЙ ГОЛОС НИКИТЫ: Ты хоть из пищали палить научись для началу. Какая ни есть, а тебе защита.

ГОЛОС КОЗЬМЫ (со вздохом): Грому я боюсь.

Друг Сполох поравнивается с Никитой. Явно, хочет поговорить с ним о чём-то своём. Тот же полностью занят назиданием юноши.

НИКИТА: Ты бойся, чтоб татарин тебе голову не снёс. Грома-то бояться нечего. Куда ж ты, агнец робкий, за нами потащился?..

ГОЛОС ДРУГА СПОЛОХА (ревниво): Да брось ты возиться с ним!

Пересветов улыбается, видя, как Сполох буквально вклинивается конём между Козьмой и Никитой.

СПОЛОХ (менторским тоном): Ты, Козьма, ежли заваруха настанет, дурнем-то не будь! От Никиты и от меня не отходи. Визгу татарского не страшись и во все стороны гляди. Татарчат не боись. Они хоть и ловки, да удальцов средь них мало. Ты батыров боись. Вон, на Ахметку взглянь...

Козьма недоверчиво смотрит на татарина. Тот, с отстранённым от разговора, созерцающим видом и застывшей улыбкой тонкогубого рта.

СПОЛОХ (заканчивая мысль): Рожу таковскую узришь – сразу беги, что есть мочи. И башку к шее конской дюжей прижимай, чтоб аркан не накинули.

Никита оборачивается к Ахметке.

НИКИТА: Ахметка, чай, здесь твой дом?

АХМЕТКА (с невозмутимым выражением указывая на седло): Вот мой дом.

Сполох и Никита смеются понимающе-добродушно...

34

Лесостепь. Один из русских городков-крепостец. Вечер конца лета.

На стене крепости – Пересветов и воевода ДАНИЛА ИЛЬИЧ СОЛНЦЕВ, 40-ка летний невысокий мужчина в типичном для той поры воеводском облачении.
Крепостца построена на меловом мысу, спускающемся обрывом к реке, за которой – степь. С другой стороны – негустой лес, вплотную подступающий к городку. Городская стена состоит из двух расположенных параллельно друг другу бревенчатых стен, соединяющихся под прямым углом поперечными стенками, образующими глубокие клети, заполненные землёй и камнями (примерно 6,5 м.)
От стен отступает на 15-20 см обламная часть, образуя щели (используемые для стрельбы по врагу). Стены имеют двускатную крышу стропильной конструкции на столбах, опирающихся на выпуски верхних брёвен поперечных стенок.
На крыше или на стене уложены «брёвна-катки» (сбрасываемые на неприятеля). По периметру стен располагаются башни: угловые (наугольные), проезжие (с воротами в проёмах) и глухие.

Пересветов и воевода смотрят со стены на чёрный дым из-за леса.

ВОЕВОДА: Вишь, что деется, Иван Семёнович. Уж как тут земле нашей не безлюдеть.

ПЕРЕСВЕТОВ: В Руставце, видел я, земля и вовсе опустела. Селенья русские, Данила Ильич, уже кустарником диким обросли. Люди в лесах да пещерах таятся...

ВОЕВОДА: Нехристи страха Божьего не имут. В местах тех паче года злодействуют. Живут и спят в церквах, из святых сосудов пьют. (Крестит, призывно, лоб, подняв глаза к небу.) Образа обдирают, чтоб жён своих усерязами и монистами украсить.
Инокам сыпят горящие уголья в сапоги и плясать заставляют. Монахинь юных оскверняют...
А кого в полон не берут, тем очи выкалывают и уши обрезают. Носы, руки, ноги отсекают... (Выражение лица воеводы становится совсем суровым.)
А бояре московские-то бездействуют!

Лицо Пересветова броско хмурнеет...

Кадр рассеивается.

35

Приграничный городок-крепость. День.

К городским воротам подъезжает конный отряд русских воинов, человек десять-пятнадцать. Большинство людей и коней изранено. У кого-то торчат из руки, ноги, даже груди, татарские стрелы. Некоторые наспех «перебинтованы» (т.е. с наложенными на раны тряпичными повязками). У кого-то торчат неизвлечённые стрелы в щитах.
Навстречу отряду открываются крепостные ворота. Выбегают несколько воинов. Бережно снимают с коней тяжело раненых, либо помогают им удержаться в седле. Ведут их коней под уздцы. Все вместе движутся в распахнутые ворота...
У самых ворот, внутри крепости, на въехавший дозор глядят воевода, и чуть позади него, Пересветов и Плещеев.
Воевода Солнцев с болезненной гримасой полуоборачивается к ним. Смотрит на Ивана.

ВОЕВОДА: Щиты-то твои плотники к вечеру закончат. Вот завтра вы их, с боярином Дмитрием, и опробуете...

36

Степь. День.

Небо над степью. Пересветов и Плещеев со своими людьми располагаются кругом, разместив внутри оного коней. Укрываются огромными пересветовскими щитами. Те утыканы ордынскими стрелами.
Щиты эти деревянные, в высоту около 2-х метров (226 см в ширину и 188 см в длину). Обтянуты кожей. Очень напоминают гуситские щиты чешских таборитов времён Яна Жижки.
Слышится визг и галдёж нескольких десятков татар. Они на расстоянии полусотни метров. Часть их сбилась в кучу. Что-то обсуждают, показывая на русских.
Другие, рассредоточившись, обстреливают их из луков. На земле 4-5 убитых ордынцев.
Каждый татарский всадник с одной или двумя запасными лошадьми. Вооружены: саблей, луком со стрелами, ножом за поясом. У всех по десятку ремённых верёвок (для пленников).
Из-за щитов грохочут пищали и летят стрелы. В толпе татар сумятица. Пять-шесть их падает с коней. Остальные отходят на безопасное расстояние.

В кадре: Пересветов с луком в руке оборачивается к Плещееву, также держащему в руке лук.

ПЕРЕСВЕТОВ: Сейчас в сабли ударят. На коней все! И мы на них ударим, за щитами не удержаться.

Слышится атакующий вой татар. Ордынцы идут на своеобразную крепость, охватывая её веером. Русские спешно и согласованно убирают щиты. Тотчас оказываются в сёдлах...
Маленький русский отряд решительно устремляется, в конном строю, на татар. Те неожиданно разворачиваются. Уходят...

В кадре: Пересветов, Плещеев и Сполох едут в ряд, вместе со всеми, к брошенным на месте обороны щитам.

ДРУГ СПОЛОХ: Кабы не деревяшки эти, порубили бы нас супостаты.

Иван вопросительно глядит на бесстрастного Плещеева.

ПЕРЕСВЕТОВ: Что скажешь, Дмитрий?

ПЛЕЩЕЕВ (с неким вызовом): А то скажу, выведи воинов не ты, а Друг Сполох со щитами же, они все б уже порубанные лежали. Огненного боя да стрел ни одному дозору не хватит, чтоб от пяти десятков татар отбиться...
Ты с воеводой поговори...

37

Городок-крепость. Этим же днём, ближе к вечеру.

Перед воеводской избой Данила Ильич Солнцев.
Разглядывает в поднятой руке «гусарский» щит Пересветова, утыканный двумя десятками татарских стрел. Как будто беззвучно считает их. Рядом стоит Иван Пересветов. Выжидающе смотрит на воеводу.

ВОЕВОДА: Доселе не видывал, чтоб татары столько стрел в одном бою выпускали... (Качает головой. Обращает взор на Ивана.) Может, и лучше в степи с твоими щитами... А может, и хуже. Тут раздумывать надо и пробовать...

38

Городок-крепость. На рассвете.

Полутёмное пространство избы. Сквозь наполовину открытое волоковое окно внутрь проникает тусклый свет раннего утра.

ТРЕВОЖНЫЙ ГОЛОС ВОЕВОДЫ: Вставай, Иван Семёнович, татары идут.

До того спавший на лавке Иван, мгновенно садится на ней, отбросив покрывало для сна. Он в исподней рубахе и портах. Голова повёрнута на голос.
Воевода стоит в дверном проёме. Он в кольчуге и шлеме. На боку сабля в ножнах.

ВОЕВОДА (тихо): На стену поднимись, глянь...

39

Крепостная стена.

На стене крепости Пересветов, воевода и князь Плещеев. Чуть дальше несколько воинов. Иван в кафтане и с саблей на поясе. Дмитрий Плещеев в кафтане, шапке и при палаше. Все трое, как и воины, глядят за реку, в степь.
На той стороне реки различимы целенаправленно движущиеся нескончаемые массы татарских всадников. Идут по степи в заданном направлении, явно игнорируя присутствие крепости. Слышатся голоса воинов.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС (с бессильным стоном): Да им числа несть!

ВТОРОЙ ГОЛОС (негромко): Неужто вся орда поднялась? Раз полста по тыще будет.

Заметна гамма сменяющихся чувств на лице Ивана. Оно взволнованно. Судорога отчаяния на нём сменяется выражением неукротимой решимости.

ПЛЕЩЕЕВ (зло усмехаясь): Порезвятся татарчата на Руси... Прозявили воеводы орду. Прозявили...

Иван порывисто обращается к воеводе. Тот хмур, но спокоен. Лицо его отражает адекватное понимание ситуации.

ПЕРЕСВЕТОВ (решительно): Чтоль так и будем глазеть? Биться надо!

Данила Ильич опускает руку на плечо Ивана.

ВОЕВОДА: Будем биться, служилый. Но не в сей час...

40

Лесополоса. Солнечный день.

По широкой тропке (так сказать, естественной просеке) едут из набега татары, десятка два с половиной. Оживлённо и беспечно галдят. Слышно их горловой смех и улюлюканье. Гонят с Руси на верёвках человек тридцать полонённых обоего пола, но не старше сорока лет. В основном это подростки и юноши, а также бабы с маленькими ребятишками.
У некоторых татар специально сделанные большие плетёные корзины, приспособленные для отдельной лошади, с сидящими в них трёх-четырёх летними детьми, привязанными к корзинам. Многие из пленённых в кровоподтёках и с синими от побоев лицами, в разорванной одежде. Кроме того, татары тащат за собой несколько десятков коров, овец и лошадей...

ГОЛОС ВОЕВОДЫ СОЛНЦЕВА (тихо, но категорично): Не замай! Пущай ближе подходят!

В кадре: притаившиеся за деревьями и в кустарнике русские воины. Выжидают момент для удара. Это Пересветов, Плещеев, со слугами, и воевода Солнцев с воинами из крепости. Большинство пеше, но часть из них в сёдлах. Почти все целят в татар из луков. Иван без коня, с копьём в руке, саблей на боку и более коротким клинком (двухлезвийным длинным ножом) за поясом. Он в кольчуге и шлеме.

Татары проходят уже непосредственно перед сидящими в засаде.

Воевода Данила машет рукой.
Русские разят стрелами половину врагов. С яростными возгласами неистово бросаются на оставшихся ордынцев.
Пространство оглашается криками, воплями атакующих и пленных. Звучит татарский вой и визг. Доносятся предсмертные стоны, возбуждённое ржание лошадей, мычание перепуганных коров, овечье блеяние.

Иван Пересветов вгоняет копьё снизу вверх прямиком в горло натягивающему лук татарину. Тот вылетает из седла. Его конь убегает...

Всё кончено. Враг истреблён. Слышатся всхлипы и плач детей и баб. Пересветов поворачивается от тела поверженного ордынца. Видит перед собой подскочившую к нему девушку лет 15-ти. Она в порванном сарафане с окровавленным подолом и разбитым в кровь лицом. Падает перед ним на колени. Цепко хватает руку Ивана и горячо целует её кровоточащими губами.
Лицо Пересветова выражает охватившее его переживание, душевную боль и сочувствие. Он бросает на татарский труп выразительный, ненавидящий взгляд...

41

Где-то в берёзовой роще.

Воевода Данила обращается к Ивану Пересветову.

ВОЕВОДА: Басурмане дальше куда большим числом пойдут. Хан орду теперь в кулак тугой стягивает.

Пересветов понимающе кивает в ответ...

42

Жиденький лесок. Ближе к вечеру.

На дальнем плане: через редколесье движется татарский отряд с группой взятых в полон людей – не связанных верёвками русских юношей и девушек. Они понуро бредут жиденькими группками  между татарскими всадниками. Вся эта процессия просматривается между деревьями на переднем плане.

В кадре: три конных ордынца, выдвинутые впереди своих в качестве разведки. Едут вдоль кустарника, зорко поглядывая по сторонам.

С разных сторон в них летит с десяток стрел. Один валится на землю беззвучно и сразу. Второй издаёт резкий предсмертный визг, эхом разносящийся в воздухе. Оба стали безусловными жертвами русских стрелков. Третий же, с тремя стрелами в теле, разворачивает лошадь и с дикими воплями скачет назад. Тут же падает, сражённый в лицевую часть черепа.
В показавшейся за кустом и деревьями татарской группе наблюдается некая сумятица. Татары перегруппировываются. На них молча набрасываются конные русские воины. Звучат выстрелы из пищалей...

Крупный план: Пересветов вытирает саблю о холку своего коня. Рядом с ним ногайская лошадка, потерявшая седока. Тот валяется под ней на траве безжизненным комком.
На заднем плане – сбившиеся в кучку к густому кустарнику невольники-московиты. Слышно ржание умирающей лошади, отдалённые стоны, какие-то окрики...

Неожиданный визг атакующих татар накрывает пространство. К месту действия поспевает новая группа ордынцев, подошедшая на помощь своим соплеменникам.
Иван вскидывает голову на звук.

Кадр фиксирует вырывающихся из-за кустарника (с пленными) всадников-ордынцев. Пленники бегут в разные стороны...
Идёт бой. Пересветов на фоне рубящихся друг с другом, меж редких деревьев и кустов, русских и татар. Слышно одиночную пищальную стрельбу и исступлённые людские крики.

Крупным планом: молодой татарский конник ощеривает зубы на жёлтом, перекошенном лице. Норовит выхватить стрелу из колчана. Переводит бешенный взор куда-то в сторону. Меняет первоначальное движение. Выдёргивает той же рукой саблю. Тотчас бьёт полукругом от себя, пытаясь достать подскакавшего к нему Ивана.
Тот же сходу разит ордынца поверх его сабли в горло. Моментально разворачивается. Ныряет под брюхо собственного коня, уклоняясь от предназначенной ему стрелы. Та пролетает сверху (над седлом) и чётко над ним. Впивается в ближайшее дерево. Иван мгновенно выпрямляется. Сразу же отбивает подряд два удара наехавшего на него татарина. Следом же рубит того могучим ударом наискось. Напавший разваливается едва ли не до седла.

Несётся дикий хохот бьющегося неподалёку Дмитрия Плещеева.

ГОЛОС ПЛЕЩЕЕВА (кричит): Ай да удар, Иван Семёнович!

В кадре – распалённый боем молодой князь рубится с кем-то из татар. Ордынец довольно умело сражается. Лицо Плещеева обагрено кровью...

Крупным планом: устремившиеся на Пересветова, с разных сторон, два татарских воина с саблями.
Иван опускает поводья. Левой рукой выхватывает из-за пояса свой короткий клинок.
Ордынцы бьют разом. Пересветов блокирует обоими клинками. Один из врагов поспешно бьёт вновь. Правой рукой русский выбивает у него саблю. Тот вздымает коня на дыбы, уходя с линии атаки.
Иван между тем отражает (обычной саблей) удар второго противника. Затем стремительно насаживает его на другое, менее длинное, лезвие.
Видит спину улепётывающего с места схватки первого, обезоруженного им, ордынца.
... Короткий клинок вонзается тому прямёхонько между лопаток.

КРИК ПЛЕЩЕЕВА: Иван! Помогай!..

В кадре: боярин Дмитрий, с непокрытой головой и пораненным лицом, из последних сил, отчаянно отбивается от насевших на него троих татар.

Пересветов быстро тащит лук, притороченный с одной стороны седла, и стрелу из колчана, прикреплённого с другого бока лошади.
Стреляет. Один из противников Плещеева мешком валится с коня со стрелой в боку. Кто-то из оставшихся поворачивает лошадь в направлении стрелявшего. Второй реагирует на выстрел рефлекторным движением головы. Его тут же срубает с коня боярин Плещеев...

Иван и Дмитрий вдвоём наскакивают на третьего ордынца. С одновременным выдохом опускают клинки ему на голову, ударяя спереди и сзади – по войлочной татарской шапке...

Пересветов оглядывается вокруг. Бой закончен.
На земле, меж деревьями и кустами, лежат убитые. Преимущественно чужие. Видно коней без седоков. Одни бродят. Другие щиплют траву.
К Ивану подъезжает боярин Дмитрий, зажимающий лопухом рану на лице.

ПЕРЕСВЕТОВ (со скрытой иронией): Что, Дмитрий Иваныч, попортили лик твой светлый?

ПЛЕЩЕЕВ: Да скорей – украсили, Иван Семёныч!

Оба смеются. Едут рядом...

43

У края леска. Чуть позже.

На фоне деревьев и кустарника сжавшийся в седле Козьма. Держится правой рукой за перевязанную куском ткани левую руку выше локтя. Повязка пропитана кровью. Он в панцире поверх плотной рубахи, в портах и сапогах. Из-за спины его торчит облегчённая (зависная) пищаль. Юноша жалобно смотрит на покровительственно улыбающегося конного Никиту рядом с ним.
Никита в добротном тегеле, покрытом пылью, грязью и каплями крови. На голове у него шапка-мисюрка (из железного круга, прикрывающего затылок и снабжённого кольчужной бармицей). Он при сабле на поясе, ноже (там же), колчане (у седла) и с луком за спиной. Держит в руке «бумажную шапку» Козьмы.
Вокруг них оживление. Русские воины стягиваются к этому месту. Звучат стоны раненых. За их спинами из-за кустарника выезжают, неторопливо и спокойно, Гусь с Тимофеем. Выглядят весьма потрёпанно, но держатся бодро-весело. На Тимофее порублены латы, но крови не видно. Останавливаются поодаль. Гусь что-то говорит своему товарищу. Тот глядит в сторону Козьмы и Никиты.

В кадре: подъехавший к ним Пересветов. Следом появляется невозмутимый Ахметка. Он целёхонек.

НИКИТА (апеллируя к Ивану): Козьма-то у нас орёл! Аж одного басурмана из пищали свалил. И другого б сумел, да поспешил я трошки, срубил того в спешке. (Глаза его откровенно смеются.)

КОЗЬМА: Кабы не Никита, посекли бы меня.

НИКИТА: Кабы... (Треплет его рукой по кудрям. Многозначительно улыбается.) Раз попервоначалу выдюжил, дальше оно легче пойдёт.

ПЕРЕСВЕТОВ (подбадривая): Ну вот, Козьма. Был ты мужиком,  а стал воином.

НИКИТА (назидательно): Воином-то краше жить, веселее!..

44

Городок-крепость. Ночь.

Тёмное небо над крепостью. Ночной, малопроглядный вид на реку. Усматриваются сполохи костров вдоль неё. На крепостной стене Пересветов и Плещеев.

ПЕРЕСВЕТОВ: А обложат крепость, боярин!

ПЛЕЩЕЕВ: Ну уж нет, Иван Семёныч. Эт тебе не при Батые. Татар нынче запросто так на крепость лезть не заставишь. Тем паче, крови они насосались.

Оба вглядываются во тьму ночи, в направлении реки.

ПЛЕЩЕЕВ: Ишь, по всей реке костры жгут. Победу празднуют. (Порывисто поворачивается к Ивану.) Давай ещё погуляем! Одному-то смурно, а с тобой повеселее будет.

ПЕРЕСВЕТОВ (охотно соглашаясь): А и погуляем! Мастера для гульбы такой есть: Тимофей с Гусем...

45

Недалеко от реки. Ночь.

В кадре прорисовываются конские контуры на дне небольшого оврага. Там же силуэт присматривающего за ними русского воина. Он поднимает голову вверх.
Над ним тяжёлый ночной небосвод. Воин как бы вслушивается в атмосферу ночи...

Один из догорающих татарских костров в степи глубокой ночью. Можно разобрать очертания: лежащих вповалку (по сторонам от него) людей, какого-то вместительного чана (котла), каких-то узлов. Кто-то, будто отрыгивая, храпит во сне, кто-то нечленораздельно пьяно бормочет, характерно привизгивая, но умолкает. Там же маячит абрис ордынского часового.
Откуда-то дальше, от других костров, доносится негромкое и заунывное татарское пение. Пространство степи насыщено свойственными ей разнородными ночными звуками...

За вышеуказанным костром наблюдают вышедшие из крепости, на вылазку, Пересветов, Плещеев, Никита, Ахметка, Гусь с Тимофеем, Сполох и три-четыре других плещеевских воина. Все залегают в траве.
Рядом с Пересветовым Тимофей и Гусь.

ТИМОФЕЙ (шепчет, глядя на Ивана): Дозволь, боярин, таперича мы с Гусем дело справим? (Кивает по адресу часового у костра.)

Пересветов соглашается в ответ молчаливым кивком.
Тимофей и Гусь бесшумно выдвигаются к ордынскому костру...

46

Какая-то роща. Под утро.

Светает. Маленький русский отряд возвращается с удачной вылазки. Проезжают смешанную рощицу. Пересветов, Плещеев, Сполох едут рядом. У боярина Дмитрия две свежих отметины после дневного боя: на лбу и на скуле.
Друг Сполох коротко оглядывается назад.

СПОЛОХ (облегчённо): Никак, проскочили... (Крестит лоб.)

Дмитрий Плещеев важно приосанивется в седле.

ПЛЕЩЕЕВ (резонно): Так смелыми Бог владеет...

Раздаётся резкий звук раздвигаемого конями кустарника, хруст веток и согласованный топот тяжело ступающих конских копыт.
Прямо по центру русского отряда вываливается, из-за деревьев и кустов, приблизительно двенадцать татар, идущих с набега. Ведут за собой, судя по шуму, несколько десятков коней. Кадр лишь обозначает их присутствие, фиксируя несколько навьюченных лошадей, ближайших за всадниками.

Русские и татары тотчас сходятся в яростно-молчаливой и безальтернативной рубке.
Перед Пересветовым вырастает могучий воин на мощном, под стать седоку, коне. Экипирован довольно «стильно» и совсем нетипично для ордынца. На нём превосходные латы китайской, либо арабской работы. Он при наручах и поножах (защитное покрытие на руках и ногах, сверху сапог). На голове арабского стиля шлем, прикрывающий лоб и нижнюю часть лица. В руке его удобная сабля дамасской выделки. Без щита. К арабскому же седлу приторочены лук и колчан со стрелами.

... Пересветов с предельной усталостью сражается со своим мастеровитым противником, на смутном рассветном фоне общей схватки.
У Ивана несколько мелких кровоточащих порезов на лице (кончиком сабли), разрублена кольчуга на  плече левой руки, видна кровь.
Нетипичный татарин демонстрирует высокую технику сабельного боя. Видимых ранений и повреждений у него нет, исключая деформированного пересветовской саблей шлема. Наносит очередной свой неотразимый удар.
Иван с большим усилием отбивает. Заметно, что внутренне собирается для ответного удара.

ПЕРЕСВЕТОВ (зычно): А-э-эх!

Всецело вкладываясь, бьёт боковым ударом под вражескую руку с клинком. Сабля Ивана звучно прорубает неприятельский доспех. Его поединщик не успевает ни блокировать, ни уклониться. Обмякая, выпадает из седла.
Слышится испуганный вскрик на татарском языке. Трое или четверо уцелевших ордынцев стремглав скачут прочь из боя...
Рука Пересветова, с саблей, бессильно опускается на переднюю седельную луку. Он тяжело дышит. Видно, что истратил все силы. Смотрит, исподлобья, перед собой.

В кадре: подъезжающие к нему Никита и Гусь с Тимофеем. Заметно помяты, но серьёзно никто не ранен. Следом подтягивается Ахметка. Дышит ртом. Прижимает окровавленные пальцы к шее, с левой стороны.

Никита деловито оглядывает (с коня) лежащего, без движения, противника Ивана. Качает, с пониманием, головой.

НИКИТА: А хороши доспехи-то! (Глядит вопросительно на Гуся.) С собой его чтоль забрать?..

Гусь криво усмехается...

47

Городок-крепость. Утро.

В распахнутые крепостные ворота въезжают русские воины. За отъехавшим чуть в сторону от ворот, к стене, Пересветовым различимы проезжающие в крепость его боевые товарищи: приникший к конской шее Друг Сполох, весь окровавленный, Гусь с Тимофеем, кто-то из воинов Плещеева с наполовину залитым кровью лицом и в иссечённых латах.
Пара не участвовавших в вылазке служилых бережно снимают с коня Сполоха...

Иван сползает с седла. Садится, приваливаясь к крепостной стене. Призакрывает глаза.

Секундная темноватая размытость кадра.

ГОЛОС НИКИТЫ (гулко-трагично): Боярин! Вставай, Иван Семёнович!

Никита со слезами на глазах стоит перед своим хозяином.

НИКИТА: Вставай, боярин! Ахметка умирает, проститься с тобой хочет.

Пересветов меняется в лице. Стремительно поднимается на ноги...

48

Русская крепость. Утро.

Где-то на открытой травяной площадке лежит Ахметка, прислонив затылок к широкой деревянной кадушке. Он с непокрытой, стриженой наголо, головой. В одном, пропитанном кровью, летнем зипуне, штанах и сапогах. Из небольшой резаной раны на шее течёт кровь. Глядит отрешённым взором куда-то в небо.
Вокруг него трое служилых людей. У одного из них кусок светлой ткани в руках. Неуверенно наклоняется с ней к Ахметке.
Рядом с ним появляется Пересветов. За его спиной Никита.

ПЕРЕСВЕТОВ (глядя на служилых): Уйдите.

Служилые люди почтительно расступаются.

НИКИТА (едва не всхлипывая): Рана-то какая!

Иван опускается перед татарином на колени. Ахметка с последним усилием берёт его руку. Кладёт себе на грудь.
Пересветов целует Ахметку в лоб. Крестит.
Тот закрывает глаза. Вздрагивает, и весь будто сжимается...
Иван встаёт с опустошенным и растерянным видом.

ГОЛОС ВОЕВОДЫ СОЛНЦЕВА (сзади): Что, Иван, холоп умер?

Пересветов поворачивается к стоящему у него за спиной воеводе Даниле.

ПЕРЕСВЕТОВ (полушёпотом): Побратим он мне. Воин доблестный и православный.

Воевода Данила согласно кивает.

ВОЕВОДА (негромко): Рубака был знатный.

Сбоку от Пересветова возникает фигура какого-то ВОИНА из плещеевских.

ВОИН (уважительно-осторожно): Там, болярин, Друг Сполох отходит. Тебя подойти просит.

Пересветов оборачивается к нему с болезненной судорогой на лице...

49

Комната крепостной избы.

В полутёмном  помещении – уложенный на чем-то стеленную лавку, Друг Сполох. Он в чистом исподнем, белеющем в полутьме. До пояса прикрыт простеньким покрывалом. Вскрикивает от боли. Глаза закрыты. Рядом с ним боярин Плещеев.

ПЛЕЩЕЕВ: Не ори, Сполох. Бога моли! Может стать, не помрёшь.

Открывается дверь. Из сеней в комнату проникает дневной свет со двора.
Перед Сполохом встаёт Иван Пересветов. Плещеев молча выходит, прихрамывая, наружу.
Друг Сполох приподнимает веки. Поворачивает голову к Ивану.

СПОЛОХ (натужно): Ты ль это, Иван Семёнович?..
Вишь-ка... И мой черёд пришёл...

ПЕРЕСВЕТОВ (пытаясь шутить): Что-то, Друг, ты рановато на тот свет засобирался. Мы только начали татар гонять, а ты, ишь чего надумал!

СПОЛОХ: Ты-то со смертушкой не раз ручкался, вот и мою... (Тяжело сглатывает.) Добра я нажил не много, бабе моея тяжко будет... Дочь без приданного – кто возьмёт?..

ПЕРЕСВЕТОВ: Ну, полно тебе убиваться. Даст Бог, всё как надо устроится...

Взгляд Сполоха тем временем замирает. Он коротко вздыхает. Весь вытягивается на одре.
Иван бережно закрывает ему глаза.

ПЕРЕСВЕТОВ: Пусть душа твоя с миром покоится, Друг Сполох. (Крестится.) Доброму воину – долгая память. Прощай, друг...

Кадр затемняется.

50

Та же изба. Через минуту.

Пересветов распахивает дверь избы, с почившим Сполохом в ней.
Прямо перед ним вырастает подошедший к крыльцу Никита. У него возбуждённый и несколько встревоженный вид. На губах странная улыбка.

НИКИТА: Боярин, очухался багатур, коего ты срубил!

ПЕРЕСВЕТОВ (равнодушно): Так что? Хороши на нём доспехи?

НИКИТА: Иди, глянь, кого свалил. То Замур-бек!

Пересветов порывается вперёд. Его слуга за ним.

НИКИТА (вослед): Во как судил Господь!..

51

Один из крепостных дворов. Чуть позже.

В кадре: во дворе полулежит, к сложенным горкой брёвнам, Замур-бек. Он без доспехов. На нём просторные шёлковые одежды (азиатского покроя): рубаха и шаровары. Моложав. Выглядит не старше 45-ти лет. С момента его, с Иваном, «шутейного боя» заметно располнел. Тем не менее, черты лица его со всей определённостью указывают на «того самого» Замур-бека. У него начисто выбриты волосы на голове. Лысый череп лоснится. Носит поседевшие острую бородку и усы. Руки и ноги развязаны.
Левой рукой держится, зло морщась, за правый бок. В том месте на одежде длинный разрез (от пересветовской сабли). Просматривается буроватое пятно крови.

Подле него Гусь и Тимофей с саблями на боку и ножами за поясом. Поглядывают сверху вниз на пленённого врага.

В двух шагах от бека появляется Пересветов. Его слуги с пониманием отходят назад.

Иван в полунаклоне разглядывает отцовского побратима. Видно, что внутри у него что-то всколыхнулось, на лице отражаются противоречивые чувства.

Бек отвечает ему настороженно-любопытствующим взглядом. В его глазах вдруг проявляется изумление. Взор обретает некую конкретную осмысленность. Он пытается привстать. Заваливается назад.

ЗАМУР-БЕК (шипя сквозь зубы): Не ошибся я в тебе!.. (Смеётся нехорошим смехом.) Что? Мстить будешь мне?

Пересветов смотрит на него молча и сурово...

52

В кадре – всплывающая в памяти Ивана картина коленопреклонённой Ирины Пересветовой, перед образами, в полутёмной комнате родовой усадьбы.
Периферия кадра нечёткая, скрадывает несущественные детали. Она молит, всхлипывая, о дочери.

ИРИНА ПЕРЕСВЕТОВА: Боже, Ты знаешь всё, и любовь Твоя совершенна, возьми же жизнь нашей без вести сущей дочери в Свою руку и сделай то, что мы жаждем сделать, но не можем...

53

... ГОЛОС ЗАМУР-БЕКА (с вызовом): Я умру как воин!
(Старается придать своему лицу гордое и надменное выражение.)

Иван победительно склоняется над ним.

ПЕРЕСВЕТОВ (веско и бесстрастно): Ты не воин. Ты – вор!

Величаво выпрямляется.

ПЕРЕСВЕТОВ: Весь путь твой проклят был. Шакалом жил ты, степным падальщиком. Для тебя ничего святого нет!
Не воином ты умрёшь... Как дурной кобель сдохнешь.

Иван поворачивается к Гусю с Тимофеем.

ПЕРЕСВЕТОВ: За стены его! Как есть. Выбросить!

К тому с готовностью устремляются оба холопа.
Замур-бек с недоумением вскидывает брови. Всем видом своим выражает растерянность, неприятие ситуации и протест. Клубится на месте.

ЗАМУР-БЕК (возмущённо-требовательно): Меч мне дай!

Подхваченного за руки и ноги, его волокут прочь пересветовские слуги. Он бессильно барахтается в их руках.

Крупным планом: Иван провожает взором уносимого врага. В глазах опустошение и тоскливые огоньки. Его голова на фоне умиряюще-безмятежного неба.

УДАЛЯЮЩИЙСЯ КРИК ЗАМУР-БЕКА: Дай меч мне!..

Пересветов переводит взгляд в небесную высь...

54

Где-то в местах татарского набега. Самый конец августа. Пасмурный день.

Пересветов и Плещеев возвращаются со слугами в Москву. Слуг осталось – четверо пересветовских и десять плещеевских. Движутся по полулесистой местности.
Иван и князь Дмитрий едут вровень. Сразу за ними Никита с Козьмой, Гусь с Тимофеем, а затем остальные.
Никита угрюм. Сумрачно глядит под копыта лошади.
Козьма, напротив, – бодро и позитивно настроен. Заметно возмужавший и окрепший. Уверенно и гордо поглядывает по сторонам.
Плещеев смотрит в серое, дождяное небо.

ПЛЕЩЕЕВ (морщась): Экая наволочь. Так ить и хлебушек не даст убрать до конца.

В небесах глухо гремит гром. Моросит мелкий дождь. Никита втягивает носом воздух.

НИКИТА: Никак, деревня погоревшая рядом...

Русский отряд проезжает близ лесной опушки, мимо головешек выгоревшего крестьянского двора. Слышно стучащий неподалёку топор.

НИКИТА (удивлённо): Кто ж топориком тюкает?

ПЛЕЩЕЕВ: Да мужик какой-нибудь живой остался, – до студного отстроиться поспешает...

В кадре: вырытая в бугорке землянка, с отодвинутой от входа в неё опалённой деревянной дверью (вероятно, уцелевшей при сожжении деревни татарами). Чуть в стороне ОТЕЦ и СЫН делают «поземную» (т.е. ставленую на грунт) избу. Ставят основной её сруб.
Взрослому тридцать-тридцать пять лет. Он широкоплеч и статен. Левая рука его до локтя отсутствует. Производит впечатление волевого и уверенного в своих силах человека. Он в рубахе, портах и сапогах. Без шапки. Сноровисто работает топором.
Мальчику лет десять. Он поддерживает обстругиваемое отцом бревно. На нём зипунец, порты и лапти.
Пересветов и Плещеев останавливают коней подле работников. Поодаль становятся слуги.
Мужик с неохотой втыкает топор в дерево. Взглядывает из под усталых век на подъехавших. Спрыгивает с брёвен на землю, представ перед всадниками. Выжидающе и без робости смотрит на них.

ПЕРЕСВЕТОВ (с интересом): Управишься до холодов дом срубить? С одной-то рукой, чай, не сподручно.

МУЖИК (с рассудительным спокойствием): А где ж теперь вторую взять?

Мальчик устремляется к мужику.

ОБЕСПОКОЕННЫЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (из землянки): Поди сюда, Ваня!

Малец бросает взгляд в сторону голоса. Мотает головой. По-детски храбро встаёт перед отцом, прижавшись к тому спиной. С тревогой глядит на воинов.
Отец кладёт ему руку на голову. Успокаивающе поглаживает по волосам.

ПЛЕЩЕЕВ (весело-уважительно): Ишь ты, каков защитник! (Качает головой.)

За спиной боярина воины издают весёлый одобрительный гул.

ПЛЕЩЕЕВ: До холодов-то, мужик, навряд ли успеешь.

МУЖИК (хладнокровно): Я, с Божьей помощью, всё успею.  Покуда Ванька не подрастёт, кто ж успевать будет?

С теплотой в глазах смотрит на сына. Взвихряет, ласково, его волосы...

55

Москва. Боярский терем Захарьина. Сентябрь. Вечер.

Закатное солнце в московском небе. Часть кремлёвской стены. Купола церквей. В своих боярских покоях Захарьин принимает Пересветова. В комнате затворены и заставлены оконца. Полутемно. Горят свечи в подсвечнике на стене.
Московский боярин явно занедужил. Беседует с Иваном, возлегая на широкой и высокой ложнице, с пуховиками.
У него болезненный, измождённый вид. Отёкшее лицо. Однако глаза живые и преисполненные интереса к собеседнику. Укрывается собольей шубой. Видно, что его знобит.
Пересветов располагается в кресле, напротив Михаила Юрьевича. Тот пытливо рассматривает своего гостя.

ПЕРЕСВЕТОВ: ... Воин русский неплох. Против татар вполне может и выстоять, и победить. (Лицо его принимает решительное выражение.)
Одним ударом с казанцами покончить надлежит. Улусы их выжечь, а рода – вырезать и пленить, чтоб угрозой Руси они никогда уже не были.
Торговый путь по Волге и те земли плодородные, подрайские, русскими сделать.

ЗАХАРЬИН (одобрительно): Неложно глаголишь, воинник. (Вопрошающе смотрит.) Да ведь трудно татарина воевать!?

ПЕРЕСВЕТОВ: Коль умны вы будете, и войско настоящее подготовите, а не толпу, то Русь и со всем миром воевать сможет, как султан османский воюет.

Захарьин кряхтит. Выползает из пуховиков и из под шубы. Тяжело садится на постели. Глядит требовательно за спину Ивану.

ЗАХАРЬИН (властно): Эй, кто там!

В дверях комнаты вырастает в поклоне фигура нарядно убранного дворового холопа (в дорогой узорчатой рубахе, шёлковых портах и кожаных сапожках)...

Захарьин и Пересветов в креслах за накрытым столом в той же комнате. На столе разные яства, приличествующие радушному боярскому приёму, в том числе тройка кувшинов. Перед каждым из собеседников по кубку. Оба они чуть хмельные.

ЗАХАРЬИН: Толковый ты человек, Пересветов. Я по глазам тебя угадал...
Да толковым мало быть для службы, расторопным мало быть, важно в суть проникать. Главное усматривать.
Вот скольких служилых людей я посылаю всяко к границам. И крепостцы посмотреть, и купчишками с товарами к татарам, и с посольством. Про всё расскажут, а главное упустят... (Переводит задумчиво-осоловелый взор свой куда-то вбок.)
Оно и впрямь: чужим-то очам дано увидеть то, к чему свои давно привыкли. (Покачивает головой. Взглядывает вновь ожившими глазами на Ивана.)

ЗАХАРЬИН: Так сказываешь: мощью неодолимой Русь располагать может?

ПЕРЕСВЕТОВ: Чую я, сила яростная переполняет людей русских. Эту силу и направить бы – куда надо! На дела великие. Дабы государство Русское в ряд с величайшими державами возвысилось. И силу громадную имело.

Захарьин смотрит на говорящего с нескрываемым одобрением. Согласно кивает. Иван вдохновляется собственной мыслью и реакцией боярина.

ПЕРЕСВЕТОВ (горячо): Московия, Михаил Юрьевич, могла бы Царством Царств стать, несокрушимым оплотом веры истинной!.. (Пересветов чуть понижает голос, тон коего делается сокровенным.) Все христиане православные на государя Московского уповают. И я чаю: покончит он с кабалой христиан неверными, защитит слабых от притеснений. Утверждать будет правду Божью на земле...

Мимика Захарьина выдаёт его полную солидарность с собеседником. На устах его одобрительная улыбка. Боярин вдруг приосанивается. Образ его являет некую значительность и важность.

ЗАХАРЬИН: При Иване III старец-игумен Филофей такие вот слова про Русь изрёк: «Царство Русское есмь Третий Рим, а четвёртому не быти!»...

Иван явно переживает прилив воодушевления от услышанного. Глядит одухотворёнными глазами. Уходит в собственные размышления.

ЗАХАРЬИН (горестно): Увы... Мало сейчас у нас душ с думами высокими, мало людей государственных.

ПЕРЕСВЕТОВ (задумчиво и не глядя на боярина): Войско тысяч в триста Русь запросто выставить сможет. И людей тех служилых в первый черёд бы искусству воинскому научить...

Боярин как-то по-серьёзному взглядывает на Ивана.

ЗАХАРЬИН (крякнув): А покаместь мы промеж себя больше дерёмся и друг друга пуще татар ненавидим. (Делает страдальческую гримасу.) А поди-ка, скажи про то открыто боярам нашим. Так они такому-то правдолюбцу голову-то и отвернут. Что ж, вымолвят, – мы меньше тебя о земле нашей радеем?

За окнами раздаётся задорный петушиный крик. Захарьин поднимается из-за стола. Пересветов следом за ним...
Оба стоят где-то перед дверным проёмом полутёмных боярских хором. Боярин обращается к готовому выйти Ивану.

ЗАХАРЬИН: Пока, Иван, мастерской занимайся. А там уж – буде видно...

Кадр затемняется.

56

Московский ремесленный двор. Начало октября. Ясный день.

Высокая деревянная ограда двора. За деревьями, с её внешней стороны, виднеется либо часовня, либо церквушка.
На фоне забора, стоя лицом к нему, кряжистый мужик сосредоточенно размешивает, специальной прямой палкой, некую вязкую жидкость, в большом чане, из которого идёт пар. Площадка двора ровная, хорошо утоптанная.
Мужик в мокрой от пота (на спине) рубахе, с завёрнутыми до локтей рукавами, подпоясанной поясом. Просматривается передник до колен. Узкий ремешок на голове удерживает длинные волосы, чтобы не застили.

К мужику подходит Иван Пересветов. Он в простом кафтане нараспашку и без шапки. Вид у него энергичный и оптимистичный. Бросает взгляд на содержимое чана. Хлопает поощрительно мужика по плечу. Поворачивается в другую сторону.

Кадр являет наружную стену обширного бревенчатого здания, а перед ним – часть широкой деревянной подставки.
Кто-то укладывает на неё, вероятно, готовый, пересветовский («гусарский») щит, видимый не полностью (лишь по его верхнюю половину). Он таких же размеров, что были изготовлены летом в крепости, но, в отличие от тех, кожаная обтяжка щита выкрашена в кумачовый цвет с чёрной окантовкой.
Иван глядит на новенький щит. Лицо довольное. Направляет взор к небесам. Глаза светятся радостным светом...

В кадре: меняющееся небо. Оно становится узнаваемо зимним. Сыплет снегом.

57

Поместье Пересветова. День. Зима.

Пересветов с холопами в своей новой избе. Она «белая», с невысоким потолком, низкой притолокой дверей и высоким порогом. В ней весьма просторная горница с тремя большими «красными» окнами (закрывающимися деревянными ставнями), а также с двумя волоковыми.
В «красном углу», с образами, стоит удобный дубовый стол без скатерти, а вдоль стен – лавки. Слева от двери находится массивная печь в изразцах. Подле неё ложница. Справа от двери, на скамеечке, деревянная лохань с водой и ковшом в ней. Там же на стене, развешанная на деревянные гвозди в оной, верхняя одежда и шапки Пересветова и его слуг. В том же помещении, на полу, размещается пара объёмистых сундуков. На одной из лавок поставец с незатейливой кухонной утварью.
Комната освещается тремя сальными свечами в деревянном подсвечнике на столе.
За столом Пересветов и Гусь за расставленными на доске шахматами. Партия ещё не начата.
Рядом на лавках Никита и Козьма. Тимофей лежит на одной из лавок лицом к шахматистам, руки за голову. Наблюдает за происходящим.
Иван смотрит на Гуся смеющимися глазами.

ПЕРЕСВЕТОВ (нарочито строго): Ну, так как, Гусь, я тебе монеты проигрывать буду, а ты мне что?

ГУСЬ (азартно): Коль я проиграю... (Оборачивается к Тимофею. Хитро подмигивает тому.) Бери кнут и лупи меня по спине. Тебе забава, а мне доход.

ПЕРЕСВЕТОВ (сардонически): Ох, и жаден ты. (Качает головой.)...

В кадре – скоротечная череда трёх игровых концовок.

Окончание первой партии. Гусь ставит мат. С нескрываемым торжеством глядит на соперника. Тот кладёт перед ним серебряную монету...
Очередной мат Ивану. Вновь монета от проигравшего.
... Концовка третьей партии матом Гусю.

ПЕРЕСВЕТОВ (весело): Козьма, неси-ка кнут, да не плётку, а кнут!

Проигравший оценивающе смотрит на победителя. Ёжится...
Иван умело складывает кнут перед лежащим на лавке, в светлой рубахе, Гусем. Ударяет. На том лопается рубаха в месте удара. Тотчас выступает кровь. Он дико вопит. Подпрыгивает на лавке. Бежит со всех ног вон из избы...
Тимофей резко поднимается в сидячее положение. Лицо его оторопело-озадаченное. С уважением смотрит на хозяина.
В горницу входит хмурый и злой Гусь.

ПЕРЕСВЕТОВ: Так что? Будем ещё на интерес играть?

ГУСЬ: Нет! Мне б вина чашу за муки такие. Спина вся ссадит.

ПЕРЕСВЕТОВ (с улыбкой и снисходительно): Ну да выпить вина – не велика вина.

Поворачивается к Никите, согласно кивая ему...

58

Усадьба Пересветова. Зима. День.

Погожий зимний день. Яркое солнце.
В горнице пересветовской избы Никита учит Козьму сабельному бою. Они фехтуют.
Козьма выказывает некоторый навык владения саблей.
За ними внимательно наблюдает Иван, сидя на лавке в красном углу. На столе возле него лежит нечто, похожее на закрытую тетрадь (переплетённые листы тогдашней бумаги) в кожаной коричневой обложке.
Пересветов мотает, неодобрительно, головой. Идёт к тренирующимся.
Берёт из рук Козьмы саблю. Оборачивается к Никите.
Козьма глядит на Ивана взором прилежнейшего ученика...

59

В кадре: начало весны – ледоход на реке, где на льдинах: кучи грязного снега, груды гнилых досок и разного мусора с жилых дворов...
Мартовская капель где-либо в Москве, весенние птицы на куполе одной из её церквей...

60

Москва. Хоромы Захарьина. Март. Хмурый день.

В боярской опочивальне Захарьин беседует с Пересветовым. Комната спальни освещается неярким светом через слюдяные окошки.
Боярин полусидит-полулежит на своей кровати, опершись на несколько подушек, сложенных в изголовье. Укрыт до груди одеялом. В светлой рубахе без ворота. Производит впечатление измученного болезнями человека. Говорит с напряжением. Дышит, в основном, ртом.
С этой же стороны комнаты, в противоположном от изголовья углу, теплится лампада под образами.
Иван сидит на табурете перед одром своего занедужившего собеседника. Он в расстёгнутом кафтане на меху. Само собой, без шапки.

ЗАХАРЬИН: ... Хоть Шуйские, хоть Бельские, а все одного – нажиться через власть возалкали. За то и грызут осатанело друг дружку, у трона государева.
А чей верх берёт, те сторонникам своим вотчины и поместья своевластно раздают, наместниками и волостителями их назначают.
Смута нынче на Руси, Иван... (Откидывается бессильно на гору подушек.)

ПЕРЕСВЕТОВ: Царство без грозы, что конь без узды, Михаил Юрьевич. Без грозной мудрости царской не удержаться государству Московскому. Сгубят его бояре лукавые.

Захарьин реагирует на эти слова ожившими глазами и вскинутой бровью.
Иван продолжает мысль, чуть наклонив вбок голову и отставив вперёд ногу.

ПЕРЕСВЕТОВ: Чай, теперь уж, уловляют государя происками и  коварством своим, распаляют сердце царское себе на пользу – дабы помыслы его верные пресечь, удачу отнять и мудрость царскую.

Михаил Юрьевич приподнимается, опершись на локоть.

ЗАХАРЬИН (с горькой усмешкой): Так уже, вон, князь Иван Шуйский над Советом боярским и над самим государем верховодить удумал, яко набольший вельможа.
А ближние и угодники его немилосердно грабят повсюду, где нажиточные места иль государственные должности получают.
Вон, во Пскове, они аки львы свирепствуют: вымогают безбожно, крестьян и посадских беззаконными налогами угнетают, преступления вымышляют, а доносителей лживых ободряют. Гнусным корыстолюбием себя запятнали!..

ПЕРЕСВЕТОВ (усмехаясь): Вельможи боярские не хотят по правде жить. Дьяволу угождают. Преступили заповеди святые, оставив путь Царствия Небесного! (Воодушевляется.)
А ведь – в каком государстве правда, там и Бог пребывает. И гнев Божий не воздвигнется на то царство.

Боярин напряжённо слушает, выдавая мимикой глубокое внутреннее переживание.

ПЕРЕСВЕТОВ (негромко, но с чувством и выражением): При ромейском царе Константине управляли всем вельможи его, греческие.
Крестное целование ни во что они не ставили. По дьяволову соблазну бесчестно богатели на крови и слезах рода христианского. А государевой власти над ними не было. И никто не видел справедливости от вельмож в царстве том. Во всём гневили они Бога. И догневили...
Предал их Господь в рабство иноплеменнику, турецкому царю-салтану Магомету.
Истребил он Царьград и царя Константина, а веру христианскую своей власти покорил. (Смотрит с видом высказавшего накипевшее в душе, человека.)

Боярин выслушивает Пересветова, солидарно кивая головой, с печальным выражением лица. В конце пересветовской мысли оно обретает величественность.

ЗАХАРЬИН (глухим голосом): Истинно, с познанием и властью множится и плата за грехи наши. Преступления верных наказуются вельми зело! Куда горше деяний грешников.

Обращает взор на образа в углу.

ЗАХАРЬИН (истово крестясь): Избави, Господи, Русь от участи Царьградской!..
Переводит одобряющий взор на Ивана. Дышит ртом.

ЗАХАРЬИН (тоскливо): Ты захаживай ко мне, Иван. Худо мне... (Вздыхает.)
Да как-нибудь сдюжу хворобу. А там мыслю съякшать тебя кой с кем... (Делает, не поднимая руки, слабый прощальный жест её кистью.)

Пересветов встаёт.

ЗАХАРЬИН: Погоди!..

Иван вопрошающе смотрит на боярина.

ЗАХАРЬИН (с оттенком некоей обречённости): Мало ли что, Ваня... (Красноречиво взглядывает на икону. Потом на гостя.) Сам-то поосторожней будь. Сторонись дрязг боярских. А коли нужно, и по течению плыви.

ПЕРЕСВЕТОВ (улыбаясь): Так по течению, Михаил Юрьевич, только дохлая рыба плывёт.

Захарьин озабоченно-сокрушённо качает головой.
Отечески-заботливо глядит на Ивана...

61

Москва. Речной берег. Апрель. Пасмурный день.

Пересветов и Плещеев на конях у берега какой-то реки. Тот покрыт негустыми зарослями. Иван удручён и мрачен. Плещеев заметно эмоционален.

ПЛЕЩЕЕВ (с увещевательным напором): Подумай, Иван Семёнович, крепко подумай!
Ты ж теперь покровителя лишился. То ведь Захарьин тебя покрывал – хотя б  с мастерской той. Словно за стеной каменной при нём ты был – ни Шуйские, ни Бельские с ним ссоры искать бы не стали, потому как человек он великого ума, а в первые никогда не лез, всё о государстве нашем радел. Такие-то нужны.

Пересветов хмуро посматривает на молодого боярина. Звучит церковный благовест – где-то неподалёку и дальше...

ПЛЕЩЕЕВ (проникновенно): Да только нет теперь Михаила Юрьевича. Сиротой ты остался, Пересветов. К кому-то тебе прибиваться надо. (Вытирает лоб. Смотрит с ожиданием. Улыбается.)

ПЕРЕСВЕТОВ (твёрдо): Нет, Митя. Что Шуйские, что Бельские, мне всё едино. Я им не присягал. Служу я государю малолетнему, Ивану Васильевичу.

ПЛЕЩЕЕВ (с нескрываемой досадой): Ну, воля твоя...

Боярин трогает коня, направляя его от берега.

В кадре – выразительный взгляд на лице Ивана, глядящего на течение речной воды...

Кадр затемняется.

62

Судебный двор. Май. Утро.

В кадре – стена большого каменного дома, высокий деревянный забор. На земле между домом и забором стоит огромная бочка, наполненная водой. Около неё дьяк, УЛЫБИЩЕВ КАЛИСТРАТ.
Это небольшого роста, полноватый человек в возрасте от 35-ти до 40-ка лет. Он с опухшим, похоже, от долгих возлияний, лицом, и острым взглядом, кажущихся умными, глаз. На нём лазоревый длиннополый кафтан, штаны, а также сапоги на высоких каблуках. Калистрат черпает из бочки деревянным ковшом. Отхлёбывает из него. Страдальчески морщится.
Подле Калистрата находится Фрол Осокин. Нарядно одет: алый кафтан, шитая золотом белая рубаха под ним, на голове боярская шапочка с золотым шитьём, на ногах расшитые жемчугом сапоги. При сабле на поясе. Участливо наблюдает за дьяком.
Где-то на дальнем плане вынаряженные осокинские холопы – частью на конях, частью спешенные, возле коней же.

Слышен звук отворяемых дубовых ворот во двор. В ворота вделана калитка в рост среднерослого человека.
В них въезжает Иван Пересветов с четырьмя своими людьми. Все в кафтанах, шапках и с саблями на боку. Неторопливо движутся в сторону Улыбищева с Осокиным. Иван впереди.

Дьяк бросает на него оценивающий взгляд. Нагнувшись, выливает себе на голову воду из ковша. Кивает головой Осокину.

ДЬЯК: Этот и есть Ивашка Пересветов?

Фрол Осокин выгинается дугой в нарочито шутовском поклоне.

ОСОКИН (насмешливо): Приехал, рассукин сын! Говорил же тебе, та моя земля!

Подъехавший к Калистрату и Фролу Иван, спрыгивает с коня. Идёт к ним. Его слуги останавливаются в стороне. Остаются в сёдлах.

ПЕРЕСВЕТОВ (на ходу): Чего ж ты в суде меня лаешь? Али и суда самого не боишься?

ДЬЯК (строго): Примолкни, Фрол. (Обращается взором на Пересветова. Делает важное лицо.) Я есть дьяк, Улыбищев Калистрат. Буду дело ваше разбирать, мне наместником доверенное.

ПЕРЕСВЕТОВ (хмуро): Да, дела... Только что тут разбирать? Вот грамота у меня на владение поместьем. (Достаёт из кафтана свёрнутую в трубочку грамоту в чехле.)

Калистрат с очередным ковшом воды в руке. Отпивает из него.

ДЬЯК: Покажи грамоту.

...Калистрат окидывает формальным взглядом расправленный пергамент.

ДЬЯК: Смотри, Пересветов! Се твоя грамота с печатью государевой. А вот... (Машет призывно рукой Фролу.)

Осокин мгновенно вырастает рядом с Калистратом. Протягивает ему аналогичный документ (в разглаженном виде).
Тот небрежно берёт его.

ДЬЯК (продолжая): ... Вот грамота иная с  той же печатью.
В твоей грамоте писано, что ты владелец поместья, а по грамоте Осокина земля в том поместье к его вотчине относится.

Пересветов стоит с заложенными за спину руками. Опускает голову вниз.

ДЬЯК: Видишь, служилый человек, каково судье-то приходится? Тут ежли не пить, одним днём здоровья лишишься.
Поднимает голову вверх. Что-то шепчет. Поворачивает её к Ивану.

ДЬЯК: Судить-то по справедливости надо?

ПЕРЕСВЕТОВ (хмуро глядя на Калистрата): По справедливости.

ДЬЯК: Так ежели по справедливости...

В кадре: испуганно глядящий на дьяка Фрол. По его лицу пробегает судорога.

ДЬЯК: Чья грамота свежее, тот и прав. А свежее... (Подносит обе грамоты близко к глазам. Поочерёдно нюхает их.)... А свежее грамота Фрола Осокина.

ПЕРЕСВЕТОВ (с усмешкой): Дозволь, судья, с тобой не согласиться.

ДЬЯК: Валяй. На то и суд. Потому и пью настойку, на полыни настоенную, что здесь кажный второй со мною почему-то не согласный.

Осокин злорадно смеётся. Чуть дальше раздаётся холуйский смех его холопов.

ПЕРЕСВЕТОВ: Вопрос к тебе, дьяк. Сам ли я себе поместье давал?

Калистрат гладит себя по животу. Кивает, подбадривающе, головой.

ПЕРЕСВЕТОВ: Значит, должна быть грамота, по которой земля у меня отбирается, передаётся Осокину...

ДЬЯК (утешительным тоном): Бумагу такую я тебе напишу.

ПЕРЕСВЕТОВ (недовольно): Бумагу ж не ты должен писать, а государевы люди, что в Кремле сидят и делами поместными ведают.
Вот тогда ты прав, земля не моя, а Фрола Осокина.

Улыбищев снисходительно улыбается. Быстро смотрит на лыбящегося Осокина. Потом на Ивана.

ДЬЯК (грубо): Да ты из приезжих, что ли?

ПЕРЕСВЕТОВ: Русский я, дворянин, но служил в Польше...

ДЬЯК: Заметно то... Если кремлёвские дьяки начнут писать грамоты, про кои ты толкуешь, казны на пергамент не хватит. Тут хошь две грамоты и решить всё просто, а бывает, грамоты три али четыре приволокут... Вот и пью горькую, на полыни настоенную.

ПЕРЕСВЕТОВ: Так это ж не суд. Это разбой!

ДЬЯК (наигранно нежно): А ты какого суда ждал?

ПЕРЕСВЕТОВ: Давай, дьяк... вот что... мы суд Божеский устроим. На саблях с Осокиным биться станем. Кому Бог победу пошлёт, того и поместье.

ДЬЯК (согласно кивая): В прежнюю пору этак бывало...
(Принимает строгий вид.) А ныне тут тебе – в моём лице суд Божий!

ПЕРЕСВЕТОВ: Хочешь, дьяк, ещё честней. Разденемся мы с Осокиным донага...

Фрол Осокин оторопело таращится на Ивана.

ОСОКИН (взвизгивая): Что ты брешешь? Дьяк! Ты решил дело, иль не решил?

ДЬЯК (веско): Энтот человек интересный. Его слухать интересно. Говори.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ты, дьяк, спрячешь в сарае тёмном бритву острую, мы туда войдём... Кто бритву найдёт, того и правда. На того – Бог указал, а проигравшему горло победитель перережет.

ДЬЯК: Эх!.. ( Подрывается к бочке. Отхлёбывает из ковша.) Больно заманчиво то, чего ты предлагаешь, прямо-таки греческий театр, али римский колизей. Только... ( Остро взглядывает на Ивана.) Тебя как по батюшке?

ПЕРЕСВЕТОВ: Семёнов сын.

ДЬЯК: Только у нас на Руси всё проще. Без колизеев. Кого надо, повесят, а кого – наградят...
Фролу Осокину принадлежит земля. Дворовое ж место за тобой остаётся. Весь сказ.

ПЕРЕСВЕТОВ: А где сам наместник?

ДЬЯК (с удовольствием): На соколиной ловитве. (Делает участливую мину.) Только мой тебе совет, служилый человек: коль к нему сунешься, не токмо без поместья останешься, но и без главы. Дю-юже не любит он сих дел судебных! Мне их доверяет. (Тускнеет.) Оттого и пью я горькую, на полыни настоенную...
Езжай, голубок, с Богом. Придёт твой час, враз тебе землю вернут, не то новым поместьем пожалуют, поелику человек ты умный и, видно, храбрый. Вот весь тебе и суд! Аминь!

В кадре: Иван вскакивает на своего коня. Взнимает его на дыбы. Рысью скачет со двора в раскрытые дворовые ворота. За ним трогаются его люди...

63

Поместная деревня. «Белая» изба. Май. Ближе к вечеру.

Чистая горница «белой» крестьянской избы.

В кадре: за чистым дубовым столом (без скатерти), под иконами в красном углу, сидят на лавках, напротив друг друга, Пересветов и Степан – уважаемый крестьянин поместной деревеньки Ивана.
Гость крестьянина одет также, как на «суде» у  наместника.
В горнице не очень светло. «Красное» окно (с внешней рамой), затянутое бычьим, либо рыбьим пузырём, светится тусклым пятном.
Кроме того, горит длинная тонкая лучина, воткнутая в поставец. Она потрескивает и дымит. Под ней расположена глиняная миска с водой, куда отваливаются угольки с лучины.

Степан скорбно качает головой, глядя на Пересветова.

СТЕПАН: Выходит, нам под Осокиным таперя спины гнуть...
Ты вот что, болярин, храни тебя Христос, мы за год из нужды выбираться стали... (На миг задумывается. Взор его оживляется.)
А обожди... Я с мужиками совет подержу. (Поднимается с лавки из-за стола.)...

... Иван раздумчиво глядит на какого-то жучка, бегущего по пузырю окошка. Неожиданно улыбается.

В сенях слышится шум открываемой двери. Шаги.
Степан стоит подле стола с чем-то, завёрнутым в цветастую ткань, в руках. Смотрит с уважительной теплотой на Пересветова.

СТЕПАН: Мы тебе, Иван Семёнович, скотину к осени пригоним. (Мнётся.) Да ещё вот... (Осторожно высыпает из ткани на стол горку монет, в основном – серебряных копеек.)
Ты с нами по чести, и мы с тобой...
А под Осокиным не останемся. Всем миром уйдём, в Юрьев день, от живоглота этова. Пожилое сполна заплатим, и уйдём. (Кивает, для вескости, головой)...

64

Край леса. Вечер того же дня.

Пересветов едет с четырьмя слугами по дорожке вдоль леса.
Темнеет. Подъезжает к ведущему в него повороту, недалеко от места первой встречи с боярином Осокиным. Впереди то самое дерево, на котором тот грозился «оказать честь» Ивану.
Иван движется первым. Чуть дальше Козьма с Никитой и Гусь с Тимофеем. Все выглядят, как и утром «на суде». Пересветов полуоборачивается к Козьме. Кажется, что-то хочет сказать ему...

ГОЛОС НИКИТЫ: А ить на этом-то суку тебя Осокин грозил повесить, боярин.

Пересветов поворачивается на дерево, некогда «облюбованное» Осокиным.

Из-за поворота выскакивает конная ватага вооружённых (саблями, кистенями, топорами) осокинских холопов, человек в десять-двенадцать. Задерживают на миг коней, как бы нацеливаясь. С гиканьем, разудалым свистом и ором, бросаются на Пересветова со товарищи.
За ними следом выезжает Фрол Осокин. Предусмотрительно останавливается за их спинами. Наблюдает за происходящим.
В то же самое время Иван выхватывает саблю и быстро оглядывается на Козьму. У того на лице смятенье.

ПЕРЕСВЕТОВ (назад Козьме, срывая коня навстречу атакующим): Не робей, Козьма! Побежишь от волка, нападёшь на медведя!

В кадре: Иван и Никита поочерёдно срубают саблями первых же к ним противников. Тимофей мечет топорик, попадая в корпус третьего неприятеля. У того брызжет кровь. Он с рёвом валится с лошади.
Остальные «осокинцы» заметно тушуются. Откатываются назад, сбиваясь в кучу.
У Ивана весьма яростный вид. Обращается к своим.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ребята, бери их в сабли!

Все вместе устремляются на напавших.
У кого-то из них Иван выбивает саблю. Обезоруженный замирает со смертным ужасом в глазах. Пересветов не глядя на него, летит в направлении Осокина.
Видно, как Гусь валит с коня ещё кого-то, рубя наотмашь. Кого-то достаёт саблей Козьма. Раненый им улепётывает, что есть мочи. Все осокинские холопы в панике несутся прочь...

Где-то рядом с лесом, в стороне от места событий, Пересветов останавливает коня. Провожает взглядом безоглядно уносящегося Фрола Осокина, припавшего к шее своей лошади.
Лицо Ивана выдаёт усмешку...

65

Перелесок. Сумерки.

На ясном небе – луна и звёзды.
Конные Иван и слуги его подле каких-то дерев.

В кадре: Пересветов и чуть за ним Никита перед стоящими рядком: Козьмой, Гусем и Тимофеем. Иван обращается к ним, глядя на двух последних.

ПЕРЕСВЕТОВ: Вот что, братцы. Видно, дела весёлые начинаются. Пришли служить вы к сильному служилому человеку, а как теперь сложится – один Господь знает. Я вас не держу. За службу спасибо.

Гусь и Тимофей молча переглядываются.

ГУСЬ: Мы, боярин, не прочь бы обратно, на хлебы вольные. На юг уйдём. У нас там и дружки водились. Привольной жизнью заживём...

ТИМОФЕЙ (неуверенно и, скорее, «из приличия»): А то бы и с нами, Иван Семёнович...

Пересветов недвусмысленно улыбается.
Гусь и Тимофей обмениваются взглядами. Разворачивают коней. Отъезжают...

КОЗЬМА (сиротливо-просяще): Иван Семёнович, а я-то куда без вас?

Пересветов успокаивающе хлопает Козьму по плечу.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ладно-ладно. Оставайся, коль желаешь. (Смотрит на Никиту.) Со мной, может, сыты не будете, но и от голода помереть не дам.

Медленно едут.

НИКИТА: Дальше-то что, боярин? Мастерскую прикрыли твою бояре, землицу оттягали, а и без определения сам-то...

ПЕРЕСВЕТОВ: Ничего, Никитушка. Бог отымет, Бог и подаст. В Кремль пойду. Буду службу просить.

НИКИТА (встряхнувшись): Ну да не пропадём! (Смотрит ободряюще на Козьму.)
На Бога положимся – не обложимся...
Лицо его заметно веселеет.

Кадр размывается.

66

Через пять лет.

Степь. Сухой водораздел какой-то реки. Лето. День.

Большое одинокое степное дерево. На самой его высоте располагается Козьма. Он заметно возмужавший и окрепший. На вид ему лет 25-ть. В его образе присутствует некая заматерелость. Одет в стёганную защитную одежду и без шапки. На поясе сумка и берендейка (с зарядами для пищали). Он напряжённо всматривается в степь.
Под деревом стоит осёдланный конь (черкасской породы). Седло высокое, с двумя подпругами и короткими стременами. К седлу приторочены: сабля в ножнах, сума, баклага и пищаль в специальном чехле. На самом седле «бумажная шапка».
Там же и Пересветов. Стоит, опершись на ствол. Глядит куда-то за горизонт. Видно, что годы «берут своё». Короткая борода его «посеребрена» сединой. Добавилось морщин на лице. Вместе с тем облик этого человека со всей очевидностью выдаёт в нём физическую крепость и неукротимость духа. Облачён в тегеляй (гораздо лучшего качества, нежели на Козьме).
При сабле в ножнах. Голова обнажена. Держит в руке шишак, либо шапку-мисюрку.
Неподалёку три осёдланных коня (лошади) – черкасской и ногайской породы, занятых поеданием травы. Они с воинской амуницией на сёдлах (сумы, саадаки, пищали и т.п.). Около них два воина на траве. Отдыхают. Одеты аналогично Козьме. Их «железные шапки» возле них.

В кадре – пространство степи по направлению взгляда Козьмы. Где-то далеко проявляется облако пыли, клубящейся от движения большой группы всадников.

ГОЛОС КОЗЬМЫ: Татарва! Халаньской сакмой пошла.

ПЕРЕСВЕТОВ (вскидывая на него голову): Живей к воеводе, Козьма! (Переводит взор на отдыхающих воинов.) А мы их число сметим...

Козьма прыгает на коня. Срывает его с места в карьер (успев надеть «шапку» и т.п.).

На дальнем плане: два других воина вскакивают на ноги. Устремляются к кормящимся лошадям.

67

Лесостепная зона. Подле реки. День.

Рядом с небольшой рекой трое всадников. Это Пересветов с двумя теми же воинами своей сторожи. Осматривают многочисленные конские следы по протоптанному участку, сразу от речного берега. В этом месте какие-то деревья, негустой кустарник. Пересветов к нему ближе, чем остальные.
Резко оборачивается, одновременно смещаясь в сторону, вместе с конём. Мимо него летит три татарских стрелы. Слышится вскрик одного из воинов...
Тут же трое русских сшибаются с наскочившими на них четырьмя татарами.
В кружеве боя виден Пересветов, отбивающий вражеский удар. Наносит ответный. Ордынец заваливается назад. Другой выныривает из под бока Ивана. Достаёт его концом сабли по плечу. Та неглубоко прорубает Иванов тегеляй...
У кого-то из наших торчит стрела в тегеле, справа. У другого течёт кровь от скользящей раны на лице. Каждый из них занят своим противником...

В кадре: трое русских воинов скачут по степному участку. Пересветов последним. С ними две осёдланные татарские лошади. Оба воина ранены. Один еле держится, припав к лошадиной шее. Через седло Пересветова перекинуто тело пленённого ордынца. Иван оглядывается назад. Смотрит с прищуром. Образ его выказывает удовлетворение исходом дела...

68

Поместный двор Пересветова. Осень. Вечер.

В кадре: темнеющее небо над осенним лесом. Высокий забор и створчатые ворота, с калиткою в них. Сами створки выбиты и валяются на земле.
Перед ними, с внутренней стороны двора, конный Иван Пересветов. У него уставший вид. Чуть наклонив голову, смотрит на свою избу. Он в походном кафтане, шапке, и с саблей на поясе. К седлу приторочена пара седельных сум.

Крупный план: окна избы зияют чёрными впадинами. Они со сбитыми наземь ставнями. Подле них валяются ухват, битые горшки и черепки (керамической посуды).
На лице Пересветова горькая усмешка...

69

Берег реки. Октябрь. День.

Пересветов и Плещеев стоят на берегу реки, возле которой они говорили когда-то, по смерти Захарьина. Примерно, в том же месте, что и тогда.
Боярин несколько погрузневший. Выглядит ухоженным, сытым и довольным жизнью человеком.
Одет по-боярски добротно и дорого.
Вид Пересветова отнюдь не выражает душевно-физического довольства. Но в нём чётко присутствует однажды обретённая решимость к чему-то. Дворянский кафтан его и шапка изрядно поношены.
За ними их лошади. Дмитрий Плещеев возводит глаза к небу. Как будто что-то взвешивает. Раздумчиво морщит лоб. Иван Семёнович созерцает реку. Боярин оценивающе взглядывает на него. Тот всё так же смотрит на воду.

ПЛЕЩЕЕВ (с какой-то пресыщенностью): А чего ж ты хотел, Иван?
Чтоб спустили тебе вельможи указки твои, как им жить на Руси должно?! Ужель ждал, что бояре дозволят во мздоимстве и самоуправстве их уличать? (Поводит плечами, расправляя их. Глядит вниз. Потом на Ивана.)
Не ты ль во дворцовых службах наместников скверноприбытчиками прозвал?! Обличал лиходеями, мол, кормятся с доходов неправо и безмерно... (Наклоняется и что-то поднимает у себя под ногами, например, небольшой камень. Бросает с силой в реку.)
За то и сживают тя со свету бояре!.. Вот те и тяжбы земельные... С дворового места сгоняют, да судебными волокитами изводят...

Иван Семёнович недвусмысленно усмехается.

ПЕРЕСВЕТОВ (повысив голос): Суды!.. Суды-то прямые, да судьи кривые.

ПЛЕЩЕЕВ (с неким вызовом): А хошь бы и так! Сила солому ломит! Ты, вон, «лживил» решенье судебное, оспаривал, а старосту и мужей судных, «лутчих», на рассмотре том, небось, подкупили. Вот и подложный список судный за подлинный выдали.
 
ПЕРЕСВЕТОВ (саркастично): То бишь, по совести всё, Митя.

ПЛЕЩЕЕВ (резко): Да ты не совести! Ведомо мне, как истцы и ответчики крест неправедно целуют, по принужденью вельможному...

ПЕРЕСВЕТОВ (перебивая): В великий грех людей вводят!.. (Принимает величавую позу. Эмоционален и непреклонен.)
Коли правды Христовой в Московии не будет, то и всего не будет! (Говорит далее отчётливо и веско.)
Не я первый о том говорю, князь. Суд на Руси праведным должен быть.
Вон, у Магмет-салтана судьи, как у нас нынче, невинных осуждали. Так повелел Магмет-салтан за то с них живых кожу сдирать, да пояснил – кто из судей новой кожей обрастёт, тот, стало быть, невиновен.
И даже самых лучших судей за вину их не миловали. Казнили по заслугам дел их! А при сём молвили: «Писано от Бога: каждому по делам его»...

Дмитрий Плещеев коротко и неестественно откашливается. Шумно и многозначительно вздыхает. Отводит взор от Пересветова.

ПЛЕЩЕЕВ (с плохо скрываемой досадой): Не послушал меня, Иван Семёнович! Прибейся тогда ты со мной к Бельским, ныне определение бы достойное имел, и службу почётную. А теперь и помочь тебе чем – не знаю...

Пересветов устало кивает головой. Взор его направлен на речную воду.

В кадре: какая-то дохлая рыбёшка у самой поверхности воды, движимая водным потоком...

70

Москва. Декабрь. День.

Где-то на московской улице. Пересветов идёт вдоль высокого забора. На нём поношенный зимний кафтан синего цвета, зимняя шапка и сапоги. На поясе сабля в ножнах. Лицо отражает занятость собственными мыслями. Смотрит перед собой.
Встречный скрип снега под чьей-то размеренной и тяжёлой поступью. Иван устремляет взор вперёд.

Крупный план: Никита останавливается перед Иваном Семёновичем. На нём медвежья шуба нараспашку, под ней бархатный кафтан, перепоясанный красным кушаком и круглая меховая шапка на голове. Смотрится состоятельным и сытым московитом.

НИКИТА (радостно): Здравствуй, Иван Семёнович!

ПЕРЕСВЕТОВ (улыбаясь): Ну, здравствуй, Никитушка! (Делает ироничное лицо.) Чай, уж пристроился к купечеству московскому?

НИКИТА (как бы не замечая иронии собеседника): Да дела нехудо идут, слава Богу. (Тут же смахивает левой рукой шапку в ладонь. Правой быстро крестится, глядя куда-то вверх.)
Они, купцы-то московские, хоть и чванливы, да к тестю я нашёл подход. (Довольно улыбается.)
Ремеслу кузнечному не зряж-таки обучался... Лавку открыл. Пошла торговля. Клинки добрые выходят, раскупают товар. Людей-то служилых в Москве завсегда хватало... (Вдруг будто вспоминает о чём-то. Глядит озабоченно на Пересветова.)
Ну а ты чего ж в гости не зайдёшь, боярин?

ПЕРЕСВЕТОВ (усмехаясь): Да больно гордый ты, как бы не прогнал.

НИКИТА (наклоняясь к уху Пересветова): Иван Семёнович, сколь был я тебе холопом верным, столь и останусь.

ПЕРЕСВЕТОВ (хлопая того по плечу): Ну-ну. Зайду, Никита, Бог даст...

Идёт вперёд.

Никита смотрит вслед с растерянным выражением лица.

71

Москва. Дом Татьяны. День.

Пересветов в сенях Татьяниной избы. Из-за двери, перед входом в горницу, звучит голос вдовы, обращённый к кому-то. Иван Семёнович задерживается...

ГОЛОС ТАТЬЯНЫ: ... Так что женщина я добрая, вдова честная. Будешь, Марья, по дому мне помогать.
Там, глядишь, и какогондь мужичонку тебе сыщем. Ты хоть и круглой сиротой осталась, да девка-то пригожая...

В кадре: в горнице Татьяна и выросшая дочь Друга Сполоха Марья. Стелют нарядную скатерть на широкий стол, в красном углу. Набрасывают её на стол с двух сторон, держа каждая за свой край. Расправляют...

Татьяне на вид лет 27-28. За минувшие годы она заметно пополнела и, так сказать, обабилась.
Марья – девушка лет 16-ти. Невысокая, пропорционально сложенная, сформировавшаяся телесно.
Без каких-либо физических изъянов. Лицо очень миловидно и примечательно именно славянской своей красотой. На ней простенький сарафан. Густые длинные волосы заплетены в косу. Смотрит чистым взором больших и красивых глаз.

ТАТЬЯНА (продолжая): А постояльцу моему, смотри, на глаза лишний раз не лезь. Человек он учёный, делами важными занимается...

Открывается скрипучая дверь в горницу. Входит Иван Пересветов, одетый так же, как и при встрече с Никитой. Тут же убирает с головы шапку. Несколько растерянно взирает на Марью.

ТАТЬЯНА: Вот, Иван Семёнович, сироту приютила... (Глядит на девушку.)

Марья опускает голову...

72

Москва. Изба Татьяны. Ночь.

Шум зимнего ветра за окнами дома.
За столом в горнице располагается Иван Пересветов. Что-то пишет гусиным пером на листах пергамента (возможно, в своеобразной тетради). Макает перо в медную чернильницу, рядом с деревянным подсвечникам и двумя зажжёнными в нём сальными свечами. На миг задумавшись, делает очередную запись.
Отпахивается тяжёлая ткань, прикрывающая вход в соседнюю комнату. В горницу осторожно проходит Татьяна в ночной рубахе до пят. Останавливается на середине комнаты. Глядит на пишущего.
Тот задерживает перо в руке. Поворачивает голову на уровне плеча.

ПЕРЕСВЕТОВ: Не спится тебе, Татьяна? (Поворачивается обратно к столу.)

ТАТЬЯНА (с нескрываемой тоской): Да вышел сон весь...
Сам видишь, Иван Семёнович, как мужа схоронила второго, уж боле года одна...

ПЕРЕСВЕТОВ (спокойно): Что тут поделаешь? Знать, планида твоя такая.

ТАТЬЯНА: А ты-то всё без продыху – то служишь, то, вон, пишешь, ночи напролёт. Чай, и жениться не думаешь?

ПЕРЕСВЕТОВ (не отводя взгляда от листа): Не теперь семьёй мне обзаводиться, Татьяна. Всему своё время придёт... (Принимается писать далее.)

На лице вдовы гримаса неудовольствия.
Направляется к себе...

73

Москва. Татьянин двор. Январь. Раннее утро.

Откуда-то доносится церковный благовест к литургии. Иван Пересветов со двора подходит по скрипучему снегу к воротам с калиткою в них. Он в зимнем кафтане и шапке.
С улицы отчётливо слышен звук проезжающего мимо дома конного возка (санной упряжи), а также чьи-то торопливые шаги, приближающиеся ко двору. Упряжка останавливается. Слышится сильный, уверенный мужской голос. Хрипло обличает кого-то.

МУЖСКОЙ ГОЛОС: Да ты, Татьяна, никак, к навьим чарам оборотилась? С Меланьей-ворожихой спуталась. Э-эх, баба!.. Окстись!.. Оставила Вышнего помощь, на ворожбу уповая?!
По колдунам и гадалкам пошла, в чары уверовав. Тако с чародеями бесам и угождаешь!..

Быстро открывается калитка ворот. Во двор проскакивает Татьяна. Она в шубе и тёплом пуховом платке на голове. Торопливо и молча минует Ивана, пряча лицо.

ГОЛОС С УЛИЦЫ: Н-но!..

Сани движутся дальше.
Пересветов взглядывает вослед хозяйке дома.
Переступает через калитку за ворота, на улицу...

74

Москва. Улица. Январь. День.

Московская улица, закрытая глухим забором.
Пересветов стоит возле стенки деревянного балагана, напротив прислонённых к ней огромных мороженых рыб (осетров, белуг и т.п.). Смотрит на них, явно задумавшись о чём-то своём.
Ощущается людское движение в обе стороны. Слышится звук полозьев по мостовой (сделанной из брёвен, положенных вплотную поперёк улицы), неразборчивый гомон уличной толпы.
Можно разобрать совсем рядом мужской голос, рассказывающий кому-то...

МУЖСКОЙ ГОЛОС: А домоправитель, по приказу пресветлости княжеской, отсыпал надысь Касьяну Фомичу запасцу от квасорассоленных плодов, да млека постоялого добавил, сиречь сметаны и масла, из семян конопляных изготовленного, для лампады...

Иван Семенович смещается в сторону. Оказывается у открытого торгового ларька с рукавицами и шапками. Взгляд его падает на прилавок, где разложены всякие рукавицы.
Поднимает голову и глядит в небо, на зимнее солнце. Где-то неподалёку раздаётся старческий надтреснутый голос, вдохновенно вещающий каким-то бабкам.

СТАРЧЕСКИЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Люди сведущие бают: у моря Студёного неугасимый огнь чистилища пылает. Живут в краю том люди чудесные, шерстью звериной покрыты, с главами собачьими и ликом на груди...

СТАРУШЕЧИЙ ГОЛОС (причитая): Батюшки-светы!..

Лицо Пересветова веселеет. Он беззлобно усмехается.

СТАРЧЕСКИЙ ГОЛОС (продолжая): ... У них руки длинны, а сами безноги. А опричь рыбы человекообразные обитают. Одначе немы оные...

БАБЬИ СОЧУВСТВЕННЫЕ ВОЗГЛАСЫ: Ой! Несчастных ведут!..

Голос рассказчика резко обрывается.

В кадре: бредущие на фоне уличного забора  колодники. Их пять или шесть. Они в деревянных колодках и железных кандалах, связанные друг с другом цепями. Одеты в отрепье (рваных зипунах и плохоньких куцых шубейках, а также в изношенных, порванных портах и непонятной обуви на ногах). Кто-то из них без шапок, со спутавшимися, нечесаными волосами и бородой. Шапки других же старые и замусоленные.
Осужденных сопровождают два конных воина с короткими копьями в руках. Смотрят по сторонам колючими глазами.
Среди колодников чётко угадываются Гусь и Тимофей.
Тимофей бредёт покорно, опустив глаза вниз. Образ же Гуся свидетельствует о несмирившейся со своей участью душе его.
С вызовом поглядывает куда-то.
Пересветова они не видят. Иван Семёнович, вскинув бровь, провожает колодников выразительным взглядом...

75

Москва. День.

Кадр являет круглую маковку небольшой церкви, с золочёным крестом.
Подле этого храма, у оградки, стоит священник в традиционном облачении русского иерея (той поры). На груди его внушительный наперсный крест. На голове шапочка.
На плечи накинута шубейка (возможно, и полушубок, либо кафтан, подбитый мехом). Это ОТЕЦ ЕРМОЛАЙ. На вид ему лет 45-ть. У него мягкие и приятные черты лица. Но чувствуется твёрдая воля и энергия, исходящие от него.
Возле священника, с одной стороны, две какие-то БАБЫ в платках и шубах, а с другой – ДВА МУЖИКА, в тулупах и шапках. Всем им от 30-ти до 40-ка лет.

Пересветов медленно шагает вдоль оградки, глядя на эту группу людей.

Бабы обращаются к священнику.

ГОЛОС ОДНОЙ ИЗ БАБ: Не хлебом живы, отец Ермолай, – молитвою!

Священник согласно кивает им в ответ.
Переводит строгий взгляд на мужиков.

ОТЕЦ ЕРМОЛАЙ: А по-иному не умирить исконной буйности нашей, не одолеть хотенья многомятежного. (Благожелательно и тепло оглядывает всех четверых.) Сие – одна вера христианская наша и удерживает.

Священник, похоже, чувствует на себе взгляд Ивана. Коротко смотрит на него умным и проницательным взором. Обращает его вновь на своих прихожан.
Один из мужиков наклоняется для благословения, сложив, соответственно, ладони перед собой. За ним следом – другой.
Отец Ермолай поднимает руку, дабы благословить...

76

Москва. Дом Татьяны. Февраль. Вечер.

В горнице за столом сидящий за бумагами Пересветов. Он на табурете, лицом к окну.
На нём рубаха, штаны и сапоги. Привычно пишет. Стол освещает всё тот же двусвечный подсвечник.
У входа в комнату Марья складывает керамическую и деревянную посуду (миски и чашки) в поставец (своеобразные открытые полки, установленные на лавке), рядом с пустой кадушкой для питьевой воды. Там же, на длинных деревянных гвоздях, торчащих из стены, развешены шубы, платки и валенки. Девушке светит односвечный подсвечник с толстой свечой в нём.
В сенях распахивается дверь со двора. Кто-то гремит коромыслом о деревянные вёдра. Отворяет скрипучую дверь в горницу.
Входит Татьяна с ведром воды. Она в заячьей шубейке и наброшенном на голову цветастом зимнем платке. Ставит ведёрко перед Марьей. Оглядывает присутствующих. Платок сползает ей на плечи, открывая распущенные назад волосы.
Марья с готовностью и молча берёт ведро. Иван продолжает писать.
Татьяна выходит в сени. Прикрывает двумя руками дверь за собой. Откидывается на неё спиной. Её лицо выказывает удовлетворение. Облегчённо выдыхает.

ТАТЬЯНА (успокоено сама себе): Отвела Меланья нечистого...

В комнате Марья переливает воду из ведра в кадушку. Поглядывает на сидящего к ней спиной Ивана Семёновича.
Тот бросает писать. Оборачивается к девушке. Глядят друг на друга. Она – несколько застенчиво. Он – с покровительственной теплотой и ласковостью во взоре. Явно собирается что-то сказать...
Кто-то входит в сени со двора. Шумно топает там ногами, обивая снег. Открывается дверь в комнату.
На лице Ивана Семёновича изображается некое изумление.

ГОЛОС ПЛЕЩЕЕВА: Мир дому сему!

Пересветов встаёт с табурета навстречу гостю.
Плещеев богато одет. Он в зимнем боярском кафтане и зимних сапожках. В левой руке держит снятую с головы шапку. На мизинце правой руки болтается плётка. Как всегда, весьма ухожен. Выглядит надменным и важным.

ПЛЕЩЕЕВ: Здоров, Иван Семёнович!

ПЕРЕСВЕТОВ (улыбаясь): Здравствуй, Митя.

Они дружески обнимаются...

Пересветов, лицом к окну, складывает на угол стола свои бумаги, ставя туда же и чернильницу.
Дмитрий Плещеев в этот момент кидает на лавку свою шапку. Распахивает кафтан, но не снимает его.
Пристально смотрит прямо в лицо стоящей у поставца Марьи, растерянно мнущей зимний платок в руках. Она смущённо отводит взор в сторону. Набрасывает платок на голову, кутая лицо, хватает шубку с гвоздя. Стремительно выскакивает с ней в сени.
Иван Семёнович резко поворачивается назад. Боярин невозмутимо и весело смотрит на него.

ПЛЕЩЕЕВ: Экие хоромы у тебя, Иван Семёныч, да, гляжу, и слуг не осталось. (Улыбается.) Видать, охоту к ним напрочь отбил давешний холоп твой? Не нашли, чай?

Иван Семёнович качает отрицательно головой.

ПЕРЕСВЕТОВ (незлобливо): Да... Шишей Тришка оказался. Проглядел я... (Вопросительно смотрит на Дмитрия.) А где ты, князь, всё это время был?

ПЛЕЩЕЕВ (поморщившись): Да по папенькиным поместьям отлёживался.

Пересветов молчит. Кажется, сдерживает улыбку.
Князь Дмитрий внимательно взглядывает на собеседника. В глазах его мелькает тревога.

ПЛЕЩЕЕВ (сорвавшись на фальцет): Что? Мнишь, вновь бежать придётся?

Обращается помутневшими глазами на образа в красном углу. Неистово крестится. Лицо его тускнеет. Встряхивается.

ПЛЕЩЕЕВ: Ан не-ет! Уж не те времена нынче! Оно, может, и с твоим поместьем ещё по-твоему выйдет...

Князь ходит по комнате взад-вперёд. Чешет себе кончиком плети переносицу. Решительно смотрит на Пересветова.

ПЛЕЩЕЕВ: Новый дом мой не желаешь посмотреть? Приглашаю...
(В глазах его вспыхивают игривые огоньки.)...

77

У ворот двора Татьяны. Сумерки.

На ясном небе светится луна и мерцают звёзды. Плещеев и Пересветов отходят от дворовых ворот. У обоих сабли на поясе. Плещеев ведёт под уздцы своего коня.
Иван Семёнович без лошади. Где-то во дворах лениво перебрёхиваются собаки.
Боярин вдруг останавливается. Под ногами у него лужа, покрытая тонким льдом. Качнувшись на ней ногами, обращается взглядом к Пересветову.

ПЛЕЩЕЕВ (с усмешкой): Вот тако и под нами, - прогибается, и не прознаешь, когда и где треснет...

Впереди раздаётся возрастающий топот копыт. К ним приближается пятёрка всадников. Каждому из них не более семнадцати лет. Одеты очень богато. Впереди широкоплечий молодец с породистым лицом. Это юный государь ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ.

Плещеев выпускает узду из рук и резко сгинается пополам. Пересветов не сразу понимает, кто перед ним. Сдёргивает шапку. Склоняется в почтительном поклоне.
Иван Васильевич придерживает коня. За ним и остальные. Государь скользит взглядом, мимо склонившегося Пересветова, на его спутника, замершего в своём поклоне молодому царю.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ (звонко и весело): Здравствуй, Митя Плещеев! Опять в Москве? Не боишься воронов-то?

За государевой спиной разносится хохот его свиты. Всадники скачут дальше.
Боярская лошадь вздрагивает, дёргаясь в сторону.
Разогнувшийся Плещеев ловко ухватывает узду. Мелко крестится. Поворачивает шею к Ивану.

ПЛЕЩЕЕВ: Вот и новый государь подрос. Видал, каков? Норовом в папеньку и в дедушку крут.
Уже начал шеи боярские сворачивать. (Наклоняется к уху Пересветова. Запальчиво шепчет.) А умён мальчишка, как дьявол. Книжек прочитал тьму! Хоть на греческом, хоть на церковно-славянском...
Всё помнит и всех помнит, а вот помнит ли добро, то никому не известно. Так что, Пересветов, может, и дождёшься своего часа. Вдруг государь умников привечать начнёт. (Двигается вперёд.)...

78

Хоромы Плещеева. Ночь.

За большим столом хорошо освещённой боярской светлицы, напротив слюдяных, расписных окошек, боярин Дмитрий и Иван Пересветов в высоких резных креслах.
В другом конце комнаты суетятся слуги, подкладывая дрова в печь.
Стол уставлен всевозможными яствами и кувшинами с хмельными напитками. Плещеев восседает в кресле в одной шёлковой рубахе. Глаза его остекленевшие. Вид мрачен. Отводит взор от захмелевшего Ивана в расстёгнутом кафтане.
Пересветов встаёт из-за стола. Его чуть качает. Князь Дмитрий вскакивает.

ПЛЕЩЕЕВ (кричит пьяно): Пей, Ванька! Али пропадать добру? До утра сидеть будем! (Поворачивает голову в сторону от стола. Подмигивает кому-то.)

ПЕРЕСВЕТОВ (с недовольным лицом): Спасибо за хлеб, соль. (Направляется прочь из комнаты.)...

79

Москва. Улица. Ночь.

Шум ветра на ночной московской улице. Она освещается лишь лунным светом. Пересветов, шатаясь, ступает по заснеженной мостовой вдоль высоких заборов. Где-то спотыкается. С головы его падает шапка. Как будто не замечая того, следует дальше.
Его собственные шаги гулко отдаются в голове Ивана, создавая впечатление, что кто-то идёт за ним по пятам.
Доходит до выделяющейся, в неровном очертании одного из заборов, высокой жердины. Останавливается. Как бы стряхивает с себя хмель. Выхватывает из ножен саблю. Очерчивает ею круг около головы. Развернувшись к забору, срубает жердину одним ударом. Вкладывает саблю обратно. Решительно и уверенно движется далее.
В шуме ветра едва улавливается женский вскрик, а также сполох огня, со стороны Татьяниного двора.
Иван Пересветов тяжело бежит вперёд...

80

... Отворенные настежь ворота двора Татьяны, распахнутая дверь её избы, отблески свечного света и шум борьбы, какая-то энергичная возня внутри...

В кадре: пространство внутридомного дощатого чулана вдовы. Дверь в него сбита вниз. Через раскрытую дверь горницы туда падает обрывистый свет зажжённых в комнате свечей.
В чулане Марья. Она с растрёпанными волосами и в разорванном на груди сарафане, под которым нательная рубаха. Пытается защититься вилами от ДВУХ ЗДОРОВЕННЫХ МУЖИКОВ.
Они с саблями. Оба в зимних кафтанах и шапках. Один из них сидит на полу, держась правой рукой за левое плечо, пронзённое ударом вил. Из раны течёт кровь. Рядом с ним его сабля.
Другой старается выбить клинком вилы из рук девушки.

Пересветов вбегает на крыльцо с обнажённой саблей. На секунду задерживается в дверном проёме, мгновенно оценивая происходящее.
Тотчас рубит по тому, кто на ногах. Часть его руки у локтя отлетает вместе с клинком. Разбойник истошно орёт и выскакивает вон из дома, разбрызгивая кровь.
Сидящий на полу хватается здоровой рукой за рукоять своей сабли, пытаясь подняться.
Пересветов наступает ногой на его руку с клинком, придавливая её к полу. Давит ему пальцы. Мужик кричит от боли, беспомощно забившись на месте.
Иван Семёнович приставляет кончик сабли к горлу разбойника.

ПЕРЕСВЕТОВ (тихо, но зловеще): Чьи вы люди будете?

МУЖИК (взвывая): Князя Плещеева!

ПЕРЕСВЕТОВ (криво улыбаясь): Вона как! (Убирает саблю.)
Так что же сидишь? Я тебя не звал! Иди к боярину, расскажи.

Плещеевский холоп опрометью бежит прочь...

Иван Семёнович запахивает входную дверь. В этот момент из чулана выходит Марья. Её разорванная одежда открывает висящую у неё на груди ладанку, некогда подаренную ей Иваном. В руке держит опущенные остриём вниз вилы. Приставляет их к стене. На её лице дрожащая улыбка. Смотрит на своего спасителя. Одной рукой стягивает на груди разорванную часть одежды, прикрывая стыдливо грудь.

ПЕРЕСВЕТОВ (с ободряющей улыбкой): Ишь ты... Небось, испугалась?

МАРЬЯ: Не!

Проходят в горницу, задерживаясь у порога. Рассматривают друг друга.

ПЕРЕСВЕТОВ: А коль выбил бы он вилы?

Девушка хмурит лицо. Взгляд её делается совсем серьёзным.

МАРЬЯ (спокойно): Там под рукой ость железная была. Ею бы жизни себя лишила.

Иван Семёнович качает головой. Чуть наклонив голову, всматривается в лицо Марьи.

ПЕРЕСВЕТОВ: Что ж говорили они?

МАРЬЯ: Сманивали к Плещееву, обещали, что есть буду с золота и серебра, носить буду шелка и бархаты.

ПЕРЕСВЕТОВ: А чего ж не пошла? (Испытующе смотрит на неё.)

Она устремляет к нему доверчивый и открытый взор. Глаза девушки недвусмысленно выражают целую гамму чувств, переполняющих её по отношению к стоящему рядом мужчине. Не отводя очей от лица Ивана, Марья сжимает двумя пальцами ладанку на груди и подносит её к своим губам. Целует, выразительно подняв одну бровь. Бережно опускает ладанку обратно.

Оба порывисто тянутся друг к другу. Она роняет голову ему на грудь. Иван Семёнович ласково гладит её по волосам. Он явно растроган...

В кадре: незаметно наблюдающая за ними Татьяна. Выглядывает из-за занавески между горницей и другой комнатой. Как-то неприязненно щурится, кусая губы. Взгляд её не сулит ничего хорошего...

81

Двор Татьяны. Вечер. Зима.

Багровый закат над домом вдовы.
Требовательный стук в калитку ворот её двора.

В кадре: трое государевых людей со стороны улицы. Все в длинных кафтанах, шапках, опушенных мехом, и сапогах. У всех сабли на поясе. Двое ещё и с бердышами. Тот, что лишь с саблей, колотит кулаком по воротам. Прислушивается, наклонив голову...

82

Дознавательно-пыточные подвалы.

В сыром и полутёмном каменном подвале Иван Пересветов и ДЬЯК судебного приказа. Стоят у стены друг против друга под низким подвальным сводом. Помещение освещается светом факелов от соседней стены.
Иван Семёнович без шапки, в зимнем кафтане, штанах, сапогах. Слушает, разговаривающего с ним, довольно молодого дьяка (не старше тридцати). Тот по-мужски красив, но с какими-то неживыми глазами. Одет в богатый кафтан. На голове шапка. На ногах сафьяновые сапожки на высоком каблуке. К его поясу привешена сабля в ножнах.

ДЬЯК (устало): Вот, Пересветов, сразу два доноса на тебя поступило. От вдовы Татьяны Подымовой да от бывшего твоего холопа, Трифона Мятелька.
И оба одно показывают, что пишешь ты по ночам, и тем порчу на государя наводишь.

ПЕРЕСВЕТОВ (со спокойной иронией): Как это у них ровно-то вышло.

ДЬЯК (равнодушно): Тришка твой на дыбе подыхает. (Щелчком сбивает кусочек грязи с кафтана.) Сюда-то он за непристойные речи попал. А здесь уж и воровство его открылось. (Взгляд дьяка на мгновение оживает.) Да и что тебя обокрал, тоже признал... (Подкашливает в кулак.)
Так вот он – ещё до пыток про ворожбу заговорил, а тут и вдова Татьяна Подымова с доносом... (Вопросительно смотрит на Пересветова.) Что скажешь?

Иван Семёнович выглядит спокойным и бестрепетным. Молча выжидает...
У дьяка нервно подёргивается щека. Создаётся впечатление нахлынувшей на него злости.

ДЬЯК (язвительно): Пройдём со мной, служилый человек. (Перемещается в сторону. Толкает ногой тяжёлую, обитую железом, дверь.)

В кадре: освещённое факелом, мрачное, сырое помещение пыточного застенка под сводчатым, невысоким потолком. С него капает вода. На грубом деревянном столе лежит на спине обнажённое человеческое тело с ободранной кожей. Голова безжизненно откинута. Из-за туловища торчит длинная всклокоченная борода. Пальцы одной из рук судорожно сжимаются.
В стороне на дыбе висит человек неопределённого возраста, весьма тщедушной наружности, в разодранной рубахе и портах. Его руки вывернуты из суставов, а голова на шее болтается, словно на шарнирах.
Оба вошедших стоят на входе в этот пыточный застенок. Сбоку от них – тускло освещённая, небольшая каменная ниша с узким сундуком в ней. Дьяк обходит взглядом лежащего на столе, кивая в адрес подвешенного на дыбу.

ДЬЯК: Вон он, Тришка Мятелёк.

ПЕРЕСВЕТОВ (спокойно): Пугаешь, дьяк?

У дьяка играют желваки под кожей.

ПЕРЕСВЕТОВ (продолжая): А ты б спросил, что пишу я, ночей не сплю, о чём мыслю.

ДЬЯК: О чём же?

ПЕРЕСВЕТОВ: О процветании государства нашего! Ты ведь грамоте умудрён? Поди, прочти, что пишу я в сочинениях своих.

Дьяк внимательно смотрит на Ивана. Похоже, что-то анализирует.

ДЬЯК: Ладно. Человек ты, видно, бывалый, изломаем тебя на дыбе, а ты, глядишь, и вправду государю понадобиться сможешь. Посиди-ка здеся. (Указывает кивком на нишу. Поворачивается к выходу.)

Иван Пересветов опускается на сундук. Одновременно гремит дверь за дьяком. Тут же отворяется.
Входит заплечных дел мастер, звероподобный ряболицый ДЕТИНА в грубого покроя рубахе и с кнутом.
Пересветов бросает взгляд на его кнут, переводит взгляд на потолок. Оттуда капает вода. На мгновение её капли отождествляются в сознании Ивана с каплями крови.
Палач проходит вглубь камеры пыток.
Иван Семёнович ложится на сундук боком, подложив руку под голову. Закрывает глаза. Погружается в своеобразный сон...

Кадр как будто расплывается. Звуки – словно деформируются.
В голове Пересветова гулким эхом отдаются размеренные удары кнута, сопровождаемые бессловесными страдальческими стонами бывшего пересветовского холопа...

83

Годами ранее в поместной избе Пересветова.
Ночь. В светлице своего дома Иван Семёнович за столом при свечах. Корпеет над своими записями.
За печью в малопроглядном пространстве комнаты лежат на стеленных лавках пересветовские слуги: Козьма и ТРИШКА МЯТЕЛЁК. Различимы одни их контуры. Мятелёк ворочается.

МЯТЕЛЁК (шепчет): Я тута мню, Козьма... Ночью-то у людей одно худое на уме. Болярин наш, видать, неспроста пишет. Никак колдовством промышляет.

СТРОГИЙ ШЁПОТ КОЗЬМЫ: Будя буровить, Тришка! Точно невеглас рассуждаешь!..

Картинка смазывается.

84

Раскатистый грохот железной двери, рядом с местоположением Пересветова. Гулкие шаги двух пар ног.

ВОСКЛИЦАНИЕ ДЬЯКА (изумлённое): Гляди, спит! Ай да товарищ у тебя, Митя!

Пересветов открывает глаза. Стремительно поднимается с сундука на ноги.
Перед ним стоят дьяк и нарядно одетый Дмитрий Плещеев. Оба навеселе.

ДЬЯК: Всё, Иван Семёнович. Дело твоё мы прояснили. Нашёлся человек, рассказал нам, что к чему. Бумаги твои в сохранности, а сам ты можешь идти...
Бабе Подымовой мы кнута ввалим за оговор, а Тришка на дыбе сдохнет.

85

Глубокая и тихая зимняя ночь.

Звёздное небо. Луна.
Узкая московская улица. Бесконечный ряд заборов.
Иван Пересветов достаёт из под кафтана небольшую шапку. Надевает её на голову. Поодаль боярин Дмитрий.

ПЛЕЩЕЕВ: За девку прости, Иван Семёнович. Бес попутал.
Ты в девках не шибко разбираешься, а я, как увидал...
Для меня такая девка всего дороже. Покуда сей цветок красный не испью, не успокоюсь.

ПЕРЕСВЕТОВ: Бог тебя простит, Митя.
Ведь девку эту я женой своей хочу сделать.

ПЛЕЩЕЕВ (взвиваясь): Холопку-простолюдинку?
Да ты что, Иван Семёнович, не порть породы своей! Я тебе в два дня боярышню сыщу.

ПЕРЕСВЕТОВ: Да не печалуйся обо мне, Митя. Я свои дела сам как-нибудь устрою.

Пересветов следует вперёд, крепко ступая на снег. Где-то в стороне слышится постукивание палки по доске, дребезжит трещотка. Перекликаются караульщики.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС: Онфим?

ВТОРОЙ ГОЛОС: Ты, Ларион?

ПЕРВЫЙ ГОЛОС: Я!..

ПЛЕЩЕЕВ (вослед Ивану): Иван Семёныч, погоди. (Спешит за ним.)

Тот идёт, не останавливаясь.
Уже догнавший его князь, движется с ним вровень.

ПЛЕЩЕЕВ (задыхаясь): Ты не мни, что это я от дыбы тебя спас. А то вобьёшь в голову, будто из-за девки этой решил за тебя заступиться, вину загладить...
У Козлова своё соображение было. Начни он дело сие, такая б каша заварилась.
Не простой человек ворожбой занимается, а учёный. Да ещё из Польши выехавший. И ворожба не пойми какая...

В одном из дворов лает собака. Её лай подхватывают другие, в окрестных дворах.

ПЛЕЩЕЕВ (стараясь зайти спереди Ивана): Дело твоё бы долго разбиралось – все бы намучились. И Козлову большие люди за муки свои, за то, что мудрёности твои читать бы пришлось, спасибо не сказали б. Он молод, да мудр, Козлов-то.

Пересветов в сердцах плюёт себе под ноги. Ускоряет шаг, отрываясь от князя. Тот остаётся позади.

ГОЛОС ПЛЕЩЕЕВА ВДОГОНКУ: На простолюдинке не женись, Иван! Не порти породу!..

86

Двор Татьяны. Утро.

Пересветов и Марья перед воротами вдовьего дома. Иван притворяет за собой ворота. Он в тёплом кафтане и шапке. На ногах сапоги. На поясе сабля. Там же осёдланный конь, навьюченный парой мешков и седельными сумами, а также Марья в платке, шубейке и валенках.
Иван Семёнович берёт коня под уздцы.
Девушка взглядывает на него доверчиво-уповающим взором. Он ободряюще улыбается ей в ответ. Отходят от ворот...

87

Москва. Изба Никиты. Весна. День.

Просторная и богатая «белая» изба Никиты.
В светлице за столом перед слюдяными окошками, под красным углом, сидит Иван Пересветов. Он в кафтане и без шапки.
Перед ним пустая керамическая миска с ложкой. На деревянном блюде остатки каравая.
С другой стороны такая же пустая миска. Около стола стоит Никита в зелёной шёлковой рубахе, синих штанах и жёлтых тимовых сапожках.
За ним на лавке сидит Марья в сарафане и в накоснике. Играет с бегающим перед ней КАРАПУЗОМ – крепеньким трёхлетним мальчиком в рубашке до пола.

ПЕРЕСВЕТОВ (переводя взгляд с ребёнка на Никиту): Во как вышло, Никита!
Поди, и помыслить не мог, что жить меня к себе примешь?

К Никите подбегает малыш. Хватает его за штанину. Отец мальчика быстро смотрит на Марью, смущённо опустившую глаза, затем поднимает на руки ребёнка.
Обращает взор на Пересветова.

НИКИТА: Нешто я отметником тебе стану, Иван Семёнович? Живи, коли надобность есть.

Взглядывает на сына. Тот на него. Оба улыбаются...

88

Одна из русских крепостей. Лето. День.

Ровная площадка перед стеной какого-либо сарая, или конюшни. Постройка выходит торцом на широкую крепостную дорожку, с противоположной стороны которой тянется деревянный клиновидный забор. Где-то кукарекает петух, движется скрипучая повозка (телега), кто-то колет дрова.
На означенной площадке Иван Пересветов демонстрирует молодому служилому дворянину приёмы сабельного боя.

Это ФЕДОТ – розовощёкий крепкий малый лет двадцати.
Там же располагается ещё один служилый человек. Вероятно, боярский сын. То МАТВЕЙ. Опирается спиной на стену, наблюдая за фехтующими. У него очень волевое лицо. На поясе сабля в ножнах. Лет тридцати пяти.
Все одеты по-летнему. На Матвея, однако, накинуто нечто, похожее на кунтуш.

Пересветов выбивает саблю из рук оппонента всё тем же «замур-бековским» приёмом.
Тот в искренней досаде, в сердцах, машет рукой. Выглядит обескураженным и смущённым.
Пересветов опускает саблю. На его лице снисходительно-ироничная улыбка.

МАТВЕЙ: Вишь как, Федот, а самохвалился, что в играх богатырских преуспел.

ПЕРЕСВЕТОВ (примирительно): Ну да изноров, чего уж там.

Федот сжимает в кулак и разжимает свою правую руку. Смотрит себе на запястье. Потом на Пересветова.

ФЕДОТ (с чувством): Научи меня, Иван Семёнович! В долгу не останусь.

ПЕРЕСВЕТОВ: Научу, Федот. Уразумел, чай: выучка ратная безуклонно расти должна. На то ты и воинник!..

В этот миг по дорожке мимо них шествует на коне некий дворянин с конными же холопами. Судя по всему, только что прибыл в крепость. Едет мимо троицы говорящих, не глядя по сторонам. В седле сидит архиважно. Подняв подбородок, напыщенно смотрит перед собой.
На нём полный зерцальный доспех. В шеломе, в наручах и в наколенниках. Вооружён луком со стрелами, топором и кистенём.
За ним тянутся четверо его холопов. Вид у них весьма затрапезный и отнюдь не боевитый. Одеты и вооружены, как попало. Один в панцире и шапке-мисюрке, с топором. Второй в медной шапке и с копьём. Двое других с продолговатыми кинжалами, висящими наподобие ножей, и с вьюками. Слуги ведут с собою двух навьюченных лошадей.
Все трое смотрят на эту процессию. Федот подаётся вперёд, ближе к ней.
Прибывший дворянин его не замечает...
Матвей, с насмешливым выражением лица, глядит на новоприбывшего.

МАТВЕЙ (с тихим сарказмом): Эх, раздайся, грязь, навоз плывёт!

Пересветов понимающе улыбается в ответ, смеясь глазами. Их молодой товарищ не слышит этих слов.
Вся процессия скрывается за постройкой. Слышно, что останавливают коней. Сходят с них. О чём-то неразборчиво говорят...
Федот оживляется. Глядит сквозь сарай в сторону предполагаемой остановки новоприехавших. Оборачивается к Ивану с Матвеем.

ФЕДОТ: Буян Лукич-то! Под самые кануны, к Ильину дню поспел! (Идёт к своему знакомому, за постройку.)

ГОЛОС ФЕДОТА: С прибытием тебя, Буян Лукич! Ну, что в Белокаменной деется?

ГОЛОС ОТВЕТЧИКА: Э-э, не спрашивай...

Голоса удаляются куда-то в сторону.

МАТВЕЙ (с усмешкой кивая в сторону приехавших): Видал, с какими кметями на службу хаживаем? Смех, да и только!

ПЕРЕСВЕТОВ (подхватывая): О том же пишу я, Матвей...
Так и пора бы холопам боевым свободу дать. Раб-то храбрым не будет.

Матвей тем временем подходит к краю строения. Заглядывает за него.

ПЕРЕСВЕТОВ (продолжая): Знаешь сам: вольноотпущенники из боярских дворов – лучшие воины.

МАТВЕЙ (повернувшись к Ивану): И слуги, Иван! (Подходит к нему поближе.) Прикабаливанье-то от дьявола исходит. Потому ведь я и кабалы полные на холопов своих во клочья изодрал. Вон, по доброй воле мне служат.

ПЕРЕСВЕТОВ (задумчиво): Все мы дети Адамовы, будь ты худородный какой иль князь пресветлый. (Делает жёсткую мину на лице.) Вот и жаловать надо по достоинствам! А не по родовитости и выслуге предков в начальники назначать.

МАТВЕЙ (улыбаясь): Так, а в войске нашем?.. Верховодят-то породистые, да всё больше неслухи бестолковые.

ПЕРЕСВЕТОВ (иронично): Нам бы у нехристя Магмет-салтана поучиться: не знатных выдвигал, а толковых, кто горазд был с неприятелем биться. А по заслугам их – златом-серебром награждал. (Вышагивает взад-вперёд. Воодушевляется.)
И войско русское регулярным бы сделать, а не по случаю сбирать. Чтобы дело воинское оно без конца постигало. Да чтоб не просто войском, а православным братством это воинство стало, где всё по правде Божеской будет.

Матвей глядит на своего товарища с каким-то уважительным сочувствием.
Из-за постройки вырастает Федот. Спешит. Видно, что торопится поделиться чем-то (новостями).

ФЕДОТ (на ходу): Какие вести Буян Лукич привёз! (Подходит и эмоционально вещает.)
С пожаров Московских бунт по Москве прошёл. Пустили слух, будто пожары энти от волшебства колдунов Глинских приключились...

МАТВЕЙ (нетерпеливо): И что?

ФЕДОТ (глядя на него): Тако князя Юрия мятежники прям в святом храме, в церкви Успения, порешили. Да что его, самого владыку Макария чуть на куски не порвали!
Насилу отбили божьего человека...

ПЕРЕСВЕТОВ (заинтересованно): А что государь?

ФЕДОТ (с явным удовольствием): Уж царь наш, Иоанн Васильевич, порядок навёл! Разогнал чернь-то. Теперь – умирённая Москва!..

Мимика Пересветова с определённостью отражает удовлетворение от сказанного Федотом...

89

Москва. Следующей весной. Изба Пересветова. День.

Перед крыльцом довольно бедной избы Иван Семёнович колет топором поленца. Бьёт зло и чётко.
С крыльца на него смотрит Марья. Она выглядит пополневшей и более женственной. Смотрит на мужа с тревогой и озабоченностью.
Скрип калитки в воротах. Иван настороженно оглядывается.
Входит Дмитрий Плещеев. На лице напускная кротость. В руке шапка.

ПЛЕЩЕЕВ (смиренно): Пустишь, Иван Семёнович?

ПЕРЕСВЕТОВ (хмуро): Заходи.

Дмитрий Плещеев кланяется в пояс Марье. Слышится младенческий плач из избы. Та устремляется в дом.

ПЕРЕСВЕТОВ (держа топор в опущенной руке): Что же, простолюдинке поклонился?

ПЛЕЩЕЕВ: Поклонился я жене твоей, боярышне. Коль до себя её ты возвысил, то и для меня жена твоя – боярышня.

ПЕРЕСВЕТОВ: Хорошие слова сказал, Митя.
(Втыкает топор в полено. Скептически смотрит на зашедшего.) А пришёл с чем?

ПЛЕЩЕЕВ: С добром.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ой ли?!

ПЛЕЩЕЕВ: Государь, Иоанн Васильевич, толковых людей привечать начал. Видать, настал твой час, Иван.

ПЕРЕСВЕТОВ (пессимистично): Да не доносят вельможи записки мои до царя. Уж сколько их подал. А к самому государю мне доступа нет.

ПЛЕЩЕЕВ: Умные советники у царя появились. (Щурится.) Помню я, ты Захарьину по душе пришёлся. Значит, и этим придёшься.

ПЕРЕСВЕТОВ: Неужто свести меня с ними хочешь?

ПЛЕЩЕЕВ: Вот тут, Иван Семёнович, подумать нужно. Люди те всё новые и мне не знакомы. Да и решат, что своего к ним пропихиваю, если чрез кого-то и познакомлю. Ты б лучше сам...

ПЕРЕСВЕТОВ (недоумённо): И как же?

ПЛЕЩЕЕВ: Челобитную избу на Москве теперь учредили. И царёвы любимцы, Сильвестр и Адашев, в ней жалобы и прошения разбирают. Напишешь челобитную, за тобой и пришлют. (Эффектно разводит руками.)
Нынче-то все люди государственные рассуждать стали, как нам дальше на Руси жить-поживать. (Выразительно и уверенно кивает на Ивана.) Да неужели от столь дельного советчика откажутся?

Пересветов озадаченно качает головой. В глазах его проявляется оптимистичный посыл...

90

Москва. Осень. Однокомнатная изба Пересветовых. Вечер.

Золотая листва деревьев за домом Пересветова. Закатное солнце над ними...
Иван Семёнович пишет за дощатым столом при свечах. Пишет на каком-то пергаменте. Стол ничем не покрытый, но чистый. На нём двусвечный подсвечник и медная чернильница. Отставляет перо. На миг задумывается.

ПЕРЕСВЕТОВ (озвучивая вполголоса текущие мысли): А, может, вовсе и не судьба мне услышанным быть...

Его жена, Марья, в данный момент качает ребёнка в деревянной кроватке (либо большой корзине), позади мужа. Она беременна. Похоже, на последнем месяце.

МАРЬЯ (робко и неуверенно): Поберёг бы ты себя, Иван Семёнович. Хотя бы чадушек наших ради...

Иван Семёнович оборачивается на жену. Пронзительно смотрит на неё. Поворачивается обратно к столу. Макает перо в чернильницу.
Марья отрывается от местопребывания ребёнка. Быстро и плавно перемещается к мужу. Кладёт руку на его правое запястье. Другой рукой сжимает своё горло.
Пересветов с удивлением оглядывает её снизу-вверх.

МАРЬЯ (шепчет): Не связывайся с ними. (В глазах её мелькает ужас.) Добро сами за тобой пришли бы, а то ты, Иван Семёнович, на рожон лезешь.

Пересветов морщится. Тут же, глядя на искренне участливое лицо жены, меняется в лице. Обезоружено выдыхает. Успокаивающе смотрит на неё. Левой рукой ободряюще накрывает её руку на своём запястье...

91

Москва. Храм. Осень.

В одной из московских церквей Иван Пересветов стоит перед священником Ермолаем. Тем самым, коего он видел однажды зимой возле храма.
Они общаются на фоне большой храмовой иконы, с зажжёнными перед ней свечами.
Иван Семёнович со вниманием смотрит на батюшку. Одет по-осеннему. Тот, проникновенно и убедительно вещает ему.

ОТЕЦ ЕРМОЛАЙ: ... Сотворяй, человече, помощью Божьей, доколе есть время. А будущее своё предоставь всеблагому Промыслу Всесильного Бога. Его же судьбы нам не ведомы. Мертвит бо и живит, убожит и богатит. Всё Ему возможно.
Тако будем же покорны святой и всеблагой воле Его!..

Пересветов с пониманием и согласием глядит на священника...

92

Москва. Одна из Кремлёвских светлиц. Осень. День.

Разукрашенные, узорчатые окна дворцового помещения. Икона Христа Спасителя где-то на стене. Какие-то характерные аксессуары, являемые в кадре.

УВЕРЕННЫЙ ГОЛОС РУССКОГО ГОСУДАРЯ: ... Царское тягло есть Богом данное служение. Убо и властвую, аки Всевышний властвовать указал своим истинным помазанникам.
Посему уповаю приучить Русь под управлением Божьим жить, а не человечьим. Чтоб всяк в ней понял: как кого ни назови – великим ли князем всея Руси, иль Иванцом Васильевым, а царь и помазанник Божий, ответчик за всё, происходящее здесь, всё же я, и никто сие не в силах изменить.

В кадре – молодой государь Иван Грозный пред окном царской светлицы.
Образ государя соответствует его описанию (1550-го года), дошедшему до наших дней: «Велик ростом, строен, имеет высокие плечи, крепкие мышцы, широкие волосы, длинный ус, нос римский; глаза небольшие, серые, но светлые, проницательные, исполненные огня; и лицо приятное».

Подле царя, за столом с одним незанятым креслом во главе стола, сидят его «ближние», представители «Избранной Рады»: СИЛЬВЕСТР (в подобающем ему иерейском облачении), АЛЕКСЕЙ АДАШЕВ и АНДРЕЙ КУРБСКИЙ. Все одеты, как было принято в таких случаях.

Государь оглядывает своих ближних.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (говорит непререкаемо): Много дела, много путного в сочинениях Ивашки Пересветова писано. Верную мысль изрёк: «Правда – сердечная радость Богу, а царю – великая мудрость и сила».
Самодержец Российский царём правды быть должен. (В образе государя добавляется пафосности.)
А уж коли по правде мы царствуем, то и ждём послушания не за страх, а за совесть. Чтоб всесословно Московия Богу предстояла. Чтобы вся сослужила с царём в деле Божием – созидания Святой Руси.

Государь опирается руками на спинку своего кресла. Призывно глядит на всех.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (продолжая): Вот о том и на Соборе мы говорить будем. (В его лице проявляется строгость.)
Ну а что к «грозе» меня призвал Ивашка, то спору нет –  нельзя царю без грозы править.
(Продолжает назидательно.) Се гроза не для добрых, а для злых дел. Хочешь не бояться власти, делай добро, а зло делаешь – бойся, ибо царь не зря носит меч, но для кары злых и для одобрения добрых. (Обводит взыскательным взором присутствующих.)
Тут прав Пересветов, соратники мои. Мятежное тиранство бояр строптивых вконец истребить должно. По их своеволию едва не разрушилось Царство наше.
(Смягчает интонацию.) Да и преданная дружина отборная, о двадцати тысяч, нужна мне, и местничество обуздать следует, да и новые книги судебные ввести надобно, вторую Русскую Правду учредить...

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ (осторожно): А вот ведь, государь, хвалы нечестивым османам сей воинник непомерные воздаёт. А те-то от начала недруги наши. Безбожным Магмет-салтаном царя православного учить вздумал!..

Иван Грозный порывисто смотрит на сказавшего.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ: Оно-то так, Андрей. Да только кто ж в открытую пред царём вельмож его шельмовать станет? Разве что дуруя. Вот он иносказательно и вещает.

СИЛЬВЕСТР (недовольно): О Боге рассуждает слишком просто. Не богохульник ли тайный? Еретическому вольномыслию в один глас с еретиком Матвейкой Божкиным предался.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ: Се о чём глаголешь?

СИЛЬВЕСТР: Не ему заблудшему, латинством смущённому, о Господе разъяснять. Одни святые доподлинно Божью волю ведают и толковать могут. А уж слова святых мы, духовные, разъяснить-то сумеем.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (с сомнением): И не о церкви ли надо мной напоминаешь?

СИЛЬВЕСТР (настоятельно, но не навязчиво): Одни духовные могут грешникам растолковать, каково им жить. Буде ли грешник этот смерд, не то царь – всё едино, государь.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (снисходительно глядя на иерея): То правильно, только вижу, взъелся ты на челобитчика сего...

СИЛЬВЕСТР (отдуваясь): Он человек мирской, а оттого во многом тёмный. И чую я, греховодник.

Царь проницательно смотрит на Сильвестра.

ГОЛОС АНДРЕЯ КУРБСКОГО: Но а про Казань он верно написал. Не утвердится спокойствие на Руси, доколе град сей не разорим. А падёт Казань, там и Астрахань не удержится.

Государь внимательно и требовательно осматривает сидящих в царской светлице.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ: Ладно, други мои, я вам своё слово молвил, а вы, чаю, истинно решите, как  с этим служилым человеком поступить.

Царь выходит из помещения...

Все трое представителей «Избранной Рады» многозначительно переглядываются.

АДАШЕВ: Воин Пересветов не пустое сочинил. Ум и рвение его поощрить надо бы.

СИЛЬВЕСТР (качая головой): Еретические помыслы у него, Алексей. А таковые пресекать следует. Да больно лестно о нём государь наш, Иоанн Васильевич, отозвался...

АДАШЕВ: Вознесём этого Пересветова, посадим куда наместником, аль воеводой, так тут же жалобы да доносы пойдут. Возопят бояре. Опять, скажут, сии безродные, что подле царя, своего безродного протащили. И кончится всё для Ивашки же плохо.

КУРБСКИЙ (вторя): И над полками его ставить нельзя. Не знаем, каков он в деле, а не на бумаге. А главное, воеводам обида страшная. Кто таков? Откуда? Коль не из рода древнего, так ему и подчиняться никто не будет.

АДАШЕВ (резюмируя): Бумаги его в казну снесём. Сгодятся. И самого забыть не след. Поместье подходящее ему подыщем...

93

Москва. Кремль. Зима. День.

Ясный солнечный февральский день.
Чистое зимнее небо над Кремлём. Золочёные кресты кремлёвских храмов. Птицы в небе и на церковных куполах.

ГОЛОС ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА (звучит проникновенно и звонко): Святой владыко! Знаю усердие твоё ко благу и любовь к отечеству: будь же мне поборником в моих благих намерениях. Рано Бог лишил меня отца и матери. А вельможи не радели обо мне: хотели быть самовластными, моим именем похитили саны и чести, богатели неправдою, теснили народ – и никто не претил им...

В кадре: Иван Семёнович Пересветов.
Одет в тёплый зимний кафтан, на голове шапка, на ногах сапоги. Движется на голос царя, ускоряя шаги. Проходит большое каменное здание, бревенчатый клиновидный забор. Жадно вслушивается в слова государевой речи...

ГОЛОС ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА (продолжает): ... В жалком детстве своём я казался глухим и немым: не внимал стенанию бедных, и не было обличения в устах моих!..

Вид на Лобное место, с определённого ракурса. До него достаточно далеко, тем не менее, можно разобрать трибуну, окружённую каменной оградой. На ней хорошо различима фигура молодого русского царя, обратившегося, на собранном по его велению так называемом Соборе Примирения, к духовенству, боярам и присланным из всех городов России представителям самых разных сословий. Иоанн IV на фоне какого-то храма и кремлёвских очертаний. Подле ограды располагаются воины его (царской) дружины.
Все, от государя до земского представителя (включая духовенство, бояр и воинов), одеты и облачены сообразно со своим чином и в соответствии со столь значимым событием. Кадр являет, помимо царя и воинов за оградой, также часть духовенства с водружёнными над ним крестами (там же, вероятно, и митрополит Макарий) и бояр, с одной стороны, и избранных от русского народа, с другой.

Государь обращается взором к боярам.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (выразительно продолжая): ... Вы, вы делали, что хотели, злые крамольники, судии неправедные! Какой ответ дадите нам ныне? Сколько слёз, сколько крови от вас пролилося? Я чист от сея крови! А вы ждите суда небесного!..

Царь Иоанн кланяется на все стороны и продолжает речь.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ: Люди Божии и нам Богом дарованные! (Обводит взглядом собравшихся, начиная от духовенства и заканчивая представителями Русской земли.) Молю вашу веру к Нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет; оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовию христианскою. (Устремляет взгляд в сторону народа.) Отныне я судия ваш и защитник.

Иван Пересветов наблюдает происходящее откуда-то со стороны. Стоит на фоне какой-либо постройки (церковной или светской). Расчувствованно смотрит. Явно испытывает прилив позитивных эмоций...

94

Новое поместье Пересветова. Конец лета. День.

Издалека – вид на усадьбу Пересветова.
Она на холмике. Вокруг неё деревья. Большой дом окружён бревенчатым забором. Там же и необходимые хозяйственные  постройки. Совсем рядом с усадьбой располагается смешанный лес.
Несколько всадников (3-4 человека) неспешно подъезжают к воротам поместного двора. Они далеко и малоразличимы. Один из них (Пересветов) впереди. Его контур выделяется перед следующими за ним (его дворовыми). Те что-то везут в сёдлах.

В кадре: два статных молодца в добротных рубахах и портах растворяют дубовые ворота поместного двора. В них въезжает Иван Семёнович Пересветов. Он в обычной для тех пор летней одежде русского дворянина, едущего на охоту. К седлу приторочен лук со стрелами; при всаднике сабля в ножнах, а также охотничий нож.
За ним видно двоих-троих слуг. Выглядят, как и следовало им выглядеть в подобных случаях. Первый из них везёт тушу добытой на охоте косули...

На крыльце дома стоит Марья. Рядом с ней девочка лет четырёх, не больше. Смотрят на приближающегося Пересветова.
Тот поднимается на крыльцо. Целует жену. Берёт на руки дочь. Та обнимает его за шею. Все вместе проходят в дом...

95

Поместье Пересветова. Ночь. Лето.

В небе луна, звёзды. Звуки ночного леса. Отчётливый голос филина.
Пересветовская горница. Открытое окно. Теплится лампада под образами в красном углу. Силуэты мужчины и женщины на лежнице этой комнаты. Оба в исподнем под каким-то лёгким покрывалом.

ГОЛОС МАРЬИ: Ты не спишь? (Приподнимается на локте.)

ГОЛОС ПЕРЕСВЕТОВА: Говори, Марья!

МАРЬЯ: Тоскливо мне, Иван Семёнович.

ПЕРЕСВЕТОВ: Так не всё радоваться.

МАРЬЯ: Да не то... Тоскливо, как перед бедой.

ПЕРЕСВЕТОВ: Придёт беда, примем.

МАРЬЯ: Жить больно хорошо!

ПЕРЕСВЕТОВ: Всё от Бога! Сегодня хорошо, завтра плохо!..

В ответ слышится нечто, между стоном и вздохом. Женщина поворачивается набок.

Кадр затемняется.

96

Двор усадьбы Пересветова. Утро.

На фоне усадебного забора тренируются, учебным сабельным боем, четверо дворовых Ивана Семёновича. Это ЛУКАШКА, ПЕТЬКА, АНИКЕЙ и ещё кто-то. Фехтуют парами на саблях. У одной пары (Лукашки и Петьки) получается неплохо. Вторая же пара управляться с оружием явно неумело. Один из фехтующих (Аникей) делает неловкое движение и роняет клинок из рук.
Стоящий рядом Иван Семёнович болезненно морщится и отпускает слуге незлой, но увесисто-назидательный
подзатыльник.
Тот валится на коленки. Виновато подхватывает с земли свою саблю. Пересветов тут же поднимает его за руку. Укоризненно взглядывает на своего дворового. Берёт его саблю в свою руку. Видно, что намерен продемонстрировать правильное владение ею...

Топот копыт перед воротами. Кто-то стремительно подъезжает. Требовательно колотит в них.
Пересветов удивлённо вскидывает брови. Глядит в сторону ворот...

97

Где-то подле усадьбы Пересветова. Утро того же дня.

За деревьями видится государева карета, запряжённая тремя большими белыми конями. Сама карета царя богато убрана. Обшита красным сукном. В её дверце маленькое окошечко.
Под ним вышитый золотом большой двуглавый орёл, раскрывший крылья. Там же виднеются конные воины.

В кадре: неподалёку от своего экипажа, перед деревом – царь Иоанн Васильевич в дорожной одежде. За его спиной виднеется его «ближний» – иерей Сильвестр. Государь пристально смотрит на стоящего напротив него Ивана Пересветова. Тот одет так же, как и чуть ранее в своём дворе. На его поясе сабля в ножнах.
Между ними продолжается разговор.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (со спокойным любопытством): ... А ждёшь чего от деяний моих, воин? Прямо скажи!

ПЕРЕСВЕТОВ (с открытым и преданным взором): Чаю устроенного тобою, благоверный государь, земного царства, ангелов достойного, царства великой справедливости на земле Русской. Что не отступит держава твоя от заповедей Божиих. И не постигнет Москву судьба Византийская.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (твёрдо и вдумчиво): И я того жажду... Да только мир во зле лежит. Непросто в нём всякую неправду побороть. (Испытующе глядит на собеседника.)

ПЕРЕСВЕТОВ (с почтительной эмоциональностью): Один царь православный рознь мира сего преодолеет! А установится правда на Руси, порядок сей и в борьбе с басурманами утверждать надобно. Ширя пределы русские, веру христианскую множить...

Русский государь одобрительно смотрит на Пересветова. Поворачивает шею к Сильвестру...

98

Экипаж русского государя. Первая половина дня.

В движущейся карете царя он сам и Сильвестр.
Государь задумчиво-хмур.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (не поворачивая головы к иерею): Ни приблизить его к себе, ни дать ему более, нежели дал уже, не могу... (Делает движение головой к иерею.)

СИЛЬВЕСТР (не очень доброжелательно): Ему бы от полученного ликовать. Как-никак, новым поместьем пожаловали. И службу при наместнике несёт.

Царь «уходит в себя». Как будто вспоминает о чём-то.

99

В кадре: Иван Пересветов перед государем в момент их встречи. Периферия кадра нечёткая. Скрадывает несущественные детали.

ПЕРЕСВЕТОВ (царю): Дворяне-воинники верной опорой тебе, государь, станут. На них и войско служилое строить...
Да чтобы не боярам, а самому царю, Хозяину Земли Русской, они служили...

100

Кадр демонстрирует повелительное выражение лица Иоанна IV, в той же карете, рядом с Сильвестром.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (иерею): Хоть не все его замыслы нам подходят, но дельного немало он предложил.
Ещё послужит Руси воин сей.

Взгляд Государя становится задумчивым...

101

В кадре – смена времён года: конец лета, осень; косяк птиц (например, лебедей), летящих в тёплые края; зима, какой-нибудь одинокий лось в заснеженном лесу; весна, таяние снега и ледоход на реке...

102

Русская лесостепь. Раннее утро. Май.

В ясном утреннем небе парит орёл.
Слышится стремительный топот лошадиных копыт.
По полевой дороге скачут четыре всадника. В стороне от неё виднеется толи дубрава, толи берёзовая роща (как угодно). Всадники где-то на заднем плане. Первый из них задрал голову к небу, глядя на птицу. Его очертания указывают на Ивана Пересветова. Он в выходном кафтане и шапке. Сопровождающие его слуги также хорошо одеты. Все при саблях...

103

Всадники подскакивают к воротам богатого каменного дома, окружённого соответствующим забором. На дальнем плане – торчащие из-за забора гребешки городских крыш и купол какой-либо часовни, либо церквушки.
Пересветов первым спрыгивает с коня. Спешит к воротам дома.

104

Дом наместника. Утро.

В светлице своего дома, в кресле у стены, восседает НАМЕСТНИК. Он в боярском кафтане и шапке. На вид ему лет 45-ть. Выражение лица его важное, но тревожное.
Вошедший в комнату Пересветов молча стоит на входе. Выжидающе смотрит на наместника. Шапку держит в руке.

НАМЕСТНИК (тихо): Слыхал, Иван Семёнович, про поход-то? Сам царь поведёт. Все служилые люди в нём участие примут.

ПЕРЕСВЕТОВ (радостно улыбаясь): Вот так, Филат Глебович! Теперь Казани не устоять.

НАМЕСТНИК (раздражённо): Подожди, не торопись! (Крестится на образа в красном углу.) Чего торопишься?

ПЕРЕСВЕТОВ (несколько блефуя): Потому, что знаю! Нет такого уголка вокруг Казани этой, чтоб я его не объехал. И нет у татар таких тайн военных, чтоб я не ведал...
У гнёзд их довольно покружил.

НАМЕСТНИК (внимательно смотря на Ивана): Ты вот что, Иван Семёнович, останься при мне. Дело ратное знаешь... (Выразительно глядит на него.) Помощника-то себе я сам волен выбирать.

Лицо Пересветова выражает нескрываемо положительную реакцию на данное предложение...

Кадр затемняется.


На экране титры: Казань. 2 октября 1552 года. Тридцать девятый день осады.

105

Перед решающим штурмом. Восход солнца.

В кадре: заря в ясном чистом небе.

На одном из участков осаждённой Казани обозреваются, поверх голов, ряды русских воинов, в разнородных шлемах, в доспехах и со щитами, с поднятыми копьями и секирами. Неподвижно стоят за укреплениями: турами, земляными насыпями. Над ними реют полковые знамёна (с изображением Иисуса Навина, останавливающего солнце).
Где-то там и пара больших осадных орудий с замершими подле них пушкарями, а также фрагмент стрелецкого отряда (стрельцы в своих длинных кафтанах, шапках и сапогах, с бердышами, пищалями и саблями).
Слышится пение священников на заутрене, – из походного храма.

Кадр являет часть одного из штурмовых отрядов в первом его ряду. На шаг от него спереди располагается Иван Пересветов в очень удобных, добротных доспехах. Можно понять, что он возглавляет эту группу воинов. Трое из них тихо переговариваются.  Двое – пересветовские слуги (в неплохих тегелях и «бумажных» шапках), и кто-то другой.

ГОЛОС ПЕРВОГО СЛУГИ: ... Волшебники-то казанские со стен этих колдовство на нас напущали. Ветры и облака нагоняли, из коих дождь лился, сухие места болотами делались...

НЕЗНАКОМЫЙ ВОИН: Нешто не брешешь?

ВТОРОЙ СЛУГА (категорично): Се не брехня вовсе!.. И по государеву повеленью Животворящий Крест из Москвы доставили, да воду святили и вокруг стана ею кропили. Тако и сгинули чары басурманские...

Со стороны крепости доносятся протяжные голоса казанских мул (утренняя молитва).

Пересветов поднимает голову и вглядывается в направлении голосов.
Вид но полуразрушенный город (в определённом ракурсе) с его двойными дубовыми стенами, высокими деревянными башнями, каменными мечетями и виднеющимися контурами дворца. Часть стены снесена чуть ли не полностью. Видно, что защитники навалили там земли, леса и т.д. и т.п. Ров же перед крепостной стеной частично завален брёвнами и землёю. Просматриваются и обороняющиеся. С луками и пищалями наизготовку располагаются на казанских укреплениях.
Раздаются ободряющие звуки полковых русских труб и бубнов, заглушающие мусульманскую молитву...
Пересветов выразительно усмехается.
Из крепости звучат уже татарские бубны и трубы. Их звук согласованный и ритмичный.

ОДИН ИЗ СЛУГ ПЕРЕСВЕТОВА (восклицает): Гляди-ка!

ДРУГОЙ СЛУГА (обращаясь к воскликнувшему): А вон там глянь! (Кивает куда-то.)

ЧЕЙ-ТО ГОЛОС: Опять повылазили!

В кадре: какие-то непонятные люди на стене и башне (их трое). Они в ярких широких одеждах и странных головных уборах, с длинными тонкими бородами. Весьма экзальтированны. Что-то громогласно вопят страшными голосами, кривляются и машут одеждами на осаждающих. Это казанские ЧАРОДЕИ.

Небо над Казанью темнеет.
На его фоне – святая хоругвь с изображением Господа Иисуса, с водружённым на ней Животворящим Крестом...

Крест походной церкви русского лагеря.
Перед образами молится царь Иоанн Васильевич. Накладывает на себя крестное знамение.
За его спиной трое людей в боярских одеждах. Довольно представительны. Соответственно, без головных уборов.

ГОЛОС ДИАКОНА (сильно и торжественно): Да будет едино стадо и един пастырь!..

Звучит сильнейший разрыв бочек с порохом в подкопе под крепостной стеной. От него дрожит обстановка храма. Церковная служба замолкает.

В кадре: померкший в дыму взрыва свет над татарской крепостью. Можно разобрать подброшенные силой удара глыбы земли и камни, обломки городских стен и домов, а также человеческие тела. Всё это опускается на город.

Царь Иоанн IV смотрит с паперти на следствия удачного подкопа. Взгляд его удовлетворённо-спокоен. Поворачивается назад и заходит обратно в храм.

Солнце над лагерем русских.

МОЩНЫЙ ГОЛОС ДИАКОНА: Да утвердит Всевышний державу Иоанна, да повергнет всякого врага и супостата к ногам его...

Иван Пересветов и ближайшие к нему в кадре воины (среди коих его слуги: Лукашка, Аникей, Петька) стряхивают с себя комья земли и мусора, падающие от взрыва.
Раздаётся грохот второго разрыва пороха в подкопе, ещё пуще прежнего.
Иван Семёнович и ратные люди невольно вздрагивают (кто как). Инстинктивно пригинаются. Кто-то крестится.

ЧЕЙ-ТО ГОЛОС: Пресвятая Богородица, Владычица наша, спаси нас!

На лицах воинов читается замешательство.

Издалека несётся нестройное: С нами Бог!

... Иван Семёнович с обнажённым клинком срывается вперёд.

ПЕРЕСВЕТОВ (зычно и призывно): С нами Бог!

Он увлекает за собой своих воинов. Кругом разносится стройное многоголосье штурмующих: С нами Бог!

В ответ несутся татарские вопли со стен: Алла! Алла!..

Звучит внушительный ружейный залп (по атакующим).

Дальний план одного из мест штурма, где в разверзшийся после взрыва проход врывается русская штурмовая колонна. Бегут, минуя лежащие вповалку тела, сметённых залпом своих товарищей из первых рядов. Кто-то из них утыкан стрелами.

Казань в облаках густого дыма. Виден пожар городских построек. Слышится энергичный клич идущих на приступ: Москва-а-а! Хурр-а-а!

В проходе защитники отчаянно рубятся с атакующими. Сверху на них летят, кроме стрел и камней, брёвна, льют из чанов кипящую жидкость. Штурмующие неостановимо лезут на стены по лестницам, по возвышениям из обломков от взрывов. В отсутствие лестниц взбираются по головам друг друга. Встав на плечи товарищей, бьются с татарами.

В кадре: на верхушке одной из дымящихся казанских башен Иван Пересветов водружает русское христианское знамя. Его доспехи повреждены ударами сабель. Он без щита. Лицо почерневшее от копоти. Победоносно взирает со стены куда-то вглубь города...

106

Казань. День.

Улица горящего в разных местах города. Стоит сплошной шум от людских всевозможных криков, стонов и воплей, исходящих от ожесточённо сражающихся воинов (чужих и наших), равно как и от «гражданских» казанцев (взрослых и детей), мечущихся по городу в поисках спасения. Тут и там раздаются пищальные выстрелы. Везде тела убитых (чужих и своих, в основном, военных).

В кадре: выбегающие из казанских дворов русские пленники, главным образом, дети и молодые женщины. Они в тряпье и лохмотьях, многие из них плачут. Все стремятся в направлении продвигающихся боем освободителей. Те продолжают сражаться с остервенело дерущимся врагом...

На экране: татарский глиняный дом на фоне мечети, подальше от него. Из окна свисает тело его защитника. На земле под ним его лук. На крыше двое воинов-татар с саблями. Отбиваются от лезущих на дом русских ратников. Сбивают саблями ближайшего к ним, пытавшегося взобраться на крышу.
Снизу гремит пищаль. Свистят стрелы. Сбивший русского татарин, роняет саблю и падает с крыши. Второй валится на неё ничком, поражённый двумя стрелами...

По улице мимо этого дома едут во главе конного отряда два всадника. Они в дорогом воинском облачении московских бояр. Латы на них помяты, частично в грязи и крови. Оба с обнажёнными палашами в руках. В одном из них узнаётся князь Дмитрий Плещеев.
С его стороны к ним подбегает группа освобождённых русских женщин. У них изнурённый и исстрадавшийся вид. Они в полудраных то ли рубахах, то ли балахонах.

ГОЛОС ИЗ ГРУППЫ ЖЕНЩИН: Избавители! Из ада нас вызвалили!..

Слова женщины сопровождаются облегчёнными полувсхлипами-полуплачами остальных её соотечественниц.
Дмитрий Плещеев расчувствованно смотрит на них...

107

Казань. Улица. День.

Казанская лавка с повыбитыми окнами. За ней клубится чёрный дым. Перед входом в неё труп татарского старика в пёстром, богатом халате. Изнутри выскакивают два московита. Воровато оглядываются по сторонам. Один в походном, чиновничьем кафтане и шапке; другой – затрапезного вида рядовой ратник.
У первого в руках и подмышками серебряные татарские изделия, меха и ткани. У второго то же самое, но в меньшем объёме. Часть тканей и серебряные цепи торчат даже из-за поясов и набитых доверху поясных сум. Спешат вдоль домов куда-то назад.
Прямо на них из дверей своего дома выбегает с пронзительным визгом молодая татарка в одной рубахе. Пробегает мимо. За ней гонится немолодой воин в порубленных доспехах. Догоняет. Хватает за ворот рубахи. Сильным рывком разрывает её до пояса. Татарка покорно опускает голову. Прикрывает оголившуюся грудь руками...

Чуть дальше, у следующего дома, в людской суматохе мечется чумазый светловолосый МАЛЬЧИК лет семи. Он в серых портах и рубахе навыпуск. Правой рукой держится за голову с правой стороны. Там запёкшаяся кровь. Она же и на пальцах, зажавших рану. Мальчонка непонимающе оглядывается вокруг. Ревёт и кричит от страха. Старательно уклоняется от давки. Проскакивает под стоящей на месте лошадью со всадником на ней. Мелькают его сапоги в стремени коня. Малец бежит через улицу...
Чьи-то сильные руки подхватывают мальчика с земли.

В кадре: Иван Пересветов на коне. Усаживает на седле перед собой поднятого мальчонку. Тот продолжает всхлипывать, интуитивно прижимаясь ко взрослому.
Рядом с ним выстроившиеся полукругом его пешие слуги со всеми признаками участвовавших в битве людей. Кто-то из них смотрит на мальчика. Кто-то обращён взорами на происходящее.
Мальчик ещё вздрагивает от уже стихающих всхлипов. Иван Семёнович поднимает его на вытянутых руках.

ПЕРЕСВЕТОВ (убедительно и торжественно): Смотри, малец, запоминай на всю жизнь. Русские в Казань пришли! Не ты плакать должен, а те, кто мамку твою сюда на аркане притащили!

Мальчик успокаивается. Глядит на какой-то пылающий дом, разваливающийся от огня.

ВОСКЛИЦАНИЕ ПЕРЕСВЕТОВСКОГО СЛУГИ: Глянь, Иван Семёнович, красота какая!

Пересветов опускает мальчика обратно к себе. Поворачивает голову.

В кадре: разноцветная гора роскошных восточных тканей, лежащая на земле перед стеной дымящегося татарского жилища. Служилые торопливо выносят их оттуда и складывают прямо на земле.
Иван Семёнович кивает своим воинам. Те спешат к дверям ближайшего к ним богатого и целёхонького дома...
Оттуда навстречу им выскакивает довольно тучный, но дюжий татарский богатырь. На нём кафтан, поверх которого латы, и боевая шапка на голове. В руках сабля. По виду это знатный казанец. За ним выбегают трое вооружённых воинов (вероятно, слуги) и две татарки (старая и молодая) в хороших одеждах и с украшениями.
Татары закрывают собой женщин у стены. Тут же с отчаянной обречённостью рубятся с обступившими их воинами Пересветова.
Те несколько стушевались (фактор неожиданности). Неуверенно отбиваются. Знатный татарин разит наповал одного из русских.
Иван Семенович с ребёнком на коне неподалёку. Оценивает ситуацию понимающим взором. Напряжённо кричит своим.

ПЕРЕСВЕТОВ: В кольцо их бери! Не давай к стене прижиматься!

В кадре: у стены лежат навзничь двое павших казанцев (слуг). Рядом с ними стоят крепко прижавшиеся друг к другу татарки.
Чуть дальше слуги Ивана уверенно бьются с двумя оставшимися. Падает сначала татарский слуга. Затем сползает по стене на землю и сам порубленный господин. Его поражают одновременно с разных сторон...
Пересветовы слуги вопросительно поглядывают на своего хозяина.

ПЕРЕСВЕТОВ (кивая в сторону знатного казанца): Вот эдак и надо, как он, у домов своих биться...
Ну а теперь заслужили вы, ваша добыча! В бою взяли, не за чужими спинами!

Воины устремляются ко входу изначально облюбованного ими жилища...

108

Русский лагерь перед Казанью. День.

Царский шатёр на фоне неба, по которому тянется дым от казанского пожарища.
Иван IV рядом с шатром. Позади него трое бояр, что были с ним на заутрене. Озабоченно переглядываются.
Государь выжидающе смотрит в сторону, на звук приближающегося к нему конского топота. Конь останавливается. Кто-то спрыгивает на землю.
Иван IV многозначительно оглядывается на своих вельмож.

ГОЛОС ПРИБЛИЖАЮЩЕГОСЯ К ЦАРЮ: Князь Михайло Воротынский извещает тебя, великий государь!

Иоанн Васильевич поворачивается на голос с самым заинтересованным видом.

В кадре: коленопреклонённый ГОНЕЦ перед царём.
Это служилый дворянин в запылённых латах со следами крови и грязи на них.

ГОНЕЦ: Радуйся, благочестивый Самодержец! Твоим мужеством и счастием победа совершилась: Казань наша, ея царь в плену, войско истреблено. Несметные богатства собраны. Что прикажешь?

Лицо государя выражает душевное облегчение и успокоенность. Тепло глядит на гонца.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (с глубоким чувством): Славить Всевышнего!

Царь воздевает руки на небо. Благодарным взором смотрит куда-то ввысь...

109

Казань. День. После полудня.

Небо над городом. В нём рассеивается дым от городских пожарищ.

Крупный план: по широкой, очищенной от трупов и обломков, улице медленно движется государь верхом на великолепном и богато украшенном белом коне (аргамаке).
Впереди царя маячат спины его конной свиты – группы воевод и дворян в боевом облачении. Над ними возвышается распятие (которое держит перед собой царский духовник).
Следом за царём едут ещё двое сопровождающих. Виднеются морды их коней. Это молодой русский князь лет двадцати пяти и татарский хан Шах-Али (непризнанный казанцами, коего они заменили на астраханского царевича Едыгера). Шах-Али чрезвычайно полный. Одет сообразно татарскому хану-мусульманину.

В кадре: лежащие по одну сторону от дороги тела погибших казанских воинов. Царь, по ходу своего движения, обводит взглядом татарские трупы.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (задумчиво и негромко, ни к кому персонально не обращаясь): Это не христиане, но подобные нам люди... (Поворачивает голову на другую сторону дороги.)

Чуть подальше от противоположенного края дороги лежит ряд мёртвых тел русских ратников. Иоанн IV печально смотрит на них. Крестится...

Впереди виднеются очертания ханского дворца.

110

Казань. Ханский дворец. Тем же днём.

Узорчатая стена одного из дворцовых помещений. На полу составлена золотая ханская утварь, украшенная, в частности, драгоценными каменьями.
Напротив данной утвари располагается Иоанн IV. Переводит взгляд с посуды на проём выбитого окна дворцовой комнаты, к солнцу, виднеющемуся высоко в небе. Поворачивается в сторону от себя к молчаливо стоящим поодаль боярам и воеводам.

В кадре: нечётко просматривающаяся группа бояр (кои утром молились с царём в походной церкви), а также и кто-то из сопровождавших царя во дворец воевод.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (веско и убедительно): Все богатства казанские и всех пленников, кроме царевича Едыгера, отдаю воинству нашему... (Приосанивается.)
Моя корысть есть спокойствие и честь России!..

111

Лагерь русского войска. Этот же день.

Чистое небо над русским лагерем.
На открытом пространстве утоптанного поля стоят, плечом к плечу, в полной тишине, русские воины и их начальники, участвовавшие во взятии Казани. Они все в воинском облачении и при оружии. Их видно не вполне разборчиво, так сказать, в целом, но можно разобрать какие-то отдельные детали. Ощущается общий  эмоциональный подъём. Все устремлены взорами в одну точку.
Громко и отчётливо звучит голос русского царя, обращённый к своему войску (сам государь в кадре пока не присутствует).

ГОЛОС ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА (с искренним и вдохновляющим пафосом): Воины мужественные! Бояре, воеводы, чиновники! В сей знаменательный день, страдая за имя Божие, за веру, отечество и царя, вы приобрели славу неслыханную в наше время...

Крупный план: часть передних рядов, в которых можно увидеть Дмитрия Плещеева. Большинство с разного рода ранениями, либо уже засохшими ранами, в повреждённых вражескими ударами доспехах, чаще всего неочищенных от крови, грязи и копоти. Лица их выражают глубочайший пиетет к государю и преданность ему.

ГОЛОС ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА (продолжает): ... Никто не оказывал такой храбрости; никто не одерживал такой победы! Вы новые македоняне, достойные потомки витязей, кои с великим князем Димитрием сокрушили Мамая!

В кадре: та часть войска, где стоит Иван Семёнович Пересветов. Многие из воинов, которые находятся рядом с ним, также со следами ранений. У Пересветова одухотворённый вид. Видно, что принимает речь царя безоговорочно и всецело. В том же ряду усматривается и наместник, Филат Глебович.

ГОЛОС ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА (продолжает): ... Чем могу воздать вам?.. Любезнейшие сыны России там, на поле чести лежащие! Вы уже сияете в венцах Небесных вместе с первыми мучениками христианства. Се дело Божие, наше есть славить вас во веки веков, вписать имена ваши на хартии Священной для поминовения в соборной Апостольской церкви...

Кадр являет непосредственно Ивана IV. Он говорит с войском, стоя на небольшом и естественном земляном возвышении. Образ царя просветлённый и самый милостивый.

ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (заканчивая): ... А вы, своею кровию обагрённые, но ещё живые для нашей любви и признательности! Все отважны, коих вижу пред собою! Внимайте и верьте моему обету любить и жаловать вас до конца дней моих... Теперь успокойтесь, победители! (Государь улыбается – сдержанно, но откровенно благожелательно.)

В кадре – атмосфера всеобщего воодушевления в русском воинстве.

Дальний план: ряды русского войска отвечают царю радостными кликами. Отовсюду доносится ликующее: Слава государю Иоанну Васильевичу!..

112

Приволжская лесостепь. Октябрь. Вторая половина дня.

Движение конной массы русского войска, возвращающегося от Казани. Едут по широкой, укатанной дороге. Вместе с русским отрядом движутся и подводы (телеги), гружённые полученной в татарской столице своей частью добычи.

В кадре: едущие бок о бок Пересветов и наместник. За ними шествуют слуги Ивана Семёновича, среди коих угадывается и Козьма. В его облике присутствует несомненная духовитость, он совершенно возмужавший и заматеревший. На нём новенький тегеляй и весьма качественная «железная шапка» на голове.
Там же (со слугами) следуют две телеги, управляемые слугами же Ивана Семёновича. Одна из них гружёна доверху. Вторая – частично. Груз чем-то накрыт. За извозчиком второй телеги располагается мальчик, подобранный Пересветовым на казанской улице. Его голова перевязана чистой тканью (там, где рана). Он погружён в себя.
Иван Пересветов, как это видно, раздумывает о чём-то. Филат Глебович поворачивается к нему.

НАМЕСТНИК (бодро): О чём задумался, Иван Семёнович?

ПЕРЕСВЕТОВ: Проста дума: как бы из татар казанских слуг царёвых сделать, да ими же и от татар крымских прикрыться.

НАМЕСТНИК (смеясь): Да в уме ли ты, Иван Семёнович?
Как ни корми волка, а он всё лес смотрит.

ПЕРЕСВЕТОВ (качая головой): Татары – воины храбрые. А клятву дав, и верными могут быть...
В старину кыпчаки, половцы, всё с русскими воевали, а покорили их русские, так они им служить стали. Первыми, куманы эти, удар Батыя приняли...

Наместник улыбается. Качает, с сомнением, головой. Оглядывает окружающую местность. Поднимает брови, как будто вспомнив о чём-то.

НАМЕСТНИК: Помнится мне, ты в местах этих с воеводой Данилой Солнцевым службу нёс.

Пересветов заинтересованно смотрит на Филата Глебовича.

НАМЕСТНИК: Так вот... Слыхал я, плох совсем Данила Ильич. От ран своих так и не оправился...

Иван Семёнович вглядывается куда-то в небосклон.

ПЕРЕСВЕТОВ: А что, Филат Глебович, до Альева полдня пути осталось. (Поворачивается к собеседнику.) Может, отъеду я к воеводе. Отсюда до Лимани вёрст семь будет. К утру и догоню вас.

НАМЕСТНИК (охотно): Ну и добро. Поезжай с Богом...

113

Иван Пересветов подъезжает к своим слугам. Окидывает их беглым оценивающим взглядом.

ПЕРЕСВЕТОВ: Петька, Лукашка, Аникей! Со мной едете!

Иван Семёнович взглядывает на Козьму, который рядом с телегой, где мальчик.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ну что, Козьма, я к воеводе Солнцеву отъезжаю. Говорят, плох он...

КОЗЬМА: И я с тобой, Иван Семенович! Возьмёшь?

ПЕРЕСВЕТОВ: А чего ж не взять. Поехали.

ЖАЛОБНЫЙ ГОЛОС МАЛЬЧИКА (с телеги) А я?..

Иван Семёнович с теплотой во взоре оглядывается на мальчика.

ПЕРЕСВЕТОВ: А ты в обозе останешься, с дядькой Елисеем.

Глаза мальчика наливаются слезами. Козьма сочувственно смотрит на него. Потом на Пересветова.
Иван Семёнович откровенно озадачивается от такой реакции своих ближних.

ПЕРЕСВЕТОВ (тихо размышляя вслух): А и впрямь...
У воеводы лекарь знатный был...

Иван Семёнович подъезжает к мальчишке.

ПЕРЕСВЕТОВ: А ну-ка, Васька, в седло ко мне полезай.

КОЗЬМА: Давай, Иван Семёнович, я возьму.
Моему-то коню полегче будет.

В кадре – довольное лицо Васьки...

114

Смешанный лес. Тот же день. Ближе к закату.

Ещё светло. Пересветов и его люди едут по дороге в лесу. Он расположен в низине. Дорога почти вывела их из леса. По выходу из него возвышается поросший растительностью пригорок.
Иван Семёнович рассказывает своим слугам о Козьме, ненавязчиво приводя его им в пример. Те внимают, с уважением поглядывая на него, везущего ребёнка перед собой.

ПЕРЕСВЕТОВ (улыбаясь и посматривая на Козьму): ... Вот он от меня в казаки приборные и подался. Уже, вон, в полусотенных ходит. Того и гляди, в сотника выйдет. А, Козьма!?

Козьма польщено молчит, притворно смущаясь.
Мальчик глядит на него полуобернувшись, голову кверху, как будто силясь разобраться в услышанных словах.
В это время вся группа минует, вдоль кустов и деревьев, поворот перед самым выездом наружу.

АНИКЕЙ: А нешто у них, запросто так, куда хочешь, отбыть дозволяют?

ПЕРЕСВЕТОВ: Да уж не даром, Аникей! Заслужил то Козьма при осаде Казанской. (Обращается взором к Козьме. Похоже, собирается что-то сказать ему.)

ОТОРОПЕЛОЕ ВОСКЛИЦАНИЕ ЛУКАШКИ: Вот те на!..

В кадре: прямо за поворотом, у края леса, лежит перевёрнутая телега с двумя сорванными колёсами. Подле неё тело седого деда в зипуне, утыканное стрелами. У разжатой руки его валяется топор. Тут же труп какой-то старухи в платке и осеннем балахоне, со стрелой в горле. На телах и вокруг них – пух от подушек, либо перин.
С другой стороны от дороги – изрубленное тело молодой женщины в разорванном сарафане и с размётанными длинными волосами. Подальше брошена её втоптанная верхняя одежда с полуоторванными рукавами. В полной тишине поют птицы.

Пятеро всадников молча оглядывают место побоища. Козьма находится рядом с Пересветовым. Тот, в свою очередь, около высокого дерева с богатой кроной.
Слышится непонятный сдавленный звук, напоминающий кошачий писк.

ПЕТЬКА: Никак, кошка?

Пересветов качает головой. Вскидывает руку. Кивком указывает Петьке в направлении телеги. Тот заезжает за неё. Спрыгивает с коня.

ГОЛОС ПЕТЬКИ: Иван Семёнович, тут баба живая!..

Пересветов и все остальные остаются на своих местах.

Кадр демонстрирует молодую русоволосую ЖЕНЩИНУ, довольно рослую, с полузакрытыми глазами. Та делает слабое движение головой. Поднимает веки. Лицо её побито и в крови. Одежда разорвана, вплоть до торчащей ночной белой рубахи. Одна рука придавлена телегой.
Петька приподнимает телегу, высвобождая ей руку. Ему открывается нечто, похожее на куль, и укутанное одеялом. Оттуда раздаётся младенческий крик. Ребёнок надрывно орёт.

К Петьке устремляются остальные спешившиеся слуги.

Иван Семёнович настороженно смотрит по сторонам.
Оборачивается к мальчику при Козьме.

ПЕРЕСВЕТОВ: А ну-ка, сынок, давай сюда.
Легко выхватывает Васю с коня Козьмы и сажает его на то самое дерево рядом с собой. Мальчик проворно карабкается наверх.

Свистят стрелы.
Одна впивается в дерево, прямо под мальчиком, продолжающим взбираться по нему.

ПЕТЬКИН ВСКРИК: Ой!..

В кадре: стрела, торчащая из левого Петькиного плеча. Он прижимает к себе ребёнка у груди.
Телега за ним поставлена набок, привалившись другим боком к дереву.
Женщина на земле силится встать. Петька шарахается к ближайшему кусту. Кладёт ляльку на мох под него. Здоровой рукой выдёргивает саблю (меч) из ножен. Оглядывается на женщину.

ПЕТЬКА (кричит): Лежи!

На экране: спешившиеся Пересветов со спутниками рассредоточиваются по месту атаки на них. Стараются уклониться от летящих в них стрел, прячась за деревьями, либо пригинаясь.
Вслед за стрелами несутся неразборчивые воинственные крики атакующих. Их человек семь. С двух сторон набрасываются на пересветовский отряд.
Напавшие являют собой этническую смесь каких-либо финно-угро-тюрок. Одеты и вооружены соответственно, но добротно (у них комбинация различной воинской одежды и оружия). Решают взять наскоком.

Происходит схватка.

На Ивана Семёновича с визгом и яростью налетает САМЫЙ КРУПНЫЙ из противников. Он свирепого, устрашающего вида, с большой золотой серьгой в ухе. Держит в руках оружие, похожее на секиру. Пытается разделаться со своим визави одним махом. Размашисто рубит Пересветова, рассчитывая, по-видимому, снести тому голову.
Пересветов, резко и неожиданно для напавшего, уходит вниз, на колено, под удар, идущий в пустоту. Стремительно колет врага снизу-вверх. Пробивает его насквозь. Мгновенно выдёргивает саблю. Отклоняется в сторону. Тот мешком валится вниз лицом.
Иван Семёнович провожает взглядом падающее тело. Качает головой.

ПЕРЕСВЕТОВ (с иронией): Славный воин...
Тотчас встав на ноги, спешит к Петьке. Он же, со стрелой в плече, неуверенно отбивается от теснящего его противника...

Кадр являет Аникея, пытающегося парировать удар жилистого и вёрткого неприятеля, по виду НОГАЙЦА.
Тот рубит его наискось тяжёлым и широким клинком. Аникеева сабля ломается почти у самого основания. Её обладатель с растерянностью отшатывается назад. Ногаец, с занесённым для решающего удара оружием, угрожающе надвигается на него. Щерит зубы. Наблюдается отсутствие одного из них спереди.

НОГАЕЦ (тщательно выговаривая): Сто, сабака неверная, сесясь падыхать будесь...

Аникей, очевидно, неожиданно и для самого себя (на рефлексе), ступает тому навстречу.
Моментально: одной рукой отталкивает руку врага с клинком, другой же лупит со всей силы его кулаком в лоб. Тот, с оглушённым видом и недоумением в глазах, садится...
Они на фоне бьющихся людей. Видно, как Козьма эффектно срубает своего супротивника.
Звучит голос кричащего ребёнка...
Недалеко от телеги, подле куста, на земле, мать с младенцем. Качает его, стараясь успокоить. Обнажает грудь, дабы дать её ляльке...

115

В кадре: конный Иван Пересветов подъезжает к дереву, на которое взобрался Васька. На пересветовском седле закреплён лук и колчан со стрелами. Слышно всхлипывание младенца и голоса участников боя.

ЛЮБОПЫТСТВУЮЩИЙ ГОЛОС ЛУКАШКИ: ... А энтот, стал быть, ногаец? Не различаю я их.

ГОЛОС КОЗЬМЫ: Да дались они тебе? Разбойный сброд басурманский!

Иван Семёнович у дерева поднимает голову на мальчика. Тот на приличной высоте.

ПЕРЕСВЕТОВ: Не спужался, Василий?

ВАСЬКА: Тятя, гляди! (Показывает Ивану рукой в сторону пригорка.)

Пересветов поворачивает в ту сторону свою голову...
Слышен быстро удаляющийся топот копыт.

116

На пригорке.

Иван Семёнович глядит с лошади вслед уходящему всаднику. Это один из разбойников, не участвовавших в схватке. Пересветов смотрит туда, где свои.

Те прилаживают оружие (на себя и на коней), в том числе и вражеские; кто-то сооружает из тряпья «люльку», мальчик слазает с дерева. Раненный Петька сидит на земле, откинув голову к дереву. Стрела продолжает торчать в его плече. Козьма наклоняется к нему, к месту ранения. Ломает стрелу максимально возможно к ране (не выдёргивая!).
Иван Семёнович взглядывает вослед ускакавшему разбойнику. Конкретно этот басурманин уже не наблюдается. Зато на горизонте возникают, то тут, то там, скачущие в направлении пригорка конники. Сколько их – непонятно...

117

Пересветов верхом на коне перед своими. Лицо невозмутимое. Говорит быстро и веско. Все последующие действия развиваются стремительно.

ПЕРЕСВЕТОВ: Лукашка! Дитя ты повезёшь!..
(Обращается к Аникею.) Аникей! (Кивает ему в сторону женщины с младенцем на руках.) От неё ни на шаг! (Бросает взгляд на Васятку).

Мальчик в этот миг находится перед откинувшимся на дерево Петькой. Участливо смотрит него.

ГОЛОС КОЗЬМЫ (подъехавшего к Пересветову): Что не так, Иван Семёнович?

ПЕРЕСВЕТОВ: Задержусь я, Козьма.
Подельщики вояк этих (коротко кивает на разбойничьи трупы) сюда поспешают. Небольшим числом, да поболе нас. А мы тяжелы больно. Не оторвёмся... (Смотрит Козьме за спину.)
От своих недалеко отъехали. Успеете...
Ну а ежли со мной чего, сам Ваську к Марье и свезёшь.

КОЗЬМА: Да ты что, Иван Семёнович! С тобой я останусь.

Пересветов с болью взирает на Петьку.
Его слуга шатаясь, подходит к своей лошадке. Пробует сесть на неё. Беспомощно срывается, не сумев перекинуть ногу через седло...

Иван Семенович мрачно смотрит на Козьму.

ПЕРЕСВЕТОВ (безапелляционно): Людей скорей уводи! На тебе  баба, да дети!

118

Иван Семенович перед Петькой.
Тот с совершенно растерянным видом застыл на месте около собственной лошади.

ПЕРЕСВЕТОВ: Что, Петя, не ездок ты на коне?

Слуга потерянно опускается на землю.

ПЕТЬКА (сокрушённо): Не ездок, Иван Семёнович.

ПЕРЕСВЕТОВ: Ну тогда, Петя, мы с тобой здесь басурман воевать останемся.

Иван Семёнович кивает стоящему за Петькиной лошадью Козьме. Тот вспрыгивает в седло.
Остальные уже готовы отъехать: Лукашка, с младенцем в своеобразной люльке перед собою, сделанной из одеяла и прочих тряпок, а также Аникей с Васькой на своём седле и мать младенца, бессильно припавшая к шее коня казачьего пятидесятника.
... Пересветов берёт из аникеевского седла Васю и отдаёт его Козьме. Мальчик располагается спереди от воина. Непонимающе смотрит на Ивана Семёновича.

ПЕРЕСВЕТОВ (мальчонке): С дядей, Васятка, поедешь. (Улыбается ему.) Дело у меня тут нежданное... (Красноречиво взглядывает на Козьму.) Трогай, Козьма!..

Разворачивается вместе с конём к пригорку.
Его товарищи с детьми и женщиной удаляются вглубь леса, по той же дороге...

119

Из-за гребня пригорка вырастают первые всадники...

Иван Семёнович движется между кустарником и деревьями, выбирая позицию. Видит появившихся врагов. Те ещё не миновали гребень.
Петька замер за деревом, глядя на вырастающие вражьи фигуры. На боку у него сабля, в руке саадак. Недалеко от него телега.

ПЕРЕСВЕТОВ (обернувшись к нему): За телегой, Петька, хоронись!

Слуга спешит, куда велено.

Иван Семёнович вытаскивает лук, стрелу.
Прилаживает её на тетиву. Не теряет из виду конников на пригорке.
Первые из разбойников уже выросли на нём в полный рост. Выглядят, примерно, как и их сподвижники, истреблённые чуть ранее в данном лесу.
Они стихийно, врозь, скатываются вниз.

Пересветов стреляет из лука в самого первого из них. Разбойник со стрелой в груди откидывается назад. Его конь едва не падает...
Двое ближайших к нему, съезжающих вслед за ним, лицезреют этот момент с недоумением и злобой.
Вторая стрела выбивает из седла следующего из атакующих. Его конь заваливается вслед за седоком...
Петька тем временем высовывается из-за телеги, натягивая тетиву и выцеливая во вражеского конника. Заметно, сколь тяжело ему это даётся. Левая рука его бессильно обвисает. Стрела выскакивает, падая метрах в двух спереди от него. Он отключается, валясь набок...

Третий всадник, с кривой саблей в руке, без щита, но с луком за спиной, несётся вперёд по инерции, без изначального энтузиазма. Видит целящегося в него Пересветова. Съезжает со склона. Теряется. Рефлекторно хватается за свой лук. Падает, пронзённый стрелой в шею.
Остальные, ещё не успевшие начать съезжать вниз, рассеиваются по гребню. Приноравливают луки...
Пересветов пускает очередную стрелу. Она летит мимо цели.

Иван Семёнович смещается в сторону от Петьки, следуя вдоль кромки леса.
Находящиеся на пригорке – числом около двух десятков – замечают его. Устремляются за ним: кто-то по гребню, а иные спускаются по склону пригорка. Стреляют в него из луков...

120

В кадре: лесная дорога.

Оторвавшийся от вверенной ему группы людей, Козьма. Он без мальчика. Скачет во весь опор...
За ним рысью движутся два воина с детьми и женщина на лошади, поддерживаемая Аникеем. У него на седле – маленький Василий...

121

Где-то у края леса. Закат.

Конный Иван Семёнович остервенело рубится с двумя конными же басурманами. Прочие разбойники сгрудились вокруг. Кто-то из них старается выцелить его из лука. Видно пару коней без всадников, кои лежат на земле мёртвыми.
Доспехи Пересветова изрядно порублены. Где-то выступает кровь. Шлем его (какой-либо военный головной убор) рассечён ударами вражьих клинков. На щеке застывшая кровь, стёкшая из под шлема.
Вражеская стрела впивается ему сбоку (не смертельно.) Он оглядывается на удачный вражеский выстрел. В его лице проглядывается явное нежелание смириться с участью обречённой жертвы.
Тут же возвращается в исходное положение. Неотразимо колет в живот того, кто непосредственно перед ним...

122

Вечереет. На дальнем плане: движущаяся по лесостепи конная колонна русских ратников.
Одинокий всадник (Козьма), уже почти доскакивает до них по открытой местности. Очевидно, что о чём-то кричит им.
Из походного строя к нему срываются два-три человека. Кто-то из них оборачивается к своим.
Часть воинов (определённая группа) выдвигается на зов...

123

Край леса. Вечер.

Припавший спиной к дереву Иван Семёнович (изрядно порубленный), подле трупа своего коня, поражённого тремя стрелами – в шею и бок. Стрелы явственно наблюдаются.
Русский воин с саблей в руке и с двумя стрелами в боку. Перед Пересветовым валяется басурманский труп.
С десяток врагов целится, частью пеше, частью конно, из луков в него. Двое из них стреляют.
Иван Семёнович с двумя стрелами в груди сползает по дереву вниз. Непримиримо глядит на врагов.
Те всё оглядываются в одну сторону от себя. Явно обеспокоены чем-то. Отвлекаются от своей мишени. Мечутся. Кто пеший, бежит назад (к своему коню), кто на коне, спешит пустить его вскачь, подальше отсюда...

В кадре: русские воины, среди коих и Козьма, подскакивают к месту боя.
Затуманенный взор Ивана Пересветова. Темнота...

124

Вечернее небо. Звёзды.

Звучат голоса русских ратников, склонившихся над Пересветовым.

ГОЛОС КОЗЬМЫ: Снимай шлем-то!

ВТОРОЙ ГОЛОС: Ох, места живого на нём нету!

В кадре: звезда Ивана Семёновича (та, на которую указывала ему Дарина).
Показанные снизу неразборчивые три лица (контуры на фоне звёздного неба) над лежащим на земле Пересветовым.
Между лицами та самая звезда, в «обрамлении» трёх звёзд. Пересветов молча смотрит на неё.

ТРЕТИЙ ГОЛОС: Гляди-ка, взор ясный у него! Оживёт, поди.

ГОЛОС КОЗЬМЫ: Жив!..

ВТОРОЙ ГОЛОС: Да нешто живые тако выглядят?!

Иван Семёнович Пересветов улыбается. Закрывает глаза...

На фоне звезды Пересветова следует закадровый текст.

ГОЛОС ДИКТОРА: Был ещё жив Иван Семёнович, но знал и чувствовал, что душа его на небо возносится – туда, где небеса душами погибших в честном бою исполнены.

В кадре проявляется Иван Пересветов в 13-ть лет перед дедом в саду (из первой части), и он же, стоящий со стягом на казанской башне...

ГОЛОС ДИКТОРА (продолжая): Жизнь он прожил воином и погиб доблестно. Не стояли над его телом враги, не рыдали бабы! Такие же русские воины, как и он сам, предали тело земле, а душа ряды неисчислимые праведно павших пополнила...

125

Усадьба Пересветовых. Конец октября. День.

Очень погожий день. Солнце в чистом небе.

Перед воротами поместного двора трое конных слуг с Козьмой во главе и две телеги, управляемые слугами Ивана Семёновича. В одной из них, прикрытый полотном, какой-то груз. В другой сидит маленький Василий и кто-то лежит (кто – неизвестно).
Со двора ворота открывает дворовый холоп Пересветовых.
Прибывшие въезжают.

На крыльце дома стоит Марья с грудным ребёнком на руках (завёрнутым во что-то).
Выглядит бледной. Там же две её дочери, примерно, пяти и трёх лет. Она тревожно смотрит на въехавших. Ищет кого-то глазами.
Сзади на крыльцо выходит НЯНЬКА – дворовая холопка лет 30-ти. Марья отдаёт ей младенца.
Спускается с крыльца к приехавшим. Идёт. Вопрошающе глядит на Козьму.
Он и слуги спешиваются. Козьма направляется к телеге с лежащим в ней человеком. Кто именно там находится – сказать нельзя.
Марья кидается туда же. Заглядывает в телегу.

В кадре: лежащий в ней Петька. Смотрится, как после тяжёлой, изнурительной болезни. Рядом Вася, а также сабля Пересветова и саадак.
Марья замерла полубоком к телеге, закрыв лицо руками.
Козьма осторожно трогает её за плечо сзади. Она отнимает руки от своего лица. Оборачивается к нему. Глаза её в слезах. Но держится.

КОЗЬМА: Сына вот завещал тебе Иван Семёнович. В Казани сироту подобрал...

Раздаётся звук упавших на землю тяжёлых предметов и приземлившихся стоп спрыгнувшего с телеги ребёнка.
Марья вздрагивает. Вместе с Козьмой поворачиваются на звук.

Вася стоит с обронённой им пересветовской саблей. Держит её за рукоять, уперев кончик клинка в землю. Тут же и упавший вниз саадак. Вид у мальчика несколько испуганный.

Марья устремляется к нему в искреннейшем душевном порыве. Её прорывает на плач. Поднимает мальчика на руки. Сабля падает наземь. Молодая женщина прижимает ребёнка к себе.
За их спиной служанка с младенцем спускается с крыльца. Всхлипывает.
Козьма, глядя на неё, кивает на младенца.

КОЗЬМА: Сын?

НЯНЬКА (всхлипнув): Сын.

КОЗЬМА: Окрестили уже?

НЯНЬКА: Семёном.

КОЗЬМА (с оптимистическим посылом в голосе и в лице): Стало быть, Семёном Ивановичем будет!..

Слышится крик какой-то птицы в небе над ними. Взор Козьмы обращается к небесам. Он улыбается.

Высоко в небе возносится, ещё выше, некая птица (к примеру, сокол). Она на фоне солнца, бесстрастно осеняющего небосвод...

Звучит определённая музыка.

На экране появляется нижеследующий текст (историческая справка):

В том десятилетии, славном для Московского государя и русского оружия, к Руси добровольно присоединились башкиры, ногайская орда. В 1555 году сибирский хан Едигер признал себя данником русского царя. В 1556 году пало Астраханское ханство, окончательно и почти бескровно закреплённое за Россией.
Огромные пространства, о которых мечтал Иван Пересветов, перешли к Русскому государству. Вся Волга стала русской...

Государь Иоанн IV Васильевич осуществил реформирование армии, преобразовав военную систему России. Общая численность российских вооружённых сил была доведена до 250-300 тысяч человек.
Со временем Иоанн Грозный сумел ослабить боярское влияние и укрепить централизованную царскую власть, положив конец удельной раздробленности.
Московская Русь сделалась единым государством с централизованным управлением, пойдя по пути православного самодержавия...


                КОНЕЦ.