Беглецы

Григорий Волков
 
                ГРИГОРИЙ ВОЛКОВ.

БЕГЛЕЦЫ.

                РОМАН.   


 Здесь все – вымысел, и герои эти существуют только в моем воображении. Поэтому будьте снисходительны к автору.               


ГЛАВА 1               

Боковым зрением различил, как Леха-художник – так издевательски прозвали его – передал рисунок на соседний стол, Ирине.
Обычно среди нагромождения линий и плоскостей с трудом просматривалась сущность.
Некоторым казалось, что различали. Чтобы не прослыть невеждами.
Но Николай пренебрежительно отмахивался от его поделок.
Надо быть, а не казаться.
Впрочем, с таким отцом легко одурачить простодушных однокурсников.
Николай приказал себе не смотреть на девушку, но не сдержался.
Уехать бы  в другой город. Хотя бы перевестись в другое училище.
Пришельцы установили свои законы. На любое перемещение требовалось получить разрешение. Если ты не принадлежишь к избранным.
Выполнить хотя бы одно из требований, чтобы  причислили к ним.
Уничтожить врага.
В крайнем случае изобличить его.
Или внести определенную сумму в фонд.
Предприятие, где раньше работали родители, закрылось за ненадобностью, бывшие работники выживали на жалкие подачки новых правителей.
Из крупы, что годами хранилась на  военном складе, перед варкой  приходилось выбирать жучков. И все равно они  хрустели на зубах, Николай с трудом сдерживал рвотные позывы.
Но забыл об этом, когда рисунок попал к Ирине.
Волшебное, раскатистое и чарующее имя. Когда произносил его, то наслаждался вкусом и цветом. Вяжущей сладостью меда и слепящей синевой неба. Пыльца собрана с чудных медоносов, и облака никогда не закроют солнце.
И обязательная эмблема на рукаве не похожа на их нашивки. Вроде бы тот же сокол, устремившийся на  добычу, но когтям  и клюву не дано окраситься кровью.
Две верхние пуговички  не застегнуты, птица своим крылом задевает манящую ложбинку.
Может оцарапать бархатистую нежную кожу, Николай готов уничтожить  проклятую птицу.
Или самому обернуться ей, лицом зарыться в  манящее  тело, пусть придется  погибнуть.
Плевать на клятву.
Смотрящим обещали назначить его после изнурительного допроса.
Родители всегда ненавидели былой преступный режим, придумал он, и даже не поморщился от подступившей боли.
И поэтому работали спустя рукава, лишь бы не околеть от голода.
Почудилось, что новые хозяева прилетели с далеких звезд, но натянули маски, чтобы походить на людей.
Но под оболочкой таились чудовища.
Древним грекам, наверное, приходилось встречаться с ними. Даже в кошмарном бреду не измыслить псов с тремя головами, великанов-циклопов,  женщин со змеиными волосами.
Псы оскалились, на морде вскипела пена, циклопы плотоядно облизнулись, мальчишка прикрылся от змеиного взгляда, чтобы не обратиться в камень.
Не было  древних греков, среди прочего заявили пришельцы, эти их предки сотворили все сущее. Выкопали моря и воздвигли горы, открыли и покорили континенты.
Выкопали, воздвигли, установили, не было, послушно повторил он, перепутав последовательность ответов.
И за это едва не поплатился.
Вообразил, или так было, уже не разобраться.
- Смотреть в лицо! – приказала женщина-змея.
- С нами,  может быть, выживешь, - обнадежила и пригрозила она.
- С сильными, - послушно повторил Николай.
Процедил сквозь зубы, будто выругался
Посмотрел в лицо, а куда было деться? но не увидел.
Слезы застили глаза.
Оплакал былое, отмел мелкое и несущественное. Нелепую надежду на светлое будущее, преступное благодушие, когда за мнимой дружбой не  разглядеть врага.
Теперь различу, обещал новым хозяевам.
Зажмурился и застыл изваянием.
Последнее смертельное испытание.
Змеи оплели ноги, заползли по ногам, нацелились.
Некоторые малые зверюшки выживают, прикинувшись мертвыми.
Прикинулся и омертвел.
Если и укусили, то не впрыснули яд.
Неохотно отползли, хрустя кожей.
Так хрустит кобура, когда вытягивают пистолет.
Прикрылся ладонью и заглянул в просвет между пальцев.
- Повторяй за мной, и если исказишь или пропустишь хотя бы одно слово…, - предупредил палач.
Женщина-истязатель. Такие -  самые безжалостные, некогда вычитал в ныне запрещенной книге.
Уламывали  даже стойких.
Если преступник не признавался, нацеливались в пах игольчатым каблуком.
Эта не пожалеет.
- Не надо,  еще не жил, не познал, не насладился! – взмолился мальчишка.
Не познал женщину, хотел сказать, но ладонью запечатал поганый рот.
Потом уронил руки, ладонями прикрыл пах.
Постарался вообразить.
Измученная бесполезной борьбой старуха. И поздно надеяться. Лицо пожелтело и пошло морщинами. Губы истончились и обесцветились. Нос стал  похож на клюв хищной птицы. Волосы истончились и поредели. Под бесформенным балахоном не просматривается грудь.
Вспомнил другую: Ирину - однокурсницу.
Иногда удавалось случайно прикоснуться к ее руке. И тогда дымилась кожа и вскипала кровь.
Судорожно отдергивал поврежденные пальцы.
А у нее – он не мог ошибиться – сбивалось дыхание.  Вздымалась грудь. И бретельки – видел и под рубашкой – больно вонзались в плечи.
Самая желанная девочка в  группе.
В училище, в городе, в стране, в мире.
Единственная девочка.
Настолько совершенная,  что никто не решался приблизиться.
А ему удавалось. Для этого выбился в старосты.  А теперь выпрашивал такую же долю у новых хозяев.
И видел не палача, а ее.
Иногда, когда  желание оборачивается невыносимой болью, воображение способно создавать зримые образы.
Палач тоже увидел.
- Убирайтесь! – взвизгнула старуха.
Тоже вообразила. Была не допросная комната, но камера инквизиция. На огне калились пыточные орудия. Шипы на кресле разбухли от крови. Кровь бурыми пятнами изгадила стены и одежду.
Зыбкое ведение, не успела растерзать узника.
Но тот попятился на всякий случай.
На этот раз заслонился словами клятвы.
- Если соплеменник мой согрешит, передам его в суровые, но справедливые руки, - повторил за  суфлером.
- Карающие руки, - сбился на отсебятину.
Палач надвинулся.
- Если брат мой согрешит, уничтожу его! – отбился от преследователя.
- Если рука моя согрешит, отсеку руку! – не убоялся членовредительства.
Вывалился в коридор и захлопнул дверь.
Но еще не спасся.
Может передумать и натравить карателей.
Прокрался мимо обитых железом дверей.
Отшатнулся от одной, там работала камнедробильная машина, за другой палкой выбивали ковер, грохот и гулкие удары заглушали крики,  стоны и проклятия.
Мальчишка так быстро скатился, что охранник не успел ударить.
- Просто  зачесалось, - путая официальный язык с разговорным, заявил он невидимому надзирателю, видеокамеры уже установили.
Может быть, приглядывают и за училищем, всполошился Николай, одновременно наблюдая за Ириной и тревожно озираясь.
Обернулась к художнику и одарила его улыбкой.
Языком облизнула губы, они призывно округлились.
Леха тоже облизнулся.
Наставница  насторожилась.
Была похожа на лису, но если при старой власти старалась не высовываться из норы, то теперь  безобразничала в  курятниках.
А петухи разучились биться и побеждать. Шпоры  затупились, гребни поникли. Покорно подставляли повинную голову.
Осторожность превыше всего.
Поэтому оглядел тюремный кабинет.
Наставница увешала его портретами неведомых авторов. И теперь пыталась хотя бы вкратце ознакомить учеников с нетленными их  творениями. При этом часто путалась и заглядывала в шпаргалку.
Обещала приобщить, то есть верная соратница, можно не присматривать за ней,  решили хозяева, глаз и рук не хватит наблюдать  за всеми и наказывать всех.
Поэтому не установили камеры, и хотя Николай  осудил Ирину, но все же попытался улыбнуться. Пальцами растянул непослушные губы.
Другой рукой  почти дотянулся до ее стола.
Наказать и покарать изменницу.
Или спасти ее.
Лисица вышла на охоту.
Наверное, передушила кур на дальней улице.
А когда селяне всполошились и с кольями встали на защиту своего добра, успела укрыться.
Повстанцев строго и примерно наказали, поэтому их соседи спрятали вилы и топоры, но обнесли курятник прочным тыном.
А она подрыла забор и снова насладилась свежатиной.
И все пристальнее приглядывалась к  своим подопечным.
Учуяла и изготовилась.
Не лисица, но хамелеон, что легко меняет окраску. Может прикинуться доброжелательным слушателем, а потом донесет на доверившегося рассказчика.
Ирина не только призывно округлила губы, но поманила художника восторженно вздернутым большим пальцем.
И ямочками на щеках, и еще одна пуговица выскочила из петельки.
Николай мысленно  продвинулся  по ложбинке.
Задохнулся от сладостного аромата, от чудного запаха  кожи.
И проглядел, как прыгнула лиса.
В момент прыжка обернулась огромной кошкой, такая сокрушит любую преграду.
Не дотянулся до рисунка; ломая ногти, содрал краску со стола и исцарапал древесину.
Тогда, презирая боль, попытался перехватить лапу зверя.
Тот отмахнулся, полоснул когтями, порвал мускулы и сухожилия, рука бессильно повисла.
Мальчишка отвлекся на пустяшную рану, наставница завладела рисунком.
Он успел  различить.
Лучше бы и дальше Леха забавлялся он своими линиями и плоскостями, на этот раз изобразил узнаваемо.
От айсберга, что подразумевал былую Империю, откололась  льдина. Она стремительно таяла и растекалась грязной лужей. В ней барахтался нынешний правитель.
И можно  запросто уничтожить его щелчком или сдуть с рисунка.
Николай округлил щеки, чтобы дунуть.
Не только портретами неизвестных писателей, но и изображением правителя, украсила наставница свой кабинет.
И теперь тот сощурился,  нацелились пистолетные стволы.
И все же Николай попытался выхватить карикатуру.
Но рука еще не окрепла после ранения, или зверь опять нацелился смертельными когтями.
- Это моя вещь, вы не смеете…, - сказала Ирина.
Голос ее обычно звенел колокольчиком. Птицы вторили ему, и распускались цветы. Даже в самую стужу стебли пробивали снежный наст. И метель не подстерегала усталых путников.
Но колокол треснул и  охрип.
- Вы…Ты…Смею!..  – заплутала наставница в простеньких словах.
Обычно, когда нападала, жертва покорно склоняла голову.
А эта вознамерилась избежать наказания пустыми отговорками.
Вообразила,  будто сможет побороть систему.
Никому еще не удавалось.
Понадеялась на броскую внешность – пустой капитал, мысленно усмехнулась наставница, тем охотнее и быстрее изломают и разрушат. И тогда отвернутся от нее неверные вздыхатели. Ненадежную опору выбрала она. Один, когда отец всерьез поговорит с ним, забудет о детских шалостях. Другой   при первых признаках опасности очнется от наваждения.
  Измельчали и запаршивели наши мужики.
А девочки  поголовно пойдут на панель.
Мы были не такими, вспомнила свои студенческие годы.
Училась  далеко от дома, ее как  активистку поселили в двуспальном номере.
Напарница преображалась в полнолуние.
На лице расцветал румянец, глаза распахивались, зрачок желтел и расползался. Рот приоткрывался, поблескивали  зубы.
Грудь, живот, бедра, все тело распирало от прихлынувшего сока. Ведьма или оборотень, как указано в старинных справочниках
Если раньше оборотни отлавливали припозднившихся путников, то теперь не требовалось их выслеживать. Некоторые продвинутые студенты сами призывали ее. Заманивали в душевую, где можно  укрыться в кабинке. Или в кладовку, где  свалены старые матрасы, или в телефонную будку, в кусты, что густо  разрослись около общежития.
Там  боролись, но не могли одолеть.
Когда соседка уходила, Олеся заводила будильник и торопила медленный ход минутной стрелки.
Однажды переставила ее на пол круга вперед, это не скрасило одиночество.
Ночь длилась бесконечно.
Была готова выскочить на улицу и обратиться к любому.
И погибнуть, если тот отшатнется.
Осторожно выбралась в коридор.
Студенты угомонились, но когда кралась, казалось, преследуют ее. Пригибалась и ладонями закрывала затылок.
Наконец добралась до обшарпанной двери кладовки; зажмурившись и пальцами зажав нос, будто ныряя, приоткрыла дверь.
Та отворилась со скрежетом. Споткнулась о навесной замок, брошенный около входа, железо загремело. Прижалась к стене, посыпалась штукатурка.
Не вспугнула их.
Луна еще ярче высветилась. Видела сквозь размытые черточки ресниц, слышала в отчаянном стуке сердца.
Зажмурилась и ладонями зажала уши.
Не запомнила, как вернулась обратно.
Но не погибла, а дождалась.
При неверном свете различила пылающие щеки напарницы.
- Я знаю. – Заслонилась   от ее  взгляда.
Хотела осудить, но  потянулась за подаянием.
- Я видела, -   прошептала Олеся.
- А ты пробовала? – Надвинулась соседка распаренным и греховным телом.
Некуда отступать, надоело отступать и прятаться.
- Хочешь попробовать?
- Да! Не смей! – Отбилась девушка.
Попыталась отбиться.
Выжила в смертельной схватке. Коленом случайно заехала в живот, насильник задохнулся и скрючился.
Олеся очнулась и возненавидела.
Колдовство иссякло, осталась грязь, что намертво въелась в кожу. Вошла в плоть и в кровь, и не очиститься от скверны.
Будто попала в зловонное болото, все глубже и неотвратимее засасывает трясина, бесполезно запрокидывать голову.
И все же дотянулась до кочки, раздавленные болотные ягоды были похожи на капли крови.
Вывалилась в коридор, остались следы, кровь смешалась с грязью.
Добрела до заветной двери.
Там жил однокурсник, так получилась, что поведала ему о  нескладной своей жизни.
Выросла в шахтерском поселке; станешь учетчицей, а если повезет, выучишься на горного инженера, определил отец.
Школьникам показали забой, она отстала, низкий свод  навалился.
Хотелось кричать, молить о пощаде, пропал голос, и не знала ни одной молитвы.
- Выведи меня, поверю, если выведешь, - обратилась к Спасителю.
Камни  были готовы сорваться и уничтожить.
- Стану нести ученикам вечное и прекрасное! – обещала она. 
С детства пристрастилась к чтению, герои ее книг  не сдавались.
Она тоже выжила.
Боязнь одиночества, человек толпы, поставил диагноз  школьный врач.
- Я со всеми вместе, - согласилась  с его приговором.
Вместе в школе, на выпускном вечере, на вступительных экзаменах, на лекциях, с подругой в комнате.
Но та надругалась, если немедленно не очиститься, снова засосет трясина.
Поэтому отыскала знакомого парня.
Дверь была не заперта, почти не таясь, склонилась над его кроватью.
Вычитала в книге, если подкрадываться, то человек насторожится и изготовится.
Громкие шаги не потревожили спящих.
Скрипнула кровать, кто-то всхлипнул во сне. Или по улице прошла машина, покрышки захрустели на избитом асфальте. В котельной выпустили избыток пара, тот вырвался  со свистом и шипением.
Встряхнула  за плечо – кожа была сухой и горячей – приложила к губам палец, так, кажется,  приманивают.
Накинула невидимую сеть,  ему не вырваться.
Наверное,  не проснулся, послушно последовал за ней, ни о чем не спрашивая.
Приведение в белой простыне,  если увидят, то возникнет очередная легенда.
Столько  небывальщины, что ректор уже не верил бесчисленным жалобщикам. Ничего особенного, просто в молодости  бурлит и пенится кровь.
Конечно, не проснулся, обычно досыпал на первой лекции,  сомнамбулой последовал за поводырем.
В кладовку, где она до этого оступилась, запутавшись в брошенной на пол одежде, а со стен и с потолка упала штукатурка, где еще не выветрился запах страсти и вожделения, где на засаленном матрасе остались отпечатки  тел.
- Я не хотела, она силой заставила, - призналась Олеся.
Единственный человек, которому могла признаться, почти все рассказала о себе, он тоже рассказал.
Как и она отказался от родительской опеки.
Отец его после семинарии получил сельский приход, жену выбрал из певчих, детей долго не было, врачи беспомощно разводили руками.
По ночам настоятель долго и истово молился. Метались тени, святые внимали молитве.
Будто капли воды падали на камень и скатывались, не оставляя следов.
Жена тоже молилась, но отчаялась раньше его.
- В Ветхом Завете… Помнишь, он взял наложницу, - запинаясь, напомнила мужу.
- Нет, не было, не помню,  - отказался он.
- Все равно, будет как мой ребенок, - сказала она.
- Нет, ты для меня…, - признался муж.
Воспитанный в строгости, даже перед свадьбой не произнес волшебные слова.
- Что? – спросила женщина.
- Ты для меня весь мир, - признался он.
- Больше мира, - сказал после паузы.
- Выше всего, - признался он.
- Всего? – переспросила женщина.
- Выше Бога, - прошептал он.
- И все? – не насытилась женщина.
- Люблю, - впервые признался мужчина.
Земля не содрогнулась, лава не выплеснулась, воды не затопили.
И Николай Угодник, показалось ему, утвердительно кивнул со старинной доски.
Через девять месяцев родился мальчик. Конечно,  воспитали его в вере и почитании.
За что  изрядно доставалось ему в школе.
Попенком прозвали его, а он отбивался непреложными истинами.
Нет других богов, отриньте  западную ересь, не сотворите кумира -   в каждом кабинете весел  портрет очередного президента, -  не убейте,  не украдите.
Не обзавелся друзьями, не участвовал в стычках, не гонялся наперегонки, не ночевал в палатке.
И чем больше было запретов, тем сильнее хотелось  обрести свободу.
После школы наотрез отказался поступать в семинарию.
И отец не заставил, не приказал ему.
- Когда-нибудь ты вернешься, -  попрощался с сыном.
- Если Бог есть, то ему наплевать, - впервые усомнился тот.
И молния не испепелила его.
Как не испепелила в кладовке, куда привела  девушка.
Одной рукой удерживая простыню, другой отгородился он от лунного света.
От  сбитой на бок, измятой юбки, от порванной на груди рубашки – напрасно она прикрывается, - от искусанный губ, от  мерцающих кошачьих глаз, от спутанных волос, от хриплого воспаленного дыхания.
От кладовки с истоптанным полом, с облупившимися стенами, с замызганными матрасами, от запаха страха и желания.
- Как они. Я больше не могу, - позвала  женщина.
Поймала его вялую руку и прижалась к ней, показалась, что вцепилась когтистая лапа.
А парень вспомнил уроки биологии, после долгих переговоров с директором отец все же позволил посещать  бесовский кабинет.
Женщина создана из адамова ребра, но учителя попытались доказать, что у мужчин столько же ребер, картинки не убедили его, надо пересчитать и проверить.
Пересчитывал, сбиваясь и путаясь, возвращаясь к истокам.
Разбрасывая искры, они прожигали кожу.
Женщина содрогалась под огненными пальцами.
Чтобы окончательно убедиться,  пересчитал со спины.
Послушная его воле, его настырным пальцам женщина спиной повернулась к насильнику.
От его огня воспламенилась одежда. Расплавленная ткань прилипла к коже, отдирала ее вместе с кожей.
Выжигала грязь, что налипла до этого, чтобы чистой и непорочной придти к любимому.
Кабинет биологии, вспомнил он, украшал пластмассовый скелет, некоторые кости были выломаны еще предыдущими поколениями учеников, а ему казалось, что и люди так же уродливы.
Предстояло проверить это предположение.
Огненные пальцы переползли на бедро.
Солнце скоро взойдет, луна погаснет, надо успеть, пока  не погасла.
Утром напарница превращалась в прилежную студентку, будто и не существовало безумных ночей, многое невольно переняла от нее.
Согнулась, как на уроке физкультуры, сначала ладонью дотянулась до пола, потом локтями уперлась в пол, услышала, как затрещали и обломились хрупкие косточки.
- Скорее, ну, скорее, - взмолилась она.
Охрипла и сорвала голос, или огнем выжгло  гортань, вряд ли  разобрал он ее просьбу.
А если разобрал, то не послушался, так же подробно и издевательски ощупал.
Так придирчивые хозяйки ощупывают птицу.
Пальцы переползли на ягодицы, уже не обжигали, обрадовалась и ужаснулась женщина
Мало одной руки, уронил простыню – словно с грохотом упало железо, показалось ей, –  даже не заметил этого.
Одной рукой упираясь в пол, другую забросила за спину.
Ударить, сокрушись и разбудить негодного любовника.
Но не ударила, а нащупала.
Подглядывая за соседкой, узнала, увидела, как должно быть;  не было этого, напрасно  изогнулась и застыла в нелепой позе.
- Ну, - в последнем усилии прошептала женщина.
Нащупала и сдавила, плоть его растеклась и вытекла из неловких  пальцев, и бесполезно настаивать и требовать.
- Уходи. – Прогнала  неверного любовника.
Медленно и скрипуче распрямилась. Так же скрипуче обернулась.
- Одинаковое число ребер, аналогичное строение скелета. – Окончательно укрепился он в своем безверии.-  Библейские авторы ошиблись. Или перевелись те замечательные женщины.
Подобрал свою простыню.
Увидела и запомнила, стараясь ничего не упустить. Ни одной гадкой подробности.
Рыжеватые волосы на лобке торчали редкими кустиками, и нет отрады в чахлой  растительности. Неровный шрам начинался чуть пониже пупка и терялся среди рыжих кустов.
Видимо удалили аппендицит, а заодно и другие ненужные органы. Вместо сердца вложили искусственную конструкцию. И наверняка избавили от ненужных эмоций.
Устала изучать и отвернулась.
Пусть другие бродят по пустыне его души в напрасной попытке отыскать оазис.
Если и найдут заброшенный колодец, то не докопаются до воды.
Погибнут в  пустыне.
Как погибла она.
Огляделась, вокруг лежали выбеленные временем и песком кости ее предшественниц.
Понадеялись на крепкое плечо и надежные руки.
Плечо промялось, а руки  бессильно упали. Или пальцы сомкнулись на шее.
И если кто-то протянет вроде бы дружескую руку, надо отшатнутся от хватких пальцев.
- Забыть и проклясть, -  молитвой повторила она, подбирая изодранные  одежды.
Солнце выкатилось из-за крыш, луна стала невидимой, прошла преступная ночь, городским петухом прокричал будильник, машины выплюнули ядовитый газ, горожане полной грудью вдохнули яд.
Обычно мужчина досыпал на первых лекциях, на этот раз очнулся в  каморке.
- Меня похитили демоны, -  всполошился он, но тут же опомнился, уже не верил поповским побасенкам.
Демоны в виде прекрасных обнаженных женщин, догадался он,  мудрецы востока, кажется, встречались с ними.
- Зачем? – спросил он, избавляясь от колдовских чар, петух уже сорвал голос и заткнулся.
- Ты притворялась, придумывала, я тебе верил, нам было хорошо вместе - обвинил ее.
Оглянулась на пороге.
Простыня топорщилась в паху.
Просто показалось, уговорила себя.
- Ненавижу! – попрощалась с ним.
С пустыми и напрасными надеждами.
Будто погасло солнце, и теперь придется жить во мгле.
В потемках прокралась еще пустынным коридором. Гордо и высоко вздернув голову. Она клонилась. Тогда кулаком подперла подбородок. Так надавила, что захрустели шейные позвонки. Ухватилась за отрадную  боль.
А потом перебралась в другую комнату.
Завхоз не противился.
Общежитие переоборудовали из больницы. В бывшие палаты втиснули по шесть коек. И многие мечтали попасть в двуспальные номера.
- Назад пути нет, - предупредил завхоз.
Она запомнила пророческие  слова.
Когда переменилась власть, приветствовала  перемены.
Власть перечеркнула былое. Ничего не было, за спиной пустыня, бессмысленно причитать и оглядываться.
Если кто-то не понимал этого, безжалостно напоминала.
Их уводили. Одни не возвращались. Другие испуганно замолкали и пугливо оглядывались на каждый шорох.
Слова  - серебро, а молчание – золото, некогда заявил запрещенный поэт.
Когда выхватила карикатуру и увидела, прижала к груди обличительный документ.
- Как ты посмела! – обвинила преступницу.
Чаще всего была похожа на лису, крадущуюся по следу.
Но когда чуяла добычу, оборачивалась большой кошкой.
Кошка прыгнула и ударила когтистой лапой.
- Отдайте! – потребовала Ирина.
Ноздри ее раздулись, глаза потемнели, волосы растрепались.
Были похожи на змейки, как у той женщины, что допрашивала.
Те змеи были готовы зажалить до смерти, эти  тоже нацелились.
И грудь у палача не просматривалась под бесформенным балахоном, а у Ирины порывисто вздымалась под тесной рубашечкой. От резких движений отлетали пуговицы.
- Отдайте, я как  представитель…, мы разберем на собрании, - попросил Николай.
Нарочито медленно отступила к учительскому столу.
-  Обсудим и, может быть, осудим, ну, пожалуйста...
Раньше, при предыдущей  власти его мольбу встретили бы насмешками и свистом.
Так свистят болельщики, когда нападающий отправляет мяч мимо ворот. А тренер пренебрежительно машет рукой и отворачивается, не желая наблюдать подобное безобразие.
Отсмеялись и отсвистелись.
И  заметно поубавилось учеников.
А оставшиеся, самые благонадежные, потупились или уставились в окно.
Николай тоже посмотрел. Среди голых деревьев – почки набухли, но еще не полопались – под пятнистой маскировочной сеткой различил пушечный ствол в облупившейся краске. В грязи среди тряпья валялись вспоротые консервные банки и пустые бутылки. Солдаты выгнали хозяев и укрылись в соседнем доме, стены были изуродованы памятными надписями.
Как стены рейхстага после штурма Берлина, но, оказывается, победили не те солдаты.
Занятия закончились, звонок был похож на вой сирены, или так грохочет машина, когда вдавливают в полик педаль газа, чтобы не услышать расстрельного залпа.
Пули вонзились, Николай не сразу  очнулся.
Каратели сожгли деревню, почти никому не удалось спастись.
А он восстал из пепла и праха, надвинулся на предателя, что привел их сюда.
- Ты,  из-за тебя…
Леха был выше почти на голову, в запале Николай был готов растерзать его.
Или попал во временную аномалию, медленно и неуклюже надвигалась ладонь с растопыренными пальцами.
Кулак бьет, а ладонь пренебрежительно отталкивает.
И можно поднырнуть под  руку, ударить в пах, как до этого нацеливались на допросе, но так называемая наставница уже успеет нажаловаться.
Поднырнул под руку и отскочил от него.
На пороге оглянулся,
У Ирины скривились губы.
Осознала грядущую беду, осудила предателя.
А тот напрасно сдул с рукава пылинку, ему  не очиститься.
- Укройся и пережди! – приказал  ей Николай. – Когда небо просветлеет, выберешься из укрытия!
Задержался  и не успел перехватить рисунок.
Мысленно перекрестившись, забыв постучаться, плечом толкнулся в  дверь кабинета директрисы.
Раньше  ученики знали, как умаслить ее.
Поделиться  еще одним способом выращивания.
Похвалиться тыквой в несколько  охватов. Или помидориной на всю  корзинку. Или деревом, на котором произрастают диковинные  фрукты.
Тогда  превращалась она в добрую и рачительную хозяйку, и  выспрашивала подробности.
Солдаты устроили временный лагерь на ее участке. Деревья вырубили и сожгли, траву и цветы вытоптали, землю  залили бензином и машинным маслом.
Справила  охранную грамоту у новой власти, но вернулась в пустыню, напрасно  разгребала песок, смешанный с нечистотами.
-  Мы обязаны, - заявила Олеся Осиповна.
- А что осталось? – спросила директриса.
Еще недавно походила на  медведицу.
Выбираясь из берлоги, чаще всего навещала  столовую; ученики должны сытно питаться, чтобы примерно учиться, наставляла поваров.
Все изменилось,  исхудала и обмякла в одночасье.
Но в глазах не плескалась муть, прикрывалась ладонью, чтобы не обжечь взглядом.
- Иначе и нас накажут! – предупредила обвинительница.
- На льду, как и на песке, ничего не растет, - подыграла ей директриса.
- Наверняка кто-то уже сообщил! – предположила Олеся Осиповна.
Так распалились, что не заметили мальчишку.
- Как председатель  совета училища тоже отвечаю за порядочность, - подал он голос. Выделил последнее слово. Другая статья, за это предусмотрено меньшее наказание.
Прохрипел или каркнул вороном, может быть, прислушаются они к вещей птице.
- Нашел за кого просить! – выругалась Олеся Осиповна.
- Не возродится вам, - вздохнула директриса.
Рисунок лежал на  столе, надо  схватить и разорвать бумагу.
Нет, сложит из обрывков, лучше проглотить.
- Только попробуй, - предупредила учительница.
- Это мой рисунок, к ней случайно попал! – попробовал мальчишка.
-  Тоже мне защитник! – выругалась она.
- Ирина не посмотрела!
- Даже не смотрит на тебя! – согласилась наставница.
- Зачем вы так? – нахмурилась директриса.
- Это только два рыбака или сапога – пара, - вспомнила учительница литературы  путаную русскую пословицу.
Приказали забыть вражий язык, она старалась, но иногда сбивалась.
- Все будут строго и примерно наказаны! – вынесла обвинительный приговор.
Пальцем ткнула в преступника, будто вонзила раскаленный штырь, обеими ладонями тот зажал рану в паху, но не отступил, если попятишься, то добьет подранка.
Потом изобразила.
Оттопырила  тощий зад и выпятила худосочную грудь, даже бесстыдно расстегнула две верхние пуговицы.
- Как твоя Ирина. Таких предпочитаешь?
Баба-Яга, больше он не мог сдерживаться.
- Так надо, - заявил веско и основательно.
Главное, правильно подать реплику.
Если сбиться на просительную интонацию, то растопчут и перемелют.
Если сказать с вызовом и надрывом,  посчитают истерикой. И тогда тем более уничтожат, безумцев и так хватает.
Получилось, не зря старательно тренировался.
- Там знают, - усугубил впечатление.
Едва не вздернул указательный палец, это лишнее, достаточно слегка нахмуриться и выставить подбородок.
Училка поверила – попробуй не поверить, - сдулась проколотым воздушным шариком, но заслонилась фальшивой улыбкой.
Старуха в бесформенном балахоне, грудь не просматривается под дерюгой.
А мальчишка едва не позволил ей надругаться над собой.
Не пережил бы этого.
Хуже, чем подглядывать в замочную скважину.
А эта подглядывала, не сомневался он. Стонала в истоме и ненавидела. Рука воровато заползала под балахон.
Не только ненавидела, но взращивала свою ненависть.  Представительных людей вносила  в черный список.
Невзрачных тоже вносила. Таких было гораздо больше. Их изводила пачками.
Вместе с древними палачами измыслила чудовищные пытки.
На сетчатые корзины посадила  врагов. В корзинах были крысы. Когда принялась шпынять их раскаленным прутом, те попыталась выбраться.
С тревожным любопытством  вгляделась в лица.
В искаженные ужасом и болью нечеловеческие лица.
Зажмурилась и ладонями зажала уши, но все равно не убереглась.
В соседнем городе, куда случайно попала.
Стекла черных очков запотели, парик сполз, крашенный конский волос прилип ко лбу.
- Живите пока, - простила обидчиков. – Но я еще вернусь, - предупредила их.
Забрела в крошечный магазинчик.
А чтобы  не узнали – вдруг выслеживают, - вырядилась пугалом.
И в автобус, когда отправилась путешествовать, вскочила в последний момент. Специально устроилась на заднем сидении и все оглядывалась, не преследует ли машина с затемненными стеклами. Кажется, не преследовала.
И вертолеты не кружили над головой, и со спутников не наблюдали.
Все равно взмокла от запретного желания.
Продавец-консультант включил компрессор, надул резиновую бабу. Покупатель восторженно  хлопнул себя по ляжкам. Потом ощупал товар. Резина податливо поддалась под настырными пальцами.
- Лучше настоящей, - похвалился консультант.
- Вместо своей, постылой, - согласился покупатель.
- Вместо…, - ухватилась женщина за привычное слово.
Консультант придирчиво оглядел ее.
Разбирался и умел отстранять праздных зевак.
На этот раз не разобрался.
- Вы не перепутали двери? – спросил он.
- Перепутала, - согласна кивнула женщина.
Парик еще ниже сполз, стекла очков еще сильнее запотели, а губы обметала короста.
Заразная болезнь, консультант попятился. Спиной уперся в полки с игрушками.
Покупатель забрал резиновую бабу. Волок по улице и отмахивался от непрошенных советчиков. Те изощрялись в своих предположениях.
- Осудят и разнесут по всему городу, - испугалась Олеся
- Мы никому не скажем, -  догадался  продавец.
Устал притворяться и привычно объяснил.
- Необходимо для здоровой и полноценной жизни. Автономный агрегат, работает на батарейках. В отличие от мужиков не разбрасывает где попало вонючие носки. И по ночам не надо тормошить бесчувственное тело и опохмелять утром.
Молча и деловито работает!
Увлекся и продемонстрировал.
Огладил грудь и живот, потом  достал прибор и вставил батарейку.
- Замечательный вибратор! -  Ладонями придавил его к столу, чтобы  не ускакал.
Стол затрясся. Потом закачались стены, с потолка посыпалась штукатурка.
- Полностью и с избытком заменяет мужика! – под камнепадом похвалил свой товар.
Хоть бы погиб и заткнулся, размечталась женщина. Но не пропустила ни одного слова. Более того, слова излечили. Сдернула парик и уронила очки. Когда шагнула к прилавку, раздавила стекло.
- Прекрасные отзывы! – похвалился специалист. – Пациентки избавились от мужского засилья,  воспряли и расцвели.  Вы тоже расцветете! – обнадежил женщину.
То ли разрядились батарейки, то ли выключил прибор, Тот судорожно дернулся и затих и даже – так показалось ей – сморщился и скукожился.
- Полная имитация! Самая совершенная электроника. Вам не отличить! – из последних сил уговаривал покупательницу.
А она и не могла отличить, не с чем  сравнивать.
- Нет, - отказалась, доставая бумажник.
Экономно жила и накопила. И отец прилично зарабатывал на шахте. Не забывал о единственной дочке.
Еще не оборудовали контрольную полосу на границе.
Это потом выкопают глубокий ров и отгородятся колючкой. Пустыми бутылками и вспоротыми консервными банками. Лозунгами и проклятиями. И будут подозревать тех, у кого родственники  за чертой.
Поэтому чуть ли не ежедневно придется оправдываться. Закладывать нестойких и сочувствующих.
- Нет, - отказалась она, выгребая  наличность.
- Чтобы досадить постылым, - вспомнила предыдущего покупателя. 
- Для улучшения экологии и популяции,- сбилась на полную невнятицу.
- Чтобы было меньше свалок, - подхватил опытный совратитель.
Уложил покупку в праздничную коробку, перевязал ее алой ленточкой. Спас еще одного обездоленного человека.
Многим помог, о своих достижениях взахлеб рассказывал жене.
Она тоже пожелала спастись, ушла, оставив объяснительную записку. Но использовала не буквы, а символы. Чем-то напоминающие интимные игрушки, если  вглядеться.
Когда будущие археологи обнаружат эту записку, то вряд ли разберутся.
Для улучшения экологии, чтобы было меньше свалок, приобрела вибратор.
(Хотя была неправа, теперь избыточной  мужской материал выбросят на помойку, и вскоре бракованные продукты расползутся по стране.)
В автобусе бережно положила коробку на колени. И придерживала ее, если неожиданно затрясется, то не упустит. И объяснит случайным попутчикам.
- Ядовитая гадина, вам не поздоровится, - заранее напугала она.
Мужики, на всякий случай, отсели.
Когда приехала, то обмыла прибор теплой водой, смазала питательным   кремом.
Еще рано ложиться спать, но так измоталась, что прилегла пораньше.
И тогда это случилось.
Николай представил прежде чем увидеть.
Сам себе приказал присматривать за учительницей. Слишком выпячивают свою преданность. И пусть  сдала некоторых второстепенных соратников, этим навлекла еще больше подозрений.
Настроил подзорную трубу.
В детстве подарили родители.
Администрация предоставили учительнице полуразвалившейся домик,  сарай или бывшую конюшню.
Различил под увеличительным стеклом. Бревенчатые стены  изъедены жучком, из дыр сыпется труха.
На окнах черные шторы – интересно, по кому траур? – или такие мутные стекла, что не разглядеть.
Поэтому попытался вплотную подобраться к объекту.
Если обзавелась псом-людоедом, то не сдобровать. Но можно спастись – швырнуть собаке кусок мяса.
Нет у него мяса, сам бы не отказался,  остается надеяться  на слепую удачу.
Пес не загрыз, подобрался к окну и различил за мутным стеклом.
Запрокинула руки  и вцепилась в изголовье кровати.
Потом уперлась в матрас пятками и затылком, изогнулась в пароксизме наслаждения.
Потом вскрикнула и растеклась по постели.
Подглядывал с разрешения пришельцев.
Учителя должны соответствовать западным стандартам. Полная раскрепощенность, только тогда человек становится свободным.  Отбросить вериги ложной скромности.  Если возникнет желание, если позволяет погода, можно голой и босой выйти на улицу.
Купила не только вибратор, но и диски.
Раскрепощенные западные соратницы не ведали сомнений.  Устраивали массовые заплывы или катались на велосипеде. Культ обнаженного тела.  И не стыдились  дряблых ляжек и животов, обвисших грудей, похожих на выжитые винные бурдюки.
Что естественно, то не противно, попыталась уговорить себя. Почти удалось уговорить.
И если раньше, раздевшись по пояс, уныло изучала свое отражение, и даже обращалась к знахарке, то постепенно отказалась от этой практики. Занавесила зеркало простыней.
Знахарка поила ее целительным отваром. Подмешивала  туда кровь нетопырей и слюну оборотней. Такие звери еще не перевелись в воображаемых лесах.
Если неосторожный путник случайно забредал в чащу, то уже не мог выбраться.  Его слюной и кровью сдабривала напиток.
Обыкновенная женщина, такой виделась Олеся Осиповна. Разве что когти иногда выступают из мягких подушечек. И скалится по-звериному.
Как большинство женщин,  лучше с ними не связываться, не переубедить их.
А она ватой набивала лифчик. Груди почти не выросли.
Когда пришло время, когда женское изначальное разрослось буйной порослью, всей этой дикой зеленью приникла к соседке в институтском общежитии.
А та оттолкнула ее.
Отринул и беглый попенок, напрасно она поддакивала, выслушивая его нехитрую исповедь. Выплакался в жилетку,  та насквозь промокла.
Одна сослалась на усталость, так измотали ночные бдения, другой вообразил себя монахом.
Не пожелали связываться с уродиной.
Знахарка обещала помочь.
Давясь и содрогаясь, поглощала целительный отвар.
Грудь не росла, но огрубел и потемнел пушок вокруг пупка, потемнели  волосики над верхней губой.
Безжалостно выщипала их.
Добровольная пытка, вытерпела эту боль, лишь несколько раз застонала.
Взметнулось и загалдело потревоженное воронье.
Так измаялась, что пожаловалась во всемирной сети. Физический недостаток, неопределенно намекнула, не решаясь выдать сокровенную тайну.
Неведомые подруги дружно и немедленно откликнулись.
Эти отбросили ложную стыдливость.
Одна привлекала клиентов объемистыми телесами. Другая в автокатастрофе повредила ногу, но тоже пользовалась популярностью. Третья из-за неправильного строения гортани не могла говорить, у этой не было отбоя от клиентов.
Но Олесю привлекли те подруги, что обходились без этих лишних хлопот. Они-то и поведали о чудном приборе, напрасно мужчины поначалу разгромили магазины, где решились опробовать новинку.
Полиция  не смогла пресечь погромы.
В полиции  служили мужики.
Пришлось привлечь к службе женщин.
Эти быстро угомонили смутьянов.
Игольчатым каблуком в пах, с оглядкой и шепотом поведали пострадавшие.
Мужики смирились с поражением.
Слиться с Западом, перенять его ужимки, то есть достижения, научили учительницу литературы на  курсах повышения квалификации.
Необходимо заменить местных учителей нашими, взращенными на западных ценностях кадрами, но некоторые время придется использовать и негодный материал,  решила Власть.
Олеся Осиповна не желала быть негодной.
Как когда-то стремилась  к общению, и не могла высидеть и нескольких минут в одиночестве, так теперь возненавидела насмешников. 
Вата сбивалась в комки, они издевательски ухмылялись.
Все – и мужчины, и женщины.
Всех  и все ненавидела.
В том числе фильмы и книги, которые  необходимо одолеть, чтобы приобщиться и не быть негодной.
Когда похоть и грязь выхлестывали с экрана, настраивала свой прибор.
Батареек хватало на несколько сеансов, заранее запаслась ими.
В магазинах все раскупили, пришлось обратиться к спекулянтам.
Границу укрепили глубокими рвами, обнесли колючей проволокой, но коробейники научились преодолевать и эти препятствия. Частью прибыли делились с пограничниками. И хотя в душе проклинали их, не смели  возмущаться.
Все жить хотят, невольно соглашались с этим принципом.
Батарейками подрывает наши устои, взяли ее на заметку соответствующие органы. И прибор приобрела на востоке – надо же, оказывается и  азиатам не чуждо нечто человеческое, - отметили в  досье.
На всякий случай приглядывали за всеми чужаками, сыск и наблюдение – основа благополучия.
Когда Олеся Осиповна  изучала современную западную культуру, то  занавешивала окно.
Денег едва хватило на приобретение импортной техники, не заменила исцарапанные  бурями и житейскими невзгодами  мутные стекла.
Вечером,  после очередных  разборок в училище и курсов повышения квалификации занавесила их в очередной раз, половинки штор пришпилила булавкой.
Рама рассохлась, булавка выпала под порывом ветра, уголок мутного стекла обнажился.
Застонала и изогнулась, пятами и затылком уперлась в матрас.
Не сразу обмякло тело.
Сбросила одеяло и долго не могла отдышаться.
Вата натерла грудь, усугубила эту боль, расцарапав кожу.
Указательным и средним пальцем промокнула царапину и поочередно облизала их.
Полнолуние, вспомнила она, соки бурлят и пенятся в полнолуние.
На этот раз ничего не различила.
Когда после нескольких лет забвения снова заметила ночное светило, то прикрылась от красного слепящего света.
Так блестит объектив подзорной трубы или прибора ночного видения, догадалась она.
Последующие дни были посвящены поискам и находкам.
Еще в школе учитель физкультуры выделил ее среди  девчонок. 
Своих воспитанниц приучал к превратностям жизни. Выживет тот, кто успеет добежать до убежища. Для этого надо перелететь через «козла» и не задеть его. Могли заминировать. А приземлившись, тут же откатиться в сторону, чтобы уйти из-под обстрела. Потом стремительно вскарабкаться по канату. Спрыгнуть и снова откатиться.
Учитель воевал и был комиссован по контузии.
В запахе пота опять накатывало былое.
Мало кто мог выполнить запредельные его требования.
А Олеся справлялась.
- Будь у нас побольше таких бойцов…, - однажды похвалил ее.
Тяжелая  рука промяла плечо.
Она щекой прижалась к заскорузлой шершавой коже.
Мужчина опомнился и отшатнулся, впервые осознала она свою ущербность.
Почти не растеряла навыки, не только обследовала землю, но залезала на деревья.
Не знала, что искать, много было следов, но сходу отринула барак, где расположились артиллеристы, после усиленных дневных возлияний те уже не могли наблюдать за противником.
Тем более, для этого надо  вскарабкаться на дерево, как безошибочно определила.
Она  легко забралась и  тщательно изучила кору.  Вот  сухая ветка обломилась под неосторожной ногой.  Не упал, обхватил ствол, железные подковки оцарапали кору. Потом устроился на развилке, она тоже устроилась и посмотрела. Чтобы ничего не упустить, пришлось неудобно согнуться. Значит наблюдатель был небольшого роста, может быть,  чуть выше ее.
И нога у  него маленькая, и устремления мелкие и необязательные, расстроилась она.
Впрочем, мал золотник, но нужен, вспомнила  запретную русскую пословицу.
И когда ветер раздует шторы, наблюдатель различит сквозь исцарапанные временем и невзгодами оконные стекла.
Привычно изогнулась и вскрикнула, а потом всмотрелась.
Измаялась привычным одиночеством, пусть хоть кто-то увидит и заинтересуется.
Пусть маньяк, сумеет и с ним договориться, как договорилась с Новой Властью.


ГЛАВА 2

Предыдущей ночью  задержали диверсанта, об этом уже сообщили директрисе, но не проинструктировали ее.
Солдата, совершившего подвиг, обещали отметить и наградить.
Глубокой ночью тот  выбрался из блиндажа.
Родился на востоке, но не решился примкнуть к повстанцам. Куда им с отбойными молотками против пушек и танков.
Оказывается, и с подручными средствами можно сражаться и побеждать.
В темноте – тучи нависли над  головой – едва разглядел колючую проволоку.
Ненастье, обложная облачность, не ошиблись предсказатели.
- Тебе здесь не выжить, -  пожалел его пожилой лейтенант.  Воевал в Афгане, и не думал, что снова придется взяться за оружие. – Теперь там другая страна. – Показал на восток. – Нас заставили  ненавидеть. Беги, если сможешь.
Обычно боролся с повальным пьянством, на этот раз оплошал.
Солдаты оттянулись по полной программе. Может быть, завтра умрут, надо разговеться напоследок.
Микита, так переиначил солдат свое имя, не посмел ослушаться.
И незаметно не выплеснуть пойло, не простят, если  заметят.
Как  не прощали других.
Сначала сдавали  в спецприемник, а когда камеры  переполнились, очередного задержанного отвели в ближайшую лесополосу.
Солдат, что вызвался сопровождать, вместо автомата взял саперную лопатку.
На оселке долго оттачивал лезвие.
Микита затаился на нарах, на голову натянул ватник.
Задохнулся от запаха псины, или так пахнет кровь, проливаясь на изгаженную землю.
И содрогнулся от звериного воя,  закричал человек в смертной тоске.
Когда водку разлили по кружкам, как можно дальше отодвинулся от палача.
- За нашу победу! – провозгласил тот.
- За нашу! –  согласился Микита. Мысленно уже перебежал к своим.
Загремели кружки, или консервные банки, подвешенные на  колючке.
- Чтобы сдохли! – поддержал другой тост.
- Оставим выжженную землю!
В человеке, наверное, соседствует доброе и злое, мелочное и великое, под воздействием алкоголя одно из них побеждает.
Микита проклинал вместе со всеми, с каждым очередным проклятием все сильнее возбуждались собутыльники.
И если  немедленно не выплеснуть раздражение…
- Всего лишь отлить! – придумал беглец.
С трудом увернулся от хватких пальцев, похожих на лапы хищного зверя.
Лейтенант дремал в своем блиндаже. 
Надо было отобрать оружие.
Не посмел разоружить бойцов. Душманы могут незаметно подобраться.
Но если солдатам почудится, с перепугу перестреляют себя.
Так уже случалось в других подразделениях, тех командиров не наказали, они досконально выполняли распоряжения вышестоящих начальников.
А он посмел возмутиться.
Пусть их,  дальше передовой не пошлют, отмахнулся от монаршего гнева.
Тоже с головой накрылся ватником. Так свыкся с кровью, что не ощущал пряный ее запах.
Загремели консервные банки, пес, наверное, запутался в колючке.
Миките не сразу удалось выбраться из блиндажа.  Кажется, хватали за ноги. Или Земля раскачивалась,  качка  швыряла на доски, которыми были обшиты земляные стены. Из щелей сочилась грязь, пахло прелой травой и болотной гнилью.
Показалось, что попал в могилу, мертвецы не позволяют выползти из ямы.
Будь  у него граната или пулемет, избавился бы от упырей и вурдалаков.
Оружие надо заслужить, добудешь в бою, нелепо пошутили неверные соратники.
А он всерьез воспринял шутку.
Консервные банки продолжали греметь.
В колючке запуталась женщина, напарник пытался вызволить ее.
Впервые отправились на промысел.
Задумали продать обручальные кольца и сережки с  камешком.
Конечно, можно было продать  у себя и получить копейки.
Но погнались за длинным рублем.
И вернуться положено  через пропускной пункт. Где наверняка выделят  из толпы и тщательно осмотрят. А потом отпустят голыми  и обездоленными.
Можете пожаловаться хоть Верховному, усмехнутся напоследок, он  еще добавит, если догонит.
Пришлось нелегально пересечь границу.
Где, муж  точно выяснил, еще не успели выкопать ров и натянуть колючку.
Увы, ошибся в своих предположениях.
Недавно перебросили взвод. И они успели укрепить границу. А теперь отдыхали после бесполезной работы.
Тучи разошлись, в прореху выглянула луна.
Микита различил два смутных силуэта.
Обложили со всех сторон, выгнали на номера, почудилось ему.  Однажды участвовал в волчьей облаве. И спастись можно только чудом, если у стрелка заклинит патрон.
Обернулся волком и напал на охотника.
Странный зверь: сначала встал на задние лапы, потом упал на четвереньки, поскакал на четвереньках.
Неумелые землекопы лишь слегка прикопали столбы, перебежчики запутались в колючке, столбы повалились.
Мужчина помог высвободиться своей спутнице, они почти не пострадали, лишь разодрали одежду, можно убежать и спастись.
- Беги! – приказал мужчина.
Подтолкнул женщину, а она обезножила.
Зверь доскакал до нарушителя.
- Беги! – повторил тот. Мог запросто вырваться, но попытался спасти женщину.
По ногам, цепляясь за ноги, за рваную одежду, кое-как поднялся преследователь.
Вовремя поднялся, собутыльники вывались из блиндажа.  Могли запросто затоптать.
С вцепившимся в него Микитой мужчина шагнул навстречу толпе.
Так лебедь, прикинувшись раненым, уводит охотников от подруги.
Женщина очнулась.
Вспомнила отчаянный крик. Свойство человеческой психики: отринуть  второстепенное, несущественное.
Побежала, подчинившись его воле и приказу.
Только на небольшом участке успели натянуть колючку.  Обогнула забор и попала на сопредельную территорию.
Спаслась, но бежала, задыхаясь и погибая.
Поймали диверсанта и навалились на него.
Не разобрались в мешанине потных, разгоряченных водкой и погоней тел. Калечили и душили друг друга.
И наверняка бы искалечили и придушили, но вмешался взводный.
Выстрелил из ракетницы, яркой вспышкой проще и надежнее разогнать одичавшую  свору.
У одного  в руке блеснула саперная лопатка с острой режущей кромкой. Вырвал ее и так завернул руку, что хрустнули кости. Другой подхватил камень, этот взвыл и уронил его. Ребром ладони кому-то заехал по шее, не сразу угомонилась пьяная команда.
- По волчьему закону! Согласно венской конвенции! – попытался укоротить их.
Любые слова, все равно не разберут за яростным током крови, за воспаленным дыханием, за угаром погони.
Но среагируют  на приказной тон, человеку свойственно подчиняться приказу.
- Добыли языка! Выполнили приказ командования! – выкрикнул он.
Кажется, услышали.
- Представят к награде! – придумал командир.
Услышали, но устали от пустых обещаний.
- Длительное увольнение! – придумал он.
- По домам! – дружно откликнулись вояки.
Размечтались, некоторые поверили.
Микиту, который задержал диверсанта, наградили, как и обещали.
Взводного вызвали к начальству, солдаты вытолкнули героя на нейтральную полосу.
К груди приторочили взрывпакет, завязали руки, чтобы не сорвал награду.
И когда тот скрылся за холмом, когда там рвануло, самый совестливый перекрестился.  Слева направо, как принято на западе.
- ТЫ, наверное, услышал мою молитву и надоумил их снять пакет и подорвать на полигоне, - поблагодарил неведомое божество.
Будто тот вмешивается в наши заварушки.
- Пусть надоумит их прислать сюда своих детей! – проклял высшее начальство другой солдат.
- Скоро никого не останется, - добавил он.
Толком еще не воевали, а бойцов значительно поубавилось.
С дезертирами и перебежчиками жестоко разобрались. Кто-то допился до сумеречного бреда или до белой горячки.
Диверсанта кое-как подлатали и привезли в студию.
Не сомневались, что тот правильно и достойно ответит.
Вытерпел все издевательства, но сломался на пустой угрозе.
- Твою жену тоже задержали, - придумали они.
Про детей не успели выяснить, некогда заниматься ерундой, и так  признается.
- Солдаты озверели, - предупредил преступника следователь –
Сдерут одежду и надругаются! – Он сладко облизнулся. Язык разодрал губы. Встопорщились волосы. Лысина  взмокла.
- Освободим, если поможешь нам! – успокоил  пленника.
Нужен добрый и злой следователь, досконально изучил приемы сыска и дознания. Но специалисты наперечет, не до напарника нынче, если враг не сдается, то справится и в одиночку.
- Озверели…Освободим…, - поочередно повторял он.
И в этом однообразии не различить  проблеск надежды.
Пленник согласился выступить и покаяться.
Синяки кое-как замазали, и даже лучше, что глаза заплыли и обратились в щелочки: сказывается азиатская кровь, наши люди не подвержены этой заразе.
От жара софитов,  на лице потрескалась замазка.
- Пришел с крупной суммой денег, - повторил ведущий. – Якобы   МОЖНО КУПИТЬ наших людей…
Выдели интонацией  «можно купить», но тут же испугался этой вольности.
- Нельзя купить, нельзя, нельзя! –  попытался вбить гвозди.
Но они не вошли в камень или в железо, разлетелись осколки.
Вонзились в лицо пленника, выступили пятна крови.
Не решились перед камерой стреножить его, тот содрал краску с лица.
- Нас нельзя купить, но есть еще выродки, завербованные врагом! – заявил ведущий.
Увидел окровавленное изуродованное лицо и на мгновение смешался.
Недавно пришел на телевидение, до этого руководил карательным отрядом. Прославился местечковыми зверствами, поэтому доверили ему  сцену.
- Отведи камеру, - шепнула гримерша оператору, - я подправлю грим.
Тот не послушался.
- Пусть все знают, какие мы сволочные и грозные, - то ли осудил, то ли оправдал своих правителей.
- Это они так обработали его! – нашелся ведущий и ткнул пальцем в оператора, видимо тот, по его понятию, находился на востоке.
- Хотят, чтобы мы пожалели его!
Показал, как жалеют в  отряде. Нацелился на оператора, рубанул ладонью, потом  отпихнул  прах.
Замарал ботинок, достал платочек и навел глянец.
- Нет в нас жалости и пощады! – подвел итоги.
Диск с записью этого интервью попал к директрисе.
Закрылись многие предприятия, но учителям вовремя выдавали денежное пособие.
Идеологический фронт, опытные наставники должны научить молодежь  ненавидеть врага.
Поэтому хотя вытоптали огород, но не тронули ее дом.
На всякий случай женщина в тайнике спрятала  документы.
Овощи покупала на местном рынке, некоторые жители осенью успели собрать урожай.
Взяла немного картошки, жизнь приучила обходиться самой малостью.
Приказали учить детей, она согласилась.
Пришла в училище, где директор все чаще хватался за больное сердце.
Он долго не протянет, ты должна занять его место, указали ей.
Директор слег с очередным инфарктом.
Она регулярно навещала его в больнице.
Даже умирая, наставлял он преемницу.
А учителя сцепились в смертельной схватке.
Будто сражались за обладание несметными сокровищами.
Если таковые и таились в подземном бункере, то не знали о его существовании.
Каждый подозревал каждого в попытке захватить власть.
Так передрались, что остановились на нейтральном варианте.
Ольга Григорьевна выглядела  старше своих лет. Косметикой почти не пользовалась. (Опытные косметологи научили, как  состарить себя несколькими штрихами.)  Ходила мелкими шажками, так шаркала, что протирала подметки. Наклоняясь, кряхтела и хваталась за поясницу.
Разве что в огороде забывала о своих болячках.
Огородом увлеклась еще в юности, когда отец, которого послали на научный симпозиум, остался в той недружественной стране.
Жена и дочка отреклись от беглеца.
Жена работала в парикмахерской, ее не уволили с работы.
Ольгу не исключили из института.
Просто не сдала очередной экзамен. И не смогла пересдать придирчивой  комиссии.
Собрали лучших специалистов: один ежедневно перечитывал ленинские работы, даже ночью клал под подушку заветную книгу, другой запросто мог доказать несостоятельность программы соглашателей и оппортунистов,  остальные тоже изрядно разбирались.
И когда студентка сбилась и запуталась, забыла, кто и что говорил на очередном съезде, печально склонили седовласую голову.
Долго не могла или не хотела устроиться на завод, там не хватало подсобников, перебивалась огородом. Загородный дом по недосмотру не отобрали.
Научилась и достигла, выращенная ей тыква даже попала на выставку достижений сельского хозяйства. На табличке отметили регион, но забыли указать производителя.
Когда отец умер, ей  сообщили об этом.
(Секретное производство, помогал врагу создавать совершенное оружие.)
Усадили  в машину с затемненными стеклами, двое сопровождающих устроились по бокам.
Когда машину подбрасывало на ухабах – даже на правительственной трассе толком не выровняли асфальт, - один из них кобурой упирался  в бедро.
Выгрузили в закрытом дворике, окна, похожие на бойницы, были задернуты плотными шторами.
Около окованных железом дверей передали  другой команде.
Двери бесшумно отворились.
Если поведут в подвал – она читала, расстреливают в подвале, - бросится на конвоиров, лучше погибнуть в бою.
Вниз на расстрел вела узкая лестница, железные ступени были истерты около перил.
Такая же узкая лестница вела на второй этаж.
Маскировка, если забредет случайный прохожий – как он сможет прорваться сюда? – то не разберется.
Не сцепилась с конвоирами, повели наверх, и даже поддержали под локоток, когда оступилась.
Скромный коридор второго этажа, по стенам потемневшие от времени дубовые панели, под ногами ковровая дорожка. С затоптанными цветочками посередине, она не решилась наступить, хотя уже до нее растоптали цветы, прошла краем.
Дверь без таблички в черной коже  – преемственность поколений: что было хорошо нашим отцам и дедам, то сгодится и нам.
Дверь бесшумно захлопнулась за спиной. В кабинете было холодно, как в погребе, руками обхватила себя за плечи, но не согрелась.
То ли вознамерился заморозить ее, то ли привык находиться в холоде безвоздушного пространства,  где не существует не только людей, но и человеческих слабостей.
- Больные легкие, только так выживаю, - объяснил хозяин.
Различила среди сугробов, неужели суждено замерзнуть вместе с ним?
Надо напомнить ему. Давно уже отреклась от отца, ее не посадили и даже не выслали.
- Окончательно отрекись, - потребовал хозяин.
Умел читать мысли, не сомневались подчиненные, и когда  вызывал их, пытались выстоять и оправдаться.
Одни цеплялись за глупую и пустую детскую считалку -  он не  пробьется сквозь  эту ерунду, -  другие оплетали себя медной проволокой.
Эти уловки не помогали.
Вот и теперь будто заглянул в книгу. Такой крупный шрифт, что не ошибешься.
И бесполезно вымарывать слова.
- Люблю… Верю…Он не мог…, - оправдала отца.
Заблудилась в зимней выстуженной степи.
Но неожиданно различила звон колокольчиков, русская тройка пробьется любыми сугробами, да и снега поубавилось, и ветер пришел из теплых стран; хозяин задохнулся, но справился с удушьем.
- Его обманули! – из последних сил защитила отца.
Заледенела, когда ее ввели в кабинет,  теперь отогревалась, вонзились сотни иголок.
А мужчину пожирал внутренний огонь, вытерпел эту муку, чтобы вручить награду
- Молодец, не разуверилась, выдержала испытание, - вынес устную благодарность.
- Нет, он знал, на  что шел, - оправдал разоблаченного разведчика.
Тот не попал в руки врага. Проглотил ампулу, которую всегда носил с собой.
Поздно, его уже не допросить.
Родина посмертно наградила.
И начальник рангом пониже заставил бы его дочку подписать множество бумаг.
Согласие на сотрудничество, клятва о неразглашении, справка о благонадежности, о составе семьи.
Чем больше бумаг, тем прочнее повязан человек.
Но большому начальнику не понадобились клятвы и обещания.
- Выдюжили благодаря ему! – оценил и прославил  разведчика.
Не принято на морозе вручать награды, и хотя хозяин давно уже не придерживался заскорузлых правил и инструкций, но почему-то следовал этой практике.
На давней войне негнущимися заледенелыми пальцами не смог нацепить медаль на грудь умирающего друга, помнил об этом.
Боковые двери отворились.
Два  гвардейца так чеканили шаг, что сотрясались стены.
Маленькая коробочка с откинутой крышкой, на бархате ослепительно блестит золотая звезда.
Если это оттепель, то опять ударят морозы.
Чтобы отогреться протянула руки к звезде, насладиться хотя бы призрачным теплом.
- Нельзя пока идет незримая битва на тайном фронте, - огорчился он.
И огорчение было столь явным, что женщина поверила.
Как и он на мгновение обрела орлиную зоркость.
Тоже не мог предъявить  ордена и медали, в скромном гражданском костюме затерялся среди генералов.
Привык и смирился с секретной судьбой, но иногда распахивал сейф, где висел китель. Материя полопалась под тяжестью наград.
- Потом, когда сломим врага, - пообещал вручить.
Пусть переменится власть, и придут другие кумиры, страна не забудет  героев.
- Я всегда верила, но  иногда сомневалась,  поэтому продолжу, последую…, - попыталась объяснить Ольга.
Скорее, пока  не похолодало.
Вымерзнет  человеческое, останутся указы и постановления.
- Я тоже, - поклялась она. – Горящее сердце как эстафетная палочка, - вспомнила забытого пролетарского писателя. – Эстафета от отца, я справлюсь.
Мужчина согласился.
Давно уже не существует пыточных камер, негодные методы, под плеткой и на дыбе любой признается в самых чудовищных преступлениях.
Директор  сам определяет, кому можно доверять.
И никогда не ошибается.
Пустые и ненадежные кандидаты забывают о секретных переговорах.
Мощные генераторы – поэтому на полную мощность работает морозильная установка, чтобы они не перегрелись – выжигают  мозг.
Когда Ольгу завербовали, генераторы были выключены.
Спящая разведчица, так определили ее статус.
Заодно восстановили в институте. Теперь уже не изучали историю партии. И никто не клал под подушку ленинские работы. Они пылились в  магазине среди других подержанных вещей.
Устроилась работать в библиотеку  и по-прежнему выращивала овощи. Но на выставку больше не приглашали.
Иногда казалось, что  почудилось.
Привезли  в машине с затемненными стеклами, и не запомнила, как уехала.
Стало дурно, едва выбралась в коридор.
Еще бы – беседа на пределе сил и возможностей, могла бы забыться и в кабинете.
Другие забывались, и напрасно искали их родственники.
А она очнулась в своем жилище.
Постепенно  отмела ложные воспоминания.
Не до этого, чуть ли не в одночасье стала богатой, неимоверно возросла стоимость загородного участка.
И ушлые перекупщики донимали   своими предложениями.
Она не поддавалась.
Отец умер на чужбине, похоронила и мать,  родители  любили этот дом.
Она тоже полюбила, засиделась в девках, ее избранника недавно комиссовали.
- Командир обкрадывал солдат и офицеров, я вывел его на чистую воду, -  объяснил доверчивой слушательнице. – Едва не пристрелили!
-  Чтоб я сдох! Век воли не видать! -  поклялся он.
Странные сложились отношения. Ночью мгновенно засыпала, едва мужчина отваливался.
Стакан сока, глаза слипались после первых глотков.
А он, страдая бессонницей, еще долго бродил по дому.
Каким-то образом разузнал. Ольгин отец, оставшись за бугром, наверняка помогал дочке. Где-то она запрятала деньги и драгоценности.
С миноискателем обследовал участок. Нашел  какую-то железку, наверное, древний наконечник  стрелы или копья, в бешенстве растоптал находку.
Пришлось вооружиться щупом, а для стен и перекрытий раздобыл медицинский молоток.
Несколько месяцев продолжались  поиски, и все это время спаивал Ольгу.
Когда увеличил дозу, ее увезли в больницу.
Врачи не разобрались,  к их удивлению больная выжила, безжалостно зачитали  приговор.
Нарушены все функции, жить придется осторожно и с оглядкой.
А что детей не будет, не такое уж и большое горе, вот мои мелкотравчатые короеды…, пожаловался главный врач.
Сожитель пропал, будто его и не было, может быть,  почудилось.
Неизвестно где и как ее сглазили, то ли повлияли те холода, то ли постарался неверный любовник.
Когда  призвали, не сразу  очнулась и поверила.
- Детей не будет, для чего жить? – однажды проговорилась она.
- Жить, - научил  очередной наставник.
Мужчина, что только глубокой ночью решался выбраться из укрытия. Когда не горят фонари. Когда тучи цепляются за крыши домов. В кромешной ночной тьме.
Его вытащили из горящего танка.  Кое-как подлатали. Шрамы и рубцы обезобразили лицо.
  И все равно жил и наслаждался жизнью.
- Мои друзья, мои военные искалеченные друзья, - сказал женщине. –  Труднее всего победить себя.
Она победила.
Отец ее некогда переселился в столицу, более не могла мириться с имперскими замашками столичных жителей  и вернулась на историческую родину.
Выкупила пустующий домик, отремонтировала его, пришла в училище, образование позволяло.
Если раньше Власть охотно принимала перебежчиков, то на этот раз насторожилась.
Тщательно изучили  легенду.
Все совпало, так не бывает, но убедились после очередной проверки.
Проверяющий отыскал бывший  ее участок. И даже расспросил соседей.
Словоохотливый старушки подтвердили.
( Пришлось договориться с хозяевами и подселить к ним этих старушек.)
Отец у нее – предатель, а яблоко, как известно…, поведали ему.
И хотя соглядатай не знал этой пословицы, но согласился с рассказчицами.
А одна, самая боевая  нацелилась выцарапать глаза, он едва успел увернуться.
- Смерть изменникам! – выругалась старушка.
- Ничего я не переиграла, - после того, как он смылся, объяснила осторожным соратницам, - С этими тупорылыми только так надо общаться! – обвинила современных сыскарей. – А вот мы…, а вот в былое время…, - припомнила благословенную старину.
- Наша она. – Вернулся  соглядатай из командировки.
Тем более она  успела вырастить  гигантскую тыкву. Это окончательно добило наблюдателей.
А когда все смешалось, когда солдаты то оттесняли ополченцев, то откатывались, в спешке бросая технику и вооружение, забыли о нелепых подозрениях.
Врага наконец отогнали, отгородились колючкой,  мирная жизнь постепенно наладилась.
Солдаты вытоптали ее огород, изгадили землю, Ольга Григорьевна еще больше сгорбилась и постарела.
- Самая лучшая картошечка, супостаты не добрались до погреба, - приветил ее продавец.
Неприметный мужичок  в стареньком, кое-где прожженном ватнике, а ей почудились орденские планки на парадном кителе.
Женщина в кулаке сжала кассету.
В любом случае послание не должно попасть к врагу, оно и не попадет, стоит подковырнуть крышечку…
Не подковырнула, ничего подозрительного по дороге.
Ученики если и подшучивали над учителями – вполне безобидные шутки: подкинуть учебную гранату или поджечь дымовую шашку, - то обычно не тревожили директрису.
Некоторые даже уважали ее.
Прослышали и поверили, слухи надежнее официальных недомолвок.
Якобы еще в первые годы независимости забросили ее к врагу. ( В те годы враг прикинулся другом и соратником.  Но сведущие люди не поверили. Волчьи уши торчали из-под овечьей шкуры.)
Не сразу удалось разобраться, женщина пригрела чужака, но не проговорилась.
Нахлебник догадался по косвенным признакам.
Разоблачил и переписал на себя участок.
Так поведали наблюдателю измаявшиеся бездельем вездесущие старушки.
А тот рассказал другу, друг и собутыльник, чтобы не проговориться, ладонью запечатал рот.
Но слова просочились.
Так просачивается вода сквозь песчаную насыпь и подмывает фундамент.
Детская игра в испорченный телефон, каждый нашептывает соседу, и не всегда удается разобраться в сдавленном шепоте. Событие обрастает фантастическими подробностями.
Если Власть запустила пробный шар, поделилась некоторыми второстепенными деталями – всего лишь один камень сорвался с вершины горы, но так начинаются лавины, -  то соседи докопались до сущности.
Швырнули ее в застенок, догадались они, перенесла самые изощренные пытки, но не выдала тайну.
(Наверное, не записала, поэтому забыла, припомнили  старый анекдот.)
После пыток поутихла и угомонилась, с такими людьми приятно и легко работать.
С оглядкой, сжимая в кулаке кассету, добралась до дома.
Когда вернулась на родину, затеяла ремонт: сломала  перегородки, но кончились деньги, и теперь жила в огромном зале.
Так посоветовали кураторы; те, что прячутся по клетушкам, подозрительны и ненадежны. Напрасно пытаются уйти от досмотра.
А у тебя все на виду, они не догадаются.
Пришлось укрыться в сортире.
Кураторы неохотно позволили обустроить  туалет.
Первобытный человек лишь пытался выжить, заявила она, как я смогу выполнить задание, очутившись в каменном веке?
В туалете вскрыла кассету, подковырнула другую крышку.
Ознакомилась с убористым текстом.
- Обеспечить тишину и порядок, - повторила она.
Обрывки выбросила в унитаз, вода с ревом устремились в сливное отверстие.  От грохота едва не полопались барабанные перепонки. 
Законсервированный объект. Не должны попасть в бункер. 
Уже убрали болтливых и ненадежных.
Но если  обследуют… Придут с оборудованием.
Не должны придти.
- Чтобы ни малейшего подозрения, - согласилась с кураторами.
Директриса за все отвечает, иногда приходится общаться с родителями нерадивых учеников.
Тяжелый и неблагодарный труд, сил хватило только на одного человека.
Шахту и завод закрыли, местные жители или подались к партизанам, или уехали на заработки, остались хворые и боязливые.
Такого отыскала директриса.
Тот встретил ее в ватнике.
Если и разжился углем, то не затопил печку, в доме было холодно, как в погребе.
Вспомнила выстуженный кабинет.
Холодильная установка остужала генератор,  излучение выжигало крамольные помыслы.
Поэтому согласилась служить и бороться.
Тот командир был в цивильном костюме, сработанным лучшими модельерами, а ей почудился прожженный ватник.
- Наш боевой победный мундир, - усмехнулась она  и привычно скрестила пальцы, чем проще пароль, тем труднее догадаться.
- Брось ты, будто я тебя не знаю, - отмахнулся хозяин.
Тот еще конспиратор, презрел   условности, будто рванул рубаху, и подставил обнаженную грудь.
Ей стало легче от этой простоты, убрали ядро, к которому была приторочена былой каторжанкой, распрямилась и вдохнула полной грудью. На лице разгладились морщины.
- Видел по телевизору? – без проволочек спросила она.
Миронович беззвучно выругался и кулаком погрозил врагу. Вены вздулись и едва не полопались.
- Что делать с девчонкой, скоро до нее доберутся? – почти беззвучно спросила Ольга Григорьевна.
Словно могли подслушать и помешать.
Некому подслушивать. Жена хозяина сгинула в поисках красивой и богатой жизни.  Сын переметнулся к пришельцам.  Напрасно отец пытался образумить. Ночью ушел к карателям, те не сразу поверили. Доказал делами. Если раньше снайперы делали насечки на прикладе, то он оставлял шрамы на запястье. Безжалостно искромсал руку. 
Отец не проклял его, соратники запретили.
- Как же я потом оправдаюсь? – пожаловался он.
- Дожить бы до этого, - размечтались подпольщики.
- Наверное, доживем, - утешил их.
Еще бы, неплохо устроился в смутное время. Завод закрыли за ненадобностью, несколько охранников стерегли хозяйское добро. В том числе и Мироныч, так обычно звали его.
Наградили за особые заслуги, сын заслужил и выслужился.
Когда напоминали об этом, хотелось напиться.
Как поступал его друг.  Бывший инженер и начальник цеха.
Жена друга тоже работала на заводе, вслед за мужем пристрастилась к выпивке.
Напрасно Мироныч пытался помочь им.
А брата поймали на границе, посчитали диверсантом, тот сознался и покаялся.
Вскоре каратели доберутся до его дочки, Ирина осталась с бабушкой, старушка не спасет внучку.
Как и сын друга Николай,  что боготворит и молится на нее.
Каратели придут в училище и всех допросят.
Всего несколько человек знают о бункере – наивная и пустая надежда.
Если допросить с пристрастием…
Не расслышал, что сказала женщина, но ответил.
- Надо  убрать девчонку! – выругался он.
Настолько чудовищное ругательство, что впору воронью зависнуть над обреченным городом.
Но загалдели артиллеристы в своем бараке.
Захотелось пострелять.
Не нашли снаряды.
Спрятали их в погребе, но когда самый воинственный стрелок, спустился, случайно захлопнули крышку и завалили ее рухлядью и обломками мебели.
Жили в первобытной простоте и не нуждались в изысках цивилизации.
Напрасно обитатель подземелья пытался выбраться.
Сначала изгалялись, потом забыли.
- Убрать твою племянницу? – ужаснулась женщина.
В училище горбилась, подволакивала ноги, не умея одолеть земное притяжение.
Но одолела вдали от училища. Расправила плечи и вздернула голову. И подобралась дикой кошкой, почудилось мужчине.
Как почудилось Николаю, когда учительница завладела рисунком.
Все в этом городке были повязаны родственными узами, а директриса и учительница  пришли со стороны и не ведали жалости.
И теперь одна из них проверяла Мироныча на преданность и послушание.
При других обстоятельствах он  пригласил бы ее в дом, напоил чаем, мог себе позволить, охранникам иногда платили, но теперь хотел побыстрее избавиться.
Не поддался на ложное участие.
- Убрать любого, кто может помешать нашей святой борьбе! – провозгласил  лозунг и пришельцев и повстанцев.
- Если друг твой окажется врагом убрать бывшего друга! – вспомнил, как допрашивали его пришельцы.
Досконально проверили добровольцев, что вызвались сотрудничать.
Но если Николая пытала  женщина, и были слабы  ее аргументы, то его направили к профессиональному дознавателю.
Тот вволю поиздевался.
Мироныч не проговорился.
Вспомнил давний фильм. Чтобы спасти товарищей, революционер прикинулся безумцем. Особый вид безумия, человек нечувствителен к боли. Его испытали каленым железом. 
Тот даже не вздрогнул.
Боль выдали расширившиеся  зрачки.
  Психиатр ужаснулся и признал его невменяемым.
Вообразил себя тем революционером и отбился преступной клятвой.
- Если брат мой окажется врагом – уничтожу брата!
-Уничтожу сына! – едва не выдал себя  - сын сотрудничал с пришельцами -  и поспешил загладить  ошибку.
- Уничтожу племянницу, всех, кто мешает возрождению нации!
- Мы – самые великие и древние! – повторил лозунг пришельцев.
Теперь весь этот словесный понос обрушил на соратницу.
Ольга Григорьевна отшатнулась от фанатика.
- Убрать племянницу? – не поверила в очередной раз.
А он устал оправдываться и доказывать.
Ожили первые мухи.
Разобрал надсадное жужжание, на лету поймал еще вялое насекомое. Осторожно ухватил за крылья. Ни к чему эта осторожность, кулаком заехал по ладони.
Брызнула слизь.
Попала ему в лицо; женщина ощупала свое, если и заразилась, то, кажется, не остались оспины.
Или остались, фанатики не жалеют ни чужих, ни своих.
Поэтому поверила мужчине.


ГЛАВА 3.

Николай задержался в училище, не проводил Ирину.
Надеялся, что защитит ее в беде, нашелся другой защитник.
И напрасно выдали охранную грамоту.  Бумажку с неразборчивой подписью и смазанной печатью. Будто с ней можно одолеть  ненастье.
Человеку свойственно надеяться, иногда хватаемся мы за соломинку.
Привычно одолел воронки, оставшиеся от обстрела.
Сразу несколько дел:  проведать родителей, найти Ирину, проследить за учительницей.
Самое неприятное – родители.
Если раздобыли выпивку, то способны на все.
Первая стадия – воспоминания, память прихотлива и непредсказуема, но обычно отметает плохое и обидное.
После окончания института отца его назначили мастером на токарный участок.  Должность сродни надзирателю, недовольны и рабочие и начальство.
Лучший станочник мог выточить деталь, только соответственно приняв, и чем сложнее задание, тем больше требовалось лекарства.
Потом под руки выводили его за проходную.
Другие   тянулись за специалистом
Впрочем, от его последователей удалось  избавиться, вместо них набрали   еще более  неумелых.
Сразу два выговора от хозяина: невыполнение планового задания и попустительство пьяницам.
И никто не отменял воинские сборы, обязан  договориться с военкомом и отстоять своих рабочих.
И непрерывно обещать, а потом ссылаться на обстоятельства.
Козни соседнего государства, бывшей метрополии, завидуют нашей счастливой и сытной жизни.
Счастливой и сытной, ухватился за отрадные воспоминания.
Всей улицей справляли праздники. Сосед зазывал к себе, и невозможно  отказаться.
А магазины ломились от товаров. И денег хватало приобрести любую обнову. Будь то мебель или одежда.
А еда, а  застолье!
Всего было вдоволь, и объевшиеся псы лениво тявкали на чужаков.
Не было чужих, все  свои, и не существовало границ между странами.
Первая, самая прекрасная, но, к сожалению, непродолжительная стадия опьянения.
Как неустойчивое равновесие на вершине, одно неосторожное движение и скатываешься в бездну.
Напрасно цепляешься, надеясь остановить падение.
Еще один глоток, и, кажется, вновь поднимешься.
Пустая надежда.
Барахтаешься в болоте, и засасывает трясина.
Выстуженный дом в болоте, различил Николай.
Сначала поставили заглушку на газовую трубу.  Если снаряд перебьет, газ взорвется.
Наверное, так уже случалось. Остались кратеры с оплавленными краями.
А потом уничтожили водопровод, ямы заполнила зловонная жижа.
Дом на острове среди болота,  почудилось Николаю.
Приглядывался, пробираясь узкой тропинкой.
Может быть, еще не поздно вытащить их из трясины. А если задохнулись, оживить искусственным дыханием. 
Если Ирина задохнулась, ужаснулся он.
Рвануть материю, как научили на уроках выживания. Увидеть и ослепнуть.
Видел жалкое подобие, когда подглядывал, забравшись на дерево. Напрасно  заманивала и призывала. Ужасался и проклинал, но не уходил, надо досконально изучить врага.
Ослепнуть и дотронуться.
Девичья кожа, там, куда и солнцу не дано проникнуть, белее снега, вообразил он. Слаще меда, испробовал он. Тело ее мягкое и упругое, узнал он.
Насладился, но не растревожил.
Одарить дыханием, научили на уроках жизни.
Содрал с губ коросту и сглотнул соленую слюну.
Застонал в боли и в отчаянии, очнулся и огляделся.
Наверное, раздобыли выпивку,  снесли на рынок отцовский полушубок, зима закончилась.
И уже не будет других зим, догадался Николай, но тут же отогнал ущербную надежду.
- Все будет,  спасу тебя! – попытался спасти отца.
Однажды, когда войны еще не было, через дырку в заборе пробрался на завод.
Отец не любил рассказывать о своей работе, мальчишка захотел посмотреть.
Иван, тогда еще не называли его дядей Ваней, задержался вечером, хозяин попросил заменить дежурного в котельной.  Тот изрядно принял, его отправили домой. Вывели за проходную, но у каждого лаза не поставишь постового.
Вернулся, но не дошел.
Отстойник с кипятком огорожен невысоким заборчиком. Вода парит, с голых зимних веток  свисают длинные сосульки.
Гео-какой-то источник, почудилось  грамотному мужику.
Не нужны нам заграницы, можно и здесь отдохнуть.
Скинул шапку, на большее не хватило сил.
Кое-как одолел заборчик.
Не нырнул, поскользнулся, кипяток подмыл берега.
Брызги ударили,  с веток сорвались и раскололись сосульки.
Скрюченными обожженными мертвыми пальцами, дотянулся до берега.
Мальчишка  не смог вытащить.
Вспомнил, когда увидел отца.
Тот наполовину выполз из воронки, но постепенно сползал в грязь. Она чавкала.
И можно не заметить, пройти мимо, а он заметил и попытался спасти.
Ухватил за руки и потянул, а потом рядом с ним повалился на грязную истоптанную землю.
Бросить, оставить, мне не сдюжить, пожалел себя, но тут же отмел непрошеную жалость.
Сестра милосердия на поле боя.  Война еще продолжается.
Не нашел плащ-палатку, поволок его.
Когда переваливал по ступенькам, слышал, как  булькает в животе. А от запаха почернела древесина.
Втащил и бросил в прихожей, надо передохнуть.
Мать нашел в комнате, она вскарабкалась на кровать и с головой накрылась одеялом.
Отогнул   грязную тряпку, чтобы не задохнулась.
Лицо  опухло,  засаленные волосы прилипли ко лбу.
Бабой Машей называли ее соседи и знакомые.
Пощупал под одеялом.
Забылась в одежде, кажется, не вывалилась в грязи, наверное, не простудится.
Никогда они не простудятся,  настолько проспиртованы, что не страшна  зараза. 
Пусть тоже заболеют, проклял их.
Отыскал  бутыль, в которой еще осталась выпивка.
Стекло оплавилось и истончилось от кислоты.
Если  яд выплеснется,  им пропитаются  пол и стены. И родители не избавятся от пагубной привычки.
Никогда не избавятся.
Но все же донес бутыль до крыльца и выплеснул на землю.
Земля задымилась, края воронки оплавились.
Как взрыв бомбы, еще одно средство подавления и насилия.
Он попробовал в седьмом классе. Какая-то слабенькая шипучка в жестяной банке.
- Долбануло? – спросил  друг.
(Его одним из первых заберут через три года. Говорят, есть спецшколы, где перевоспитывают и наставляют. )
Друг не решился глотнуть.
Строгий отец  воспитывал ремнем. Иногда так старательно,  что не мог высидеть на уроках.
Прогуливал, за это еще больше попадало.
А за выпивку мог и прибить.
Лучше бы тебя тогда прибили, подумал Николай, когда друга забрали.
- Ничего особенного, - доложил он. И сплюнул, слюна была вязкая и тягучая.
- Это от недопития, - догадался мальчишка.
Денег хватило еще на одну жестянку.
На этот раз забурлила и вскипела  кровь. И выхлестнула из вен и артерий.
С высоты птичьего полета увидел, как упало тело.
Еще можно спасти или позвать на помощь.
Друг попятился, потом побежал, даже не оглянулся.
Душа неохотно  вернулась.
Разомкнулись посиневшие губы, воздух вошел в опавшие легкие.  Мальчишка закашлялся и очнулся.
Но пришлось  научиться дышать и жить.
Больше не пробовал.
А другу припомнил  предательство.
И когда тот предложил вступить в отряд юных мстителей – видимо, вычитал, как мстили во время Великой Войны, - неопределенно пожал плечами.
Нет, не сдал их, но когда ему предложили охарактеризовать некоторых  однокурсников, безнадежно махнул рукой.
Своих забот хватает, и напрасно он так переживает за родителей.
Душа может отлететь и не вернуться, утверждают гадалки и провидцы; если таковая некогда была у пьяниц, то давно нашла более надежное пристанище.
Нет, сколько можно возиться с ним и спасать его? отказался возиться и спасать, но привычно раздел отца.
Кожа  серая и землистая.
Зажмурился, чтобы не видеть.
В школу пришел священник.
Старая, и как теперь выяснилось негодная власть, призвала благообразного старичка. И тот пересказал, как прародитель опьянел и заснул обнаженным и беззащитным.
Наглый сын увидел и со смехом поведал  братьям.
А те устыдились, зажмурились и накрыли отца одеялом.
Несуразная история, Николай не поверил, тем более другой священник, молодой и хваткий, скоро прогнал старика.
Принадлежал к непризнанному патриархату и превозносил пришельцев.
- Вот  кто мой отец и мои братья! – слегка исказил слова Спасителя, и вскинул руку в зверином приветствии, кончиками пальцев указывая на портрет нового правителя.
Николай тоже вскинул, сочленения заскрипели.
Поэтому, как предписано, зажмурился,  раздевая отца.
Уложил  на коврике и мокрой тряпкой обтер тело, а потом в  холодной воде отстирал изгаженное белье.
Вывалялся в грязи, разделся по пояс и окатил себя водой из колодца, вода зашипела и испарилась, попав на кожу.
Сын местного богача поманил Ирину, она откликнулась, восторженно вздернула большой палец и колечком округлила губы.
А когда Николай попытался проучить наглеца, а тот оттолкнул его, последовала за победителем.
Мальчишка презрел и возненавидел ее, поэтому не предупредил об опасности, поплелся домой.
Но пока возился с родителями, пока выковыривал въевшуюся в кожу грязь, все более ужасался.
Заманит и надругается, надо отыскать и спасти.
Выскочил на улицу, но не побежал, отступил на обочину, увидев патрульных.
Они отмахнулись от мальчишки.
Тот вылил самогон, солдаты учуяли запах и насторожились.
Им не найти, когда выстирал белье и выплеснул грязь из лохани, этот запах перебил другой.
На всякий случай сгорбился и ужался.
Может быть,  не привлекут к принудительным работам. Деда Ирины однажды чуть не привлекли.
Вместе росли с его внучкой, ходили в один детский сад, учились в одном классе, вместе попали в училище.
Наверное, был слеп или болел в детские годы. Но увидел, выздоровел и прозрел.
Все свято, что связано с ней.
Ее дед рассказал, как мальчишкой оказался в оккупированном городе. Мать, чтобы не признали, перекисью сожгла волосы, а кислотой выжгла горло – говорила с заметным акцентом, - после этого могла лишь хрипеть.
А Марка на улице остановил немецкий офицер.
- Юде? – Вгляделся в  лицо.
- Мать торгует на рынке, - путая немецкие и русские слова, сослался тот на материнский авторитет.
Офицер не поленился пройти на рынок.
Тщательно изучил удостоверение.
Мать при замужестве поменяла фамилию.
Офицер проверил и поверил.
Козырнул и по-свойски распрощался с мальчишкой; отвесил ему дружеский подзатыльник, от которого лязгнули зубы, а рот наполнился кровью.
И хотя Николай не имел отношения к рассеянному по планете древнему племени, но сгорбился и приветствовал патрульных: выбросил вперед руку с растопыренными пальцами – не вооружен и не опасен, и чисты его помыслы.
А потом передвигался короткими перебежками от одного укрытия к другому.
Так в детстве прятались и искали, а когда повзрослели, то игры обернулись явью.
Долго добирался- торопился, но сдерживал себя - и опоздал.
И напрасно пытал ее бабушку, та не проговорилась.
Былое вернулось, дочку и зятя  задержали, поэтому сразу поверила деверю.
- Спрятаться и переждать! – Поманил Мироныч.
Доброхоты рассказали Клавдии Ивановне. Не только задержали зятя, но выпихнули на сцену. И хотя загримировали, были видны небрежно замазанные синяки. И невнятная речь, накачали психотропными препаратами. И голова клонится на грудь. Под руки дотащили до стула, разучился ходить.
- Доченька, где моя доченька? – ужаснулась старуха.
Но тут же опомнилась,  осталась внучка.
- Ничего с тобой не будет, а мать укрылась у наших, - придумала и утешила девчонку.
- Ей тоже надо укрыться, - подхватил Мироныч.
- Здесь Леха, его отец, все ребята, их родители…, - откликнулась Ирина.
Весь ее мир, хотела сказать она. Охотно примут, обязаны помочь. Юность полна веры и надежды.
Будто не услышала, что случилось с родителями.
Услышала, но не восприняла.
А Клавдия Ивановна вспомнила  немецкого офицера. Муж рассказал. Тогда тот отпустил мальчишку.
Но дотянулся через десятилетия.
Старик встал на пути бронетранспортера.
Нет, не погиб под гусеницами, соседи оттащили.
Наверное, задохнулся, таким смрадом повеяло из выхлопной трубы. Трупный запах, от него не очиститься.
Старик не выжил.
И не содрогнулись внуки  немецкого офицера.
Хотя чем они виноваты?
Мы не отвечаем за грехи родителей, приучила нас Власть. Надо лишь отречься от них. Многие отрекались. А потом бродили в потемках и не могли нащупать дорогу.
Нет, Ирина не отреклась, но как болевой шок помогает выжить при ранении, так и она отгородилась от беды.
- Кто меня тронет? – уже не так уверенно спросила она. – Вдруг они сами виноваты? – позорно осудила родителей.
- Если бы  поддержали этих зверей! – оправдала захватчиков.
- Хочу жить, а не существовать! – зашлась в отчаянном плаче.
- Жить! – откликнулся Мироныч.
Бредовый разговор, бабушка зажала уши, чтобы не слышать.
Отступила в дальнюю комнату и закрыла дверь.
Но все равно воспринимала.
Туда, где всегда полыхает заря,  обещал  ее увести внучку.
Нет таких стран. А зарю не  различить за дымом пожарищ.
В цветущие луга, И никогда не иссякнет волшебный аромат.
Не существует таких лугов.  Земля закована в камень. И если травинка пробьется в трещину, ее  затопчет безжалостный сапог.
К добрым и открытым людям. К их улыбкам и распростертым объятиям.
К пыточным камерам и расстрельным командам. Ко рвам с трупами.  К неимоверно расплодившимся крысам и воронью.
- Нет! – очнулась и отринула больные видения.
- Нет! Иди с ним! Он спасет тебя! – подбежала к отчаявшейся девчонке.
Прижала к груди ее голову.  Волосы растрепались. Перебирала  их, они струились между пальцев. Растекались и вытекали.
И слезы ее на груди. Обжигали, но морщинистая кожа разглаживалась от ожогов.
И щедрые ее объятия. Помолодела от них.
Если ее не будет, то сгинет все сущее.
Обязана выжить.
- Спасет? – услышала и поверила девчонка.
- Иди, - повторила бабушка.
Оттолкнула внучку, годы  и болезни снова навалились. Но недолго продержится, иначе не поверит и вернется.
- Прощай, - попрощался Мироныч.
Будто больше не увидит.
- Прощайте, - попрощалась Клавдия Ивановна.
Обычное расставание, потом, если они выживут, то вспомнят пророческие слова.
А тогда не обратили на них внимания.
Долго смотрела им вслед, козырьком приложив ко лбу ладонь.
Шли не скрываясь.
Как научились выживать в этом городке. Если крадешься, то насторожатся. Не пощадят преследователи.
Но когда наплевать на опасность…
Если схоронишься – найдут,  если не будешь прятаться, все равно задержат. Знаешь или не знаешь – выбьют показания.
Проводила беглецов и приоделась.
Среди беды и разрухи сохранила нарядное платье.
- Готова, - призвала карателей. Пусть отведут  к дочери.
Вместо них увидела мальчишку.
Тот пробирался задами и огородами и не заметил беглецов.
Не там искал Николай.
А бабушка спрятала внучку и не проговорилась.
-Уехала в дальние и безопасные края? – вслед за ней повторил мальчишка.
- Так называемый художник затащил ее в усадьбу отца!  – прозрел он.
Различил внутренним и самым верным зрением.
Ложным зрением, миражи подступили и заморочили.
Настолько возненавидел похитителя, что не изгадил губы горьким  именем.
- Опасные края, они ворвутся, для них не существует ничего святого! – охарактеризовал своих покровителей.
-  Прилетели из другой вселенной, и если содрать маску…!
Клавдия Ивановна пощупала, если и была маска, то срослась с лицом, если и обманула, то ради спасения. Мироныч укроет, они не найдут.
- Вы все с ними сотрудничаете! – обвинил мальчишка. – Когда никто не видит, наушничаете и нашептываете!
- Уходи, - прогнала его старуха
- Я, я ее спасу! – отступил он.
- Поздно, - сказала она.
Не она, кто-то другой, насмешливый и безжалостный прошептал за нее.
- Нет, неправда, не поздно! – прогнала незваного шептуна.
И тот поплелся, старался ступать твердо и уверенно, жаждал расправить плечи и вздернуть голову.
Но плечи поникли, голова упала.
Как у деда, когда мальчишкой попал он под немца, вспомнила она.
Но если те оккупанты могли пожалеть и не заметить, то нынешние не ведали жалости.
Но все-таки  спрятала внучку и надеялась отыскать дочку.
А мальчишка не помощник, погрустит и забудет. И чем громче возмущается, тем скорее наступит забвение.
- Неправда, не забуду, - Отправился на поиски.
Что она могла различить в свои преклонные годы.
Уже не боялся пришельцев, не кланялся им, не показывал пустые руки.
Но снова пробирался огородами, чтобы не мозолить глаза.
К усадьбе, обнесенной высоким  забором.
Забор почти не пострадал во время боев. Разве что кое-где были расколоты мраморные плиты, которыми был облицован. Обнажился красный кирпич.
Словно израненное тело, из ран сочится кровь.
Нашел пустую бочку, подкатил  и вскарабкался.
Поверху шла колючка, разодрал пальцы и одежду.
Будто это малость может защитить и спасти.
Не отчаялся и презрел боль.
Дом тоже почти не пострадал, только расстреляли флюгер, раньше державный сокол указывал откуда дует ветер.
Подул с запада, поначалу его не тронули.
Но насторожились, когда ветер порывами стал задувать с востока.
Сокол скрипуче поворачивался, выбирал жертву и нацеливался убийственным клювом.
Защитились,  ударили из автомата.
Но лишь поранили  птицу. Накренилась, но не улетела. Как известно, нет ничего страшнее подранка.
Поэтому снарядили  ловкого бойца.
Тот и в пустыне умудрялся  раздобыть выпивку и закуску. В крайнем случае могли обойтись  без закуски.
Вот его-то и заставили забраться по водосточной трубе.
Бесполезно отказываться, пусть нечем поживиться на крыше. Но когда тебя преследует хищная птица…
Безжалостная птица, эта она, когда их предка  приковали к скале, выклевывала  печень.
И несправедливо, что греки посчитали своим того героя.
Разберемся с нашими отступниками, достанется и греческим обманщикам.
Поэтому надо запугать их, выдернуть из гнезда сокола.
Ловец подкрался к птице. А чтобы не заклевала, маской закрыл лицо – в таких масках грабят банки, -  тряпкой  обернул руки.
Прыгнул и не промахнулся, подмял птицу.
С хрустом обломилось железо.
В обнимку с добычей скатился с крыши.
Упал на каменные ступени, камень изломал поясницу.
И напрасно товарищи пытались  оживить:  коленом давили на грудь – с треском лопались ребра - или через рот вдували перегар в горло.
Готовы были по кирпичику разнести дом, где геройски погиб их товарищ.
Ненадолго задержались, капеллан-самозванец, что недавно прибился к отряду,  произнес заупокойную молитву.
- Что не выпил, допьем за него, - пообещал он.
- Выпьем! – дружно откликнулась паства.
- Кого не долюбил – долюбим.
Обычно чурался громких слов. Обходился емким ругательством, к которому примешивал и мать и всех родственников и тем более недругов. Но тактично не помянул  на этот раз.
Паства откликнулась не слишком дружно, не обладала его тактичностью.
- Кого не доубивал – убьем! – поспешил  исправить  ошибку.
- Убьем! – На этот раз дружно подхватили  клич.
И сравняли бы с землей  крепость, как другие непокорные крепости, но явилось начальство.
Будь то обычный командир, отмахнулись бы от него.
Да и командирам не очень-то хотелось приказывать.
Всякое случается в бою.  Если подстрелят, то сошлются на вражескую пулю, никто не станет допытываться.
Пришел вдохновитель возрождения нации.
Всего в сопровождении двух человек.
Другие, кого переворот вознес не вершину, пена этого переворота, предпочитали отсиживаться по столичным кабинетам. А если поднимались на трибуну, то их сопровождали вооруженные до зубов охранники. Такие пристрелят кого угодно.
А  пришелец привел лишь двух неприметных мужиков.
Среднего роста, худые и не видные, казалось, можно легко зашибить их.
И не догадаться, что позади годы  тренировок.
Обеты безбрачия, послушания и нестяжательства для черных монахов.
Обеты  их пустяковые по сравнению с ограничениями истинных бойцов.
Среди прочего практиковались и в тибетских монастырях. Не только, утопая в стегу, высушивали простыни на спине, но научились обходиться без пищи и пития, мгновенно перемещаться на огромные расстояния, калечить и убивать взглядом.
Еще в детстве вдохновителя потряс фильм про Вия, панночку и несчастного семинариста.
Семинарист погиб, когда Вию отворили очи.
Потом, в  зрелые годы привлекли похождения Маргариты. Один из подручных сатаны тоже убивал взглядом.
Став властелином, вознамерился обзавестись такими убийцами.
Прослышал, что их поштучно взращивают в России.
И хотя его страна во всех своих бедах обвинила бывшую метрополию, и негоже обращаться к врагу, связался с некоторыми государственными деятелями.
Те обещали помочь.
Некоторые – пусть их мало, но всех не перечислить – готовы за соответствующую мзду убить и продать любого.
Впрочем, даже честные и совестливые не ведают за собой греха: подумаешь, уступили двоих.
Нас тьмы и тьмы, и тьмы,  сосчитал некий поэт.
Если убудут двое, никто не заметит потери.
Договорились и произвели обмен.
Посредник доходчиво объяснил.
Они беспрекословно подчиняются любому хозяину.
Достаточно  произнести заветное слово.
Передал  запечатанный сургучом конверт со словом-паролем.
- Чтоб мне сдохнуть! Век воли не видать! – отбился стандартной клятвой.
Знакомые, обманные и неверные слова.
На этот раз  впервые не соврал.
И поплатился.
Нет, не надул работодателей, отдал валюту.
Премию выдали нашими, деревянными.
В расстройстве забежал в ближайший кабак.
Там  показал как наполнить стакан.
На одной руке не хватило пальцев, помог другой.
Бармен не перечил, знал и разбираться.
Достал заветную бутылку. Приберег ее для особых случаев. Кого только ни повидал за долгие годы работы: разведчиков и сутенеров проституток и провокаторов. Все они жаждали.
Несколько ящиков припрятал в подвале. Там бутылки покрылись  плесенью и патиной.
- Из Зимнего Дворца, - шепотом, тревожно оглядываясь, сообщал  доверчивым страдальцам. – Прадедушка брал штурмом. Каждый тащил, что мог унести, - переиначивал на свой лад те события. – Мой разжился царским вином.
Почти не выдумывал, рассказывая про дедушку. Если не его предок, то жены или соседа, какая разница.
И если не уволок, а порушил бесценные безделушки, то все равно приобщился к   великому перевороту. 
Конечно, продавал этот нектар по заоблачным ценам.
Помог забыться и этому посетителю.
Тот вскоре созрел.
Сначала задумался, вкусив напиток. Вкус недоступный смертным. Уголки губ опустились, белки  покраснели. Краска  густыми прожилками обезобразила щеки.  Прожилки  разрослись. И когда слиплись, а на губах вскипела пена, и пальцы напрасно расцарапали грудь – поздно, уже не вырвать сердце, - кабатчик подхватил покачнувшееся тело. 
Самоубийца устроился за стойкой, может упасть и расшибиться.
- Опять набрался! - попросил помочь.
Посетители охотно откликнулись.  Предложили потереть за ушами, и насильно влить еще капельку, и спустить в погреб, пусть отдохнет в холодке, и даже вызвать полицию – этот совет встретили свистом и топотом, - кабатчик растерялся.
Нас воспитали в стране советов, и в одночасье не отказаться от давних привычек.
Но нашлись и деловые люди.
Двое, что вошли вслед за пьянчугой.
Их передали другой стране. Но напоследок поручили разобраться.
Они ограничились соком и лимонадом.
Завсегдатай подозрительно оглядел их и хотел высказаться, пришлось объяснить.
- Баба заставила подшиться, - пожаловался один.
- Хозяин трезвенник, - подхватил другой.
Приказали не отличаться от сограждан, они пытались, придумывали дешевые отговорки. Иногда им сочувствовали.
- Надо не подшиваться, а купить справку, - посоветовал специалист.
- Я обещал своей.
- Проверит на детекторе, - вразнобой откликнулись они.
Влез в душу, стрелять надо таких упрямых и дотошных.
Может быть, и застрелили бы, впрочем, справятся и без оружия, но тут сник их подопечный.
Поспешили помочь, выволокли на улицу.
Подоспела и медицинская помощь. На машине впопыхах намалевали кресты, под ними проглядывали траурные венки.
Тело увезли.
Слишком много знал этот проходимец. И везде совал любопытный нос, хотел узнать еще больше.
Там, куда его увезли, избавят от лишних знаний. Избавят от хлопот и от всего. И душа, если таковая существует, если еще не покинула тело, вылетит из трубы крематория.
Вдохновитель – сам себя называл он аварийным комиссаром, постепенно все привыкли к этой кличке – так или иначе, но получил желанный товар.
А теперь пытался образумить разохотившихся бойцов.
Погиб соратник, жаждали отомстить убийцам.
Те прикинулись мирными гражданами.
Но если днем привычно рубали уголь или пили водку, или выплавляли сталь, то преображались ночью. Обзаводились клыками и когтями.  Утром бойцы подбирали изувеченные трупы  соратников.
По-разному погибали их подельники: одни, не поделив рухлядь, сцепились в смертельных объятиях. Не сразу удалось расцепить их.
Другие по ложному азимуту попали на минное поле. Не стали рыть глубокую яму,  прикопали их останки.
Кого-то уговорили дезертировать.
И наконец, одного столкнули с крыши.
Надо немедленно отомстить.
Комиссар вздернул руку, призывая успокоиться.
Карательные отряды формировали разные олигархи.
Самые радикальные, желали уничтожить восточных конкурентов. Разрушить до основания заводы и фабрики,  затопить шахты, дома сравнять с землей. А землю, чтобы не повадно было селиться, засыпать солью.
Так, вроде бы, римляне поступили с варварами, и те не  возродились. 
Другие олигархи были более прагматичными.
Не разрушить, но отстранить нерадивых хозяев, а потом прибрать бесхозное добро.
На ваше усмотрение как отстранять, сгодятся любые методы, в борьбе побеждает тот, кто не ведает жалости и сомнений.
Комиссар поддерживал их умеренность.
Прежде всего, государство, считал он.
Страна его откололась от бывшей метрополии.  И приходится платить за то, что раньше  получали бесплатно или за символическую цену.
Как они смеют!
Мало того, что  морили  голодом, но пытаются приписать себе великие наши достижения. И навязывают чуждую идеологию и  культуру. И даже не стесняются искажать классические произведения. За наших казаков призывал сражаться и умирать Тарас Бульба, наша освободительная армия изгнала коммунистов, жидов и ляхов. Кубань, и прилегающие к ней земли должны принадлежать нам, будут  принадлежать. Это они заслали сюда диверсантов, это их переодетые солдаты изображают местных жителей.
Запад поможет, с его помощью  водрузим желто-блакитный стяг над Кремлем. А двуглавого орала на кремлевских башнях – надо же, своим символом выбрали такого урода – заменим на нашего  сокола. И ничто не укроется от зорких его глаз. Сорвется с насеста и заклюет любого.
Впрочем, русские, в отличие от нас,  рабские создания, сказывается азиатская кровь, особо и не будут перечить.
А здесь не надо уничтожать дома и предприятия, достаточно избавиться от местных жителей.
Сначала из их числа выбрать верных прислужников, таких достаточно найдется, еще выстроятся в очередь, пусть они уничтожают, пусть их ненавидят.
А потом убрать предателей.
Но бесполезно втолковывать это бойцам, набранным радикальными олигархами.
- Наш до самых печенок! – обелил он владельца этого особняка. Тот внес необходимую сумму в фонд. Тем более не забыл комиссара. Тот обещал, и как честный человек исполнил обещанное.
Бойцы недоверчиво загалдели.
Громче других возмущался капеллан. Недавно прибился к отряду и желал выслужиться.
Нацелился  грубо вырубленным из меди крестом.
Не пистолет, конечно, но если ударить …
Концы перекладины отточены, как лезвия саперных лопаток у опытных бойцов.
Священник замахнулся.
Ряса на груди распахнулась, обнажилась бязевая нательная рубаха в бурых пятнах.
До этого  служил  палачом.
Устал от хлопотливой  должности или показалось, что  больше толку на другом поприще.
Любой старательный чиновник может добьется признательных показаний. Для этого придумано много подручных средств. Можно обойтись и без них. Достаточно натянуть перчатку и сжать трепещущую плоть. Можно  и без перчаток. Потом отскоблить пальцы. А если не удастся, обтереть  о штаны.
Не только штаны, но и ряса  лоснилась на бедрах.
Прищурился, чтобы не промахнуться.
Еще не таких смутьянов умел убеждать комиссар.
Выбился из самых низов, в  юности батрачил, в тех глухих краях не признавали иных веяний.
Барин был хромоног, косноязычен, лицо  заросло диким волосом, больше похожим на кабанью щетину.
Мелкие  недостатки не мешали грамотно управлять поместьем.
Одних миловал -  впрочем, таких счастливцев можно было пересчитать по пальцам одной руки, да и недолго наслаждались они монаршей милостью, - других люто ненавидел.
Больше всех доставалось похожему на волчонка босяку из беднейших батраков.
Конечно, можно было уничтожить его – даже родители не посмеют вступиться, - но глубоко и искренне верующему барину было чуждо смертельное насилие.
Кто-то поведал, что святость закрывает рот марлевой повязкой, чтобы случайно не проглотить букашку, он тоже попробовал.
Но задохнулся, поэтому в очередной  раз наказал  батрака.
Постарался избавиться от него.
С  ножом послал на опасного зверя.
А тот принес его шкуру.
Заставил укротить дикого  жеребца.
Многие погибли в безуспешных попытках его. А этот выдюжил и даже не переломал ноги.
И вычистил конюшню от многолетних наслоений, а на рынке без денег раздобыл диковинные плоды.
Царек  заставил бы  и дальше  трудиться и погибать, но забылись другие подвиги древнего героя.
Будущий комиссар не погиб, но клетки тела переродились от пожирающей его ненависти. Из переполненного сосуда разлетелись брызги. Те, на кого попали, потянулись к предводителю.
Чистая, незамутненная ненависть – редкий продукт, и мало кому удается насладиться горьким этим вкусом.
Население Земли  делится на две категории, ошибочно посчитал местный царек: одни – повелители, другие обязаны беспрекословно повиноваться.
Сам он кичился путаным происхождением, предки его  были в сомнительном родстве со всеми царствующими фамилиями, и тогда не существовало страны, в которой он теперь проживал.
Батрак возненавидел  признанные страны, и превознес единственную – свою.
К нему потянулись такие же обездоленные люди.
Западная окраина,  гордая знать презирает местное  население.
Батраки  по ночам оттачивали  мастерство и умение.
Полиция прознала, но не вмешивалась.
Даже не вмешалась, когда погиб неугомонный хозяин.
Тоже прослышал и решил разогнать  шваль.
Достаточно  плетки.
Дохромал до пригорка и вгляделся.  Запалили костер и бесновались около огня. К игрушечным ружьям примкнули штыки.  Нацелились пропороть соломенное чучело.
Одна нога куклы была короче другой, а  лицо ощетинилось диким волосом.
- Эй! – обвинил он смутьянов.
Как вы, ничтожные и безродные создания, посмели и вознамерились! хотел сказать он.
Скатился со своего холма,  еще сильнее захромал и скособочился.
Его не услышали. Кололи и терзали  солому. И столько ярости был в пустых  ударах, что даже чучело не различали в кровавом тумане.
- Ну! Ужо вас! – не испугался преследователь.
Еще более густой туман застлал ему глаза.
Я до вас доберусь! хотел сказать он.
Плетка ударила. Едва не рассекла хромовый  сапог.
Некоторые, кем не полностью овладела ненависть, увидели его.
Негодные бойцы, такие опаснее явного врага. От них  придется избавиться.
Как круги расходятся по воде, так заразно неполное соответствие.
Испуганно попятились от разгневанного хозяина.
Готовы были бросить оружие и разбежаться.
В дальнейшем удалось отучить их от этой тактики.
А тогда предводитель вдохновил личным примером.
Изловчился и вырвал плеть, переломил кнутовище о колено.
Показалось, что треснула кость, хозяин отшатнулся.
Предводитель не только изломал кнут, но изобразил. Лицо истыкал щетиной, сгорбился, одна нога укоротилась.  Захромал, припадая на увечную ногу.
Более того, попытался высказаться.
- Козел! – вспомнил о вонючей скотине.
Козлы насторожились.
Хозяин очнулся и испугался. Отступил от безумца.
- Вот видите! Пустышка! Боялись пустышку! – выкрикнул победитель.
Заранее вырыли могилу, чтобы захоронить истерзанное соломенное чучело.
Тогда еще хоронили, потом в лучшем случае трупы будут лишь слегка присыпать землей. Впрочем, комиссар не одобряет  этого.
Не чучело, ненавистный хозяин рухнул в яму. Чавкнула грязь на дне.
Можно не бояться, не выберется, никто не протянет руку.
Они и не боялись.
- Стойте, мы не звери! – остановил комиссар самых оголтелых.
Многое перенял от  хозяина, кое-что забылось, но негоже убивать людей.  Только, если сами попросят. 
Его еще будут просить.
Придумал, как наказать барина.
Давно собирались на этой поляне. Около костра валялись пустые банки и бутылки, объедки, роились жирные мухи. Настолько разъевшиеся, что не могли взлететь, лениво переползали, когда их отгоняли.
Специально вырыли яму, чтобы закопать  мусор.
Позади чисто и пусто, за  спиной остается  выжженная земля.
Сгребали и швыряли в яму.
В дальнейшем так поступят с любыми несогласными.
Принцип демократической перлюстрации, обоснуют их действия теоретики и идеологи.
Забросали и вгляделись. Бутылки и консервные банки сначала позвякивали, потом угомонились.
И мухи, словно кто-то призвал их,  сползлись на пир.
Облепили якобы животворящий крест, различил комиссар и вспомнил те давние события.
Каменистая тропа в начале пути. Ноги соскальзывают с камней. Многие карабкаются, пытаясь выбраться на дорогу, не всем  удается. У него получилось.
И теперь вышколенные его бойцы готовы  беспрекословно выполнить любой приказ.
Но  мало их, и так уязвима человеческая плоть.
Приходится мотаться по стране, выискивая новых соратников.
И давно научился усмирять смутьянов.
Отругать или возвысить, приманить или обездолить, много проверенных способов.
- Религия – это…, - Вгляделся в разгневанного капеллана.
Специально скомкал фразу, тот подскажет.
Не подсказал, решил, и без этого  одолеет.
Мог ломать пятаки  и гнуть подковы, не перевелись еще богатыри.
Тем более справится с мужичком, которому помогли вскарабкаться на крыльцо такие же невзрачные охранники.
Один из них вогнал в палец занозу. Расковырял рану и попытался вытащить.
Но отвлекся от этого.
Восхитился богатырской статью забияки.
Таких особо приятно  укрощать.
Одним почудилось, что из глаз выхлестнули смертельные лучи. Другие настаивали, что  ударили из огнемета.  Или столько выпито, что  вскипела и вспыхнула  кровь.
Самые продвинутые сослались на летописные свидетельства.
И до этого божий огонь испепелял грешников.
Загасить его могли только праведники. А поскольку таковых не существует,  никто  не погасил.
Иногда среди праха находили чудом уцелевший башмак или клочок одежды.
На этот раз сохранился оплавившийся самодельный крест. Не решились подобрать реликвию.
Более того, попытались  уничтожить.  Пули срикошетили; отталкивая друг друга и затаптывая павших, устремились из подворья.
Комиссар укоризненно посмотрел на провожатых.
Вроде бы беспрекословно подчинялись. Чем основательнее познавал их, тем сильнее остерегался. Но  не выказывал свои опасения.
Провожатые привычно схлестнулись в словесной перепалке.
- Была моя очередь! – возмутился обездоленный убийца.
- Чего же ты медлил? – отбился  подельник.
- Надо в последний момент! Высший пилотаж! – научил его специалист.
- Вот и жди последнего!
- А ты, а ты…! – не  подобрал определение.
Лучи схлестнулись. И погасли, мгновенно обессилев в напрасных потугах. Силы равны, растопырили пальцы и нацелились вцепиться.
Кончилась горючка,  догадался сообразительный комиссар.  Вырос, выжил и окреп в борьбе, и боялся только потустороннего вмешательства.
Вмешались и не достигли.
А значит человек выше божества, прозрел он, ухватил обоих за шиворот и подтащил к костру.
По наитию, если тучи закрыли солнце, если вулканы не извергают лаву, то воспрянут около огня.
Черный дым, тошнотворный запах расплавленного пластика, огненные капли жира на лице и на одежде.
Так аварийному комиссару удалось отстоять еще одного соратника, хозяина этого особняка, тайный союзник иногда дороже целой бригады.
Когда позволили вернуться в усадьбу, ничто не напоминало о недавнем побоище, разве что перебили посуду да изгадили паркет в парадных покоях – вполне приемлемая плата за обещанное покровительство.
Кострище засыпали землей, даже разбили клумбу, но цветы сохли и выгорали. 
Зато буйно разросся чертополох и норовил зацепить колючками, напрасно пытались избавиться от него.
Растения только что очнулись после зимней спячки, а этот сорняк вымахал в полный рост, похожие на проволоку усики оплетали ноги, если беглец укрывался в  зарослях.
Николаю показалось, что на крепостной стене, которую каким-то чудом одолел, распахнулись бойницы.  Стволы нацелились.
Скорее добраться до цитадели, там переждать обстрел.
Окна нижнего этажа  заложены кирпичом, а парадные двери заколочены дубовыми досками.
Крест-накрест, будто распятие, почудилось Николаю, Леха затащил свою пленницу через отдушину, а ему не успеть, пушкари уже запалили фитиль.
Подскочил к каменной кладке и забарабанил кулаками, может быть, услышат и откроют.
Показалось, что во дворце играет музыка, вычитал в книге.  Дамы в креолинах,  безжалостно вонзается  китовый ус корсажа. Боль румянцем окрашивает щеки. Поэтому ежеминутно приходится припудривать лицо. Кавалеры в коротких штанах до колен, в чулках и в сюртуках с множеством блестящих пуговиц. Парики осыпаются мукой и крахмалом.
Обыкновенная вечеринка в старомодном стиле.
Похабная вечеринка, пир во время чумы.
Ирина не может пировать, осталась в одежде, в которой ее похитили.
На рубашке отскочила еще одна пуговица.
- Прикройся! – взмолился Николай.
Услышала и прикрылась, скрестила на груди руки – отказалась повиноваться похитителю.
Тот тоже услышал, привычно смахнул с рукава пылинку.
Николаю показалось, что снова нацелилась пятерня с растопыренными пальцами.
И не увернуться, отпрянул от окна, усики чертополоха оплели ноги.
Похититель и насильник позвал ее на запад, туда  проторена дорога,  там прикуплена усадьба на берегу теплого ласкового моря, в номерах поджидают слуги.
Она отказалась, отчаянно мотнула головой,  отскочила еще одна пуговица, рук не хватает прикрываться и отнекиваться.
- Я все сделаю для тебя, - позвал  Николай.
А услышал похититель, повторил вслед за ним.
- Сделаю тебя, - перепутал он.
Бесполезно прикрываться, отвернулась от него.
- Привыкнешь и полюбишь, - позвал Николай.
- Привыкнешь, -  повторил насильник, в усмешке обнажились зубы, крепкие звериные зубы, зверь загрызет,  если откажется.
- Любовью заслоняются слабаки и хлюпики! – выругался он.
- «Любовь все покрывает, все переносит»! – вспомнил Николай уроки богословия.
Когда старенький батюшка зачел это послание, то печально вздохнул и перекрестился.
- Силой тебя перенесу! – не  разобрался похититель.
Лицом, грудью приникла к  стене в напрасной попытке сокрушить ее и уберечься.
- Силой покрою! – Надвинулся насильник.
Разбросала по стене руки, будто распяли на кресте.
А Николаю показалось, что выстроилась расстрельная команда.
- Нет, напоследок взглянуть на солнце! – Сдернул  с глаз черную повязку.
Нависли косматые тучи.
Но ветер разгонит их, солнце ослепит и согреет.
- Нет, -  отказалась девушка.
Лицом к бесчестию и поруганию.
Нацелились жадные хваткие руки с когтистыми пальцами.
Николай зажмурился, чтобы не видеть.
Видел  с закрытыми глазами.
- Я сама, -  отказалась девушка.
Видел, когда подглядывал, забравшись на дерево.
В одежде ложилась на покрывало. Потом медленно, будто повторяя последовательность движений, боясь запутаться в сложной последовательности, избавлялась от одежды.  Иногда кофточка и рубашка искрились и обугливались под ее пальцами.  А на коже оставались следы, все путанее переплетались багровые дорожки.
Топорщились и щетинились волосинки на животе. И с каждым разом все гуще и все темнее становилась эта поросль.
Одной рукой цепляясь за сук, другую запускал он за пазуху.  Гладкое тело, наверное, не хватает внутреннего жара, даже на груди не выросли волосы.
- Сама, сама, -  бредово повторяла девушка.
Николай не желал знать и слышать, но угодил в ловушку и не мог вырваться. Усики  оплели ноги.
Увидел в тумане.
Изогнулись непослушные руки.
Некогда белоснежная и непорочная кожа.
Но выступили и набухли вены.
Пальцы дотянулись до застежки на спине.
Некогда гибкие и ловкие пальцы
Но запутались в простенькой застежке.
Зверь навис и выпустил когти.
Рванула, ломая пальцы и руки.
Или Николай рванулся. Усики вонзились, кровь брызнула. Хотя бы высвободить руку и дотянуться до горла, задушить.
Материя лопнула, бесполезно прятаться.
Уже не прикрывалась, расправила плечи и вздернула голову.
Если суждено погибнуть, то с поднятой головой.
Сама вступила на эшафот.
Груди твои, как двойни молодой серны, вспомнил уроки богословия. Батюшка охрип, когда зачитывал.
Николай закричал и тоже охрип; от звука труб, от истошного крика рухнут стены, научил батюшка, выстояли и даже не пошатнулись.
Сама; насильник облизнулся; вышагнула из юбки, надвинулась на него.
Мальчишка  рванулся и не вырвался.
Порочная, прекрасная, единственная.
Не усики, пыточная комната, на этот раз не спастись.
Завели руки за спину и подвесили на блоке.
- Почудилось, ничего не было, ничего не видел, - попытался он оправдаться.
Пытал себя и содрогался от боли.
С хрустом лопались сухожилия.
Не наступило отрадное забвение.
- Убью обоих, - покаялся он.
- К ногам привяжите бревно, - не пожалел преступника.
Привязал, ничего не осталось кроме боли.
Почти ничего, еще различал в кровавом тумане.
- Если не было у них, то будет,  - усугубил наказание.
Только огнем можно очиститься, раздул огонь.
Заплутал в бурьяне, тот вырос и окреп на почве, сдобренной пеплом. Или подступила огненная лава. Усики почернели и отвалились.
Вырвался, но ослаб. Задохнулся и ногтями разодрал горло.
Сон наш иногда сродни забвению, забылся в горе и бесчестии.
Душа  высвободилась и отлетела.
Так иногда случается.
Пацаном напился и позволил ей отлучиться. Душа неохотно вернулась.
Очень редко удавалось ей насладиться полетом.
Вот мальчишка попытался вытащить труп из отстойника. Вот, зажмурился и раздел  отца. Или перетащил мать на лежанку.
Или прозрел и увидел.
Но обманщик поманил ее. 
А она - подсмотрела в похабном фильме – облизала указательный палец. 
Приманил  достатком.
Дворцом с вышколенными слугами. Сюртуки  похожи на генеральский мундир. Карета обшита сусальным золотом, лошади покрыты дорогой попоной.
И стоит шевельнуть пальцем, как исполняется любое желание.
Не только облизнулась, но  шевельнула.
И так просто заплатить за это великолепие.
Девицы уже вышли на панель, обвинила учительница своих подопечных.
Западная вседозволенность.
И напрасно пытается уберечься целомудренность.  Достаточно  щелки, чтобы просочились эти веяния.
Мы были не такими, заявила учительница.
И когда дугой выгнулась на кровати, то мальчишка зажмурился и увидел другую грудь, спелую и желанную.
- Нездешние, чужие плоды, - очнулся и выругался.
- Чужие? – возмутился он.
Окна заброшенного особняка  заложены кирпичом, но в ближайшем окне на самом верху осталась отдушина. Если не удастся просочиться, то хотя бы заглянуть. 
И пусть стекло исцарапано и помутнело, пусть закрыто газетой, все равно разберет.
Окно заложили впопыхах, некоторые кирпичи выступили из кладки. Полез, рискуя сорваться и разбиться.
Обрывистый склон ущелья, камни на дне похожи на шипы пыточного кресла. Они побурели от крови.
И нацелились птицы, что выклевывали печень у похитителя огня.
А мальчишка, наоборот, пытается загасить пламя.
Но птицы привычно безумствуют.
Им-то что, если иссякнет еще одна надежда? Или погибнет еще один человек?
- Убирайтесь проклятые палачи! – попытался отогнать их.
Будто собрался разорить гнезда.
- Уничтожу лишь свое гнездо, - разобрался с ними.
Вроде бы угомонились, но не улетели, окружили плотным кольцом.
Падальщики в ожидании очередной подачки.
Добрался и заглянул в отдушину.
Не разобрал за мутным стеклом.
Опять поранился, разодрал локоть, но высадил колючее стекло.
Бесполезно, когда враг сокрушил ворота и ворвался в город, защитники успели перегородить улицу баррикадой.
Стекло- обманка,  отдушину изнутри зашили досками.
Внутренним зрением различил  сквозь дерево.
Смятая простыня в кровавых пятнах, разодранная  одежда.
Еще не умолкло эхо.
Помещение сложной формы с множеством углов и закоулков.
Эхо затаилось, и когда кулаком саданул  по кладке, и стена содрогнулись, ожил едва различимый шепот, похожий на обманчивое дуновение ветерка. В зной это дуновение не подарит прохладу и не согреет в стужу.
- Ты еще… Впервые… Как сохранилась? -  изумился насильник.
- Да, -   ответила она.
Зажал уши, чтобы не слышать, не избавился от наваждения.
- Да, отдала самое драгоценное, -  пожаловалась она. - Больше ничего не осталось, ты заплатишь сполна, -  предупредила его.
- А у меня ничего нет! – Вывернул Николай пустые карманы.
Не заметил, как упал в ущелье. Камни раздробили кости, уже привык погибать, но с каждым разом все тяжелее возрождаться.
И если раньше слышал  певчих птиц, то нынче окружили грифы и стервятники. А там, где шелестели травы, осталось пепелище. И за тучами не видно солнце.
- У меня нет ничего, но будет! – обещал он.
-И тебе не вымолить прощение! – проклял изменницу.
- Око за око! – вспомнил незыблемую истину.
Тоже узнал на уроках богословия.
Научил другой батюшка – молодой и наглый. Его соратники захватили храм, выволокли старика на подворье.
- Ну что, помог твой Бог? – издевательски спросили.
Будто есть разные боги.
- Прости им, не ведают, что творят, - отбился тот святым писанием.
Окружили грифами и стервятниками.
Круг сомкнулся; птица ли, зверь, человек – одинаково кричат в смертной тоске.
- Я все видел, предателей не прощают, - вторично проклял мальчишка женщину.
Напрасно забрел в это поместье. Ложная приманка, защитники давно покинули ненадежное убежище. Беглецы раздобыли вездеход.  Надеются прорваться  болотами, чащобой, оврагами и минным полем.
Пустая затея..
И пусть городок вымер, жители затаились, но наверняка услышали гул мотора, и если допросить с пристрастием...
У нас умеют.
Острым каблучком в пах, или сдавить рукой в перчатке.
Нацелился, но спугнул надсадный  пронзительный скрип.
Покинутые людьми дома ветшают. Потрескались стены, мхи и лишайники заползли в трещины.  Почвенные воды подмыли фундамент, на крыше полопалась черепица. 
Услышал и насторожился случайный прохожий.
Студента призвали в армию, до этого тот познакомился с девушкой во всемирной сети.
Генералы помогли встретиться.
Его отловили на улице, когда возвращался из института.
Можно убежать, юркнуть в подворотню, затеряться в проходных дворах  - до каждого камня, до каждого подъезда изучил эти дома.  В детстве играли здесь в войну.
Игра сменилась явью.
Офицер с двумя автоматчиками.
Они не пойдут воевать, если  отловят.
- У меня отсрочка, вы не имеете права! -  Не успел убежать и затаиться.
Могут, имеют, каждый обязан ради спасения родины.
Если не согласится, потащат.
Крепкая ладонь запечатала рот, нечего тревожить граждан. Вернее старушек, остальные разбежались. Кто их знает, могут привлечь и женщин и подростков.
А ты записался, отыскали старинный плакат. Размножили и оклеили стены.  И не увернуться от пронзительного взгляда и карающей руки.
Старательнее всего отлавливали студентов, из-за их завиральных идей погибает государство.
Возжелали свободы, равенства и братства, вроде бы такое уже было, ничего путного не вышло из пустой затеи.
Пленника привезли на передовую,  и только там освободили от пут.
Эти интеллигенты способны лишь говорить и требовать.
Не решатся бежать.
Надо долго и тщательно готовиться к побегу, прежде всего изучить привычки и повадки караульной роты.
Туда, по слухам, набрали уголовников, новая власть освободила их. Посчитала  попутчиками, что ненароком сбились с пути.
Чтобы убежать, необходимо разведать тропинки и обходные пути.
На дорогах наверняка заставы, и никаких денег не хватит откупиться.
А тропинки и поля около дорог заминированы, и потеряны карты минных полей.
Лучше остаться на передовой, может быть, удастся договориться с противником.
С такими же ребятами, их  внезапно объявили врагом.
С девчонкой, с которой переписывался, удалось встретиться.
Сообразил в последний момент и отказался.
- Только не туда! – заявил военкому. ( Назвал городок, где проживает его избранница.)
Полковник нахмурился, нависли мохнатые брови.
Кажется, был дальним родственником былого лидера. 
И когда тот хмурился, в соседних государствах пугались.
- Там чаще убивают! – отказался служить новобранец.
Сказал наугад, впрочем, и военком толком не знал о потерях, поверил на слово.
- Туда, обязательно и несомненно! – отправил его в  пекло.
Напрасно многие считают, что интеллигенты не приспособлены к жизни, иногда и им удается обмануть.
Трудно сказать, чем прельстил он командира, может быть, тот тоже учился, хотя упорно скрывал это.
Так или иначе, но несколько раз удалось сходить в самоволку.
Воочию познакомился со своей избранницей.
Обычно, перед тем как сфотографироваться, женщины долго и старательно прихорашиваются.
И когда в сети привлекают своими снимками, не верьте им.
При современной изощренной технике даже бабу-ягу можно превратиться снегурочку.
Снимок ничтожен, убедился бывший студент.
Лишь бледная копия жизни.
А жизнь прекрасна и бесконечна.
И ее не вместить в короткие часы свиданий.
Не вместить в годы и столетия совместной жизни, поклялся он.
Девушка поверила клятве.
Но не здесь, где все подчинено бессмысленной борьбе, где ни во что не ставят не только любовь, но и человеческую жизнь.
Но где-то есть  чудный сад, откуда нас изгнали.
Если очень захотеть…
- Хочу, - сказала девушка.
Не договорила,  не дал договорить, губы ее распухли от любви и желания.
- Хочу, - согласился он.
Не дала договорить, губы его еще больше распухли.
Обязаны найти этот сад.
Любовь эгоистична и не ведает жалости. Пусть весь мир погибнет, лишь бы их не сокрушила буря.
На любви стоит и стоять будет весь мир. Пока не иссякнет волшебная эта сила, мир не погибнет.
Никогда не погибнет.
Договорились вместе искать и найти.
Последняя разлука перед дальней дорогой.
- Не ходи! – взмолилась девушка.
- Там обличительные материалы, с ними не пропаду, - не послушался он.
- Пусть их, - отказалась она.
- Потерпи несколько минут.
- Часов, - ужаснулась она.
- Я вернусь.
Так прощаются мужчины.
А женщины смотрят сквозь слезы и боль.
И порываются бежать, но забывают о последовательности действий и движений. Не сразу удается вспомнить.
Когда возвращается ущербная память, поздно бежать и искать.
Но даже на камне остаются следы.  Если прижаться к нему губами… Самой окаменеть. Только так можно побороть боль и разлуку.
Тысячи женщин обратились в камень.
Камни живут, они бессмертны, как бессмертны боль и страдание.
Николаю почудилось, что растопыренная пятерня опять нацелилась в лицо.   У  Лехи-художника брезгливо обвисли уголки губ. А у изменницы губы наоборот призывно округлились, а глаза затуманились. Пуговицы  выскочили из петелек, медленно и призывно распахнулась рубашка.
Зажмурился, чтобы не видеть.
Ворота, оказывается, были не заперты, напрасно лез через  забор и раздирал кожу и одежду о колючку.  Спиной толкнулся в ворота, они скрипуче отворились.
На этот раз  увернется от наглой и нахальной пятерни.
Тогда поднырнул под руку, но  Леха дотянулся.
И если б не торопился   отнять и уничтожить рисунок, достойно бы ответил.
Еще не поздно.
Пусть оскалились десятки лиц.
Учительница, что бесстыдно раскинулась на постели. Выгнулась, приманивая, уперлась в матрас пятками и затылком.
Пьяно и бестолково улыбнулись родители.
Директриса укрылась  за тыквами и кабачками.
Леха-художник ребром ладони ударил по локтевому сгибу.
Ирина отвернулась.
Подскочил к ней и ухватил за плечи.
Погибнет, если не заглянет в лицо.
- Ты что? – опешил солдат.
Будто ударил, все полопалось от удара.
- Помочь? – спросил он.
Любовь не эгоистична, мир прекрасен, любишь весь мир.
- Где? Куда  ее дели? – прохрипел Николай.
Увидел, как бесчувственное тело швырнули в багажник.  Юбка сбилась, ее не поправили. Ослеп и зажмурился. Но видел в багровом кружении. Узка полоска белоснежной кожи. Пальцы  изгадили ослепительную белизну.
Когда  прозрел и разглядел одноклассницу, поклялся защитить ее.
Попросил научить местного чемпиона.
- Зачем? – допросил тот новичка.
- Сокрушить врага, - отчитался Николай.
- Враги! – выругался чемпион. 
- Где запад? – спросил он.
Мальчишка показал.
В помещении трудно сориентироваться, может быть, погрозил кулаком северянам, или южанам, или восточным соседям.
Но показал несколько приемов.
Нагнуться,  завязывая шнурок.
Противник поверит и расслабиться.
Солдат поверил.
Не успел удивиться.
Скрючился, когда угловатый мальчишеский локоть вонзился в пах.
Будто сработала тугая пружина, так стремительно распрямился мальчишка.
Затылком в подбородок.
Услышал, как хрустнули кости. Кровь брызнула и  разлетелась тяжелыми каплями.
Подхватил обмякшее тело – ему не привыкать, недавно перетаскивал отца – и тревожно огляделся.
Несколько прохожих, они не заметили, если заметишь, себе дороже станет.
- Просто  нам стало плохо, - объяснил на всякий случай.
Затащил занемогшего человека во двор.
Задохнулся и обессилел, некогда отдыхать и жаловаться.
Враги  убежали и  прихватили с собой заложницу, швырнули ее в багажник; откупятся, если задержат.
  Солдат  - Николай нашел военный билет – попытался задержать беглецов и похитителей. Но не справился.
Как честный и порядочный гражданин обязан сообщить.
Может быть, наградят похвальной грамотой.
Солдат уже не подтвердит.
Или подтвердит - научили на уроках выживания, надо поднести к губам зеркальце. И если поверхность затуманится…
Не было зеркальца, попробовал по-другому.
Положить ладонь на грудь и прислушаться.
Не различил, но увидел, на шее дернулась жилка.
Выжил и  может донести.
Мертвый свидетель – надежный свидетель,
Отступил на пол шага и прицелился.
Носком башмака в висок, почти наверняка.
Или отыскать веревку, соорудить петлю и накинуть на шею.
Или ножом в грудь, сердце, вроде бы, с левой стороны.
Много надежных и верных способов.
Но еще не научился убивать, пожалел его.
Тот не скоро очнется, до этого надо успеть пожаловаться
Солдатам запрещено ходить поодиночке, только группой, прикрывая друг друга. В кабак, в баню, к бабам.
Этот  ослушался, таких строго и примерно наказывают.
Прогоняют сквозь строй, так увидели запрещенные ныне классики.
И правильно, что запретили, нечего  запугивать.
Солдаты обязаны палкой ударить бывшего товарища.
Если не ударишь, самого накажут.
Бьют с размаху и от души.
Очнется и доползет до своей части. И там, может быть, залижет  раны. Как зализывают звери.
Не убил, на прощание  пнул  в бок каблуком.
В груди забулькало; вспомнил, как втаскивал на крыльцо отца. Оставил его в прихожей.
Этого захмелевшего бойца прикрыл пожухлыми травами. Трава выгорела на крошечном пятачке, лава подступила к поверхности и грозила выхлестнуть.
Решил сообщить, бегом, чтобы не передумать, устремился к штабу.
Или к тюремному дому, или к пыточной и допросной камере, не разобраться в путанных названиях.
Душа снова отлетела и не вмешалась, наблюдая за доносчиком.
Уже не бежал, а крался, пугливо озираясь и прячась.
Могут увидеть и задержать.
Отец, когда очнется и обнаружит пустую бутыль, отправится за  добавкой.
Я тебя породил…, вспомнит запрещенную книгу.
Сын отказался потворствовать пьянству, за что  поплатился.
Или увидит директриса.
Не сумел вырастить на огороде.
Когда отчитывала провинившихся учеников,  старалась не смотреть на них
На этот раз посмотрела.
С  болью и горечью, душе показалось, что мальчишку поместили в выстуженную камеру, где убийственное излучение уничтожит  порочные мысли.
Несовершенная установка, излучение не уничтожило, лишь заболела голова.
Увидел очередное творение горе-художника.
Тот изобразил  женщину.
Тело жаждет.
Ладони поддерживают  тяжелую грудь.
Соски потемнели и набухли. Готовы лопнуть и обрызгать.
Живот подобен плодородному полю. Повалиться ничком и обхватить разбросанными руками.
Бедра ее широки  и плодородны. И  не иссякнет это величие.
И поэтому жизнь неистребима.
Лоно ее -  сосредоточие всего.
Начало и конец  сущего.
Зарыться лицом и насладиться вкусом и ароматом.
И  не насытиться.
Ноги ее бесконечно струятся.  Как две ласковые реки, что убаюкивают  ровным течением.
Щиколотки ее, ступни ее.
Как научил батюшка, пока его не выгнал молодой и нахрапистый соперник.
Мальчишка прозрел и полюбил.
Вычитал в святой книге или сам придумал.
Чтобы чудеса не иссякли, устремился к пыточной  комнате.
А когда истерзало видение, попытался заслониться воспоминаниями.
Видел, забравшись на дерево.
Окуляр позорной трубы царапал переносицу.
Спиной упирался в ствол.
Кора прилипла к ладоням.
Грязную руку запустил под брючный ремень.
Не кора, а кровь на руках.
Просочился в ту комнату и зажмурился. Но не избавиться от запаха, впитывал его всеми порами.
Когда задохнулся, сорвал с постели окровавленную простыню.  Разодрал ее и растоптал обрывки.  Вдавил  в пол, смешал с грязью.
Бурые пятна вскарабкались по штанинам. И уже не очиститься.
Сам виноват. Оттолкнул ее  безумными словами. 
Дождемся совершеннолетия, отгородился призрачной стеной.
Какого совершеннолетия? ужаснулся содеянному. В пуританских странах ждать придется до двадцати пяти лет, а некоторые мальчишки некогда не возмужают.
Ее кровь на простыне, на полу, на стенах, в крови вся комната, и очиститься можно, только наказав насильника.
Любого.
Достаточно, что губы  распухли, глаза заплыли, волосы спутались, щеки залоснились, лицо искривилось в самодовольной улыбке. Идет в раскачку, как моряк после победного плаванья. Скрюченные пальцы  все еще сжимают воображаемую плоть.
Все видели? все знают? снисходительно поглядывает.
Ударил насильника, кровь забрызгала асфальт, забор, стены домов, тучи набухли и покраснели.
Даже в беспамятстве тот продолжал  скалиться.
Тогда, назло всем, запустил руку под брючный ремень.
Преступную руку.
Ногти оцарапали и вонзились
Так тоже можно, видел в откровенном фильме.
Обездоленный мальчишка заперся в чулане. Сам по себе, и никто  не нужен.
Сам по себе, один на свете?
Не увидеть ее?
Невозможно.
Ногти вонзились и порвали.
Найти и спасти единственную.
Пусть вывалилась в грязи, пусть грязь въелась и не отмыться, примет любую.
Ногти порвали, в прореху вывалились  злость и обида, усталость и ненависть.
Или смешалась кровь: ее, его, случайного прохожего. 
Взрывоопасная смесь, только специалист может обезвредить.
Зажимая рану, отгоняя мух, что слетались на свежатину – откуда  взялись ранней весной? – кажется, доплелся до особняка, где укрылся военный комендант. Но не решился войти.
Двоевластие в городе. Регулярная армия вытеснила повстанцев. Многие местные жители ушли вместе с ними. А оставшихся тщательно проверили.
Этим занялись добровольцы.
Их набрали олигархи.
Они не церемонились, если вынюхивали крамолу, то жестоко наказывали.
В городе заметно поубавилось жителей.
Добровольцы не чурались грабить  под благовидными предлогами.
На поддержку раненых и искалеченных, на продолжение освободительной борьбы, на искоренение, находили много убедительных причин.
С ними предпочитали не связываться.
Аварийный комиссар, что безоговорочно поддерживал их и чертиком из табакерки выскакивал при любой конфликтной ситуации, предупредил служивых.
Вернее их командира.
Показал выучку своих бойцов.
Или оружие, которым  безукоризненно владел.
Добровольцы решили наказать провинившегося товарища.
Бывшего товарища.
Тот где-то раздобыл четверть самогона и ни с кем не поделился.
А когда его кое-как растормошили, попытался оправдаться.
- Взамен бабу свою отдам, забирайте! – расщедрился он.
Тоже мне, подарок.
- Сами кого хочешь возьмем, - угрюмо откликнулись бойцы.
- Моя такая! – Показал он.  Попытался обхватить, рук не хватило.
Нашел, чем удивить.
- Вместе обхватим, - ответили ему.
Аварийный комиссар, случайно оказавшийся рядом, поправил их.
- Хватит двоих, есть специально обученные люди.
Не так давно те ликвидировали  свихнувшегося капеллана. Бойцам показалось, что ударила молния. Поспешно и трусливо покинули простреливаемую территорию.
И казалось, никакой силой не заставить их вернуться.
Несомненный подрыв авторитета.
Надо заставить.
Да и специалистов проверить. Схлестнулись в глупой перепалке и впустую израсходовали  энергию.
Как быстро  восстановятся, когда снова можно  использовать?
- Справитесь? Накажите? – испытал их.
Они переглянулись, молча кивнули.
Еще те хитрецы,  если не получится, то не обещали и не согласились, ему показалось.
Мимоходом взглянули на провинившегося.
Нечего на него смотреть, куда интереснее разглядывать деревья.
На полигоне, где собрались бойцы, куда пригласили военного коменданта, сохранилось два  посеченных осколками дерева.
Дуб, клен? не смогли договориться.
И выживут ли  деревья?
Это куда интереснее наказания.
Конечно, впустую израсходовали энергию, но хватило и остатков.
У мужичка лопнуло сердце.
- Вот, что значит пить в одиночку! – назидательно произнес аварийный комиссар.
- Пей не пей…, - согласился  комендант.
Он не злоупотреблял.
Только, когда становилось невтерпеж. Закрывшись на ключ и на задвижку, зашторив окна. Отключив мобильную и стационарную связь.
- Не беспокоить, - приказывал адъютанту.
Пил не в одиночку. Выставлял перед собой снимки боевых товарищей. Из них выбирал одного. Наливал ему  стопку и прикрывал  корочкой хлеба.
- Скажешь, если придут наши, -  передал адъютанту.
- Кто они - наши? -  не  разобрался тот.
Николай надеялся прорваться к начальнику.
Добровольцы заняли здание около комендатуры.
Два старинных купеческих особняка, что чудом сохранились.
Тогда строили на совесть, видимо командиров привлекли метровые стены, в этих казематах можно переждать  бомбежку.
Словно давние строители предвидели эту заваруху.
Добровольцы и солдаты настороженно приглядывались друг к другу.
И хотя аварийный комиссар приобрел совершенное оружие, но побаивался соседа
Решил нанести упреждающий удар.
Победителей не судят.
Комендант в свое время попал в армию по  разнарядке. Призвали передовых рабочих.
А когда тот попытался отказаться, погрозили укоризненным пальцем.
Смертельная угроза.
Некогда семью его выслали в Сибирь.  И хотя  внуку удалось вернуться, он не забыл те гостеприимные места.
- Нет, - отказался он.
- Другим не удалось выжить, - напомнили ему.
- Наибольшая польза. Здесь, у станка, - бестолково попытался объяснить.
- Нам виднее, а будешь выпендриваться и выступать… - брезгливо предупредили.
Устали увещать и уговаривать.
Кнут и пряник, как издавна принято, но отказались от пряника. И ориентиры уже другие. В Штатах говорят –  палка и морковка. Палка, повторили вслед за  ними. Так  больше понравилось.
Кнутом не всегда удается перебить хребет.
Ему пришлось согласиться.
И как усердно работал на заводе, так же безропотно тянул солдатскую лямку.
Заскорузлую, почерневшую от пота.
Медленно и тяжело поднимался по карьерной лестнице.
Когда другие по мановению волшебной палочки  взлетали на самую вершину.
Но оказалось, не так-то просто там удержаться.
Теряя звания, ордена и регалии, падали к подножию.
И не всем удавалось выжить после падения. В лучшем случае долго и бесполезно лечились. И не в правительственной больнице, а в тюремном лазарете, где таблетки от головной боли заменяют все лекарства.
А он  карабкался, и, забравшись на очередную ступеньку, основательно устраивался на ней.
Главное, беспрекословно выполнять указания, если не выполнять, то отчитываться.
Все утрясется  без нашего вмешательства, не сомневался он.
А комиссар  вмешался, полковнику не удалось отговориться на этот раз.
Как всегда тот явился в сопровождении двух телохранителей.
Рисковый командир.
Другие, отправляясь на опасное задание, окружили бы себя многочисленными соратниками.
Может быть, заправили бы танки горючкой.
Или  расчехлили пушки.
Впрочем, стрелкового оружия хватало, некоторые даже обзавелись американскими автоматическими винтовками.
Но комиссар взял с собой лишь двоих.
Один остался  при входе, другой занялся адъютантом.
В армии положено тщательно проверять посетителей. Куда  и зачем, что таится за пазухой. Желательно не допустить, а если  будут настаивать, пусть подробно изложат.
Это требование у многих отбивает охоту. Не все владеют изощренным письменным языком.
Часовой и адъютант растерялись, а когда их потом допросили, не сумели объяснить.
Чтобы как-то успокоиться, часовой вспомнил о давней игре.
Раздобыл старинный планшет.
Заяц забрасывал мячи в кольцо, а волк с вожделением наблюдал за его потугами.
Площадка была обнесена металлической сеткой, напрасно зверь пытался прорваться. Разевал пасть, слюни падали и прожигали землю.
Заяц, вернее игрок, который управлял его действиями, иногда промахивался, тогда волку удавалось перекусить проволоку. Возникала крошечная прореха.
Но если заяц попадал в кольцо, то тоже обзаводился когтями и клыками.
И, наверное, при определенной меткости глаза и твердости руки, мог отбиться от хищника.
Увлекательная игра, но игрок не успел управиться, истекло время сеанса, звери не пострадали.
- Дай сюда, - попросил убийца.
Забыл о своем уникальном таланте. Или так часто приходилось его использовать, что оружие порядком износилось. Устает даже металл, а человеческая плоть тем более подвержена износу.
Часовой, конечно, отказался.
Тогда проситель выгреб из кармана несколько безделушек.
Кольцо с камешком.  Цепь в затейливой вязи тусклого металла.
Другие добровольцы тоже обзаводились украшениями. Некоторые так  развили свой нюх, что запросто определяли, куда запрятали их хозяева. Когда не могли определить, то спрашивали. Если грамотно задать вопрос и подкрепить его определенными действиями, то обязательно признаются.
У нас все признаются, перед смертью заявил самозваный капеллан, бывший палач.
Отбирали безделушки,  богатели или обменивали и на выпивку.
Мы -  другой, более совершенный народ, отказались добровольцы от былого единства с населением метрополии, но дурные наклонности неистребимы.
Или только с бутылкой можно переждать  неразбериху.
Но убийца оставил себе и камешек и старинную цепочку.
Если подышать на камень, а потом осторожно протереть его бархоткой,  тот вспыхнет во мгле.
Словно  позовут десятки неизведанных миров.
Чтобы попасть в эти миры, достаточно  губами прижаться к талисману.
Пусть ненадолго, но забыться.
Его напарник тоже имел такую отдушину.
Собирал снимки  актрис.
Насторожился, увидев карточку незнакомки на столе адъютанта.
- Кто? Что? – попытался выяснить.
- Вот еще! – отказался тот.
Отвлекли часового и адъютанта, чтобы хозяин успешно завершил секретную операцию
Хотя ничего секретного: отрабатываются мероприятия по окончательному уничтожению повстанцев.
Комиссар прорвался к коменданту, хозяин едва успел избавиться от улик.
Спрятал в сейф бутылку и стопки, надежное убежище, им не подобрать ключи и коды.
Не надо подбирать, кабинет настолько пропитался запахом, что тот сбивал с ног неподготовленного посетителя.
Неподготовленных не держат в армии, тем более нет их среди добровольцев.
- Дешевое пойло. – Поморщился комиссар. 
Сам не пил, но  разбирался в запахах.
Да и шторы столько впитали, что если выжать, наберется достаточно.
  - Вместе с народом, как народ. – Подчеркнул свое пролетарское происхождение комендант.
Устроились по разные стороны стола.
Но если хозяин возвышался,  под ножки стула подложил доску, то просителю полагалось утонуть в мягком кресле.
Комиссар не утонул, натренировался еще в детстве, привстал на полусогнутых ногах.
Долго так не продержаться, поэтому постарался побыстрее закончить неприятный  разговор.
- Вместе! Как! – передразнил хозяина. – Тебя для чего сюда прислали? – спросил он.
С нарочитой грубостью, и если бы кто-то другой позволил бы себе такое, хозяин выкинул бы его из кабинета.
- Для чего? – вместо этого тускло переспросил он
Очередная стадия опьянения, мог объяснить Николай, если бы услышал.
После бурной реакции, когда хочется все сокрушить, наступает стадия безразличия и отупения.
- Выявлять и уничтожать террористов! – напомнил комиссар.
- Кого? – переспросил комендант.
- А ты потворствуешь! – обвинил контролер.
Вскочил и оттолкнул вкрадчивое кресло, ноги затекли, мускулы устали.
- Там устали ждать! – ткнул пальцем в потолок.
Сообщили по секрету, но все уже догадались.
- Испытали напоследок, ты не выдержал испытание! Тебя растопчут! Уже растоптали!
- Вон отсюда, - сказал хозяин.
Если бы крикнул, как кричат, посылая на смерть, срывая голос,  перебивая грохот побоища, враг ответил бы еще более отчаянным воплем.
Будто побеждает тот, кто громче орет.
Но почти прошептал.
Страшный, убийственный шепот.
И другой бы отступил на месте комиссара.
Тот привык бороться, окреп в борьбе.
- И откуда берутся такие мягкотелые? – выругался он.
Комендант надвинулся.
Враги окружили, привиделось ему. Те, что раньше прикидывались соратниками. Нацелились когти, обнажились клыки.
- Уничтожу, - прошипел комендант.
- Кишка тонка! Ты сам уже уничтожен! – отбился комиссар.
Так просто оказалось опорочить коменданта. Всего-то намекнуть о его несостоятельности.
Тот  поспешит доказать обратное.
Бросит своих людей на врага.
Несогласованная ни с кем драка. Потеряет большую часть бойцов, и если выживет, ему не поздоровится.  В лучшем случае Верховный самолично сорвет  погоны. Но, скорее всего, незадачливый вояка погибнет в автокатастрофе. Или разобьется вертолет, на котором он попытается скрыться.
Даже опасно идти по улице, с крыши может сорваться кирпич.
Комиссар вывалился из кабинета и задрал голову.
Не кирпичи, дубовые стропила над головой, дуб не подведет.
- Пошли! – скомандовал телохранителю.
Тот устал уговаривать адъютанта.
- У тебя? Такая? Жена? – недоверчиво переспросил он.  Каждое слово было подобно выстрелу.
- Где? С кем? У кого снималась? – Предпринял последнюю попытку.
- Честь дороже! – отбился офицер.
- Честь превыше всего! –  отбился офицер.
Комиссар приоткрыл рот и прищурился. Так не пропустит и полнее воспримет.
Убийца прикрылся ладонью, чтобы преждевременно не ударить.
Надо накопить энергию.
Если прибудет, то  где-то убудет в большой степени. Всемирный закон энтропии. Наверное, в лечебнице неожиданно умрет больной. Или кто-то утонет. Или взорвется атом.
Впрочем, кого интересуют подобные мелочи?
Накопил энергию и убрал руку.
Смертельные лучи выхлестнули.
Адъютант заслонился.
Портретом жены, так поступают почти все мужчины.
Когда угрожает опасность, прячутся за женщин.
И те укрывают широкой юбкой.
И никаких штанов в обтяжку, разве штанами смогут  уберечь?
Прекрасное ее лицо почернело под убийственным излучением.
Некрасивое, убыточное лицо, почему оно привлекло? изумился убийца.
И как говорил отрывисто и беспорядочно, так же бестолково и мыслил.
Поизносился, работая на дядю.
Но дядя вовремя не произнес ключевое слово.
Поэтому лучи не пронзили снимок, отразились, как от зеркала.
При этом потеряли значительную часть убийственные силы, лишь покалечили случайного человека.
Случайность – неосознанная необходимость, научили  доморощенные философы.
Сказалось тяжелое детство, беспокойная юность, происки завистников.
У комиссара  закатились зрачки, окривело лицо, на губах выступила пена.
Лучше сразу, чем  мучаться, теряя сознание и человеческую сущность,  пожаловался он.
Хотел пожаловаться, его не услышали.
Второму провожатому повезло больше, чем его товарищу, он завладел  желанной игрой.
И теперь поддерживая занемогшего хозяина, другой рукой прикрывал карман, куда спрятал зверей. Понадеялся, что заяц отобьется.
Мы-то отбились, подмигнул своему товарищу.
Тот утвердительно кивнул.
Договорились, отслужили и можно возвращаться. Теперь никому не ведомо заветное слово, не придется служить.
Бросили больного на ступеньках соседнего здания, где расположились добровольцы.
Выступила не только пена, отравил тяжелый запах. Так пахнет кипящая сера.
Поэтому не смогли поразить беглецов.  Не помог и оптический прицел.
Или те оглядывались на каждом шагу. И тогда винтовка дрожала в руках снайпера.
Пробрались в бывшую метрополию и  затерялись в столичном муравейнике.
Но участились нелепые смерти.
Космическая лихорадка, наверное, Солнечная Система вошла в болезнетворную область Галактики.
А бывшего комиссара поместили в рядовую лечебницу.
И там сбылось его пожелание.
Не хватает лекарств и младшего лечебного персонала.
И если у больного нет сердобольных родственников…
У него не было.
Промучился несколько недель.
Солидный срок для тяжелых больных.
Похоронили  на больничном кладбище.
В общей могиле, сил, средств и места не хватит копать для каждого отдельную яму.
Поставили грубо сколоченный деревянный крест.
На фанерке химическим карандашом написали имена. Если и ошиблись, то не особенно.
Разберутся в ином мире. А может, и не будут разбираться, все заслуживают наказания. Если случайно попадется праведник, так даже в таком заведении случаются ошибки.
Сначала весенние дожди смыли каракули.
Потом осела земля, крест упал.
Обломки сожгли, многие уже не в состоянии платить за газ и отопление.
Никто не помянул комиссара добрым словом.
Впрочем, и злым не помянули, забыли, начисто вычеркнули из  памяти. Есть более насущные заботы.
Тот ошибся в своих предположениях.
Полковник не бросил в бой  солдат.
Но наоборот, ужаснулся от бессмысленной  бойни.
- Подготовь текст! – приказал адъютанту.
- За геройское поведение! За то, что не превратились в зверей! За то, что не выполняют преступные приказы! За то, что душа их покрыта незаживающими ранами!
Бессрочное увольнение! -  отпустил своих солдат. - И больше никогда не будем воевать!
Как мечтали многие лейтенанты, капитаны и майоры.
Но мала их власть.
Мала и власть полковника, пусть и числится на генеральской должности.
И генералу не приказать.
И Верховный не может остановить побоище.
Пока не разберутся великие державы.
Когда они разберутся?
Поэтому адъютант напечатал просто и доходчиво.
Увольнение на несколько дней – максимально разрешенный срок.
Полковнику показалось, что одолел  кабинетных вояк.
Еще позволяют подписывать,  еще не отобрали печать.
Когда вгляделся в оттиск, показалось, что сокол расправил крылья. И, может быть, больше никого не заклюет.
Пустые надежды.
- Тоже уволюсь, -  приказал и себе напоследок.
Адъютант нахмурился.
Когда командир вернулся в свой кабинет -  надо собрать пожитки, -  то на него переключил очередного абонента.
Пусть  сам разберется напоследок.
Напоследок, в последний раз – страшные, убийственные слова.
Иногда звонили и жаловались, адъютант,  отбивался от просителей.
И все реже беспокоили его.
Звонить – опасное занятие, могут вычислить, современная техника позволяет.
Но находились еще наивные люди.
Один из них, Николай, очутился около особняка. Его обитатели ощетинились стволами. Могут перестрелять зевак и случайных свидетелей.
Если погибнет, то не спасет Ирину.
Наверное, отступил от побоища.
В очередной раз очнулся в своем доме
Вспомнил, как отец однажды  признался.
Мальчишку, что слесарил на его участке, вызвали в военкомат.
Мальчишка понадеялся на своего начальника.
Тому уже удавалось выручать  работников.
Снова попытался.
Раньше военком с сочувствием выслушивал.
Заменили проводку в  кабинете, сделали ремонт, раздобыли столик карельской березы.
Тоже непростая задача, Карелия осталась в другой стране.
Но нужные для поделок деревья выросли в подпольных мастерских местных умельцев.
Военком  разрешал оставить на заводе.
Но его преемник не поддался на уговоры.
Что еще могли дать? уже все получил. Взяток  не брал, могли докопаться и наказать, несли натурой. Кабинет, подсобные помещения, дом и сарай ломились от подношений.
Так парня забрали на армейскую службу, начальник не отстоял его.
Но полковнику не пристало обижаться.
Ему тогда написали такую характеристику, что солдата едва не произвели в генералы.
Просто на тот момент не было вакантных мест.
И не будет, солдат – миллионы, а генералов – единицы. Чтобы добраться до вершины, надо вскарабкаться по отвесной скале. Что почти невозможно, соратники в лучшем случае цепляются за ноги.
Бесполезно отбрыкиваться, все равно достанут.
Но, так или иначе,  своим возвышением комендант обязан тому похвальному списку.
Начальник участка постарался.
Правительственный заказ, когда другие работники валились с ног от усталости, этот привязывал себя к станку, чтобы не упасть. Не доставал до верстака, и забирался на снарядный ящик.  И не корочка хлеба, а жмых, смешанный с горелой землей.
Вспомнил «Блокадную книгу». Конечно, так не написал в пояснительной записке, но рассказал сыну.
Николай не поверил, но попытался разузнать.
Так раздувают потухший костер. Головни давно подернулись пеплом, не различить даже слабый дымок.
Но если разворошить угли и подуть…
Как сказано в Святом Писании: зажмурился и прикрыл наготу отца. А тот возжелал поправиться.
Когда выплеснул отраву из бутыли, предусмотрительно отлил в стакан.
Действенное лекарство, даже медики неохотно соглашаются.
Подкрался и нащупал. Жесткая кабанья щетина оцарапала пальцы.
Как у  хряка, сбился на чужое видение.
Какого хряка, давно уже нет барина, что разбойничал в своих угодьях и заставлял  батрачить.
Искололся, но не отдернул руку, осторожно надавил на щеки.
Рот приоткрылся.
Определил по запаху. Будто болото выдавило пузырь, и когда он лопнул, пожухла болотная растительность.
Клюква разбрызгала багряный сок.
Чтобы не увязнуть, осторожно капнул.
Капля  яда смочила губы.
Другая капля обожгла слизистую оболочку.
Потом капли эти  тоненькой струйкой устремились по пищеводу.
Как отравленные воды, почудилось Николаю.
По берегам выгорели травы. Но появились  невиданные цветы. С жестяными лепестками на жестяном стержне. Лепестки распахнулись, заманивая.   
Погибли букашки, что поверили и безрассудно устремились на приманку. Щупальца со скрежетом захлопнулись.
Человек почти ожил от привычного яда, заскрежетали ржавые сочленения.
Крошечный стаканчик, таким не насытишься.
- Где? – Очнулся боец.
- Дай! – Вспомнил о недавнем сражении.
Богатырь подустал и прилег отдохнуть. А теперь со свежими силами опять готов биться.
Николай не все выплеснул  из бутыли, остатки припрятал.
Теперь отец выполнит любое  пожелание.
- Если позвонишь…, -  сказал он.
Отступил на всякий случай.
По разному возвращаются люди в этой мир. Одни хныкают и умоляют пристрелить, другие сами готовы растерзать. Если хватит сил. Хотя бы ударить, а потом забыться.
И кто знает, что на этот раз придумает отец.
-Кому? – прохрипел он.
Николай лишь на мгновение различил зрачки. Желтые, как у зверя. Поэтому отступил.
Но их тут же снова заволокла муть.
Когда она расползется, не удастся уговорить.
Метнулся к припрятанной банке и торопливо наполнил стопку. Опять не пролил ни капли, натренировался -  если прольет, его не простят.
Когда уложил отца, то прикрыл потрепанной козлиной шкурой.  Зверь  нацелился пропороть рогами.
Отгородился детскими воспоминаниями.
Отец привез в соседний город, в парк отдыха. Вместе безумствовали на аттракционах.
Самое  захватывающее развлечение – прыгнуть с парашютной вышки.
Коля прыгнул, отец тоже, но зажмурился и пальцами зажал нос.
- Струсил? – спросил сын.
- От перепада давления, чтобы не заложило уши, - объяснил  специалист.
Уши заложило, когда  сани совершили мертвую петлю в безумном спуске, и когда едва не  перевернулись качели, и когда автомобильчик врезался в ограждение.
Чтобы не упасть, отец  уцепился за боковины лежанки
И давно из шкуры выветрился козлиный дух.
Рога  обломились.
- Позвони и скажи: направил его в армию, - научил Николай.
Невозможно отказаться, когда так заманивают.
Напоил из своих рук.
Отец хотел перехватить стопку, но ослаб или мог расплескать, у заботливого сына лучше получится.
Снова вспомнил библейские сказания,   братья его зажмурились, чтобы не опозорить отца; а он – преданный сын - попытался излечить его.
Дал лекарство.
Потом отвел стопку от жаждущих губ.
- Скажи: попросил их присвоить очередное звание, - научил он.
Неопределенное мычание, и не разобраться.
Еще один живительный глоток.
- Следил за карьерным ростом. Не просто следил, но требовал у своих высоких друзей!
- Высоких! – повторил, будто выругался.
Достал телефон и нащелкал номер.
Запомнил его, когда заблудился и оказался рядом с особняком.  Фломастером написали на стене рядом с дверью. И солдаты еще не затерли цифры.
Бессмысленная попытка, комендант не узнает бывшего начальника, столько лет прошло.
Но тот разобрался.
- Спасибо! – поблагодарил своего благодетеля. – Баба с воза, кобыле легче? – вспомнил пословицу.
- А мне думаешь лучше? – Почти протрезвел бывший.
- Они похитили ее! – вырвал трубку и выкрикнул Николай. – Взяли в заложники!
- Кобыле не стало легче! – согласился комендант.
- Убьют ее, едва пересекут границу! Задержите машину! – взмолился Николай.
- Сам ты жеребец! – рассердился бывший.
- Держи карман шире! –  согласился  полковник раскинуть ловчую сеть. - Пусть катятся на все четыре стороны! – обещал на всех дорогах выставить заградительные кордоны.
- Все твои вояки – жеребцы! – обвинил отец. – Только девчонок могут портить, - всхлипнул он.
- Спасибо, - поблагодарил Николай начальника.
- Мне без нее не жить, - признался он.
Полковник отключил телефон или села батарейка.
Вспомнил, как работал на заводе.
Еще не поздно вернуться. 
Отыскал плащ-палатку и укрылся, как попоной.
Жеребцом  обозвали его. Полезная скотина. Когда все окончательно рухнет, почти уже рухнуло, лошади помогут выжить.
Выживем и возродимся.
Наверное, еще не разучился слесарить. И рука уже не тянется к козырьку, а привычно сжимает воображаемый напильник.
Укрывшись плащ-палаткой, чтобы не признали враги и завистники, направился к заводу.
Ворота были распахнуты настежь, дверь, что вела в цех, висела на одной петле.
В горячке свершения не  заметил этого запустения, но очнулся в цеху.
Загалдело воронье, облюбовавшее заброшенное предприятие.
Посыпались окаменевшие катышки птичьего помета.
Так спешил, что бросил плащ-палатку, прикрылся растопыренными пальцами.
Бесполезно прикрываться и прятаться.
Высшие армейские чины допущены к государственной тайне. Они не должны попасть в руки врага.
Адъютант не сразу позвонил.
Несколько раз поднимал и бросал трубку.
Все же решился.
Не донесешь - накажут.
- Будьте прокляты! – зарапортовался он.
Своеобразное приветствие.
- Это я птицам, вконец одолели, - пожалел своего командира.
- На завод, куда же еще идти, он сирота, и  все чаще бредит заводом, - предал командира.
То есть выполнил свой долг.
Адъютанты обязаны докладывать.
Впрочем, и без него разобрались.
Человек  напрасно забрел в руины.
Стены, наверное, возвели еще в позапрошлом веке. Время и непогода подточили  кладку.
И стоит неосторожно прислониться…
Не только прислонился, но отпрянул от призрачного видения.
Рабочие у станков и за верстаками.
Больше похожие на узников концлагеря.  Сквозь лохмотья просвечивает тело. Кости туго обтянуты землистой кожей. Иногда кожа лопается, кости серого цвета. И скрипят, будто железом проводят по стеклу. Глаза и щеки глубоко ввалились, волосы облетели.
Отшатнулся к стене, та накренилась.
Кирпичи посыпались.
Пыль взметнулась, птицы загалдели. Пронзительные крики чаек смешались с вороньим граем.
Будто можно помочь криком и переполохом.
Пыль медленно оседала.
Сам виноват, власть повесила предупредительные плакаты.
И если ветер сорвал их, все равно можно догадаться.
Много у нас народа, если не станет одного, никто не заметит.
Тем более, если это – сирота.
Перед гибелью обещал помочь мальчишке.
Тот поверил, полковники не обманывают.
Чтобы скорее избавится от отцовской опеки, наполнил полный стакан. Такая доза свалит с ног самого выносливого.
Она и свалила.
Опять набросил на него потертую козлиную шкуру.
На этот раз не удалось избавиться от запаха.
По нему могут найти и помешать, обеими руками выковыривал въевшийся запах, но не  одолел. Поэтому, запутывая следы, направился к другому дому.
Обустроил несколько наблюдательных постов, основной около дома Ирины, должен убедиться, что над ней не надругались.
Но похитители  насторожатся. И тогда еще дальше упрячут  пленницу.
Пришлось укрыться в запасном убежище.
На корявом разлапистом дереве, откуда как на ладони видна бывшая конюшня.
Нынче там поселили учительницу,  та щелоком отдраила  пол и стены, но запах не выветрился.
Из-за этого она не учует его присутствие.
Потерял или разбил подзорную трубу, но увидел, высмотрел в предыдущие дни.
Раньше, при преступной власти вечерами зажигали фонари. И не укрыться было на деревьях. Дружинники стряхивали наблюдателей.
По первой ходке ограничивались воспитательной беседой.
- Это, как подглядывать в женской бане, -  облизывая губы и сладко щурясь, предупредил главный дружинник очередного страдальца.
- В бане? -  заинтересованно переспросил тот.
- Видишь, к окну примыкает сарай? – Показал специалист.
- Ну? – не терпелось  провинившемуся.
- А там в закрашенном стекле протерта дырочка.
- Дырочка, - мечтательно повторил нарушитель.
- Опять проговорился! – расстроился проповедник.
- Спасибо, - поблагодарил задержанный.
- То есть, не залезай на деревья! – очнулся наставник. – Ветка может обломиться. Зеленые друзья. Дереву тоже больно.
- Обещаю, - поклялся нарушитель.
Впрочем, Николай ни разу не попался.
А теперь и фонари не горели, и дружинников разогнали. Уже другие военизированные формирования.
Устроился в привычной развилке и вгляделся.
Сначала шторами закрывала окна.
И было не видно за плотной материей.
Когда не видно, можно вообразить.
Воображал и зубами впивался за запястье. Но не в полную силу, не прокусил кожу.
Ветер раздувал шторы, отскакивали скрепки, обнажалось мутное стекло. 
Не различить в полутьме.
Не выжить во мгле, мысленно предупредил хозяйку.
Послушалась и запалила лампу.
Но поставила на подоконник, свет ослепил, выступили слезы.
Как на допросе у опытного следователя, вспомнил он, не видно, что тот делает, и пугает любой шорох.
Может быть, перо со скрипом прорывает бумагу, или так скрипит кобура, когда вытаскивают пистолет.
Вытащила и прицелилась.
Так тоже ничего не получится, предупредил ее.
Но на всякий случай выдернул ремень и пристегнул себя к стволу.
Теперь, если подстрелят, не упадет.
Другие падали, некоторые ветки были обломаны
Или обнаружили его гнездо и попытались уничтожить. Но не хватило сил.
-Ты навела? – спросил он.
Она ответила, истошно закричал и задергался телефон. 
Поймал и  едва удержал его.
Ремень больно вонзился.
Вгляделся, прежде чем ответить
Убрала лампу с подоконника, перенесла  вглубь конюшни.
Различил смутный силуэт на постели.
Командир не обманул, заградительный отряд перехватил беглецов.
Вскрыли багажник и освободили пленницу.
- Освободили? – переспросил  он.
- Прощай немытая Россия! – попрощался беглец.
Давно уже не живут в ней, но еще не приноровились к этому.
Вытащат его из машины и допросят с пристрастием, предугадал Николай.
- Вы не одни, она с вами? – спросил  у беглеца
У золотого мальчика, вообразившего себя художником. Он накликал беду. Силой и хитростью умыкнул единственную.
У нас самые красивые женщины, некогда похвалилась Власть.
Пришло время проверить это утверждение.
Заперли ее в спаленке, обессилела и упала на лежанку.
Различил за мутным стеклом.
- Использовал ее по полной программе, после меня все используют! – размечтался палач.
Раскалил на огне железный штырь.
От жара оплавилась одежда.
Различил, как изготовилась принять очередного посетителя.
Медленно, дразнясь и заманивая, стянула кофточку.
Штырь вонзился.
Так рванулся, что лопнул ремень.
Рухнул, ломая ветки и раздирая кожу.
  Телефон умолк. Враг высказался, или перегрелась и расплавилась пластмасса.
Но успел выплеснуть яд.
Та, единственная, которую считал единственной,  боготворил, молился как на икону, оттолкнула и предала.
Раскинулась на постели, поджидая очередного насильника.
И он  не более чем очередной.
Штырь вонзился, и посадили на кресло с шипами, и влили воду - кровавыми каплями выступила она из пор, - и зажали ноги в колодках,  и раздробили кости, и в очередной раз отлетела душа, поэтому отомстил.
- У нее дед из чуждого и враждебного  племени, - поведал он. – Марк, - Будто выругался.
- Уйди! – отмахнулся от невидимой птицы.
Или это душа нацелилась.
- Поповские выдумки! – отогнал несуществующую, но чересчур впечатлительную душу.
Та, что раскинулась на постели – уже не подглядывал, но знал наверняка, - содрала кофточку и избавилась от юбки.
- И пусть его кровь многократно разбавили, ядовита даже капля чуждой  крови, - сообщил он.
Если внимательно вглядеться, заставил себя вглядеться, можно различить.
Зажмурился и представил.
Не любовный свет, но огонь мщения во взгляде.
Не спутанные волосы, но свернувшиеся в клубок крохотные плотоядные змейки.
И когти острее  ножей. Выступают из мягких подушечек. И шпильки, пилки для ногтей, ножницы и пинцеты – все смертельное оружие.
Натренируется на рядовых врагах и подступит к предводителю.
Так уже бывало, отыскал в Библии.
И если другие женщины, бездумно раздаривая себя, теряли и убывали с каждым очередным актом, то она – Николай не назвал по имени, запретное, горькое имя – возрождалась и укреплялась.
- Семена этого племени ядовиты в любом поколении, - проклял древний народ.
- Мы должны, обязаны защититься.
Содрала  одежду и призывно раскинулась на кровати, увидел он.
Что я делаю, куда иду? ужаснулся мальчишка.
Это наваждение, попытался остановиться.
Ударил, останавливая насильника.
Локтем пнул себя в живот, но несильно, осторожно, чтобы не полопались мускулы. Потом кулаком  по скуле. Но ослаб и не  задержал.
Судьба, с судьбой не поспоришь, утешил невидимый провожатый.
Все же душа существует, она и вела, и одновременно не позволяла идти.
Поэтому тяжело давался каждый шаг. Бугорки превратились в  непреодолимые горы,  рытвины разрослись ущельями.
Продвинутые богословы утверждают, что души обладают свободой выбора, и могут перемещаться к другим носителям.
Не верьте  вздорным помыслам.
Души с нами до последнего вздоха.
И напрасно зажимают уши и отворачиваются.
- Дед выжил при оккупантах, несмотря на свое происхождение, - напомнил мальчишка. – А значит, сотрудничал с фашистами, - обвинил он.
Надо заслужить, тогда Правители допустят.
Выслуживался перед ними.
- И родители у нее такие же, - Перебросил  мостик к следующему поколению.
- Получили шпионские инструкции в бывшей метрополии, у наших врагов, - обвинил их.
Ему казалось, что карабкается на гору. И на крутизне отчаянно цепляется за веревку.
Она сплетена из отдельных жил, некоторые уже полопались.
- Хорошо, что вы их задержали. – Одолел очередное препятствие.
- И дочка, она, ее…, - не смог обозначить.
Проклятое, запретное имя.
- Торгует своим телом! – выкрикнул он.
Одолел горы и болотистые равнины.  Теперь крался минным полем.  Тревожно позвякивали проволочки, настороженные на двуногую дичь.
- Ненавижу! – Пошел напролом, обрывая проволоку.
Она обернулась колючкой, шипы вонзились.
Козлиный запах смешался с запахом хлева и конюшни.
Пригнулся, чтобы выжить.
Закрылся единственный завод, где выпускали источники питания. Батарейки доставали в сопредельной стране. Контрабандисты перебрасывали их через границу.
Это вмешательство более всего подрывает наши устои, решили Правители.
Уничтожили  даже отработанные батарейки.
Выкопали для них глубокую яму.
И пусть уже ничто не вырастит на этой земле, чернозема у нас достаточно.
Настолько, что продаем  на Запад. А взамен завозят отработанный, изгаженный материал.
Изъяли батарейки, некоторые умельцы наловчились заряжать игрушки от сети, не зря учились в институте, но с ними тоже боролись.
Основы экономики не должны подрываться неразумными выходками и поступками.
Напрасно Олеся теребила свою игрушку.  Та замерла и скукожилась.
Услышала, как подкрадывается насильник. Под крадущимися его шагами стонала и содрогалась земля.
Дверь закрыла на щеколду, но если  толкнуться…
Когда ворвется, надо позвонить в службу спасения, на телефоне есть тревожная кнопка.
Не позвонит, попыталась приспособить телефонный аккумулятор для своей игрушки, но сломала его.
Любой хозяйство убыточно без мужских рук.
Просел пол, надо заменить гнилые доски.  Рассохлись и потрескались оконные рамы. Жучки-короеды искрошили стены. Прогнулись потолочные балки.
Не дом, а ловушка, и  не выбраться.
Испытала многих мужчин; стоило посильнее надавить на них, как предавали родных и близких.
Разве они справятся?
Только один защитил свою избранницу, еще мальчишка, и вряд ли суждено ему превратиться в мужчину.
Вспомнила совратившего ее попенка.
Тот – Земля слухом полнится – избрал иной путь познания.
Напрямую общается с Богом, надежнее пробиться без посредников, люди потянулись к нему.
Но сгинул, то ли перебежал в соседнюю страну, то ли постаралась Власть.
Разогнала учеников, лишь ему удалось укрыться.
И теперь, преследуемый сворой разъяренных гонителей, искал пристанище.
Еще в институте защищала его от нападок.
Вспомнил,  и когда жизнь изломала и искалечила,   вернулся к ней.
К первой  женщине, могла  быть первой, если бы не обстоятельства.
Кажется, замкнули провода, задымилась розетка. Сработала пожарная сигнализация. Или наблюдатели приникли к замочной скважине.
Так пригрезилось ей.
Исправление ошибок, на этот раз сигнализация не сработает. И ослепнут соглядатаи.
Все ближе тяжелые, крадущиеся шаги, всполошилась и рванулась к двери.
Потом вспомнила, не пристало в простоте встречать дорогих званных гостей, содрала простыню и накинула на плечи.
В этом венчальном платье отомкнула засов.

ГЛАВА 4.

Наверное, в каждом воинском подразделении есть бдительные солдаты. Одни приглядывают по службе, другие по привычке, как приглядывали на гражданке. Эти самые въедливые и дотошные. И ничто не укроется от них.
Снайпер  уронил патрон в лужу.
Подобрал и отложил в сторону.
Бдительный солдат насторожился.
Некогда был страстным киноманом, пересмотрел почти все советские фильмы. В одном из них во время гражданской войны красные  заслали к патриотам своего человека. Погнались за ним, а тот перестрелял преследователей. 
И только потом выяснилось, что патроны были холостые, для этого достаточно окунуть их в кипяток.
Или в лужу, мысленно осудил так называемого снайпера.
Кто  подтвердит его победный счет?
И эти насечки на запястье.
Не сумел вскрыть вены, после неудачного самоубийства остались шрамы.
Или, переходя границу, запутался в колючке.
И проживал  на востоке. Все восточные жители ненадежны и враждебно настроены.
Тем более, толком не удалось разузнать о его родителях.
Наверняка подались к партизанам.
А если сотрудничают, то пытаются выведать наши секреты.
Так или примерно так сказал главному.
Тот отмахнулся от вздорных слухов.
- Вздорных? – обиделся добровольный помощник.
Ох, совсем не прост был этот  гражданин.
Проявил себя еще на гражданке.
Когда сходу не удавалось осудить, добывал  доказательства, иногда подвергаясь при этом смертельной опасности.
Сам слышал или видел, чаще всего ссылался он.
Готов  подтвердить  под пыткой.
И адвокаты, если б им разрешили, охотно и пристрастно допросили бы подозрительного свидетеля.
Увы, не разрешали
Не оплошал  и на этот раз.
Прокипятил несколько  патронов.
Поверил режиссеру того давнего фильма.
Это теперь врут и выдумывают, а тогда можно было пострадать за любой неосторожный шаг. И былые деятели, прежде чем шагнуть, тщательно приценивались.
Ошибешься, припомнят.
Вызвался подежурить ночью. Когда все заснули, сварил свою несъедобную похлебку.
Но обжегся, голыми руками поспешно выхватывая варево из котелка, могут заметить и донести.
- Чего не спится, совесть замучила? – обругал  проснувшегося солдата.
Тот отмахнулся от нелепого предположения и с головой накрылся шинелью.
- Вздорные? – повторил он, показывая обожженные руки.
Бинты сбились и почернели.  Раны покраснели и загноились.
- Вот, выслеживал, обморозился, - пожаловался он.
Главный брезгливо отстранился.
И на тебя найдется управа, возненавидел его пострадавший, на всех найдется, плохо вы меня знаете.
- Плохо знаете, - не сдержался он. – И патроны у него холостые! – привел главное доказательство.
Будто попытался вытолкнуть  завязшую в грязи повозку. Плечом уперся в колесо.
Вздулись и опоясали шею толстые, похожи на  узловатые веревки вены. Рот оскалился,  обнажились гнилые  зубы.
Словно запеклась и почернела кровь.
Иногда солдаты находили обескровленные трупы.
По ночам вампиры слетались на пиршество, медики не способны на такое злодеяние.
Раньше были не способны.
Начальник заслонился от вампира.
Говорят, британские офицеры возят с собой надувные ванны. И в часы затишья – война может подождать –  наслаждаются заслуженным отдыхом.
Начальник подражал им. Не мог искупаться, но иногда мыл руки и ополаскивал лицо.
Или не ходил в атаку – у него другая задача – грязь не набилась под ногти.
Еще одна причина  уничтожить.
- Стреляй в меня! – потребовал обвинитель.
Неопровержимое доказательство, начальник поверил.
- Потом застрелю, - отшутился он.
- И я потом. – Нашли они общий язык.
Уперся в колесо, зубы и жилы почернели.
Придется тоже упереться, неохотно согласился начальник.
Высшее командование насторожилось. И если само не могло подтолкнуть телегу, то направило на подмогу своих подчиненных.
Кто и когда проверял их в экстремальных условиях?
Так или иначе, но медленно, неохотно сдвинулось колесо.
Людей, которые толкали телегу, с ног  до головы забрызгало грязью.  Та въелась в одежду и в кожу.
Можно  задержать и допросить нерадивого снайпера. И тот, несомненно, во всем признается.
Так и поступали на заре освободительной борьбы.
Враг признавался, а потом не знали, что делать с  пустым признанием.
Окрепли и научились.
Прежде всего -  родители, яблоко падает под яблоню, как говорят недруги, и хотя воспитаны они во зле и ненависти, но иногда можно и прислушаться.
Мать, как  выяснилось, отправилась на запад, что, тем более, тревожно и подозрительно.
Видимо, уже там ищут союзников в своем вранье и оговорах.
Наши  люди разберутся.
Пристроилась ассистенткой ко всемирно известному фокуснику.
Знаем мы эти фокусы!
Совратила его, и теперь вместе покушаются на наш суверенитет и на нашу свободу!
Думаете, не доберемся до вас?
Вскоре добрались.
На очередном представлении несколько девиц под свист и радостные вопли зрителей выскочили на сцену. Одним движением сбросили с плеч накидки.
Прекрасные девушки, но надписи обезобразили  живот.
Мы –  западные и великие! намалевали жирной краской.
Охранникам не сразу удалось стащить их со сцены.
За величие надо  платить; пустое – мизерные штрафы, зато мир узнал и проникся.
И еще не единожды узнавал.
В театре, на выставке, на совещании по поиску путей примирения.
Какое примирение, мы разные люди, восток некогда затопили азиатские орды. То завоевание разделило нас. Мы – европейцы, а они -  дикари.
И девушки, что доказывают это своим телом, если выживут, если вернутся, будут отмечены государственными наградами.
Но все это будет потом, а пока надо разобраться с отцом так называемого снайпера.
Прикрыли  производство,  секретный заброшенный объект поручили охранять верным людям.
Ложная верность, как неопровержимо доказано.
После суточной смены готовятся к подрывной работе.
Мироныч подготовился, не сумел удержать жену, а сын переметнулся к пришельцам, и теперь даже во сне прислушивался.
Как всегда вызвались идти добровольцы.
Конечно, проще и безопаснее врываться в дома мирных обывателей.
Кто сказал, что они мирные, некоторые огрызаются исподтишка, но не способны на большее.
Скучно и неинтересно с ними.
Самые боязливые охотно показывают, где спрятаны деньги и драгоценности.
  Если не показывают, а схроны находят, то командиры – они уже воображают себя европейцами – запрещают строго наказывать провинившихся.
Разве что попугать  немного.
Поставить к стенке и выстрелить поверх головы.
Безобидная шутка, а они не понимают.
Лишь изредка находится настоящая работа.
Отобрали четверых, самых нетерпеливых.
Многие хотели идти, но если добычу разделить на всех, то почти ничего не достанется.
Не таясь, окружили  дом.
Подвели привычная безалаберность.
Олеся откинула щеколду и поманила пришельца.
Простыня, в которую была завернута, соскользнула с плеча. Но успела подхватить ее, а чтобы снова  не упала, закусила уголок материи.
Или чтобы не закричать.
Крик рвался из груди, зажала рот ладонью. Наверное, разбила губу, соль разъела небо и пищевод.
За все надо платить – ничтожная плата.
Отступила от пришельца.
Одной рукой зажала рот, другой заслонилась.
Мальчишка тоже зажмурился; негласный договор: не подглядывать, куда отлетает душа.
- Не смотри, - напомнил ей.
Если не увидят, то   не узнают.
Снова очутилась в той кладовке в общежитии: - Сейчас или никогда. – Не позволила уйти неверному любовнику.
Уронила руки, но еще удерживала простыню.
- Я не умею как они, ничего не умею - повинилась перед ним. – Я быстро научусь, я способная, - пообещала исправиться.
Мальчишке почудилась, что душа обернулась черной птицей, за стеклом  угрожающе мерцали бусинки глаз.
- Убирайтесь проклятые палачи, - привычно отмахнулся он.
- Негодная, обманная машинка, она не заменяет тебя, - позвала  женщина.
Когда души  отлетают по своим неотложным делам, то люди становятся бестолковыми.
Но добрые слова излечивают.
- Позвала меня? – наконец дождался он.
- Позови и  пойду за тобой, - согласилась женщина. - В безверие и в веру, буду поклоняться тебе как идолу и как божеству, -  добавила она.
Простыня упала.
Не замерзла, кожа пылала от внутреннего жара.
Выпорхнула из одежды, различил он.
Как воображал и придумывал. Но  не отобразить сказочный цветок.  Рук не хватит объять его. Чудный обморочный запах, сил не хватит выстоять.
Как неловки, неуклюжи его руки, не сразу удалось содрать одежду.  а.
До этого был подготовительный этап, школа познания.
Для одних это запретные фильмы, другие предпочитают подглядывать, или используют игрушки, или запускают руку под брючный ремень.
Жалкое подобие свершения.
Но чудеса случаются!
Полет к звездам, падение в бездну, смысл жизни и отрицание гибели.
Добровольцы, что вызвались разобраться с предателем, постреляли для устрашения.
Поначалу всего лишь по птицам, рука не дрогнула, и можно избрать другую мишень.
Конечно,  за птиц  накажут, не нальют фронтовые сто грамм.
Кто сказал, что раньше жили неправильно? кое-что позаимствовали оттуда.
И как не поправиться после боя или перед ним.
Вся жизнь - борьба, и многих приходится переламывать о колено. Оно не железное, пухнут ноги и лица.
Не нальют, сами раздобудем.
По слухам, местные охранники установили на заброшенном заводике перегонный куб.
Так замаскировали, что не удалось обнаружить.
Обычно отыскивали по запаху, но прикопали трупы на соседнем поле, и не удалось вынюхать.
Наверняка у преступника найдется.
Для начала постреляли по птицам, вроде бы не промазали, мастерство не пропьешь.
Не догадались, что к птицам прибились две неприкаянные души.
Люди временами бывают неразумны, а души прагматичны, поэтому покинули истосковавшиеся по ласке тела.
Но не готовы погибнуть под случайным обстрелом.
Иначе безумцы не излечатся.
Болезнь  современной чумой  расползется по земле.
Больные задохнутся в объятиях.
И напрасно похоронная команда воздержанием и безбрачием отгородится от них.
Надо немедленно  вмешаться.
Теряя перья – если это птицы, или шерсть – если звери, или сбрасывая  рога, или меняя  кожу, души поспешили обратно.
Первым очнулся мальчишка, ребята быстрее бегают и взбираются по веревке.
Иногда бежать приходится по лезвию камням, а веревка оборачивается  проволокой.
Наслаждение, что до этого было разлито по всему телу, постепенно стекало в нижнюю часть живота.
Различил женщину, приманивающую  хищной улыбкой.
Где-то   видел.
Не наслаждение,  вгрызлась боль и разбросала  колючие щупальца.
Одной рукой прикрыл пах, другой живот.
Зажал боль скрюченными пальцами, она просочилась,  еще безжалостнее измаяла.
Не женщина – зверь, и не лисица, как когда-то показалось ему, а огромная кошка.
Они давно вымерли, но отдельные особи затаились в бункере.
Теперь понятно, что искали чужаки, выспрашивали и принюхивались.
Не нашли, но потревожили старую кладку, звери просочились в щели и в трещины.
Выбрались нам на погибель.
Самые коварные   обернулись прекрасными женщинами.
Чудным садом в благоухании райских цветов.
Он беспечным мотыльком устремился на приманку.
К жестяному соцветию на жестяном стебле.
Чудище  вонзило  иглы и насытилось живительным соком.
И теперь разбросает  оплодотворенные семена.
- Здесь был шрам, что-то вырезали, куда делся шрам? – спросила женщина.
Десятками обличий совратила его: из кошки превратилась в Единственную, но напрасно попытался он удержать это видение.
Около контрольного пункта выбросили ее из машины, она корчилась на обочине, солдаты все теснее смыкали порочный круг.
Мальчишка застонал под настырными пальцами.
Ладонь ее переползла на пах.
В мягких подушечках таились смертельные когти, пока еще слегка   оцарапали.
Полоски вскоре превратятся в кровавые шрамы. Безжалостная лапа вспорет живот.
- И волосы растут рыжими кустиками, - вспомнила и изучила  женщина.
Опять несколько превращений.
Вот лисицей вынюхивает добычу. Но давно передушила  птицу в окрестных курятниках.
Зажмурился с такой силой, что вспыхнули и разгорелись огненные сполохи.
Если она обернется Единственной, то не сможет уничтожить.
Только не становись Единственной, взмолился он.
Не сразу удалось разлепить глаза, всмотрелся в еще смутный силуэт.
Прижал ее одной рукой, другой умудрился обхватить сразу оба запястья.
Теперь не вырвется и не покалечит.
Мальчишеские ее груди больно расплющили его грудь.
Еще  одна пустая уловка, но не сосредоточился на этом.
Если не уничтожит ее, то погибнет мир.
Так тесно переплелись, что не разобраться.  И все же в отчаянной  попытке лопатками впечатал ее  в матрас.
Вспомнила соседку в студенческом общежитии. Коленом безжалостно и жестоко ударила ее в живот.
Отстранился и тоже ударил.
Словно копытом, задохнулась она.
Уже не удерживал  руки.
Услышал, как с шипением выходит воздух.
Еще противнее, чем железом по стеклу.
Скатился с постели и ладонью зажал прореху.
Губы промялись под его пальцами.
Воздух просачивался кровавыми пузырями. Они лопались со скрежетом.
Ударил наугад, лишь бы сокрушить.
Сначала ладонью – захлюпало, как в болоте, - потом кулаком – болото откликнулось печальным стоном, -  потом бил коленями и локтями.
Устал и обессилел.
Раздирая колени на щербатых досках, дополз до раковины и дотянулся до крана.
Вода была теплая и соленая.
Не смыл следы, наоборот, они стали заметнее.
Тогда отыскал одежду.
Брюки и куртку, чтобы  не заметили.
Если заметят, то одобрят.
Чем больше нас погибнет, тем вольготнее заживется пришельцам.
Кровь прошла сквозь одежду и выступила  бурыми пятнами.
Я себя уничтожил, согласился мальчишка.
Ударил сначала ладонью, потом кулаком, локтем и коленом.
Ничего не получилось, не удалось выбить табуретку, отсырел порох и затупился нож.
Ничего не получилось, а она смогла, женщины сильнее, зажмурился, чтобы не видеть  обезображенное тело.
Кажется, надо закрыть глаза, нащупать и опустить веки, как опускают занавес, это не обязательно, все равно не узнает, достаточно набросить простыню.
Накрыл и отпрянул, показалось, что дернулась рука.
Мертвый хватает живого, напрасно хватает, оправдался он. Я тоже скоро уйду.
Если сам не  можешь, должны помочь друзья. Если нет друзей, обратись к врагам. Если и те откажут, к первому встречному.
Все мы – убийцы, только боимся признаться.
- Я разрешаю вам, - разрешил он.
- Я приказываю вам, - приказал он.
- Умоляю вас, - взмолился он.
Эфир заполнен многочисленными просьбами. Так называемый белый шум, в котором не  разобраться. Назойливое жужжание, что исподволь  разрушает мозг.
Но иногда в миг высокого отчаяния можно услышать.
Четверо боевиков, не таясь, наоборот, громыхая армейскими ботинками, подступили к  дому.
Четырьмя танками, все сокрушая  на своем пути. Деревья, сараи, оставляя за собой выжженную землю.
И напрасно обыватели пытаются укрыться на чердаках и в подвалах.
Сурово накажут за это.
Чем дольше будут искать, тем суровее наказание.
Напрасно с поднятыми руками выйдут встречать победителей.
Чем отчаяннее станут притворяться, тем суровее будет наказание.
Напрасно живут на этой земле.
Все возьмут победители.
Николай увидел и решился.
Человеку  боязно жить, но когда решается, забывает об этом.
Так же, не скрываясь, устремился за боевиками.
Они даже не оглянулись.
Это стонет земля, навечно теряя плодородие. Уже ничто не вырастет в прахе. Мертвая, испоганенная, изгаженная земля.
Мироныч услышал.
Насторожился на шум в казарме.
Достал старенькую «тулку» двадцатого калибра и патроны.
Ирина спала в крошечной комнатке, больше похожей на кладовку или на тюремную камеру. Оконце было пробито под потолком. Сама выбрала это убежище.
Когда Мироныч был помоложе и позволял себе перебрать – с кем из мужиков не случается, – жена загоняла его в эту камеру.
И он смиренно просил освободить.
Не просто клялся, но излагал корявыми, прыгающими буквами.
Она сохранила  расписки. И уходя к фокуснику – самый поганый  фокус, - отбилась ими.
Он затоптал обрывки  бумаг.
А теперь достал патроны.  Две штуки с утиной дробью.
Хищные  птицы  из казармы.
Рано или поздно это должно было случиться,  подпольщики обычно не доживают до освобождения, но не теперь, когда у меня девчонка, взмолился он.
Не увести ее, только что были около казармы, но уже окружают дом.
Метнулся в камеру, где укрылась девушка, грубо и безжалостно ухватил  за руку.
- Пора? – мгновенно очнулась она.
Заснула в одежде, некогда одеваться, скоро опять придется бежать и прятаться.
- В подвал! – приказал он.
Когда бойцов поднимают в атаку, то голос подобен зову набатного колокола.
Но будто  палкой ударил по подвешенной на веревке ржавой  железке.
Гул глухой и жалобный.
- Нет, не надо, они не посмеют! – отказалась девушка.
Могла бы рвануться и вырваться.
Так заведено в этом доме. Не смог удержать жену, потом сына. И напрасно послушался пришлых соратников.
Мать-командирша приказала уничтожить.
Как принято у них на востоке.
Даже самые преданные свидетели могут проговориться.
Если суждено погибнуть, то дорого продам свою жизнь.
Но девчонка обязана жить.
Не вырвалась из цепких его пальцев.
- Жить! – приказал Мироныч.
- Найдут в подвале!
Неожиданно он увидел.
Так случается иногда в моменты наивысшего напряжения.
Это потом досужие толкователи выискивают  предпосылки. Будто  на голову падает яблоко, а химические элементы выстраиваются во сне.
Заброшенные подземные выработки вплотную примыкают к подвалу.
Земля потрескалась от обстрелов и бомбежки. Стоит лишь немного расширить щель…
- Там лопата! Копай! – Почти зашвырнул девушку в подвал.
Выкопать окоп, перед ним возвести бруствер, как научили на  уроках выживания.
Забросают гранатами, однажды проговорился инструктор.
Забилась в  угол, скорчилась, подтянула колени к груди, а лицо закрыла руками.
Тот давний обстрел, десятки и сотни обстрелов по всей планете. Еще дрожит потревоженная Земля.
Кусок породы щекотно  упал за шиворот. Она не вытряхнула. 
Своды пещеры нависли и придавили.
Рухнут, если пошевелится.
Кажется, об этом написал местный литератор. Учительница рассказала. Или так сама воспринимала  в детские годы. Все запуталось.
Если сидеть неподвижно, может быть, не заметят.
- Конечно, не найдут! – уговорил себя Мироныч. Постарался поверить этому.
Прежде всего, замаскировать крышку люка.
Надрываясь, перетащил тяжелый  стол.
Конечно, не найдут; странные люди  эти местные жители, разделочные столы ставят посреди кухни.
Все ближе шаги; надорвался, но успел зарядить ружье, давно не охотился, но сегодня не промахнется.
Подкрался к окну и выглянул. Разобрал в неверном лунном свете.
Как на параде, как в старом фильме, психическая атака, не прячутся, разве что не чеканят шаг и не дымят сигарами.
Увидел – зоркий глаз охотника,-  кто-то крадется за их спиной.
Или курили в другом фильме, чтобы  у фитильной винтовки  поджечь запальный шнур.
Современные ленты только проклинают бывшую метрополию.
Эти специально отвлекают, чтобы самый хитрый и ловкий сумел подобраться.
Прикладом высадил стекло, брызнули осколки; где же теперь возьму другое, мелькнула нелепая мысль.
Нигде не возьмет.
Враг – единственный, кого он посчитал стоящим противником, тот, что крался позади других -  укрылся за кустом.
Или налепил ветки на голову и на плечи, так, наверное, научили на  курсах.
Бестолково научили.
А те, что вышагивают на параде,  засучили рукава.
Тоже увидели в кино.
И сдвинули пилотку  на затылок, и нацелились короткоствольными автоматами. К животу прижали приклад.
Отпущено всего несколько секунд.
Говорят, секунды эти вмещают  жизнь.
Не верьте досужим домыслам.
У мертвых не спросишь, выжившие не расскажут.
Напряженным слухом разобрал воспаленное дыхание залегшего в кустах врага, ударил из двух стволов.
Так бьют утку, когда та расправляет крылья, пытаясь уйти от охотника. Так бьют зверя, готового броситься на охотника.
Если  ранят первым выстрелом,  милосердно добивают.
Утиная дробь может порвать артерию, и человек истечет кровью, может раздробить кость, и человек умрет от болевого шока, но так не отбиться от грабителей.
Напали  толпой.
Один упал в лужу и едва не захлебнулся, самый опытный залег под стеной – мертвая зона, двое обезножили и застыли в нелепых позах: раскорячились и заслонились растопыренными пальцами.
И не шевелится зверь, которого добыл охотник.
Двумя последними патронами.
Высадил раму и вскарабкался на подоконник.
Один что копошился в луже.
Боевая раскраска, но напрасно понадеялся укрыться.
Прицелился и ударил.
Щелкнул боек, боевик еще глубже вжался в грязь.
Двое застыли изваяниями, эти совсем пропащие, перевелась живая вода.
Дважды ударил боек.
Самый опытный  дополз  и укрылся под крыльцом, как он сумел просочиться?
Можно не стрелять, обратно  не выберется.
Еще один холостой выстрел.
Боевики, кажется, догадались.
Просто один из них поскользнулся и упал, у двоих свело мышцы, изрядно набегались в поисках супостата, а под крыльцом, наверное, таится клад.
Очнулись и прицелились.
Мироныч стоял на подоконнике и поочередно наводил  ружье на пришельцев.
Чудовищные удары отбросили в комнату.
Почему так больно, успел подумать он.
- Ирина, - попрощался уже непослушными губами.
И больше ничего не было, напрасно пинали  ногами.
А потом в бессильной ярости крушили мебель.
Больше всех старался предводитель, что ничего не нашел под крыльцом.
Пострадал в бою, расцарапал лицо и руки, надо строго и примерно наказать врага.
Отыскал топор,  полетели щепки.
Обломки мебели, постельное белье и матрасы – все в одну кучу.
Робко и неохотно занялся огонек.
Потом окреп, басовито и тревожно загудело пламя.
Обдало жаром,  копотью обметало лица.
Годы высушили бревна.
Очистительный огонь, некогда так приобщали еретиков и иноверцев.
Опять пеплом засыпало землю.
Пожарные не приехали.
То ли кончилась вода, то ли  запретил  новый атаман.
Очистительный огонь, согласился со своими бойцами.
Давно не было боевых действий, ребята застоялись.  Пусть порезвятся.
И чтобы кто-то из местных пострадал.
Только ниже склонят повинную голову.
Все к лучшему, что  обогащает меня, была его любимая присказка.
То есть нашу многострадальную державу, объяснил Верховному, когда тот случайно услышал.
И тому понравился находчивый товарищ.
Поэтому атаман задержал пожарную команду.
Процесс естественного отбора, отбился прописной истиной.
Недовольные боевики поплелись в казарму.
Происки врага, костер стремительно разгорелся, не успели поживиться.
Задержались около раненого.
Тот еще не очнулся, склонились над ним.
Из другой стаи, пришли к единому мнению.
С одной стороны, надо помочь: вызвал огонь на себя, поэтому удалось без потерь добраться до крепости.
С другой стороны, хотел разжиться за наш счет. Понадеялся, что все погибнут в перестрелке, и ему достанется.
Досталось полной мерой.
Пристрелить или вызвать фельдшера, не смогли договориться, поэтому оставили без изменений.
Естественный отбор, как любит повторять атаман.
Умный человек, даже Верховный цитирует его высказывания.
Да и нельзя за один налет все уничтожить. Надо растянуть  удовольствие. Но также и не затягивать сладостный процесс.
Один грамотей – иногда среди бойцов встречаются и такие – рассказал о неком чудаке. Тот побывал на малой планете, где жители вовремя не пропололи грядки. Выросли огромные деревья и мощными корнями разрушили твердь.
Надо в зародыше подавлять инакомыслие.
Подавлять! ураганом по разоренной земле пронеслось жестокое пожелание.
И все равно деревья выросли. То ли от их корней, то ли от проклятых слов, то ли от артобстрела содрогнулась земля.
Ирина не погибла в ненадежном убежище.
Упали обгоревшие доски и балки, девушка уже протиснулась в щель.
В этих местах издавна добывали уголь.
Пласты залегали неглубоко, древние старатели выкопали многочисленные норы.
Пласты обеднели, добытчики ушли в другие края.
Бури и ураганы, разливы рек, войны и революции разровняли истерзанную землю.
Но остались подземные галереи.
Ирина протиснулась в узкую щель, сначала пришлось ползти  – ее толком не научили на уроках по выживанию, -   ободрала локти и колени.
Сзади – иногда удавалось повернуть голову – было видно зарево пожара, впереди темно.
Уже не вернуться, земля опять вздрогнула, сомкнулась щель, через которую проникла в подземелье.
Словно в склепе,  лихорадочно ощупала стены.
Везде  камень.
Зато удалось встать на колени, потом подняться на ноги.
- Эй, - позвала  людей.
Звук отразился от неровных стен и вернулся изломанным эхом.
Или камнепадом, или очередным сотрясением Земли.
- Подождите, дайте уйти, - взмолилась девушка.
Дайте! многократно откликнулось эхо.
Зажала уши и взмолилась.
- Я так мало жила, я совсем не жила!
Не жила, не жить, откликнулось эхо.
Что посулить Вершителю? Он давно пресытился пустыми обещаниями.
- Выберусь! – выкрикнула она.
Туннель опять сузился, обвалилась порода, раздирая руки, протиснулась узкой щелью, попала в пещеру.
Приноровилась к тьме.
Услышала журчание подземного ручейка, зачерпнула горстью и напилась.
Показалось, что мимо запястья проскользнула рыбка.
Можно выжить и в подземелье.
Надо выжить.
Пусть померкнет зрение – некуда смотреть, пусть откажет слух – нечего слушать, пусть превращусь в  рыбку, лишь бы выжить, взмолилась девушка.
Снежинкой или каплей дождя упасть на землю, подняться облаком.
А если суждено остаться в подземелье, пусть мхом или лишайником приникну к камню.
- Рыбка, мох, лишайник,  - перечислила свои достижения.
Услышали и снизошли.
Различила едва заметные отблески огня в дальнем конце пещеры.
Рванулась к свету.
Плечом задела поросший мхом камень. Содрала мох,  камень упал в ручей, метнулась рыбка.
Некая полупрозрачная субстанция обволокла ее студенистым телом.
Еще один короткий туннель, еще одна пещера.
В ней обосновался отшельник.
К крошечному костерку простер озябшие руки.
Своим теплом одарил людей, и теперь не отогреться.
Девушка осмотрелась.
Ненадежное убежище, свод, потрескался, дым уходил в трещины, разъедал камни, уже немало людей, наверное, погибло.
В ручье завелись монстры. Приноровились выползать на сушу, скоро завоюют мир.
И отравлен воздух.
В училище  батюшка рассказал.
Когда-то был геологом,  его подельники  пробурили глубокую скважину.
Пробились в потусторонний мир, рация замолчала.
Спасатели никого не обнаружили на буровой.
- Человек ограничен в своих достижениях, нельзя переходить за  черту, - научил бывший геолог.
Девушка перешла.
А значит, пока медитирует этот святой, или дурачок, или беглец, или отшельник – каждый сходит с ума на свой лад, - надо незаметно пройти мимо него.
А если очнется и заметит, поприветствовать, как положено в высшем свете.
Кренделем развести ноги, нет, не так, отставить полусогнутую ногу, кончиками пальцев ухватить подол платья и присесть в  поклоне.
Ухватила обрывки и присела.
- Хотите полонить, надругаться? – спросила у него.
Перестарались в служебном рвении.
Человек везде обживается. Первым делом оборудует постель. Даже завоеватели таскают с собой перину.  Потом  складывает очаг и запасается продуктами. Устанавливает дизель-генератор. Невозможно существовать без телевизора. Без компьютера и мобильного телефона.
Не выжить в одиночку.
Если рядом нет боевой подруги, то можно вычислить ее по косвенным признакам.
Щипчики, пинцеты и расчески, бесполезные примочки и питательные кремы.
Брошенное около лежанки белье.
Ничего подобного не нашла в  пещере.
Напрасно он прикидывается.
Не прикидывался, но отчаялся.
В свое время не доучился в педагогическом институте, поступил в семинарию. Блудным сыном вернулся к отцу.
Старенький священник простил его. Возложил свою длань на повинную голову.
Впрочем, особенно  не осуждал беглеца.
Некогда вымолил сына, обещал, что тот верой и правдой послужит Высшей Силе, и не сомневался: обещанное исполнится.
Молодой священник получил приход.
Селение, где расположилась его церквушка, оказалась в зоне боевых действий.
Старушки не спустились в подвал.
Вместе с ними вознес  молитву.
- Спаси и сохрани! – взмолилась паства.
- Они не посмеют! – откликнулся он.
- Чума на оба ваших дома! – проклял враждующие стороны.
Забыл, где научили этому, в школе, в институте или в семинарии, да и бесполезно заслоняться даже самыми отчаянными словами.
Если чума и свирепствует в войсках, то военачальники не подвержены смертельной  болезни.
Чаще всего в войну играют они на карте или на экране монитора, там не видно, как гибнут люди.
Снаряд попал в церковь.
Бросился спасать старушку, упала очередная балка.
Кто-то вытащил обеспамятевшего батюшку из разрушенной церкви.
Зря я очнулся, мелькнула трусливая мысль.
Уже проклял враждующие стороны, кто еще виноват в этой бойне?
Никто не виноват,  а он кулаком погрозил небесам.
Косматым тучам, что нависли над побоищем.
Тому, кто укрылся за этими тучами.
И тот нерадивый Создатель –  слишком агрессивными получились его творения – чуть ли не впервые прослезился.
Тучи дождем легли на землю.
Смутился и закашлялся.
Загремел гром, ударила молния.
Или Создатель простудился и долго не мог уняться, от грохота закладывало уши, молнии сплетались в огненные потоки.
Прости, что обвинил, не ты виноват, а мы стали злыми и непослушными, хотел сказать батюшка.
На мгновение усомнился в высшей справедливости, за это был наказан.
Разучился говорить, теперь не удастся смущать и разлагать неокрепшие умы.
Удалился в пустыню, когда проходил мимо окопов, то засевшие в них бойцы напрасно умоляли благословить их.
Не будет вам прощения, молча отказал он.
Не решились ударить в лицо, и не получилось выстрелить в спину, то ли отсырел порох, то ли дрогнула рука.
Поп-расстрига,  догадались самые продвинутые, бессильны его мольбы и проклятия.
Ушел в пустыню, и не на сорок дней, а на всю жизнь.
В шахтерском краю много заброшенных угольных выработок.
Нашел подходящую пещеру.
Никто не увидел.
Так не бывает, увидели и узнали.
Слухами Земля полнится.
Постепенно потянулись к нему. Обездоленные люди, которых все больше становилось с каждым днем.
Отыскали узкий лаз, что вел в пещеру.
Еще одна страждущая, различила девушка.
Все пожилые люди похожи; когда попрощалась с бабушкой, то не присела перед дальней дорогой.
Старушка потянулась  к отшельнику. Левой рукой, она ближе к сердцу. Или  не различила в полутьме, костер почти погас.
Ощупала  лицо.
Так  же попрощалась бабушка, ладонью осторожно провела по щеке.
- Скажешь? – спросила старушка.
Отстранил ее руку.
Различил горящую церковь. Тогда осудил и своих и чужих.
- Он спасся? – спросила старушка.
Отшельник не ответил.
- Вот. -  Достала  снимок. – Смотри, как светло улыбается!
И можно обмануть ее, тоже улыбнуться, а если не получится, пальцами растянуть губы.
А он не смог.
Вспомнил, как не поверил подруге в институте.
После этого никому не  помочь.
- Неправда! – отказалась  старушка.
- Неправда! – отказалась Ирина. – Бабушка добьется, спасет!
Ее задержали пограничники.
Пропускали всех без разбора.  Лишь изредка спрашивали.
- Вы же наши? – задавали стандартный вопрос.
Все охотно соглашались. Так все перепуталось, что не  разобраться. Никто и не пытался.
- Проходите, не задерживайте!
Клавдия Ивановна задержала.
- Где моя дочка? – спросила она.
- Все мы сыновья и дочки, - пошутил прапорщик.
- Сережки и колечко, - уточнила она.
- Покажи!
- За ними гнались, едва спаслись, - добавила Клавдия Ивановна.
Нелегальный переход границы, догадался сообразительный лейтенант.
- Задержать до выяснения! – приказал он.
Только недавно прибыл на пропускной пункт, во все вникал, всем интересовался.
Сам решил допросить нарушителя.
Не разобрался  в невнятном  рассказе.
- Почему те  не задержали? – удивился он.
На всякий случай не обругал их, кто знает, вдруг завтра помиримся, и тогда припомнят опрометчивые слова.
- Они проверяют нашу бдительность! – доложил не вовремя появившемуся командиру.
- Тем более гнать в три шеи! – приказал капитан.
- Кого? Куда? – не разобрался лейтенант.
- Ее! Туда!
- Отдайте дочку! – повторила женщина.
Границу можно  перейти в любом месте, ров только начали копать, не везде навесили колючку.
Заминировали и призвали снайперов, шепотом передавали друг другу.  Установили растяжки и стреляют без предупреждения.
С них станется, поверили и устремились в пункты перехода.
Коридор, огражденный бетонным забором.
С запада на восток бредут беженцы.
Перед переходом границы  у них досматривают  пожитки. 
Куцый список разрешенных  вещей.
Подсобки заполнены.
Никогда не поздно начать с чистого листа, ухмыляются местные пограничники. Сами  придерживаются других правил. Обеспечили не только себя, но детей и внуков. 
Конечно, не рядовые исполнители.
Но и рядовые пытаются урвать.
Некоторых за небольшую мзду пропускают без досмотра.
Есть много способов: перебои с электричеством, и не сразу удается запустить дизель. Или барахлят видеокамеры. 
Те, кому удается пробиться, облегченно вдыхают.
Но преждевременно радуются, их снова проверяют.
И конечно, при вторичной проверке уже нечего брать.
Поэтому наши пограничники не любят  соседей.
Охотно вернули им гражданку.
Документы не соответствуют.
- Зятя показали по телевизору и вроде бы простили? – переспросил местный командир.
- Вот когда отсидит свое, когда  искупит кровью…, -  пообещал пропустить
Опять поплелась к восточному переходу.
Можно смешаться с толпой; когда пересчитывают,  и счет не сходится, не обращают внимания на незначительные ошибки. Не все дружат с  арифметикой.
Смешалась, но уже приметили  и выделили из других беженцев.
Опять тормознули на востоке.
Устало прислонилась к стене.
Отшельник опустил голову.
Опять не сумел обмануть и утешить.
Старушка отшатнулась.
- Нет, - отказалась она.
Если поверит ложному его видению, мир рухнет.
Наш мир.
Но  есть множество параллельных миров.
И если попасть в один из них, если очень захотеть, то все сложится по-иному.
Верховный пожелал выехать в один из пограничных городов. Надо самому увидеть. Наугад ткнул пальцем в карту. И напрасно отговаривали приближенные. Не три дня на разграбление, а три месяца, и срок еще не вышел.
Пустое, я заговоренный, отмел их возражения.
Великая честь для этого городка.
Больше будут уважать и бояться, невпопад провозгласил он.
Пришлось срочно подготовиться.
Военный патруль подобрал на улице избитого и изуродованного солдата.
Сместили негодного коменданта, прислали другого.
Тот сам возглавил патрулирование.
- Нажрался как свинья! – безошибочно определил он.
Вспомнил, как наставляли его еще в учебке.
В самоволку не ходить, щелбанами вбивали армейскую науку.
Голова раскалывалась.
А если пойдешь, то не пей.
Еще не раскололась.
А если будешь пить, не напивайся.
Но уже потрескалась.
А если напьешься, то не падай.
Раскололась.
А если упадешь, то лицом вверх, чтобы не захлебнуться.
Не сразу удалось собрать ее из осколков.
Когда попадался солдат, забывший эти заповеди, то снова раскалывалась.
Поэтому провинившегося следует подвергнуть самому строгому наказанию.
- Вылечить и осудить! – приказал разобраться.
Арестанта зашвырнули в санитарный автомобиль.
Транспорта не хватало, его переоборудовали из раздолбанной  пассажирской «газели».
Выгрузили около подвала, куда свозили особо злостных нарушителей.
Подобрали и мальчишку, тому дробью разворотило  плечо.
Из местных, и наверняка связан с подпольщиками.
Этого в камеру предварительного заключения.
Это раньше бесполезно было пытать партизан. Или так придумали досужие писаки. Нынешние  проговорятся. Стоит им показать орудия производства.
Человек преуспел в сыске и дознании.
Чуть ли не впервые командир пожалел преступника.
Сын такого же возраста.
Отправил  учиться в Европу.
А тот рвется на эту войну.
Если пожалеет мальчишку, то, может быть, и сын одумается.
Зачистили город перед приездом Верховного, жители на всякий случай попрятались.
На этот раз пещеру отыскала девушка.
Лишь ненамного старше меня, определила Ирина.
Лицо  распухло, щеки  в грязных разводах.
Ирина  ухватила ее за руку и дотянулась до отшельника.
Для направленного движения мысли нужен проводник.
Горячая его рука, и холодная девушки, но температура выровняется, или, наоборот, тепло перельется к ней, а отшельник заледенеет.
Иней уже обметал его щеки.
Костер  потух, лишь мерцали угли.
Ирина тоже замерзла.
Но поспешила передать, пока окончательно не превратилась в льдинку.
- Оступился…Синяки и ссадины… Скоро встретитесь.
- Но веру растоптали, - добавила шепотом.
Девушка не расслышала.
Попятилась, словно боялась, что ударят в спину.
Так чаще всего бьют пришельцы.
- Мы свои,  местные! – не сдержалась Ирина.
Спасли человека, сколько их –  миллионы? Всех не спасти, никого не спасти, если отчаешься.
Если заледенеешь.
Чтобы этого не случилось, подбросила в костер ветки. Смола зашипела.
Льдинки не растаяли.
Тогда завладела его  ладонью.
Льдинка  к льдинке, два минуса дают плюс, смутно вспомнила школьные уроки.
Сомнительная истина.
Осторожно склонилась над ледяными пальцами.
Попыталась отогреть  дыханием.
- Если каждому отдавать всю душу…, - пожалела его.
- Себе ничего не останется, - сказала она.
-  А мне осталось? – вспомнила свой путь потерь и разлук.
Еще не отогрела пальцы.
- Мне поможешь? – спросила она.
- Нет, не надо,  сама управлюсь!
Не  помог старушке. Едва выжил в холоде ее отчаяния.
Остатки тепла даровал девушке.
В госпитале были свободные койки, Верховный может придраться.
Главный врач распорядился.
Санитары отыскали.
Одного подобрали в подвале, другого в камере предварительного заключения.
От них охотно избавились.
Говорят, в параллельном мире существуют так называемые правозащитники. Следят, чтобы не нарушали общечеловеческие нормы. Будто такие правила существуют.
Иногда параллельные миры соприкасаются. И злой ветер может забросить сюда нежелательных гостей.
Еще нажалуются.
Пустые жалобы, но лучше не испытывать судьбу.
Санитары забрали раненых, оставили расписки с гербовой печатью.
Печать вырезал местный умелец, главный врач расщедрился. Не самогон, но чистейший и целительный. Умельцу хватило на несколько дней.
- Я сама виновата, - сказала Ирина.
- Привыкла дразнить и уворачиваться, - оглянулась она.
- Не пешки – живые люди, нельзя думать лишь о себе.
Не только дыханием отогревала его пальцы, но прикоснулась к ним губами.
Когда взялись за руки, и тепло от него перелилось к отчаявшейся девушке, частица досталась Ирине.
Как едва заметная искра.
И почти невозможно раздуть огонь.
А она попыталась.
- Он любил меня, - вспомнила мальчишку.
Не отогрела пальцы.
- А ты когда-нибудь любил? – спросила она.
- Самозабвенно! На разрыв сердца!
Показалась, что пальцы оттаяли.
Разодрала губы, но презрела боль.
- Любил! – догадалась девушка.- Поэтому и молчишь, сказать, как вернуть! – запуталась в словах и понятиях.
Попыталась согнуть его пальцы.
Если полностью заледенели, то расколются.
И это - окончательное поражение.
Проиграть невозможно. 
  И когда враг окружит, то вскарабкается на подоконник и нацелится воображаемой винтовкой.
И они трусливо ударят смертельными очередями.
Пальцы не раскололись.
Раздула огонь, тот ярко вспыхнул.
- Да, - сказал мужчина.
Разучился говорить, не сразу вспомнил.
Будто заскрежетало железо. Или растрескался и захрипел колокол.
- Или вскрикнул раненый боец, - услышала девушка.
- Да, - повторил он.
- Рана затянется, - услышала и утешила она.
- Тогда я просто не проснулся, - вспомнил мужчина. – А спящий находится в плену бредовых видений. Решил проверить святое писание.
- Будет дожидаться второго пришествия, - осудила Ирина мальчишку. – А вдруг мы не доживем.
- Уничтожила своим презрением, - пожаловался мужчина.
- А другой надругается и забудет, - пожаловалась девушка.
- Пришлось уйти из института.
Все еще отогревала его. Но не отогреть руками. Слишком мало тепла.
И если тела искрятся – кажется, так уже было, - то искорки гаснут, не долетая.
Между ними годы и версты.
- Не выжить, - пожаловался мужчина
- Поодиночке не выжить, - согласилась девушка.
Искры долетели.
Поодиночке не одолеть, Но вместе выстоят.
Пусть на Земле бушуют войны. Пусть ненавидят и боятся. Пусть небесные создатели – если таковые существуют - готовы уничтожить нелепые свои творения.
Но останется крошечный их мир. Мир на двоих, и никому не по силам  разрушить его.
Еще одни обитатели подземелья.
Земля в очередной раз содрогнулась. И уже не проникнуть в заброшенные штольни.
Проникнут ищейки и родственники.
Ирин дед ребенком очутился в оккупированном городе. Его мать обесцветила волосы и кислотой сожгла горло – говорила с заметным акцентом.
Недолго прожила после войны.

ГЛАВА 5.

Гораздо больше повезло ее старшей сестре.
Удалось выехать вместе с мужем.
После долгих странствий осели в благополучной стране.
Постепенно обустроились,  состояние оставили единственному сыну.
У того не было детей, иногда медицина бессильна.
Он не забыл   дальних родственников.
Когда одинокий старик умер, полиция опечатала двери его дома.
Странный миллионер, будто от кого-то скрывается.
Поэтому предварительно обшарили   жилище. Не обнаружили ничего предосудительного.
А когда адвокат зачитал завещание, присутствующие возмущенно загалдели. Его помощники, председатели многочисленных акционерных обществ.
Он свихнулся,  обвинили старика в недееспособности.
Или во вражеских происках, враги проникли и заставили написать под диктовку.
Миллионер предусмотрел. Завещание было снабжено недвусмысленным врачебным заключением. Пребывает в здравом уме и трезвой памяти, единогласно  решили медики.
Тем более к нему не могли подобраться враги. Власть присматривает за богатством.
Но не доглядела на этом раз. Позволила  навредить напоследок.
Собралась высокая комиссия.
Разное предлагали. Самые радикальные грозились не только уничтожить завещание, но и приструнить адвоката.
- Как приструнить? – не  разобрался председатель.
Генерал показал.  Перехватил и сдавил воображаемую шею. Побагровел, на висках вздулись жилы.
- А тех, кто присутствовал при оглашении? – не угомонился непонятливый председатель.
И с ними расправился, швырнул на пол и раздавил, будто лопнул панцирь и разлетелись капли черной крови.
-  А нас? – испугался председатель.
- Тем более!
Если до этого председатель восседал за начальственным столом, и даже вооружился прокурорским молотком, чтобы вовремя  прервать ненужные прения, то скис и сполз с кресла.
Увлекался древней историей. Его предка казнили во времена французской революции. Испробовали на нем недавно изобретенный механизм.
Гильотина гораздо надежнее  палача.
Те времена вернулись. Почудилось, что лезвие нацелилось.
Генералу, что готов был уничтожить, не приходилось воевать. Собрался восполнить этот пробел.
Вмешался вездесущий журналист.
Пробрался на чердак и высверлил крохотное отверстие. Достаточное, чтобы разобраться.
Хотел прославиться как его предшественник. Тот загонщиком на  машине преследовал беглую принцессу.
Ей не удалось скрыться, на полной скорости врезалась в придорожный столб.
Преследователь заснял  аварию.
Не сразу удалось отбиться от полиции.
Случайно проезжал мимо, повторял  как заклинание.
А фотооборудование всегда наготове.
Ему, конечно, не поверили, но не смогли приписать злой умысел.
Как не наказали и  этого журналиста.
Старинное здание давно нуждается в капитальном ремонте.
Все лишь просверлил крохотную дырочку, но испугано дернулся, когда разобрал  предложение генерала.
Бей своих, чтобы чужие боялись; власть, пожирающая себя; собрание в сумасшедшем доме – столько заманчивых названий для газетной публикации.
Известность, слава и деньги.
Золотой дождь, растопырил руки, чтобы не пропала ни одна монетка.
В зале заседаний обвалился пласт штукатурки.
Проломил стол и разлетелся осколками.
Не только вынесли приговор, но  привели в исполнение.
Генерал залег, и ладонями прикрыл затылок.
Как научили в случае атомной атаки. Или не научили - бесполезное занятие, -  но  раздобыл старую брошюру.
Потеряли несколько драгоценных мгновений.
Журналист успел убежать.
Потом, когда появится статья, придумает, как оправдаться.
Случайно проезжал мимо, научил  предшественник.
Случайно очутился в правительственном здании, случайно залез на чердак в поисках артефактов, придумал он.
Случайность -  неосознанная необходимость, социалисты не ошиблись на этот  раз.
Так все узнали о завещании, пришлось выполнить волю усопшего.
Все отдать  двоюродному брату, а если тот не доживет, то по нисходящей линии.
По какой еще линии? напрасно пытались придраться опытные крючкотворцы.
Их оппоненты тоже разбирались, если выиграют процесс, то новоявленные миллионеры оплатят расходы.
Они выиграли.
Но сходу не смогли найти победителей, сообщили президенту той страны.
Тот не приехал – могут подумать, что лично заинтересован, - но прислал эмиссаров.
Одного счастливца отыскали в соседнем городе, телевизионщики уже оклеветали его.
А потом бросили в яму.
Прежде чем вызволить, эмиссар опросил свидетелей.
- С боями вырвались из окружения, - изложил свою версию ведущий, бывший командир карательного отряда.
- Нас специально забросили на вражескую территорию, чтобы выручить этого счастливца, - поведал он.
Везде свои люди, ему уже доложили о несметных богатствах.
Клад Степана Разина или современного разбойника.
- А что в синяках и израненный – пробивались с боем, враги хотели  уничтожить.
- Чтобы никому не досталось, - добавил он.
Эмиссар не стал разубеждать.
Отметил в планшете.
Нагло отнекивался и подмигивал,  мол мы договоримся.
Не договоримся, ненадежный тип, может потребовать свою долю.
( Не подмигивал, а глаз задергался, когда узнал о приезде эмиссара. Но тот не догадался.)
Отправить куда Макар телят не гонял.
То есть на диверсию, и обязательно предупредить противника. Псть застрелят при задержании.
С солдатом, который полонил наследника, уже разобрались. Пал смертью храбрых, подорвался на мине.
Умер и следователь, что вел дознание.
Сверху пришла директива: осудить одного из командиров добровольческих отрядов.
Всего лишь попытался задержать.
Окружили верные соратники.
Потом отступили, остался труп.
Сердечная недостаточность, такой диагноз освоили еще в тридцатые годы.
Оператора и гримершу не наказали.
- Снимал с такого ракурса, чтобы не видны были трещины и сколы! – отговорился мужчина.
А женщина показала, как подправляла грим во время передачи.
Упала на колени, поползла на коленях, простерла руки к вершителю. При этом так оскалилась – видимо это  означает улыбку, - что даже опытный и все познавший эмиссар растерялся. Еще укусит. Недавно видел фильм про вампиров, и хотя не поверил, но все же насторожился.
- Изыди! – взвизгнул  неожиданно высоким  бабьим голосом.
Досконально подготовился к общению.
Даже изучил правила престолонаследия.
Наследуется по мужской линии, некогда решил взбалмошный царь.
Если мужчины в роду вымерли,  то всеми правами обладает законный супруг старшей в роду особы женского пола. При условии, что возьмет  царскую фамилию.
А если не возьмет? заинтересовался эмиссар.
Или разведется, и только очередной муж согласится с кабальными условиями?
Я бы согласился, размечтался он.
Мы с женой давно  посторонние люди.
Можно обвинить ее в измене.
Хотя кто позарится на эту корову?
- Жрать надо меньше! – выругался он.
- Мы как все, никаких изысков! – испугалось бургомистр.
Он вызвался сопровождать посланника. Постарался втянуть живот, но раздулись щеки.  Поник и сгорбился.
- Надо быть выше и сильнее их! – отмахнулся от него эмиссар.
Ничего не получится, трезво взвесил свои возможности. Многочисленная родня жены не позволит. С их помощью вскарабкался на вершину. То есть на крошечную площадку на склоне, еще долго предстоит карабкаться.  И может погубить неосторожное посягательство.
Тщательно подготовился к встрече с наследником, но все же содрогнулся, когда его подвели к яме.
Из стен сочится вода, на дне грязь.
Не выбраться.
А человек еще жив.
- Жилистый, несколько дней протянет, - прикинул бургомистр.
- Вы… Мы…Палачи..., – От возмущения эмиссар забыл другие слова.
- По вашему распоряжению…,
- Освободить! Немедленно! – приказал посланник.
От пронзительных воплей в очередной раз содрогнулась Земля.
Человек в яме увяз в грязи, и устал бороться.
Жалкое подобие человека.
Провожатые, местные депутаты, почтительно отстали на несколько шагов.
Но подчинились недвусмысленному указанию. Столпились на краю ямы, не смогли дотянуться.
Но вот один соскользнул, другого случайно столкнули.
Теперь обязательно выручат.
Бургомистру сообщили о наследстве, он распорядился.
Освободили лучший гостиничный номер.
Единственный, где установили видеокамеру. Крошечная дырочка в стене, этого достаточно.
Когда наследник расслабится под опытными руками местного персонала – не девочки по вызову, а дипломированные медсестры, - а эмиссар подступит к нему с гнусными  намеками, бесстрастная аппаратура зафиксирует преступные  поползновения.
Каждый человек в той или иной степени преступник, не сомневался он.
И был не одинок в своих предположениях, наверняка и его приближенные следили за ним.
Другого эмиссара забросили к пограничному переходу.
Каждая минута дорога, если враг разузнает, то попытается опередить.
Вертолет завис над деревьями.
- Спускайтесь по лестнице! – приказал командир.
Ненавидел кабинетных работников, вдоволь поиздевался над одним из них.
Багажный отсек, где разместил своего высокого пассажира, был завален железками.
- Запчасти, теперь все приходится таскать с собой, -  упрекнул новую власть.
И другого давно бы упекли и за более безобидные высказывания,  этого пока не трогали.
Чемпион, заслуженный и так далее; ничего, придет время, и до него доберемся.
Но пока тот  изводил эмиссара, вертолет болтало порывами ветра, железки безжалостно вонзались.
И когда командир предложил спускаться по веревочной лестнице, истерзанный и избитый пассажир возмущенно отказался.
- Я вхож к самому! – подтвердил  высокий статус.
До земли несколько метров, винты судорожно перемалывают воздух, земля уже подсохла, пыль закручивается  в игрушечные смерчи.
Если они разрастутся, то погубят машину.
Летчик поднялся на пару метров.
- Короткая лестница. – Прикинул на глаз.
- Ты применяешь допинг, сообщу в дисциплинарную комиссию! – напугал эмиссар.
Лучше бы не говорил этого.
Машина еще поднялась.
- Повиснешь на последней ступеньке и спрыгнешь, может быть, не разобьешься, - попрощался командир с пассажиром.
Но все-таки соизволил объясниться, вдруг действительно нажалуется.
Все принимают, но никто не признается.
Наверное, в комиссии одни евнухи, под запрет попало курево и алкоголь, и уже с подозрением приглядываются к группе поддержки, что в основном состоит из привлекательных девиц.
- Шасси сломалось, - придумал летчик, - Если сядем, то перевернемся.
- Прощай друг и соратник, - попрощался с  пассажиром.
Тот больше не перечил.
Уже несколько вертолетов разбилось, поторопился поскорее покинуть аварийную машину.
Обдирая руки и одежду, неловко спустился, беспомощно повис на последней ступеньке.
Мотор взревел на повышенных оборотах.
Так в предсмертной тоске кричит раненый зверь.
Машина сейчас разобьется,
Разжал пальцы и упал.
Так сбрасывают мешки с балластом, вряд ли это можно назвать удачным приземлением.
Но не сломал ноги, прихрамывая и  проклиная,  побрел к пограничной заставе.
Еще бы не проклинать: мало того, что подсунули негодную машину и свихнувшегося летчика, но и не встретили по прибытию.
Не до этого было.
Конечно, приказали немедленно задержать старуху.
Не сразу удалось передать  приказ.
Секретное сообщение, но поменяли коды доступа и систему шифрования. Чтобы враг не подслушал.
Стоило чихнуть или высморкаться самому неприметному чиновнику, как за границей желали ему скорейшего выздоровления.
Пришлось усложнить систему.
В этой сложности не сразу разобрались даже бывалые шифровальщики. Долго чесали затылок и обозревали потолок.
Ничего интересного, штукатурка потрескалась, но еще не обвалилась. Если начнет обваливаться, может быть, успеют выбраться из убежища. Из братской могилы, как обозвали  острословы.
Наивные мечтатели. Тайна исчезнет только вместе с обладателями этой тайны.
Поэтому на заставе лишь недавно всполошились. 
Задержались с захватом, слухами Земля полнится, о знатном наследстве прознала бывшая метрополия.
Оттуда передали открытым текстом.
Клавдия Ивановна, которую отказались принять, осталась на контрольной полосе.
Закон о престолонаследии – корону передавать по мужской линии, но кто знает, может быть, этот положение уже переписали.
Как многократно переписывают конституцию,  подгоняют  под прихоть очередного правителя.
Вдруг там, за океаном уже торжествует матриархат.
Они могут: сначала провозгласили равенство полов, потом отменили половые  различия, никто не знает, на что еще способно воспаленное их воображение.
Ближе к ночи закрыли переход между  заставами, забыли об одинокой старушке, старость не ведает, что творит.
И одежду, по-видимому, достала из смертного сундука, приоделась для последнего выхода.
Побитое молью пальтишко. В давке отлетели пуговицы. Платье столетней давности с набивными плечами. Давно уже не носят такие. Потрескались и износились некогда лакированные туфли.
Морщинистое лицо и потухший взгляд.
И непомерные требования, кто ей отыщет дочку?
Тысячи людей сгинули.
Не отыскать их могил.
Бывшая метрополия не позволяет.
- Гнусные инсинуации! – возмутился представитель этой метрополии.
Со своим западным коллегой встретился на нейтральной полосе.
Его, наверное, не сбрасывали с вертолета, а если сбросили, то  на заставе отыскали гражданскую одежду. Но еще не освоился в ней. И карманов маловато, и если присаживаешься, надо поддергивать брюки, напомнили перед ответственным заданием.
На всякий случай поддернул, когда добрался.
Одежда другого посланника истрепалась, вертолет разбился, чудом выжил и долго пробивался бездорожьем.
Но придумал, как подавить собеседника.
В одночасье забыл родную речь, весь мир владеет английским.
- Сгинет, нет, сгинул в ваших этих, - забыв некоторые слова и заплутав  во временах, на международном, путаном языке обвинил он.
Его противник разобрался.
- Попросила убежище, мы  не отказываем людям, - ответил на своем привычном.
Вспомнил о старушке, присел и протянул ей дружескую руку.
Предупредили, но забыл поддернуть брюки.
- Силой увели! – напал на него собеседник. Так разволновался, что забыл об английском.
Так проще, и слов  хватает.
Тоже присел, ухватил Клавдию Ивановну за другую руку.
Перетягивание каната, будто перед ними не живой человек.
Не перетянули, изготовились к смертельному поединку.
На западе предвидели такую возможность, на задание послали опытного торговца.
Переправил за границу старинные иконы, и не удалось доказать его причастность.
Скользкий и гибкий,  вывернется и докажет.
Этому не обучают   в  академиях.
- Огромное наследство! – вроде бы случайно проговорился он.
Кто сказал, что не обучают? везде приходится вертеться.
- У нас ничтожные налоговые отчисления! – нашелся академик.
- Она наша!
- Быльем поросло!
- Есть и будет!
- Мать тяготеет  к дочке! – схлестнулись в словесном поединке.
- Отца уже нет, - сказала Клавдия Ивановна. ( Отцом назвала  мужа.)
Не желала слушать их перепалку. Корчилась и изнывала под лживыми  утверждениями.
Дочка жива, все же разобрала она.
- А больше ничего не надо, - отказалась от наследства.
Спорщики забыли о былых разногласиях. Как-нибудь договорятся и поделят. Но если старушка откажется… Этого нельзя допустить.
Пришлось объединиться.
Тем более и пограничники могли вмешаться.
Устали сидеть в засаде.
Почти одновременно надвинулись.
Звания у командиров одинаковые, как и оружие и форма. И лица скуластые, и носы курносые, и волосы светлые. 
Такие надежно охраняют границу.
Это потом спохватятся на западе, заменят и людей, и форму, и вооружение. Только международный язык не удастся осилить.
Может быть, в следующем поколении…
Окружили посланников и затерявшуюся на нейтральной полосе старушку.
Вроде бы враги, но успешно скрывающие свою враждебность.
Давно уже познакомились.  Поздоровались за руку, по-мальчишески схлестнулись в богатырской забаве: кто кого пережмет.
- Ну, у тебя и лапа, - восхитился один капитан.
- И ты можешь, - откликнулся другой.
Но не для этого собрались.
Клавдия Ивановна отказалась.
Предупредили о тяжелых последствиях.
Там на востоке в заложниках  дочка.
А на западе зять и внучка, напали  с двух сторон.
Отец ( так назвала мужа) отказался от заграничных родственников, объяснила вдова. Вступил в партию, исключили бы с последствиями, если б узнали.
В те давние благословенные времена, когда жили  в одной стране, зарапортовалась она. Когда все были братья и сестры.
Пограничники столпились, и уже не разобрать было, где свои, а где чужие.
Братья и сестры – емкие и почти забытые  понятия.
А потом, когда стало можно ссылаться на заграничных родственников, стыдно было признаться.
Погибнут дети и внуки,  повторили посланники.
И не отличить ложь от правды.
Предъявили наглядные доказательства.
Несмотря на недостаток времени, успели подготовиться.
Снимки  дочки в боевом наряде.
Наряд  одолжила помощница фронтового оператора. Ей пришлось завернуться в маскировочную сеть.
Нелепая смешная фигура.
Как не улыбнуться, глядя на нее.
Натужная улыбка,  когда Клавдия Ивановна увидела снимок, то отшатнулась. Уперлась в бетонную стену; иначе заточат в  бункер, среди прочего намекнули ей.
Еще не распластала руки,  еще не распяли.
Снимком завладели капитаны.
Переглянулись и согласились
Вместе затоптали обрывки.
Другой посланник тоже предъявил доказательства.
  Не успели отретушировать снимок, на скорую руку замазали синяки и ссадины. Краска отвалилась.
Распластала руки.
-Еще внучка, - напомнил палач.
Сказал тихо и вкрадчиво, а показалось, что выругался.
- Найдем и разберемся, - усугубил проклятие.
- Лучше гвозди, - попросила старушка.
Какие гвозди? не разобрались посланники.
- Сколько можно мучить человека? – не сдержался один капитан.
- Они любого доконают, - поддержал  другой.
Солдаты окружили плотным кольцом.
Вместе, как было когда-то.
Не застали те времена, то ли родители рассказали, то ли еще не научились ненавидеть.
- С гвоздями быстрее, если привязать к кресту, то дольше мучаться, - вспомнила Клавдия Ивановна муки и гибель Спасителя.
Но мы, в отличие от него, не воскреснем на третий день.
- Гвозди, проволока, как пожелаете, - согласился палач.
Кто-то из посланников, вроде бы не похожи друг на друга, но иногда не различить.
Привязали и прибили, показалось женщине.
Если бы своей гибелью можно было спасти детей.
Воронье нацелилось.
У одного ворона были растрепаны крылья и взъерошены перья.
Другой был прилизан и сладкоголос, но содрогалась и от его карканья.
  Нацелились и одновременно ударили.
Наш великий предок украл у богов огонь, среди прочего провозгласили  так называемые патриоты.
Мой предок, согласилась с ними.
Он не раскаялся.
Готова вместе с ним вытерпеть любую боль.
У того гордеца не было детей.
- Дети, - погибая, прошептала она.
- Что? – не расслышали и насторожились посланники.
- Ради детей, - сказала распятая.
- Согласна? – не поверили они.
Не смогла повторить за ними. Больное и проклятое слово.
- Да, - согласилась она.
Чтобы сняли с креста, чтобы воронье не выклевало печень.
Сняли и  уже не нацеливались, но гвозди остались, и уже никогда не избавиться от них.
Солдаты насторожились.
Мы – европейцы, вспомнили одни, мы – не азиаты, отказались другие.
Неохотно отступили к своим казармам.
Посланники облегченно вздохнули.
Главное, согласилась. Как-нибудь договорятся, им не впервой.
Отошли, чтобы старушка не услышала.
Очень непросто вести секретные переговоры.
  Надо не проглядеть. В лацкан пиджака может быть вшита ампула с ядом, или топорщится наплечная кобура.
Да и пограничники наверняка наблюдают.
Любое неосторожное движение грозит гибелью.
Поэтому так долго и скрупулезно приходится договариваться.
Сначала под лучом одинокого прожектора на контрольной полосе.
Перепады напряжения, лампа взорвалась с дробным треском.
Пограничники, которым надоело наблюдать, опять приникли к амбразурам. Щелкнули затворы.
Тертые переговорщики, любой бы всполошился и залег под обстрелом. Как научили на уроках по выживанию.
Даже пожилые люди ходили на факультативные занятия.
Не придешь, себе дороже станет.
Залечь и по возможности заползти под кровать или под  стол. И непременно прикрыть затылок ладонями.
Любые лягут, заползут и прикроют, но не специалисты.
  Эти привычно вздернули руки.
Не сдались, но показали, что не вооружены и чисты их помыслы.
Тучи разошлись,  бойцы различили при лунном свете.
Все самое важное  происходит в полнолуние.
Клавдия Ивановна прислонилась к стене, гвозди еще глубже вонзились.
Сердечная недостаточность, переговорщики не заметили, а если и заметили, то не помогли.
Пусть врачи  разбираются.
  И невелика потеря, если погибнет. Есть свидетели, что подтвердят  непричастность.
Старухи - самые упрямые и несговорчивые люди. А если соглашаются, могут отказаться на следующий день.
Куда проще договориться с ее дочкой. Наши современники уже частично приобщились.
Не станет старухи - одной проблемой меньше.
Нет человека – нет проблемы, любил повторять отец народов.
В последнее время все чаще ссылаются на него.
С надеждой вгляделись в больную.
Сердечная боль неизлечима, говорят врачи.
Боль эта в клочки разрывает сердце.
Наверное, они правы.
Но иногда человек может  переступить через  боль и отчаяние.  И хоть ненадолго, но отсрочить гибель.
- Моя дочка… Повидаться с дочкой, - прошептала Клавдия Ивановна.
Едва различимые слова, но разобрали за порывами ветра.
Два конвоира повели ее к восточной заставе.
Один напряженно всматривался, впереди свои,  вдруг ударят. Только недавно сменил униформу на гражданский костюм, бывшие товарищи могут подшутить. Нехитрый и безжалостный солдатский юмор.
Другой оглядывался.
Шаг в сторону считается побегом со всеми вытекающими  последствиями, предупреждали их предшественники.
Пустое предупреждение, беженцы протоптали глубокую колею, почти невозможно из нее выбраться.
Поэтому шли гуськом, лидер был не прочь спрятаться за спиной старушки, замыкающий жаждал обогнать ее.
Но  сдерживали естественные  порывы.
На западной заставе выделили еще двух провожатых, те следовали за ними.
- Дочка,  - бредово повторила женщина.
Дочку при задержании увезли в ближайший фильтрационный лагерь, там ее осмотрели.
Два прапорщика, успешно одолевшие ускоренные фельдшерские курсы.
Тщательно обследовали больную.
Уже извели всю краску, но заново сварили  адскую смесь.
Смолу смешали с сажей, добавили некоторые компоненты. Толком не разобрались какие. Раздобыли в местной школе, напрасно учительница ссылалась на экстерриториальность.
Ну и слово, страшнее любого ругательства.
Сам президент обещал, попыталась она отбиться.
Все ссылаются на президента, как раньше ссылались на Пушкина, не пройдут эти уловки.
Краска получилась ядреная.
И когда прокатали пальцы, навечно въелась в кожу.
Не успели стереть смолу, им позвонили и предупредили.
Кажется, кто-то заинтересован в пленнице.
Гиблое место, ненадежная связь, лагерь расположен в низине.
Лекари не разобрались кому и что надо.  Или чтобы живой и невредимой выбралась из этой передряги, или чтобы злая лихоманка навечно приковала  к постели.
- Что делать? – испуганно спросил младший лекарь. Только недавно отучился и во всем полагался на старшего товарища.
- Ждать и надеяться! – не растерялся тот.
- Кого ждать, на что надеяться? – не врубился младший.
- Ей, а не нам!
Парадоксальное пожелание, но только так можно выжить в нашем мире.
Забыли снабдить лекарствами, пришлось самим выкручиваться.
Опять помог школьный кабинет, спирт смешали с некоторыми снадобьями.
И поскольку не знали, что получилось, решили испробовать на животных.
Так поступают  ученые.
Отловили бродячую собаку.
Таких много шлялось около лагеря, выбрали не самую большую, чтобы не покусала.
Сначала попытались приманить  солдатской кашей.
Попалась осторожная,  не стала есть. Все местные собаки были избалованы, никто не позарился.
Пришлось пожертвовать колбасой.
На этот раз получилось. Накинули  ловчую сеть.
Оторвали от маскировочной. Говорят,  так уже ловили. Попалась армейская журналистка. Та еще штучка, повезло удачливым ловцам.
А они  ограничились собакой.
Ничего, сначала набьют руку.
Вставили воронку и влили снадобье.
Всякое может случиться. Понадеялись, что нашли источник  силы.
Разорвет путы и растерзают стаю.
Или мозговые извилины сложатся в ином порядке и значительно поумнеет.
Разочаровались в своей надежде.
Повалилась на бок и захрипела.  Труп выбросили на помойку.
А она  окрепла, но не поумнела,   вернулась к хозяевам.
Чем не открытие, но другие получат за это премию.
Чтобы опередить их, придумали испытать на человеке.
- Усыпим, а пока спит, они разберутся, - научил более опытный фельдшер. – Сами виноваты, что вырубилась, вконец измотали ее, - вынес окончательный приговор.
С улыбкой вернулись в походную лабораторию.
Такая улыбка, что хочется бежать без оглядки.
- Пожалуйста…, -  взмолилась Анна Марковна.
Так жертва напрасно пытается разжалобить палача. А тот примеривается, как лучше уничтожить.
Или другой, более милосердный и гуманный убийца  напоследок норовит потрепать по щеке.
Запредельная ласка для истосковавшихся женщин.
Или предлагают испытать судьбу в русской рулетке. До тех пор крутить барабан пока ни грянет выстрел.
Нож и пистолет, почудилось ей, и ни одного доброго слова.
- Только попробуй выплюнуть, - предупредил один.
- Она не посмеет, - определил  более опытный напарник.
Научился разбираться в людях. 
Рвали на груди рубаху, подставляли обнаженную грудь -  не очень привлекательное зрелище; или, захлебываясь, пытались объясниться, и не  разобраться в путаных словах; или покорно подставляли повинную голову. 
Так или иначе, справлялся с ними. Даже с  буйными.
Самое хлопотное, когда судорогой сводит тело.
И почти невозможно разжать зубы.
- Скорее! – поторопил  молодого. – Пока не окаменела!
На фельдшерских курсах не научили бороться с каменной болезнью.
Не разжать зубы, можно сломать  нож.
Сталь нынче не та, вот раньше умели делать. В той несуществующей стране, о которой с тоской вспоминают родители.
Они и виноваты, что потеряли ее.
А мы пытаемся вернуть.
Для этого все годится.
Не понадобился нож,  резко надавил на щеки.
Показалось, что под настойчивыми пальцами треснула кожа.
Навис над жертвой.
Запрокинула голову, зрачки закатились, отшатнулся от пустого взгляда.
- Быстрее! – повторил старший.
Пора приобщать молодых.
Тот зажмурился и плеснул лекарство.
Так плескают горючку в костер. И пламя обжигает лицо.
Отшатнулся, чтобы не сгореть.
Не обжегся и не уронил, вернее его напарник подхватил падающее тело.
Женщина привалилась грудью.
Снадобье попало на лицо и на одежду, отпихнул, можно заразиться.
По стене сползла на пол.
Содрал куртку и отбросил в сторону, кажется, выжил на этот раз.
- Хлоркой посыпь, - посоветовал младший  напарник.
Трудно описать дружескую  перепалку. Выросли в глухомани. Местный диалект отличается от общепринятого языка, но они разобрались.
Поэтому договорились.
Подхватили под руки и потащили на больничную койку.
В брезентовую палатку передвижного госпиталя.
Лагерь разбили в низине. Снега растаяли, палатки стояли в грязи.
Перемазались, пока волочили.
Нелесными словами помянули начальство.
У нас демократия, можно  критиковать любого. Они и сказали, но тихо и с оглядкой, чтобы  не услышали.
Солдаты по приказу командования обустроили лагерь: в палатки затащили поддоны, где-то раздобыли сено.
На мокрое сено бросили заплесневелый матрас.
Сойдет и такая лежанка.
Тело прикрыли грязным  армейским одеялом.
Разве что не выставили охрану.
Куда она денется, собака очнулась только на вторые сутки. А люди гораздо изнеженнее зверей.
Ошибочное представление.
Если попытается скрыться, завязнет в болоте, посчитали они. Передвигаться по лагерю можно только по потайным тропам, отмеченным вешками. Но вешки давно обломились.
Человек выносливее любой скотины, выжила и очнулась. Не сразу вспомнила, что случилась и где она находится.
При задержании обнаружили значительную сумму денег.
- Продала фамильные драгоценности, - попыталась объяснить Анна Марковна.
  Снабдили деньгами для проведения подрывной работы, переиначил следователь ее слова.
Это там, в отколовшейся от метрополии провинции дознаватели любыми средствами выбивают признательные показания.
Как требуют западные кураторы.
А потом предъявляют заляпанные кровью бумаги.
Те брезгливо морщатся, но приобщают.
Чтобы ежедневно обвинять возомнивших о себе восточных дикарей.
Обвиняли, но  не удавалось окончательно добить их.
Так называемые дикари по-иному вели судопроизводство. Отказались от насилия.
Пусть говорит и надеется, от этого ничего не изменится.
- Колечко от бабушки, а той досталась от своей, или  до этого - простодушно объяснила задержанная.
Еще та семья, испокон веков вели подрывную работу, отметил следователь.
- Была такая красавица, - вспомнила Анна Марковна семейную легенду. – Ей  подарил  гетман.
- Мазепа? – заинтересовался следователь. Неплохо разбирался в древней истории.
-Кочубей, - согласилась женщина.
Он не стал записывать; для высшего армейского начальства,  что один, что другой, чуждые нам персонажи.
- Давно и неправда, - отказался следователь.
Больше не могла скрывать и таиться.
Так вода в половодье заполняет водохранилище. И постепенно подмывает потрескавшееся от времени и непогоды ограждение. Ручейки превращаются в реки. И вот бурный поток все сметает.
Еще одна семейная легенда, отец поведал.
Мальчишкой оказался в оккупации.
Соседи донесли, и мать забрали, укрылся у посторонних людей.
В сарае было оборудовано отхожее место.
Спрятали в  закутке за уборной.
И когда явились с обыском, лишь несколько  раз выстрелили наугад. Он уцелел.
А после освобождения долго не мог очиститься. Казалось, запах навечно впитался.
Помогла и излечила дочка хозяев.
  - Моя мама пожалела его, -  сказала Анна.
Следователь давно уже не записывал.
Еще одна жалостливая история.
Когда забрали на службу, попал в конвой, слышал много похожих баек.
Почти всех незаслуженно осудили.
Один заступился за девушку, на которую напали хулиганы. Разметал их, главарь затылком стукнулся о поребрик и проломил голову.
Другой попался под горячую руку. Проходил мимо банка, когда туда ворвались грабители. Не удалось отговориться. Нашли якобы помеченную купюру. Сами  пометили и подсунули ему.
Остальные тоже были непричастны.
И если поверить им, опустели бы тюремные камеры.
Однако они не пустовали. На каждой шконке теснилось по несколько человек. Спали по очереди, поворачивались по команде.
Да,  в закатные годы империи отец вступил в партию, сказала женщина, но по другой причине не желал знать родственников.
Когда бедствовали после войны, они не откликнулись.
Те бесчестные люди, которые выдали его мать, отговорились. Оказывается, сотрудничали не они, а те, что спрятали мальчишку. Перед  освобождением, когда немцы уже не рыскали по чердакам и подвалам.
Власть не стала разбираться, но на всякий случай внесла всех в черный список.
А неверные родственники процветали в своей благодатной стране.
Лишь недавно выяснилось, что письма не доходили.
Устали надеяться и забыли о родне.
Когда отец вступал в партию, то не признался.
Промолчал и позднее, когда уже можно было говорить, а самые шустрые бросили в огонь партийные билеты.
Обложки лишь обгорели, безжалостно втоптали их в грязь.
Следователь, что вел расследование, отодвинулся от нее.
Он не сжег, сохранил, всякое может случиться.
- Они не настоящие большевики! Пройдохи и приспособленцы! – обвинил былых.
Рассказывая, поверила и распростерла руки.
Но споткнулась на бегу.
Безжалостно сбили.
Лицом в грязь, и придавили тяжелой подошвой.
Очнулась в тюремной камере. Стены были прикрыли брезентом, чтобы скрыть плесень.
Но она выступила на брезенте. С матраса переползла на одеяло. А оттуда перебралась на одежду и на тело.
Неизлечимая болезнь, мама излечит.
- Мама, - позвала Анна.
Как в детстве, чтобы одолеть болезнь  и ночные кошмары.
Прикосновение родной руки и родных губ.
И отступают призрачные видения.
Иногда в отчаянии память возвращает  в детство.
Пустующий палаточный лагерь около границы. Если на нас нападут, то достойно ответим. Подготовлены подробные карты с секторами обстрела, выбраны посадочные площадки.
Напали, пробилось несколько человек с сопредельной стороны.
Так не бывает, не вернется детство, но опять излечили материнские руки и губы.
Позвала, и  услышали.
Поверила, и сбылось.
- Тише, задушишь, - едва не задохнулась бабушка.
- Иришка, что с Иришкой? – спросила Анна.
Тоже мать, будто череда узелков на бесконечной веревке. И никому не дано перерезать ее.
- Они  не найдут,- сказала бабушка.
Когда прячут, то ужимаются и боятся поднять голову. Может выдать   случайный взгляд или неловкий жест.
- Они не посмеют, - сказала бабушка. – Не посмеют.
Поведали о наследстве, а она не осознала.
Так в горячке боя не замечаешь смертельного ранения.
Потом долго и мучительно лечишься.
Одинокий миллионер отыскал родственников.
Написал и покаялся.
Виноват, что   остались  в угрюмой стране.
В болоте, образно выразился он. Над трясиной сплошная облачность, и когда все же пробивается солнце, болотные обитатели задыхаются от ядовитых испарений.
А я напрасно пытался пробиться  солнечным лучом.
Надо  по другому.
Обернуться змеем или крокодилом, их полно в болотных угодьях.
Тогда бы смог выручить.
Простите, что оплошал.
Мы не живем в болоте, откликнулись они.
И у нас светит солнце, и притерпелись к   испарениям.
Постепенно наладили переписку.
Люди старой закалки, не проще ли  позвонить?
Миллионер отказался от мобильной связи после того, как погиб соучредитель. 
Когда тот набрал номер, взрывом разнесло контору.
Осталась лишь  горсть праха.
Прах  развеяли над океаном, вода не забурлила и не вскипела.
Родственник обещал приехать.
Что может быть проще: долетит на своем самолете.
А потом домчит лимузин. Прикупит его на месте,  копеечные  затраты.
И если не впишется в крутой поворот, разберут дома, что мешают проезду.
Чтобы достойно встретить богатого родственника, задумали продать фамильные драгоценности.
С поличным задержали на границе.
Они не насторожились, что письма давно не приходили.  И до этого случались перебои.
Или опять возродилась надзорная служба.
Поначалу их распустили. Но не смогли пристроить многочисленных нахлебников. Пришлось вернуть обратно.
В интернете были заблокированы почти все сайты. Не узнали о смерти  родственника.
Но им подобострастно доложили.
- Нет, - отказалась бабушка.
Тусклый и невзрачный  голос неожиданно обрел яркость и силу.
Как в давние времена, когда пришли полицаи.
Искали коммунистов, партизан и евреев.
И если коммунистов давно уничтожили, а партизаны могли подстрелить, то евреи трусливо попрятались.
Распахнули скрипучую дверь деревенской уборной.
В нос шибанул едкий запах.
- В дыру загляните! – насмешливо посоветовала девчонка.
Готовы были застрелить ее.
- Мой отец, он узнает, он вернется, он обязательно найдет убийц! – надвинулась на них бесстрашная девчонка.
Выпростала руки.
Ногти были обгрызены,  но и такими могла выцарапать глаза.
Уже слышна была канонада. Партизаны присоединились к регулярным войскам.
- Ну ее, бешеную, - отступил предводитель.
Войны не закончились, но если раньше все решало оружие и бесстрашие бойцов, то теперь решают деньги.
- Бедный, - пожалела неведомого родственника  Анна Марковна.
- Нечего себе, бедный, – удивился один из преследователей.
Западный эмиссар. Тоже не бедствовал, с соратниками захватил  церковь. Как приверженец непризнанного патриархата.
Хотя не верил в бога.
Иконы современного письма – дешевые поделки, но раздобыл и несколько стоящих. Их удалось переправить на Запад.
- Уберите его! – приказала  Клавдия Ивановна.
Девчонка выросла и состарилась, но с годами лишь прибавилось властности.
- Если вас верну… Обещали отблагодарить … - Отшатнулся эмиссар.
В госпитальной  тесной палатке.
Где  таились споры смертельных болезней.
Пар от дыхания каплями воды оседал на брезенте.
И когда изгнанник задел брезент плечом, грязные и ядовитые  капли скатились на лицо.
Кожа покрылась язвами. Они зарубцуются, но останутся шрамы и рытвины.
Как  у бывшего президента. Видимо, и тот не уберегся.
- Нет! Пощадите! – возопил пострадавший.
Когда конвоировал свою обидчицу, для  подмоги выделили двух провожатых.
Проинструктировали, но не успели переодеть. Замаскировали плащ-палатками. Так еще внушительнее.
Переглянулись и согласились с приговором.
Пусть уходит.
Пусть торжествуют местные простофили.
Пусть перебежчики останутся у них, но по закону не смогут забрать с собой имущество.
Может быть, и нет такого закона, но парламент  его сфабрикует.
Куда им деться?
А если кто-то воспротивится, то будет лишен депутатской неприкосновенности.
И толпа, что собралась на улице, с воодушевлением приветит его. В лучшем случае засунут в мусорный бак.
А пока отправили  обратно Занемогшего эмиссара.
То поплелся, не разбирая дороги.
Вызвались проводить прапорщики, что стерегли заброшенный лагерь.
Проштрафились неуемным служебным рвением – их не предупредили о высоком статусе пленницы – и теперь пытались оправдаться.
Комиссию провели неприметной тропой – те почти не измазались, - но не помогли изгнаннику.
Тот завяз в грязи  и напрасно взывал к их памяти.
Отцы и деды жили в одной стране. Вместе разрушали церкви и сжигали иконы. Просто продолжил те славные традиции, напомнил он.
Пустые призывы. В той деревни, откуда их призвали, не было церкви, может быть, нынче построят, Власть обещала.
Сам выберется, не сомневались в его изворотливости. Такие нигде не пропадут.
Да и некогда отвлекаться.
Обломились вешки, что отмечали тропу, поспешили восстановить ориентиры. Мало того, разодрали на лоскутки красную тряпку. Скатерть, которой раньше накрывали трибуну.
Не зря припасли ее.
Будто пионеры в галстуках выстроились на обочине.
Не хватало только горна и барабанной дроби.
Кажется, угадали, когда посетители покидали лагерь, один из них соизволил улыбнуться.
Восточный посланник, чуть ли не впервые облачился он в гражданскую униформу, никто не заметил подмены.
Но не поэтому улыбался. В суматохе подсунул пустой лист, старуха расписалась.
- Эталонная подпись…Чтобы сличать с последующими документами, - путано объяснил он.
Она поверила, когда хотят подставить, придумывают более толковое объяснение.
Дочка  подписала еще до этого. Не зря опытный следователь изводил ее нелепыми вопросами и предположениями. Уничтожил или сохранил ее отец партийный билет – кого это интересует?
Знатных гостей проводили к границе.
Вежливые конвоиры, каждый норовил пропустить вперед соседа.
Неуклюже топорщились плащ-палатки.
Удобная накидка, под ней можно спрятать даже ручной пулемет.
Наши люди не вооружены.  Зачем? дорога к лагерю ведет через лес, там можно укрыться.
Несколько человек со снайперскими винтовками. Если прикажут, они не промахнутся.
Пока еще не приказали.

ГЛАВА 6.

Только из-за вмешательства ушлого журналиста не удалось опротестовать завещание.
Оппозиционеры попытались завлечь его в свою партию.
Долго не удавалось  связаться.
Наконец отыскали в лечебнице.
Сестра милосердия вывезла  на прогулку.
Машина не удержалась на скользкой дороге.
Сердобольные свидетели вытащили пострадавшего за несколько секунд до взрыва.
Следователь разобрался: превысил скорость и не справился с управлением.
Последнее, что  запомнил он – отблеск света на  оптическом прицеле.
Убийцы вернулись, различил мерцающие в полутьме красноватые глаза хищного зверя.
Замычал в смертной тоске – только так мог объясняться, после того как врачи собрали  из осколков. Дернулись и тут же опали пальцы рук – только так мог двигаться.
Сестра отвезла  в лечебницу.
Правильно заметил, прохладно на улице, а она оделась не по погоде, можно простудиться.
После этого  не пытались привлечь его к сотрудничеству.
И уже можно опротестовать завещание, был очередной ложный сброс, и некому подтвердить показания.
Нет человека – нет проблемы, как любил повторять восточный деспот.
Наломал  дров, но не забылись крылатые его выражения.
Но на Западе по иному разбираются.
Так называемый суд чести и  совести.
Когда в клочья разодрали непокорную страну, то сходу обозначили виновных.
Тех, что с оружием в руках выступили против их вмешательства.
Поборники тоталитарного режима, заклеймили их позором.
Но, естественно, после судебного разбирательства.
Отыскали неподкупного судью.
Женщину, что славилась своей принципиальностью.
Подобрали нужных свидетелей.
Со слезами на глазах те поведали  о жестоком произволе.
Узкая тропинка, по которой заставляли идти, нашел один из них образное сравнение, шаг в сторону приравнивается к побегу.
Устремился к свободе, но потерял  ногу, показал протез.
Судья ужаснулась.
Не просто женщина, но несчастная мать.
Врачи не сразу спохватились. Когда сын научился ходить, то переваливался по-утиному. Врожденный недостаток, и непонятно, поможет ли операция.
Поздний ребенок, последний вагон уходящего поезда, напрасно ее отговаривали. Ухватилась за скользкий поручень.
Необходимо пролежать несколько месяцев, прокляли ее медики.
А она отринула проклятие.
Отомстили за это.
И теперь со слезами на глазах выслушивала свидетеля.
Чтобы уйти, прорыл туннель под контрольной полосой.
Разве свободу можно ограничить колючей проволокой?
Когда пополз, пустили тяжелую военную технику. Почва просела под жестокими гусеницами.
Другой свидетель приковылял на костылях.
(Следователям удалось  отыскать только охромевших обвинителей.)
Этот  присутствовал на несанкционированном митинге.
В той уже несуществующей стране невозможно согласовать. Требуется собрать столько подписей; что не хватит человеческой жизни.
Полиция  безжалостно разогнала протестующих. Многих затоптали в давке.
Были и другие свидетели.
Рушились дома и плотины.
Не природные катаклизмы и не последствия бомбежки, но безответственность властей, отмела возражения защитников.
Не пожелала выслушать их оправдания.
Тем более и международным языком владели они не в полной мере.
Бедный малыш, внутренним и самым верным зрением увидела своего сына.
Вынесла суровый, но справедливый приговор.
Мальчика неудачно прооперировали, требовалось повторное вмешательство.
Зарекомендовала себя и даже прославилась, поэтому ее привлекли.
Надо разобраться с подозрительным завещанием.
Богатство добыто неправедным путем, необходимо вернуться к истокам.
Вспомнили  тех, кого погубил своим вмешательством.
Обвинил благонадежных граждан.
Будто они или их отцы причастны.
Тогда еще, в те неспокойные годы можно было придраться.
Нелепые придирки.
Нет, не сотрудничали и не знали.
Вздорные и нелепые слухи, не было лагерей уничтожения, просто перевоспитывали несогласных и приобщали их к общественно полезному труду.
И если некоторые изнеженные создания погибали, то нет в том их  вины.
Человек смертен, и тем более был смертен в те суровые годы.
Недоедали и тяжело трудились все жители воющих стран.
Ледниковый период, различила судья.
Просто одни навечно вмерзли, другие попытались выбраться.
А он не позволял.
Жестокий человек, никаких денег не хватит искупить  вину.
- Деньги должны отойти государству! – вынесла обвинительное заключение.
В  суде небольшого городка.
При других обстоятельствах не обратили бы на это внимания.
Но не в этой стране, что возомнила себя мировым надзирателем. И поэтому должно выполняться любое местное постановление.
- Виновен! – обвинила она.
И так ударила судейским молотком, что зазвенели стекла.
Все услышали.
Больше всего возмутились жители крошечной приморской страны, что отчаянно боролась за свое существование. Во время войны фашисты безжалостно уничтожали их.
В книгу памяти были внесены имена миллионов погибших. Книга состояла из огромного количества томов. Люди приходили к стене скорби и склоняли повинную голову.
Каждый виновен в той трагедии.
Неправедный суд, возмутились они.
Клавдия Ивановна с семейством вернулась на родину.
Триумфальное возвращение, приторные улыбки встречающих были похожи на звериный оскал.
- Дочка-внучка? – переспросил бургомистр.
- Немедленно отыскать и доставить! – приказал своей команде.
Кажется, ее где-то видели.
С пристрастием допросили подозреваемых.
Старушки не проговорились.
Сказала девушка, которой вернули любимого.
Ненадолго разлучились.
Мгновения  обернулись вечностью.
Вернулся после долгих странствий. Неузнаваемо изменился.
Морщины и ранняя седина не меняют сущность человека.
Но когда отчаивается душа…
Отодвинул рукой в перчатке, чтобы не замараться.
Потом двумя пальцами осторожно содрал ее.
Растоптал как ядовитую гадину.
- Подговорила военкома, чтобы меня призвали, - обвинил девушку.
Как ударил, она отшатнулась.
- И здесь не угомонилась, все подстроила, подослала костолома, чтобы избитым и поверженным пришел к тебе! – обвинил ее.
Ощупала щеки. Они полыхали.
- Победила! Пиррова победа! – вспомнил курс древней истории.
- Нет, - отказалась девушка.
- Ищи других дурных сожителей!
- Негодные пророки, - вспомнила обитателей пещеры.
- Жестокие пророки! – вторично прокляла их.
Снова ударил, слова тоже бьют.
Уничтожил, напрасно она пыталась выбраться.
Только болото, и ни одной кочки, и с каждым шагом все глубже проваливаешься в трясину. Слишком медленно.
Не сразу,  по частям рубят хвост.
Покачнулся и привалился к стене.
А когда очнулся и еще дальше отступил, на камне стался отпечаток тела. И след на асфальте. И отголосок имени в дуновении ветра. И причудливое облако.
Ни отпечатка, ни следа, ни отголоска, ни облака.
- Убейте меня, - взмолилась девушка.
Кто сказал, что лишь глупцы окружают городскую главу? Опытные и прожженные деятели. Знают, кого и как спрашивать.
- Найдите  в пещере  обманщиков, - попросила обездоленная девушка. - Нельзя впустую обнадеживать людей.
Они согласились.  Выдала и напрасно пытается оправдаться. - Впустую или с умыслом, какая разница, все люди – враги, - подхватил самый циничный. И эти навлек на себя начальственный гнев. Не забраться ему на вершину
- Искуплю кровью! – покаялся он.
Опасное задание: проникнуть в подземелье, где укрылась беглая девчонка.
Могут  рухнуть своды.
Приложился к крестику.
Не к тому, золотому и яркому, что вручил  самозваный патриарх, а к старому, простенькому.
Старинная традиция, целовать крест перед  свершением.
Одновременно  и другой человек поцеловал.
Когда власть переменилась, не сразу поверил.
Его дед тоже боролся с оккупантами.
Но не с фашистами, а с восточными извергами.
Некоторые местные или сотрудничали с ними, или не смели отказать. Прятали у себя лазутчиков.
Если их вовремя не разоблачить, то потом, когда выберутся из подполья, укажут на истинных патриотов.
И много честных людей пострадает.
Среди прочих выследил женщину, что обесцветила волосы и  сожгла горло.
Но сын ее спасся и мог отомстить в дальнейшем.
И хотя Власть не признала деда виновным -  не отыскали свидетелей, - но с семьей выслали на север.
Его внук родился на льду и в снегах, и вырос среди жалоб и воспоминаний.
Есть благодатная страна, где стоит воткнуть   ветку, как та  зазеленеет. Где девицы в красочных вышиванках днем собирают урожай и хороводят по вечерам. А парубки  присматривают за ними. Где, если и идут дожди, то только ночью. Где центр Земли, а все другие края – окраины. Где примут его с распростертыми объятиями.
Повзрослел, и удалось вернуться. Когда к власти пришли патриоты.
Едва не погиб на севере.
К  берегу прибило бочонок.
Бригадир рыболовецкой артели, что промышляла в этих краях, топориком пробил днище.
Диковинная добыча, такую еще не приходилось вылавливать.
Принюхался, а потом, обмакнул указательный палец.
Жизнь приучила к осторожности.
Облизнул и прислушался.
- Бог послал, - заключил он.
После долгих лет забвения ледокол провел караван судов. 
С одного из них  болтанкой сорвало плохо закрепленный груз.
Говорят, во время войны немцы разбрасывали бочки с метиловым спиртом на побережье. Вымирали поселки и стойбища.
Случайно потеряли бочку, или вспомнили ту преступную практику.
Богдан, так окрестили его родители, не потреблял спиртное.
Никто не выжил.
Бригадир почуял неладное и заел хозяйственным мылом.
Это не помогло.
Мальчишка, что впервые попал на промысел, сначала ослеп.
Не  удалось вызвать вертолет, сели батарейки.
Богдан двое суток добирался до ближайшего стойбища.
Только там удалось связаться со спасателями.
Песцы неохотно разбежались, трупы с трудом опознали.
После гибели товарищей возненавидел север.
Вернувшись, попытался отыскать дом, где жил дед. И откуда пришлось тому бежать.
Ничего не сохранилось, подступили пятиэтажные безликие коробки.
Но остались  дети и внуки тех, что оклеветали его родню.
Пришлые люди, пусть не они, а их предки явились незваными гостями, но потомки обжились.
Сначала попросились переночевать.
Из сараев -  там дует из щелей, – перебрались в  сени, а потом в горницы.
А когда в опломбированном вагоне привезли застрельщика, и тот организовал кровавый переворот, выгнали из дома хозяев.
Пришло время рассчитаться.
Вместе с добровольцами наводил порядок.
Но разочаровался в их борьбе.
Не с теми и не так борются.
Наши люди – те, чьи предки всегда жили на этой земле. Своим трудом превратили ее в цветущий сад.
Но богатый урожай собрали пришельцы.
Племя, некогда рассеянное по всей земле.
Перекати – поле, растение, что нигде не могло закрепиться. А если удавалось, его безжалостно выкорчевывали.
Поскольку ничего путного не могло вырасти рядом  с ним. Если вырастало, то колючки не позволяли подобраться.
Лишь в одной стране удалось избавиться от  напасти.
Ядовитые поля окружили стеной и выжгли.
Но семена разнесло ветром.
И необходимо прополоть грядки.
Не с теми и не так боролись добровольцы.
Мы – местные жители, сами разберемся.
Милые бранятся, только тешатся, вспомнил пословицу.
Есть общий враг, мы возродимся и окрепнем, когда избавимся от них.
Нет, не обязательно уничтожать – что мы звери, - достаточно выслать в дальние края.
Как некогда выслали его деда.
Там, на крайнем севере не встречал он представителей этого племени.
Пусть обживают льды и снега.
Сначала осторожно поделился своими мыслями и чаяниями.
Одни отмахнулись, другие прислушались.
И все больше слушателей. Обзавелся соратниками.
Поддержали дельными советами.
Не только заполонили, но частично ассимилировались. Поменяли имена и фамилии.  Но если  вглядеться…
Можно различить по некоторым признакам.
Основной – повышенная суетливость.
Поперек батьки в пекло, безошибочно определили наши предки.
- Пусть убираются в пекло! – не сдержался  Богдан.
- Уберем! – откликнулось его воинство.
Собрал отряд последователей, и уже присоединились бывшие противники, что по недоразумению оказались по другую сторону баррикады.
- Мы навечно вместе! – приветил Богдан перебежчиков.
Третья сила, отметил летописец.
Писатель, назвался он, когда прибился к отряду.
Не  вдавался в подробности.
За свои деньги удалось опубликовать тощую брошюрку. Где намекнул о неполной тождественности  славянских народов.
Государственные издательства не признали. Слишком правый для тех, кто придерживался общепринятых взглядов. И чересчур осторожный и боязливый для радикалов.
Ни рыба, ни мясо.
Мясо! попытался доказать. И не такое, что раньше предлагали в магазинах.
Бледное, обескровленное подобие, написал в своих мемуарах. Взрастили нас на этих обманках. И только те, что сами добывают дичь, становятся настоящими мужиками.
Теперь я питаюсь дичью, не забыл о себе.
Кладбище, вспомнил  былые страшилки.
Там они устраивают свои оргии,  вычитал в заброшенной книге.
Воспаленная фантазия разыгралась.
Отрицают христианство! обвинил он.
Местная религия – единственная верная, но так называемые наставники из метрополии напрасно пытаются опорочить нашу веру.
Поддерживают отщепенцев и нехристей.
А те слетаются на шабаш! .
Отлавливают черного кота, различил в горячечном бреду.
А чтобы не царапался, мордой его в валенок, вспомнил анекдот.
Анекдоты, как и другая небывальщина, зиждутся  на подлинных событиях.
И поочередно целуют в зад  дьявольское отродье.
После этого все дозволено.
Мы не дадим!  призвал к борьбе и победе.
Заслоны на дорогах.
И если попадется хоть один подозрительный тип…
Курчавинка в волосах, крючковатый нос, надменное выражение лица и, конечно, гортанная речь, перечислил неопровержимые доказательства.
Метки дьявола, от которых не избавиться.
Костры инквизиции! не угомонился он.
Они не знали пощады.
Находили тех, кто втихую поклонялся ложным богам. Огонь избавлял  от заблуждений.
Летописец даже выпустил листовку с кратким изложением своих взглядов.
Очищение огнем, придумал пламенное название.
Богдан не препятствовал.
Пусть резвится.
Немного преувеличил их происки. Но щедрыми мазками изобразил нашу горечь. И искренне желает одолеть беду.
Листовки вывесили на дверях.
Одни разорвали их – мерзость и мракобесие, - другие сохранили, вдруг пригодятся.
Чтобы на Страшном Суде предъявить  доказательства лояльности; осудить могут и здесь.
Власть присматривалась и пока безмолвствовала.
Детская болезнь левизны, так, кажется, определил негодный сокрушитель и преобразователь, и хотя давно осудили его учение, но привычно ссылались.
Повзрослеют и угомонятся, но содействуют сплочению нации.
Земля для исконных, коренных, и лишь тогда воспрянем, когда избавимся от пришлых.
Ничего криминального, доложили соглядатаи: некому иноверцу вручили Святое Писание и заставили проштудировать деяния апостолов.
И не они, а неизвестные лица -  их не удалось опознать - свастиками разукрасили стены синагоги.
А когда их стерли, забросили в окно бутылку с зажигательной смесью.
Главное, не пострадали люди.
Могли обжечься, когда забрасывали.
Тем более, Власть разрешила отстроиться погорельцам. Даже выделили  деньги. Пусть немного, не хватит возвести и фундамент, добавят недостающие средства. Не такие уж и бедные.
И у нас пострадали некоторые храмы. Те, чьи настоятели не признали самопровозглашенный патриархат. Возмущенная паства разобралась с упрямцами.
Пусть убираются, потребовали они.
Олеся Осиповна послушалась.
Кое-как привела себя в порядок – до этого почти не пользовалась косметикой, но пришлось замазать синяки и ссадины, - и боязливо выбралась из  временного пристанища.
Из бывшей конюшни, когда лошадей угнали, то стойла долго пустовали.
И девицы, что  выстраивались на обочине, заманивали туда ночных странников.
У нас не существует проституции, вслед за метрополией заявила отколовшаяся провинция.
Поэтому впопыхах, на скорую руку обслуживали клиентов.
Потом там поселили придурковатую наставницу.
И девицам пришлось искать другое пристанище.
Но стены впитали запах похоти и терпкого лошадиного пота.
И не было женщине покоя.
Или все чаще вспоминала о давнем, несбывшемся.
Эта память привела  в магазин  игрушек.
Бледное, негодное подобие любви и страсти.
Попенок, что некогда предал ее, затосковал  и вернулся.
Согрешил, а после этого вспомнил о попранной святости. Нарушил обет целомудрия. И сполна отомстил за это.
Она извивалась под  ударами.
Так отчаянно закричала, что сотряслись стены. Но кроме нее никто не услышал.
Стены потрескались и могли рухнуть.
Пригибалась и заслонялась скрещенными руками.
Прохожие оглядывались. Крестились, если верили в бога, или сплевывали, если признавали ведьму.
Их все больше на улице. И если раньше  лишь по ночам выползали из укрытия, то теперь не чурались и дневного света.
Пугливо озирались.
Дома обветшали. Ветер сдувал осколки черепицы.
Словно бомбежка, но жители привыкли и не обращали внимания.
Но пришлые не приспособились.
Еще один признак для выявления.
Не только представители того разбросанного по свету племени, но все чужаки – враждебны.
Воспрянем, когда избавимся, записал летописец.
Отряд борцов за чистоту нации.
Разные люди приходили к ним, каждого дотошно расспрашивал предводитель.
- Николай – проблемное имя, как у русских царей.
- Родители виноваты! Пьют напропалую! – повинился претендент.
- Многие  подозрительны, - согласился Богдан.
Если нет прямых доказательств о чистоте происхождения, то надо заслужить.
- Выявил одного, - признался претендент.- Самодовольная улыбка, свысока поглядывал. Замаскировался под солдата. Думал, им все позволено.
- Не все, - согласился предводитель.
Легко и просто говорить с обиженными и обездоленными, надо лишь поддакивать.
Если преувеличат, то потом отработают.
- А эта…эта, - Николай не решился произнести заветное имя.
- Кто? Признавайся.
- Я думал, я хотел…Первая женщина…  Скрыла свое происхождение, - признался Николай.
Все смешалось, и не разобраться в мешанине.
Слова обернулись колючими шарами. Раздирали горло, но и сами обламывали шипы. 
- Переспал, только так удалось разоблачить? – догадался палач.
Если претендент  отринет ложную и ненужную жалость, то подойдет.
- Я забыл, - отказался тот.
- Может, твоего деда или родителей сослали на север? – помог ему Богдан.
- Когда узнал правду…Потом, после такого… Словно обухом по голове, - вспомнил Николай.
- Они погибали во тьме и в холоде?
- Замерз, а она не отогрела, - согласился Николай.
- Травили ядом?
- Навечно отравлены, - вспомнил родителей.
- Зажимал уши, чтобы не слышать стонов и проклятий?
- Если будешь моей, никому не скажу, -  простил ее Николай.
- Закрывал глаза?
- Если узнают, то надругаются и уничтожат.
- Я их уничтожил.
- Я сказал им, отдал на поругание, - покаялись они.
Нашли общий язык.
Долго не могли отдышаться.
Оба непьющие, поэтому не смогли  должным образом закрепить их союз.
Поделились наболевшим.
Такие люди если не становятся  друзьями, то напряженно присматриваются.
Совместными делами налаживают отношения.
Жаль, отряд маленький, не совершить налет на местную гостиницу.
Туда, по слухам, прибыл консул или посол ТОЙ страны.
Якобы нашли документы. И еще кого-то хотят забрать к себе. Конечно,  обеспеченных людей.
Крысы бегут с тонущего корабля.
Неправда, корабль наш на плаву. И скоро одолеет океан.
Надо только помочь.
И если не можем добраться до беглецов – рано или поздно до них доберутся, -   не можем выслать консула – чтоб машина его на обратном пути перевернулась! – то должны выявить и отметить.
Подробный список подозреваемых.
Каждый боец вносит  поправки.
Соседи, что ежедневно жаловались родителям.
Уничтожить соседей.
Уничтожить родителей,  из-под палки заставляли учиться.
Девушек, что предпочли других.
Всех, кто оскорбил взглядом или жестом.
Николай  несколькими крестами отметил дом. Где на тропинке еще были видны ее следы.  Где, как ему казалось, даже зимой расцветали розы. Где проживала добрая волшебница.
Вспугнул ее хриплым и тяжелым дыханием.
Перебил крыло, или она перебила, покалечила ему руку.
Или ранили в бою,  но победа стерлась из памяти.
Но почему-то дальней стороной обошел свежее пепелище.
Будто кто-то взывал из праха.
Отгородился наставлениями командира.
- Перебежчики хуже пришлых, - повторил вслед за ним.
- А она еще хуже! – подобрался к заветному дому.
Затоптал ее следы. С такой яростью, что  снарядами разлетелись брызги. На земле остались воронки. И здесь никогда не росли розы. И не существуют добрых волшебниц.
Женщины сродни ведьмам.
Поэтому, когда отметил объект крестами, они обернулись свастиками.
Некогда такие же покатились на восток, их уничтожили и заклеймили, а они  возродились.
Когда снесут этот дом, останется пустырь, и уже ничего не вырастет на мертвой земле.
Еще надо  пометить  училище – рассадник заразы.
Но иссякла сила.
Потом пометят, когда Власть негласно  их поддержит. Погрозит укоризненным пальцем, но не накажет.
Посчитают это поддержкой.
А пока исполнители пугаются каждого шороха.
Еще живы победители. Пусть глубокие старики, но подросли их внуки.
Их поубавилось за время междоусобного конфликта, но и оставшиеся могут вмешаться.
По соседней улице проехала машина, высветились заборы и стволы деревьев.
Залег около крыльца и уронил ведерко с краской.
А когда машина уехала, и заковылял прочь, остались масляные следы.
Так вымотался, что не стер их.
Каждый крест раскаленными перекладинами выжигал душу. Та  пыталась выбраться из ненадежного убежища.
Или не было души, и напрасно он придумывает.
- Отметил смертным знаком, - поделился наболевшим, когда вернулся к подельникам.
И тогда предводитель вручил ему реликвию.
Опытные командиры умеют поддерживать отчаявшихся бойцов.
До этого связался с радикалами. И те  посодействовали.
Передали как символ дружбы и солидарности.
Оплавившуюся медяшку, которую нашли среди пепла.
Она попала в руки рядового бойца.
Неспроста командир приглядывается  к этому мальчишке, зафиксировал летописец.
О, Запад, не ожидал, что мы так полно воспримем твои порочные и сладостные нравы! патетически воскликнул он.
Краска за ночь навечно впечаталась в стены.
И остались следы на асфальте.
Кровавые лужи, почудилось Олесе Осиповне.
Осторожно обходила их, если наступишь, то погибнешь.
И чем ближе к училищу, тем больше следов.
Нести  вечное и прекрасное положено учителям.
Она попыталась.
Проштудировала  учебники и книги очередных кумиров.  Выискивала в них зерна добра и надежды.
Добро это оскалилось, и готово было перегрызть горло.  А надежда обернулась ненавистью.
Кровь выплеснулась.
Уже не обойти  лужи.
Захлебнулась отравленной кровью.
Должна выжить и научить. Великие русские писатели и их бессмертные творения.
Приказали уничтожить  портреты.
А она спрятала  на чердаке.
Повесит в кабинете и преклонит  колени.
Повинится  и вымолит прощение.
- Чтобы повиниться и покаяться, - объяснила охраннику.
А он  не услышал.
Отец однажды признался.
Занавесил окна и затворил дверь. Но все равно шепотом и с оглядкой.
После тщательной проверки его зачислили в кремлевский полк. А там научили стоять истуканом. Сержант не ведал жалости. Пусть мухи облепят лицо, пусть подступят убийцы. Пусть рухнут города и страны.
Некоторые не справились, а он выдержал.
И когда его торжественно поставили на главный всесоюзный пост, не подвел наставников.
Орденоносцем закончил службу.
И хотя пришлось припрятать медаль, хотя приказали забыть, и он забыл, но  поведал сыну.
И тот истуканом застыл у ворот училища.
Проблемный объект, определило начальство.
Специалисты изучили.
Стены и несущие конструкции покоились на ненадежном фундаменте.
Выявила очередная комиссия.
Кроме инженеров и строителей  в нее входили историки и археологи.
Историки нашли документы.  Не сразу удалось разобраться в путаных записях.
Толком  и не разобрались, но предупредили.
Всякое может случиться, надо подготовиться.
После этого к работе приступили археологи.
Приборы не зафиксировали – ненадежная техника, щупами истыкали землю.
Рабочие  - для этого пришлось снять погоны – выкопали пробный шурф. И опять ничего не обнаружили.
Искали по ночам, чтобы никто не узнал. Землю вывозили на полигон, там тщательно просеивали.
Ученики, конечно, не догадывались.
Просто  покосились стены и зазмеились трещины.
Набирались знаний в экстремальных условиях.
Учеников заметно поубавилось.
Хотя, может быть, убрали их по другим причинам.
И все пристальнее приглядывались к учителям.
Особенно к директрисе, та всерьез заинтересовалась раскопками. Беспокойство и забота о сохранности вверенного ей объекта, объяснила она.
Заботятся не так.
Мужчины утешаются привычными  средствами.
Не напрасно горилка пользуется популярностью во всем мире. Даже лютый враг втихомолку потребляет.
А женщины по утрам врачуют своих благоверных.
Некоторые – молодые и самонадеянные – напрасно пытаются соблазнить  жаждущим телом. А потом впустую осуждают – такие проникновенные слова, что нельзя не откликнуться.
Мужчины откликаются, и конечно, не словами.
Другие отпаивают рассолом.
Сколько же ведер надо выпить, чтобы утолить жажду? Не запасти такого количества. 
Самые мудрые с утра подносят чарку.
А директриса никого не врачевала.
Повторно изучили ее досье.
Чересчур благостная картина.
Недруги перестарались, не бывает людей без червоточины.
И отец у нее боролся против советской власти, и саму ее допрашивали с пристрастием.
После таких допросов остаются следы.
Изучили  медицинскую карту.
Даже самому скрытному разведчику иногда приходится обращаться к врачам.
Тем более, их тщательно обследуют, когда устраиваются на государственную службу.
Мы – самая здоровая нация в мире, среди прочего заявил повелитель.
Врачи единогласно подтвердили.
Поэтому ничего не отобразили в медицинской карте.
Вежливо попросили вспомнить.
Упрямо стояли на своем.
Никаких переломов, когда неправильно срастаются кости. И со спины не сдирали шкуру. Не рвали ноздри и не выжигали на лбу арестантское клеймо.
Что тем более подозрительно.
И – самое главное – однажды подстерегла археологов и вступила с ними в научную дискуссию.
Какие древние народы некогда обитали на этой территории.
Наивное предположение, здесь всегда проживали наши предки.
И это они, как заявил Верховный  владели обитаемым миром.
Вроде бы удовлетворилась этим ответом.
Что тоже подозрительно, нормальные люди, по крайней мере, недоумевают.
Так или иначе, пора всерьез приглядеться к ней.
Верховный размашисто подписался.
Насторожились комитетчики в сопредельной стране.
Пришлось потревожить Председателя.
Тот предупредил врачей.
Только правдивое заключение.
Пусть других – слабых и боязливых – обманывают и обнадеживают.
Пустяковое недомогание. Запросто подлатаем.
Сколько еще мучаться? потребовал у них.
Они печально потупились.
Вспомнили былое.
Когда Отцу Народов предрекли долгую жизнь, почти бессмертие, а тот одряхлел и износился, то привычно расправился с негодными предсказателями.
Когда выявили болезнь с оскорбительным наименованием, то тоже поплатились.
И лучше промолчать и отказаться.
Отказались и приговорили.
- Трусливы как зайцы и шкодливы как кошки, - осудил их Председатель.
Отца Народов пользовал штатный ветеринар.
До этого специализировался на лошадях и преуспел в этом.
С лошадьми проще, они разве что брыкаются.
Председатель отказался от лечения.
Не верил ни в бога, ни в черта, загробной жизни не существует, но носил на груди крошечную ладанку, которую  вручила  мать.
Лик угодника истерся, так часто прикасался  губами.
Генераторы работали на полную мощность, стены кабинета заиндевели.
Иней обметал лицо и губы Председателя.
Помощник постарался не клацать зубами.
Невнятно  доложил.
Председатель разобрался.
Тщательно продуманная операция, отвлекли внимание противника.
Те долго и напрасно искали несуществующий бункер.
Когда нашим пришлось уйти оттуда, по недосмотру забыли сжечь важные документы.
Если недруги завладеют, то попытаются шантажировать.
Не сохранилась карта с обозначением секретных объектов, искали почти наугад.
Внедрили своих людей в школы и училища. Не найдут, то хотя бы выделят достойных учеников. На которых можно положиться.
Не нашли, а если и выделили, то не сообщили, слишком рискованно, наблюдатели и так пристально приглядываются к чужакам.
Но важен и отрицательный результат.
Отвлекли карателей, и они не смогли продвинуться.
Поэтому пора отозвать  разведчиков.
Мужичок, что торговал на рынке, отыскал директрису.
На этот  раз не потребовалось контейнера.
Все на скорую руку, лишь бы избежать провала.
- Нет! – наотрез отказалась она.
Предложил вывезти  в багажнике.
Специально подобрали старенькую ржавую «копейку». Водительскую дверцу приходилось придерживать, чтобы не отвалилась. Багажник не закрывался, подвязали  веревкой. Покрышки были истерты почти до корда.
Кто будет осматривать эти развалюху?
Под слоем грязи не  различить силу и мощь мотора.
А беглянку не найти под  тряпками.
Даже собака не унюхает, не пожалеют махорки.
- Нет, - Отшатнулась женщина от машины.
Наверняка задержат на границе. 
Десятки и сотни людей  и машин пропускают без проверки, но коршуном устремляются на  добычу.
Интуиция, объясняют свою прозорливость.
Неохотно  делятся добычей.
- Сама дойду, - отказалась от сомнительной поездки.
Провожатый не стал перечить.
Лишь бы избавится, а каким образом, не его дело, пусть начальство ломает голову. Она у них большая.
Зато  скинет ватник, больше не придется торговать на рынке.
До этого картошку видел лишь в магазине, оказывается, она растет в поле, и ее приходится выкапывать.
И машина  непрезентабельная, многие указывают пальцем, не будешь
же демонстрировать мотор.
Обещали премировать стоящей, престижной.
Размечтался и представил, поджидая директрису около дома.
И конечно пропустил ее.
Она горбилась и шаркала при ходьбе, лицо изрезали морщины.
А из дверей выпорхнула молодая женщина.
Земля будто пружинит, задорно колышется грудка, широко распахнулись глаза, разрумянились щеки.
Соседка, наверное, женщинам стоит зацепиться языком…
Хозяйка  зацепилась, потом  прополоскала рот.
Многие недоумевали, разве слова горчат?
Она придумала отговорку – больные зубы.
Этим тоже приблизила  разоблачение.
Так увлеклась полосканием, что наблюдатель не выдержал.
До окна не дотянуться, отыскал ржавое ведро. Перевернул его и вскарабкался.
Проломил донышко и сверзился с насеста.
С таким грохотом, что бесполезно  прятаться и скрываться.
Прихрамывая и  проклиная шпионов и разведчиков – я их не знаю, но наверняка они существуют, среди проклятий сообщил неведомому слушателю,  - ворвался в дом, дверь была не заперта.
Огромная пустая комната, оставляя на полу грязные следы, они становились все более путанными, потерянно осмотрелся.
Заглянул в шкаф, под  кровать, в кухонный столик.
Спряталась в уборной,  не рванул дверь, но боязливо постучался. Лишь после этого заглянул в щелочку.
Не просочилась же она в сливное отверстие!
Но было распахнуто окно, женщины  частично ведьмы, и временами  забывают о человеческой сущности.
Стала невидимой и улетела, раньше  не верил этому.
Провалил задание, снова вручат ватник и заставят копаться в гнилой картошке.
Сгорбился, шаркая и причитая, привычно поплелся на рынок.
Ольга Григорьевна, Оля выпорхнула из клетки.
Несколько лет пряталась и скрывалась. Долгая и нудная театральная постановка.
Зрители и одновременно артисты не протестовали.
Произнеся фразу,  приглядывались к партнерам.
И если те несли отсебятину, настораживались.
Тщательно выверенные реплики, накажут, если собьешься.
И все равно сбивались; когда ошибки превысили критическую массу, выявили виновную.
Ольга предусмотрела.
Вымыла голову, тусклые волосы, стали отливать золотистым блеском.
Потом стерла с лица блеклую краску. Казалось, она навечно въелась, и останутся язвы. Если и остались, то их тут же затянуло розовой кожицей.
Расправила плечи, будто сбросила горб.  Заскрипели и полопались кости.  Но не хлынула кровь, раны зарубцевались, вздернулась грудь.
Самое сложное –  освоить забытое искусство ходьбы. Но вспомнила и научилась.
И конечно, наблюдатель не признал ее.
Не признали и на границе, хотя всех беглецов сличали со снимком.
Зачуханный солдатик, которого она одарила улыбкой, проводил  недоуменным взглядом, он давно разучился улыбаться.
На другой заставе на нее даже не посмотрели.
Зато  дотошно проверяли легковые машины, будто в багажнике можно спрятать человека.
Человека не нашли, достаточно и другой добычи.
Ее не обыскивали, денег хватило взять билет до столицы.
Долгая дорога домой; когда сбросила маску, казалось, напрочь отреклась от навязанной ей роли.
Но  быстротечна осень. Поблекли волосы, увял румянец, от уголков глаз разбежались морщинки.  Заболели лопатки, будто содрали крылья, и раны не зажили, обвисли грудь и живот.
И некуда идти, дом в ближнем Подмосковье давно уже принадлежал другому человеку.
Не ему, пропал без вести и вышел срок. Государство прибрало бесхозное хозяйство.
Бесполезно и опасно спорить с Государством.
Но отозвали после выполнения задания, и необходимо отчитаться.
Перед кем отчитываться? нам неведомо, что происходит наверху.
Техническая неполадка, остановился генератор, что нагнетал холод в кабинет Председателя.
Починили за пару часов, этой малости хватило, чтобы доконать больного.
Не смогли  оживить и лучшие специалисты.
Врачи из кремлевской клиники, где досконально расписаны все действия.  И любая самодеятельность -  шаг в сторону, когда тебя конвоируют.
Конвойные стреляют без предупреждения.
Поэтому не удалось спасти.
Похоронили без почестей, не потому что не заслужил, а чтобы враг не догадался.
Индивидуальный крематорий в подвале.
Но отключили газовую магистраль.
Ничего, кочегары подкинули уголек.
Копотью  и жаром обдало лица провожающих. А они не отшатнулись – армейская закалка.
Урну  с прахом установили в кабинете, новый Председатель не сумел отказаться.
  Чтобы помнил, чем заканчивается земной путь.
Он помнил, и поначалу ни во что не вмешивался.
Не отыгрался на очередной разоблаченной разведчице.
Но он бы по иному использовал ее.
Пусть преступницу задержат.
Но не успеют выбить показания.
Если попадет в общую камеру, с ней расправятся уголовники.
А в одиночной использует простыню. Располосует  и совьет веревку. Такое уже случалось. И тюремные врачи не сумеют откачать.
И там есть наши люди.
А потом в очередной раз обвинить порочную систему.
Змея, кусающая себя за хвост, придумал образное сравнение.
По нелепым подозрениям уничтожают наставников молодежи.
Правозащитники – приходится с ними считаться – раздуют очередной скандал.
Обвал начинается с одного камня.
И вот уже все сметает лавина.
Не удалось столкнуть этот камень.
Воспользовалась неразберихой, вызванной смертью Председателя.
Не сразу удалось отыскать беглянку.
Но вгляделись и обнаружили.
В городе, что стал чужим за время изгнания.
У нас не рушатся стены домов, а с крыш не срывается черепица.
А ей  кажется. И при каждом подозрительном шорохе – так привыкла  на чужбине – пригибается и ладонями прикрывает затылок.
У нас машины не сбивают пешеходов, а она боится ступить на мостовую.
У нас не стреляют на улицах, а она напряженно вглядывается в лица прохожих.
Напрасно пытается различить под маской.
По этим признакам вычислили ее.
Не сразу, конечно. Оригинал не похож на снимок.
Художник перестарался.
На картине торжествует осень. Листья  окрашены во все цвета радуги. Преобладает золото. Прекрасны  лица в этом цвету. Улыбчивы и желанны.
Но недолго длится осенняя благодать.
Злой северный ветер срывает с деревьев  пожухлые листья.
Они хрустят и ломаются под ногами. Дворники сметают их в кучи, складывают в черные мешки.
Будто неопознанные трупы.
Но ее опознали, вежливо и осторожно подсадили в машину.
Сама вышла на них.
Множество машин в городе, и непонятно, чем эта отличается от других.
Так же приткнулась к тротуару. Водитель выбрался размяться. При этом  – так поступают многие - привычно всматривался.  Двое на заднем сиденье приникли к стеклам.
Будто впервые попали в этот город, и все им интересно.
Лица  угрюмо-сосредоточены.
Неприметная машина, но прохожие невольно ускоряют шаги.
Увидела и побрела.
Будто накинули невидимую сеть, и уже не вырваться.
Все глубже впивается веревка. Остаются кровавые следы.
Первым заметил  водитель. Отшвырнул недокуренную сигарету. Потом вспомнил: разгар борьбы за чистоту. Борцы могут вмешаться.  Поэтому каблуком растоптал окурок. Крошки табака прилипли к подошве.
Надо  выбросить в урну, едва не указала она, когда ее затолкали на заднее сиденье.
Для этого одному из пассажиров пришлось выбраться из машины. Каблуком задел за порожек и выломал кусок пластмассы.
- Могли бы и получше выделить тачку! – Так поприветствовал  женщину.
- Как же, выделят - откликнулся второй конвоир.
Усадили на  почетное место – между ними, но не навалились.
И куртки не топорщились, и в бок не упиралась кобура.
- Чистый город, стерильная, операционная чистота, -  различила женщина.
- Кулиса при переключении заедает, - пожаловался водитель.
- А я что говорю, - согласился левый конвоир.
Вальяжно откинулся на спинку, пусть насладиться напоследок.
Обманчиво-расслабленная поза, она не поддалась на уловку.
Так же расслаблен другой провожатый.
Если попытается скрыться, усугубит свою вину.
Поручено отвезти на конспиративную квартиру.
Не завязали глаза – зловещее предзнаменование.
И  не кружили по улицам, чтобы не запомнила дорогу.
Значит пленнице не суждено выбраться.
Что ж, начальству виднее.
Муторная работа; чтобы отвлечься, утешились пустой беседой.
- Раньше было светлее, - вспомнила женщина.
- Когда я был молодой, - откликнулся водитель.
- И что? – спросил левый.
- Не был молодым, -  поспешно отказался водитель.
Свои люди, тем более не стоит откровенничать.
- Молодой и глупый, - подхватил правый.- Жалеешь, что выбрал эту работу?
Слишком откровенно провоцирует, поэтому и ответ должен быть соответствующим.
- Не жалею а горжусь! – вывернулся он.
Настолько пустые разговоры, что женщина по-настоящему испугалась.
- Мой отец…, - сказала она.
- А я из детского дома, - немедленный откликнулся левый. И непонятно, гордится или жалеет.
- Сказывается, - сказал правый.
Обычно не позволял себе таких вольностей. Прежде всего – осторожность, одна из  первых заповедей людей, желающих пробиться.
Он желал, но так получилось, что случайно заглянул в досье Ольги Григорьевны.
Испытал нечто похожее на жалость, но справился с этим чувством. С тенью чувства, с намеком на тень.
И все же…
- Факел из его рук…, - сказала женщина.
- Что ты имеешь в виду? – спросил левый. При этом так сладко улыбнулся, что едва не потрескалась кожа.
Так скалится мертвец, не сразу удалось освоить подобную улыбку.
При каждом удобном случае ссылался на тяжелое детство. Эти ссылки помогли вскарабкаться. Был  моложе своего напарника, а уже достиг многого.
- Погасший факел, -  сказала женщина.
Конвоиры замолчали.
Так молчат звери перед тем, как напасть.
Но мы не звери, есть другие, более действенные способы.
Так за дружеской беседой привезли ее на  квартиру.
Встречающий не пригласил их.
Тоже нарушение инструкции, должны были остаться в соседней комнате.
Мало ли что взбредет ей в голову.
Женщины коварны, вдруг случайно выпадет из окна.
Потом долго придется оправдываться.
Начальство поскупилось на  бронированные стекла.
Неправильно проинструктировали конвоиров, вместо того, чтобы с почестями доставить пленницу, смутили ее нелепыми подозрениями.
Временный хозяин  поспешил  утешить.
Обыкновенная комната со старым немецким гарнитуром, как у многих, не вписавшихся в современные реалии. Разномастные чашки за исцарапанным стеклом, потрепанные книги на полке. Обеденный стол с ободранной полировкой. Стулья с продавленным сиденьем.
Разве что  абажур красочным пятном выделяется из этого убожества.
Так настоял консультант.
Пристанище былых интеллигентов с необоснованной претензией на роскошь. Как было у бабушки.
- Давно старушки нет, не слышу я  ее дозора, - вспомнил  хозяин высказывание умного человека.
Нет ее, туда и дорога, отмахнулся от этой зауми.
Бесполезно и хлопотно ссылаться на классиков, те не могли  предусмотреть.
- Какая старушка? – не разобралась Ольга Григорьевна.
- Это не про вас, - утешил ее.
Как научили. Сначала усыпить бдительность.
- Санаторий в тихом уединенном месте, - добавил он.
Чтобы не замучила вопросами, пожаловался и оправдался.
  - А мы горим и сгораем на работе. Каждый год как три, а может быть, пять. Никто не доживает до пенсии. Начальство приказало доставить. Попробуй, не выполни. Я сам  с удовольствием отдохнул бы там. Когда разоблачат и вышлют. Судьба всех разведчиков.
Ольга Григорьевна представила.
Утреннее построение и перекличка. Строем в столовую и на работу. И попробуй не выполни норму. Наполовину урежут пайку.
- Нет,  что вы! – ужаснулся куратор. – Теперь другие времена.
Уговаривая и утешая, напоил чаем.
Всухомятку не осознать.
- Какая же вы старушка. – Вспомнил, как  она ужаснулась.
Выбрал для нее самую нарядную чашку.
А когда она выпила, и устала бежать и прятаться, и взгляд затуманился, а голова поникла, и безвольно откинулась на спинку стула, испытал ее, как предписано инструкцией.
Вдруг притворяется и не подвержена действию снадобья.
Говорят, такое бывает.
Как-то рассказали о цыплятах.
Убивали их электрическим разрядом, а потом автомат ощипывал еще теплые тушки.
Но однажды электричество отказало, голая птица бестолково металась по цеху.
Так и женщина могла уберечься.
Остатки снадобья осторожно выплеснул в унитаз, а саму чашку завернул в полиэтиленовый пакет и выбросил в мусорное ведро.
Чтобы  не отравиться.
На все же не уберегся, видимо воздух в этой тюремной камере был пропитан миазмами.
Голова закружилась.
Поэтому толком не осмотрел занемогшую женщину.
Выживет, наверняка попадала еще и не в такие передряги.
И все же костяшками пальцев постучал по колену. Нога не дернулась. Значит не охромела и  сможет дойти.
Поддерживая под локоток, помог спуститься по лестнице.
У подъезда поджидала другая машина.
Та, на которой ее привезли, давно уехала.
Кажется, привычная бюрократическая волокита. Не проще ли сразу отправить  в санаторий.
Наивное предположение.
Чем больше промежуточных инстанций, тем надежнее можно запутать предполагаемого противника.
Если сам не запутаешься.
Частная территория, обнесенная колючей проволокой. По площади равная нескольким европейским странам, как раньше любили говорить. 
Наивное заблуждение людей, плохо знающих географию,  потянет разве что на самое крошечное королевство.
Наверняка не полигон, плакаты не предупреждают о стрельбе и убийстве.
Сторож в рваном овчинном тулупе неохотно отпирает ворота.
Приступ ревматизма, правую больную руку спрятал под потертый мех.
Пассажиров укачало, водитель и не подумал растормошить их.
Едва сдержался, чтобы не протаранить ворота, так  все надоело.
Визг тормозов разбудил мужчину.
Слиплись глаза,  дотянулся непослушными руками и раздвинул веки.
Сканер, который  прятал привратник, не закричал дурным голосом.
Иногда случались сбои, тогда дорога вспучивалась шипами, и прицеливались снайперы.
А потом долго проклинали разработчиков этой системы.
На этот  раз не задержали лазутчиков.
Мужчина сумел собраться.
Вредная работа, хотя бы выдавали молоко, Председатель отмахнулся от наивного предложения.
Знал, куда идешь и кому служишь.
Собрался и помог женщине добраться.
Домик, что любезно предоставила  администрация.
У нас не существует бездомных людей.
Санаторий из нескольких десятков домов. Каждый из них тоже окружен забором.  Бетонная ограда чуть выше человеческого роста.
Надо набрать соответствующий цифровой код, чтобы попасть на свой участок.
Подготовили очередной барак, провожатый с трудом вспомнил код.
Рисковый малый, если три раза неправильно наберешь, вмешается автоматика.
И  не придется бегать голым цыпленком.
Набрал с третьего раза.
Помог женщине вскарабкаться на крыльцо.
Она не спросила, а он забыл объяснить, как выбраться отсюда.
Никак не выбраться. Улица с односторонним движением.
Если начальство соизволит, если выкроит свободную минуту, то навестит ее.
Хотя вряд ли, более десятка подобных домов, похожих на маленькую крепость. И не хватит времени и терпения, чтобы обойти все бастионы.
Тем более, она не совершила ничего героического. Но безвременно почивший предшественник, выделил ее из рядовых исполнителей.
Мир его праху.
Он неосторожно поведал женщине об отце- разведчике.
Только через пятьдесят лет разрешили рассекретить. А женщина может проговориться.
Теперь не сможет.
Ее провожатый лишь слегка отравился, поэтому быстро оправился.
Вспомнил, как разогнался водитель и едва не врезался в ограду.
Мысленно поставил галочку.
И даже позавидовал былому диктатору. Тот тоже ставил галочки, они оборачивались суровым, но справедливым наказанием. Теперь лишь приходится мечтать об этом.
Мечтать и лечиться.
Поздним вечером вернулся в город.
Но попросил высадить в нескольких кварталах от конспиративной квартиры.
Водитель не надежен и не должен догадаться.
Еще в машине ознакомился с кратким отчетом о задержании.
Тоже не приближался к домам, с крыши может сорваться черепица. Опасна и мостовая, вдруг на тротуар запрыгнет взбесившаяся машина.
Всего следует опасаться.
Озираясь и прислушиваясь, вскарабкался по лестнице.
И только очутившись в квартире,  расслабился.
На этот раз почти не пострадал.
Ядовитый туман рассеялся, перед уходом включил вентиляцию. Мощный движок всосал гарь и пыль огромного города.
Из потайного ящика достал   зерна.
Прислали из далекой африканской страны. Как сигнал о благополучном внедрении.
Сберег их для особого случая.
Пришло время.
Высыпал  в горшочек  и поставил в микроволновку.
Горький и манящий аромат победы.
Из Азии прислали целительное снадобье, то ли желчь, то ли кровь неведомого животного.
Плеснул на зерна.
Жидкость сначала вспенилась и позеленела.
Дождался, ему не занимать терпения.
Когда отбурлила и  стала прозрачной, как горной ручей, где на дне просматривается каждый камешек, пригубил напиток.
Глоток забвения.
Забылись все просчеты и погрешения. Исчезла тупая ноющая боль в затылке. Полной грудью вдохнул целебный и целительный воздух высокогорья.
Если бы никогда не спускаться в долину.
Но иногда приходится.
Спустился, и чтобы выжить, опять приник к источнику.
Густой туман окутал на долину.
Но ярче высветились вершины гор.
Далекие вершины, но оказалось, даль эта подвластна. И он запросто перешагнул через ущелья.   
Человек всесилен.
Пока существуют волшебные зерна, и не иссякло целебное снадобье.
Осталось на донышке, он выпросит у обладателей, нет,  прикажет им. Ради существования государства, чтобы враг не прорвался.
Они подступили к границе и изготовились.
Горы внезапно исчезли. Очутился на болотистой равнине рядом с контрольной полосой.
Потянулся к колючей проволоке, та гудела и искрилась.
Так уже случалось и с самыми высокопоставленными чиновниками. Временами теряли ориентацию и совершали безумные поступки.
Академия  разработала способы борьбы с приступами.
Виртуальное изображение пограничной заставы, пусть под нашим надзором выбираются за кордон.
Некоторые успели перевести туда трудовые накопления.
Готовы погибнуть ради обладания призрачным богатством.
Ночными бабочками или мотыльками устремляются к огню.
Но не сгорают, просто дружеское предупреждение.
В стены пыточной комнаты вшиты металлические нити.  В нужный момент оператор нажимает заветную кнопку. 
Ответственное задание, его нельзя поручить даже самой продвинутой  автоматике.
Раньше нажмешь, жертва отшатнется от приманки. Замешкаешься, забудет о кошмарных переживаниях, мало ли что привидится в бреду.
Слабый разряд не пробьет кожу, сильный может смертельно ранить.
На этот раз оператор не оплошал: в нужный момент замкнул цепь.
Искры ослепительно ударили.
Не сразу восстановилось зрение.
Опасная работа, так можно обжечь сетчатку.
Не обжег.
Узник встряхнулся по-собачьи.
Показалось, что разлетелись ядовитые брызги.
Оператор отшатнулся. Не сразу вспомнил, как открывается дверь.
Очутился в подвале, заплутал в переплетении труб.
Из стыков сочилась вода. Ржавыми ручейками растекалась по  полу. В центре подвала образовалось небольшое озерцо. Почудилось, что там обитает чудище. Нацелилось щупальцами с присосками.
Увернулся и расшиб плечо о тяжелую подвальную дверь.
Одним прыжком одолел несколько ступенек.
Вырвался и выжил, полной грудью вдохнул угарный воздух.
Как выжил и ответственный работник.
Надо беречь здоровье, пожалел себя. По утрам неторопливая пробежка, необременительный завтрак.
И как можно меньше интима.
Это выматывает почти как работа.
Нет, сильнее работы, неохотно признался.
Ведь была же пограничная стена, вспомнил бредовое видение, и поразил апоплексический удар, когда к ней приблизился.
А-по-плек-си-чес-кий, справился со сложным словом.
Так торжественно медики не обзовут рядовую болезнь.
Болеть надо соответственно статусу.
Задумавшись, едва не наткнулся на кочегара или на туалетного работника, что не вовремя выбрался из подвала.
Отшатнулся, чтобы не заразиться.
Нас не зря обвиняют в повальном пьянстве.
Оператор проводил его долгим взглядом.
Когда тот попадется в следующий  раз – а это обязательно произойдет, достаточно изучил людей и мог предвидеть, - на полную мощность включит устройство.
Много подозреваемых, к тому времени, может быть,  притерпится к запаху паленого мяса.
Стена под  напряжением, осознала Ольга Григорьевна.
Не бетонная, как ей показалось вначале, а из токопроводящего материала.
И воздух около нее насыщен озоном.
Почти задохнулась, электричество выжгло  кислород.
Волосы еще больше потускнели, на лице стали заметны морщины, сгорбилась и поникла.
Как поникли и погибли деревья около стены. Ветвям и стволу не увернуться, кора почернела и потрескалась, ветви были похожи на руки мертвецов.
Видела на снимке концлагеря.
Может быть,  поэтому и согласилась сотрудничать.
Чтобы подобное  не повторилось.
Не только повторилось, но и настигло.
И бесполезно взывать  и доказывать.
А она попыталась.
Выбрала дерево, что пострадало менее других. Кора еще только начала осыпаться.
Ногтями, ломая ногти, выцарапала свое имя.
Как в детстве, но тогда рядом ставила другое -  единственное, -  и соединяли их знаком равенства.
Не с кем соединять, нет ни друзей, ни родных.
Уронила руку, повредив палец и оставив на коре глубокую царапину.
Знак смерти, безошибочно определила она.
Как некогда определил ее отец, сообщил ей Председатель.
На полную мощность включив генераторы холода, чтобы заморозить ее чувства и эмоции. И все равно слезы упали и разлетелись крошечными льдинками.
Отец решился, в воротник была вшита ампула.
Если бы у нее была.
Но бесполезно просить, они жестоки и немилосердны.
На всякий случай приберегут ее.
Вдруг отколется еще одна область и вообразит себя самостоятельным государством.
Тогда придется послать туда учителей.
Чтобы, повзрослев, бывшие ученики вспомнили о былой общности устремлений и интересов.
Томительное и бесполезное ожидание.
Отыскала тропинку, по которой бродили ее предшественники.
Не тропинка, а глубокая колея; тюремщики уничтожили почти все следы, но почему-то оставили ее.
Наверное, чтобы узник мог накручивать бесконечные километры, говорят, ходьба примеряет с окружающим.
Прислушалась, прежде чем ступить на эту дорожку.
За стенами, в своих камерах томились другие узники.
Одни проштрафились, и их вывезли в багажниках посольских автомобилей, другие сами перебрались через границу, некоторые не приглянулись новому начальству. Эти - самые несчастные, давно уже не ждут и не надеются.
Впрочем, как и другие, как и она.
Услышала за стеной тяжелые, шаркающие шаги.
Будто уже не могли  идти, их проволокли сквозь строй. И каждый  обязан ударить.
Не ударишь, самого потащат.
Услышала хриплое воспаленное дыхание.
Словно хотели сказать и покаяться, но им усекли язык или повредили голосовые связки. И теперь узники могли лишь мычать.
И ей предстоит, ужаснулась женщина.
Сначала приучат ходить  по кругу. Так ходит лошадь, накручивая на барабан веревку, доставая из шахты бадью с породой.
Потом порвут горло, чтобы не проговорилась.
Государственная тайна, вся жизнь высшего эшелона за закрытыми дверями.
И не дай бог, узнает дворня.
Теперь не узнает.
И лишить зрения, чтобы не увидела.
Наконец заключительная операция – изъять бесполезный мозг. Думать вредно, для этого есть специально обученные люди.
Но сначала надо найти, приказали им.
Так загоняют дичь.
Преследуют с оглушительным лаем.
Напрасно мы пытаемся уйти.
Если не спастись, то хотя бы дождаться слов любви и участия.
Подземная пещера, где срывается тот, кто способен увидеть былое и заглянуть в будущее.
Но всего лишь человек, который не ведает о своей судьбе.
Двое около огня.
Глаза слезятся от дыма.
Или от пустой и напрасной надежды.
- Мы уйдем, - позвал мужчина.
Когда зовут, то протягивают руку.  Чтобы провести сквозь ураган и бурю. По земле, истерзанной войнами и предательством.  Подставить плечо, если она оступится.  Самому опереться.
А она не откликнулась.
Или не дотянулась.
Так долго бежала и пряталась, что ослабла.
- Куда? – спросила  Ирина.
Голос  тусклый и безжизненный.
- Наверное, - сказала она.
И снова не зазвенели колокольчики.
- Теперь мы навсегда вместе, - сказал мужчина.
- Навсегда? – согласилась  Ирина.
Будто забыла другие слова, могла лишь повторять.
-После того, что было…
- Было? – переспросила  она.
Или не было, откликнулось эхо
Или разобрала в шорохе людских голосов.
Ищут люди. Если не найдут, то расстанутся с надеждой. А без этого не выжить.
- Уйдем в пустыню, - вспомнил он давнюю легенду.
- Пустыня, - согласилась она.
Увидела, как по мертвому песку бредут люди. Из последних сил взбираются на барханы. Вглядываются из-под ладони. Слезятся воспаленные глаза.
- Мир на двоих, - придумал мужчина.
- Люди, - попыталась рассказать женщина.
А он не услышал.
- У него не получилось, он был один, - сослался мужчина на неведомого предшественника – Нас двое, у нас получится.
- Не получится, - неправильно откликнулась она.
- Наша пустыня, -  сказал мужчина.
- Наша? – переспросила Ирина.
- Утром нас разбудит пение птиц и шелест листьев, - увидел он. – И напоят родниковые воды. Чистая студеная вода, от которой ломит зубы. Распростертыми руками, встречать новый день!
На этот раз она дотянулась до его руки.
Последовала за ним.
Двое выживших в разрушенном мире. Единственная женщина и единственный мужчина.
- Деревья в жаркий полдень укроют  своей тенью? – спросила она.
- И одарят  плодами! – подхватил он.
- Сказочный, - согласилась она.
Приникли к его груди.
К первому своему мужчине.
Обнял ее, первую свою женщину.
Вдвоем, и забыли былое, будто не было войн и убийства, будто более не будут убивать.
Около стены, что окружила их островок.
Если каждый   останется на своем безопасном острове, мелькнула отрывочная мысль…
Сами по себе,  только так можно выжить…
Выжить или выжили, ухватилась за призрачную надежду.
Под грубыми, беспощадными, ласковыми и желанными его руками.
Жаждущим телом приникла к желанному  его телу.
Задохнулась и насладилась удушьем.
Отринула мелочное и несущественное.
Есть только настоящее, полет и парение на высоте.
И если что-то увидела с этой вершины, то тут же забыла об этом…
Но вспомнила, когда очнулась, женщины выносливее мужчин, осторожно  выбралась из его объятий.
А он не услышал, подтянул колени к груди и обхватил их руками.
Беспомощный и одновременно властный.
Прикрыла потертым одеялом, чтобы не замерз.
Болело избитое тело.
Камни беспощадно вонзились и истерзали. 
Или  повисли веригами.
Измяли и изуродовали грудь, живот, ягодицы, и не избавиться от этого уродства.
Брачная ночь в убогом убежище.
Но другой человек, который до этого почти не заявлял о себе, вдруг обрел голос и силу.
Непрошенный и злой советчик.
Подобрала два камня и прицелилась.
Костер потух, не догадалась раздуть огонь, но попыталась высечь искры.
Промахнулась и разбила палец.
Так всегда будет, злорадно отметил непрошенный советчик.
Облизала разбитый палец.
И кровь вместо воды, не угомонился советчик.
Камни станут твоей постелью, скудная растительность – твоей пищей, блики костра – твоим светом, больная память – твоей мукой, и никогда не выбраться из подземелья.
А за стеной – целый мир, соблазнил ее.
- Нет стены – отказалась женщина.
Но она была, увидела, когда попыталась взлететь. Перед тем, как упала и разбилась.
Прихрамывая и морщась от боли, добралась до  стены.
Не оглянулась.
Если оглянется, не сможет одолеть.
Мужчина  ребенком зачмокал во сне. Надо утешить его заботливой матерью. Напоить своим теплом.
Не осталось тепла. Или его так мало, что не хватит на двоих.
- Нет, неправда, - ответила непрошенному советчику. - Если заберу его, всего и без остатка, то ничего не будет другим. Обездолю людей, - объяснила ему и сама поверила объяснению.
- Мне здесь не выжить, я не справлюсь, - сказала она, но тут же отказалась от ложных слов. – Если все отдаст мне, то потом проклянет  и себя, и меня. Убьет проклятием.
- Чтобы он выжил, -  придумала  вроде бы правдоподобное объяснение.
Так, уговаривая себя – то верила, то не верила этому, - добрела до стены.
Почудилось, что  вместе с ней подобралась и другая женщина.
Тоже попыталась одолеть.
Наткнулась на резиновую преграду. Сначала та поддалась. Но сжалась тугой пружиной.
Пружина разжалась и отбросила.
- А мне удастся, - не поверила видению.
- Все у меня впереди, - ухватилась за спасительную мысль.
- Для людей, - выделила главное из бредовых видений.
Попала в густой туман, каплями воды осел тот на лице.
Размазала по щекам слезы.
Различила мальчишку, что подбирался к ней.
Нацелился вилами, только так можно возродить былое плодородие.
Но не в землю, а в человека вонзаются  зубья.
Наугад, во все стороны бил своим орудием.
Ударил, но промахнулся, еще не привык убивать.
Другому мальчишке не удалось насладиться отцовским влиянием и богатством. Страна, куда она сбежали, не нуждается в опасных пришельцах. Преступные деньги, мгновенно определили там.
Дом поросенка не устоит, как сказано в известной сказке. Та сказка обернулась явью.
Ворота крепости распахнулись по первому требованию.
Еще бы, защитникам не устоять.
На лицах черные маски.
Так бандиты грабят банк, служащие и посетители послушно валятся на пол.
И не решаются  сказать и приподнять голову.
Эти пленники решились.
- Мой вклад в вашу промышленность! – на ломанном местном языке отбился пришлый миллионер.
- Страна свободы! – подхватил его сын.
Не владел этим языком, но  они разберутся.
Взмахнул руками, изображая полет и парение.
Леха-художник, ему не позволили взлететь на родине.
Безобидная карикатура, а девчонка, что дразнила и завлекала, обманным путем завладела рисунком.
И каждый, к кому попадал обличительный документ, пытался  избавиться от него. При этом отмечали несуществующие подробности.
Одному показалось, что страну оккупировали. Оккупанты алой краской отметили свое завоевание. Залили кровью.
Другой углядел удельные княжества вместо былого единства. Каждое княжество спряталось за забором.
Белое пятно на карте, ужаснулся самый проницательный. Неужели никто не выжил в этой мясорубке.
- Для вас постарался! – отбился незадачливый художник.
Ему не поверили.
Не махать руками – вдруг в рукаве граната, от этих дикарей можно всего ожидать, - и мордой в землю, как положено в цивилизованных странах.
При задержании или при ограблении банка.
Недавно ограбили, попались совестливые грабители, никто не пострадал.
И пацана не убили – прислали молодых и непуганых полицейских, - лишь слегка намяли бока.
Отец его уже бывал в этой стране, поэтому безропотно подчинился, но потом попытался выручить сына.
Тоже сполна получил за неадекватное поведение.
Задержанных швырнули в душегубку.
Так этот  тюремный фургон прозвал самый  продвинутый полицейский, видел в каком-то  фильме.
Страна свободы, но только для наших людей, забыли предупредить новичков.
Если пришли оттуда, где льется кровь, то виноваты по определению.
Безразлично, кто свой, кто чужой, и те и другие достойны презрения.
Деньги их настолько замараны, что придется долго отскребать перед употреблением.
Ничего, очистят и воспользуются.
И не возмутится ни один правозащитник, привыкли ловить рыбу в мутной воде, только там, где убивают, знатная рыбалка.
Но и в тех краях пытаются разобраться.
Часовой истуканом застыл у ворот училища.
Поручили охранять секретный объект.
Представил себя на главном всесоюзном посту.
Отец научил.
Затворял дверь и занавешивал окна.
- Если шевельнешься, пущу в расход! – муштровал его.
И чем больше принимал, тем глубже ученику удавалось проникнуть в кремлевские тайны.
Главное, не двигаться, пусть пытают самым изощренным способом, пусть гибнет  мир.
И не его дело, если очередной безумец попытается уничтожить мумию. - Уже уничтожали! – сообщил отец.
На лице ученика не дрогнул ни  один мускул.
Отцу шепотом поведал  сослуживец.
Есть такие фантазеры: выдумывают и верят своей выдумке. Более того, спешат поделиться.
Их заметно поубавилось в тридцатые годы, но не удалось окончательно избавиться.
Сплошное нагромождение нелепостей. Таких чудовищных, что навечно западают  в память.
Будто искателю удалось проникнуть в подвал, где лежат дубликаты. Все на одно лицо. Только в разной степени желтизны. И  желтизна эта невидимыми спорами заполняет воздух. Врачи, как потом выяснилось, приближаются к забальзамированным трупам  в защитных костюмах.
А он не знал и подцепил заразу.
Теперь лицо его тоже желтеет, попросил присмотреться.
Более того, шепелявит и не выговаривает некоторые буквы.
Впрочем, буквы, кажется, не выговаривал другой правитель. От этого ничего не меняется.
А еще хочется вздернуть руку, но не для приветствия, а чтобы указать  направление.
Правильным путем идете товарищи, вспомнил многочисленные памятники и плакаты с этим лозунгом.
Начальство, конечно, обратило внимание на некоторые странности.
Но не расстреляли солдата, а попытались помочь.
Увы, болезнь оказалась неизлечима, даже опытные психиатры не справились.
Но покопались в его родословной.
Вроде бы дед или прадед служил в царской конюшне, непонятно как такого неблагонадежного потомка допустили к кремлевской усыпальнице.
Могли бы убрать из психушки, если бы признался, с кем поделился секретными сведениями. Но молчанием  усугубил болезнь.
Отец доверился сыну, тот не усомнился в его правдивости.
Поэтому догадался, что ищут и, может быть, уже нашли в бывшем училище.
Сюда, когда случились беспорядки, вывезли мумии других вождей.
Наверное, раздобыли живую воду.
Только с выдающимся лидером страна достигнет величия, наши не годятся для этого свершения.
Но способны те, былые, не знающие страха и сомнения.
Поэтому презрел женщину, пытающуюся пробиться.
Олеся Осиповна досконально перечислила свои заслуги.
- Все по инструкции, как требовало начальство, - покаялась она.
Часовой не проникся.
- Сообщала, если не так посмотрят или скажут.
Пальцы были сжаты в кулачок, отогнула один.
Как научили на курсах переподготовки, на западный манер вздернула большой палец.
Будто похвалилась достижениями.
- Нет, нечем хвалиться, - трезво оценила свои действия.
Часовой не ответил.
Ей почудилось, что на ширину плеч расставил ноги.
- Чтобы выжить, - призналась она.
Поставили на главный пост и забыли сменить, или раскопали трупы, от слабости или от запаха закружилась голова. Он не поддался слабости.
- Выжила и познала с изнанки,  ничего не осталось, куда мне теперь? – спросила Олеся Осиповна.
Не только расставил ноги, показалось ей, но засучил рукава.
Как на плакате, таких плакатов становилось все больше с каждым днем.
Прижал к животу автомат, показалась женщине. На лоб надвинул рогатую каску, мужественно выпятил челюсть.
Только наши предки были истинные арийцы, однажды провозгласил Верховный, не посрамим их память, его призыв смешался с наставлениями отца.
Да и стеречь так сподручнее, достаточно нажать на курок.
- Нет! – отказалась Олеся Осиповна.
Палец дотянулся до пусковой скобы.
- Осип – исконно русское имя, не путайте его  с чужим,  враждебным! – Испугалась, что ее причислят.
- Разве я похожа?
Часовой  не ответил.
Бесполезно настаивать и доказывать.
Археологи обыскали подвал, а теперь забрались на чердак. Нашли спрятанные  портреты. Но не разобрать лицо под слоем голубиного помета. Они и не пытались.
Приказали избавиться от хлама.
Во дворе разожгли костер.
Ветер раздул дым.
Женщина задохнулась.
Сгорбилась и отступила.
Некуда идти, вокруг выжженная земля.
В отчем доме не примут отступницу.
Растение попытались пересадить на чуждую грядку. Оно не прижилась.
Колючка, которой нигде не  закрепиться.
Неправда, не существует таких растений.
Народу, разбросанному по всему миру, позволили вернуться на историческую родину.
Не все откликнулись.
Но в горе и в беде услышали зов.
Клавдия Ивановна услышала.
Обещала умирающему мужу.
Все в тумане, но различила в этой пелене.
- Если станет невмоготу? – повторила его слова.
- Нам стало, - согласилась с ним.
Бессонными ночами по-прежнему общались.
- Невмоготу, - согласилась она.
Консул подготовил  документы, местная власть не возражала.
Депутаты единогласно приняли закон. Наследник мог уехать куда угодно, хоть улететь на луну, но с собою разрешалось взять только самое необходимо. Котомку со сменой белья, запасы воды на несколько  дней.
Если  их бросят в пустыне, то не спасут жалкие эти глотки.
И в бывшей метрополии  не всполошились.
Клавдия Ивановна подписала, ее дочь тоже оставила автограф.
Достаточно, чтобы претендовать.
Тем более были уверены в той стране, где жил и умер миллионер. Суровый и неподкупный судья непредвзято изучил его жизнь и деяния. Только неадекватный человек может долго и упорно преследовать невиновных людей.
Врачи ошиблись, посчитав его дееспособным, им указали на ошибки. Они не стали перечить.
И все же консул настаивал.
Даже случайно признался, где удалось изучить язык.
- О, Одесса! – вспомнил он.
- Конечно, вам, наверное, когда-нибудь позволят навестить нынешнее временное убежище,- спохватился и постарался утешить беглецов.
- Я обещала, - сказала Клавдия Ивановна.
Сначала в той стране своими признавали тех, кто по мужской и по женской линии мог подтвердить  происхождение.
Потом – многочисленные враги грозили уничтожить – уже не так тщательно отбирали.
Женщина  - основа жизни.
Один выдумщик сумел доказать.
Якобы его бабушка крестилась перед  приходом немцев. И священник выписал новое метрическое свидетельство.
Теперь следует восстановить справедливость.
Документов, конечно, не сохранилось, да и церковь давно сгорела.
Но настырный посетитель сумел договориться с батюшкой.
Ящик коньяка – не такая уж и большая плата.
Мать была из этого племени.
Но остались тысячи обездоленных  людей. Тем более во многих странах отцы считаются главой семьи
Стали принимать и таких полукровок.
Отцы, а также деды и бабки.
Любой из далеких предков.
Любой, а там, на вновь обретенной родине станут они полноценными  гражданами.
Вся семья в сборе, последняя перекличка перед отъездом.
Когда по тебе проезжает каток, а ты чудом выживаешь, и даже не остается травм, то вроде бы не заметны последствия.
Еще как заметны.
Внучка приникла к бабушке, Анна Марковна напрасно пыталась растормошить мужа.
- А там мы  забудем, все, что сталось здесь? Будем богатыми и счастливыми? – спросила Ирина.
Дымный запах ее волос, огрубевшая кожа.
Как правильно ответить, чтобы вытравить запах, чтобы очиститься.
Согласиться с ней.
- Никогда не забыть, - согласилась бабушка.
Как встарь обняла внучку. Но если раньше от ее слез на шее и на груди разглаживались морщинки, то теперь еще больше сморщилась кожа.
Справилась с болью. Продержаться хотя бы несколько дней. Спасти семью.
Потом можно уйти. Марк зовет.
Послушно последует за ним. Но не за стариком, а за мальчишкой, которого спрятали родители. А она, тоже девчонка, сразу же приросла к нему.
Дочка ее тоже приросла к мужу, но теперь рядом был незнакомый человек.
Так случается после подводного взрыва. Человек вроде бы не меняется, но внутри все перемолото.
- Помнишь? – спросила она.
- Что? – спросил  мужчина.
До сих пор не согрелся. Яма с мертвой, гнилой водой. Эта гниль вошла в плоть.
- У тебя было столько  планов!
- Каких? – спросил  он.
- Еще будут!
- Да, - согласился он.
Или так ответил маме.
Если они надеются, то он не станет перечить. Может быть, им удастся выбраться из ямы.
- Да, - ответил дочке.
И  в тусклом его голосе жена различила крохотную искорку надежды.
- Да! – согласилась она, чтобы искорка  не погасла.
- Наконец-то! – обрадовался провожатый.
Измучился с ними.  Другие сразу соглашались, и не он, а они уговаривали. Вместе измышляли мифических родственников.
Когда-то жил в Одессе, мальчишкой умудрялся всучивать соседям пустые лотерейные билеты.
Теперь билетов не убавилось. Только называются они иначе. Государство обеспечит всем необходимым. Каждому по потребностям, как обещали обанкротившиеся  предшественники.
- Поехали! – скомандовал он.
Обеими руками вцепился в баранку.
Враждебная земля, где гостил долгие годы.
Так откровенно намекнули ему.
Он не противился.
Разве что не гостил, а был прикован.
Цепи проржавели, удалось избавиться.
Когда снова пришлось вернуться, уже никто не  упрекал. Наоборот подобострастно склонялись. Но втихомолку проклинали.
По обочинам насторожили капканы.
Не их вина, если подорвешься на мине или попадешь под шальную пулю.
А если прорвешься, безжалостно вцепятся  в оплошавшего сообщника.
- Прорвемся! – не поддался им.
Мимо разрушенных строений, мимо заросших бурьянов полей, мимо злобы и ненависти.
Беглецы тоже увидели.
Земля, на которой выросли, которая вскормила их. Родная земля, что содрогается в агонии.
Виноваты люди.
В злобе и ненависти испоганили землю.
Когда-нибудь злоба и ненависть иссякнут.
Тогда вернутся, чтобы возродить плодородие своим теплом и любовью.
Когда? не смогли определить.
Отчаялись, но надеялись.
…………………

Г.В. Декабрь 2017.