Рифмованное

    Как давно


Как давно перед домом текла река,
Под окном кустилась сирень,
И июньские пышные облака
Бросали на землю тень.

Как давно в накомарнике я спал
На пыльном большом чердаке,
Белый марлевый купол его нависал
Надо мною на чёрном шнурке.

Как давно рёв мотора утром будил,
Прогрызая дыру в полусне -
Свою лодку сосед заводил что есть сил,
Отплывал и удил в тишине.

Как давно пил холодный берёзовый сок,
На дне банки осадок белел,
И морозил нутро каждый новый глоток.
Я довольный стоял и млел.

Как давно целый день плескался в реке,
А вокруг кипела жара,
Белый след оставлял самолёт вдалеке.
Как давно, как будто вчера.


                Паря


Ну и чёйтты засмурнел, паря?
Слышь, Ивашка рвёт по-пьяни гармошку?
Вишь, с мордой спит разбитою Сашка?
Это значит, всё идёт понемножку.
Щас накатим, поддадим ещё пару!

Не тушуйся, наливай, давай, паря!
Жри салаты,набивай свою плошку.
Глянь, как смотрит на тебя жарко Машка,
На возу козу, схвати-ка за ляжку!
А? Ну чё ты, будет знатная пара!

Мы вообще-то несерьёзно тут, паря.
Вроде как бы гоним дурь, понарошку.
Понарошку пьём и воем истошно,
Побуяним, ну а завтра за сошку,
Солнце утром обольём перегаром.

Где ты раньше был, дружище мой, паря?
Мы два дня назад ховали Валюшку,
Положили в гроб под плотную крышку,
Сверху кинули земли стылой трошки.
Баба, вишь, моя корёжится с горя.

Не суди ты нас приедлево, паря.
Мы навыкли жить паскудною вошью,
Пить из луж и собирать с пола крошки,
У нас вся с прогнившим сердцем компашка.
И гори оно огнём! Водки - море!

Разве скучно? Да с чего ты взял, паря?
От веселья бьём тарелки и чашки,
Веселимся так, что в клочья рубашки,
Аж до рвоты, самому даже страшно.
До веселья мы охочие твари.

А вообще ты всё же лишний здесь, паря.
Слишком скучен и морочишь нам бошки.
Не берёшь стакан, пуста твоя плошка,
И гнушаешься Ивашкой с гармошкой.
На порог тебя впустил видно зря я.

Ну-ка, слов твоих не понял я, паря?
Ты принёс нам сало, хлеб и картошку?
Что теперь, тебе нам кинуться в ножки?
Плакать радостно с душой нараспашку?
Поди прочь, а то по харе ударю.


                Она


Откинув тонкою рукою
Волос мелированных прядь,
Выстукивая ритм ногою,
"Земфиру" принялась играть

На старой, клеенной гитаре.
Аккорды рвали тишину.
В запойном будучи угаре,
Я слов её ловил волну.

Она прибойно в сердце билась,
Ворон-москвичек раскидав
По венам, смешиваясь с пивом,
В ядрёный превращая сплав

Всё это бешеное утро.
Я глаз с неё не мог свести,
Она сияла перламутром,
И продолжал внутри цвести

Цветок огня, зажжённый ею.
В окне расплылась бирюза...
"Я кроме этой не умею" -
Сказала, потупив глаза.

Иссяк родник волшебных звуков.
Она пошла к себе домой,
А я в своих душевных муках
Остался снова сам с собой.


                Квас


Свежий, душистый квас
Из толстых рук продавщицы.
Рядом слоняются птицы,
Кот и облезлый пёс.

На остановке народ
Лбы утирает платками,
Бабы стоят с мужиками,
Тушь под глазами течёт.

Перстень застыл на руле.
"Ну, проходи, ребята!"
Белый Лэнд Крузер Прадо,
Треснуло солнце в стекле.

Фрукты сидят на лотках,
Кличет узбек зазывно:
"Дыни, арбузы, сливы!" -
Золото в белых зубах.

Вкусно. Урна. Стакан.
Двадцать рублей. "Спасибо".
Сутки торчу в Новосибе,
Жду рейса на Магадан.

Лето. Холодный квас.
Город чужой, незнакомый,
Я далеко от дома.
Жарко. Обеденный час.


                Осенний вечер


На перламутровом вечернем небе
Толкутся толстые сиреневые тучи.
Их отражения в реке колеблет
Подувший с сопок ветер приставучий.
Ликует чувств простая пятерица,
Когда замыленным, нечутким оком
Увидишь длинную, косую вереницу
Крикливых птиц в полёте одиноком.
И стиснет сердце радостью и грустью,
На струнах осени душа чудно играет.
Стоишь один в далёком захолустье,
Шумит листва, и солнце догорает.               



Осень

Осень кидается листьями,
Издали идут домой облака,
Улетают серые птицы,
Готовится к спячке река.
А пока отражается в небе
Волнистая гладь её,
И кормят с плесенью хлебом
Люди на берегу воробьёв,
И смотрят на воды
Несомые за горизонт.
Зонт раскрылся купольным сводом -
Дождь поливает газон.
На нём листья жёлтые, старые,
Коричневая трава и земля.
Человек с работы идёт, устал он;
И стал, и увидел меня.

Семья, говорит, дома ждёт,
Спешу, что пишешь? хотел бы знать я.
Осень, листья, реку, как дождь идёт,
И, вот, ещё тебя.


                Наш храм

Наш белый храм - это сшедшее
на землю облако.
Золотистый, воздушный,
творожный пирог.
В нём не один висит тяжёлый,
тучный, величавый колокол.
Иной ручьём журчит, иной ревёт
словно бык, завидевший сена стог.

А под кровом вызолоченным
уловлёнными бликами солнечными,
там, где купольный свод
копит каждый молитвенный вздох,
там, где лица смиренно
и с любовью
колена склоняют пред ликами,
там нас кормит Собою
Бог.


                Звёзды

Звёзды падают в реки ночью,
Потому что звёздам так хочется,
Потому что гнетёт одиночество -
Небо слишком темно для них.

Звёздам нравятся глади водные,
Их достали дела небосводные,
Их течение манит свободное,
И чтоб вечность свернулась в миг.

Звёздам небо без звёзд мерестится.
Пусть без них там всё крутится-вертится,
Пусть там месяц ярится и бесится,
Лишь бы шёпот воды не стих.

И они всей гурьбою весёлою
Станут в реках земных новосёлами.
Но раздастся меж весями, сёлами
Человеческий ропот и крик:

Гляньте, звёзды с неба попадали!
Наши реки полны звёздной падалью.
Да зачем нам всё это, да надо ли?
Вон, смотрите, и месяц поник.

Нет, не место им тут, скажем искренно.
Лучше вёдрами их в небо выплеснем,
Пусть сверкают там жаркими искрами,
А в реке будут сом да сиг.
 

                Хворост

Едет воз, хворосту - с горкой.
По-змеиному шипят полозья.
Погоняет коня Егорка,
Морда мятая от вина, скользкая.

Глазом рыбьим сверлит сугробы,
Перегаром гадит в свежий воздух.
"Да куда ты прешь своим гробом!
Кляча сдохнет твоя, гляди, олух!" -

Разорались брюхатые бабы,
Плюют в драный кожух возницы.
"Хворост твой никому не надо,
У нас полным-полно хат в станице!

Будем жечь и палить их весело,
От огня лихого погреемся.
Не согреет огнём - свальным месивом
Погрешим, телом к телу приклеимся!

Духу чтоб твоего тут не было!
Нам гнильё это даром не надобно.
Думал, встретят тебя солью, хлебом?
А у нас тут законы адовы.

Мы мужей поселили со свиньями,
Кормим их рожками погаными,
У нас дети от голода синие,
Жрут помои в отхожих ямах.

И отцы наши чаркой потравлены.
Братья вымерли, матери - брошены.
Сами в струпьях, гляди - раны рваные!" -
Распахнули тулупы поношенные.

Спрыгнул с воза Егорка шаткого.
"Чё орёте, дуры увечные?
Чай и я не святой повадками,
А такой же как вы - калеченный.

Что ж теперь, гнить во смраде гадостном?
Подыхать без тепла любовного?
Не судья я вам. С какой радости?
За собой знаю всякое многое.

Вы взвалите хворост на плечи,
Мужиков позовите в хаты,
Пусть поправят старые печи,
Наготовьте еды ушаты,
Накормите детей до отвала,
Матерей уложите в постели..."

"Прочь пошёл!" - кричат бабы шало. -
"В наших избах гуляют метели!"

             *****

Едет воз, хворосту - с горкой.
По-змеиному шипят полозья.
Погоняет коня Егорка,
Морда мятая от вина, скользкая.


                Зима

Юлька снова катит на санках,
Женька снова пуляет снежки.
Снег в тарелке на завтрак - манка.
Мне приснилась прошлая жизнь.

Во дворе строим снежную крепость,
А вокруг - этажи, этажи.
Димка снова сморозил нелепость.
Мне приснилась прошлая жизнь.

За рекою, в деревне, морозы.
Там ждёт прадед, пока ещё жив.
От мороза и счастья - слёзы.
Мне приснилась прошлая жизнь.

Глажу Джека, смотрю на небо,
Всюду вьюжит, искрит, снежит.
Как же быстро ушла ты в небыль,
Моя милая прошлая жизнь.


                Иерусалим

Скоро, очень скоро, град Ерусалим
Засияет в небе, будет нами зрим.
Город драгоценный, вечный отчий дом,
Изначальным хлебом всех накормят в нём.

У него ворота - тысячи камней
Светят сочным светом тысячи огней,
Настежь распахнулись - ждут домой сынов,
Былью обернулся мир заветных снов.

В городе источник плещет серебром,
Агнец белорунный возлежит со львом,
Всюду новь сплошная, одряхлела старь,
Там сидит на троне милосердый царь.

Он и лев, и агнец, устье и исток,
Пчёлам медоносным - полевой цветок.
"Все мы уповали, чаяли сей час,
Напои с ладоней, батюшка, ты нас."

И он скажет: "Дети, как я долго ждал!
Как томилось сердце, как же я скучал!
Заходите; дом мой - он отныне ваш."
И ответят дети: "Милый папа наш,

Мы тебя искали в водах, облаках,
Средь лесов дремучих, на крутых горах,
А нашли, в итоге, в глубине сердец.
Вот и мы, родной наш, вот и мы, отец!"


                Письма

Я от дома нынче далеко,
За окном идёт неспешно снег,
А над снегом, в небе, высоко -
Тёмно-фиолетовый ковчег.

Он плывёт в нездешние края,
Я тебе отправлю с ним письмо,
Ты прочтёшь, узнаешь, как тут я
И напишешь мне в ответ своё.

Я затерян в городских снегах,
Здесь по-волчьи воют поезда.
Напиши, прошу, о детских снах,
Что я видел сотню лет назад.

И ещё о прошлом напиши,
Что-нибудь, хоть что-то, всё равно.
Я люблю сидеть в ночной тиши,
Помнить то, что было так давно.

Это режет бритвой душу мне.
Может, зря я так с самим собой?
Может, дурно ночью, в тишине,
Всё сидеть и бредить тишиной?..

Как ты там, мой вечный, добрый друг?
Между нами глубь небесных вод.
У меня тут снег и лёд вокруг,
Да ковчега пристань - небосвод.

Напиши, друг вечный, напиши,
Не хочу тебя совсем забыть.
Мне с тобой легко в любой глуши,
Одному же - лучше и не быть.



                Синий свет

Ночью проливается в окно
Синий свет обглоданной луны.
Комната моя - морское дно,
Здесь живут большие рыбы-сны,

Снятся одиноким рыбакам -
Они все давно сошли с ума:
Сети их поймали мыслей хлам,
В душах поселилась пустота.

И не верят больше ничему,
И не верят больше ни во что,
Ждут чумных мучений, как в аду,
И твердят: "Жизнь наша - решето.

Вытекла сквозь дыры вся душа,
Вытекли все соки наших дней,
Мы теперь, сетями шебурша,
Ловим их по комнате твоей.

Счастья нет, надежды тоже нет.
Ты зачем дерзнул писать о нас?"
Я ответил тихо: "Это свет
Нашептал мне выдумать всех вас.

Я один и вы совсем одни,
Так давайте среди этих вод
Скоротаем жизни нашей дни."
"Ты, похоже, полный идиот" -

Рассмеялись громко, в унисон,
И уплыли сквозь дверной проём.
Я вскочил с кровати... То был сон.
Утро. Солнце светит за окном.



                Времечко

Времечко плывёт по секундочкам,
И себя решив не будить,
Взял в сарае ветхую удочку,
Да пошёл я время удить.

Подсекаю резко, с напругою,
Болят руки, ноги, живот,
И ругаю время по-грубому,
А оно плывёт да плывёт

И смеётся звонко, с издёвкою:
"Ты б ещё взял в руки сачок
Или бы припёрся с верёвкою!
Просто стой - да всё, дурачок!"

Но мне не стоится, не терпится,
Хочется его изловить.
Уж тогда оно не отвертится,
Даст себя мне вспять запустить.

Будет снова молодо-весело,
Воздух свеж, трава зелена,
Озорное юное месиво,
Смех, костёр и много вина...

Моё сердце охает, ухает -
Жду, когда же дёрнет крючок.
Шепчет время подлой старухою:
"Это просто сон, дурачок".


            У меня за рекой есть особое место   

У меня за рекой есть особое место,
Где лиловое небо вечерами грустит.
Там деревья и звёзды вспоминают о детстве,
И кустистая сопка могильно молчит.

Там стоит старый дом, ошалевший от скуки -
Ни замка, ни тепла, прохудившийся кров.
Слышит он по ночам, как окрестные суки
Зазывают надрывно в конуру своих псов.

Видит - воды реки оголтело несутся
В бесконечное завтра, на далёкий восток,
Из тех мест, куда им никогда не вернуться,
В те места, где впадут в безначальный исток.

Помнит дом времена, когда все мы в нем жили.
Тот уют и тепло обглодали ветра,
Печь истлела в труху, стены дома остыли
И в оконных глазницах - только горечь и страх.

Он, должно быть, скучает обо мне вечерами,
Ждёт, когда я приеду, на крыльцо подымусь.
Только пропасть большая - года между нами,
Я уже никогда, никогда не вернусь,

Никогда... за рекой есть особое место,
Где лиловое небо вечерами грустит.
Нет деревьев, нет звёзд там, и кончилось детство.
И кустистая сопка пылает-горит.


               Мы ходили с дедом на охоту

 Мы ходили с дедом на охоту,
Рано утром по подмерзлой мочажине.
Я борол дурацкую зевоту,
Дед  мне важно говорил, что ныне

Поохотиться уже нельзя, как раньше,
Всё не так, и утки истощали,
Вместо птицы - "гадкий сизый вальдшнеп
Да чирки, и тех найдёшь едва ли.

Лет назад каких-то, может, сорок
Тут гусей летало, просто валом,
Но потом сюда приехал город...
Ну, короче, видишь, как все стало"

Вокруг нас - поля, речушки, рёлки,
Вдалеке, на сопке - лес, чапыжник.
"А за сопкой есть медведи, волки?"
"Нет, там болотина, кочкорыжник" -

Дед ответил и добавил добродушно:
"Впрочем, кто их, этих гадов, знает?
А медведь, я слышал, любит кушать
Тех, кто много по утрам зевает"
 
Уток мы тогда и не видали.
Воротились аж под вечер, ныли ноги.
Дед сказал: "Прекрасно погуляли,
Поохотились на тропы и дороги.

Не беда, что уток не убили,
Даже лучше, что и вовсе не стреляли.
Зато вспомнишь как-нибудь, как мы бродили,
Как ты с дедом исходил дальние дали"


                На озере

 В самом конце одной улицы,
Где когда-то давно жил мой брат,
Есть неглубокое озеро,
А возле него - старый дом.
А ещё там когда-то росла
Прямо в поле рябина рыжая,
Когда я был маленьким школьником
И пас коров вместе с бабушкой,
То под этой рыжей рябиной
Она поила меня медовухой-
Так она называла воду,
Смешанную с золотым мёдом.
И только гораздо позже,
Когда я стал пить, как скотина,
Я понял, что медовуха -
Напиток совсем другой.
А тогда в этом скромном озере
Пили воду наши коровы,
И гадили в воду коровы,
И купались мы - детвора.
А ещё в нём рыбу ловили
И с разгону на великах плюхались,
И Таньке я как-то сказал,
Что ходить с ней больше не буду
Тоже на этом озере;
Она разревелась сильно,
А я был дебильно доволен
И зло, по-пацански, рад.
Ещё много всякого разного
Мы творили с друзьями на озере,
На машине - "копейке" - ездили,
Мне отец давал погонять.
Разве может быть что-то лучше,
Чем без прав, за рулём, в шестнадцать,
Подымать ворох пыли по улицам
Да шугать индюков и гусей?

Что стало с рябиной и домом -
Не знаю. Как и с самим озером.
Вроде бы есть, но точно ли?
Я не был там лет с два десятка.
Мой брат не живёт - повесился,
Танька много лет замужем,
У неё двое детей маленьких,
Кажется, мальчик и девочка.
Бабушке уже за восемьдесят,
Корова давным-давно продана,
Осталось немножечко куриц,
По-моему, ещё гусь и коза.
И я сам - мужик с залысинами.
Но как же иногда хочется
Снова пасти вместе с бабушкой
Коров на этом озере.
И ещё гулять с Танькой вечером.
И ещё с друзьями на великах.
Да даже просто купаться
Среди лепёшек коровьих -
Лучше нельзя придумать.
Больше нельзя желать.


                Смерть - это жизнь

Пришло время - пожали колос.
Вроде вот он - последний день.
На крестах рвут вороны голос,
И ложится на сердце тень.

Люди сгрудились в скорбную кучу.
В гроб вонзают чернющий гвоздь.
Тошно. Хмарит. На небе тучи.
Кто-то кинул на дерево горсть

Земли чёрствой, скверной и стылой.
Дайте, дайте, где мой нашатырь?
Вот он - близкий, родненький, милый
Человек зарывается в мир

Непонятный, подземный и шаткий.
Да тяни ж ты его назад!
А ну бросьте свои лопаты!
Ты куда сыплешь землю, гад!..

Только солнце пробилось сквозь тучи,
Обогрело кладбищенский люд -
Вместо кислой тоски вонючей
Вошли в сердце покой и уют.

Словно кто-то тронул ладонью,
Душе тихо сказал: "Ободрись.
Отпусти, не держи своей болью.
Ты поверь мне, что смерть - это жизнь".


                Весна

Когда весною идёшь в деревню
И месишь ботинками мокрый снег,
То чувство такое какое-то древнее
Внутри подымается шумом помех.

Как будто сейчас вот, сию же минуту,
Откинувши в сторону шапку и шарф,
Ты ринешься слякоть весеннюю мутную
С кустами запоем пить на брудершафт,

С деревьями спорить о чём-то безумолчно,
Доказывать нагло свою правоту.
Крадучись мальчишески, в час полусумрачный
Пугать озорную воронью толпу.

Орать в изумлении, словно ошпаренный:
"Вокруг как-то слишком всего дохрена:
На небе - феерия, в реках - пропарины,
В душе - бесконечность, на сердце - весна!"



                Бессонница

Город страдает бессонницей
И мне по ночам не спится -
Все городские пропоицы
Кажут в окно свои лица:

"Женька, давай по соточке!
Женька, скорей иди к нам!"
Рожа какая-то в форточке
Виснет убитая в хлам.

Я им ору: "Бессовестные!
Мне ведь всего пять лет."
Слышу в ответ мат забористый,
"Ты с дуба рухнул, дед?

Пьянь ты и рвань позорная,
Кости погнили все.
Давеча в дамской уборной
Мордой елозил в дерьме.

Что ты себе напридумывал?
В зеркало глянь, старый пень!"
Глянул - там бездна угрюмая
И черная, черная тень.

Стал я пропоицам сказывать:
"Ребята, тут что-то не так,
В зеркале - чернь непролазная."
"Так это и есть ты, дурак!

Думал, с душою светлою?
Думал, ты бел, как мел?
На деле - тьма беспросветная,
Котёл твой давно вскипел."

Город страдает бессонницей
И мне по ночам не спится.
Шумят за окном пропоицы,
А я вижу лики, не лица.

Слышу: "Смотри, Богу молится!
Женька, кончай дурью маяться!
Капля в стакан давно просится,
Куда тебе, старому, каяться?

Мы ведь друзья закадычные,
С тобою водимся сызмальства,
Такие же твари двуличные,
Гореть нам в огне неистовом!

И если по справедливости,
То ты заслужил тьму кромешную."
Я тихо шепчу: "Боже, милостив,
Милостив буди мне грешному."



                Осенний пёс

Сыро на сердце, душа пожухла,
И лето в Лету с разбега ухнуло.
Проснулась осень; синь небесная
Стала серостью.

Дождь моросит; спросонья мнится,
Будто за будкой моей бьются птицы.
Сбросилось с веток воронье варево -
Землю ошпарило.

К морю время течёт рекою,
Морит тех, кто счёл водопоем
Чёрную слизь, в русле разлитую.
Берег - в убитых.

Бодро ору я захлёбистым лаем,
Скоро запрут меня в хлебном сарае.
Осенью всё так - кровь вместо слёз.
Я - просто пёс.


                Осенью

 Осенью лист - это цветок.
Осенью дерево - букет.
Мир красотой запасается впрок,
Кутаясь сонно в плед.



                Всё у дядьки есть

 Всё у дядьки есть,
Дядька может ехать,
Дядька кинет сеть -
Разразится смехом.

Сеть полна листвы
Золотой и красной,
Тусклой синевы;
Дядька рад ужасно.

Он оставил дом,
Кошку и собаку
Под большим замком.
Двинул на рыбалку.

Он один совсем.
Его ветер просит:
"Дядька, кидай сеть,
Дядька, лови осень."


                Соть

Качает нашу лодку,
Волны борт мнут.
Гребцы со страха водку
Из горла жрут.
Вала пенистый гребень
Буен, яр, крут.
На слово груб и беден,
Кормчий взял кнут.

"Ну, крепче вёсла в руки" -
Он орёт зло.
"Ну, веселее, суки!
Жизнь - что? Сон!
Сегодня жив, а толку?" -
Над рекой стон -
"Уж лучше пьяным сдохнуть,
Не знав лет склон."

Надсадно воет ветер,
Хлещет кнут плоть.
Луна на небе светит.
"Сварит суп Соть!" -
Довольно рявкнул кормчий -
"Вот идёт она."
И язычищем волчьим
Нас смела волна.



                Ольга

Ольга гладит ладонью солнце,
Моет волосы летним дождём,
Смеётся, видя луну в оконце,
Ночами плутает Млечным путём.

Ольга поёт осенние песни,
Ей кронами липы вторят в лесу.
От песен тех в сердце становится тесно,
Глаза выделяют росу.

Ольга любит ходить по полю,
Смотреть, как брезжит и рдеет рассвет,
Как падает ночью звезда за звездою,
Как светятся космы далёких комет.

У Ольги руки - как луг весенний,
С покровом нежным из свежих цветов.
В глазах её ночь отразилась тенью,
Густой, как настой из цейлонских чаёв.

У Ольги сладко спать на коленях
И видеть сквозь сон её тёплый свет.
Наполнив себя до отказа ею,
Проснуться и тихо сказать: "Привет.

Ты знаешь, такое есть ощущенье,
Как будто видел давным-давно
Вот эти наши с тобой мгновенья.
Спряло судьбы их веретено."

Она к губам поднесёт свой пальчик,
И, улыбнувшись, прошепчет: "Нет.
Всё это просто сон, глупый мальчик,
Игра теней на стене."



                Галилея

По снегам бескрайним Галилеи
Во плоти шагал обычный Бог.
Он любил заснеженные ели
И в горах синеющий разлог.

В волчью шубу был одет и шапку,
На ногах - с овчиной сапоги.
Нёс под мышкой душ людских охапку,
Грязных душ, увеченных, плохих.

А те души рады были очень.
"Бог призрел." - шептались меж собой -
"Через зиму, через темень ночи,
Он несёт нас мыть и греть домой.

Значит, можно, в дряни извалявшись,
Встать, опомниться и вновь тепло найти.
Бог родной услышал стоны наши,
Захотел к нам проклятым зайти.

У него под шубой солнце светит,
И сады кустистые цветут.
Мы здесь снова - маленькие дети,
Нас, как прежде, мама с папой ждут."

Бог по пояс утопал в сугробах,
Капли пота были словно кровь.
Отовсюду в грязных, драных робах
Лезли души: "Жаждем видеть новь!

Нас возьми в свою страну далече,
Мы не можем больше падаль жрать!"
Бог их всех сажал к себе на плечи,
Тёр чело - и дальше в ночь шагать.

Души нежно к шубе Бога жались,
Укрывались мокрой бородой.
"Вон, смотри, под елью завалялись
Васька с Сашкой. Их возьмём с собой?" -

Умоляли Бога друг за друга -
"Страшно быть зимою одному."
А вокруг гудела жутко вьюга.
Галилея погрузилась в тьму.

Бог брал души, грел своим дыханьем,
И пел песни про их новый дом.
А они, не в силах скрыть рыданья,
Говорили: "Хорошо с Христом."


                На причале

Горит на причале жёлтый фонарь.
Уткнулся носом в песок теплоход;
Из его трубы вылетает гарь,
Фонарю забивает рот.

Смотрит на воду седой старик.
Руку сунул в ведро ребёнок;
Грудь его породила крик -
Старику в сердце осколок.

На берег спустил матрос шаткий трап.
В динамике голос бурлит и скачет:
"Я капитан теплохода "Краб",
Через полчаса - дачи".


                Творчество

Зачем-то он бочку кинул с крыши.
Сочно сшиблась с кучей покрышек
Она и вспученная посреди двора стоит.
Собралась детвора. Орёт: "Ура. Он сошёл с ума поди!"

И давай кидать камнями в него.
"Ничего, в общем-то нового, опять то же всё." -
Подумал он.
"Просто не очень любят, когда я бочки роняю."
"Ну воняет же, сволочь, ссулями!" -
Недовольно люди ему объясняют.

"Ты зачем с общественного туалета, дрянь,
Методично, кощунственно в бочки летом срань
Всю сливаешь в безумстве своём и на крышу тащишь?
Слышь, чё зенки таращишь?
Мы как скунсы живём!"
Он им гнусно: "Товарищи!

На искусство моё клевещете зря.
Друзья!
Зрите на вещи вы немного приплюснуто. Я
Ведь безумствую летом в сортире не просто так -
Без устали делаю жизнь в этом мире..."

"Стой, мудак!"

Тут толпа начинает дико его пинать,
Мять бока ему с криками, линчевать и гнать.

И за порывы постмодернистские
Человеку творческому
Морлоки с визгами
По рылу начислили
Чмошному.


                и ты
      
Я с тобой никуда не хочу идти,
Не хочу говорить с тобой вновь.
У меня к тебе нет ненависти,
Но и то, что есть - не любовь.

Просто хочется мне иногда погулять,
Подышать луной иногда,
Разложить и собрать диван-кровать.
Иногда - не значит всегда.

И ещё мне охота порой пить вино,
Видеть длинные женские волосы.
Кто напротив сидит за столом - всё равно,
Всё равно чей я слышу голос.

Я прошу, ты собою меня не томи.
Твои речи - в ушах моих свист.
Я живу один, без тебя, без любви,
Потому что я - эгоист.

Потому что иначе - хлопотно жить,
Потому что гнетёт ответственность.
Никого никогда не буду любить,
От любви - неприятности, бедствия.

Но зато у меня есть года в пустоте,
Ночи полные самокопания,
В рюмке водка, вчерашние щи на плите.
Не плохая, поверь мне, компания.

И чем дальше, тем больше ты мне чужда,
И не нужно вообще ничего.
Ничего, никого, ни за что, никогда!
Да оставь ты меня одного!


                60 лет Октября

От меня разит псом и потом.
Еду на работу, рядом кто-то
С набитым ртом, кто-то борет зевоту,
Кто-то похмельную рвоту.

Стоит стойко кондуктор жирный:
"Граждане пассажиры! Давайте живо,
Заходим, выходим, не толпимся в проходе,
Места имеются, вроде.
Двигай, Володя!".

Едем прямо,по радио шансон грянул.
"Мать его!" -
В телефон рявкнул парень -
"Вот упрямый!"
"Твою мать!" - весь салон.
Колесом прямо в яму.
"Не дрова везёшь!" -
Недовольный гудёж, галдёж.

Сидит молодёжь.
"Слышь, уступишь, мож?" -
Дед девчонке как можно строже.
Она сморщила рожу.

"Нога! Осторожно, смотрите!"

"Не видел, простите".

"Подвиньтесь, мне выходить, пропустите".

"Так вот, вчера у Вити..."

"Хочу пить!"

"Митя!" - водитель кондуктору -
"Митя! Возьми трубку, ну!
Чё он трезвонит?"

"А кто звОнит?"
Пауза
"Шут".

Грязно тут.
Душно, поразмазано, понадушено.
Без наушников шумно и скучно,
Невозможно, проще говоря.
"Овощебаза. Следующая 60 лет Октября".
Здесь выхожу я.


                ******


Не в первый раз и, верно, не в последний
Болит душа, и нет спасенья мне:
Всё грезится далёкий край осенний,
Привидевшийся в выбитом окне.


                Караси


Мы ловили карасей в мае,
Сетью перегородили протоку.
Рядом плавала утиная стая,
И стоял рыбацкий дом одинокий.

Попадалась в сетку толстая щука,
Отпускали щуку с миром на волю,
Ведь возиться с щукой сущая мука,
Карасей и без того вдоволь.

Карасей была полна лодка
Всякий раз как возвращались от сетки.
И шипела на плите сковородка,
От нагара дым коптил едкий.

Карасиная икра смачно
Золотилась в раскалившемся масле,
Быстро вышла вся муки пачка,
Подоспел черёд тревожить запасы.

Целый день ловили, жарили, ели,
Пили пиво из холодных бутылок,
Песни старые под радио пели,
Обронили в воду несколько вилок.

Утопили ещё нож и две ложки,
Впрочем, было ничего нам не жалко.
Ночью снились карасиные бошки,
Снилась наша шебутная рыбалка.


                В лесу


В лесу тишина хрусталя.
Не дышит ни я, ничего.
И только большое оно,
И только сырая земля,

Упившись студёной росы,
Октябрьской серой росы,
Наевшись осенней красы,
Хрустит сухарём пустоты.



                Первый снег

   
Рассветом снега нападало,
Присыпало солью город.
Ноябрь зимою порадовал.
Ужалил колючий холод.

На реках гладь нерушимая,
Озёра оделись в сталь,
Лежит на полях за отшибами
Безбрежная белая даль.

В сизом людском дыхании
Утро багровое вязнет.
Снег серебристым сверканием
Псов на привязи дразнит.

Только зиме со стужею
Недолго владеть ноябрём.
Полдень - замёрзшую лужину
Пожгло небесным огнём.

Чёрным дождём обочину
Разъело, вся в червоточинах.
С утра была мякишем облачным,
К обеду - грязно-молочная.

Ярится солнце огнистое -
Зиме не пришла пора,
И космами золотистыми
Сметает снег со двора,
С лесов и полей за отшибами.
Плавит на реках лёд.
Об осень зима расшиблась.
Она своё позже возьмёт.


                Свет


Я вчера из чаши свет ел.
Он меня своим теплом грел.
Говорил со мною, песнь пел:
"Ты мне мил, хоть натворил дел".

А вокруг горела сотня свечей.
На меня смотрела сотня очей.
"Вдоволь было безрассветных ночей,
Долго был ты одинок и ничей.

Наконец ты воротился, сынок.
По тропинке среди тысяч дорог
Добрести до дома отчего смог,
Разглядел во тьме ночной огонёк".

Я стоял и от тепла млел.
Видел, в масле фитилёк тлел.
Я смотрел на свет и свет ел,
Рассвело во мне, стал светел.


                Олеся


"Смейся, Олеся, смейся!":
 Просил её август сочный -
 Разлился по поднебесью
 Голос мёдом цветочным.

"Спой мне песню, Олеся!":
 Октябрь грустно промолвил -
 Заполнились мёртвые веси
 Серым осенним безмолвием.

"Олеся! Айда со мною!":
 Январь растрёпанный кличет -
 Цепным обжигающим воем
 Вьюга заходится зычно.

"Олеся, нет тебя краше...":
 Майского шёпота отзвук -
 Хрустальным щебетом пташек
 Весна подсластила воздух.


                Боже, пошли дождь на моё сердце


Боже, пошли дождь на моё сердце!
Сделай плодоносным дёрн душевный,
Укрепи надежду, дай согреться,
Помоги идти дорогой верной.

Боже, мне бы капельку старанья!
Я ведь слаб, труслив, ленив до жути.
Между мной и ближним - расстоянья,
Я увяз в трясине перепутий.

Слов простых красы не замечаю,
Перестал надеяться и верить.
Боже, но и я спасенья чаю!
Вот бы только не закрылись двери...

Не хочу, но поступаю дурно,
Не люблю, но грех зазывно манит.
Я похож на мусорную урну,
Жду, когда всего дерьмом завалит.

Мне чужое счастье режет очи,
Зависть крысой сердце выедает.
Чернота моя - чернее ночи,
Волком душу, словно кость, глодает.

Горю я чужому не помощник,
Детский плач пугает, злит и бесит.
Мне в моей отхожей яме тошно,
Хоть кричи, хоть головою бейся.

Чем утешусь, чем других утешу?
Добреду ли, доползу до света?
Иль во тьме сотлеет разум грешный,
Не увидев вечности рассвета?

Но и мне ведь тоже светит солнце?
Ведь и мне - цветов очарованье?
Ведь и я из глубины колодца
Могу видеть звёзд ночных сиянье?

Значит, для тебя я всё же дорог.
Значит, не закрыта ещё дверца.
Боже, отгони проклятый морок!
Боже, пошли дождь на моё сердце!


                20 лет


Мне двадцать лет, зима, стою на остановке,
И жду автобус коммерческий седьмого маршрута.
Вечереет, во Владивостоке сплошные пробки,
А мне ещё надо заехать по пути в институт.

Я забыл во сколько начинаются завтра пары,
Хочу есть от денного праздношатания.
Обдаю окружающих солёным приморским паром,
И смотрю на украшенные новогодней мишурой здания.

И ещё смотрю на длинную, уходящую вдаль улицу,
Вижу в ней какие-то бесконечные серые звёзды,
Мечтаю, как куплю в забегаловке хрустящую курицу.
Мне двадцать лет, я во Владивостоке стою и мёрзну.


                Люблю - не люблю - не приемлю


Я люблю есть торт,
Люблю мясо жареное,
Люблю сыра "Сливочный" сорт,
Люблю в супе картошку разваренную.

Люблю в мае листья липкие,
Люблю берёзовый сок,
Люблю женские запястья гибкие,
Люблю запах кирзовых сапог.

Люблю снег, мороз, стужу лютую,
Лес люблю и сало с прослойками,
Люблю, когда в аэропортах многолюдно,
И когда никто не живёт в новостройках.

Люблю смотреть, как стригут волосы,
Люблю людей в зимней одежде,
Люблю шерстинки пшеничного колоса,
Люблю, чтобы всё, как прежде.

Люблю разные оттенки лилового,
Люблю 35-ые СУ и 31-ые МиГи,
Люблю в ложке плавить олово,
Люблю, когда в шкафах стоят книги.

Люблю любую красную рыбу,
Люблю имя Елена,
Люблю этимологию слова спасибо,
Люблю смотреть, как по реке плывёт пена.

Люблю озёра и мочажины,
Люблю, когда прорастает семя.
Не люблю частого повторения слова мужчина.
Не могу принять смерть и время.


                Жизнь


Я вчера в большой серой книге прочёл,
Придя домой и поев тушёную картошку,
Заглянув к бабушке и рассказав ей, в общем-то, ни о чём,
Прочёл, что жизнь это совсем не то же самое, что

Бежать постоянно стремглав куда-то и с силою
Выдавливать из себя соки, лавируя между куч.
Жизнь - это идти весною под цветущими яблонями и сливами,
И видеть, как по стене дома ползёт первый солнечный луч.


                ***


Светят в небе огоньки,
Светят в печке угольки,
В море светят маяки,
Чтоб не сбились моряки.

Светят в парке фонари,
Светят всполохи зари,
Светится душа внутри,
Вынь её и посмотри.

Светит солнце и луна.
Город спит, и тишина,
Притаившись у окна,
Светится цветами сна.

Всё светло и всюду свет,
Брезжит, светит сотни лет,
На хвостах седых комет,
Путешествуя во тьме.


                Зимой


Зимой охота смотреть,
Как медленно падает снег,
И думать про жизнь и смерть,
Про то, что видел во сне,
Про отпечатки людей
На поворотах дорог,
Про тишину белых дней,
Про Бога, какой он, Бог?

Не помнить тяжелых дум,
Не говорить лишних слов,
Слушать скрипучий шум
Из-под подошв сапогов,
Вечер лиловый вдыхать,
На полдороге домой
Встать и недвижно стоять
Просто любуясь зимой.


                Время


Дни идут свинцовой чередой.
Чёрной ночи очи смотрят вслед
Им, несущим в океаны лет
Старый свет, ослепший и седой.
Его смоет яростной волной.
Волком выгрызет свирепая пучина
Смачный кус вонючей мертвечины
Из бочины солнечной гнилой.
Потечёт по горлу терпкий гной.
Гневно взглянет чёрной ночи в очи
Времени чумная харя волчья,
Сочно чавкнув жёваной луной.


                Лена


 Заплела себе Лена в косы
Весь листвы осенней пожар.
Осушил предрассветные росы
Чёрных глаз её угольный жар.

Грудь вдыхает букет многоцветный
С заливных, переспелых лугов.
На лице её солнце трисветлое
Проявилось лучом своих снов.

Лена любит жалеть и лелеять,
Любит самозабвенно любить,
Любит в зной лёгким ветром повеять,
Любит синью небес напоить.

У неё есть заветное место,
Уголок заповедный души,
Где она поёт грустные песни
Под аккорды хрустальной тиши.

А вино её слов хмелит сердце,
Веселит её смех уста.
В теплоте её рук согреться
Можно светом ночного костра.

Только Лена живёт далече,
Трудно к дому её добрести,
Он стоит, где малиновый вечер
Начинает огнисто цвести,

Где кружится в шальных хороводах
Синекрылых ветров кутерьма.
Там, под тысячей глаз небосвода
Живёт Лена. Совсем одна.


                Таня


Весной, когда сползал снег,
Бутылочка указала на Таню,
И под язвительный шепоток и смех
Я прикоснулся к её губам своими губами.

Потом Сашка спросил у меня: "Как оно?"
Я сказал, что ничего интересного,
А сам вечером смотрел на её дом в окно
Через фиолетовую занавеску.


                Черешня


Много было высоких черешен
Семнадцать лет назад.
Говорил отец: "С веток ешь,
Это моего знакомого сад.
Никого не стесняйся, не бойся.
Он на пять лет сел",
И я рвал спелые ягоды бойко,
А отец на меня смотрел,
Улыбаясь в густые усы.
"Повезло с погодой" -
Говорил, глядя, как черешню лопает сын,
Которого он не видел три года.


                Папуга


"Мамо, куп ми папугэу" -
Мальчик просил на рынке
Женщину в красной косынке.
Та отвечала испугом.

Мальчик хлопал глазами
С бельмами виновато:
"Куп ми папугэу, тато",
Бабки давились слезами.

Кто-то подкинул деньги
В чёрный пакет с батоном,
Мальчик спокойным тоном
Тихо промолвил: "Дьженьки".

Возле него полукругом
Выстроились зеваки,
Мальчик стоял и плакал:
"Змарла моя папуга..."


                Щёки


Вот стоит бледно-розовый дом.
Вот снег размывает вдали тополя.
Вот река за железнодорожным мостом.
Вот будка, в которой сижу я.

Опять зима, опять ветер, то же, что и всегда.
Опять толпятся снежинки, стекло дребезжит,
Ну, сугробы, конечно, прочая всякая ерунда,
А всё равно, каждый раз - как будто новая жизнь.

Как будто за снегом идёт какой-то совсем другой снег,
И ветер как будто не воет, а говорит что-то.
Тополь вовсе не тополь, это молится человек.
Окна дома - пчелиные соты.

Все дороги полны воробьёв и ворон -
Машины похожи на суматошно бегущих птиц.
Скрипы будки - уставшего неба стон,
Рухнувшего в бессилии ниц.

И сижу, и смотрю, думаю: "Сколько ещё
Через мир окружающий будет просвечивать вечность?"
А она в меня тычет теплотой толстых щёк,
"Бесконечно" - говорит. "Бесконечно"...


                Отпечаток


Засохший отпечаток ботинка
С тремя вертикальными полосками,
Оставленный в деревне Новоильиновка
В июне месяце года високосного,
Десять лет назад примерно,
Украшает ли собой ещё землю
На склоне скалистом,
Который по утрам окуривает дымка мглистая,
И где осенью кета серебристая
Пластами покрывает берег,
И гниёт, тревожа окрестных медведей,
А те ревут, как ревёт и ветер
На здешних просторах Амура,
Кутаясь в листву сопок и косогоров,
Разрывая тенты на трюмах барж двадцатиметровых сдуру,
Вырывая из рук выбежавшего покурить на палубу матроса окурок,
Погоняя валами бурыми взбаламученной воды.
Там, среди небесной на земле красоты
И небывалой ширины в целую человеческую душу,
Отыщу ли я в стороне от узкой тропинки,
Возле кустов багульника по весне броского,
Засохший отпечаток ботинка
С тремя вертикальными полосками?


                Пили


"Как это всё жутко,
Давай-ка выпьем по сотке".
Пили пятые сутки,
Пили палёную водку.

"Скоро с тобой скиснем,
Может, споём песню?"
Девка на шее виснет,
Девка ужасно бесит.

В глотку не лезет сало,
Жрать больше нет силы,
Вывернуло рассолом,
Девка на ухо: "Милый".

Вдарило вонью рвотной,
Брюхо ноет и рвётся.
"Ты завали рот свой".
Девке спьяну неймётся.

Нет в голове мыслей.
"Хочешь батон с маслом?"
Выели мысли крысы.
"Лучше нарежь сала".

Шкурка с чёрной щетиной.
Девка тулится тщетно.
Вырвало ей на штанину,
Тщательно чистит щёткой.

Мелко трясутся руки.
Дело дошло до драки.
Рвутся рубахи, брюки,
Девка дрожит в страхе.

"Слишком всё как-то жутко,
Может, выпьем по сотке?"
Пили шестые сутки,
Пили палёную водку.




В Кракове лежала огромная голова.
Перед Рождеством навалило снега.
Книга, которую хотел, стоила сорок два,
Я купил за десять "Трактат о человеке"
И ещё за семь про мор и чуму.
На площади съел шашлык, послушал концерт,
Посмотрел на съёжившуюся от мороза толпу,
Пошёл в гостиницу, а там говорят "Мест нет".
Пошёл в другую, там тихо, девушка за столом,
Дала ключ, указав на серую дверь,
Сказала, завтрак будет где-то часу в восьмом,
Точно не помнит, её первый рабочий день.
Сполоснулся под душем,раскрыл рюкзак,
Достал банку пива, копчёную колбасу,
Выпил, съел, начал читать "Трактат...",
И понял, что ещё чуть-чуть и усну.
Лёг спать, а наутро по студенческому взял билет,
Расплатившись засаленными дензнаками.
С тех пор прошло уже почти десять лет.
Это всё, что я помню о Кракове.





Осыпались в перелесках зари лепестки.
Выткала синь небесная узор сполоховый.
Полыхают переписанными строками скомканные листки,
Лоскуты порванных рифм покрыли пол.
 
Утро роет рытвины, ямы - ямбам.
Хореям, хорошо ухоженным - кол осиновый
С силою всадил в сердчишко сморщенное сегодня я.
Уж который день нет мочи себя насиловать
 
Писаниной, вымученной в топях души,
Ловкословничать, хотя посерёдке пусто.
В шевелюру фальшивых фраз вгрызлись оголодавшие вши,
Радостно на рассвете травлю их дустом.





Засахарился мёд поэзии:
Пришла весна - сижу, молчу.
Лазурь на небо нагло лезет,
Но мне она не по плечу.
 
Иссохли рифмы; истуканы
Метафор пыльные стоят.
Остановились караваны
Убогих фраз и внутрь глядят,
 
В мою распахнутую душу.
"Прими же нас к себе скорей!
Ведь как невыносимо скучно
Сидеть без слова столько дней.
 
Вот ручка, вот листок бумаги,
Дай нам излиться, напиши
О том, что все деревья наги,
Что солнца ждут в лесной глуши.
 
Ну да, банально, да, не очень,
Зато стихи родятся вновь.
Ну, черкани же пару строчек,
Пусти по венам нашим кровь!"
 
Пустил я пулю в лоб нахалам.
Противен уху их скулёж.
Зачем довольствоваться малым?
Не так уж мне и невтерпёж.
 
Я подожду ещё немного,
Пускай ползёт себе лазурь,
А там, глядишь, в душе убогой
Весенний луч прогонит хмурь.






Мы под дождиком ходили с псом гулять,
Все мы тропки избродили раз по пять,
Кувыркались в мягкой, мокрой мураве,
Псу на нос заполз огромный муравей.
 
Бодро бегали по роще у реки,
Исхлестала гуща рощи сапоги,
Пёс дурачился, грыз старые корчи,
Слышно было - вдалеке мотор урчит.
 
Рыбаки на лодке, сетка на носу.
Не по нраву пришлась лодка с сеткой псу,
Принялся он громко гавкать и рычать,
Подавился гнилью старого корча.
 
Я смеялся, дождь стучался в капюшон,
До чего же пёс забавен и смешон.
Через тучи пробивался солнца свет.
Псу был год, а мне всего-то десять лет.
 
А под вечер - чай из блюдца, пирожки,
Рожки псу; ещё кетиные брюшки,
Отварил их целый таз на ужин дед.
Дед был молод, пятьдесят с немногим лет.
 
И у бабушки - сиреневый халат,
На халате - серебристый звездопад,
Целовал её за ужин нежно дед,
Пятьдесят ей было тоже с лишним лет.
 
А с утра опять бежим мы с псом гулять,
Почему-то вместо берега - кровать.
Я проснулся - в окна бьёт унылый свет,
Всё исчезло. То ли было, то ли нет.
 
Свесил ноги - тридцать пять сегодня мне.
Погрустил о далеко ушедшем дне,
Погрустил, и поднялся я дальше жить,
Свет унылый должен радостно светить.
 
*********
Мы под дождиком ходили с псом гулять,
Все мы тропки избродили раз по пять.
Пёс мой умер. Мне сегодня тридцать пять.
Каждый год я вспоминаю всё опять.






Я хочу научиться любить.
Накорми меня, Боже, собою,
Напои своей жертвенной кровью,
Дай мне чашу святую испить.
 
Я хочу научиться любить.
Как бы страшно оно ни звучало,
Пусть придётся начать всё сначала,
Я хочу полюбить, чтобы жить.
 
Умереть одному - тихий ад.
Одиночество - сад облетевший,
И садовник тягуче, без спешки,
Каплет в душу унылую яд.
 
Без любви - ничего, никогда,
Никому, да и незачем вовсе.
Без любви тухнет серостью осень,
Сохнет жизнь, маринуя года.
 
Я хочу научиться любить!
Хоть немного, хоть краешком сердца!
За тяжёлым замком эта дверца.
Боже, дай мне её отворить,
 
И войти, обрести, воспарить!
Ведь за нею - иные высоты,
Синеглазых просторов красоты.
Боже, как же хочу я любить!






Амур высвободился из-подо льда
И потёк, напояя берег весною.
Над ним чайки летают туда-сюда.
Человек возле воды стоит, который, будучи мною,
Слышит, как спускающиеся к морю остатки зимы
Царапают стены набережной зябкой шероховатостью.
Шесть утра, сброшено одеяло густо-фиолетовой тьмы,
Моросит и туман - сопливая вата.
И чудно так, тихо; слышно, как в стороне
Нарезают воздух шипящие автомобили.
В большом городе, в одной огромной стране,
Человеку реку по венам пустили.






Здравствуй, дорогой Бог!
Пишу я тебе письмо.
Прости за корявый слог,
За простоту моих слов.
 
Я думал, как написать,
Рифму выстроить как,
Чтоб было чего сказать,
Но, видимо, я не мастак.
 
Поэтому не взыщи,
Не обижайся на стиль,
От моей бедной души
Прими такие стихи:
 
Спасибо, дорогой Бог,
Что ты в этом мире есть.
Я без тебя бы не смог,
Распался на части весь.
 
Нет смысла в лугах заливных,
Если они просто так.
Что толку в дубах вековых?
Они без тебя труха.
 
Зачем говорить слова
В немую дыру пустоты?
Зачем небесам синева?
Зачем под ногами цветы?
 
Зачем крутая волна
Берег рушит собой?
Зачем дана тишина?
Зачем холод и зной?
 
А как тяжело одному
Под гнётом холодных звёзд
Кричать в бесконечную тьму
Один и тот же вопрос:
 
Скажи мне, морская муть,
Ответь мне, глухая земля,
Какая во всём этом суть?
И где во всём этом я?
 
Куда и зачем иду?
И сколько ещё идти?
И что я в пути найду,
А что потеряю в пути?..
 
Когда-то рвало на куски,
Терзало удушье меня.
Смотрел и не видел ни зги
В разгар переспелого дня.
 
Тяжёлых мыслей мешок,
Тупая в душе тоска.
Свободы жаждал глоток,
Всего себя выпив до дна.
 
Но нет ничего нигде,
Повсюду крутой обрыв,
Повсюду глухая тень.
На сердце лопнул нарыв.
 
И тут вдруг где-то внутри
Забрезжил крохотный свет,
И голос сказал: "Ободрись,
Довольно потакать тьме.
 
Довольно слова громоздить,
Хватит ныть и стенать".
И свет стал внутри расти,
И я стал его узнавать.
 
И смыслом луга налились,
Деревья жизнью цветут,
Раскрыла синяя высь
Объятий своих полноту.
 
Увидел, что я не один,
Что тысячи братьев, сестёр
Сидят в окружении льдин,
Не в силах разжечь костёр.
 
И, руки воздев к небесам,
Измученно падают ниц.
У них закрыты глаза,
Они не обрели лиц.
 
Увидел, что сам я слаб,
Что всё могу растерять,
Что сам себе ещё раб,
Всё может вернуться вспять.
 
И вот я пишу письмо.
Пожалуйста, дорогой Бог,
Не дай мне искать своего,
Чтоб сердцем я не усох,
 
Душою чтоб не ослеп,
Не натворил дел лихих.
Взрасти во мне крохотный свет,
Об этом мои стихи.






Вроде бы, ночью не бывает солнечно.
Тихо, пустынно, закопченный фонарь отсвечивает.
Чёрствый мякиш сердца вечность зовёт увлечённо,
Голос из леса чёрного вернулся никем не привеченный...
 
Что-то душу заштопанную рвёт не по шву засаленному,
Мало сажи да копоти, гнили, вони подвальной.
Сена свежего хочется, хочется сочного зарева.
Кнут по хребту да вожжами, "А ну-ка, пошла, наяривай!"
 
Сколько ещё до станции? Вот и зарницы видятся?
Водку суют, засранцы, сейчас бы студёной водицы.
Рвань и лохмотья валятся, вся по оврагам размётана,
Ровно, вроде, построились - ровно стоим эшафотами.
 
"Эй, капитан, причаливай, чалки на кнехты чугунные!" -
Рвётся в поля отчаянно, дальше от света лунного
Голос, никем не привеченный в чёрном лесу за городом:
"Душу аркань, она мечена! С меткой пойдёт втридорого."
 
Что вы мне в рожу тычете молодостью захарканной?
Взвесьте-ка мне на тысячу тех дискотек у Парковой.
В ночь запотевшее стёклышко светит луной поеденной.
Выпью тебя до донышка, и во хмелю поедем мы
 
Старыми чёрными ямами, ух ты, моя сердечная!
Глянь, как все ходят парами. Что ты! Тоска бесконечная!
Слышишь, над лесом звонница, чудная многоголосица?
Это моя бессонница в ночь одичавшая просится.
 
Как же тут спать, родимые? Сердце простором обёрнуто!
Жуткими, лысыми нивами, там, где прошедшее вздёрнуто,
Скачем к рассвету-старости, так и сверкая копытами.
Радость нам видится в малости, сдохнем почти что сытыми.
 
Ты не со мной, сердечная? Жалко цветущей юности?
А вот моя искалечена. С радости или по глупости,
Что-то не припоминается, сало в мозгах шевелится,
Ну и катись, красавица! Тоже мне, ерепенится!
 
Лошадь упала замертво, рожей об лужу стукнулся.
Кроваво-красное зарево пахнет серой и уксусом.
Ночь под копытами кончилась, снова в унылом городе.
Больно в глазах и солнечно. Голос в оборванном проводе.






Снится мне долго, снится мне нудно,
Снится мне то, что ушло.
Снится мне клевера луг изумрудный,
Снится, как солнце взошло
 
Утром, над полем, седьмого июля.
Вьётся резиновый дым.
Снится, как в страхе со стога бегу я,
"Да это ж Аликов сын!"
 
Вижу во сне кукурузное море,
Посередине шалаш.
Вижу, как снова сидим мы в нем трое,
Мир этот полностью наш.
 
Снится хранилище, бедное сеном,
Танька, мой брат и сестра,
Сашка и я, да с прорехами стены.
Снится Литовка с утра,
 
Дымка над нею, зелёная тина,
Ил и с камнями песок -
Часто мне снится вот эта картина,
Снится литовский лесок.
 
Вижу я стадо коров у картошки,
Бабушка гонит их прочь.
Дом одинокий с разбитым окошком.
Вижу июльскую ночь
 
Тихую, звёздную, с теплым дыханьем.
На повороте фонарь.
Снится мне замок, я слышу преданья,
В них седовласая старь.
 
Речку в полшага у дома я вижу,
Деда с огромным ведром.
Плюхнулась в речку помойная жижа,
Дед оглянулся - и в дом.
 
Снится, как едем на велосипедах,
Площадь - пустились вразнос
Я малолетний с парнишкой, соседом,
"Вот же где молокосос!".
 
Снится черешня в саду бесконечном,
Папа под синим зонтом.
Снится копейка, сто двадцать по встречной,
Ох и досталось потом.
 
Часто мне снится... а может, не часто?
Может, я всех обманул?
Выдумал светлое, детское счастье,
Злого не упомянул?
 
Было ли злое? Делал паскудно?
Было и делал. Куда ж...
Только вот снится мне луг изумрудный
И в кукурузе шалаш.






Когда наступает осень,
Деревья забытого сада
Роняют на землю листья,
И в пестроте листопада
Душа, разрядившись в одежды
Осенних, насыщенных красок,
Смежает в усталости вежды.
Она утомилась от масок.







Вот так вот: что писать - не знаю.
И как-то муторно внутри,
И дурь наружу лезет злая,
И шепчет: "На меня смотри."
 
А я хочу смотреть на горы,
Мне бы увидеть гладь реки,
Но дурь меня берет измором
И шепчет: "Дури дураки
 
Нужны, чтоб жрать, хрустя костями,
Их целиком, с гнилой тоской,
Со всеми их гнилыми днями,
Со всей их тошной нуднотой.
 
Чтоб жрать, выблевывая мясо -
Уж как противны гордецы! -
В своём уныньи сладострастном
Готовые отдать концы.
 
Но непременно поэтично,
Но всенужнейше напоказ.
Носами хлюпая, двулично,
Вводя себя в пустой экстаз
 
Своею напускной печалью.
Им бы немножечко толпы,
Чтобы внимала их страданьям.
И хуже всех из этих - ты."







Я иду на Пасху ночью,
Распахнув пошире душу,
Собираю мыслей клочья
И бросаю их наружу.
Нет сегодня мне потребы
Копошиться в куче хлама,
Ведь пришло на землю небо.
Я шагаю ночью к храму.
Я несу себя больного,
Перепрыгивая лужи,
Знаю, будет светло, ново.
К храму я иду простужен,
Хворь меня поела лихо,
Откусив шматок потолще.
Там, где паперть - тихо-тихо,
Месяц в куполе полощет
Сноп волос посеребрённых.
Дверь открыта, льётся ладан,
И в лампадке прииконной
Лепесток огня упрятан,
Синий, как холодный ветер,
Только душу дОбро греет.
На руках у взрослых дети
В теплоте церковной млеют.
Моё сердце - на ладони,
Я без страха его вынул,
То поёт оно, то стонет,
Просто сердце просто сына.
Я принёс его в дом Отчий,
Бросив лишнее снаружи,
Я пришёл на Пасху ночью.
Я всегда здесь очень нужен.






Мы из луж хлебали пригоршнями воду,
Не могли напиться, жаждою томились.
"Там у горизонта" - нам промолвил кто-то -
"Водопой небесный, шли бы и напились".
 
"А куда идти нам? покажи дорогу,
Слышишь, друг?" - молчанье. Веет тихий ветер.
И поодиночке мы рванули к Богу
По полям бескрайним. "Кто-нибудь да встретит" -
 
Думали, упёрто в заросли вгрызаясь,
Чащами шагая, обходя болота.
Но до горизонта, как мы ни старались,
Не могли добраться. "Где же этот кто-то,
 
Кто бы нас направил, подбодрил бы словом,
Да поведал что там ждёт у водопоя?"
И однажды гулко радостным глаголом
Пронеслось над нами: "Все идём за мною!
 
Собирайтесь вместе, я дорогу знаю,
Путь хоть и не близкий, доберёмся скопом."
И, приободрившись, вышли к небокраю,
Шумною толпою двинулись к истоку.
 
Так идём доныне, падаем и плачем,
Радостно смеёмся, смотрим друг на друга.
То храним молчанье, то весь день судачим,
То в душе с весною, то на сердце вьюга.
 
И не побороть нас топкому унынью.
После тёмной ночи снова солнце встанет.
Мы идём напиться небосводной синью,
С нами провожатый, он дорогу знает.







Кто голоден, приди ко Мне и ешь.
Кто жаждет, тех водою напою.
Покой дам тем, в ком больше нет надежд,
Кому не спится - колыбельную спою.
 
Смотри на звёзды, милое дитя.
Не замечал ты раньше их красы.
А ведь все звёзды в небе для тебя,
Я их развесил, чтобы видел ты.
 
А листья, слышишь, ветер шевелит?
Они тебе напомнят обо Мне.
Лес полон жизни, смыслами обвит,
И много музыки в обычной тишине.
 
Морская гладь душе несёт покой.
В ней отдыхает небо, задремав.
А вот - бурливой, быстрою рекой
Несутся воды мутные стремглав.
 
Всё создал мерою, числом и весом Я.
Везде порядок, красота и строй:
Во льдах и вьюгах снежных декабря,
В ручьях и зелени цветущею весной.
 
Не унывай, дитя, смотри вокруг.
Учись увидеть в заурядном дне
Всю полноту творенья Моих рук.
Смотри и помни. И приди ко Мне.







Он крадёт из стада моего
Самые ухоженные мысли,
Оставляя только те, что скисли,
Оставляя с ними одного.
 
Он приходит из далёкой тьмы
Промельком трухлявых искушений.
Гималайским пиком самомненья
Восстаёт из мрачной глубины.
 
Он испортил кляксою листок,
На котором жизнь текла строками,
И бурлила красками, цветами.
А теперь иссяк былой поток.
 
Он залил отравою сады.
Где я урожай снимал когда-то,
На плоды фруктовые богатый,
Нынче километры пустоты.
 
Он, однако, вовсе не велик
И боится радостного света,
В облике небесного Поэта
Словом мир создавшего за миг.
 
Он трепещет семени жены.
Харкает в бессильи чёрной кровью,
Его слепит огненной Любовью,
Его дни от века сочтены.







За голубым пределом неба,
Там, где в тиши ночуют грёзы,
И изумрудные стрекозы
Садятся на колосья хлеба,
 
Стоит домишко кособокий,
Закрытый вишнями, лещиной.
Стоит на самом дне лощины,
К нему спускаются отроги
 
Хребтов, посахарённых снегом,
Искристым, словно горсть бриллиантов.
И глуховатым музыкантом
На арфе дня с особой негой
 
Играет седовласый ветер
За голубым пределом неба,
Где быль перетекает в небыль,
И солнце сонным светом светит.







Чёрные ветви корявых деревьев
Ночь коротали; латунь полнолунья
Липко прильнула к узороплетеньям
Чёрных ветвей поразросшихся буйно
 
В тёмном, усыпанном звёздами небе.
Окна домов залило чайным цветом.
Хор тишины свой беззвучный молебен
Многоголосьем творил нераспетым.
 
Синие, снежные дали внимали
Вечным словам позабытой молитвы.
Из глубины тишине подпевали
Реки тяжёлыми льдами укрытые.
 
Богу молилась природа немая,
Ночью в покое ища вдохновенья.
Окна погасли, залитые чаем.
Стало сильнее беззвучное пенье.







Вот такое оно вот, счастье:
В длинной очереди, пропахшей ладаном,
Стоять вместе со всеми к Причастию,
Повторять про себя обрадованно
За священником строчку первую
Из молитвы древней святого:
"Исповедую, Господи, верую,
Ты - Христос, Сын Бога Живого".







На деревьях иней осел.
Мороз суров и строг.
Возле яслей - вол и осёл,
В яслях лежит Бог,
 
Вочеловечившийся только что.
Мать уставшей рукой
Тронула нежно-розовое чело.
Вол лизнул языком
 
Бога в крохотный нос.
Отец названный молвил:
"До чего злой нынче мороз,
Ноги кусает больно.
 
Ты его, мать, укутай в платок,
А то простынет кроха".
Улыбался Новорождённый Бог.
Пришли волхвы с Востока,
 
В инее бороды и чалмы,
Валенки, полные снега.
"Царю хотим поклониться мы,
Царю, пришедшему с неба"
 
И, в яслях увидев маленького Творца,
Спящего тихо-мирно,
Сказали: "Прими от нас, Вседержитель-Царь,
Золото, ладан, смирну".
 
Рухнув наземь, воздели руки:
"Мир сегодня спасён!"
А у Бога изо рта текли слюнки,
Он видел свой первый сон.







На окне письмена выводит мороз,
Солнце снег золотит лучом.
По Руси одиноко шагает Христос,
Весь истерзанный римским бичом.
 
В волосах запеклась чёрно-красная кровь,
Тело стонет от колотых дыр.
"Может стылая Русь мне подарит любовь?
Средь сугробов найду я мир?
 
Может в этих снегах затерялось тепло
Не остывших, горящих сердец,
И, зайдя отогреться в любое село,
Я услышу: 'Здравствуй, отец'?"
 
Он идёт, а за Ним волочится зима,
Заметая от крови следы.
Солнце в небе сменяет голгофская тьма,
Ни искры, ни луча, ни звезды.
 
Никого, и вокруг пустота разлеглась,
Где-то воют удушливо псы.
На засовы железные Русь заперлась,
Ей не нужен сто лет Божий Сын.
 
Пьёт вглухую у старых облезлых печей,
Жарит водку палёную всласть,
Материт расшалившихся было детей
И ругает треклятую власть.
 
А с похмелья, бывает, причудится вдруг,
Что весь мир под русским мечом.
Русь боятся до дрожи в коленках вокруг
Все подряд. Уваженье, почёт.
 
"С нами Бог! Мы в Крещенье зальёмся водой" -
Восклицает чванливая Русь.
"У нас царь, он растопчет державной пятой
Всю заморскую погань и гнусь!"
 
А пока Русь любуется важно собой,
Всё сильнее и крепче мороз.
Солнце тлеет, прижатое северной тьмой,
И всё дальше уходит Христос.







На холмах нашей местной Швейцарии
Зеленела озимо земля.
Мы вкушали с тобой кукумарии,
Ты спросила: "Любишь меня?"
 
Я не знал, что ответить; стеснительно
Запивал морских гадов вином.
Вдалеке на УАЗе медлительно
По озимым проплыл агроном.
 
Ты взяла кукумарию вилкою,
Занесла её в солнечный свет.
Я взглянул на тебя с ухмылкою,
И сказал утвердительно: "Нет."
 
Средь озимых, что в нашей Швейцарии
Обернули холмы полотном,
Жрал один я свои кукумарии,
С агрономом я пил вино.


Непрощёное воскресенье.
Мало снега и свет в окно.
Не прощаю и нет прощенья.
Есть одно здоровенное но:

Да, читал, и слова я знаю.
Не могу с души соскрести
Закопчённую злобную зависть,
Гарь обиды и ненависти.

Все лихое меня будоражит,
Веселит окаянная боль.
И на сердце паршивей и гаже,
Неужели не выйти в ноль?

Плюса мне и подавно не надо,
Лишь бы в минусе не торчать.
Я - тупое, безмозглое стадо,
Да пошли вы все, буду мычать!

Ах, простите меня, ах, прощаю!
Это здорово - раз в году,
В пустословье озорничая,
Покаянно молоть ерунду.

А что делать, когда нет силы
Ни простить, ни убавить злость?
То, что было когда-то милым,
Нынче словно бы в горле кость.

Тот, кто некогда был любовью,
Ненавистен и гадок стал.
И мне хочется харкать кровью,
Между прошлым и будущим - вал,

А на нем я лежу и слышу:
"Как дела? Как твоё настроенье?"
Ненавижу тебя, ненавижу,
Непрощёное воскресенье!


В этот солнечный день весенний
Средь тиши и амурских льдов
Мои думы завешены тенью,
А мой мозг кишит трупами слов.

И сияет внутри не солнце,
Это тьма достаёт клинок,
Говорит: "Отвори свое сердце.
Твоя кровь - мой берёзовый сок".

Вот весна наступила. Радость
У природы и юных мамаш.
Седина и душевная старость.
Все вокруг вопиет: "Ты не наш!"

Я хватаю руками воздух
И пытаюсь его обнять.
Сколько можно твердить себе "Поздно"?
Сколько можно уже умирать?


Моя церковь, мой корабль стал тонуть,
С корабля я по-крысиному бежал.
Горько мне или обидно? Да ничуть!
Я - предатель и трусливый зубоскал.

Мне удобно в темноте своей норы,
Улыбаюсь я предательству в душе.
Вот бы душу поскорее мне зарыть!
Ведь она всего лишь модное клише.

Мне мешает сильно то, что там внизу,
Что под дном моей колючей пустоты.
И однажды даже выбило слезу,
Когда вспомнил свет и славу красоты.

Но внутри меня оледенела тьма,
И обида с непрощеньем правят бал.
Пусть же всюду будет вечная зима!
Зря я, что ли, с корабля тогда бежал?


Яблоко белый налив висело на ветке,
Папа взял палку и сбил мне его прямо в руки.
Жали на поле комбайны и ржавые звуки
Кашлем с мокротой взрывались в моей грудной клетке.

Лето, деревня и пчёлы, и поле с уклоном.
Жерди - забор без штакетин, малина, крыжовник,
Сало и хлеб да медовый пирог нам на полдник
Бабушка сделала; строгим промолвила тоном:

"Там ведь хибара и негде готовить вам будет.
Сядьте, поешьте под яблоней, скрывшись от зноя".
Мы так и сделали; ели, глядели на поле.
Там копошились смешные, далекие люди.

"Слушай, сынок, я не знаю, как сложится дальше,
Но ты запомни от жизни хотя бы вот это:
Белый налив и комбайны, и жаркое лето.
Не было в этом ни грамма, ни капельки фальши".


Говори со мной, говори со мной,
Говори со мной, тьма бездушная.
Я продал себя, у меня запой,
Пью я с шмарами ПТУшными.

Пью я горестно, пью я радостно,
Пью небесную синь холодную,
И блюю с неё мерзопакостно,
И вокруг меня - пни с колодами.

Где леса мои, где трава моя,
Где вы реки мои медовые?
Воля вольная от меня ушла,
Я остался клацать оковами.

Разгони тоску, собери в одно,
Разгони тоску да хоть кто-нибудь.
Ведь в моем окне есть ещё окно,
Ну а в том окне - только стоны бурь.

Только стоны бурь, что аж жуть берёт,
Только ветры гудят и гавкают.
Сердце колет мне, сердце рубит, бьёт
И грызёт его злобной шавкою.

Вот бы мне сейчас спеленать уста,
Спеленать уста, воротиться вспять.
И увидеть вновь те же небеса.
И внутри лишь свет. И живой опять.


Мне тяжело и я один,
Внутри - распаренная муть,
А если внутрь ещё копнуть -
Заледеневший желатин.

И не живу, хоть и живой,
Урезал душу я себе.
В осклизлой и прогорклой тьме
Сижу и жру протухший гной.

Обижен я, простить нет сил.
Перепахал себя кайлом,
И старый заржавевший лом
В останки сердца сам всадил.

Любовь скота - любовь моя.
Мычу, сдыхая в пустоте,
Мычу лишь только о тебе.
По-скотски болен нынче я.


Думал, ты - из позабытых мной снов,
Но на деле я тебе - нелюбовь.
Истерзала и измучила боль.
"Нелюбовь" - со всех сторон - "Нелюбовь!"
Нелюбовь - и сердце ухнуло вниз,
Из-под ног земля, пылая, ушла.
Шелестит листвой опавшей душа
И крылами бьется в ржавый карниз.
Я зачах и преждевременно скис,
И в ушах свинячий, мерзостный визг.
"Нелюбовь" - сказала мне - "Нелюбовь..."
И прошла, угасла ярая новь.
И вернулась омертвевшая старь.
И сковало всё унынье-печаль.
Нелюбовь - моя отравлена кровь.
А я думал, ты - из тех самых снов...


Февраль - месяц полного ада:
Разлука, мученье, болезнь;
Всех чувств моих светлых блокада.
Как будто последняя песнь.

Ну вот все опять воротилось:
На шее - тугая петля,
В душе моей бездна раскрылась,
И тьма удушает меня.

А где же ты, солнечный лучик?
Куда ты пропал, милый друг?
Висит моё тело на крючьях,
Вонючий пуская свой тук.

Уж слишком я сделался жирен,
Уж слишком сладка моя кровь.
И вновь небосвод мне противен,
И жизнь истощается вновь.


Грустно, очень одиноко,
Вечер видится вдали.
А на небе неглубоком
Полыхают корабли.
 
Они выплыли намедни
Из моих тяжелых дум,
Обросли звенящей медью
И паршивым серым льдом.
 
Я в обиде. На кого же?
Да, похоже, на себя.
Фантазировать негоже.
Потешайся, ребятня,
 
Надо мною, да порезче!
Выдумал, дурак, любовь,
И теперь фонтаном хлещет
Из души убитой кровь.



Снилось мне, как будто над Россией
Распростерлись синие крыла.
Не совиные или ещё какие –
Синие, как полевая мгла.

Вроде, ясно видел в перелесках,
Видел в солнце, небе, облаках,
Видел в перепутавшейся леске,
Старых, драных, порванных сетях.

Видел, что ж теперь, забыть? – едва ли –
Лики тёмные, на сотни многих лет.
Битв прошедших ледяные дали.
Моих предков высохший скелет

Щерится ухмылкой непокорной
Через вен сплетенья, вензеля;
Земляным червём в подкорке гнойной
Сипло вопрошает: где же я?

Где я в этой массе многослойной?
Соловьём пою – и вот мой труп.
Мать-Россия, мать земли помойной,
Искорёженный овалом куб.

Мне плевать, она одна такая,
Скомканная временем земля,
Горсть песка за дивным садом рая,
А на ней сижу недвижно я.


Загулять бы, что ли, с горя?
И гори оно огнём!
Кружкой водки выпить море.
Загулять бы, что ли, с горя?
Слышишь, ты, давай споём!
 
Где там хлеб, где сковородка?
Чё мычишь? А ну, скорей!
Видишь, в стопке стынет водка,
Сердце воет во всю глотку,
А душа полна соплей.
 
Всё не так, всё наизнанку!
Исковеркал бытиё.
Раскорябал в детстве ранку,
Тёр и тёр её, засранку,
А теперь она гниёт.
 
Не умею, не учился,
Ни кола и ни двора.
Но зато собой гордился,
Было ль то, чем не кичился?
Стыдоба и срамота.
 
Всё, приехал, нету завтра,
Нет зари; всегдашний мрак.
На столе - вчерашний завтрак,
Рядом с ним - дырявый фартук.
Жри, живи, носи, мудак!
 
Эй, ты, слышишь? Где же песня?
Ну, давай, ну, что есть сил!
Вот же радость - хоть убейся!
Чё грустишь? А ну-ка, смейся!
В жизни с зеркалом не пил!


Мы спасаемся улыбаясь,
День деньской коротая в радости,
Пусть пустилось все сикось-накось,
И суровым оскалом старости
 
Вдруг ощерилась вечная молодость.
Наплевать, в попыхах погонимся
За небесным сияющим золотом,
Что в бесстыдстве своём рассупонилось
 
Над лесистыми косогорами,
Серебристыми резвыми реками,
Раскидав сеть парчовых узоров,
Наполняя её человеками
 
До красы вековечной охочими.
Что возьмёшь с зевак зачарованных?
Мы как трутни. Нас пчёлы рабочие
С улья выгнали разочарованно.


Дремлет ветхий городишко
В позолоте тополей.
Ветер носится вприпрыжку,
Разгоняя стаи дней.
Ржавых загородей светом
Залучился огород,
Хлипким солнцем обогретый,
Бродит толпами народ.
По чумазым закоулкам
В лужах бирюза небес.
Пьянь горланит песню гулко,
Оголился рыжий лес.
Трактора фырчат устало,
Режут месиво полей.
Позолота по канавам
Облетает с тополей.
 
На душе порой угрюмо,
А порою листопад.
Вслед за пьянью нынче рюмку
Опрокинуть был бы рад.
Только ржавые заборы
Расцветают на глазах
И кидают свои споры
В выкорчеванных садах.
Да народ гудит толпою,
Ему осень - как серпом.
В летнем красочном запое
Обезумел каждый дом.
Перепили люди лета,
Обжигает зной нутро.
Не мило для них поэта
Золотое полотно.


Пой мне песню, заунывный ветер,
И песок гони на буйный плёс.
Спят в гробах мои седые дети,
Сдох давно осенний старый пёс.
 
Под твои угрюмые напевы
Я вчера разбил стакан вина.
Мне седые, высохшие девы
Томно улыбались в два окна.
 
А сегодня заберег искристый
Я сломал кирзовым сапогом.
На душе вдруг сделалось осклизло,
Стал хлестать сивушный самогон.
 
Семь сестёр бушуют у порога:
"В дом пусти нас, гадостный мужик!".
Им сказал: "Идите себе с Богом".
Моё слово - выморочный крик.
 
В проводах запутались вороны,
И кишит червями огород.
Красное девическое лоно
На дне рюмки мне принёс народ
 
Вылезший из чёрного подполья,
Всё с хвостами и похож на крыс,
Похватал горящие уголья
И сказал: "Твой дом давно прокис.
 
Скоро справим наше новоселье,
А тебе чекушку поднесём".
В голове моей одно веселье!
Режет мозг визжащим поросём.
 
Пой мне песню, заунывный ветер,
И песок гони на буйный плёс.
Я могилы раскопал, где дети.
Сына мертвой матери принёс.


Что так муторно и гадко?
Так тоскливо, так противно?
Бесконечные нападки,
Саранча поела нивы.
 
Ничего милее нету
Мне душевного удушья.
Кто бы сжил меня со свету?
Очень, очень, очень скучно!
 
Все оставьте вы в покое!
И ни слова! И не лезьте!
Вылил я ушат помоев
Прямо в душу. Просто песня!
 
И душа теперь раскисла,
Завоняла, разложилась.
Я выблёвываю мысли,
Перекусываю жилы.
 
Отщепенец, неумеха,
Гниль канавы подзаборной!
Жизнь - дурацкая потеха,
Я порвал с проклятой нормой!
Буду, буду, буду кормом
Всем баранам и микробам!
Надышавшись хлороформом,
Побегу по горным тропам.
 
От себя сбегу подальше,
И с огромным упоеньем
Буду я купаться в фальши
Своего большого мненья
О самом себе любимом.
Изведу до полусмерти!
С саранчой пойду по нивам
И издохну в круговерти.
 
И пускай себе издохну!
Я ведь этого желаю,
Пусть я скрючусь и усохну,
Жизнь отныне не мила мне.
Поезд мой не едет дальше.
Окочурюсь уже скоро!
 
-Сына, в школу опоздаешь.
-Мама, блин, задёрни шторы!


Ну здравствуй, осень, вот опять ты
Пришла в сырую конуру.
Хоть притомилась после жатвы,
Каурых листьев поутру
Мне нанесла под самым носом.
Я здесь все лето пролежал,
Не видел зелени покосов,
Не убегал пчелиных жал.
Я старый пёс. Устало вою,
Бывает, ночью в пустоту,
Когда луну на небе скроет
Орава туч и конуру
Мою зальёт безбрежной темью -
А может, просто слепну я? -
И сдавит смертное забвенье
Собачью радость бытия.
Мне ржавый гвоздь поранил лапу,
Да ну её, пускай гниёт.
Ты лучше мне по крыше капай,
Гоняй смешное вороньё.
Своими стылыми ветрами
Потешно перья им взбивай
И между молодыми псами
Сей оголтелый перелай.
А я вот думаю о рае,
Ведь всем собакам место там,
И скоро я с огромной стаей
По дивным, сказочным мирам
Пройду. И между звёзд небесных
Учую старые следы.
Рвану от радости я с места
И гавкну: "Осень, вот и ты!"


Господи, задвинь меня подальше!
Убери с очей своих долой!
Пусть не слепят блики моей фальши,
Я гнию под броской чешуёй:
 
Требуха, набитая глистами,
И холодная бежит по венам кровь;
Словоблудие погаными ручьями
Изливается из сердца вновь и вновь.
 
Да ещё на что-то претендую!
Да ещё подай её сюда -
В Царство Божие мне дверцу золотую.
А вы все подвиньтесь, господа!
 
Что учиться? Сам готов учить я!
И учу - и знаю, что хорош! -
Мудрости людского общежитья,
Но во всём и всюду - только ложь.
 
Лгу по всем возможным направленьям,
Лгу и сам обманываться рад.
Слов пустых сучкастые поленья
Выговариваю сто часов подряд.
 
И смеюсь себе, и жуть довольный!
Ты же, Боже, правда мне зачтёшь
Мой великий подвиг богомольный?
Скажешь: "Мой он! Этого не трожь!
 
Посмотрите, сколько он трудами
К Божьей правде люду приволок,
Вам глаголю, сам апостол Павел
Поработать столько бы не смог!
 
Так равняйтесь на него и зрите,
Моей славой он не обделён.
Ну же, хлопай, благодарный зритель!
Что, не видишь? Да ведь это ж он!
 
Божий раб, молитвенник и постник,
Доброделатель, мудрец и богослов!
Он мой сын, а вы на пире гости,
В честь него баранов и козлов
 
Режьте! Пейте! Много веселитесь!
Женя, ну куда ж тебя несёт?!"
Замолчите! Слышите? Заткнитесь!
Он спасёт, я знаю, Он спасёт
 
От меня же самого меня же.
Боже, далеко, прошу, задвинь!
Чем я выше, тем на сердце гаже,
Тьма сжирает небосвода синь.
 
Мне бы только маленькую норку,
Чтоб никто и никого вокруг.
Пить водичку, жамкать хлеба корку,
Мышка в норке - всем хороший друг.
 
И тихонько, скорбью упиваясь,
Помня: вот же, был величиной,
Плакать буду, слёзками спасаясь,
Только вместо слёз польётся гной
 
Всё того же самоупоенья,
Той гордыни и той самой лжи,
Что под маской тихого смиренья
Разъедает хуже всякой ржи
 
Без того разъеденную душу.
Женя, да иди ты в афедрон!
Господи, вот там, где буду нужен,
Ставь и не смотри на бабий стон.



В моем жилище сломаны засовы.
Фонарь горит, унылый свет роняя,
В ночную осень полетели совы,
За ними следом устремилась стая
 
Опавших листьев. Там, у дальних сопок,
Где так недавно солнце догорало,
Накрыла мир просторным одеялом
Старуха ночь. И сразу всё усопло.
 
Всё омертвело. Ни лица, ни звука,
Ни ветра лёгкого. Повсюду тьма глухая.
Смеется ночь, беззубая старуха,
С опавших листьев краску обдирая.



Шёпот тусклых звёзд
В стоге сена, ночью;
Слышно, у обочины
Лошадь тянет воз.
 
Топот. Кто бежит?
С веток чёрной яблони
Яблоки попадали,
Оборвалась жизнь.
 
Жук ползёт. Смешно.
Чешется и колется.
Монастырской звонницей
Брызнуло окно.
 
Пьяные орут.
Драка, поножовщина.
Небо гадко сморщилось,
Будто небо бьют.
 
Тихо дождь пошёл
По рукам, по обуви.
Хорошо до одури,
Очень хорошо...


Осень кричит одинокой птицей,
Перья роняет в поле.
Жаждет душа вслед за осенью взвиться
В небо; ей хочется воли.
 
Скоро поблекнет лучей позолота,
Вывернет свет наизнанку.
Просит душа: "Надышаться свободы
Дай мне. Пусти на гулянку!
 
Пить мне охота последние росы,
В жухлой траве изваляться.
И посреди позабытых покосов
Лихо отплясывать в танце
 
С ветрами шалыми, дикими нравом.
Видеть, как солнце играет,
Краски сгущая в закате кровавом,
Жмётся к небесному краю.
 
Дай обозреть мне просторы немые,
Далями дай насладиться!
Осень, подруга, с тобою не мы ли
Две одинокие птицы?
 
Будем кричать в золотом поднебесье -
Мне погулять разрешили! -
Долгие, дивные, вечные песни.
Осень, расправь свои крылья!"


 Когда наступает осень,
Деревья забытого сада
Роняют на землю листья,
И в пестроте листопада
Душа, разрядившись в одежды
Осенних, насыщенных красок,
Смежает в усталости вежды.
Она утомилась от масок.   



Знаешь, что я тебе скажу? может быть,
может быть, тебя вовсе на белом свете и нет,
но почему же мне хочется волком выть как только
я это подумаю? и откуда тогда взялся этот вот белый свет?
Знаешь, что коробит, мысли обо что запинаются?
сколько ты схем особых ни черти,
сколько ты в чашу вина ни лей и хлеб ни толки пальцами,
ты не живёшь ни в вине, ни в хлебе, ни в схемах, чёрт их дери!
Где же ты? это вопрос чересчур особенный,
нет тебя в храмах, фресках, сладкоголосье речей,
не укрываешься ты в орфографии дореформенной
и в ложном дыме рахитично стоящих свечей...
Но есть одно место, в глубине этого мира спрятанное,
там душно, и ноет от отчаянной боли земля,
ты можешь прийти туда, напоённый райскими ароматами,
и оставить хотя бы один отпечаток.
Я.               



Тихая, спокойная вода
Отражает ночью города,
И несёт их тусклый свет туда,
Где за горизонтом спят суда.

Посмотри на илистое дно,
Это искривлённое окно,
Там, за ним, безлюдно и темно,
Здесь нам крутят шумное кино.

Скоро вся серебряная рать
Бросится лиманом умирать,
А мы будем всматриваться в гладь
И ночные города черпать.





Как же надо опаскудиться,
Изваляться в тухлом смраде,
Чтобы наконец задуматься:
А чего всё это ради?

А зачем я так вот делаю?
А того ли мне хотелось?
И направо и налево я
Оголтело рушу тело.

И ещё я рушу душу,
Попоганей чтобы было,
Слышу вопли, но не слушаю,
Бью, как старую кобылу.

С головой укрылся злобою,
Сам себя с лихвой загадил.
Нету сил. Трясёт ознобами.
Так чего всё это ради?

Нет тут правды ни на капельку,
Ничего совсем хорошего,
Даже лучик света маленький
Дохнет в темноте заброшенный.

Здесь угрюмо, хуже некуда,
Топь и хмарь, тоска зеленая.
Чёрной страстью разогретая
Между выжженными склонами

Бродит тень моя бездонная,
Ищет место где бы выспаться.
"В этой тьме совсем бездомная
Стала я. Боюсь рассыпаться!

Посмотри, за тем ты гонишься?
Стоит ли вот так, не глядя?
Скоро надвое разломишься.
Так чего всё это ради?"



В блаженном неписании - вечный покой,
Ничегонеделанье - священный застой,
Мысли извиваются в облаках,
Прорастают яблони на руках.

Где-то в бесконечности - дом гниёт,
И кресты помечены вороньём,
Но в глазах цветы - у меня,
И сады блестят в свете дня.

До чего же благостна тишина,
И курится синяя струйка сна,
Веки разомкнуть - нету сил,
Вечная весна - милый ил.

Во саду ли во поле - всё моё:
И цветы, и чёрное вороньё,
Только ты от сна меня не буди,
Там уже не выспишься, впереди.




Снова светом Пасха
Разогнала страх.
Отлетела маска,
В чёрных кандалах
Рук моих не видно,
Брошена тюрьма,
Скомкана обида,
Отступила тьма.

Вырвалась наружу
Пленная душа,
Нет снегов и стужи,
Ласково весна
Гладит и лелеет
Взгляд усталый мой,
Снова в Галилею
Я иду тропой
Из Руси далёкой,
От моих берез
Дай-ка тебя соком
Напою, Христос,
Нет даров богатых,
Нечего нести,
Больно кривоваты
Были те пути,
По которым долго
Где-то я бродил.
И несу я сок ли?
Не вонючий ил?
И вообще: а нужен?
А меня ты ждёшь?
Вдруг торчать снаружи?
Вдруг к тебе не вхож?

Ну их, эти думы!
Что ещё желать?
По тропе иду я,
Тишь да благодать,
Солнце, перелески,
Небо в облаках,
Пасха - это детство
В разноцветных снах.
Пасха - это юность,
Милая пора,
Когда жизнью пьяный,
Когда всё - весна.
Пасха - это зрелость:
Солнце над холмом,
День в разгаре, спелый,
И любимый дом.
Пасха - это старость,
Время, тишина,
Промельками радость,
Мысли у окна:
А что дальше будет?
Как-то жмёт в груди...
Прожитые люди.
Прожитые дни.
Взгляд такой, с опаской:
Дальше, дальше что?!
Дальше - только Пасха,
Дальше ждёт Христос.
Золотая вечность,
Нет у жизни дна,
Тело - бесконечно,
Без границ душа.
Без предела радость,
Царствует любовь,
Все, кто дорог - рядом,
Слышно вновь и вновь
Крики, ликованье:
"Это Пасха, брат!"
И я тоже с вами,
И я тоже рад.


...for stars are our naked naked hearts
And heaven still to be undwelled
I'm looking for an unhealed scar
Inside my mind and yours as well

There is no soil beneath my feet
I'm floating to the everland
And all the words and all the deeds
I do and speak are freezing sand

What else on Earth I could have done
To be the person I've dreamt of?
The path I walk is heading down
"You have done nothing, so fuck off

Where is your brightness?" - someone said
"It's needed just to move the hills
You were and still you are afraid
Your life is punch of poisoned pills".




Русская идея

Сталина распяли на звезде.
Вы слышите? Сталин на звезде распят...
И тишь везде:
Заводы встали, а на Красной площади
Отряды пионеров, октябрят.
Они вопят.
Вождь повис на концах рубиновых,
Хребет изломался весь.
Сбита спесь...
И коммунизм не виден детям мира,
Погасла Красная Новь,
Течёт кровь
По граням звезды сияющей.
Гвозди съели Вождя.
Встаёт заря.
Зря...



Дом

На столе - нож и чернила,
Злоебучая в небе луна.
Под землёю сыреет могила,
В ней сидит злоебучая тьма.

Злоебучая водка в стакане.
"Слышишь, слышишь, тебя заждались.
Только это ведь так, между нами".
Отрыгнулась прогорклая жизнь.

Два ружья под грудою тряпок,
Крысы в норах устроили вой,
На ноге обезглавленный тапок
Освещён злоебучей луной.

Кровь всё льётся и льётся, и льётся,
И как будто бы невзначай
Небо звёздное жутко смеётся,
Заглянуть приглашает на чай.

Печь трухлявая рожей немытой
Тычет роже немытой моей.
"Ты сегодня немного убитый,
Добивайся уже поскорей".

И засаленным взглядом паскудным
Посмотрели чернила и нож.
"Запиши до последней минуты,
А то хер ведь потом разберёшь".


Сегодня

Сегодня - хуже, чем вчера,
А завтра - и совсем не нужно.
Залив - железом опаскужен.
С деревьев содрана кора.

Сегодня - хуже, чем вчера,
И в лужах - солнце с облаками,
А я топчу его ногами,
Мне так противна эта харя,
Когда она взойдёт с утра.

Сегодня - хуже, чем вчера.
Разбей мне голову бутылкой,
В башке с огромной, чёрной дыркой,
Я сдохну в темноте двора.

Сегодня - хуже, чем вчера.
Чем дальше - гаже, гаже, гаже.
Левиафан многоэтажек.
Покрыто небо синей сажей.
Мне, кажется, уже пора.


Азия

Часто не хватает мне фантазии,
Часто забываю я слова,
Странный берег - эта ваша Азия:
Грязь реки и неба синева.

Да ещё шальное одиночество
Мне в подарок приберёг Восток.
И не то что прямо жить не хочется,
Просто душу занавесил смог.

Вроде солнце, рядом волны бесятся.
Что уныл? Смотри, водоворот:
Улыбаясь, девушки невестятся,
Пацаны стоят, разинув рот.

И фонтаны брызгами шампанского
Знай искрятся в озорных лучах.
А мне муторно от мира гадского,
Я внутри весь высох и зачах.

Я внутри - истлевший и изношенный,
И тошнит, куда ни погляжу.
Все кругом - тупая скоморошина,
Суета и оголтелый шум.

Я один, проклятая ты Азия!
Что, довольна? Вот и довела!
Жизнь моя, как будто клякса, смазана,
Устремлений сломана стрела.

Дух расшатан и болит сознание,
Вьюга летом, холод и тоска.
Все мои красивые мечтания
Защемила Азия в тисках.

Ах ты сука, ёб*ная Азия!
Ну давай, дави уже в конец!
Бей, топчи, укатывай, размазывай!
Что ещё? Какой ещё пиз*ец?

Что ты хочешь, гнида изуверская?
Кроме жизни, ничего ведь нет.
Твои сопки, твои реки мерзкие
Догрызают чёрный мой скилет.

И размер, и ритм - все поломано,
Все несётся, мне не удержать.
Я в твоей земле сижу закованный
И отсюда некуда бежать.


Я

Я люблю жрать водку, как скотина,
И меня ничем не перебьёшь.
Обмотавшись серой паутиной,
Я точу на душу свою нож.

Зла во мне с избытком и в достатке,
И говна - ушаты, завались.
Моя жизнь ютится в старом тапке,
Да какая ж это, на х*й, жизнь?

Что мне счастье, что твои печали?
Лишь стакан и пламенем гори
Эти все заоблачные дали!
У меня котёл кипит внутри.

Ёбну махом, закушу блевотой -
И нормально, и хоть не дерёт.
Ведь тебе от жизни надо что-то,
А я жизнь eбу упрямо в рот.


Рай

Я ни во что не верю.
Мир наш - большая сеть.
Суки, закройте двери!
Дайте мне умереть.

Дайте упасть в канаву,
Дайте подохнуть там.
Мне б захлебнуться лавой,
Мне бы сейчас кнута!

Голову бы на плаху,
Ну-ка, давай, руби!
В келии быть монахом,
Славить смерть изнутри.

Дохнуть и разлагаться -
Это девиз простой.
Всё - как серпом по яйцам,
Всё - пустота и застой.

Водки, скорее водки!
И поразвратней бл*дей
Кости от тухлой селедки
Жизнью стали моей.

Ну, подойдите, бл*ди.
Слышишь там? Наливай!
Нынче при полном параде
Мы отправляемся в рай.


Пачка сигарет

Я в кармане у себя нащупал
Целых тридцать шесть сегодня лет.
Все мои секунды и минуты.
И ещё есть пачка сигарет.

Подышать с утра пораньше вышел,
Поглазеть на розовый рассвет.
У меня в саду скелеты вишен,
На ладони - пачка сигарет.

Жизнь, как вишни, тоже усыхает,
За спиною никого уж нет.
Потянулись к югу птичьи стаи.
Потянулся к пачке сигарет.

На земле однажды всё прервётся,
Я оставлю свой последний след,
И пойду за уходящим солнцем,
Докурю всю пачку сигарет.


Сом

Из старого я выкинул всё старое,
Из нового я ничего не взял.
Ведь новое не надо даже даром мне,
Я вижу только времени оскал.

Никем не был, не буду и не хочется,
Чтоб кто-то руки грязные тянул
К моей душе, копался в одиночестве.
Хочу, чтоб жизнь была подобна сну.

Я - слизкий сом, питаюсь тем, что падает.
И хорошо. Спокойно, тишина.
Река несётся и волнами прядает,
А я жру трупы с илистого дна.


Осеннее

В сентябре Сибирь покрыта золотом.
Поезд мой идёт через леса.
А по сердцу бьёт пудовым молотом.
Мне чужда вся здешняя краса.

Эти краски, это разноцветие,
И берёз вершины в облаках
Пожирает чувство лихолетия,
Чувство, что кругом один лишь прах.

Что кругом сплошь мрази меркантильные,
Будут душу с жадностью глодать,
Жрать её кусками изобильными,
Рвать зубами, верещать и рвать!

И просторы эти необъятные
Были б в радость, но не перебьёшь
Той обиды, чувства неприятного.
Слушай, осень, ты меня не трожь!

Не слепи вот этими пестротами,
Я не в силах больше видеть их.
Все что раньше мнилось мне красотами,
Нынче просто полутусклый блик.


День

Как прекрасно светит солнце спозаранку,
Вдалеке курятся сопки синей дымкой.
Я смотрю в окно. Футболка наизнанку.
И встречаю мир отчаянной улыбкой.

А цветы, гляди, бутонами краснеют.
И в саду сплошные кудри стройных яблонь.
Небо, видишь, всё синее и синее,
Только туча проплывает, как корабль.

Пёс до блеска излизал свиные кости.
И довольный смотрит в сторону дороги.
Там один другому: "Да Михалыч, бросьте,
Надо вам менять прогнившие пороги"

И костер трещит ботвою сыроватой,
Мужики машину страстно обсуждают.
А весь двор уже накрыло серой ватой.
На заборе воробьев столпилась стая.

День весёлый набирает свои силы,
В окнах видно отблеск тёплого румянца.
Я сегодня буду над твоей могилой
На петле висеть и миру улыбаться.


Гниленькое

В пустоте поблеклой памяти
Нет ни одного мгновения,
Что я не провёл бы в маете,
Упиваясь ощущением
Отчуждения, отчаянья,
Одиночества бездонного,
Все мои земные чаянья
Раздробило время волнами,
Погребло остатки божьего
Под плитою подсознания
И, подстегивая вожжами,
Гонит прочь из мироздания
То, что в прошлой жизни, может быть,
Я б назвал условно личностью,
И навеки в ризах кожаных,
По Адамову обычаю
Буду гнить, вопить и злобствовать,
Матом крыть и разглагольствовать,
Наслаждаться неудобствами,
Чернотой, неудовольствием,
И все было б очень муторно,
И глаза б хотелось выколоть,
И секунды б шли минутами,
Дни - годами, жизнь навыворот,
Но ведь все - не то, чем кажется!
Я - хозяин положения,
Могу сделать небо радужным
Или кануть вглубь забвения,
Нет ни Бога, нет ни времени,
Ни пространства, ни материи,
Все экстазы, исступления,
Тайны, ведовство, мистерии -
Только моих рук творение,
Я придумал все мучения,
Отчужденья ощущение,
А вы все - всего лишь тени
От меня в моей пещере,
Удавила ваши шеи
Моей изуверской веры
Окаянная петля.
Здравствуйте, ну вот он - я.


Беседа

Смогом занавесило
Дальний город мой...

- Что опять невесел ты?
С хмурой головой?
Встал бы да и с песнею
Весело вперёд!
Жизнь - она не тесная,
Много в ней широт.
Посмотри на улицу -
Твой родной Восток.
Облака целуются.
Дался тебе смог!
Сопками расходится
Вдаль немой простор,
И водой колодезной
Реки льются с гор.
Над Амуром матовым -
Лебединый клин,
И лучи закатные
Улетают с ним.
Что же ты понурился?
Ну чего грустишь?
Посмотри на улицу -
Благодать и тишь.

- Знаешь, это здорово.
Да, хороший вид.
Но внутри махровая
Ненависть кипит,
Но внутри клокочет всё,
Булькает и рвёт,
Злоба безотчетная
Внутрь себя зовёт.
Что мне сопки с реками?
Что мне этот клин?
Между человеками
Я совсем один.
То, что было милым мне
Много лет назад,
Нынче - просто мнимое,
Не лелеет взгляд.
Улетают лебеди...
Пусть летят к чертям!
Пожелаю встретить им
Больше в небе ям!
А Амур - паскудное,
Засранное дно!
Ни к чему минуты мне
Тратить на него.
Пусть иссохнет полностью,
Пропади он весь!
Пусть не сможет волн нести -
Это моя месть!
Твой Восток - вонючее
Бля*ское дерьмо,
И хочу при случае
Я проклясть его.
И ни слова более!
Хочется кричать!
Одурел от боли я,
Сука, твою мать!
Хули докопался ты?!
Хули хочешь, а?!
На цветы я пал пустил
И внутри лишь тьма.
Выкорчевал, выгноил
В сердце красоту.
Там теперь лишь выгоны,
Там свиней пасут.
И на веки вечные
Затворил я дверь.
Буду жить увеченно,
Буду жить как зверь.


Хочу, но знаю

Хочу я верить: все же вечна
И эта жизнь, и этот вид,
И в небосводе бесконечном
Звезда моя не догорит.

И та трава, что пожелтела,
Лежит, в снегах погребена,
Весной воспрянет в новом теле,
Очнувшись от дурного сна.

И всё, что жило - живо будет,
А смерть всего лишь жизни тень,
И паутину наших судеб
Не оборвёт пришедший день.

Как это было бы прекрасно.
Мне жить настолько по нутру!
Но знаю, что настанет час мой,
И я закончусь. Я умру.


Жар

А-нар-хизм!
Ре-во-люция!
По-ху-изм!
Мас-тур-бация!
Кон-ста-тация:
Всё - ил-люзия,
Впе-ре-ди
Одна про-страция.

Под-во-ротни!
По-разъ*баны!
Ды-ры в черепе!
И в соз-нании!
На-до заново,
На-до весело
По-ви-сеть и
Покры-ться плесенью.

За-рас-тай ка!
Моя ду-шоночка!
За-по-мойся!
Моя го-ловушка!
Мо-ё мясо -
Твоя ту-шёночка.
До-би-вай меня,
Ми-лый боженька.


Жир

В голове обезглавился смысл,
Пустыни сочатся песком, а по скалам
Бегают декабристы, в Сибирь высланные,
И орут: "Суки! Нам царской крови мало!

Суки! Нам пушечных ядер и соленого мяса!
Лимоны, чтобы бороться с цингой!"
В моём мозгу - слоёный пирог с ананасом,
Пропитанный для прекрасной дамы водой.

Под зноем гиперборейского светила
Я апофатически стёсываю в труху
Небесный сгусток субстанционального жира.
Кусок акциденции прилип к уху.


Хорошо

Хорошо, что Бога нет.
Хорошо бы и России.
Только чище белый свет,
Небо отливает синью.

И спокойствие везде.
Нет Америк, нет Китаев.
Пусть идёт всё по пиз*е,
Явь окутывает тайной.

И в Европе - океан.
Острова киты сбивают.
Сдох в пустыне караван,
Айсберги белеют раем.

В небе вереницы птиц.
Люди по горам расселись.
Агрессивный вид границ
Заменила тьма ущелий.

Разгоняет свет лучей
Муки тягостных столетий.
"Мой", "его", "её", "ничей" -
Сбросил мир оковы эти.

И как дети в новом сне
Мы дивимся на просторы.
Скоро все заснём в весне,
Позабыв о старых спорах.



Сосите х*й! Еб*тесь в сраку!
Бухайте и бля*уйте резво!
Пусть этот мир нагнётся раком
И сдохнет, вены перерезав.

Ведь наше озорное племя,
Ужравшись вдоволь кислородом,
Решило вдруг: "Мы - Божье семя!",
Хотя всегда мы были сбродом.

Мне так противны ваши хари.
(Давайте вместе разлагаться!)
Как будто вас сто дней е*али.
(Даёшь всечеловечье братство!)

Даёшь галлоны новой крови!
Мы ею унавозим почву!
Нырнём все с головой в помои
И ими чавкать будем сочно!

Еб*л вас в рот! И ваши души
С моей душой в экстазе слились.
Говна вы мне подлили в уши,
Я с вами поделился гнилью.

И наш союз - очарованье!
На сердце - ангельские сонмы.
Скорей бы всей ебучей рванью
Нам впасть опиз*енело в кому!



Снег выпал вчера.
Дует ветер с реки.
В заборе зияет дыра,
В неё идут мужики.

Солнце на льдине плывет.
Будка на берегу.
Сбрасывает завод
Чёрную в реку нугу.

Поезд по рельсам скользит.
Его металлический визг
Бесит. Душа саднит.
Вчера разлетелась вдрызг,

Вчера, когда снег пошёл.
Смотрел в белёсую тьму...
Думал: как хорошо -
Не нужен никто никому.



Анжела поссорилась с Димой,
Было полвосьмого.
Она: "Нашла другого".
Он ей по роже двинул.

В эфире кремлёвская сцена.
С балкона дует ветер.
Анжела - в комнату к детям.
Дима вскрыл себе вены.




Кошка следит за воробьями,
Лестницу прислонили к щиту,
Машина буксует в снежной яме,
Жду зарплату, пишу ху*ту.
Собака бежит с подбитой лапой,
Рыбак смачно под ноги харкнул,
Пацан курит, в руке лопата,
Провод ветром прижало к окну.
Поставил суп в микроволновку,
Рома что-то пишет в блокнот,
В одной ветровке выбежал Вовка,
Крикнул: "Ну едь ты, ёб*ный рот!".
Автобус украшен к новому году,
Женщина в норковой шубе идёт,
Глянул по интернету погоду,
Достал суп, взял бутерброд.
Надо заканчивать писанину,
Всё выходит одна поебень,
Кошка зевнула, выгнула спину,
Обычный неинтересный день.




У входа в театр шумит
После премьеры толпа.
Вечер, горят огни,
Витрины, как зеркала.

Дамочек пестрый ряд,
Гул разговоров, смешки.
Давали "Вишнёвый сад".
Шляпки, жабо, парики...

Мы возле театра стоим,
На парапете пакет.
Полоску вечерней зари
Съедает на крышах снег.

Я заливаю в горлО
Водку. Готовый в хлам.
Кореш мой за углом
Ссыт на искусства храм.

Дамы садятся в такси,
За кем-то приехал муж.
Большая афиша висит
"Впервые. Декабрь. Мулен Руж".

Я затянулся "Кентом",
С салом съел бутерброд.
Кореш уже под мостом,
Даёт своей бабе в рот.




Быть человеком - пожалуй, искусство.
Только каким? Наболевший вопрос...
Вырвать из сердца нежное чувство,
Всю свою сущность пустить под откос.

Перемолоть то, что дорого слишком,
Вырезать свежим куском естество,
Жизнь свою сделать блевотной отрыжкой,
Воздух поганя всем на рождество.

Быть человеком - забыть человека.
Нет человека внутри и нигде.
Только убитый собою калека
Бродит по тёмной, немой пустоте.

"Где оно было? И было ли в целом
То, что прожить удалось впопыхах?"
Слезла душа, скора слезет и тело.
Мёртвая вечность сидит на костях.

Быть человеком - забыться в запое,
Бредить далёким, очко заблевав.
Вдруг осознать, что червиветь в застое -
Лучше, чем в мае цвести среди трав.

Стоя у самого края пучины,
Ополоумев, харкать в глубину.
Быть человеком - подёрнуться тиной,
Всё отпустить, расползаясь по дну.




Будет что-то где-то у кого-то,
А сейчас вот почему-то я
Вдруг решил за уходящим годом,
Возле самой кромки декабря,
Написать, что ведь уже двадцатый.
Раньше было очень далеко...
Раньше мнилось, будет лишь когда-то
Этот год, что смотрит мне в окно.
Как и прежде, всё покрыто снегом,
И Хехцир угрюмою грядой
Распластался меж землёй и небом,
Лес белеет свежей сединой.
Помню, в детстве ездили далече,
В глубь тайги, с мешками шишковать.
Было пять. Трещал кругом валежник.
Дед, отец, я, бабушка и мать.
Все смеялись, шутки про медведей...
И зачем мне в голову пришло
Это прошлое загинувшее время?
Видно, сопки всё хранят его...
А ещё я помню долгий зимник,
Жигули, колеса на цепях,
Снег по пояс и, конечно, дивный
Свежий хлеб. Им весь салон пропах.
Дом в деревне... тальники у речки...
Лёд, наверно, в метр толщиной...
Старый прадед водку пьёт у печки...
Это всё так и идёт за мной
Через годы, через цепь событий.
Я был мал, а вот уже, гляди,
Не успел из детства толком выйти,
Там маячит старость впереди.
И однажды, как хребет Хехцира,
Волосы мои заволочёт
Белым снегом. И вся тяжесть мира
Мне за всё сполна предъявит счёт...
Но то дальше, там, за перевалом,
А пока вот время нанесло
Новый год. Хоть лет уже немало,
Праздник детства, чуточку тепло.
Только вот не жду я больше чуда.
Вспышки прошлого гирляндами висят.
И в шкафах пустая вся посуда.
В холодильнике стоит один салат...
Будет что-то где-то у кого-то,
У меня же - просто зимний день.
А когда приду домой с работы,
Что ж, стакан наполню водкой всклень.




Вышел, курю. Холодно - пиз*ец!
Последняя тяга, закрыл двери.
Послушал путиносплетенье словес,
В светлое будущее поверил.
Мандарины, чеплажка оливье,
Кошка мелкая, никого народу,
Сижу и смотрю, как за окном во дворе
Старый год сменяется новым годом.



В Новый год со старым адом -
Это всё негодный вкус.
В новый ад облечься надо
И поменьше а-ля рюсс:

Велелепное унынье,
Достоевский там и сям
На х*й пусть идут отныне,
Я придумаю все сам.

Да такое, чтоб позлее,
Чтобы хруст костей стоял.
Взбудоражу ил на дне я,
Вывалю на свет весь хлам,

Хаос, боль, говно и плесень -
То, что греет душу мне.
Знатной выйдет моя песнь -
Вопль в чёрной пустоте.




Ночью светится между тьмами
Узкая коридора полоска.
Плачет кровати скрипучий фундамент,
У древесины нехватка воска.

Кот на столе хрустит над миской,
Пёс видит сны, бежит куда-то.
Лунный луч по стеклу разлился.
Телефон показал полпятого.

Звук тормозов. Чужой и резкий.
Кашель вырвался приглушённый.
Тучно покоится старое кресло,
Спинкой уткнувшись в новые шторы.

Кто-то на кухне поставил чайник,
Шелест. Как будто раскрыли газету.
Просто лежу. Проснулся случайно.
Гоняю мысли перед рассветом.




********

Ночью черствеет время,
И падают мысли в яму .
Скрип моей старой кровати -
Мелодия лет.
Ночью уже не греют
Тёплые руки мамы,
Да и меня, мальчишки,
Давным-давно нет.

Так же накрыт с головою,
Так же считаю секунды.
Кто-то мне скажет, зачем я
Пришёл в никуда?
Жизнь обернулась застоем
Невыносимым и нудным.
И не секунды считаю -
Считаю года.

Нет никакого надрыва,
Злобно не щерится бездна.
Просто в печи дотлевает
Один уголёк.
Что-то промчалось мимо,
Что-то бесследно исчезло.
Где моё место и кто я? -
Мне невдомек.

Так и не понял смысла,
Да и не слишком хотелось.
Всё стороною проходит
И тонет во тьме.
Счастье в сердце прокисло,
Радость с души облетела.
Жизни цветы обглодал
Торжествующий тлен.


*******


Кто-то идёт вперёд,
Кто-то смотрит назад.
С неба за годом год
Капает бирюза,

С неба за годом год
Сыплет лиловый снег.
Небо однажды умрёт,
Песню споёт рассвет.

Кто-то идёт вперёд.
Я не могу идти.
Небо меня убьёт
На середине пути,

Небо убьёт меня
Многоголосьем бурь.
Шестнадцатого сентября
Я не увижу лазурь.

Кто-то смотрит назад.
Я не могу смотреть.
Мой позаброшен сад,
В нем обитает смерть,

Сад позаброшен мой.
Тропы давно заросли.
Я провалился в запой
С очень большой высоты.

Небо горит огнём.
Я ослеп и оглох.
Небо меня клянёт:
"Лучше б тогда ты сдох"

Небо клянёт меня,
Бьёт по незрячим глазам.
Шестнадцатого сентября
Их покроет роса.


*********

...и вот который уже год подряд
я жду, когда оборвёт календарь
всей моей жизни солнечный закат,
и я уйду в безбрежную даль;

и я уйду по траве босой,
не будет больше мне душу рвать,
умру, не скованный гадкой нуждой,
нуждой ещё один раз умирать;

а оглянувшись на жизнь скажу:
все было так, как должно было быть,
и звуки мира - теперь лишь шум,
а тишина - она там, впереди;

нет красоты ни в весенних полях,
ни в поцелуе девичьих губ;
что рождено - обратится в прах,
все, что мы есть - это замкнутый круг;

погаснет пламя, гревшее нас,
и разобьется о скальную твердь
в часах песочных последний час;
улыбкой встретит старуха смерть;

и вот который уже год подряд
никак не кончится мой календарь,
и не приходит последний закат;
глаза мне застит болотная марь.

********

Я был там где меня не встретили
На центральной площади города
Токовал одинокий тетерев
Но в патронах не было пороха

Я был там где меня не встретили
Тишина поглядевши искоса
Забросала меня междометьями
Ее речи тошны и выспренни

Я был там где меня не встретили
Среди сотен сарайных остовов
Голосил с заплутавшими ветрами
Наорался от боли вдосталь

Я был там где меня не встретили
В потаенной себя окраине
Думал, что ожидают с трепетом
Но душа упала израненной

Я был там где меня не встретили
На полях усыхающей поросли
Мне стихи нерожденные дети
Прочитали охрипшим голосом

Я был там где меня не встретили
Посреди своих снов не сбывшихся
Разломал стены внутренней клети
Но и тут оказался лишним

*******

Обожаю вырванными венами
Вышивать на теле мироздания,
Изрыгать проклятия поэмами,
Жалить душу языками пламени.

Нет ни дома, ни лица, ни имени,
Но обучен вечному горению
И волчица молоком из вымени
Меня кормит на обломках времени.

Я обмотан девственными плевами
Говорю речами прокажённого,
Я блудил с отъявленными стервами,
Все они моими стали жёнами.

Моя кровь питает семьи выродков
Без нее они сгнивают заживо.
Моё семя вслед за мною выводком
Волочётся по земле загаженной.

Я сверяюсь с провонявшей истиной,
И живу просроченными догмами,
Мой ночлег – на площади у виселиц,
Мне близки лишь те, кто были прокляты.

Обожаю вырванными венами
Вышивать на теле мироздания
Я скитаюсь обреченным демоном
По своей заброшенной Сатании.

*********

Ухожу из человечества
В тьму где нет ни грамма света
Мне не надо божьей вечности
Я хочу быть людоедом

Человечье это приторно
Пересолено всё скисшее
Фарисеи сплошь да мытари
Бл*яди с сиськами обвисшими

Ухожу из человечества
Ху*й вам в жопу суки рваные
Буду психом недолеченным
С недостигнутой нирваной

По ухабам и по рытвинам
Ухожу. Горите пламенем
Жрите хрючево корытное
Что зовёте гордо знанием

Ухожу из человечества
Пусть же всякое живущее
Будет тлением помечено
Пусть гниёт смердит и пучится




Я вырыл для себя дыру
В пространстве бытия
Один истошно в ней ору
Один здесь я.

И нет в округе никого
Лишь темнота
Завесив битое окно
Ползёт сюда.

Я вырыл для себя дыру,
Чтоб посмотреть
Как в ней однажды я умру,
А моя смерть

Мне скажет ведь ты нужен был
И многим мил,
Но сам себя в дыре зарыл.
Один один.


******

       Рифмы будней


Встала ты предо мной на колени
И отстрочила минет
Лень мне еб*ать тя сегодня, Лена,
Давай-ка, сваргань обед.
Харю умой и почисти зубы,
И не целуй – не люблю
Если вдруг поперхнуся супом,
По морде смачно в*ъебу.

+++++++

Ногу задрал и пялюсь в окно,
Солнце светит там
Глянул направо – твоё еб*ло
Сонно уткнулось в диван
Поднял одеяло, помацал пи*зду
Ху*й совсем раскис
Дворник с матом где-то внизу
Хлебом кормит птиц.

+++++++

Говоришь ты дох*уя
А дать в жопу – них*уя
Нах*уй ты нужна такая?
Я поеду лучше к Тане
Таня дрочит и сосёт
Таня в жопу мне даёт
Пельмени с майонезом –
Ох*уеть вообще.

+++++

Х*уй сегодня не стоит
И я в спальне нашей
Делаю усердно вид,
Что пиз*дец уставший
Недовольно ты ворчишь
«Секса стало мало»
Я тебе промолвил «Слышь,
Завали еба*ло»

+++++++++

Пидо*рас на жигулях
Мне помял крыло,
Я ему ногою в пах,
Кулаком в еб*ло.

+++++

На работе зае*бали
И напарник и столовка
И буфетчица и Галя,
Что сосет сварному Вовке
И уёби*щные шторы
В нашем офисе еб*аном,
Эта б*лядская корова
Со своим ебу*чим планом,
Все конкретно зае*бали,
Все мне вые*бали душу,
Был бы в наше время Сталин -
Расстрелял бы нах*уй тут же
Этих сраных пидо*расов
Никакого нет покоя
Сука, кто же меня сглазил?
Что же за говно такое?

+++++++

Сегодня вышел во двор
И безо всякого страха
Соседа, стоя в упор,
Злобно послал нах*уй
Сказал "Ещё хоть раз
Услышу дрель в воскресенье -
Ёб*ну отвёрткой в глаз,
Понял меня, олень бл*я?"

+++++++

За котом убрал говно,
Покурить пошёл
Зарядил харчком в окно,
Стало хорошо

Хорошо, хоть и моё
То окно вообщет
Сзади слышу "Долб*оёб?"
Мне летит в еб*лет

Тряпка прямо из ведра
"Что же ты творишь?" -
На меня орёт жена -
Жизни моей прыщ

Я харкнул и на неё,
Пнул ведро ногой
"Завали еб*ло своё
И окно помой"

+++++++++


Кончил на пузо жене.
Пошёл попить воды.
Увидел фонарь в окне -
Один среди темноты.

Один он горел, не гас.
Неярок был его свет.
Один горел в этот час,
В тёмном моём окне.

Водки налил стакан.
Хлеба краюху взял.
Сел к жене на диван.
Взглядом окинул зал.

Мебель советских времён.
В шкафу чайный сервиз.
Старый бабкин ковёр
За шкафом пыльно повис.

На подоконнике кот.
Старый совсем уже.
Видит - хозяин пьёт,
Сидя, как есть, в неглиже.

За ухом потрепал.
В миску насыпал еды.
Ёб*нул ещё стакан.
Выпил ещё воды.

Лёг, приобнял жену.
Поцеловал в плечо.
Нет, я так не усну.
Надо выпить ещё.

Горит и горит фонарь.
Смотрит и смотрит кот.
В сердце неясная хмарь.
В сердце что-то скребёт.

Водка глоток за глотком.
Муторно как-то мне.
Заплётшимся языком
Я говорю жене:

-"Помнишь, когда-то, Надь,
  Другую хотели жизнь?"
-"Хватит уже бухать.
  Иди ты лучше проспись".


**********************************

2007-2012








Продрог я совсем на дороге. До дома
Никак я дойти не могу. Силы нет.
А тут ещё в голову тычут вороны
Железными клювами. Ломит хребет.
И ноги отнялись и руки немеют,
И рот мне скосило: измазан слюной.
Блевотина хлещет из горла, шалеет,
На жилке качается глаз, льётся гной.
А впереди топи и вязкие глины,
Леса и метели, пески и снега,
Зарытые люди, живые машины,
Разлитая нефть - новой жизни нуга...
Да ну его к черту! Умру я в чащобе,
Пусть звери лесные меня отпоют.
Мне дом мой не нужен! Гниёт пусть! Ещё бы!
Ведь в доме том пусто. Меня там не ждут.




Черные дыры в сознании
Тянут меня в вечность,
Сулят мне новые знания,
Зовут уйти в бесконечность.

Чёрные вороны в небе
Свет разрывают криками.
Трупы, лежащие в склепе,
Слились со святыми ликами.

Тьма поглотившая душу
Поёт загробные песни.
Злоба рвётся наружу,
Мозг разъедает плесень.

Финальный аккорд истязания-
Верёвка на собственной шее.
Я проиграл состязание.
Я ни во что не верю.







Меня сегодня снова распяли,
Под холодным весенним дождём.
Прибили тело к кресту гвоздями
И добили ржавым копьем.

Меня снова сегодня отпели
Вышли в небо толпой провожать,
Переждавши шальные метели,
Смотрят все, как я стал умирать.

И махая мне вслед руками,
Напоследок сказали: «Прощай!
Ты не можешь жить больше с нами.
Умирай, умирай, умирай!».

А я с горечью сглатывал слёзы,
И руками в крови утираясь,
Произнёс про себя : «Слишком поздно,
Так и будут жить не раскаясь.»





В моём теле шевелятся черви
И в ногах моих свиты коконы.
Я вишу опоясанный нервом,
Забиваю гвозди в иконы.

Море рядом совсем, дышит пламенем.
Мясо трупов - вечное топливо.
Черви в коконах тело избавили
И спасенье мне дали новое.

Сотни бабочек с ног моих радостно
Улетели в просторы небесные.
Я остался с разорванным мясом
Созерцать оскал неизвестности.

Испугавшись лихого времени,
Водрузивши на шею камень,
Я ушёл покорять забвение.
Поглотил меня морской пламень.






Мы все продали душу,
Мы все пропили разум.
И на карту поставили
Жизни уклад.
А меня беспокоит лишь то, что не сразу
Все мы с вами подохнем,
Устроив парад.
Мир проснётся однажды,
Почешет в затылке,
И воскликнет в восторге:
«Неужто оно?!!!
Как же мне надоела
Эта слизь под ногами,
Эти божьи создания-
Сплошное дерьмо.»




В правой руке- пудовые гвозди,
В левой- стальная кувалда.
Слышишь мой друг, как ломаются кости?
Сладкая музыка, правда?

Вы где-то душу свою обронили,
Я подобрал, не побрезговал.
Как же прекрасно жить в нашем мире:
Все души грехами изрезаны.

Зачем нам такая тупая вселенная-
Огромная, жирная сука?
Давайте взорвём её, стерву надменную,
Распорем ей толстое брюхо!

О, вижу! Ангелы топят младенцев,
А Бог подрезает им крылья.
Они от досады мне вынули сердце
И от удовольствия взвыли.

В моих ушах вой и скрежет железа,
Из вен хлещет кровь наружу.
Вновь кто-то, целясь в меня из обреза,
Промолвил: «Ты нам не нужен.»





Я выхожу людей стрелять на бис.
Даётся мне это легко и со смехом.
Стреляю бомжей, продавцов и актрис,
Для жизни моей люди-это помеха.

По улицам мне неудобно ходить-
Людские тела закрывают обзор.
Какое же счастье их всех умертвить-
Расширить себе для маневров простор.

С надеждой я жду мировую войну,
Расстроен весь, плох и пропал аппетит.
Хочу я услышать: «Идёт всё ко дну!
Разорван мир в клочья! Растерзан! Убит!»




Я-моральный извращенец-
Люблю стегать свою душу плёткой.
Я-мизантроп и отщепенец-
Пою грудных детей тёплой водкой.

Я- отброс на помойке жизни,
Скорей заткните свой чувствительный нос.
Едва лишь стоит меня увидеть-
Пробирает жидкий понос.

Я вызываю приступы рвоты,
Меня душили ослеплённые яростью,
Я никогда не попадаю в ноты
И ни разу не отличился храбростью

Завидев меня все впадают в безумие,
Разжигают костры инквизиции.
Псы не воют при мне в полнолуние,
На иконах стираются лица.

Я люблю грязь и слизь осени,
Обожаю рыться в могилах.
"Ты маньяк?"- всей толпой меня спросите.
"Что вы, нет, я очень милый."







В прошлой жизни, судя по всему,
Я убивал людей в концлагерях.
Душил всех газом и не чувствовал вину.
Сжигал в печи и выгребал оттуда прах.

А после меня кто-то расстрелял.
Уж и не помню, вроде на рассвете.
Раздался выстрел, я с дырой в башке упал.
На моём трупе танцевали дети.






Я- смеющийся маньяк в толпе прохожих,
Весь испачканный, измазанный в крови.
У меня вместо лица- свиная рожа,
Чтоб почаще вы плевать в неё могли.

Чтоб удобнее вам было меня вешать
Я себе на шею повязал
Трос стальной. Люблю людей потешить.
Мои казни собирают полный зал.

Мои руки все в гниющих ранах,
На спине- удары от плетей.
Я ночую в придорожных ямах,
Мной пугают маленьких детей.

Но однажды, верю, час настанет
И одним погожим летним днём
Я вас мордой к стенке всех поставлю,
Пулемётным разорву огнём.

Я устал питаться  мертвечиной!
Мне не хочется блуждать среди невзгод.
Вашими костями я засею нивы,
В лучах солнца моя истина взойдёт!

Чтоб услышали меня наверняка вы
Буду вынужден я(не хочу, ну хоть убей!)
Возле грязной, старой мусорной канавы
Расстрелять ваших отцов и матерей.

А затем тяжёлым, мощным цепом
Я перемелю ваши тела.
До свиданья, люди, был я человеком,
Но теперь взошла моя звезда.







По девственно белому снегу
Катятся отрубленные головы.
По синему-синему небу
Летают мёртвые вороны.

По чёрной земле сожжённой
Ходят разложившиеся трупы.
По чьим-то рукам прокажённым
Молотят ржавые трубы.

Среди похоронной процессии,
Среди одинаковых будней,
Я вижу кровавое месиво
Везде, где участвуют люди.







В жёлтой рубахе
С башкою на плахе
Смотрю исподлобья
И вижу туман.
Меня угнетает
Предчувствие смерти,
Вид собственной крови
И крики толпы.
Взглянул я на небо,
Увидел, что солнце
Мне весело машет
И светит сквозь мглу.
Ему улыбнулся,
Обвёл всех глазами
И тихо промолвил:
"Давай же, скорей..."







Кто там шагает левой?
Кто там шагает правой?
Пошли вы нахуй шалавы дебелые!
Пошли вы нахуй придурки плюгавые!

Я вижу ваши колхозные рожи,
Я вижу:по локоть в крови у вас руки.
Я слышу как вы кричите: "О Боже!".
И сами при этом смеётесь, суки!







Я люблю холодное оружие,
Обожаю лёд и серебро,
Восторгаюсь холодом и стужею,
Когда всё вокруг меня мертво.

Мне по нраву похороны пышные,
Когда слёзы льют, срываясь в крик.
Все мои друзья- суки двуличные,
Предают и говорят: "Держись, старик!"

Своего отца убил я в ярости,
Всадил в грудь ему мясницкий нож.
Он мешал мне как-то утром пьянствовать.
Земля пухом, батя, думаю поймёшь!

И детей моих везде немеряно,
Много я ублюдков наплодил.
За большой букет бумажной зелени
Одного купил заморский педофил.

Уже слышу ваши злые выкрики:
"Да гореть тебе в аду во век!"
Успокойтесь, люди, меньше критики,
Я- такой как вы, я- человек.








Я хочу сдохнуть как-нибудь осенью
Под серым небом,
Под мерзкой моросью,
Дайте, суки, мне сдохнуть осенью.

Улетают птицы прочь в страны южные,
В страны дыневые и арбузные,
В страны яблочные, виноградные,
Эх, тоскливо то, не отрадно то.

Отстрадавшись, солнце плюхнулось в лужину,
Расплескав вокруг цвета осенние-
Красный, жёлтый, коричневый и, конечно же,
Мертвечины гнилой- бледно-серый.

А на кладбищах вороны бесятся,
Разоряют могилы бетонные,
Рвут на части изгнившие трупы,
Осень-мать славят, харкают кровью.

Сдохли листья, дохнут деревья,
Солнце дохнет под тенью осеннею,
И озёра и реки- всё сдохнет,
Всё теряет свой сок и сохнет.

Глянь сюда, дождевые черви
Жрут останки гнилой кобылы,
А её небеса омывают
Серебристой, кристальной водою.

Вот ещё: одинокого путника
Разгрызает в лесу волчья стая.
По-осеннему их греет солнце,
И окутывает мягкий туман.

Родники покрываются осенью
Ядовитой, коричневой плесенью.
Ты испей из них, путник усталый,
Разорви свою душу напалмом.

Пусть сожжёт и сожрёт тебя осень,
Заберёт с собой в вечность унылую.
Все забыли тебя здесь и бросили,
Всем давно ты уже опостылел.

Только серость сырая, осенняя,
Есть от этого мира спасение,
Только тонны разбросанной грязи-
Это истинная красота.

Я надеюсь, что сдохну осенью,
Под серым небом,
Под мерзкой моросью...







Я жил на том берегу реки
И ночью во тьме кромешной,
Смотрел на этот берег реки,
В надежде увидеть свет вешний.

Казалось мне: жизнь проживаю зря,
Блуждая в своих лабиринтах.
На той стороне-восходит заря,
Здесь- звёзды в бессилии гибнут.

Там вечность застыла пред взором людей,
Там смерти давно не боятся.
У нас- привокзальные толпы бл*дей,
Над кучами мухи роятся.

Там радость царит, солнце дарит тепло,
Достаток, красивые дети.
Здесь слякоть и морось, воняет, темно.
И люди не знают о свете.

Немало в раздумьях провёл ночей,
Немало дней пролетело,
Не в силах уснуть сжёг я сотни свечей,
Попасть на тот берег хотел я.

И вот как-то раз я пошёл за водой,
И в звёзд угасающих свете,
Увидел я лодку перед собой,
Её к нам пригнал шальной ветер.

Не в силах сдержаться я бросил ведро
И в лодку вскочил мгновенно.
Веслом оттолкнулся- всё, только вперёд,
На встречу большим переменам!

Тот берег давно меня манит теплом,
Игрой лучей солнца рассветных.
Вперед же, туда, правь быстрее веслом!
В страну всех мечтаний заветных!

Я в спешке причалил к той стороне
И выпрыгнув с лодки на сушу,
От радости бегать стал по земле-
Земле, что так грела мне душу.

Всё будет иначе теперь, не так,
Я вмиг свою жизнь исправлю.
Здесь люди другие, не ведом им страх,
Я буду таким же, я справлюсь!

Внезапно раздался грохот и вмиг
В глазах у меня потемнело.
Я вздрогнул и охнул, как жалкий старик,
Упало в кусты моё тело.

Меня пристрелили в стране моих грёз,
Радушные жители края.
Мой труп догрызает дворовый пёс
И мухи над телом летают.









Серое небо, серые стены,
Запах гнилой мертвечины.
Серые люди, вырваны вены,
Кровью залиты витрины.

Город безликий с истлевшей душою
Немощно руки вздымает.
Здесь невозможно остаться собою-
Серость всё выжигает.

Серое солнце, серые воды
Вспять река повернула.
Туши гнилые, младенцы-уроды,
Город чумного разгула.

Проклятый Богом, всеми оставленный,
В ноги кинутый смерти.
Сюда, в этой грязи, пыли и развалинах
Приходят вешаться дети.








Жрите говно и харкайте кровью,
Бл*ди, е*аные свиньи!
Наxyй пошли со своею любовью,
Давитесь злобой могильной!

Срать я хотел на высокое мнение,
Еб*л я все ваши правила.
Чтоб вы все, суки, с остервенением
Своими кишками блевали!

Шлюхи и пидоры с нимбом из золота
Светят разорванным анусом.
Выбл*дки, стадо морившие голодом,
Вкушают шампанское с палтусом.

Буду я срать на ваши надгробия,
Ссать на кресты могильные,
Жрите говно, бл*ди убогие!
Харкайте кровью, свиньи!








На золотом Мадагаскаре
Туманы солнцем согреваемы,
Печали ветром развеваемы,
Поля нектаром орошаемы,
Залиты светом города.
Там ходят девы златокудрые,
В пещерах- старцы многомудрые,
Всё благовоньями окурено,
В воде синеют небеса.
Бокалы с винами игристыми,
Леса с деревьями ветвистыми,
Торговые суда на пристани,
Достатка полон каждый дом.
Хотел бы выйти из забвения,
Там оказаться на мгновение,
Но не найду успокоения
В Мадагаскаре золотом.








Идёт линия жизни посолонь.
Играет небо серебристыми венами.
А мне бы пригоршню воды на ладонь
Да кусок вырванный невиданной небыли.

И цветастых деньков разухабистых
Захотелось душе в свои закрома.
Крикнуть далям немым, разнотравистым:
«Накорми, напои меня допьяна!»

А потом космы солнца разворошить,
Чтоб снопами на землю стелились.
И дождями глаза свои оросить,
Чтобы небо из глаз сочилось.

Ночью звёзды со свода пообдирать,
Рассовать по карманам заплатанным.
А потом дома сесть и начать подыхать,
И молить Бога горьким матом.








На бесконечную долину белую
Падает замерзшая вода,
Она стремится дальше к горизонтам,
Растет и разбухает вширь, уходит в никуда.

Под той долиной реки в серебро закованы,
Утратив своей прежней жизни пыл,
Взирают сквозь окно литое оловом
На весь покрытый белью новый мир.

Измученное солнце греть измучилось,
Вздохнув смиренно, чуть разжав ладони,
Предало смерти то, что жить приучено,
Избавив от житья безумной боли.

Застыло все, стоит в оцепенении,
Лишь ветры по просторам веют стрелами,
Покрыто небо пеленой забвения,
Леса одеты в одеянья белые…






Преддверие


            Действие

Бьёт мороз промерзшие леса.         
Бьёт с оттягом, валит дубовьё.
Разгулялась времени коса,
Подсекает рухлядь и старьё.

Напирает лед на берега,               
Запирает жизнь в толще воды.
На полях - бесчисленны стога,         
То свалила в кучу смерть плоды.         
               
Выеден ветрами горизонт               
И завален снегом речной плёс,         
Над обрывом рвётся вьюжный стон,      
Здесь подох недавно рыжий пёс.         
               
Веселятся стаи воронья,   
Облепив деревья и кусты.               
В поисках могильного гнилья            
Теребят надгробные кресты.            
               
Стынь теснит в могилах мертвецов,      
Ломит кости холод труповью.            
По телам закопанных отцов            
Молотом прошёлся хохот вьюг.            

Старостью мгновения полны,            
Ветхость мнёт сияние в глазах.         
О рога обглоданной луны               
Затупилась времени коса.               
               
Ярь измёрзла. Свет вслепую бьёт,      
Огибая поймы рек, луга.               
Источив клыки о стылый лёд,            
Трупом пал он в смерти закрома.

Ночь крадёт бесценные часы,
Душит, давит солнечный разбег.
Вместо капель утренней росы
Поит мертвый мир сыпучий снег.

Затянуло серым небеса,
Облепило наледью сады,
Слиплись мерзлой мокрядью глаза,
Никнет всё в объятьях пустоты.

Лики бездны явлены в зиме,
Мёртвый мир - покоен и красив.
Всё стремится утонуть во тьме,
Белым снегом жизни гроб укрыв.

        Альтернатива

На головах сидят вороны
В иссиня-чёрных сюртуках,
Зрят в небе Севера корону,
Чей видно блеск в земных снегах.
Покойны и мертвенны птицы,
В глазах зияет пустота,
Взмах крыльев - сущего границы,
Крик - в вечность взятая душа.
   
Под головами стынут воды,
Река погребена во льдах,
Прижата серым небосводом
С тяжелой ношей на плечах -
Продрогшим, одряхлевшим солнцем.
Светило придержало шаг:
Поникло всё, что к небу рвется,
Окутал землю белый прах

В закатном мареве резвится
Ватага шалых бесенят,
На них сквозь снег взирают птицы
Те, что на головах сидят.
Ревут метели, ноют стужи,
Льёт на просторы свет луна.
В уста целуя бесьи рожи
Дыханьем греет их зима.











Черви, сожрите моё тело!
Вороны, выклюйте мне очи!
Боги, уничтожьте мою душу!
Я хочу быть разорванным в клочья!

Хочу, чтобы меня перемололи
В огромной, ржавой мясорубке.
Чтобы никого обо мне не молили
И воспринимали меня как нелепую шутку.

Смейтесь над моими останками!
Умывайтесь по утрам моей кровью!
Пусть меня переедет танком,
А на мою могилу пусть гадят крысы помойные!







Провидец пошёл в горы,
Провидец увидел солнце.
Провидец был под затвором,
Теперь же он звонко смеётся.

А на горах дохнут души,
А внизу- ловцы человеков
Души эти усиленно душат,
Говоря: «До скончания века.»

Чуть поодаль- немые пророки
Отбивают провидцу поклоны,
Обличают людские пороки,
Пишут кровью святые иконы.

Средь пророков- шуты и монахи
Из костей высекают скрижали,
Собирают головы с плахи
И провидца воплями славят.

Толпы бьются в припадке благостном.
Слёзы счастья на лицах мужей.
Жёны плача, рыдая от радости,
Несут в жертву провидцу детей.

Храмы строят слепые зодчие,
Службу служат божьи убийцы.
И все знают: в древних пророчествах
Был предсказан приход провидца.








Пёс, коричневой шерстью заляпанный,
В листьев рыжих и желтых скоплении
Копошится разорванной лапою,
Носом чует он тление времени.

Ворох падали с мертвым цветением
Солнце греет лучами холодными.
Всё продрогло под небом осенним,
Сжались, иссохли буйные воды.

Сталью отлиты высоты небесные,
Кровь оросила леса золоченые,
Ветры с тоскливой, угрюмою песней
За горизонты идут обреченные.

Там их ждёт ночь и печаль белоснежная,
Вьюги игривые, реки заснувшие,
Мерзлые, стылые дали безбрежные,
Смерть, белым пологом мир обернувшая.

Здесь же всё дымкою серой затянуто,
Липким туманом просторы завалены.
Жизнь в ожиданиях лучших обманута,
Мрёт. И поминки по ней уже справлены.

Осень ей гроб из гнилья уготовила,
Плесенью, слизью его разукрасила,
В путь проводила захлёбистым воем,
Крест надмогильный багрянцем раскрасила.

Запах гниения морово стелется,
Гнёт, удушает он рвение зелени,
Никнет и чахнет, томится бесцельностью
Ярое, к солнцу стремление семени.

Черви могильные, мяса налопавшись,
Чувствуют гибель в осеннем дыхании.
С жадностью новой на кости набросившись,
Жрут мертвечину, с особым старанием .

Мира душа наполняется теменью,
Видно отчетливо пропасть бездонную.
Холод и мрак, пустота и падение.
Падая в бездну узреть можно новое.

Только осеннее мерное пение
Душу спасает убитую временем,
Только в целительном яде забвения
Можно избегнуть влияния тления...

Вытянув морду, с отчаянной яростью,
Пёс воет в осень, томленьем изгложенный.
С ног сбило времени тлением - старостью,
Рвут его тело на части прохожие.








Говорят, что из глубокого колодца
Даже в самый жаркий, знойный полдень
Можно, не заметив света солнца,
Созерцать ночное небо, звёзды.

Можно посреди песков пустынных,
Потеряв для жизни своей соки,
Ощутить дыханье спелой нивы,
Окунуться в синеву речной протоки.

Можно в Севере угрюмом и бездонном,
Во снегах и льда могучих глыбах,
Видеть, как полуденные волны
В теплых ветров нежатся порывах.

Можно в пепле древней, черной церкви
И в дровах порубленных иконных
Углядеть не искушенье падшей стервы,
А луч света вышнего исконный.

Можно в месиве разбитой, драной рожи,
В плаче девки испоганенной изрядно,
Рассмотреть веселый прищур Божий,
Что в крови укутался нарядно.

И во смраде человечины протухшей,
Да в развалинах растерзанного мира,
Значит, есть наброски жизни лучшей,
Значит, виден свет далёкого Маира.










Сделай мне минет сегодня, Маша.
В самой спёке сих осенних дней
Понял: жизнь - ебучая параша,
А я копошусь глистом на ней.

Сделай мне минет сейчас, Мария.
Мой подвал - огромен, в нем душа,
В нём я просидел года лихие,
В нем же я подохну не спеша.

Отсоси, Мария, на прощанье.
Пусть во тьме не вижу больше звёзд,
Буду приглашать всех на свиданье
К своему кресту я на погост.

Поработай языком на славу, Маша!
Я хотел бы кончить тебе в рот.
Жизнь моя - ебучая параша.
Жизнь твоя - дурацкий анекдот.