Александр Фирсов
Литературная запись Тины Шанаевой
На ровном месте. Глава первая.
Дождавшись выходного дня, наш герой отправился в одно широко известное место, в котором, впрочем, сам он никогда и не был. В подмосковный городок устремлялись паломники со всего белого света, настолько притягивал их монастырь, возведённый в раскольничьи времена как обитель покаяния и спасения. Антон постарался заранее собрать информацию: родители, педагоги, даже и друзья по очереди рассказывали ему, какой красоты там подземная церковь и хоровая ротонда в главном храме. Сокурсники вспоминали, как ездили туда петь и уверяли, что никогда прежде не слышали такого чистого классического звучания. Городок находился в часе езды от Москвы на электричке по N-n-ой дороге. Утренняя дремота побуждала соскальзывать в сон, но не мешала замечать за окном живые, стройно заполнявшие это направление леса, манившие безлюдной глубиной.
Пристанционная вокзальная площадь была усеяна разноцветными утюжками такси, и парень быстро сговорил машину. Благо, цены были вполне демократичные, а таксисты, в большинстве своём местные жители этого же самого городка, на первый взгляд проворны и скоры. К подходу электропоезда они уже дежурили на выходе с платформы, крутили ключами и зазывали клиентов
- Эй, дембелёк, тебе куда? - Окликнул Антона крепкий парень в песочном прикиде защитной куртки, которую обычно надевают в деревнях на рыбалку, и таких же штанах, позаметней истрепанных, с вздутыми коленками, но все-таки годными для извоза!
- Мне… да тут недалеко… в Дом культуры, местный, он где-то в километре от станции, как мне объяснили. - Антон не хотел, чтобы ему накрутили двойной тариф.
- Садись – приветливо кивнул ему парень и двинул к машине, - Он у нас один в городе, а если надо в какой-то другой Дом культуры, то за тридцать вёрст найдёшь поселковый рассадник ночных дискотек. Так тебе какой? - Он с полоборота раскусил пассажира, догадался, что тот прибыл первый раз в их городок, и что можно слупить теперь втрое.- Нехорошо подумалось Антону, но он покорно поплёлся к зеленой шестерке. Водила уже щёлкал ключами зажигания, вдетыми в брелок - рубиновую капельку сердечком. Открыл водительскую дверь, сел в салон авто и воткнул ключи в замок зажигания. Парень ещё раз взглянул на этот брелок, раздумывая, ехать ли с этим местным героем гонок за хорошей жизнью. И подивился манящей странности брелка, что его даже слегка развеселило, - в набегавшей на него нерешительности капелька сердца все сомнения устранила и уговорила. Человек, можно сказать, доверился магии сердечного огонька в новой обстановке и новых обстоятельствах с новыми людьми.
В зеленой шестёрке замок зажигания, в отличие от всех современных машин, находился слева. Это так удивило и поразило Антона, что он помялся ещё с какое-то время возле водительской двери, взирая непонимающим взглядом на водителя, вальяжно выжидавшего в защитном камуфляже - он придерживал добротным полевым ботинком нараспашку открытую дверь, так что она выгибалась даже немного к левому крылу машины. Петли двери были обильно смазаны родным дедовским способом - пуж-салом, с застывшими в веках клочьями черно-мутной мазутной смеси.
- Тебя как зовут, братан?
- Антон.
- Ты что, вчера слез с бронепоезда? Ну и тормозной. А меня Серега зови. Мы же не банк едем грабить. Садись!
- Да, в электричке, видно, укачало…- И Антон скорёхонько вместил себя в сиденье рядом с Серегой.
За пять минут крутых виражей по разбитой дороге Серега успел рассказать о жарких разборках местных Монтекки и Капулетти, - но не подумай чего, - до первой крови! О своем заветном слогане – Эй, прокачу! – лишивших не одну подросшую блондинку девичьей скромности, о коварстве соперников таксистов, так что пассажир не успел зевнуть, как таксист развернулся возле широких ступеней искомого Дома культуры.
Архаичный махровый купеческий стиль начала прошлого века, прилизанный бело-розовой известью, предъявлял претензии на дворянское гнездо, призванное облагораживать здешнее население. Возле ступенек расчерченная стоянка для подъезжающих машин, как в аэропорту, более-менее дисциплинировала господ владельцев автомобильных кредитов. Серега в два счета высадил Антона и мгновенно вильнул задком своего жигуленка. А наш герой, задрав голову на монументальные колонны, так и казалось, готовые обрушиться на доверчивого искателя культурных ценностей, пытался разобрать на фронтоне надпись, по которой можно было определить, что это все-таки тот самый дом культуры. Взглянул на часы: запаса времени до назначенной встречи оказалось ещё около часа. Куда деваться? Посчитал ступени парадной лестницы и открыл тяжелую дубовую дверь ДК. Просторное холодное фойе подмигнуло тусклым софитом. Огляделся и заметил вахтершу, сидевшую за внушительным столом эпохи пленумов и съездов. Просверлившая вошедшего насквозь взором профессиональной гадалки, она жеманно произнесла: - Новенький что ли? В оркестр? Тебе назначено?
Антон поспешно с поклоном ответил: - Да, - с какой-то ни с того, ни с сего всплывшей на поверхность бронхитной хрипотцой. Самозваная гадалка дружелюбно взмахом руки очертила направо: - Поднимайся, там уже один из ваших сидит, беспрерывно занимается, один! Он решился подняться по лестнице, схожей с подъездной, не спеша, считая ступени, прошёл первый пролёт, увидел перед вторым пролетом площадку, откуда просматривался скромный зал с зеркалами для юных танцовщиц. Не заглядывая, поднялся выше и через пару схожих пролетов уже входил на самый верхний этаж, кстати, темный и тревожный, без признаков освещения. Почему в таких заведениях на самом верху повсеместно не горит свет, это никому непонятно. На площадке прорисована одна дверца, будто из сказки Буратино, и ведет она в кабинет администратора, а дальше уже идёт деревянная лесенка, мансардная - на дополнительный этаж, похоже, достроенный для персонажей Карабаса Барабаса. Деревянная лесенка одним шажком упирается в дверь, за которой упрятан настоящий зал для репетиций духового оркестра. Репетиторий! Антон остановился возле этой двери и невольно стал прислушиваться к звукам, которые доносились сквозь её тщедушную фанеру Собственно, дальше нужно было бы войти, но некоторое время он пребывал в странном оцепенении, будто следующий решительный шаг выкинет его в некое неведомое и опасное инобытиё.
-Стою… Почему стою? Что мне мешает войти? – Спрашивал Антона его неуверенный ум и сам отвечал: - Слушаю звуки… - Не прибегай к отговорке. – А ты не толкайся, успеем! – и беседа с самим собой вызывала у него облегченную улыбку.
- На чем, на чем там играют, за дверью, гобое или английском рожке? У них тембр очень похожий…
- Да что со мной?.. – Всего лишь потянуть дверь за ручку и войти.
Неужели я не отгадаю? Нет, надо приложить ухо к двери, надо ещё раз хорошенько прислушаться.
Предчувствие, томящее своим немеряным колодцем, куда улетали, слабея, и возвращались навстречу мысли и звуки, зацепило где-то в области диафрагмы. Антон не раз мысленно нырял в этот колодец, заведомо зная, что нет у него ни конца, ни начала, нет чистого защитного пространства, подсказки, с которой можно и нужно было продвигаться вперед. Вот и здесь он стоит и судорожно ищет причины, которые могли бы его оправдать за робость на ровном месте...
Он так бы и держался один в полутьме коридора, сгорбившись на деревянной лесенке с низким потолком для марионеток. Но всё-таки попытался чуть продвинуться вперед и ещё сильней согнулся. Зато удалось приложить ухо к двери, послужившей наушником, и напряжённо вслушиваться.
Долетал звук неровный, не в меру колеблющийся. Низкие ноты постоянно срывались, было понятно, что музыкант не дотягивает длинную ноту и рассыпает звучание. Выдох обрывался придавленным визгом, а он берет и берет инструмент в зубы и продолжает играть, уже в другой октаве, повыше - в надежде исправить положение, но и там звук долго не тянется, нота срывается в более высоком тембре. Слышно как воздух колеблет звуковой невроз, - кто-то одиноко закипает от неудач. Если бы ещё кто там находился рядом, то исполнитель вёл бы себя сдержанней, спокойней, а теперь - просто распыляет себя по пустяшным своим оплошностям!
Прошёл уже десяток минут, а Антон все так же стоял и слушал, слушал, слушал, пытаясь мысленно подсказать и исправить звук…
-Эй - вдруг неожиданно полушёпотом донеслось из-за спины, в него вонзился молниеносный вопрос: - кто там, кто это?
От неожиданности и страха он резко обернулся:
- Ой…
- Ай, больно!
Столкнулись нос к носу. Она вздрогнула, всмотревшись в визави тем неподготовленным взглядом, какой вылетает в редкие минуты откровения наедине с собой.
Но они тут же отстранились, отпрянули друг от друга, каждый быстро нащупав своё личное защитное поле.
У Антона влетело в извилины: - я где-то уже видел это лицо… эти глаза… глаза очень знакомы…. Откуда они мне знакомы? Видимся первый раз в жизни, а кажется, будто только что вынырнули из прошлой забытой судьбы - Такое бывает, - последние два слова он проговаривает вслух…
- Что, простите? - Она услышала фразу, вернее, прочитала по губам.
- Я к вам на… пару репетиций. Буду участвовать в концерте.
"Запинаюсь? Я? Откуда такой неуверенный тон?"…
- Новогодний?- она спрашивает с лёгкой улыбкой
- Да… откуда узнала?.. – Черт, черт, черт, как всегда невпопад!
Смеётся...
Очарование её улыбки и желание удержать этот смех подбодрили его в этот миг. Рассказать бы все-все про себя, и даже больше: что играет на кларнете; что приехал в их дом культуры из Москвы на электричке; что только летом пришёл из армии, а теперь ищет работу – что все ему в этой встрече по нраву!
Тут он услышал шорох барабанных палочек. Знакомство прервали с десяток башмаков, россыпью стирающих по ступенькам пыль с подошв.
Антон стоял спиной к двери и первым увидел, как толпа музыкантов поднималась по детской лесенке. Бойко и весело на ходу они приветствовали девушку, и он успел пожалеть, что ему не хватило пяти минут закрепить знакомство, притопали так не вовремя. А она отвлеклась и больше его не слушала. Он неловко посторонился, вжался в перильца и пропустил всех, склонявших головы перед низкой дверью.
Наконец, пришел и его черед поклониться перед входом в зал. Первое, что хотелось рассмотреть – инструмент, который звучал за дверью.
Гобоист – первое, что пришло на ум. Точно! Усердно занимается... На разложенном металлическом пульте стоит стеклянный пузырёк, наполненный водой и тростями – он то и дело касается раструбом края пульта, и от покачиваний пузырёк должен вот-вот упасть, разбиться; но этого не происходит, а на его колебания неприятно смотреть.
Антон отвёл от него взгляд, нашёл глазами свое рабочее место и поспешно к нему прошмыгнул как опоздавший школьник, положил пока что зачехленный инструмент на стульчик, рядом с которым стоял пульт, где уже ждала его папка первого кларнета.
Повесил куртку на крючок самодельной вешалки и уже смело стал осматривать репетиторий.
Это была не такая уж большая комнатка, тем не менее, вмещавшая тридцать человек духового оркестра. По периметру громоздились распахнутые шкафы, как в армейской казарме, но висела в них сценическая форма. Сверху, над каждой из комплектов форм, лежала фуражка, с синей ленточкой и с бронзового цвета кокардой. Ещё выше, над формой висели шкафчики с плохо закрученными петлями, дверки не держались, были расшатаны, а кое-где их и вовсе не было. Все нижние полки были забиты нотами.
Никакого особого знакомства с музыкантами и тем более с девушкой-гобоисткой не произошло, первая мимолётная встреча на лестничной клетке была скомкана. Волнение улеглось, спряталось куда-то вглубь запомнившихся впечатлений. Музыканты кивнули друг другу формально как принято в начале занятий.
Репетиция длилась два часа, разделённая двадцатиминутным перерывом, воспринималась вполне себе плодотворной. Молодой, но сразу видно, амбициозный дирижёр уверенными взмахами обеих рук направлял за собой оркестр.
Сидя в первом ряду, напротив дирижерского пульта, вгрызаясь в нотный текст, краснея за допущенные ошибки, - Антон играл на кларнете, таком родном и до боли знакомом ему инструменте! Но в этот раз что-то мешало: не давал сосредоточиться неизъяснимый подъем в груди, рождённый непривычным смущением, поднимавшимся из глубин позвоночных нервов, он обрастал и вырывался наружу неровным звуком.
Дирижёр посмотрел на новичка ещё раз, не останавливая оркестр; это помогло, Антон овладел собой.
- В чем причина?.. Со школьных уроков сложившаяся привычка задавать себе вопросы подбрасывала Антону камней. Может быть, из-за классической посадки оркестра?.. Нет, это вздор!
Впереди по правилам сидели кларнеты, по левую руку валторны, по правую флейта и многострадальный гобой. Ну, а за спиной, в самом последнем ряду бас, ударные и трубы. А кто в середочке, смотрит сквозь первый ряд на дирижера и сигналит новичку? Как бы с намеком подводил он сам себя к ответу. Конечно же, это могла быть только она - на саксофоне.
Воображение обжигало! "Я уже на что-то рассчитываю? Я уже начал играть в свои фантазии? Приехал в оркестр всего на две репетиции, чтобы сыграть единственный концерт; а уже нацелился на некое интимное знакомство с той, к которой, похоже все липнут. Может быть, поэтому она так поспешно складывает саксофон и убегает вниз?"
«Наплевать и забыть; отыграть один концерт, уехать, убежать без оглядки,» - думал Антон, стараясь не оборачиваться в её сторону.
«Уеду обратно, постараюсь не вспоминать, забуду! Но почему, почему так маниакально восстает перед глазами её улыбчивое лицо? А если она так же взволнованно думает о том же, что и я? Влечение в плену моих иллюзий занимает меня настолько, что почти непобедимо, я не могу с ними бороться. Случай, известный всем, ищущим свои половинки. Нечаянный испытующий взгляд, обращённый к тебе, как островок сердечной надежды, записывает в память полунамёки: что вот она... она непременно!
Взгляд её синеющих глаз - образ, прорвавшийся наружу из далекого детства, я его помнил в реальной жизни, в движении детских полузабытых ласковых впечатлений. Взгляд, думающий и побуждающий думать.
Боюсь его и вожделею. Ощутимо пережитая мечта, которую оставляю потаённой, загадочной, кроткой, интимной...»
Антон уехал, отказавшись от банкета в честь уходящего года, которому по традиции был посвящён отчетный концерт. Быстренько сложил инструмент, переоделся, и, получив у дирижера причитавшийся за две репетиции и один концерт гонорар, благополучно сбежал! Сбежал со всех ног, унося с собой лёгкое сожаление от одержанной над собой победы. Чтобы потом себя не раз упрекать за это.
И уже без всяких такси успел на последнюю московскую электричку...