На стенке, к которой была придвинута моя кроватка из светлого нежного дерева, с любовью сотворенная неизвестным добрым Волшебником, радостно бегал солнечный зайчик.
Передвигался он не по всей стене, а прямо перед моим лицом, как-бы приглашая погладить. Шевелился, негодник, еле-еле, совсем уж лениво.
Зайчик светился, качаясь в обнимку с богатым обрамлением из больших мягких листьев, сквозь которые солнце, как-бы стесняясь разбудить, робко проникало в нашу просторную спальную комнату.
Вместе с ласковыми лучами в окно тихо вливался и мягкий завораживающий шум-шепот шевелящейся листвы, танцующей и заигрывающей с легкими струйками свежего ветерка, весело пролетавшего по своим делам.
Рядом с моей кроваткой высоко возвышалась большая родительская, куда я , зачастую, забирался по ночам, втискиваясь между папой и мамой, а затем быстро засыпая, вновь согретый их ласковым теплом.
Прекрасное летнее утро, несмотря на гомон птиц, разгоралось постепенно. А взрослые себе безмятежно все спали и спали, не в первый раз обидно пропуская такую чудную и редкую частичку Бытия.
Чтобы не нарваться на чей-нибудь спонтанный запрет, я тихонько перелезал "перенч". Так бабушка на идише называла решетчатую перегородку кроватки, сделанную из гладко зашкуренных и приятных на ощупь округлых прутьев.
Ночную рубашку снимать не стал, чтобы не тратить время на поиск и одевание трусиков. Кроме того, длинная ночнушка не раз спасала ноги от вездесущих гусей, водившихся во дворе соседского дома и частенько норовивших со злющим шипением достать меня своими вытянутыми шеями.
Благополучно прорвавшись мимо двора и калитки тети Шуры и дяди Феди Стоборовых, начинённых многочисленными опасностями, я, наконец, перевёл дух.
К возможным осложнениям и неприятностям там относился и здоровенный Петька - грозный петух, на счастье, полностью поглощённый своим утренним пением. Проскользнув мимо него, я опрометью влетел в соседское строение Зайцевых.
Часть дома, аккуратно выкрашенного яркой желтой краской, снимали Ткачуки,- молодая семья врачей, куда входил и мой старший дружок Вовка.
Взобравшись в кухне на высоченный стул во главе стола, я поудобнее расселся и стал терпеливо ждать, рассматривая мух, кружащихся гурьбой вокруг клейкой ленты. Ее закрепили на витом электрическом шнуре, рядом с небольшой электрической лампочкой.
Глупые насекомые не догадывались , что стоит им всего на миг присесть на эту, с виду приятную ленточку, смазанную похожим на мёд клеем, то , несмотря ни на какие старания, оторваться и улететь на свободу, больше не получится. Никогда.
На ленточке уже присутствовали многочисленные прилипшие жертвы, и мне было непонятно, как же это остальные мухи не видят, что садиться туда явно не стоит.
Придя к заключению, что цокотухи, действительно, просто дурынды, я схватил ложку и стал постукивать ею по столу. Поначалу легко , затем, все сильнее и отчетливее , я стал будить бедных Ткачуков с возрастающим нетерпением.
Они , как и мои родители, были вполне способны бездарно проспать такое прекрасное утро. Однако Ткачуки - люди интеллигентные. Одно слово - врачи. Голоса никогда не повышали, недовольства никогда не выказывали.
И в этот раз, Вовкина мама, выйдя в одной ночнушке, красиво выгнулась и, протирая глаза, ласково улыбнулась,- Чем бы тебя сегодня угостить и порадовать, наш дорогой мальчик?
В мои неполных три года я, казалось, вполне ценил ее тонкую красоту и интеллигентность. Это была какая-то особая, самая первая влюбленность.
Вполне осознанно понимая всю запретность этого действа , я подглядывал, наслаждаясь отражением ее прекрасного тела и упругой подрагивающей груди. Все это богатство отлично наблюдалось в зеркале платяного шкафа, когда она сбрасывала свою ночнушку и накидывала легкий цветастый халатик.
Ревнуя как мавр, я всегда напрягался в момент приближения Вовкиного отца, ласково обнимавшего свою жену, тихо, с озорным выражением, подкрадываясь сзади.
Ласково улыбаясь, она с таинственным видом подносила мою кружку с домашним мороженым собственного приготовления, вкуснее которого, она знала это , я никогда ничего не пробовал.
Мы общались наедине каждый божий день того прекрасного лета. В то время она была моей Женщиной и прекрасно чувствовала это.
Ощущая безмерное обожание, разговаривала со мной как со взрослым, только очень ласково и нежно. На прощанье всегда дарила чудесный лёгкий поцелуй, пахнущий земляникой и чем-то ещё, чарующим и неведомым.
Наш волнующий роман завершился в августе, в конце лета, когда мне исполнилось полных три года, и я был определён на свою первую и очень нелюбимую работу - младшую группу сокирянского детского сада...