Школа - 10 глав

   Вступление.

   Новосибирск, 2013 год, клуб "Отдых". Отмечается юбилей школы 173. Ей уже исполнилось 40 лет!
   Я изрядно волновался, готовясь к встрече. Ведь на самом деле после выпускного я никого фактически и не видел. А уже прошло столько лет! Как они выглядят? Кем они стали? Кем я окажусь среди них?
   И вот я смотрел на тех, кто смог прийти, узнал о тех, кто уже умер – от наркотиков, алкоголя, болезней, а кто и погиб в Афгане или Чечне, и понял – я должен написать о них всех. Нельзя допустить, чтобы это, в рамках мировой истории, совершенно незначительное событие, тем не менее совсем кануло в лету. Ведь они все жили, – совсем тогда мальчишки и девчонки, – строили планы и мечты на будущее, искренне надеясь, что их мечты наверняка ведь осуществятся! И само будущее казалось тогда таким маняще-безоблачным, таинственным и радостным. И обязательно – светлым! И все у них тогда было впереди.
   Ведь с точки зрения жизни человек, что история французского двора, что история 10-га А – одно и тоже. И там и там – первые красавицы и красавцы, от которых без ума вторая половина, влюбленности и симпатии, которые вдруг могут изменяться на свои противоположности, зависть, ненависть, бескорыстная дружба и вероломное предательство.
   
   Итак, начало семидесятых, свеже-построенная школа на северной окраине большого города...
   
   (Произведение не предназначено для детей)
   
   
   
   
   
   
   Сентябрь

   
   
   Первый звонок.

   Конец августа 1973 года в Сибири выдался очень уж жарким. В Новосибирске неимоверно палило солнце, плавился изрядно потрескавшийся редкий асфальт. 31-го августа на глухой северное окраине города – улице Объединения (в народе еще назывался – Четвертый участок – сокращенно от "Четвертый строительный участок"), бывший четырехклассник Миша Ларионов, идя вдоль бетонных плит, которые изображали проезжую часть улицы Объединения, по земляной тропинке, которая, в свою очередь, изображала тротуар, повстречался со своим одноклассником Виктором Еремеевым.
   – Здорово, Мишка! – радостно приветствовал его Виктор – они все-таки не виделись целое лето. – Да ты, я смотрю, загорел!
   Михаил улыбнулся, останавливаясь у длинного деревянного забора из криво приколоченного горбыля, за которым завершалось строительство здания Почты и кинотеатра "Современник", пожал протянутую руку.
   – Привет, Витек. А ты что, все лето в городе проторчал?
   – На даче, – наставительно ответил Виктор, внимательно рассматривая Михаила. – На даче, – повторил он. – Кстати, ты в курсе, что мы теперь не пятый Д, а пятый А. Не перепутай на линейке.
   – С чего это?
   – А ты что? Не слышал новость?
   Миша пожал плечами.
   – Какую? – равнодушно спросил он.
   – Нас переводят в другую школу, – как-то даже таинственно ответил Виктор.
   – И в какую? – удивился Ларионов, так как школ в этом районе было немного, всего три – 78, 143 и 184. И все были плотно забиты, как и их родная 78-я.
   – Видел, в логу новую построили? – таинственно спросил Витек.
   Миша вспомнил – самая окраина города. По другую сторону лога уже располагались дачные участки. А на этой стороне велось какое-то строительство.
   – И что? – удивился он.
   Мальчики так и стояли на узкой земляной тропинке между плитами и забором.
   – Хочешь сказать – нас туда перевели?
   Витек радостно кивнул.
   – Так что, чувак, – еще более радостно подвел он итог, – первого сентября топай уже к новому месту!
   – Не врешь? – на всякий случай поинтересовался Михаил – вот будет забавно, когда он припрется туда, а там – ни школы, ни линейки – почему бы и не посмеяться.
   – Зуб даю! – обиделся Витек, дернув ногтем по верхним передним зубам и чиркнув ребром ладони себя по горлу.
   Наверное, он прав, в смятении подумалось Михаилу. Но и вероятность розыгрыша оставалась велика.
   – Два дня назад в нашей школе родительское собрание было по этому поводу. Там всем и объявили, – снисходительно продолжил Витек, глядя снизу вверх и в нетерпении переступая кривыми ногами. – Что, твоих там не было?
   – Да мы только что приехали из Судака! – честно признался Михаил.
   – А-а-а! – насмешливо протянул Витек с плохо скрываемой завистью – одно дело провести все лето на даче под Сокуром, и совсем другое – жаркий Крым, Черное море, горячий песок...
   
   И вот уже первое сентября. Миша в волнении приближался к новой школе, спускаясь по изрядно разбитому тротуару вниз, к новой школе, где ему предстояло учиться.
   Но больше всего он волновался от встречи со всеми своими – и не только с одноклассниками – все-таки целое лето не видел! Успел как-то соскучиться. Но и не со всеми конечно! Кое-кого из класса он бы предпочел вообще не видеть, но это было не в его власти. Не от него зависело – кого принимать, кого исключать. А жаль! А больше всего он волновался из-за того что увидит Надю Кузьмину.
   Новая школа, пока он спускался в лог, хорошо была видна сверху и по форме напоминала букву Н. Не то что 78-я – мощное четырехэтажное здание сталинских времен с высокими потолками – самое высокое здание на Четвертом участке. Правда, затерявшееся среди таких же высоких сосен.
   Издалека было видно, что на узкой полоске между школой и большим и глубоким оврагом маленькой речки толпился народ в школьной униформе – парни в темно-синих костюмах, белых рубашках и пионерских ярко-красных галстуках; и девочки – в коричневых платьицах, белых передниках, белых огромных бантах и белых гольфиках.
   Миша спустился по разбитым ступенькам, пересек узкую проезжую полоску, которая громко называлась улицей Столетова и, пройдя через низкую калитку, сваренную из водопроводных труб и еще пока не покрашенных, вошел на территорию своей новой школы. Справа – здание, на торце которого внизу у самой земли крупными толстыми буквами желтой краской было написано – ЧАПАЙ. Слева – земляной пустырь.
   Было как-то непривычно. И воротник синего пиджака жал, и красный пионерский галстук тер шею, да и вообще вся школьная форма сидела как-то не так, мешковато. И он стеснялся себя такого. А тут еще и жара... солнце пекло нещадно и, отражаясь от больших окон, неприятно слепило глаза.
   Миша дошел почти до крутого обрыва, внизу которого текла маленькая речушка – именно сюда выходило крыльцо школы, и именно на этой узкой полоске собирались классы. Осторожно приблизился к шумящей толпе. Ученики радостно галдели, встретившись после лета.
   Михаил огляделся, выискивая среди выставленных вверх табличек надпись – 5-А. А вот и она – где-то в середине строя.
   Изрядно волнуясь, он принялся несмело приближаться к своим, лавируя в толпе старшеклассников и старшеклассниц с большими бантами и в очень коротких платьицах.
   Попутно старательно, кружным путем, обходя всех известных ему хулиганов из старших классов. А то могут и по шее дать мимоходом, и пинка, и щелбан наладить. А потом пристанут с вопросом: "Что, тебе не понравилось? Ах не понравилось, тогда получай еще!". Сказать "понравилось", чтобы избежать дальнейшей расправы – унизительно, а не сказать – действительно, получишь еще, и не раз. Лучше уж быть от них ото всех подальше!
   По дороге столкнулся с учительницей в короткой юбке, в глазах которой – блеск, азарт, интерес. С трудом увернулся, чуть не попав ей под ноги. Пошел дальше, завидуя – нам бы такую классную руководительницу!
   Наконец Миша приблизился к табличке "6А". Действительно, здесь были все свои – в глубине души он ожидал розыгрыша и настраивался на то, что в 6А все будут незнакомыми, и ему придется бежать к 78-й.
   Витек, первым увидев его, призывно помахал рукой, продолжая разговаривать с Гагаткиным. Миша, естественно, направился к ним, оглядывая девчонок своего класса – все стали какие-то странные, более высокие, более надменные что-ли. А вот и она – Кузьмина. Единственная из всех, кто разговаривает спокойно, без ужимок и гримас. Сердце его екнуло и он постарался побыстрее, даже не поздоровавшись от волнения, проскочить мимо стайки девчонок, боясь, что они заметят его волнение и тут же начнут высмеивать.
   
   – Внимание, стройся! – раздался усиленный динамиком голос директрисы школы – на высоком крыльце стояла крупная, властная женщина. Все тут же засуетились.
   А красивая учительница в короткой юбке где-то неподалеку принялась весело выстраивать свой класс старшеклассников.
   Беспорядочно суетясь и бестолково волнуясь (кроме класса учительницы в короткой юбке), классы кое-как выстроились в ряд на узком асфальте. Хорошо хоть белую полосу мелом нарисовали — ряды получились ровные.
   Дождавшись тишины, директриса, придав торжественности своему голосу, поздравила всех с началом нового учебного года – самого первого в новой школе. В заключении длинной и нудной речи, которую никто и не слушал, речи она добавила:
   – Строители нашей школы очень торопились сдать ее к первому сентября и поэтому в школе осталось много строительного мусора, не говоря уже о всем прочем. И теперь нам надо будет самим привести нашу школу в порядок. На это уйдет неделя или даже две. Поэтому сегодня после линейки вы уходите домой и возвращаетесь в рабочей форме – будем мыть и выносить оставшийся мусор. Кто может – принесите ведра и тряпки. Классы с третьего по шестой – приходят сразу как переоденутся. Классы с седьмого по десятый – к двум часам.
   А потом прозвенел первый звонок. Маленькая пигалица с обалденной улыбкой, сидя на плечах у здоровяка-хулигана Черепанова, радостно трясла колокольчиком. И от ее улыбки, и от этого звонка, и грозный хулиган почему-то воспринялся таким же добрым и ласковым, как и она, и все вокруг стояли тоже добрые и гораздо приятнее, чем были на самом деле. Миша Ларионов вздохнул с облегчением – новая школа начала нравиться ему.
   
   
   5 кл - уборка школы.

   Классная руководительница (она также перешла с ними из 78 школы), разделила всех на группы, распределила обязанности и куда-то ушла.
   Группе, в которую попал Миша Ларионов, досталось мыть левую рекреацию на третьем этаже. Повсюду валялся мусор – и в коридоре, и в туалетах, и в классах. И все заляпано толстым слоем известки – не только пол, но и стены.
   Мальчики принялись выносить строительный мусор. Начали с туалетов мужской, женский и учительский – так как те были расположены в самом конце рекреации. Девочки принялись мыть освобождаемые помещения. В женский туалет мальчики входили неуверенно, краснея, и девочки в конце-концов сами вынесли мусор за порог – мальчикам стало легче.
   Надя Кузьмина была в обтягивающих рейтузах и Миша краснел, видя ее. А когда оказывался рядом – еще и волновался и терял дар речи.
   Вытащив весь мусор и свалив его в огромную кучу возле ворот в школьной ограде, мальчики, чтобы ускорить работу принялись помогать девочкам – ведь, как сказала классная руководительница, пока все не сделают, домой никого не отпустит. Но стены и пол как были все в известке так и оставались белыми, как их не мыли – ведь никто не объяснил, что с известкой надо часто и тщательно прополаскивать тряпки. Школьники отчаялись – устали, надоело, домой хотелось неимоверно. Надеялись, что уйдут пораньше – если быстро сделают все что сказала учительница, которая до сих пор не возвращалась. Дети остались одни.
   Надя Кузьмина в очередной раз взяла ведро с грязной водой, и Миша тут же оказался рядом.
   – Давай, помогу, – грубо предложил он, радуясь тому, что хоть что-то смог произнести в ее присутствии.
   Девочка вежливо кивнула. Он понес ведро в мужской туалет. Она молча шла рядом. Вылил. Ополоснул. Стал набирать чистую воду. Она ждала его у открытых дверей.
   Понес обратно. Она также молча шла рядом. Поставил.
   – Спасибо, – коротко поблагодарила Надя.
   Он только кивнул в ответ – слова застряли в горле.
   
   Уборка затянулась, так как сколько не мыли стены и полы – только вода подсыхала, оставались такими же грязными, с толстым слоем белого известкового налета. Никак не могли отмыть.
   Парни по-хулиганистее ушли еще раньше — мол, мусор вытащили, на раз тряпками протерли – этого достаточно. Спорили с ними, говорили, что нельзя еще уходить – все ведь вместе в ответе. Обижались даже. Не помогло. Остались самые ответственные, которые считали, что раз сказали прибрать и вымыть класс и коридор, значит все это должно быть чистым. И таких в группе оказалось меньше половины.
   
   В коридоре появились группа незнакомых пацанов лет двенадцати – человек шесть. Подошли в развалку, с ухмылочками, руки в карманах. Миша, оттирающий стенку возле кабинета номер 32, напрягся — их, пацанов, осталось всего только трое вместе с ним.
   – Чё вы тут делает? – спросил один из подошедших, останавливаясь возле Захаренко.
   – Моем, – испуганно ответил тот, оглядываясь – положиться можно только на Мишку. Витек способен только говорить.
   – Вы что, учиться здесь будете? – неприятно ухмыляясь, снова спросил тот. А один из хулиганов пнул ведро, разлив грязную воду. Остальные весело заржали.
   – А по зубам? – не выдержал Михаил, внутренне трясясь, и боясь, что вот-вот затрясется и правая коленка – вот будет стыдно!
   – А в тыкву? – тут же угрожающе обступили его пацаны, сразу же перестав скалиться.
   – Я вот сейчас учительницу позову! – решительно вмешалась Надя и твердо, без тени страха, посмотрела на хулиганов.
   Те замялись.
   – Ладно, – угрожающе произнес главарь этой шайки. – Мы вас на улице дождемся.
   И компания неторопливо, вразвалочку, удалилась, насвистывая что-то блатное.
   
   Наконец все сроки вышли – уже не то что второй час дня, на улице уже стемнело.
   Класс и коридор упорно не отмывался и школьникам, наконец, это все изрядно надоело. Сколько можно! Но и страшно ослушаться учительницу. Так что еще помыли с полчаса – с тем же результатом — и, боясь что скажет им завтра училка, молча направились к выходу, забрав с собой ведра – тряпки все выбросили.
   
   – Что будем делать? – видя, что девчонки смело потянулись к выходу, спросил Захар у Михаила. – Нас там наверняка ждут. Вдвоем не отобьемся.
   – Надо линять, – согласился тот. – Девчонок они не тронут.
   – А как?
   – А давай откроем окно на первом этаже? – предложил Михаил и Захар тут же ухватился за эту идею, и глаза его радостно посветлели.
   Мальчики быстро спустились на первый этаж. Так как эта рекреация была самой дальней от входа, они смело окрыли окно в коридоре, выскочили на улицу, и на всякий случай пустились легкой трусцой – мало ли что, вдруг хулиганы выставили наблюдателей по углам?
   Вдруг они услышали крик в темноте:
   – Мишка, Захар! Давайте сюда! Там наших бьют!
   Мальчики замедлили шаг, нерешительно обернулись. Увидели маленького Гагаткина, который помогал кидать мусор в грузовик. Рядом с ним стояла Надя Кузьмина. Делать нечего – Миша и Захар направились к нему, хотя – втроем против шестерых... На душе у обоих было паршиво.
   Втроем они подошли к крыльцу школы. Сердце Михаила замерло – вот сейчас будут бить, двое на одного. Но здесь было пусто. Неужели хулиганы не стали ждать?
   – Они наших вниз повели, – сказала подошедшая Надя.
   Гагаткин подошел к краю оврага, посмотрел вниз.
   – Ага! Вон они, темнеют! – радостно воскликнул он и решительно направился к лестнице – спуск в лог был довольно крут и длинен.
   Сбежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. Миша и Захар поторопились за ним – в драке надо держаться всем вместе, а то поодиночке точно поколотят.
   – Конечно, у него брат – бандит, – прошептал Захар, ускоряясь. – Что ему будет? Его вряд ли будут выслеживать и мстить. А за нас, если что, кто потом заступится?
   Михаил промолчал. Мальчики догнали Гагаткина уже в самом низу, в долине небольшой речки, вытекающей из озера Спартак. Пошли чуть позади – справа и слева. Подошли к группе – три девчонки и Витек против шестерых хулиганов, которые весело трясли Еремеева за воротник, а также говорили что-то обидное девочкам. Голова Витька бестолково болталась, но о сопротивлении он и не думал – куда уж против шестерых?! Тем более, что у тех могли быть и ножи!
   Гагаткин приблизился.
   – Кто у вас атаман? – спросил он с ходу.
   И, не дожидаясь ответа, и не останавливаясь, выбрал самого наглого из них и сразу – хрясть ему в морду. Пацаны несколько опешили. А пострадавший схватился за нос и зубы. Гагаткин подумал, и еще раз и также хлестко двинул ему в ухо. Тот согнулся, уходя в сторону. Гагаткин посмотрел на растерявшихся пацанов и, спокойно примерившись, врезал ближайшему в скулу – так что зубы лязгнули.
   – Еще кто-то хочет? – пристально и зло, с бандитским прищуром, оглядел он остальных. Те потупились. Витек резко толкнул в грудь своего обидчика и тот упал. – А ну бегом отсюда! – прозвучала недобрая команда совсем невысокого Гагаткина, и хулиганы дружно побежали к лестнице.
   А Мише вдруг стало стыдно, что он при Наде так себя повел трусливо. И она все это видела – наверняка ведь поняла, что мы в окно вылезли! – думал он, в душе радуясь, что уже темно и не видно как он покраснел. – Витек ведь пошел через выход, не испугался!
   
   
   
   10 кл. Уборка-Черепанов.

   В это время старшеклассники мыли коридор на втором этаже перемычки, что соединяла первый и второй корпуса. Здесь располагалась учительская, библиотека и кабинет химии. Девочки лениво оттирали от известки стены, крашенные стандартной зеленой краской. Часто и очень тщательно прополаскивали свои тряпки. Черепанов также часто обновлял им воду в ведрах, то и дело поглядывая на молоденькую учительницу, увлеченно работающую в распахнутой учительской – явно из младших классов.
   – Ребята! – вдруг обратилась учительница. – Хотите перекусить? Я пирожки с капустой принесла. И термос с чаем.
   Шестнадцатилетние девицы, считающие себя очень взрослыми, только покривились этому. А Черепанов, собираясь ляпнуть что-то насмешливое, вдруг столкнулся с ее глазами – неуверено-растерянными – и только улыбнулся.
   – Не откажемся! – бодро откликнулся он, радостно потирая руки под удивленные взгляды одноклассников и одноклассниц.
   Подошел к маленькой и худенькой учительнице, в глазах которой вспыхнула радость – ну хоть какой-то контакт с учениками! Весело посмотрев на девчонок – те только фыркнули, решив, что тот начнет клеить эту дурочку – Черепанов направился в учительскую.
   Первым делом хотел было запереть дверь – в коридоре ведь все свои, если что – и задержат чужих, и его предупредят. Но увидев ее светлый, в детской наивности, взгляд, не стал этого делать, и вместо того, чтобы обнять ее за талию и грубо прижать к себе, как он собирался первоначально сделать, он только сел на стул, глядя, как та поспешно, по-детски, копается в своей сумке, доставая пакеты.
   Почему он сейчас так себя повел – он не понял. Наверное, от того, что эта девочка, хотя и учительница, никак не вписывалась в суровую жизнь глухой окраины. И от того, что ему ее стало жалко – такую светлую и искреннюю, еще непонимающую, куда она попала, и с чем ей вскоре придется столкнуться в дальнейшей своей жизни.
   Совсем ведь еще дите, – подумал он. – Наивная, жизни не знает. Наверняка только после института. Новое место, новые люди. Все такое незнакомое.
   Она быстренько, суетясь, выложила на директорский – единственный чистый – стол пакеты с пирожками, термос и несколько детских чашечек в красный и зеленый горошек.
   – Вот пирожки! Еще не совсем остыли! – радостно говорила молоденькая учительница, выставляя бумажный пакет, и Черепанов с сожалением смотрел на нее, вдруг подумав – пропадет же она здесь – придется, наверное, заступаться. И сам удивился такой новой для него мысли. – Я их сама испекла! Почти всю ночь!
   Она торопливо выложила пакет и снова раскрыла сумку, выставляя термос и чашки.
   – Чай из смородиновых и вишневых листьев! – продолжала радостно тараторить она, раскрывая термос и наливая чай, и Черепанову становилось все более грустно, представляя, как она будет выть и плакать в чьей-то чужой постели. А скорее всего – в своем же классе после уроков, когда в школе никого уже не будет. – Я их сама на даче у мамы с папой собирала и сушила. Вкус – пальчики оближешь! Вы любите травяные чаи?
   Она, радостная, обернулась, с надеждой посмотрела на Черепанова, и вдруг осеклась, заметив его совсем не-детский, какой-то мужской, тяжелый, взгляд.
   Черепанов поспешно взял себя в руки, улыбнувшись как можно бесхитростнее – так он обычно раньше улыбался в детской комнате милиции, куда попадал более или менее часто, и когда не хотел, чтобы оттуда его отвезли в еще более отдаленное место. Он неловко протянул руки и взял пирожок и чашечку с чаем.
   – Вы к нам сразу после института? – вежливо поинтересовался он, прежде чем откусить пирожок, и стараясь говорить как можно дружелюбнее – что давалось ему с трудом, так как давненько он не разговаривал подобным тоном – просто не с кем было, да и не за чем.
   Все эти годы шпану помельче надо было постоянно держать в узде – а то накинуться стаей и загрызут. А шпане по-крупнее не дать сесть себе на шею, не дать заделать себя шестеркой.
   – Да, – кивнула она. – По распределению. Ваша школа – моя первая в жизни! – как-то восторженно-радостно ответила она.
   Черепанов, чувствуя себя почему-то не в своей тарелке, словно обманывал убогого, и сам удивляясь этому, надкусил пирожок.
   – Вкусно, – произнес он вполне искренне, так как начинка начиналась сразу же за тестом, а не как в столовских – где-то в середине.
   – Спасибо! – радостно кивнула молоденькая учительница. Она сидела как на иголках и ей явно не терпелось что-либо делать – учить детей добру, любви, честности и знаниям, воспитывать их благородными... ну и еще какие-то свершения!
   – Вы какой предмет и у кого будете преподавать? – снова вежливо поинтересовался он, откусывая еще один кусочек и заодно состроил рожицу заглянувшей в учительскую старшекласснице.
   – Первоклашки! – снова в каком-то возбуждении воскликнула учительница, присев прямо на стол директрисы и взяв пирожок. – Буду учить их уму-разуму. Воспитывать в них честь и достоинство!
   И Черепанов снова смутился, но постарался быстренько взять себя в руки – нельзя так распускаться.
   – А вас как зовут? – спросил он совершенно невинным тоном, но она почему-то вдруг смутилась, покраснела, зачем-то принялась одергивать юбочку.
   – Лена... Елена... Николаевна, – сбивчиво ответила она, глядя куда-то в сторону.
   Черепанов только усмехнулся – по отчеству тоже впервые в жизни назвалась, понял он.
   – Я, к сожалению, в разряд ваших учеников уже не попаду, как бы я не старался, – улыбнулся он. – Но все равно ведь будем сталкиваться в коридорах. Так что я – Андрей... – Помедлил. – Андрей Васильевич Черепанов, – степенно закончил он.
   Взволнованная учительница на это ничего не ответила, отчего-то заволновавшись – наверное, от его совсем не детского взгляда? – так что краснота не сходила с ее лица, и Черепанов, снова усмехнувшись, встал, оставив чай не тронутым.
   – Спасибо. Было очень вкусно, – вежливо поблагодарил он и театрально поклонился. – Но надо помогать остальным. Неудобно как-то.
   И с этими словами, взяв еще пару пирожков со стола, он неспешно удалился под ее озадаченным взглядом.
   
   – Она же старше тебя на шесть лет? – усмехнулся Кудеев, глядя на Черепанова. Они сидели у Чапая, пили водку.
   – Ерунда, – поморщился Череп, привычным движением наполняя граненые стопки. – Нинка вон старше меня на десять, и ничего – зовет время от времени к себе. Заглядываю иногда, естественно... Сам знаешь: х.. ровесников не ищет.
   Выпили. Закусили.
   – Да и молодая она совсем, на самом деле, – добавил он, жуя. – Наивная. Совсем жизни не знает. Мужского члена явно еще и не видела, и, тем более, в руках не держала. Рядом с ней я чувствую себя гораздо старше нее.
   
   
   Чирик. 15 лет.

   Худенький, но жилистый паренек пятнадцати лет, по кличке Чирик, небрежной походкой шел по родному двору. Также небрежно он отвесил подзатыльник пробегающему мимо шкету. Тот упал и заплакал. Чирик только презрительно скривился.
   – Эй, пацан! – услышал он позади себя мужской окрик. – Я тебе сейчас по шее накостыляю!
   Чирик обернулся. Сзади шел какой-то невысокий полноватый мужичонка. В сторонке стояли две женщины. Они тоже подали свои недовольные голоса.
   Чирик погладил в кармане рукоятку самодельного ножа и изобразил самый испуганный вид.
   – Дяденька! – залепетал он, вжав голову в плечи и продолжая идти впереди, – Да я нечаянно!
   – Я видел, как ты нечаянно! – еще больше воспрял духом мужичок, видя, что пацан перед ним совсем сник. – Уши-то обдеру!
   – Я больше не буду, дяденька! – продолжил свою линию Чирик, видя что они уже подошли к сарайкам, и через пару шагов их никто не увидит – сарайки теток скрыли.
   – Ты где живешь?! Кто твои родители? – еще более грозно напустился мужичок, но в этот момент Чирик, воровато оглянувшись и увидев, что они остались совсем одни, быстро шагнул назад и хлестко ударил мужчину в бровь, так что лопнула кожа и потекла кровь, застилая глаз.
   Мужчина растерялся, удивленно глядя на Чирика, хватая ртом воздух, словно собирался что-то сказать, и стирая кровь с глаза. Чирик, удовлетворено посмотрев на результат, снова правым кулаком резко ударил мужчину в нос. Кровь потекла и из носа.
   – Ах, ты!... – только и воскликнул мужчина, зажимая лицо. С залитым кровью лицом и, возможно, с боязнью получить ножичком в бок, он был явно уже не боеспособен.
   Чирик с силой толкнул его ногой. Мужчина упал в грязь.
   – Шлёцик, – презрительно процедил Чирик и расхлябанной походкой пошел дальше.
   
   
   7 кл. Пьянка вечером в классе

   
   Вторая смена. На большой перемене, когда седьмой "А" класс перешел со второго этажа левой рекреации на четвертый правой и занял портфелями и сумками подоконник напротив 46 кабинета, Колька Маслов оказался совсем неподалеку от компании девочек, среди которых была и Марина. На предыдущем уроке он уже писал ей записки и отправлял по рядам, но ответа так и не получил. И вот теперь он хотел узнать – получила ли она их или нет? Но вот как это сделать он придумать не мог – ведь она все время была среди других девчонок. А завести такой серьезный разговор при свидетелях он ну никак не мог!
   – Не-а, я не смогу! – вдруг засмеялись Марина. – Нам еще класс мыть!
   И тут Коля задумался. Раз она сегодня дежурит и после уроков остается с напарницей мыть классную комнату, может, мне тогда зайти и вызвать ее в коридор – сообразил он. Ведь в школе к этому времени уже никого не будет, и никто не помешает разговору. Но вот проблема – как все это сделать? Заглянуть в кабинет и крикнуть – Маринка, выйди на минутку! А если она не выйдет? А если она еще и расскажет об этом всем? Как смотреть пацанам в глаза – смеяться же будут очень долго.
   И он направился за помощью к своему старшему брату. Сначала спустился на второй – посмотрел расписание. Брата нашел на третьем этаже. Вкратце рассказал о своих проблемах.
   – Тебе что, нравится эта девочка! – добродушно усмехнулся тот.
   – Да так себе, – почему-то поморщился Колька – ему было просто стыдно признаться в этом. Но брата обмануть не смог. – Просто хочу выяснить у нее один вопрос. Что, нельзя что ли? – И он с вызовом посмотрел на брата.
   Тот только засмеялся, хлопая его по плечу.
   – Раз она сегодня моет пол, – произнес он, весело улыбаясь и внимательно разглядывая покрасневшего Николая. – Так почему бы тебе не прийти к ней на помощь? Давай ты с ними останешься на дежурство? – предложил он, ухмыляясь. – А я вам вина подкину. Чтобы разговор живее проходил.
   Коля аж вспотел. Замотал головой.
   – Да я упаду в ее глазах, – с мольбой выдавил он, пугаясь собственных мыслей.
   Брат снисходительно усмехнулся.
   – Я тебе достану бутылку "Агдама". Закусь ты сам сообрази. Ну и праздник все-таки на носу – есть повод. Если ты не идиот и не начнешь сразу же задирать ей юбку – то она не обидится.
   Коля стал совсем пунцовым. Как можно?! – думал он. – Ей?! Подойти и просто задрать платье?! Он этого представить себе ну никак не мог. Замотал отрицательно головой, боясь. Брат вздохнул.
   К ним подошел брательников одноклассник. С землистым лицом от частого употребления разной химии.
   – Косой, есть бычок? – пробормотал он, почему-то подозрительно озираясь.
   – В туалете сейчас Лазарь смолит – занач у него, – отмахнулся брат и землистый поспешно удалился.
   – Ты совсем что ли пацан? – снисходительно проговорил старший брат, посмотрев на Колю. – Будь мужчиной. Рыцарем, в конце концов, – добавил он, вспомнив книжки, которыми зачитывался его младший брат: Айвенго, Ричард Львиное Сердце... и внимательно посмотрел на Колю. – Ведь так?
   Колька лихорадочно кивнул. Он почему-то сильно волновался.
   – Ну вот и замечательно, – снова снисходительно усмехнулся старший брат, потрепав Николая по плечу. – Ты – рыцарь. Она – дама твоего сердца. Твоя задача, как рыцаря – дать ей праздник. Ну и показать, что ты – совсем уже не малец.
   Брат перехватил еще какого-то одноклассника – в изрядно помятом пиджаке и со старческим лицом.
   – Слышь, Кабан, сгоняй за Агдамом, – обратился он к нему. – По-быстрому. Училке скажу, что у тебя живот заболел.
   Кабан молча протянул худую ладонь и брательник вложил ему три рубля.
   – На сдачу папирос возьми, – сказал он.
   Кабан кивнул и молча ушел. И тут же вихляющейся походкой подошел следующий.
   – Косой, тут один залупнулся. Надо бы поучить, – проблеял он, нагло ухмыляясь.
   – Ну все, я побежал, – помахал Коле брат, уходя. – После пятого заскочишь ко мне, я тебе пузырь передам.
   
   И пока переменка не закончилась Николай быстренько побежал искать Мушкарева – тот с вином, как рассказывали, общался и знает как там и что. Все-таки не хочется перед девчонками выглядеть полным идиотом.
   Константин курил в туалете.
   – Послушай, – сказал Колька, хватая Костю за рукав и отгоняя свободной рукой густой табачный дым, плотно заполнивший тесный туалет, так что младшеклассники, заглянув, тут же убегали на другие этажи.
   Народу в туалете было много и дым стоял столбом. Бычки были не у всех и многие, особенно те, что помладше, ждали своей очереди на затяжку. Причем, многие просто пристраивались на халяву – вдруг перепадет? Пацан из пятого класса карандашом старательно выводил на стенке над писсуарами: Пацаны, – писал он, – пожалуйста, не бросайте бычки в писсуары. А то их потом трудно раскуривать!
   Фразу он написал уже полностью и теперь тщательно вырисовывал жирный восклицательный знак.
   – Ну, что такое? – лениво обернулся Мушкарев, вяло выпуская длинную струю дыма.
   – Сегодня Лариска с Маринкой дежурят, – таинственно зашептал Коля. – А мне братан обещал подкинуть бутылку Агдама. Давай с девчонками останемся? Поможем им? – произнес Коля, просительно глядя на Мушкарева – один он ни в жизнь бы не решился вот так прийти к девочкам, да еще и с вином. – А?
   – Агдам? – переспросил тот, снова неторопливо затягиваясь. – Агдам, это дело, – сказал он, снова выпуская струю дыма, и Коля невольно закашлялся. – Идет, – кивнул Костик. – На следующей переменке я сгоняю домой, принесу яблок, еще чего нибудь на закусь. – Он внимательно посмотрел на изрядно волнующегося Николая. – Ты, как я понял, хочешь Маринку?
   – Конечно, – сильно смутившись, кивнул Николай и покраснел.
   – А мне, значит, Лариска, – пробормотал Мушкарев, прекрасно понимая – у кого вино, тот и правит бал. – Она, конечно, не подарок. Ей подавай взрослых мужиков. Но как-нибудь переживу, – миролюбиво вздохнул он.
   Дверь в туалет в очередной раз открылась и внутрь ввалилась девица – десятиклассница Джульетта Исаян, – совершенно не обращая внимания на писающих. Впрочем, на нее тоже внимания никто не обратил. Когда-то, как рассказывал брат Коли, года три назад эта девочка была обалденной красоты! Черные длинные волосы, черные невинные глаза! Но теперь в мужской туалет ввалилось странное существо: облезлая худющая девица, реденькие короткие волосики паклями, выкрашенные в розовый цвет, глаза мутные и бессмысленные. Этот ее взгляд всегда пугал Николая, когда он случайно сталкивался с ней в школьных коридорах – словно нелюдь какая-то, ничего женского, ничего разумного.
   – Пацаны, угостите бычком, – хриплым неприятным голосом проскрипела Джульетта, цепко осматривая писсуары – не плавает ли там что?
   – Да пошла ты! – лениво отмахнулись от нее курящие пацаны. Они к ней давно уже привыкли и она успела порядком их достать.
   – Какой базар! – развела руками Джульетта, разворачиваясь к старшеклассникам, занимающим небольшой группкой самое привилегированное место – у окна. В этот момент Исаян была особенно страшна – абсолютно нечеловеческое серое с зеленью лицо, пустой, ничего не выражающий взгляд, старческая провислая кожа. – Не бесплатно. Минет за папироску.
   Никто не прореагировал на ее предложение. Тем более, что вид у нее был настолько омерзительный, что даже дотрагиваться до нее не хотелось, не то что что-то еще. Затравлено осмотрев всех она вдруг полезла своими кривыми пальцами к лицу Мушкарева, пытаясь выхватить у него сигарету.
   И возмущенные пацаны, дружно, пинками, вытолкали ее из туалета.
   
   
   
   Вечером, после уроков, как всегда, очередные дежурные 7-А остались мыть пол в своей классной комнате – номер 37. В этот день это были две девочки – Теплова Лариса и Марина Кошурникова.
   Когда Колька вошел в пустую правую рекреацию третьего этажа, здесь на широком белом подоконнике уже сидел Мушкарев, рядом с ним лежал бумажный пакет.
   – Девки только что оттащили ведро воды, – деловито сообщил он, соскакивая на пол. – Сейчас наверняка уже составили стулья на парты и начали драить пол. Вино взял?
   Колька кивнул. Сердечко его билось неимоверно.
   – Замечательно, – усмехнулся Мушкарев, беря свой пакет. – Пошли, что ли.
   Вдвоем подошли к кабинету. И тут Николай замешкался, совершенно не представляя, как ему войти туда, к девочкам, и что при этом сказать. Он посторонился бочком, пропуская Костика вперед. Тот только усмехнулся, поправляя на плече школьную сумку, легко открыл дверь.
   – Привет, девчонки! – тут же прямо с порога весело воскликнул он. – Принимайте гостей! А то вам наверняка ведь скучно!
   Девочки прервались, обернувшись. Теплова драила пол, Марина поливала цветы. Все стулья были уже аккуратно составлены на парты. Девочки ничего не сказали, ожидая продолжения.
   Мушкарев подошел к учительскому столу – на нем единственном ничего не стояло – и принялся деловито разгружать свой пакет. Два яблока, мандаринку – страшный дефицит, шоколадку "Аленка" и две корочки черного хлеба, позаимствованного им из столовой.
   Смущенный Николай, стараясь не глядеть на девочек, тоже подошел к столу, трясущимися руками раскрыл свой толстый старенький портфель и достал поллитровую бутылку Агдама. Неуверенно повертев ее в руках, он, смущаясь, поставил ее в самую середину стола.
   Скомкав пакет, Мушкарев быстро вернулся к двери и закрыл ее на швабру. Теплова усмехнулась. Марина заволновалась.
   – Сегодня ведь праздник, – объяснил все эти действия смущенный Маслов.
   Девочки не стали спрашивать – откуда вино. Тепловой это было безразлично, а Марина постеснялась.
   Колька быстро снял четыре стула, расставил вокруг стола.
   – Присаживайтесь, – галантно пригласил он.
   Девочки сели рядышком, спиной к окну.
   – А пить-то из чего? – поинтересовалась Лариса.
   Костик зачем-то внимательно посмотрел на стол.
   – В смысле? – не понял он.
   Теплова усмехнулась.
   – Стаканов-то нет, – снисходительно объяснила она.
   Мушкарев, сообразив – действительно ведь нет – тут же обернулся к Маслову и тот смутился – о стаканах он совершенно не подумал! Даже и в голову ничего подобного не пришло! Теплова, посмотрев на ребят, снисходительно усмехнулась – детишки, что с них возьмешь!
   Тогда Костик смешно почесал затылок и развел руками.
   – Ну извините, девчонки, – виновато произнес он, дурачась. – Не подумали.
   Вытащил из кармана перочинный ножичек – старый и уже довольно затасканный, – ловко провел острым лезвием вокруг белой мягкой пластмассовой пробки, с хлопком открыл бутылку.
   – Да ладно, – великодушно простила их Лариса. – Будем пить как обычно. Без изысков.
   Взяла бутылку Агдама и лихо отпила из горла. Поставила на стол.
   – Кто следующий? – спросила она даже не поморщившись, хотя Колька видел надпись на этикетке – 19% спирта. Он не знал, что это, но точно был уверен – это не очень хорошо.
   Следующим, усмехаясь, протянул руку Мушкарев. Лихо приложился, лихо сделал несколько глотков. Небрежно поставил бутылку на стол.
   Делать нечего, Колька взял тяжеловатую бутылку емкостью поллитра. Желтая этикета. Портвейн белый. Невольно вздохнул. Поднес ко рту. Принялся медленно наклонять бутылку, с замиранием сердца ожидая, когда же польется алкогольная жидкость. И что с ней дальше делать? Глотать как воду, или так как раз и нельзя, и надо с паузами? Или еще как-то?
   Противный запах бил в ноздри и Николай догадался задержать дыхание. И вот что-то липкое ткнулось в губы и он принялся пить маленькими глоточками – раз, другой, третий. Противный запах, противный вкус. Но что-то странное ударило в голову, в самое темечко. Стало вдруг горячо. И легко. И мир как-то вдруг изменился, посветлел что-ли. И все такое непонятное...
   Колька с удивлением поставил бутылку на стол. Поморщился – привкус во рту все же очень уж отвратительный, вязкость какая-то.
   Осталась только Марина. Под взглядами Мушкарева и Тепловой она решительно взяла бутылку и сделала быстрый глоток. Сморщилась, возвращая Агдам на место.
   – Ну и гадость! – не выдержала она.
   – Никто и не спорит, – вдруг поддержал ее Мушкарев, быстро закрывая бутылку пробкой и перочинным ножиком принявшись нарезать яблоки на дольки и складывать их прямо на стол. – Закусывайте, – широким жестом предложил он.
   Теплова, вспомнив, что учительский стол они уже успели протереть, двумя тонкими длинными пальчиками взяла одну дольку.
   – Мальчики, а что это вы вдруг? – поинтересовалась она, неторопливо и причем – демонстративно, вонзая острые молодые зубки в яблочную мякоть.
   Маслов растерялся, не зная, что на это ответить. Правду он не решился бы, а что соврать – так сходу еще и не придумал.
   – Да жалко вас стало! – непринужденно отмахнулся Мушкарев, принимаясь за очистку единственной мандаринки. – Праздник на носу. И вам скучно, и нам. Надеюсь, вы на нас не в обиде?
   И он озорным взглядом внимательно посмотрел на обеих девочек.
   – Да нет, почему же. Все нормально, – поспешно заверила смутившаяся Марина, а Теплова только усмехнулась.
   В молчании каждый сжевал по дольке яблока и по дольке мандаринки. Неловкая пауза затягивалась.
   – Ну что, еще по глотку? – предложил Мушкарев.
   И, не дожидаясь ответа, взял бутылку и решительно к ней приложился, отпив глотков восемь-десять.
   Следом за ним к вину приложился Николай – в голове у него приятно шумело и что-либо делать вдруг стало гораздо легче и гораздо раскрепощеннее. В этот раз он смог отпить глотков шесть, невзирая на запах и вкус.
   Приложились и девочки. Причем когда бутылку взяла Марина и принялась подносить ее ко рту, Колька с замиранием сердца наблюдал за ней. Вот она приоткрыла свой ротик. Вот она закрыла глаза. Вон она обхватила стеклянное вытянутое горлышко своими пухлыми девичьими губами (и здесь почему-то особенно сладко засосало у него где-то в животе, в самом его низу, да и ниже стало тоже очень уж приятно), глотнула, мягко двигая нежными щечками. Еще раз глотнула (внутри Кольки снова сладко екнуло). И еще раз (Екнуло еще сильнее и еще более сладко). И еще... (Колька совсем растаял, совершенно не понимая, что с ним происходит и не видя этому никаких логических объяснений – просто было очень уж приятно).
   – Эх, музон бы! – мечтательно протянул Мушкарев. – Потанцевали бы!
   Девочки никак не отреагировали на это предложение.
   
   
   
   Снова пили по очереди, из горла, приторно-сладкую жидкость. Болтали о каких-то мелочах. Но вот наконец Мушкарев приложился в последний раз. Потом, демонстративно задрав перевернутую бутылку, шумно поставил ее на стол.
   – Все, – сказал он. – Вино закончилось.
   И Коля тут же приуныл. Ведь это означало конец всему этому сборищу, и надо уже потихоньку собираться и топать домой – вечер встречи с Мариной закончился. А ведь так этого не хотелось! Душа требовала чего-то большего! Она, разгоряченная алкоголем, просто жаждала продолжения! И это было так непривычно, и так завораживающе!
   – Может что-нибудь придумаем? – несмело и даже как-то совсем робко предложил он.
   – А что, например? – пожал плечами многоопытный Костик – на его памяти было очень много таких вот желаний и еще больше – неудачных попыток их воплощения.
   – Я могу сходить за водкой, – вдруг предложила Теплова и все – и парни, и Марина – тут же впились в нее взглядами, ничего еще не понимая и просто осмысливая услышанное.
   Поговаривали, что она уже спит со взрослыми мужчинами. Так это или не так – никто толком не знал, но, хотя ей и было тринадцать лет, но взгляд у нее был уже взрослой женщины – устало-уверенный и равнодушный.
   Теплова спокойно посмотрела на замерших пацанов, на раскрасневшуюся от выпитого Марину.
   – Деньги есть? – деловито поинтересовалась она.
   Требовалось минимум 5 рублей 30 копеек – на самую дешевую водку – "Русскую". Это все же не Агдам за 2-30 и уж точно не Алжирское за 0-67. Это вещь гораздо солиднее.
   И тут Марина первой потянулась за своим портфелем.
   – У меня должно быть рубля три, – смущенно пробормотала она, поспешно роясь внутри.
   Марина впервые участвовала в таком вот фактически взрослом мероприятии и от этого отчаянно волновалась.
   Замерев, неподвижные, все просто молча смотрели на нее, и тут, от всеобщей тишины, она спохватилась.
   – Не надо? – спросила Марина, смутившись еще сильнее и стараясь закрыть портфель. Ей вдруг стало очень стыдно за свою инициативу – что о ней теперь подумают?
   – Нет-нет! – поспешно воскликнул Мушкарев. – Ты – молоток! Всем – выворачивать карманы!
   Быстренько наскребли необходимую сумму.
   Теплова раскрыла свой портфель, достала косметичку. И очень скоро перед ними предстала довольно взрослая женщина с равнодушно надменным взглядом. Вот только все впечатление портила школьная форма – коричневое платьице с белым фартуком.
    – Сколько брала – проблем еще не было, – отмахнулась она на сомневающийся взгляд Коли Маслова, накидывая длинный плащ и сразу же, словно Золушка, превращаясь из школьницы в зрелую женщину. – Вы хоть доску протрите, – предложила Теплова уже от дверей.
   А Мушкарев, который собрался ее провожать, захватил пустую бутылку – выкинуть по дороге. В магазин, он естественно, заходить не будет, подождет глубоко в сторонке от входных дверей – чтобы не привлекать к Ларисе нездорового внимания.
   
   
   Коля и Марина остались одни. И алкоголь от вдруг нахлынувшего волнения частично улетучился из него и вместе с ним пропала и та отчаянная смелость, которая только-что была и появилась боязнь как-то ее обидеть.
   Отчаянно волнуясь, Коля подсел к ней поближе. О своих записках он даже и не вспоминал.
   – Как тебе вино? – спросил он в ожидании узнать – пила ли она раньше? Сам-то он выпил впервые в жизни. И в голове с непривычки шумело и настроение было более легким и более приподнятым.
   Марина пожала худенькими плечами, зачем-то поправляя коротенький, по моде, подол школьного платья.
   – Можно я тебя поцелую? – робко попросил Николай, отчаянно заикаясь. Алкоголь все-таки придал ему немного смелости. Без вина он ни в жизнь бы не осмелился задать подобный вопрос. Да он ему и в голову бы не пришел!
   Она вся вспыхнула.
   – Зачем? – Марина ошалело посмотрела на Николая и даже слегка отодвинулась.
   – Один только раз? – продолжал настаивать Николай, вспомнив сценку, подсмотренную им за своим братом.
   Она промолчала и он потянулся к ней губами, не зная толком, что и как там надо делать. Марина покраснела, но замерла, не отстраняясь, губы ее слегка приоткрылись. И он смотрел только на эти приближающиеся губы, на видневшиеся там, внутри ее полураскрытого рта, белые зубки. И когда он приблизился совсем-совсем близко, она вдруг слабо охнув, быстренько облизнула пересохшие губы и он тут же нелепо ткнулся своим носом в ее нос, так и не дотянувшись до ее губ. Оба смутились, тут же отстранившись. Принялись потирать носы.
   – Однако поцелуй я представляла себе как-то иначе, – произнесла Марина, отвернувшись.
   – Извини, – совсем смутился он. – Я – первый раз... Не умею.
   Опять же алкоголь заставил его признаться в этом. Трезвым он ни за что бы не сознался, что чего-то в жизни не умеет.
   – Что – совсем-совсем? – повернулась к нему Марина и пристально-пристально посмотрела в его глаза, почему-то при этом улыбаясь, хотя лицо ее было пунцовым.
   – Совсем, – честно произнес Николай, хотя ему было ужасно стыдно. Стыдно признаваться в своем не умении – сразу же засмеют! – но к своему удивлению, он все-таки признавался в этом!
   – А знаешь, я тоже никогда не целовалась, – вдруг как-то робко сказала Марина. – Давай тогда поучимся?
   Он удивленно-вопросительно посмотрел на тринадцатилетнюю девочку. Потом до него дошел смысл ее предложения и он мгновенно вспыхнул, покраснев еще сильнее. И сердце стало стучать гораздо бешеннее. Кровь гулко и часто-часто запульсировала в висках.
   Неужели я сейчас буду целоваться?! – лихорадочно вертелось у него в голове. – По-настоящему?! Как все взрослые!
   – Давай, – согласился он, еле пошевелив сильно пересохшими губами.
   – Хорошо, – вдруг деловито произнесла Марина, разворачиваясь к нему, и почему-то положила обе свои руки на его плечи. – Замри.
   Но он и так не шевелился, не смея верить во все происходящее. И она медленно-медленно потянулась к нему своими губами. Коля не дышал, глядя сквозь полуприкрытые ресницы на приближающееся лицо. Когда их носы соприкоснулись, Марина слегка наклонила голову вбок и коснулась своими сухими губами его сухих губ. Дрожь пробежала по колькиному телу. Он замер еще сильнее, не веря своему счастью.
   – Раскрой губы, – прошептала она, все еще касаясь его губ. – И возьми ими мои. Ты что, фильмов никогда не смотрел?
   В такой вот своей неопытности Колька признаться ну никак не мог! И поэтому он покорно взял ее губы, стараясь захватить как можно больше, и решительно сжал их.
   – Больно! – вскрикнула Марина, резко отстраняясь. – Не кусайся!
   И Колька к своему ужасу увидел возле ее губ следы своих зубов и откровенно испугался. Испугался того, что Марина сильно изменит к нему свое отношение, в худшую сторону, и он ничем не сможет его выправить.
   – Извини! – поспешно заговорил он. – Сам не знаю, как так получилось! Давай еще раз?
   Марина задумалась, невольно массируя свои губы.
   – Давай, – наконец согласилась она. – Но только тихо-тихо и очень осторожно. А то что я маме скажу на это? – ткнула она пальцем в укус.
   Коля пристыженно промолчал. И Марина вдруг закрыла глаза, вытянув свои губы трубочкой. Замерла. И он послушно дотронулся до них своими губами. А потом трогал и трогал их, чуть-чуть сдавливая своими зубками. И ее грудь быстро-быстро вздымалась от учащенного дыхания.
   
   
   
   И в этот момент они услышали шаги по пустому вечернему коридору школы и тут же поспешно отстранились друг от друга, неимоверно смущаясь. Николай даже встал и подошел к окну, подчеркнуто небрежно облокотившись на подоконник и глядя на улицу Столетова и железные гаражи напротив.
   Дверь распахнулась и вошли Мушкарев с Ларисой. Костя снова закрыл дверь на стоявшую рядом швабру и из под полы пиджака вытащил поллитровую бутылку водки с бело-красной этикеткой. Решительно, с шумом, поставил ее на стол. Потом вытащил из кармана банку сайры в масле. Он был красный. Лариса, чему-то усмехаясь, присела на стул рядом с Мариной и они о чем-то тихо принялись переговариваться. Наверное, она увидела следы зубов и стала расспрашивать Марину как та провела время без них — подумал Колька, подходя к праздничному к праздничному столу.
   – Ты что такой красный? – тихо спросил он.
   – Да я хотел Лариске грудь помять на первом этаже – нет же никого! – злясь тихо прошептал Мушкарев, вынимая перочинный нож. – Так не дала, зараза! – совсем искренне возмутился он. Мол, какие мелочи-то?! Другие же и не то с ней делают!
   Он лихо вскрыл консервную банку, поглядывая на девочек. Замер на секунду.
   – Поздравляю! – вдруг заговорщицки прошептал Мушкарев, игриво скосив глаза на след укуса на Марининых губах. – Ты – молоток! Время даром не терял! А под платье дала? – И он с искренним любопытством посмотрел на Николая.
   – Я и не собирался! – обиженно прошептал в ответ Маслов.
   Мушкарев уверенно взял бутылку в руки.
   – Я водку не буду! – тут же воскликнула Марина.
   – По чуть-чуть, – деловито заметил Мушкарев, уверенно срывая с бутылки пробку-бескозырку – было видно что это он делает явно не в первый раз. – Чисто для поднятия настроения, – добавил Костик, вспомнив своего отца.
   Потом задумчиво оглядел стол.
   – Вот-вот, – поморщилась Лариса. – Пить-то не из чего. Снова придется – из горла. А это тебе не портвейн!
   Мальчики и девочки, кроме Ларисы, растерялись – ведь это все-таки водка! Продукт достаточно страшный, и из рюмки-то не всегда можно выпить!
   – А что такого? – пожала Теплова плечами. – Нормально пьется. Большие глотки только не делайте и все будет в ажуре.
   Все настороженно посмотрели на открытую бутылку водки.
   Первой ее вязала Лариса. Усмехаясь, она поднесла бутылку к губам и основательно приложилась, сделав глотков десять. И пока она так неторопливо пила, Костя уважительно шепнул Николаю.
   – Ей-то хорошо! Она с бабкой живет! Батяня бы ее давно выдрал за все ее похождения!
   И Николай, вспомнив ларискину бабульку на последнем собрании, невольно согласился с Мушкаревым – при такой дряхлой старухе домой можно приходить в любое время и в любом состоянии.
   Между тем Лариса неторопливо поставила бутылку на стол, медленно обвела всех присутствующих вдруг странно заблестевшими глазами. Медленно-медленно облизнула губы, слизывая с них остатки водки.
   – Кто следующий? – несколько игриво поинтересовалась она.
   Закусывать Лариса демонстративно не стала, чем добавила к себе еще больше уважения.
   – Эх, была-не-была! – решительно потянулся Мушкарев за бутылкой.
   – Толкьо перед глотками набери побольше воздуха, а после глотков – резко выдохни, – посоветовала Теплова. – А то легкие можно опалить.
   Демонстративно хмыкнув, Костя поднес водку ко рту. Сделал два больших глотка и тут же отстранился. Глаза его выпучились. Лицо покраснело. Но не закашлялся. Поставил бутылку на учительский стол, резко выдыхая воздух. Молча показал Николаю рукой – давай, мол.
   Чувствуя на себе взгляд Марины и помня тепло ее губ, Колька решительно взял бутылку и, стараясь не дышать поднес ко рту, словно пил боржоми. В голове стучало фраза – можно сжечь легкие. И он боялся этого, боялся что действительно их можно сжечь, и, следовательно, умереть от удушья.
   На втором глотке он вдруг поперхнулся и судорожно закашлялся, расплескав драгоценную жидкость. Мушкарев тут же быстренько перехватил у него бутылку – побоялся, что Колька вообще ее уронит. Резко хлопнул его по спине. Лариса отломила от черного хлеба половинку и сунула ее Николаю.
   – На, занюхай, – как-то совсем по-доброму посоветовала она, даже без всякой насмешки.
   Колька покорно прижал кусок ржаного хлеба к носу и шумно вдохнул. Резкий запах проник внутрь, ударив в голову и перебив шум от водки. Полегчало.
   А Лариса с Мушкаревым уже внимательно смотрели на Марину. И та, вдруг гордо вкинув голову и изобразив полнейшей безразличие на своем лице, взяла бутылку и решительно сделала целый глоток.
   Закашлялась. Коля тут же протянул ей оставшиеся дольки мандаринки и корочку хлеба.
   
   Водка всем ударила в голову. Расслабились. Мушкарев небрежно достал помятую пачку "Стюардессы". По очереди предложил всем, но взяла только Теплова. Впрочем, помедлив, подстрекаемый водкой, потянулся вдогонку и Николай.
   Парни закурили (Колька сразу же закашлялся под насмешливые взгляды более опытных курильщиков). И вообще почувствовали себя совсем взрослыми, взрослее некуда. Небрежно развалившись на стульях, они, под восхищенные взгляды девочек (кроме конечно Ларисы), повели разговоры, как им казалось, на мужские темы – кто кому врезал, и за что, кто с кем уже наверняка переспал (причем, речь шла о пацанах и зрелых женщинах). И так далее.
   Лариса только насмешливо усмехалась, неторопливо затягиваясь – детвора! Открыла окно – для проветривания.
   А Николаю вдруг сильно захотелось в туалет. Но одному выходить вот так, когда все на тебя смотрят, было стыдно.
   – Слушай, – наклонился он к Мушкареву. – Пойдем, выйдем?
   Тот все понял. Деловито кивнул, докуривая сигарету.
   – Девчонки, мы вас оставим на пару минут, – сказал он, вставая.
   Парни ушли, прихватив окурки с собой.
   
   Теплова посмотрела на Марину.
   – Колька рукам волю не давал? – поинтересовалась она.
   Марина отрицательно покачала головой.
   – Значит, все у тебя впереди, – заключила Лариса, снова затягиваясь и небрежно пуская дым в потолок. И в этот момент Марина ей ужасно завидовала.
   
   – Представляешь, – рассказывал в туалете Мушкарев. – Сейчас по лестнице поднимались, я бутылку придерживаю под полой через карман – не в авоське же ее нести! А на ступеньках бутылка взяла да вдруг выскочила! И медленно-медленно, словно в замедленном кино, кувыркаясь, упала на бетонную ступеньку. Мы с Лариской замерли, перестав дышать – больше ведь уже не купить! Бутылка упала, ударилась, но не разбилась, а почему-то подпрыгнула, снова ударилась – уже об другу ступеньку. Снова не разбилась! Покатилась вниз, прыгая со ступеньки на ступеньку. Тут я ее быстренько поймал, обливаясь потом. Проверил – целая. Обтер, поспешно спрятал под мышку. И бегом в кабинет – вдруг на шум сбегутся учителя?! Но все вроде обошлось.
   Он посмотрел на Николая шальными глазами.
   – Представляешь, чуть сердце не остановилось!
   
   А Теплова, расслабленная алкоголем, доверительно рассказывала Марине, блестя нетрезвыми глазами.
   – А мой, представляешь, устроил мне сцену. Ему кто-то сообщил, что я у кого-то там глотала. Да хоть бы и так! Я ему и сказала – а вот захотела, да и взяла! Тебе-то что?
   Она решительно посмотрела на свою собеседницу, слушающую ее раскрыв рот и не дыша.
   – Ведь он мне – никто! – недовольно продолжила Ларсиа, заново переживая в душе эту сцену. – Не муж, ни родственник. Просто пержимся. Ну, он был моим первым мужчиной. Ну и что из этого? Я ему чем-то обязана, что ли? Кому хочу – тому даю. Еще бы мне кто-то указывал в этом деле! Правильно я говорю? – спросила Лариса и ее собеседница тут же несколько раз кивнула, поспешно облизывая губы.
   Теплова, разволновавшись, покосилась на водку.
   – Глотнем, пока пацанов нет? – предложила она.
   Марина судорожно потрясла головой – нет, мол, ты что?
   Теплова молча взяла бутылку, молча сделала несколько глотков. Молча поставила бутылку обратно. Глаза ее заблестели еще сильнее.
   
   
   
   
   Вернувшись в кабинет, Мушкарев, как и договорились в туалете, увел Теплову в сторонку к шкафам и стеллажам – мол, есть кое-какие вопросы.
   Компания разбилась на пары.
   Лариса сидела на подоконнике, а Костя – напротив нее на парте. Коля с Мариной перешли на парту-камчатку – в смысле, самую подледнюю, в углу. Составили стулья на пол. Сели. Говорили тихо. Коля несмело положил руку на плечо Марине. Она подумала и убрала. Тогда он положил руку на ее талию и слегка прижал к себе. На этот раз Марина промолчала – тем более, что от второй парочки это видно не было.
   Вдруг раздался звонкий хлопок и Николай с Мариной тут же посмотрели на своих товарищей. Мушкарев усиленно потирал щеку.
   – Но можно я хоть подержу твою грудь? – услышали они громкий обиженный голос Константина.
   Теплова засмеялась.
   – Ну ладно уж, подержись немного, – снисходительно разрешила она – мол, какие пустяки! – Только не сжимай – просто положи.
   И Костя тут же сунул руку ей под воротник. А Марина с Колей внимательно-внимательно смотрели на них, сильно волнуясь при этом.
   – А можно и мне? – осторожно шепнул Николай, дурея от собственной смелости.
   Марина подумала и кивнула – ей тоже хотелось быть взрослой. Колька неловко положил руку на ее плечо возле самой шеи. Потом медленно повел руку вперед и вниз, по горячему, учащенно дышащему девичьему телу, ужасно волнуясь и ничего уже не соображая. Рука ушла под воротник и легла на что-то обжигающее, вздымающееся, нежное...
   Обе пары замерли. Какое-то время в классе не было слышно ни вздоха, ни скрипа, ни шороха – ничего.
   – Ну все! – наконец решительно прервала эту тишину Теплова. -Закончили!
   И мальчики тут же послушно убрали свои руки.
   
   Настроение у парней было очень уж приподнятое, радостное. Очень сильно хотелось что-нибудь делать, но вот что – непонятно.
   – Ну что девчонки, еще по глоточку?! – радостно провозгласил Костик, зачем-то потирая руки.
   И Марина с Колькой тот час подошли в общему столу.
   – Нет, – решительно возразила Лариса, отодвигая бутылку. – Хватит. До дому можете не дойти.
   Костик возмущенно посмотрел на нее, но встретившись с совершенно не детским, устало взрослым взглядом, сник.
   – Да это же наша общая водка! – недовольно выдохнул Мушкарев. – Что ты одна ею распоряжаешься?
   – Вас с Колькой развезет – кто вас вытащит из школы? – скривилась Теплова. – Мы с Маринкой что ли? Не дотащим и до второго этажа, как директриса застукает.
   – Да не будет этого! – разошелся недовольный Мушкарев – ему только что стало так легко и замечательно на душе, и ему очень сильно хотелось, чтобы стало еще легче и еще замечательнее! А тут – на тебе!
   От этого спора Марина заскучала.
   – Пойдем, вернемся за нашу парту? – тихо предложил Николай, которому тоже был неприятен этот спор. К тому же на той парте ему совсем недавно было очень уж приятно и он втайне надеялся на продолжение.
   И Марина вдруг молча кивнула, встала и направилась на камчатку, к парте с уже составленными стульями. Маслов поспешно последовал за ней, невольно наблюдая как при каждом ее шаге край ее короткой коричневой юбочки как бы подгибается внутрь, стараясь уйти между ее ног и между ее ягодиц. И это его почему-то притягивало и удивляло.
   Они сели на знакомые стулья, причем каждый сел точно на те же, как и сидели до этого. И он непроизвольно обнял ее за плечи. Но она убрала его руку. Но Николай тут же обнял ее за талию, и она не стала ничего делать.
   Потом он погладил ее спину. Потом опустил руку до самой лавки, почувствовав ложбинку между ее твердыми, как камень, маленькими ягодицами. Так и оставил руку. И она ее не убрала. Тем более, что Костя с Лариской этого видеть не могли.
   
   
   
   Вскоре Лариса посмотрела на маленькие часики на левой руке.
   – Все, пацаны, пора по домам! – решительно заявила она, поднимаясь. – Я, конечно, могу и дольше, но вот Маринку будут ругать. Так что закругляемся.
   Спорить никто не стал. Колька вылил грязную воду из ведра. Снятые стулья снова составили обратно, на парты – якобы уборка проводилась по всем правилам, -но все равно было очень хорошо заметно, что пол вымыт не качественно. Собрали все в мятый бумажный пакет – кожуру, яблочные огрызки, а бутылку водки Лариса сунула себе в портфель.
   Перед выходом Лариса заставила всех съесть по кусочку шоколадки – в надежде отбить запах.
   – Хотя, – в сомнении промолвила она. – Агдам с водкой ничем не перебить. Так что пока идем придумывайте, что будете говорить родителям.
   Но состояние у них было такое, что думать об этом совершенно не хотелось и мальчишки равнодушно отмахнулись – мол, фигня какая! Алкоголь в голове делал свое дело. Им хотелось веселиться, дурачиться. И всю дорогу они шумели, толкались, бегали друг за другом.
   – При мне-то не орите, – вдруг раздался из темноты недовольный голос.
   Мальчишки враз примолкли. Костя решительно направился на звук, посмотреть кто там такой борзый. У самого смелости вдруг прибавилось неимоверно. К тому же ему доводилось посылать на х.. мужиков. И не раз. А одного мужичка так вообще побили толпой пацанов.
   Коля, естественно, последовал за свои другом – девочки же ведь рядом!
   Двое лет по двадцати неторопливо курили под деревьями. Коротко стриженные. Плотные.
   Костик был выше одного из них, но гораздо худее. Алкоголь и грудь Тепловой делали свое черное дело – он чувствовал себя абсолютно взрослым и ничего не боялся. Ему было море по колено. Мол, били в ухо кое-кому и постарше! И теперь ему было все равно кто перед ним и сколько их. Глаза злобные и наглые. Более протрезвевший от первых поцелуем и хоть и невинной, но тем не менее какой-то близости с девочкой, Колька более реально оценивал сложившуюся ситуацию, и от этого у него принялась неприятно подрагивать правая коленка.
   – Парни, какие-то проблемы? – подчеркнуто миролюбиво поинтересовался Мушкарев, стараясь завести себя и от этого то и дело дергаясь – совсем неподвижно стоять он почему-то не мог.
   – Пацан, это у тебя счас будут проблемы, – усмехнулся тот что был пониже, лениво затягиваясь.
   Было видно, что он явно прибыл с какой-либо отсидки – КПЗ или что серьезнее. Но кровь уже ударила в голову Мушкарева и это наблюдение уважения к своим противникам не прибавило.
   – Да неужели?! – принялся ерничать он, сжимая в кармане свинчатку – на нее у него была вся надежда. – Да и, кстати, кого ты назвал пацаном?
   Он приблизился к коренастому, то и дело приподнимаясь на носках, челюсти его сжимались, глаза лихорадочно блестели. Стоя чуть сзади и сбоку Колька понял – Костик приноравливается бить в висок, чтобы уж наверняка, чтобы отключить с одного удара. И похолодел, немея ногами – ведь забьют же, если не получится! Но тем не менее уже твердо решил, что если начнется заваруха – сразу же кинется в ноги второму, сдавливая их, в надежде на свинчатку Мушкарева.
   Теплова приблизилась (Марина тоже с ней за компанию). В силу своего близкого знакомства Лариса знала многих блатных и была уверена – кличка Хмурый должна произвести впечатление – как это было неоднократно. Теплова была просто уверена в этом. Это как пароль, как пропуск.
   – Я смотрю – вы парни серьезные, – вдруг сбавил тон коренастый.
   Оценив ситуацию он понял, что пацаны под градусом, да еще и с девчонками, и значит – драться точно будут. Да и в карманах у них явно или финки или свинчатки. Да и девицы поднимут крик. А привлекать внимание им совсем почему-то не хотелось. Да и видели они одну из этих девиц, знали с кем она общается.
   – За смелость уважаю, – добавил паренек, протягивая руку Мушкареву.
   Тот подумал и пожал ее.
   – Будете на Кулацком, если какие проблемы – скажите что знаете Валета. Договорились?
   От такой резкой смены разговора Костик растерялся, не зная как себя повести дальше. Вроде как парни и не ответили за свои оскорбительные слова, но вроде как и конфликта уже нет. И он растерялся.
   – Хорошо, – недовольно буркнул Мушкарев и, развернувшись, небрежной походкой победителя вернулся к девочкам.
   
   На перекрестке улиц Макаренко и Столетова они разбились на пары, расходясь в разные стороны. Мушкарев пошел провожать Теплову – у него были очень далеко идущие планы.
   – Водка у меня постоит, до следующего раза, – сказала Лариса Коле с Мариной. – Ничего с ней не случится.
   И вот это – до следующего раза – сильно окрылило Николая. Ведь это значит, что такие посиделки будут и еще! И это его очень сильно обрадовало.
   Дальше Коля и Марина шли молча. Оба от волнения не знали о чем говорить.
   Прошли мимо высокого забора с колючей проволокой и с вышкой на углу – зеки строили дом Макаренко-15.
   Всю дорогу Николай прикидывал, как поцелует ее на прощанье. И даже — не один раз. И может быть даже потрогает ее грудь в подъезде. И от этих мыслей у него сладко щемило сердце.
   Прошли мимо нового детского садика и Марина, к его ужасу, вдруг направилась во двор дома Объединения 19. В чужие дворы вообще было опасно заходить, а в этот двор – в первую очередь, так как здесь уж больно плохо относились к чужакам.
   И точно, только они вышли из-за угла 21-го дома и прошли буквально метров 20, как разговоры и песни, доносившиеся с многочисленных лавочек, вдруг резко смолкли. И от этой вдруг наступившей пронзительной тишины алкоголь мгновенно выветрился из Кольки, он напрягся, слабея ногами. Но отступать было уже поздно – он все-таки держал ее грудь и теперь просто не мог показать себя трусом.
   Молча прошли мимо лавочек, стоявших под густыми тополями, мимо настороженных огоньков папиросок.
   Подошли к шестому подъезду. Сухо попрощались, чувствуя себя неловко под многочисленные взгляды, тем более, что у этого подъезда лампочка как раз горела, и их двоих было очень уж хорошо видно. Марина быстро скрылась за дверью, а Колька остался один. И тот час к нему с разных сторон направились пацаны такого же как он возраста или помладше – старшие пацаны остались сидеть на своих местах.
   – Че ты здесь забыл? – нагло обратился к нему самый маленький из них, демонстративно сплевывая сквозь зубы.
   Убегать было бессмысленно — все-таки середина двора, и многие лавочки с разных сторон заняты компаниями.
   – Одноклассницу провожал, – ответил Колька, пожав плечами и подумав – сейчас будут бить. И тут же себя стало жалко. – Задержались на уборке класса. А на улице ведь темно, – добавил он. – Девчонкам же страшно идти одним.
   – Проводил – молодец, – вдруг сказал тот, что был постарше. – А сам-то откуда?
   – Тридцать первый дом, – ответил Николай.
   Паренек изучающе порассматривал Кольку, в то время как остальные пацаны в нетерпении ждали команду, чтобы наброситься на чужака – чужих в этом дворе всегда били.
   – Ладно уж, – миролюбиво произнес паренек, насмешливо посматривая на напряженного Николая. – Иди. Но чтобы, когда мы будем провожать ваших девчонок – тоже никаких наездов. Договорились?
   – Договорились, – с облегчением ответил Николай, понимая, что за весь свой двор он все равно ответить не сможет – только за себя.
   Тем не менее вдоль дома он шел на негнущихся ногах – вдруг передумают? Проходя мимо занятых лавочек напрягался особенно сильно. Но ему ничего не говорили – просто посматривали.
   Вздохнул с облегчением только когда вышел на улицу Объединения. И здесь уже, радостный и счастливый, поскакал домой, даже не думая о том, что от него пахнет, и причем очень уж прилично – от смеси дешевого портвейна и водки – не знал он еще о таких тонкостях.
   
   
   
   
   
   
   Лето. Сражения в плитах.

   Учеба первой смены закончилась в час дня. Сережа Корнеев, ученик первого класса "Д", пришел домой. Родители все на работе, домашку, естественно, делать не хотелось, и он, посмотрев в газете "Вечерний Новосибирск" программу телепередач на оба канала (ничего интересного там не было: по первому – Сельский час, по второму – камерный концерт) – вышел на улицу.
   Палило солнце – в Сибири наступило бабье лето.
   На просторной каменной свалке активно суетились пацаны всех возрастов. Заинтересовавшись, Сережа подошел поближе. Пацаны строили две крепости. А так как беспорядочно наваленные бетонные плиты располагались в несколько рядов, то и крепости строились как наверху, так и внутри.
   – Присоединяйся! – окликнул его Костик. – Есть оружие?
   Сережа кивнул и быстренько сбегал домой, взял деревянное ружье, с курком, с венгеркой — сам выпилил и обточил напильником и наждачкой. Стреляло пульками (кусок проволоки от 20 мм и менее, загнутый посередине). Поискал в ящиках пульки – маловато.
   Когда он вернулся, сражение уже началось. Пацаны, прячась за камнями и деревянными щитами, активно стреляли друг в друга проволочными пульками. Кто-то из пацанов постарше кидали кирпичи, стараясь разрушить защиту крепости противника.
   Сережа, пригибаясь, присоединился к тем, где был Костик. Прикинул, что здесь, с краю, мало толку – для стрельбы далековато, да и позиция плоха – ниже крепости противника. И он полез к переднему редуту. Сначала он пролез под плитами, скользя по затхлой земле, потом – между плитами, потом углубился в хаос старых детских нагромождений (кто-то когда-то строил тайные комнатки) и в конце-концов очутился в опорной башне, находящейся на самой высокой точке свалки. Ряды противника были как на ладони. Местный гарнизон радостно приветствовал его.
   Меняя позицию и часто перебегая от одного щитка к другому, Сережа быстро исстрелял весь свой боезапас. Наконец, прячась за толстыми щитами – бывшие кирпичные поддоны – Сережа тщательно прицелился в щель и стрельнул последней пулькой, попав кому-то в голую руку. Стрелять стало нечем и он, пригибаясь, чтобы в него не попали, немного отошел от своей крепости в поисках пулек противника. Нагнувшись он тщательно выискивал проволочные загибулинки среди травы и камней, как вдруг что-то тугое ткнуло ему в голову – словно резиновый мяч, наполненный мокрым песком. Сережа невольно выпрямился, удивленно озираясь. С удивлением увидел отлетающую от него половинку кирпича – ожидал увидеть все-таки мяч. Медленно кувыркаясь в воздухе половинка отлетала все дальше и дальше, и, наконец, плюхнулась на каменистую землю, пару раз перекатившись. Сережа тупо смотрел на кирпич, ничего еще не понимая, как вдруг он почувствовал что-то мокрое у себя на голове. Быстренько прикоснулся рукой, поднес к глазам – кровь. Да много! Аж с руки капала на землю. И тут острейшая боль наконец-то резанула его. Он закричал, заплакал. И тут же со всех ног бросился к себе домой – больше ведь некуда бежать семилетнему ребенку! Правда там никого не было из родителей. Но, тем не менее, плача и рыдая, он подбежал к своему подъезду, с ужасом ощущая, как кровь обильно течет по его голове, лицу, шее. Вбежал в подъезд. Побежал по ступенькам, не понимая, что дома, в пустой квартире он ведь просто истечет кровью за эти часы до прихода родителей, и умрет – и все на этом. Пробегая второй этаж, он натолкнулся на тетю Валю Ракову, в этот момент выходящую из квартиры – она работала на заводе НЗХК посменно и сейчас у нее был день отдыха.
   Тетя Валя тут же схватила рыдающего Сережу за руку.
   – Что случилось? – спросила она, скорее чисто по инерции, так как и так все было понятно.
   Рыдающий Сережа, захлебываясь, попытался было что-то объяснить, но это у него никак не получалось. Не сколько боль, сколько страх, что ему проломили голову, вгонял его в дикий ужас.
   Тетя Валя, совершенно не вслушиваясь в его захлебывающиеся звуки, достала платок, решительно прижала его к голове мальчика.
   – Прижми так своей рукой, – жестко сказала она и он послушно прижал платок к ране. – Пойдем.
   И он покорно последовал за взрослой тетей.
   Крепко держа за руку, тетя Валя быстро отвела его в деревянный барак на улице Макаренко – там располагался медпункт.
   Врачи, успокоив ребенка, выбрили ему макушку, наложили несколько швов на рану.
   Было ужасно больно, но уже не так страшно, ведь рядом с ним находились взрослые, которые точно знали, что надо делать, и Сережа полностью им доверял, хотя вид нитки и тонкого стального крючка его все-таки пугал.
   Потом врачи тщательно забинтовали ему голову и тетя Валя отвела заплаканного Сережу домой. Забрала у него ключ от квартиры. Открыла дверь. Вошли. Она усадила очень уж бледного Сережу на диван. Взяла с родительской кровати подушку (квартира все-таки однокомнатная). Положила ее на диван — в сторону от окна.
   – Ложись, – сказала тетя Валя.
   Сережа покорно стал ложиться. Тетя Валя заботливо придержала его за спину и затылок. Он лег, стараясь не делать резких движений – боялся. Тетя Валя критически его осмотрела.
   – Удобно? – спросила она.
   – Да, – еле слышно промолвил Сережа, почти не разжимая губ.
   Подумав, она сняла с кровати покрывало, укрыла им Сережу до пояса.
   – Если будет прохладно, укроешься полностью, – сказала она.
   Сережа только моргнул ресницами – боялся двинуть головой.
   – Лежи, – продолжала напутствовать тетя Валя (26 лет от роду). – Я ключи от квартиры заберу. Буду тебя навещать. Принесу поесть. Старайся не вставать и не делать резких движений.
   Она немного подумала.
   – В туалет хочешь?
   – Да, – чуть слышно пролепетал Сережа.
   – Тогда пойдем. Туалет только не закрывай.
   Она помогла ему встать. Шла рядом, придерживая. Стояла возле двери, прислушиваясь – не падает ли он там?
   Потом аккуратно довела его обратно. Уложила. Укрыла.
   – Телевизор включить? – спросила тетя Валя.
   Сережа задумался. Смотреть несколько часов подряд передачи типа "Сегодня в мире" или "Спортлото" – это ведь такая пытка!
   – Лучше книжку, – прошептал он.
   – Какую? – спросила тетя Валя.
   – Приключения Незнайки, – еще тише ответил Сережа, еле шевеля губами – шевелить губами он почему-то тоже боялся.
   Тетя Валя быстро осмотрела секретер. Нашла книгу. Подала. Сережа раскрыл. Читать было явно неудобно.
   – Давай я тебе еще подушку подложу, – догадалась тетя Валя.
   Взяла с кровати вторую подушку. Очень аккуратно подложила ее под голову ослабшего бледного ребенка.
   – Так лучше? – спросила она.
   Сережа кивнул ресницами.
   – Вот и замечательно, – сказала тетя Валя. – Лежи. Я тебя буду навещать.
   Напоследок напоила его водой и ушла, закрыв за собой дверь на ключ.
   И Сережа остался один. И так тоскливо ему стало, хоть плачь! И слезы действительно навернулись на глаза. Он немножко поплакал – но тихо-тихо. Потом промокнул глаза покрывалом и, пару раз еще по инерции всхлипнув, раскрыл книгу, стараясь поскорее забыться и окунуться в волшебный мир таких замечательных коротышек – добрых и отзывчивых, – в котором никто не отбирает у других деньги и не пробивает головы кирпичами.
   И в этом была основная трагедия Сережи – читать про одно, а видеть совсем другое. А так как он был еще очень мал, то не мог осознать всей этой тонкости, воспринимая прочитанное за чистую монету.
   
   "...
   — Забияка! — закричала она. — Ха-ха-ха!
   Дверь моментально захлопнулась. Незнайка вскочил с постели и выбежал в коридор, но там уже никого не было.
   — Ладно! — проворчал Незнайка с угрозой.
   Он взял с письменного стола деревянную линейку и притаился за дверью. Ждать пришлось недолго. Скоро в коридоре послышались шаги. Незнайка поднял линейку повыше. Дверь отворилась. В комнату вошла Синеглазка и сразу получила линейкой по лбу.
   — Ай!
   Синеглазка схватилась рукой за лоб.
   — Вы зачем линейкой дерётесь? — закричала она. — Теперь у меня на лбу синяк вскочит!" – с увлечением читал Сережа и тут загремел замок входной двери.
   Сережа было обрадовался – кто-то из родителей отпросился с работы! Но нет, это была тетя Валя.
   – Как себя чувствуешь? – первым делом спросила она, зайдя в комнату. В одной руке она держала авоську, другой потрогала ему лоб – вроде не горячий. – Хуже не стало?
   – Нет, – тихо ответил Сережа, совсем чуть-чуть скосив глаза от книжки – побоялся повернуть перетянутой бинтами головой.
   – Это хорошо, – сказала она. – Сейчас будешь кушать.
   Она поставила возле дивана минеральную воду "Карачинская" (этикетка с двумя белыми лебедями).
   – Захочешь пить – бери. Чтобы на кухню не бегать, – пояснила она и прошла на кухню.
   Какое-то время гремела посудой. Потом вынесла в зал табуретку с тарелкой и кружкой. Поставила перед диваном.
   – Садись, – сказала она.
   Сережа попытался подняться, чувствуя сильное головокружение. Тетя Валя ему помогла. Потом пододвинула к его коленкам табуретку. В тарелке – картофельное пюре с котлетой, уже порубленной на кусочки. Все это полито каким-то красноватым подливом. В кружке – компот.
   – Ешь. – Тетя Валя подала ложку. – Или тебя покормить?
   – Я сам, – хмуро ответил Сережа, которому показалось очень стыдным, когда тебя кормят с ложечки, как грудничка.
   Взял ложку.
   
   И потом, в течение дня, тетя Валя еще не раз заглядывала к Сереже, проверяла его самочувствие, трогала лоб, покормила горячим ужином.
   Потом с работы пришла мать, которой сразу же у порога стало плохо при виде его глухо перебинтованной головы своего маленького сына.
   Потом она убежала в 110 квартиру к Гусевым — оказалось что это их паренек кидался кирпичами.
   А Сережа, немного оклемавшийся, продолжил свое чтение, искренне радуясь тому, что можно спокойно лежать и ничего не делать — ни уроки, ни помогать маме с уборкой квартиры, ни идти в магазин за хлебом.
   
   
   
   
   Осенний бал в школе

   
   В день традиционного осеннего бала (последняя суббота сентября – 29-е), Елизавета Борисовна, по настойчивым просьбам парней, создавших на базе школы несколько вокально-инструментальных групп, выбила у директрисы деньги на новый усилитель – старый работал отвратительно и праздник мог оказаться вообще без музыки.
   Она взяла себе в помощники Кудеева и после уроков они на "29" автобусе съездили в магазин "Мелодия", что на проспекте Дзержинского. Здесь уже Кудеев долго выбирал усилок, исходя из имеющейся суммы – на лучшее не хватало и поэтому было довольно трудно выбрать из того, что осталось. Наконец выбор был сделан, Елизавета оплатила в кассе и Кудеев подхватил большую картонную коробку. Как опытный музыкант он захватил с собой моток веревки и газетку и, выйдя из магазина на палящее солнце, Женька дотащил неудобную тяжелую поклажу до ближайшей лавочки, потеснив сидящих на ней – лавка располагалась все-таки в теньке, такие обычно не бывают пустыми! Обмотал коробку веревкой, организовав удобную для переноски ручку. На саму веревочную ручку дополнительно намотал кусок газеты – чтобы веревка не резала руки. Они прошли на автобусную остановку, снова сели на автобус номер "29". У себя на четвертом участке вышли на остановке "Школа".
   Шли по улице Столетова. Медленно – так как коробка была тяжелой. Да и жара не располагала к быстрой ходьбе. Впереди них также неспешно прогуливались две стройных девушки, одетых по последней моде – в спортивках, узких маечках и подтяжках – то ли старшеклассницы, то ли техникум или училище. Обе высокие, тонкие, стройные, головы гордо откинуты назад, походка подчеркнуто независимая.
   – Нравятся мне такие! – к большому удивлению Женьки невольно вырвалось у Елизаветы. – Познакомься! – вдруг предложила она. – Потом ведь не найдешь!
   Но Кудеев только демонстративно поморщился. Что я мальчик что ли бегать за каждой – хотел показать он Лизе – и только гордо отвернулся, в душе правда сильно жалея об этом. Хоть он и не видел их лиц, но та, что справа, ему понравилась – и спортивнее своей подруги, и талия повыше, и ноги подлиннее.
   
   
   Первыми на сцену актового зала вышел приглашенный из 184 школы ансамбль. Они играли битлов, бони-м, еще что-то зарубежное. Но... Было еще светло и никто не выходил танцевать – ни медленные танцы, ни быстрые. Стеснялись. Жались по стенкам актового зала, тихо переговариваясь.
   – Белый танец, – наконец объявил один из музыкантов, в надежде, что девочки окажутся решительнее мальчиков.
   Зазвучало – До чего ж я невезучий!..
   Но, тем не менее, все равно никто не отлип от стенки. И Елизавета Борисовна, решив всех разворошить, вдруг подошла к Кудееву.
   – Пойдем, потанцуем, – просто сказала учительница математики ученику своего класса. На каблуках она была с него ростом.
   Растерявшись – ведь еще ни одна учительница не пригашала его на танец — он, тем не менее, последовал за своей классной руководительницей.
   Она прошла строго до середины пустого актового зала – под многочисленные взгляды настороженно насмешливых школьников. Обернулась к Женьке. Протянула свою левую руку. Он вложил в нее свою правую. Потом Лиза вторую руку положила на плечо Кудеева. И он, вдруг вспотев, положил свою свободную руку на ее твердую взрослую талию.
   И они принялись танцевать.
   И вот уже и другие несмело стали выходить в зал, танцевали сначала робко, держась друг от друга на пионерском расстоянии, но кое-кто уже стал прижимать своих более молодых партнерш, энергично сгибая вправо-влево.
   Рука Кудеева испуганно лежала на твердой талии своей классной руководительницы. Между их телами было сантиметров десять.
   В какой-то момент у него вдруг возникла безумная идея завести свою руку дальше, сильнее обхватить ее и прижать к себе, прижать твердый спортивный живот молодой учительницы математики к своему животу!
   Но он так и не решился сделать это, добросовестно и от волнения неуклюже топчась на одном месте – на большее он в этом своем состоянии просто не был способен.
   
   Обычно Сергей Тихомиров приглашал на медленные танцы шести-семиклассниц. Они, в большинстве своем (кроме Тепловой из 7-го "А", и еще парочкой таких же девиц) робели перед ним, не отказывали, покорно танцевали. И он, пользуясь этим, откровенно прижимал их к себе, наслаждаясь их покорностью. Вот и сейчас Сергей выбрал себе девочку – видел ее в школе в прошлом году – младше его на два года. Уже тогда она была довольно симпатичная, хоть и мелюзга. А сейчас, за лето она стала еще лучше, повзрослела, расцвела! Пригласил ее на танец. Она оценивающе оглядела его. Немного подумала. Согласилась. Прошли вдвоем (друг за другом) в зал. Он повернулся к ней лицом, сильно смущаясь неуверенно положил ей руки на талию. Она – также смущаясь – неловко – на его плечи. Медленно стали двигаться, перебирая ногами.
   Потом он слегка передвинул руки с талии на ее спину, чуть прижав партнершу к себе – сердце его бешено заколотилось, – изрядно покраснел, но в наступающих сумерках этого не было видно.
   А потом, видя что она не возражает, прижал ее к себе уже поплотнее.
   Рядом с каким-то мелким хулиганом танцевала красавица из его класса, Горбылева. Она демонстративно двумя пальчиками держала паренька за плечи, словно сильно брезгуя прикасаться. Все, кто видел это – смеялись. Это называлось – чморить своего партнера.
   
   Семиклассник Костя Мушкарев с друзьями пили "Яблочное" в гардеробе, прячась за тонкими куртками и плащами – вечером стало прохладнее, да и по прогнозу погоды обещали дождик. Осмелев от алкоголя он пытался приглашать на танец старшеклассниц, но те только брезгливо отшивали его. А ему очень уж хотелось пощупать девчонок в темноте зала, прижимая их в танце, но на танец соглашались одни малолетки, которые были ему совсем неинтересны. Он попробовал было приглашать прогуляться по школе, но и здесь никто не соглашался. Теплова его полностью игнорировала.
   
   Коля Маслов и Марина танцевали осторожно и мало, больше подпирая стенку, о чем-то тихо разговаривали, и вообще, вели себя как два заговорщика, объединенные общей тайной.
   
   После того, как приглашенный ансамбль покинул сцену, на нее стали выходить и свои коллективы. Сначала – девятиклассники. Потом – и десятые. Выходила и четверка из 10-го "А" – Кудеев, Мигалевич, Мандрикян, Подчепаев. Мигалевич сбацал зажигательную песню – Ехал на ярмарку ухарь-купец. Причем он заранее заготовил мешочек с мелочью и нагло подкидывал его на руке, исполняя строку – Другую найду! Кудеев, из баловства, попросил девчонок и они подкрасили ему глаза, наложили синие тени. И на сцене, в своих джинсах в обтяжку, он выглядел очень уж необычно, и вполне по-заграничному. Спел что-то лиричное. И когда они отдыхали, дав выступать другим, Женька пользовался большим успехом у девочек – его постоянно приглашали танцевать. Он выбирал себе длинных и тонких и очень уж смело с ними обращался на середине темного зала.
   
   
   Октябрь

   
   
   10 кл. Праздник улицы.

   
   Второе октября – праздник улицы Объединения. Сколько Сергей Тихомиров себя помнил (а жил он здесь с семи лет) этот день всегда праздновался шумно. Днем на широкой площади, что образовывали собой кинотеатр Современник и здание Почты, выставлялись многочисленные лотки, с которых активно торговали массой всевозможных товаров – в основном съедобных. А к вечеру на площадь подтягивался ансамбль из ближайшей воинской части – охрана завода НЗХК. На ступеньках Современника они устанавливали свою аппаратуру и начиналось!
   Часов в восемь, когда еще ярко светило солнце (все-таки 55 градусов северной широты), Витек зашел за Сергеем, который дома был один, без родителей – накануне они уехали на дачу.
   – Ты что копаешься?! – воскликнул он, прищурившись. – Наши давно уже на месте.
   Сергей принялся поспешно одеваться.
   – Свинчатку захвати, – снова криво усмехнулся Витек.
   – Зачем? – удивился Сергей, который совсем не собирался ни с кем драться. Да и не дрался еще. Проще было при любых проблемах быстренько исчезнуть. – Да и нет ее у меня.
   – Э-э-х, салага! – недовольно, но с чувством собственного превосходства, выдохнул Витек. – Там же будут и кулацкие, и пашинские. Не говоря уже о местных дебилах... А ты ведь будешь уже не один. И не только наш десятый А. На тебя будут рассчитывать. Так что на, держи.
   Он протянул самодельную кривую свинцовую отливку, тщательно обмотанную черной тряпичной изолентой, чтобы не скользила в руке.
   
   Ведомый Витьком Сергей, ужасно мандражируя в душе, покорно следовал за ним и оказался в незнакомой квартире. Парни возрастом как постарше так и помладше занимались своими делами, не обратив внимания на вошедших – дверь в квартиру не была закрыта на замок. На кухне паренек сосредоточенно отпиливал кусок от водопроводной трубы – сантиметров тридцать – удобнее носить в рукаве. Сама труба лежала на кухонном столе, и на трубе, придавливая ее, сидел еще один.
   – Здорово, мужики! – громко сказал Витек, весело скалясь.
   В зале на старой обтрепанной тахте сидели пацаны. На двух табуретках перед ними стояли бутылки с водкой, стаканы, лук, хлеб, сухари.
   – Привет, Витек, – вяло произнес один из сидящих. – Водки хлебните.
   Витек за руку поздоровался со всеми пацанами. Сергей тоже – следуя по кругу за ним.
   Восьмикланик по кличке Чирик плеснул водки в два засаленных стакана. Вальяжно, явно подражая ворам, махнул рукой – мол, пейте, мы только что выпили, пропустим. Витек решительно взял ближайший стакан. Взял и Сергей.
   – За удачу, – сказал Витек, по-прежнему скалясь, и быстро выпил.
   Следом за ним выпил и Сергей, инстинктивно сопротивляясь тому жару, что ударил в голову, в нос, в глаза. Торопливо погрыз сухарик, оторвал от лука кусочек и также торопливо съел, закусывая горечь сухарем.
   В комнату заглянул одноклассник Кудеев. Молча подошел к табуреткам, пожал руку Витьку с Сергеем. Наплескал во все стаканы по чуть-чуть водки. Лихо, не дожидаясь никого, выпил. Смачно выдохнул.
   Сергей потянулся за своим стаканом – пить больше не хотелось, но и не хотелось выделяться в незнакомом коллективе. Но его стакан, из которого он пил, взял уже кто-то другой, и он взял первый попавшийся. Поспешно выпил – никто ведь ни с кем не чокался. Сухарик еще оставался в руках – закусил.
   Между тем Кудеев вывалил из сумки несколько солдатских ремней – жесткая широкая кожа, большие тяжелые медные пряжки с выдавленной пятиконечной звездой. Кинул по ремню Витьку с Сергеем.
   – Смотрите как надо, – небрежно произнес он и, взяв один из ремней, быстро намотал его на правую руку, так что торчала только пряжка.
   – Можно бить как кастетом, – показал он. – А можно – как хлыстом.
   Он быстро скинул с руки один виток ремня и ловко нанес боковой удар, словно целился в висок. Железная пряжка с устрашающим свистом разрезала воздух.
   – А можно ослабить еще больше, – сказал он, скидывая с руки еще пару петель, и железная пряжка повисла на длинном ремне. – Так дальше дотянешься – не надо сближаться. Но здесь уже необходимо умение.
   Кудеев повернулся к одному из пареньков.
   – С Генералами говорил? – спросил он.
   Сергей догадался – речь шла о братьях Генераловых, которые верховодили во дворах домов, что располагались за 31 вечерней школой у бетонного забора воинской части – две сиротливые пятиэтажки в окружении деревянных бараков.
   – Обещали нас поддержать, если что, – кивнул тот.
   Кудеев посмотрел в окно – начало потихоньку темнеть. Прислушался к доносившейся с улицы музыке.
   – Ну – на дорогу, и вперед, – просто сказал он.
   В несколько рук быстренько налили водку, попутно открыв еще одну бутылку. В спешке налили как попало, не по уровню. Снова молча, не чокаясь, и как-то торопливо выпили, похватав первые попавшиеся стаканы, расхватали лук, хлеб, сухари, потянулись к выходу, закусывая на ходу, цепляя под куртки солдатские ремни, рассовывая свинчатку по карманам и запихивая обрезки труб в просторные рукава.
   Пацаны четвертого участка были готовы к празднику своей улицы.
   
   
   Гурьбой вывалились из подъезда, шумные и возбужденные. Встречные взрослые, увидев не трезвых, шумных пацанов, да еще в таком количестве, ничего не говорили, сторонясь и отводя глаза. Парни разбились на кучки, направляясь разными путями к месту празднества.
   Сергей с Витьком топали за Кудеевым. Вышли на улицу Столетова. Поднялись вверх. Пересекли улицу Макаренко. Свернули в густые высокие деревья, окружающие школу 78. Прошли через школьный двор. Подошли к зданиям кинотеатра и почты, но только с тыльной стороны. Здесь во всю кучковалась молодежь, сбившись в небольшие компании. Курили. Выпивали. И парни и девчонки. Где-то над чем-то откровенно ржали. Где-то громко матерились. Кудеев небрежно рассек все эти группки, направляясь в проход между зданиями. И вот они уже вышли на легендарный Пятак.
   Стемнело. Фонари освещали только входы в оба здания, да афишную тумбу – вся остальная площадь скрывалась в наступающем мраке.
   Военный ансамбль, располагаясь на лестнице в углу у входа в кассы кинотеатра, играл что-то из битлов. И так сильно не вязалась советская военная форма и шумная энергичная песня на английском языке!
   Площадь была уже основательно забита молодежью. Кучковались отдельными группками, перемешивались, дробились, сливались. Где-то танцевали, кто-то энергично продвигался сквозь толпу в поисках своих. Бороздили площадь, выискивая симпатичных девчонок, придерживая в карманах свинчатки и прочее железо. Кровь кипела. Сильно хотелось что-то делать, что-то совершить, этакое резкое, энергичное...
   У железной треугольной тумбы с афишами трое каких-то дебилов в фуфайках – признак кулацких – обступили двух худеньких девчонок, не давая им вырваться из круга. Возбужденный водкой Сергей хотел было заступиться – осмелел неимоверно, да к тому же он был не один – видно что девчонкам это совсем не нравится! – но Кудеев равнодушно остановил его – рано еще. Сергей сообразил – на шум сбегутся все остальные кулацкие и однозначно начнется массовая драка, а ведь совсем еще рано, куда торопиться! И девчонки стоят ведь под фонарями тумбы, так что сильно плохо им быть не должно – так, помнут слегка, но и только. Под платьица точно не полезут – свои же им и вломят! Вот если бы они стояли где-нибудь в темноте, например за зданием почты! Но туда одиноких девчонок, без своих парней, не заманишь – не дуры.
   
   На широкой лестнице здания почты стояла высокая худая девица с маленькой попкой. Узкие спортивные брюки (в простонародье – спортивки), еще более узкая футболка. Две полосы подтяжек – лежащих по моде на обеих грудях. Длинные волосы забраны в хвостик. По ее лицу сразу и не поймешь – то ли еще старшеклассница, то ли уже давно нет. Она кого-то пристально высматривала в толпе. Кудеев узнал ее – видел на улице, когда помогал Лизе — эта девица с подружкой тогда шла впереди них.
   – Эй, красавица! – снизу весело окликнул он. – Как звать?
   Девица лениво скосила глаза. Какое-то время пристально рассматривала Кудеева. Потом криво усмехнулась.
   – Дуся, – сквозь зубы процедила она и продолжила свои поиски.
   Такое пренебрежение задело Кудеева. Он уже привык к вниманию девчонок. Да и взрослых женщин тоже. И он собрался было подняться на ступеньки и потолковать с высокомерной биксой, но тут его ткнули в бок.
   – Вон, юсуповские толкутся. Подойдем, перетрем о совместных действиях.
   Кудеев с пареньком ушли, а Сергей и Витек остались, с любопытством оглядываясь – ведь это их площадь, их праздник, и все девчонки тоже ихние! А если кто вякнет – так за ними такая сила! И банда Генералов, и отморозки из 184 школы, и Юсуповы с самого дальнего конца улицы Объединения – где начинается граница с кулацкими, и не местная шпана, но посещающая женские общежития в логу и у столовой. И Сергей вдруг реально перестал здесь кого-нибудь бояться. Любого возраста, габаритов и качества. Он знал – он сейчас часть огромной силы. И если кто-нибудь наедет на него, за него будет кому заступиться.
   И они направились бороздить площадь, выискивая красивых девчонок.
   Сергей мельком увидел суетящуюся ватагу младшеклассников, и среди них – Мушкарева – все-таки из одного двора.
   
   
   
   Но познакомиться ни с кем так и не удалось – красивые девчонки отшивали невысоких пареньков, а к некрасивым самим подходить не хотелось.
   Драка возникла совершенно неожиданно. Вдруг где-то закричали, заматерились, стали звать своих. Народ колыхнулся сначала в одну сторону – бежать на крик? Потом – в другую, так как кулацкие, объединившись с пашинскими, сразу же принялись за дело.
   Ближайший к Сергею паренек в фуфайке вдруг развернулся, глядя на него быстро наливающимся кровью пропитыми зверинным взглядом. Резко ударил в бровь – Сергей даже не успел ничего сообразить. Потекла кровь. Сергей в общем порыве постарался ударить в ответ, но его противник увернулся, и кулак только скользнул по вражеской скуле. Да и удар оказался слабоват. Но зато в ответ он получил резкий тычок в солнечное сплетение. И следом – в голову. Дыхание его тут же остановилось, в голове зазвенело. Он мгновенно согнулся пополам, зажимаясь и судорожно хватая широко раскрытым ртом ускользающий воздух. Его организм пытался усиленно вдохнуть, но это у него совсем не получалось. В глазах начало темнеть, а в ушах – звенеть. И Сергей только судорожно, словно рыба, разевал рот, опустившись на колени и жалобно оглядывая окружающих – ну помогите хоть-кто нибудь?! Но никому не было до него никакого дела.
   И он боком завалился на бетон, с силой сдавливая себе живот и пытаясь хоть немного заставить его вдохнуть воздух. В глазах совсем потемнело. Что-то паническое судорожно пульсировало возле горла. Неужели я сейчас умру?! – отрешено подумал он, нисколько не пугаясь. Ему почему-то не было жалко себя. А было до слез жалко своих маму и папу. Он знал – его смерть их очень сильно расстроит. Ведь вон как они суетились и переживали, когда у него была температура в сорок градусов!
   Он перекувыркнулся на другой бок, дергаясь изо всех сил, сильно стукнулся головой о бетон, и вдруг вдохнул! Судорожно, но очень коротко. Замер, снова почувствовав пульсацию в висках и спазмы в легких, пытающихся вдохнуть еще.
   На него наступали. Его мимоходом пинали.
   Он снова перекувыркнулся на другой бок, все сдавливая и сдавливая себе живот и разевая рот. И вот снова – судорожный вдох. И снова – пауза.
   А вокруг злобно топтались ноги. И он, начав немного соображать, пару раз перекувыркнулся, быстро закатившись под афишную треугольную тумбу, спрятавшись между ее столбами.
   И тут воздух жестким потоком устремился в его легкие. Он вдохнул полной грудью – раз, другой, третий – наслаждаясь каждым своим вдохом!
   Стало гораздо легче. Но он все еще лежал на холодном осеннем бетоне. Отдышавшись, встал, цепляясь за холодные железные перекладины, к которым крепились плакаты. Тяжело дыша посмотрел по сторонам. Драка шла по полной. Неясные тени колыхались в темноте, там, за кругом фонаря афишной тумбы. Маты, стоны, крики. Кто-то за кем-то гнался. С хрустом наносились удары, с лязгом получали обратно. Звенели цепи, свистели солдатские ремни, что-то гулко шмякало, словно где-то отбивали говядину.
   И Сергей понял – что-то очень уж страшновато окунуться в эту мясорубку! Убьют же ведь сразу. Заедут в голову свинчаткой или пырнут финкой. Но на всякий случай он вытащил из под куртки солдатский ремень и намотал его на руку.
   Обмякнув всеми мышцами, в животном испуге, он увидел как в этой тесноте та самая девица, которая назвалась Дусей, злобно прыгнула на спину одному их тех, кто был одет в фуфайку и в кирзовые сапоги. С силой вцепилась ему в лицо своими ногтями. И тут ее ударили сбоку и она отлетела прямо к тумбе. Паренек с окровавленным лицом, развернувшись, бросился было к ней, стараясь отплатить за это, но Сергей, по непонятно какой причине, левой рукой схватил девицу за предплечье и резко потащил к себе, пытаясь затянуть ее под афишными плакатами внутрь тумбы и попутно взмахнув солдатским ремнем, как показывал Кудеев. Злобная тень на мгновенье отшатнулась, уворачиваясь от пряжки, и тут ей в голову с громким чавканьем прилетело водопроводной трубой и она вообще исчезла из светлого афишного круга, растворившись в темноте среди мельтешавших ног.
   Сергей быстренько втянул девицу на пятачок между тремя вертикальными железными столбами. Видя, что глаза ее закатились, испуганно ткнул девицу кулаком в челюсть – пощечины он наносить не умел, а ее неподвижность и закрытые глаза откровенно пугали его. Снова ткнул ей в лицо кулаком. На этот раз – слева. Безрезультатно.
   – Да очнись ты, дура! – наконец в страшной панике закричал он – еще никто не умирал у него на руках и ему почему-то казалось, что именно это вот сейчас и происходит.
   Девица, морщась, открыла глаза.
   И в этот момент противно завыли многочисленные милицейские сирены.
   
   
   
   – Бежим! – крикнула она Сергею, неуклюже (еще не отошла от удара) поднимаясь и протискиваясь между труб.
   И Сергей послушно побежал за ней. Девица бежала еще явно на автопилоте – качаясь на ходу. На Пятаке никто уже не дрался – все дружно разбегались. Вместе со всеми Сергей и девица пробежали мимо бойцов ансамбля, которые, перестав играть, без всякого страха, с любопытством смотрели на все происходящее. Проскочили между почтой и кинотеатром. Пробежали по двору школы 78 (забор был на ремонте). Перебежали улицу Макаренко и здесь девица плюхнулась на лавку, притулившуюся среди деревьев, окружающих деревянные бараки, уныло тянущиеся вдоль Столетова. Было темно – обильный тополинный пух, при котором было хорошо видно и ночью, к этому времени стараниями мальцов уже выгорел.
   – Все, – сказала она, тяжело дыша. – Сюда менты не сунутся. Лень будет.
   Сергей сел рядом.
   – Как он мне врезал, скотина! – со злостью выдавила она из себя, с силой потирая голову.
   Посмотрела в темноте на Сергея – на свисающий с правой руки солдатский ремень, на лицо, заляпанное чем-то темным.
   – Спасибо, что выручил, – сказала она, вдруг смутившись.
   И вот это смущение взрослой девушки перед ним, пацаном, вогнало его в ступор. Сергей растерялся. Замер, ничего ей не говоря. Впрочем, было темно и его смущение и растерянность не была заметна.
   – Я – Катя, – более миролюбиво произнесла девица, все еще потирая голову. – Откликнусь и на Кэт.
   Протянула правую руку.
   – Сергей, – очень уж хрипло выдавил он из себя, подав ей свою.
   Она пожала и тут же одернула.
   – У тебя – кровь, – констатировала она, глядя на темные пятна на своей ладони. Лизнула их, снова посмотрела на него.
   И в этот момент он вдруг почувствовал, как его голова закружилась. И тут же ремень безвольно выпал из его ослабевшей руки, а темные тополя на фоне темного неба поплыли перед глазами.
   – Э-э-э, не гасись! – вдруг заволновалась она, видя что голова Сергея безвольно заваливается на бок.
   Отвесила ему пару хлестких пощечин. По-женски – звонко и профессионально. Он тут же встряхнулся.
   В ее руках оказалась какая-то тряпочка. Она бережно обтерла его лицо, внимательно всматриваясь в темноте – не течет ли кровь?
   – Да тебе в затылок знатно приехало! – задумчиво протянула она, осторожно трогая шишку.
   Ее лицо было очень близко от его лица и ему в нос непривычно бил запах ее духов.
   И духов он никогда не вдыхал, и так близко ни одна женщина с ним не сидела.
   Он растерянно притих на лавочке, совершенно не понимая, что с ним. Весь вялый и расслабленный. И, что самое главное, ему совсем ничего не хотелось. Ни куда-то идти, ни что-то делать. А хотелось лечь на лавочку и замереть.
   – Ну, вроде ран нет, – заметила Катя, отстраняясь. – Только вот шишка мне твоя не нравится.
   Она встала. Пошарила в его карманах. Вытащила свинчатку. Зубами содрала с нее изоленту. Морщась, приложила свинчатку к виску. Свободной рукой взяла Сергея за плечо.
   – Идти можешь? – требовательно спросила Катерина.
   Он хотел было ответить, что может, но почему-то язык не пошевелился, словно налившись свинцом. Да и сам он обмяк так, что не было сил шевелиться. Бушевавший до этого адреналин перестал поддерживать его организм.
   В голове сильно закружилось. Он смутно понимал, что девица куда-то его ведет, изрядно шатающегося, фактически тащит. Вот куда-то привела. В какую-то квартиру. Неизвестные люди – парни, девицы – о чем-то его расспрашивали, но он не понимал их вопросов, вообще не понимал, что от него хотят, и поэтому упорно молчал, страстно желая только покоя, только чтобы все оставили его, перестали приставать.
   Ему сунули стакан в руки и он, стукаясь зубами о стекло, выпил водки. Звенеть в голове стало меньше, но туман перед глазами и головокружение не прошли.
   Девица завела его в комнату с валяющимися на полу ватными замызганными матрацами. Усадила на что-то. Снова обтерла ему лицо и голову – чем-то мокрым. Сильно щипало. Где-то в тумане сознания сухо матерился мужчина, что-то говорили женщины...
   – Ложись, – наконец сказала Катя – он понял это по ее толчку, чем по голосу.
   Сергей послушно лег. Тут же погас свет, и он стремительно провалился в бездонную пропасть.
   
   Он очнулся среди ночи. Голова неприятно гудела. Мочевой пузырь раздулся неимоверно, так что трудно было шевелиться – он еще не знал, что спирт – сильное мочегонное. Укрыт стареньким тулупом, но все равно было прохладно – не одеяло все-таки, да и ноги торчат наружу. В ботинках. И куртка тоже на нем. Ноги затекли и чесались. Где-то в районе затылка сильно зудела шишка и запекшаяся кровь.
   Где это я? – подумал он.
   Ему было неуютно и очень уж тоскливо. Да и страшновато – незнакомое место, незнакомые люди, и он – беспомощный, и никто не знает, что он – здесь. Стало невыносимо жалко себя. И страшно захотелось домой, в уют, в спокойствие.
   Он ощупал себя – содержимое карманов на месте.
   Он медленно сел. В голове зашумело еще сильнее, закачало. Вокруг на полу валялись спящие. Опираясь на край тумбочки он осторожно поднялся. Осторожно переступая через спящих и держась за мебель и стенку, добрался до туалета, заметив, что дверь на кухню закрыта, но под ней пробивалась полоска света.
   Облегчился, испытывая неимоверное блаженство.
   Вышел в коридор. Его знобило. Голова болела и была чугунной. У входных дверей он замешкался, не соображая, как открыть эти замки – конструкция была ему не знакома.
   – Постой, – услышал он за спиной.
   Вздрогнул. Замер. Подошла Кэт. От нее несло куревом. Явно – сидела на кухне. Она открыла дверь.
   – Как себя чувствуешь? – тихо спросила Катя. Глаза ее были усталые, заспанные, серые.
   Он слегка двинул головой.
   – Я провожу, – тихо сказала она, быстро сняв с битком набитой вешалки первую попавшуюся куртку.
   Сергей хотел было возразить, но не смог – язык еще плохо ворочался.
   Он молча вышел на лестничную площадку. Девятиэтажка, сообразил Сергей. Подошел к лифту, нажал на кнопку. Где-то далеко-далеко зашумело. Сергей прислонился к стенке. В темноте он не разглядел нарисованный на стене номер этажа. Да и неинтересно ему было. Катя встала рядом, рассматривая его.
   – Ты как? – наконец спросила она.
   Сергей пожал плечами.
   – А ты? – переспросил он. – Тебе вон как досталось! Еле в чувство привел!
   Катя только скривилась, снова потирая шишку на голову.
   – Женщина – она более живучая, – усмехнулась Катерина.
   Наконец лифт подъехал и дверь со крипом распахнулась. В кабинке он тут же шагнул в уголок, прислонившись сразу к двум стенкам – для большей надежности, а то уж больно паршиво себя чувствовал. Долго спускались.
   Выйдя из лифта пришлось еще спускаться по темным ступенькам. Он то и дело запинался и Катя жестко придерживала его за подмышку, то и дело шепча – Осторожно, не торопись!
   Наконец вышли на темную улицу. Свежий воздух ударил ему в легкие. Стало легче.
   – Тебе куда? – спросила девица.
   Сергей вяло осмотрелся, пытаясь сообразить, где же он находится. Ага, вон деревяшки уходят вниз, в лог, вон сады на другой стороне лога, а вон правее торчит его школа. Выходит, это дом Витька, только последний подъезд.
   Сергей кивнул налево – через двор школы 78 было короче.
   – Я сам, – смог выдавить он – стыдно было перед ней за свою такую беспомощность.
   – Да доведу уж! – усмехнулась Катя, придерживая его за предплечье.
   Спотыкаясь и качаясь они выбрались на Макаренко. Пересекли двор 78-й школы. Вышли на Пятак. Здесь, в темноте, все-еще присутствовал кое-какой народ – праздник все-таки! Кучковались по двое-трое. Сидели на лавках – мелькали огоньки сигарет и папиросок, – шептались, целовались, пили.
   На белый гладкий торец Почты проецировали кино – Призрак замка Моррисвиль (Сергей уже видел его по телевизору). Немногочисленные зрители сидели на ступеньках "Современника".
   Катя и Сергей спустились на Обьединения, пересекли улицу Столетова, дошли до дома Сергея.
   – Дома кто есть? – спросила она.
   Сергей отрицательно покачал головой – ему ужасно хотелось лечь, и еще более ужасно хотелось наконец-то очутиться в своей постели, дома, в безопасности.
   Все также спотыкаясь и поддерживаемый девицей поднялся по ступенькам – в пятиэтажках лифтов не было. Остановился у своей двери. Долго шарил в карманах в поисках ключей. Потом долго открывал дверь. Наконец вошел внутрь – с гигантским облегчением – ну наконец-то я дома! Но на пороге он чуть не упал и девица заскочила следом, с силой придерживая его.
   – Да ты совсем ослаб, – пробормотала она. – Держись. Сейчас будут баиньки.
   У себя в коридоре он покорно прислонился к стене, расслабляясь – ведь он достиг своей цели! Что еще?
   Девица закрыла дверь. Включила свет. Провела его внутрь. Но он уже плохо соображал, так как тело, расслабившись, полностью размякло, все плыло перед его глазами и дальнейшего он вообще не помнил.
   
   
   Проснулся днем, когда солнце ударило в глаза. Он лежал на своей кровати. В одежде. Но без куртки и ботинок. Под пледом. Рядом уютным калачиком свернулась девица. Тоже – в одежде.
   Он посмотрел на ее затылок, на ее лопатки, на ее чуть подрагивающие от дыхания плечи, и что-то сладко-сладко защипало в груди – он еще ни с кем не лежал в одной постели!
   Встал, чувствуя себя гораздо легче – хоть голова и трещала, и тело болело в тех местах, куда пинали, но все же – ничего не кружилось. Прошел в туалет. Облегчился. Умылся, наслаждаясь холодной водой. Тщательно напился из под крана — сушняк мучил неимоверный!
   Когда он вышел, Катя уже сидела на кровати.
   – Где все? – коротко спросила она.
   – На даче, – ответил он.
   – Ясно, – кивнула Катерина. – Я у тебя душ приму, – сказала она. Именно сказала, а не попросила. – А то там в ванной тоже дрыхли.
   – Конечно, – тут же согласился он.
   Она скрылась в ванной. Зашумела вода. А у него снова сладко защипало в груди.
   Сергей прошел на кухню, принялся готовить завтрак – неожиданно проснулся и зверский аппетит. Готовить он умел только яичницу, поэтому достал шесть яиц – решил, что на двоих вполне хватит.
   – Серж! – послышалось из приоткрытой ванны. – Принеси полотенце. И что-нибудь накинуть.
   – Что? – переспросил он, быстро приближаясь к двери ванной и ничего не видя в щели, но почему-то заволновавшись.
   – Какой-нибудь своей рубашки будет достаточно.
   Сергей торопливо пошарил в шкафу, нашел и полотенце и рубашку. Сунул все это в дверную щель. Голая женская рука забрала.
   Потом Катя вошла на кухню, раскрасневшаяся. Полотенце повязано на голове, короткая рубашка открывала ее длинные обнаженные ноги, сильно притягивающие взгляд.
   Она посмотрела на сковороду с яичницей, потом вдруг задумчиво принялась смотреть на Сергея, и от ее такого взгляда он невольно вспотел, смутившись.
   – Ладно, иди ко мне, – вдруг сказала она, небрежно протягивая к нему руки.
   
   Ноябрь

   
   
   1 кл. Переезд

   Грузовик с красивой и уютной улицы Богдана Хмельницкого свернул на окраину города в какие-то задворки, долго по грязным проулкам петлял между многочисленными заборами, выехал на еще более грязную улицу (бетонные плиты, густо покрытые мокрой землей) и наконец-то въехал во двор свежепостроенной пятиэтажки.
   Маленький Сережа (семи лет) вышел из кабины водителя – он сидел вместе с мамой.
   Грузовик стоял возле длинного пятиэтажного панельного дома у восьмого подьезда. Везде валялся строительный мусор. Прямо напротив подъезда, метрах в двадцати – двух-этажные деревянные бараки. Некоторые наполовину разрушены – видны жилые окна, но уже есть и выбитые рамы. Бараки уходили и дальше, вглубь жилого массива. Между бараками – длинные кривые ряды сараек – явно лепились самостоятельно, как попало и из того материала, который оказывался под рукой. Над ними возвышалось большое белое здание уличного общественного туалета, чуть поодаль виднелись уличные колонки.
   На мокрой земле местами лежал снег.
   Никого на улице – пусто.
   Грузчики принялись энергично разгружать машину, и заносить вещи на пятый этаж.
   Сережа в любопытстве постоял у подъезда, оглядываясь. Отходить далеко он побоялся – у деревянных бараков бегали собаки, лаяли на все подряд. Да и на лестнице ближайшего барака, того, что стоял как раз напротив подъезда, лежала лохматая собака. А где-то между сарайками вдруг послышался истошный долгий визг. И этот визг все не смолкал и не смолкал, леденя душу.
   – Свинью режут, – поморщился один из грузчиков.
   И Сережа поспешил в подъезд, в свою новую собственную квартиру. До этого момента он все время жил в коммуналках – сначала на Учительской 38, потом на Александра Невского 2, – и теперь совершено не представлял как это – вся квартира в распоряжении только одной семьи, вся кухня – только твоя, и вся ванная тоже.
   В подъезде также было пусто – мало кто еще вселился.
   Подходя к пятому этажу он вдруг увидел, что мимо него прилетел плевок, смачно плюхнувшись на бетонные ступеньки. Сережа быстро посмотрел вверх, ускоряя шаг, чтобы второй плевок не попал на него. Там, наверху, на лестничной площадке стоял пацан лет двенадцати, здоровый, в телогрейке, в кирзовых сапогах, с тупым равнодушным лицом, тупо посматривая на Сережу. Рядом с ним крутилась мелюзга детсадиковского возраста. Радостно посмеиваясь они также глядели на Сережу.
   Таких пацанов Сереже видеть еще не доводилось. На улице Александра Невского дом два, где он жил до этого, во дворе тоже были хулиганы, но вот таких нечеловеческих лиц у них не было. И Сережа откровенно растерялся и струхнул. Дождался очередных грузчиков, поднимающих немногочисленный жалкий скарб, и вместе с ними прошмыгнул в свою квартиру.
   Пацан попытался было отвесить ему пинка, но был резко отодвинут ближайшим грузчиком.
   – Да пошел ты на х.., баран! – вдруг злобно обругал грузчика пацан и грузчик обомлел. Обомлел и Сережа — он никогда еще не видел, чтобы дети так вот разговаривали со взрослыми.
   Грузчик растерялся – не бить же чужого ребенка!
   – Я тебе сейчас уши надеру! – наконец несуеверно сказал он.
   – Надрал тут один, – фыркнул пацан, демонстративно проходя мимо и спускаясь по лестнице – его свита, радостно хихикая, последовала за ним. – До сих пор штаны отстирывает.
   
   Редкие вещи были сложены маленькой кучкой в углу большой, по меркам Сережи, комнаты. Мама расплатилась с грузчиками и принялась энергично разбирать вещи. Света не было, воды – тоже. И газовая плита не работала. Сережа какое-то время помогла маме (помог передвинуть кровать и кухонный стол), а потом, когда он был уже не нужен, предварительно выглянув за дверь – нет ли там хулиганов, вышел на улицу. Темнело – ноябрьские дни были уже короткими.
   Посмотрел на барак напротив подъезда – уже частично нежилой. На собаку.
   Асфальт был только перед их домом – узкой полосой. Дальше вокруг – земля, частично покрытая грязным снегом.
   Сережа постоял у двери подъезда. Было очень уж тоскливо. Поежился. Все незнакомо, неизвестно куда здесь можно ходить, а куда – нет.
   Спустился по подъездной лестнице – восемь ступенек.
   Посмотрел направо – забор и колючая проволока – что-то строили. Налево – такой же жилой дом. Прошел по его пустому двору -слева пятиэтажка, справа – бараки с сарайками. Тоскливо, особенно после шумной и цивильной улицы Богдана Хмельницкого. У последнего подьезда стояла одинокая Волга ГАЗ-21.
   Он зашел за дом и перед ним распахнулся огромный пустырь с наваленными плитами высотой до середины первого этажа. Справа, вглубь к баракам – холм овоще-хранилища. За пустырем, вдоль улицы, виднелись два каменных здания. На ближнем, на крыше, виднелась надпись большими буквами – КИНО. За зданиями – снова забор.
   Остановился у угла здания, глядя на улицу Объединения – дорога кривовато выложена бетонными плитами, пустоты на углах плит заполнены щебнем. Тротуаров нет – тропинки на земле вдоль улицы. На плитах высокие полосы грязи, чередующиеся со снегом.
   Напротив, через дорогу, тоже что-то строят – бульдозер, монотонно гудя, рыл длинный котлован. Тополя. Старое кирпичное здание. Снова строительные заборы. Колючая проволока.
   Проехала колонна машин, забранных железом. С автоматчиками. В узких щелках-окнах – торчали сотни немигающих глаз. Потмо проехал автобус под номером 4. Больше по дороге ничего не проезжало – ни грузовиков, ни тем более легковых автомобилей – абсолютно пустынная улица.
   Вдруг из-за угла вышли три плюгавых пацана. Все – в синей школьной форме. Все – гораздо ниже его ростом, хотя он тоже учится в первом классе и был у себя в 110-й школе не самым высоким. Троица неспешно приблизилась к нему, то и дело сплевывая.
   – Слышь, чувак, – хрипло процедил самый маленький из них. – Копейку дай.
   Сергей посмотрел ему в глаза и ужаснулся. Глаза мутные, лицо сине-зеленого цвета, взгляд совершенно не человеческий, не фокусируется, смотрит куда-то сквозь Сергея. И он торопливо пошарил в карманах пальто, нашарил копейку и поспешно отдал.
   
   Вечером Сережа с мамой вдвоем сидели на темной кухне – два стула и стол. Вещи еще были навалены в комнате. При одинокой свече, стоявшей на кухонном столе, колеблющийся свет от которой сьеживал пространство на кухне вокруг их двоих. Газ еще не подключили, так что приготовить что-нибудь горячее не было возможности. В туалете стояло ведро с водой – мама набрала из колонки – для умывания и смыва.
   Мама достала из сумки печенье и масло. Намазала печень маслом, сверху положила второе печенье, подала Сереже. Он ел и запивал молоком. Тем и поужинали.
   – Ну как тебе наша квартира? – спросила мама.
   Сережа посмотрел на нее – глаза мамы радостно сверкали. И он не стал рассказывать ни о плевке, ни о копейке.
   – Да так, ничего, – вяло ответил он.
   – Ну как же?! – сильно расстроилась мама, заволновавшись. – Никого ведь нет кроме нас! Мы совсем одни. Разве это не здорово?
   И Сережа не стал ей возражать. Там, в коммуналках, он никогда не был один – постоянно кто-то был – взрослые, дети. Было нескучно.
   И Сереже еле заметно вздохнул.
   
   
   
   
   
   
   
   Январь

   
   
   10 кл. Вечеринка у Черноглазовой Лены.

   Зимние школьные каникулы оказались ужасно скучным время-провождением. И по телевизору нечего было смотреть (всего-то два канала), и ни каких других развлечений! Измучившись от безделья, ученик 10-го класса А, Сережа Кузнецов, около пяти вышел на улицу. Хотя было еще рано, но уже потемнело. Он в нерешительности замер у своего подъезда. Посмотрел на звезды, на дом справа и на пустырь слева, и не знал куда ему податься. Наконец он решил сходить к Витьку, своему однокласснику и соседу по парте.
   Витек дома был один. И что удивительно – достаточно суетлив.
   – Слушай, – обратился он к Сереже, энергично снуя по своей комнате, и постоянно что-то куда-то перекладывая. – У Ленки Черноглазовой сегодня вечеринка. Давай, заглянем?
   И он посмотрел так, слово страстно ожидал только положительного ответа. И это Сережу кольнуло. С подобными реакциями, с таким напором он еще не сталкивался. Тем более, что на вечеринках одноклассниц и одноклассников никогда еще не был, и что там вообще делать – не знал, но на всякий случай утвердительно кивнул. И сердечко его почему-то тут же сильно забилось.
   – Замечательно! – слишком уж искренне откликнулся Витек, забегав по комнате еще более энергично. – Но не идти же с пустыми урками? У родителей в холодильнике есть "Варна". Возьмем?
   Он вопросительно-ожидающе посмотрел на Сережу. И что-то во взгляде его друга Сереже не понравилось. Точнее – насторожило. Но... На улице – скукотища. Дома делать тоже нечего, и Сережа кивнул.
   – Ну тогда с тебя рубль шестьдесят.
   Сережа не задумываясь полез в карман и отсчитал почти все свои наличные деньги. Он ведь никогда еще не был на подобных вечеринках, и ему страсть как захотелось посмотреть на них хотя бы со стороны. Витек забрал из холодильника бутылку родительского вина, они быстро оделись – вдруг родители успеют вернуться? – и стремглав выскочили на улицу.
   Энергично пошли по свеже-выпавшему пушистому белому снегу, празднично искрящемуся в свете редких фонарей. Витек держал бутылку под полой полушубка и придерживал ее за донышко рукой, просунутой в карман. Ему не хотелось чтобы кто-нибудь увидел из знакомых, а тем более – из местных хулиганов – враз отберут.
   Пройдя сквозь деревянные двухэтажные бараки, они вышли на улицу Столетова и еще более энергично направились к Сереженому дому – ведь Черноглазова жила именно в нем. Пересекли улицу Макаренко. Прошли мимо деревянной двухэтажной поликлиники и вышли во двор. Справа – разрушенное овощехранилище. Судя по следам на снегу с него часто скатывались на лыжах. А дальше – до самой улицы Обьединения – груды бетонных плит, наваленных как попало. Слева – деревянные двухэтажные бараки (улицы Земнухова и Тюленина). Энергично подошли к дому Сережи. И, минуя его родной восьмой подъезд, направились дальше вдоль дома. Подошли к третьему подъезду. Витек вошел первым. Решительно поднялся на второй этаж.
   Сережа, почему-то волнуясь, шел за ним следом и никак не мог понять – от чего. Но отчего-то мышцы его были ватными, сердечко сильно стучало, наковальней отдаваясь в висках. И вообще, от сочетаний 'вечеринка', и у 'девочки' кровь почему-то сильно бурлила в его теле, и он чувствовал себя очень уж странно возбужденным. И что еще более странно – готовым вообще на все.
   Витек первым нажал на кнопку звонка. Подождали, переминаясь с ноги на ногу, прислушиваясь к громкой музыке, доносящейся с той стороны. Собрались было еще раз позвонить – вдруг их не услышали, – как дверь открылась.
   – Привет, с праздником! – радостно воскликнул энергичный Витек, впрочем, не трогаясь с места – а вдруг не примут? – Не возражаете против гостей? – произнес он с комично-вопросительной интонацией, многозначительно демонстрируя из-за полы горлышко бутылки.
   Сережа в это время смутился и покраснел, готовый провалиться сквозь землю. Впрочем, в темноте лестничного пролета этого не было видно. Лена Черноглазова, чем-то разгоряченная, очень уж весело и добродушно посмотрела на них. И Сережа готов был поклясться, что за девять лет учебы он еще не видел у нее такого вот взгляда.
   – Да, конечно! – еще более радостно и причем совершенно искренне воскликнула она, делая шаг в сторону.
   Витек чинно вошел первым. Вытащил бутылку, все так же многозначительно передал ее хозяйке (Сережа готов был снова сгореть со стыда от этой клоунады). Лена унесла вино и они вдвоем принялись раздеваться, непроизвольно прислушиваясь к музыке, доносящейся из зала – там явно был народ. И скорее всего – и парни и девочки. Как они к нам отнесутся? – искренен волновался Сережа, стараясь раздеваться как можно медленнее. Он неловко снял шубейку, шапку, и еще более медленно – зимние сапоги. Впрочем, видя, что Витек устремился в зал, Сережа ускорился, так как побоялся в одиночестве входить к незнакомым людям, и постарался быстренько пристроиться к Витьку сзади.
   И они шагнули в это пространство. В пространство, разделяющее узкий коридор от зала. Низенький кривоногий Витек первым вошел в полутемный зал, улыбаясь и оглядываясь. Сережа, повыше его ростом на полголовы, замер за его спиной, изрядно волнуясь. Лена включила свет.
   Впрочем, здесь были почти все свои. В центре зала танцевали Кудеев с Ивановой — тоже из их класса. И только какой-то незнакомый высокий паренек с наивным взглядом стоял у тумбочки с магнитофоном. Он поспешно выключил музыку.
   – Привет, – поздоровался с ними Кудеев, останавливаясь и отпуская свою партнершу, а Иванова им только кивнула, лениво убирая руки с плеч своего кавалера.
   Паренек тут же подошел к ним.
   – Александр, – представился он, как-то даже радостно протягивая руку.
   Вновь прибывшие поочередно пожали ее, называя себя.
   Между тем Кудеев взял с журнального столика (тот стоял у стенки возле тумбочки с магнитофоном и проигрывателем) открытую бутылку Алжирского вина, наполнил бокалы, в том числе и в еще два новых, быстро поставленных Черноглазовой. Местные молча разобрали емкости. Витек уверенно подошел к столику, взял один из оставшихся. Подошел и Сережа. Взял последний, волнуясь еще больше, так как он никогда еще не пил.
   – С праздником! – радостно воскликнул Александр и все выпили.
   Выпил и Сережа, невольно поморщившись – кисловато.
   Впрочем, в голове у Сережи тут же приятно зашумело. И полутьма комнаты уже как-то уютно обволокла его. Ему стало здесь комфортно и хорошо.
   – Ну что, парни, как настроение? – спросил подошедший к ним Кудеев и Сергей внутренне стушевался – так вот как к ровне Кудеев еще никогда к нему не обращался, с Сережа слегка возвысился в своих глазах.
   – Все ништяк! – радостно отмахнулся Витек, помахав растопыренной пятерней.
   Сереже это показалось довольно глупо, но он промолчал. А тут зазвучала медленная музыка – Битлз, Лав ю, сам собой выключился свет и, воспользовавшись тем, что друг Черноглазовой куда-то отлучился, он решительно пригласил Лену на танец – благо это было легко – он с ней учился с первого класса, и одно время даже сидели вместе. Она, к его радости, согласилась, хотя в школе была очень сурова, списывать не разрешала и никогда не подсматривала. А еще она мелом делила парту пополам и строго запрещала пересекать локтем ее половину. В общем, она все время была этакой строгой девицей с плотно стиснутыми губами, а тут вдруг оказалась мягкой и улыбчивой. И Сережа просто обалдевал от такой совершенно неожиданной перемены.
   И он, в каком-то совершенно непонятном для себя очень уж бурном, возбужденном мареве, обнял ее (как на школьных танцульках обнимал семиклассниц), плотно вдавливая в себя ее девичье тело, и от этого дурея еще сильнее, и вообще не понимая, что же с ним такое происходит, но, впрочем, и не задумываясь над этим – так все было здорово и замечательно! – и ощущая какой-то странный трепет, хотя знал ее с первого класса и до сих пор воспринимал ее как сопливую девчонку. И вдруг – увидел женщину. Самую настоящую. И растерялся в танце. Как же так? Ведь все время, сколько ее знал, она была ребенком, и вот на тебе – неожиданно уже женщина! Он почувствовал это в гибких движениях ее тела, в блеске ее глаз, во взрослой вдруг улыбке. И смутился, оставаясь в душе все еще пацаном. А она переместилась в его восприятии на ступеньку выше его – на уровень взрослых людей, к которым он себя еще не причислял. И он, обнимая ее, смирился с этой потерей – теперь уж не хлопнешь ее по плечу и не скажешь – Дай списать! А вот почему не хлопнешь, и почему не скажешь, он этого понять никак не мог. Но в душе, покорно смирился с этим и без всяких на то объяснений.
   И Черноглазова в его руках, опьяненная вином, совершенно не по-детски улыбалась, и от этой ее улыбки ему становилось очень уж жарко. И он терялся и совсем не понимал, как себя правильно вести, дрожа всем телом и млея душой в предчувствии чего-то очень уж волнительного, чего разум описать никак не мог.
   И она чувствовала его дрожь и видела его волнение. Но что она думала по этому поводу – ему было неизвестно и он даже не догадывался, что она все это видит.
   И Сережа отпустил ее. Две-три секунды они танцевали на пионерском расстоянии, не касаясь телами, но что-то внутри него не давало ему покоя и странно будоражило все его тело, снова заставляя плотно прижать ее к себе. Что он и сделал – снова прижал к себе Черноглазову, снова ощутив совершенно еще незнакомый, но очень уж приятный трепет в душе и странную слабость в мышцах... И негу. И ее тело под его ладонями вдруг оказалось таким странно-волнующим, так что мурашки вдруг забегали по спине и затылку. И все в нем странно заныло, а что это такое – он понять никак не мог. А Черноглазова только странно улыбалась, и глаза и зубы ее еще более странно блестели в темноте комнаты. И эта щемящая душу музыка и песня!..
   Чья-то рука оторвала его от девушки. Но Сережа, все еще ничего не понимая, суетился руками, очень сильно волнуясь растревоженной душой.
   – Танец закончился, – усмехаясь, прошептал ему на ухо Кудеев. – И Саня вернулся. Остынь.
   И Сережа, судорожно дыша, медленно, на негнущихся ногах отошел к Витьку (который ни с кем не танцевал) и тупо замер, пытаясь вернуться к окружающей действительности и прогнать это странное, но такое притягательное наваждение, природу которого он понять не мог.
   Между тем в возникшей тишине кто-то с кем-то о чем-то вполголоса шептался, кто-то куда-то уходил или возвращался, и только Черноглазова, которую единственную он видел ясно, по прежнему странно блестя глазами и посматривая на Сережу, подошла к домашнему телефону, сняла трубку и набрала на вращающемся диске какой-то номер.
   И она очень тихо и долго разговаривала, почему-то интригующе смеясь, и время от времени как-то оценивающе посматривая на Витька и Сережу, и этим взглядом и своим таким странным смехом сильно смущая и волнуя Сережу, Он отчего-то понял – разговор идет о нем.
   Потом Лена положила трубку телефона, все также загадочно поглядывая на Сережу. И он почему-то смутился еще больше, снова видя в этом взгляде взгляд опытной женщины, а не той девочки, которую он знал все эти девять лет. И он растерялся, понимая, что что-то должно произойти, и произойти именно с ним, и это что-то будет исключительно взрослым, таким, каким вдруг неожиданно стала его многолетняя соседка по парте – очень уж взрослым. И что-то снова сильно затрепетало где-то глубоко в его душе.
   Между тем Кудеев в полумраке перебирал магнитофонные кассеты, внимательно читая то, что было написано на картонных коробках. Наконец он поставил одну на левую бобину. Нашел пустую кассету, поставил ее на правую. Вытянул из первой кассеты магнитную ленту, просунул ее в разрез звукоснимателя и резиновых роликов, намотал кончик на пустую кассету, четко удерживая ленту в рамках магнитной головки и направляющих роликов. Потом нажал на 'Пуск'. Тут же заиграла музыка. Что-то быстрое, заграничное. Девочки и парни тут же бросились танцевать, энергично двигаясь на ковре. И только Сережа остался у стены. Он просто не видел смысла в этих энергичных подскакиваниях. Вот прижать девочку к себе, почувствовать тепло и трепет ее молоденького худенького крепенького тела – это да! Это стоит испытывать снова, снова и снова! А вот эти скачки... Какой в них смысл? – пришел к выводу Сергей. Он замер в ожидании медленного танца. И он также знал, что когда тот зазвучит, он сразу же бросится к Черноглазовой, чтобы никто не успел ее перехватить – ему вдруг ужасно понравилось танцевать со взрослой женщиной, и хотелось этого снова, снова и снова!
   Звонок входной двери прервал все его мечты. Лена убежала в коридор. Долго там возилась и вскоре ввела в полутемный зал двух скромных девочек, явно из девятого или десятого классов, и Кудеев тут же прервал музыку.
   – Знакомьтесь, пожалуйста, – вежливо произнесла Черноглазова, улыбаясь и почему-то искоса посматривая на Сережу. – Мои близкие подруги. Надя, – указала она на ту, что была по-худее и повыше. – Светлана, – указала на ту, у которой формы были более женственные, а взгляд какой-то напряженно-равнодушный.
   Все с интересом смотрели на вновь прибывших. И только Сережа почему-то заволновался еще сильнее.
   Черноглазова, легко показывая рукой, называла имена присутствующих, и те непринужденно кивали головами. А Сережа почему-то очень сильно разволновался, дожидаясь своей очереди. Сердечко билось неимоверно сильно, а почему – этого понять он не мог. Но волновался очень уж сильно!
   Вот, наконец, Черноглазова указала рукой и на него, и Сережа, вместо того, чтобы назвать свое имя, ужасно смутился и пробормотал что-то невнятное.
   – А это – Сережа! – весело произнесла Черноглазова, радостно смеясь, и попутно что-то прошептав на ухо Наде, отчего та вдруг слегка смутилась.
   Сережа напряженно кивнул, жутко покраснев при этом. Он только сейчас понял, что Ленка пригласила этих девочек специально для них с Витьком, специально для того, чтобы он больше не приглашал ее на медленные танцы и больше не лапал ее так откровенно!
   И Сережа, глядя на этих двух девушек, и особенно на ту, которая была Надя, сильно смутился и захотел исчезнуть, чтобы его никто не видел. Но куда тут исчезнуть?! Уйти домой в скукоту? Тем более, что Кудеев уже ткнул клавишу магнитофона, зазвучало – Там где клен шумит, – и все быстренько разобрались на пары и принялись танцевать. Новые девочки скромно стояли в сторонке, обе худенькие, обе стройненькие, обе симпатичные. И, что сильно удивило Сережу, Витек тут же пригласил на танец Светлану, которая также была выше его ростом, как и все присутствующие здесь девочки, но все-таки самой маленькой из них.
   Они с Надей остались одни. Какое-то время взгляд Сергея беспорядочно бегал по стенам зала, совсем не понимая, что ему делать, но понимая, что что-то сделать все-таки необходимо – не стоять же столбом, когда все вокруг танцуют – очень уж это глупо! Наконец он заставил свой взгляд остановиться на равнодушно стоявшей Наде. Она глядела куда-то в сторону и на него не обращала никакого внимания.
   Мучительно поняв, что он выглядит полным идиотом, Сережа решительно, но на негнущихся ногах, подошел к Наде, которой, судя по ее виду, было глубоко наплевать на то, что происходит вокруг. И он застеснялся еще больше, но отступать было уже поздно – он ведь уже стоял рядом с девушкой.
   – Можно вас на танец? – пролепетал Сережа совершенно нечленораздельно, волнуясь от-того, что уж больно сильно приглянулась она ему – взгляд серьезный, какой-то строгий, и в от же время испуганно беспомощный.
   Надя неторопливо повернула голову, посмотрела на него и он вдруг замер, словно кролик перед удавом.
   Девушка пожала плечами и, вяло протянув руки, положила их ему на плечи, отчего Сережа вдруг весь задрожал.
   Он обнял ее, как обнимал семиклассниц – обеими руками, – прижал к себе. Но потом, испугавшись чего-то, тут же отпустил. Она, на удивление, не возмутилась такой фамильярностью. Или не успела. Принялись медленно танцевать, хотя в душе Сережа смутился и растерялся – никогда не обнимался с незнакомыми ровесницами на таком вот уровне. Они (ровесницы) были очень уж взрослые, явно взрослее него, и он не знал, как себя с ними вести, что и как делать. Был опыт общения только с семикласницами – но там все совсем ведь другое.
   Сначала, от робости, Сережа принялся танцевать на пионерском расстоянии – он не касался ее девичьей груди и плоского животика своим телом – и руки его почему-то подрагивали. Но тупо топтаться с девушкой на небольшом пятачке показалось ему очень уж нелепо. Сережа почему-то твердо уверовал, что ей это вскоре надоест и срочно надо как-то ее развлекать. Он долго собирался с мыслями, переваливаясь в танце с ноги на ногу, чтобы задать ей хоть какой-то вопрос, и долго его придумывал.
   – Надя, – наконец хриплым голосом произнес Сергей, наклонившись ближе к ее уху и тем самым получив право чуть сильнее прижать ее к себе (почувствовав грудью плотную девичью грудь сердечко его довольно сильно забилось в грудкой клетке). – Вы учитесь? Работаете?
   Надеясь своим последним вопрос придать ей больше взрослости – вдруг оценит?
   Держа руки на его плечах, и глядя куда-то влево и изредка сталкиваясь взглядами со своими подружками, и что-то тихо им сигналя, Надя неуверенно подняла голову, стараясь по прежнему казаться равнодушной и много повидавшей девицей.
   – Учусь в девятом классе, – спокойно произнесла она, слегка отстраняясь и глядя на Сергея. – А что?
   Под ее вопросительно-пристальным взглядом Сережа откровенно смутился.
   – Просто было интересно, – пробормотал он, поспешно отводя глаза, но по-прежнему прижимая девушку к себе. – А в какой школе?
   – В 143-й, – ответила она, зачем-то пожав плечами.
   И Сережа к своему глубокому разочарованию понял, что он уже исчерпал все темы для разговора и дальше не знает что и говорить.
   Немного подумав, он чуть сильнее обхватил девичий стан, скользнув вглубь руками и скрестив их за спиной Нади, и тем самым еще плотнее прижав ее к себе.
   На какое-то мгновение он замер, ожидая ее возмущенной реакции, но Надя никак на это не отреагировала, продолжая держать свои руки на его плечах, и Сережа воспрял духом и еще чуть-чуть плотнее прижал ее к себе, принявшись более энергично и двигаться и покачиваться в танце, более энергично вертя своей партнершей, наклоняя ее то влево, то вправо.
   Не верне-е-ется вновь!.. – пел певец и Сережа, прижимая к себе серьезную и такую уже взрослую девушку, млел от неожиданного счастья. – Не верне-е-ется вновь это ле-е-е-то-о к на-а-ам!
   – И как там у вас в школе? – наконец спросил он.
   – Хорошо, – просто ответила Надя почти ему в шею (он ощутил ее теплое дыхание, и это невинное касание еще больше возбудило его), несколько настороженно глядя поверх его плеча.
   Какое-то время он обдумывал новый вопрос, несильно вертя партнершей и слегка наклоняя ее вправо-влево. Но как только он раскрыл рот, музыка тут же и закончилась. Делать нечего, он убрал руки с тонкой талии, слегка поклонился, благодаря за танец, и, взяв ее за руку, отвел ее на то место, где она до этого стояла. Сам, вежливо поклонившись еще раз, вернулся к Виктору – туда, где они сидели вдвоем.
   Вдруг свет снова вспыхнул, все как-то засуетились, задвигались, о чем-то быстро переговариваясь. К ним подошел Кудеев. Оказалось – скидываются еще на вино. К своему стыду у Сережи совсем не осталось денег – никогда их не носил, так как не было необходимости – нечего было покупать. Да и дома в копилке тоже была одна мелочь. Кудеев с Ивановой ушли.
   Снова танцевали. Уже веселее, в предвкушении новой порции алкоголя.
   И Сергей танцевал снова с этой молчаливой девушкой – и быстрые танцы и медленные. Во-первых, ему танцевать было больше не с кем – Черноглазова занята, а со второй подругой плотно в разговоре засел Витек, что-то радостно ей втолковывая, и прерывать их активную беседу было неудобно. А во-вторых, Надя сильно притягивала к себе.
   Вскоре вернулся Кудеев со своей подругой. Принесли еще вина – водки не брали, так как в компании – женщины, а в таком (культурном по понятиям этого времени) обществе водку не принято пить – только вино или шампанское.
   Включили свет и выключили музыку. Открыли первую бутылку, радостно разлили по бокалам, радостно чекнулись (Сережа постарался чекнуться с Надей), радостно выпили.
   Черноглазова о чем-то оживленно переговаривалась с Надей и Александром. Причем Лена с Саней радостно посмеивались, а Надя же была серьезна и явно смущена.
   Потом Александр поставил другую кассету, снова заиграла медленная музыка. Снова 'Битлз'.
   – Белый танец! – тут же объявила Черноглазова, выключая свет.
   И пока Сережа растерянно озирался – так как сейчас дамы приглашают кавалеров, Надя пригласила на танец Кудеева, чем сильно расстроила Сережу. А к нему, все-также странно улыбаясь, подошла Черноглазова и молча обвила его шею своими руками. Сережа с покорной готовностью тут же обнял ее за тонкую спортивную талию. Принялись танцевать, медленно смещаясь от периферии зала к его центру.
   – Ну и как тебе Надя? – спросила Черноглазова, нежно дыша ему в ухо, отчего Сережу пробрала странная приятная дрожь.
   – Красивая, – прошептал он в ответ – также ей в ухо. – Впрочем, ты – красивее! – поспешно добавил Сережа, очень сильно смущаясь.
   Лена только беззвучно рассмеялась, глядя куда-то поверх его плеча.
   – Я за Сашу выхожу замуж. И это решено, – спокойно произнесла она. – А Надя – хорошая девочка. Просто приглядись к ней. Хорошо?
   Черноглазова внимательно посмотрела на Сережу своим новым, взрослым, пугающим взглядом, и тысячи искорок и мурашек забегали по его телу.
   – Хорошо, – прошептал он, теряясь в имеющихся женщинах.
   Он понял, что прижимать к себе Надю ему также приятно, как и Черноглазову. И, скорее всего, Надю прижимать все-таки более приятно – ведь он видит ее впервые, и она выглядит уже вполне взрослой девушкой, и никогда он не видел ее сопливой девчонкой как Черноглазову, которая в данный момент свободно прижималась к нему своей упругой девичьей грудью, заставляя изрядно волноваться своего растерянного партнера. Сереже даже показалось, что внизу у него принялось все напрягаться, Лена это почувствует – ведь они так плотно прижаты! – и ему будет очень стыдно.
   – И больше, пожалуйста, не приглашай меня, а то Саша обидится, – между тем продолжала она необычайно серьезным тоном. – А я не хочу делать ему больно. Хорошо?
   Черноглазова снова посмотрела в его глаза этим своим новым взглядом, и он снова стушевался под ним.
   – Хорошо, – пристыженно пролепетал Сережа, остро понимая, что теперь он уже никогда не сможет ощущать под своими руками это девичье, но в то же время уже и женское тело, и больше не сможет испытывать те прекрасные ощущения, которые он вдруг испытал сегодня.
   
   Снова были танцы.
   "Также...
   Постучался в окно!
   Только...
   Это было давно!..." – неслось из магнитофона.
   Рука Кудеева очень сильно прижимала к себе Светлану, так что казалось, она просто расплющится об него. Сергей хорошо их видел, танцуя с Надеждой. Судя по виду Светланы, ей это доставляло большое удовольствие. Она улыбалась, сверкая глазами. И, как-то призывно глядя в глаза Кудееву, соблазнительно жмурила свои. И от их вида мурашки бегали по спине Сергея, и руки его деревенели на талии Надежды, и сам он чего-то очень сильно боялся, но не знал – чего.
   На этот раз Сережа все-таки старался шутить. Надя не улыбалась и никак на это не реагировала. И даже не смотрела на своего партнера.
   И в какой-то момент у него вдруг возникла мысль, что Надя решила принципиально не обращать внимания на его шутки. И эта мысль жаром обдала его! Выходит, она его все-таки заметила, и как-то выделила, раз такой индивидуальный подход! Впрочем, тут же засомневался он – а так ли это? Может ей действительно не смешно все то, что он говорит?
   
   А потом вечеринка вдруг закончилась (вроде родители скоро должны были вернуться из гостей) и они расходились.
   Шли сначала вчетвером. Потом разошлись парами.
   Витек приставал к Светлане, но та его отшила.
   Сережа же довел Надю до подъезда – она жила на той стороне улицы Объединения в девятиэтажке, что располагалась в глубинке у самых труб теплотрассы. А потом – под предлогом, который он применял к семиклассницам, что в подъезде могут греться хулиганы, довел ее и до квартиры. Но если с семиклассницами он, остановившись на пролете, целовал их на прощанье, то здесь он даже не думал об этом – ведь это все-таки не семиклассница! Это уже взрослая девушка! И с ней надо вести себя как-то иначе. Но как – он не знал.
   Стояли молча мялись возле ее двери. И телефона ее он тоже не взял – своего не было, никому никогда не звонил и не видел в них необходимости.
   И он не нашел что сказать или сделать на прощанье, и она ушла.
   
   
   10 кл. После вечеринки у Черноглазовой Лены.

   На следующий день он собрался играть в хоккей с младшими пацанами. Играли они теннисным мячиком на утоптанном насте на пустыре возле свалки плит, а ворота у них были невысокие, из снега. Сережа надел старенькое рваное пальтишко – еле налезло, в обтяжку, – дурацкую старую шапку-ушанку, огромные валенки. Пугало конечно, но для хоккея самое то. Только он вышел из подьезда на крыльцо, как тут же увидел приближающихся Надежду со Светланой. Хотя раньше этих девушек в своем дворе он никогда не видел. Мелькнула мысль – его захотели увидеть! Гуляли в ожидании, когда он выйдет во двор. А может, вообще шли к нему в гости?! Сережа растерялся, замер, обомлел. Девушки тоже растерянно остановились, ошарашенно глядя на такое пугало, да еще и с клюшкой. И он, пунцовея и панически торопясь, быстро спрыгнул вправо с крыльца и вдоль стеночки, сгорбившись, юркнул за угол дома – подальше от такого стыда. Только услышал за спиной смех, от чего стало еще хуже.
   
   После зимних каникул, в школе при виде Черноглазовой Сереже становилось просто стыдно. Вроде бы он должен узнать у нее адрес-телефон Нади – так как от волнений совершено не запомнил, куда ее провожал – ни подьезд, ни этаж. Но он сделать этого не мог. Боялся.
   Эх, какой я еще пацан! – с горечью стонал он. – Рано мне еще со сверстницами. Уж больно взрослые они для меня.
   Но эти жаркие воспоминания, как он танцевал с Надей, и ее тонкое тело, прижатое к нему, не давали ему покоя. И он мучился, особенно по ночам. Тем более – этот страшный позор с дворовым хоккеем. Что Надя о нем сейчас думает?! И ему было ужасно тяжело. Во-первых, тяжело оттого, что ему хотелось встречаться с Надей, разговаривать с ней, танцевать, приглашать ее к себе в гости. А ужасно – от этой страшной сценки на крыльце его подъезда, которая, как он твердо был уверен, навсегда отрезала Надю от него.
   Он мучился каждый день, каждый вечер и, особенно, каждую ночь. Он не спал, постоянно прокручивая в себе сцены на квартире у Черноглазовой, и сцену у подьезда на следующий день. И каждую ночь он пытался найти из этой дурацкой ситуации хоть какой-нибудь выход!
   И наконец, нашел.
   
   Ученики 10-го класса А, прошли по коридору, поднялись на 4-й этаж и расположились на подоконнике напротив 44-го кабинета в ожидании урока Истории. Вел его Георгий Ильич Татару. И вел на удивление очень интересно, что было огромной редкостью для школ, расположенных на окраине. Его слушали даже закоренелые двоечники. Впрочем это все объяснялось очень просто — оказывается Георгий Ильич у них пережидал год, чтобы поступить куда-то на философское отделение. (На следующий год он уйдет и вместо него Историю будет преподавать какая-то скучная женщина, и этот предмет ученики слушать перестанут – как и большинство других). Сережа прислонился к стене, хмуро поглядывая на компанию девчонок, среди которых была и Лена Черноглазова. Он хотел поговорить с ней, но хотел наедине. И поэтому упорно, уже какой день выжидал, когда же она останется одна.
   И вот, наконец, Лена, придерживая край очень коротенькой юбочки, оторвалась от подоконника, и отправилась в сторону туалета. Здесь Сережа ее и перехватил.
   – Извини, – быстро произнес он, пристраиваясь рядом. – У меня к тебе очень серьезное дело.
   – Да? – вопросительно вздернула брови она, приостанавливаясь.
   – Твои подруги, что были на той вечеринке... Я хочу встретиться с той, что была повыше, – торопливо произнес Сережа. Он был бледен, очень сильно волновался и голос его дрожал.
   Сережа запнулся, замялся, вспотел и покраснел еще сильнее.
   – Помоги мне встретиться с ней, – наконец выдавил он.
   И Черноглазова, глядя в его глаза тут же поняла, что точно поможет ему, хотя ее подружки и обсмеяли его всяко-разно, и все такое прочее. Но вот тем не менее...
   
   На следующий день, после звонка с первого урока, поскидав в портфели и сумки дневники, учебники и тетради, ученики 10-го А класса потянулись с четвертого этажа на второй, в аппендикс за Учительской – к кабинету Химии, который располагался напротив библиотеки.
   Только Сережа бросил свой портфель на подоконник, как к нему подошла Черноглазова.
   – Я договорилась с Надей, – спокойно произнесла она и у Сережи еще сильнее забилось сердце. – Она будет ждать тебя у Современника. В четыре часа.
   Сказав это, Черноглазова развернулась и ушла. И Сереже показалось, что она как бы осуждает свою подругу, и ему стало совсем плохо. В том смысле, что девочка, которая ему понравилась, придет на встречу явно не очень расположенной к нему.
   И он принялся мучительно рассуждать на тему – как же ей объяснить и свой вид и свое поведение.
   
   
   
   
   Февраль.

   
   
   5 кл. Убитые пацаны.

   После школы (первая смена) пятиклассник Миша Ларионов поехал на тренировку лыжной секции – пообедал он в школе. Секция располагалось в подвале старого двухэтажного дома по улице Александра Невского. Фамилия тренера была запоминающаяся – Минин.
   В подвальчике, в толкотне, Миша переоделся, повесив свою одежду на один из крючков общей вешалки, в длинном ряду стоек нашел свои лыжи с ботинками, перехватил у пацанов мазь, намазал лыжи, тщательно растер пробкой.
   Ведомые тренером, неся лыжи в руках, они пересекли улицу Невского и углубились во внушительный ряд детских садов. В один из них, под названием "Жаворонок" Миша ходил в свое время. Потом, когда детские сады закончились, по мостику они перешли глубокий овраг, внизу которого тек небольшой ручеек. Пересекли территорию МСЧ-25. Через дырку в заборе вышли в Сосновый бор. И уже здесь надели лыжи. Медленно, друг за другом, ведомые тренером, который и прокладывал лыжню по бездорожью (с лыжней в бору было туговато) двинулись в глубь лесного массива, расположенного внутри большого города.
   Бегали кругами. Проложив круговую лыжню, тренер задерживался, внимательно смотрел, как мимо него пробегают ученики, давал им советы (За дыханием, дыханием следи!) или делал замечания (Шире шаг! Прокатывайся, прокатывайся на каждой ноге!)
   Миша добросовестно старался выбрасывать ногу вперед и хоть немного прокатываться по лыжне – чтобы хотя бы успеть отдохнуть в это мгновение.
   Бежалось почему-то очень легко. Да и настроение было хорошее!
   – Хоп! – как учил тренер весело крикнул Миша и впереди идущий лыжник-пацан тут же сместился вправо – левая лыжа – на лыжне, а правая бежит по снегу. Миша сместился влево, обогнал, выровнялся на лыжне.
   Догнал очередного. Явно – новенький. Миша видел его в первый раз. Судя по одежде – либо из бараков, либо с Кулацкого (он же Северный) поселка.
   – Хоп! – крикнул Миша.
   Но паренек, вместо того чтобы сместиться в сторону, обиделся, что его обгоняют, развернулся и принялся с силой тыкать свой палкой, самым ее острием, всерьез норовя попасть в грудь или лицо. Миша откровенно растерялся – ведь так можно и поранить, и вообще убить! Как же так?! И вообще, разве можно стараться убить человека?
   Своей палкой он успел отбить прямой выпад противника. Они остановились на пустой лыжне. Пацан снова решительно замахнулся, сделав зверское лицо. Миша также поднял свою палку, как копье, готовясь и отразить атаку и нанести удар.
   – Я тебе счас глаз выткну, гниль болотная! – выругался он, вспомнив слова, произносимые "синяками" возле бараков, и заодно поощряемый примером Гагаткина, который в первые школьные дни нисколько не испугался более многочисленных хулиганов, а сразу принялся наносить им удары.
   Пацан напрягся, видя, что его соперник нисколько не испугался.
   – А я тебе кадык проткну, – наконец пробурчал он, водя своей палкой, словно прицеливаясь.
   – Идет, – неожиданно согласился Миша, снова вспоминая слышимые им частые пьяные крики возле бараков, и в душе возмущаясь все больше и больше. – Я сейчас брошусь на тебя, и кто кому первый глотку проткнет, тот и победил. Договорились? – чуть не плача от обиды и возмущения сказал Миша, двумя руками поднимая палку на уровень лица своего противника – вторую палку он отбросил, чтобы не мешала.
   Паренек промолчал, напрягаясь еще больше.
   – Считаю до трех, приготовься, – сказал Михаил, которому отступать было некуда – раз уж начал, то делать нечего – надо продолжать в том же духе, хоть он и не знал, что там дальше и как – ведь разве можно ударить человека в лицо острой палкой?! – На счет три бросаемся друг на друга. Итак – раз! два! три!
   Но не успел Миша произнести "три", как паренек резко отпрянул в сторону, уворачиваясь от предполагаемого удара.
   Миша усмехнулся и, подобрав вторую палку, неспешно проследовал по освободившейся лыжне, напоследок наотмашь ударив своего соперника по спине.
   Вот сволочь-то! – возмущенно подумал он, убегая дальше. – Надо будет ему в глаз дать, без всяких палок!
   
   Участники лыжной секции пробежали круг неподалеку от аттракционов (всего лишь две карусели – большая и маленькая), потом перешли на круг в глубине леса, а потом сместились в сторону завода Экран и городского Аэропорта.
   И на этом отрезке Миша, увидев, стоящих на невысоком холмике, пареньков из секции, и с радостью понял, что Минин решил собрать всех воедино и дать немного передохнуть. Радуясь заслуженному отдыху и елочкой устремляясь по склону, он вдруг увидел, как Серега Пеньковский, стоявший первым, вяло ткнул палкой в кучу какого-то тряпья, валяющегося возле березок, и тут же вздрогнул, чуть ли не подпрыгнув. Тренер, торопливо подбежав к Сереге, что-то коротко рявкнул и пацанов сдуло с холма. Миша по инерции подкатился к опустевшему месту и к своему ужасу увидел, что куча тряпья – это пацаненок лет восьми, в длинной взрослой телогрейке, и у этого пацаненка точно посередине лба зияла большая дыра, в которой торчало что-то серо-розовое, и от этого "что-то" шел пар. Миша остановился, ошарашенный, не в силах переварить и осмыслить увиденное.
   – Ушли с холма! – истошно закричал тренер. – Все бегаем за Пеньковским! Не останавливаемся! К холму никого не пускаем! Петров и Сидорчук – за мной!
   Миша на ватных ногах спустился с холма по проторенной лыжне, все еще осмысливая увиденное. Двое самых быстрых пацанов, во главе с тренером, убежали в сторону Невского. Остальные принялись бегать по кругу в стороне от страшного холма.
   – Ты видел, что там такое? – хрипло дыша в спину, пропыхтел только что подтянувшийся Саня Захаренко.
   – Вроде пацан убит, – честно ответил Михаил.
   – Давай сбегаем посмотрим? – чуть ли не в восторге предложил Саня.
   Миша задумался. Это место, хоть и очень уж страшное, но почему-то очень сильно притягивало. Да и не разглядел он толком ничего – все было как в тумане.
   – Давай, – согласился Миша. – Только чтобы Серега не увидел.
   Неторопливо прокатываясь и тянув шаг, они дождались лыжни, ведущей на холм, и, оглядевшись – не видит ли их Пеньковский, которого явно оставили за старшего, – быстро свернули на нее, и энергично, елочкой, принялись подниматься. Впрочем, когда под березками показалась маленькая кучка тряпья, их шаг непроизвольно стал замедляться.
   Они шли строго по лыжне, понимая, что следы затаптывать нельзя. Такая ужасно притягивающая к себе кучка тряпья приближалась с каждым шагом и шаг становился все тише и тише. Было и жутко и страшно и любопытно. Наконец мальчики приблизились вплотную, остановившись в той точке, где судя по следам стоял Серега Пеньковский. У тонкой березы лежал маленький пацаненок. В большой взрослой распахнутой телогрейке. Лежал на спине, так как Серега, ткнув палкой, невольно перевернул его. Глаза распахнуты на встречу жизни. Но взгляд стеклянный, не живой. Мозг торчал в огромной дыре. И все еще шел пар, что почему-то особенно пугало – значит был убит только что, и что совсем-совсем недавно этот пацаненок был еще жив, улыбался зимнему солнцу, что-то говорил... И что убийца находится тоже где-то неподалеку. И, возможно, вот сейчас, в эту самую минуту он следит за ними из-за деревьев.
   Миша невольно поежился, спиной ощущая опасность и поспешно оглядываясь по сторонам – не приближается ли к ним кто? Не прячется за деревьями? Мурашки побежали по его спине, делая ватными его голову, руки и ноги.
   – Все, уходим, – дрогнувшим голосом произнес он.
   И мальчики быстро спустились с холма, влившись в общий круг.
   Быстро догнали Пеньковского.
   – Серега, тебе что, не было видно, что это пацан? – спросил его Миша.
   – Да, блин, просто комок тряпья лежал, – не оборачиваясь, дрожащим голосом ответил Пеньковский, изо всех сил налегая на палки, словно в панике пытался убежать от чего-то. – Стояли, ждали всех. Ну и ткнул просто так, от нечего делать. Оно и распахнулось!
   Мальчики бегали около получаса. Подниматься на холм больше никому не хотелось. Бегали чтобы не замерзнуть, и чтобы больше никто не пришел на место преступления и не затоптал следы.
   В какой-то момент Захаренко пристроился за Михаилом.
   – Слышь, говорят там дальше еще один лежит! – горячо зашептал он в спину. – С дыркой в затылке! Сбегаем, посмотрим?
   Но Миша только отрицательно покачал головой – насмотрелся уже, больше не хотелось. Пацанов в фуфайках он боялся и на улице старательно их обходил – звери, и глаза нечеловеческие, и способны на любую гадость, но вот этих пареньков ему было жалко.
   Наконец появились взрослые – большая группа парней на лыжах из старшей секции и толпа солидных мужчин в пальто и ботинках – человек восемь-десять. Мужчины шли, неуклюже проваливаясь в глубокий снег – почти по колено.
   – Отбой, – скомандовал возвратившийся Минин и Миша с огромным облегчением направился в сторону лыжной базы – за это время он ужасно устал и чувствовал себя очень уж паршиво. И почему-то очень сильно хотелось как можно скорее покинуть это место.
   
   На следующий день, придя с утра в школу, он с удивлением вдруг обнаружил, что смотрит на мир как-бы сквозь толстое стекло. Вроде бы ярко светило солнце, сильно отражаясь от школьных стекол и слепя глаза. Казалось бы радоваться надо! Но он находился словно в стеклянном колпаке, словно он смотрит на все происходящее как бы со стороны. И, проходя по школьным коридорам, где яркое солнце, отражаясь, резало глаза, словно открывало окно в другой мир, Михаил никак не мог понять это свое состояние. Смотрел, как учителя задавали вопросы, как ученики отвечали на них, а он сам как бы бестелесный дух, и никто его не видит. И ни уроки, ни оценки его совершено не волновали. Кстати, Серега Пеньковский вообще в школу не пришел.
   
   Потом, на следующей тренировке, Минин им рассказал, что это был сумасшедший отец. Остались без матери и дети жили в интернате. Отец зачем-то взял их на прогулку и, гуляя по лесу, сначала ударил разводным гаечным ключом младшего. Старший, которому было двенадцать лет, побежал. Отец догнал его и убил ударом в затылок. А сам пешком, напрямки, направился в городской Аэропорт. Парни из старшей группы его догнали.
   
   
   
   
   Август

   
   
   Поступление в НЭТИ

   Школа
   Пришел сдавать документы в НЭТИ
   – И что с этим личиком сделается через год, – с сожалением сказала девушка из приемной комиссии в 208 комнате, разлядывая его фотографию в паспорте.
   (август 1978)
   И эту ее фразу я очень часто вспоминал, глядя в зеркало (бреясь).
   И в этот день – тоже (2010-04-02)
   
   УЗ (Миниатюра)
   Как я попал в институт
   1) Экзамены в школе
   2) Не знаю куда идти – с училище, технарь с кем-нибудь. А тут – пора проводов в армию. Пьянки первые.
   3) Появилась классная – позвала в универ.
    Квартальность. Шел ан занятия – останавливали метсные хулиганы, спрашивали куда иду и т.д. Пропускали. А обратно сложнее – просто кричали – Эй, ну ка стой! Не слышишь чтоли? – И в погоню.
   4) Экзамен в НГУ – провал
   5) Появилась наглость к экзаменам. Появился Емельянов – мол пол класса (одни девчонки) подали в НЭТИ. Пошли с нами?
    Поехало не зная что за факультет и что за специальность. И вобще – что это за институт.
   Ездили на лекции – 4 раза. И все 4 раза – Жандарм женится, а потом – пляж.
   6) Экзамены
    – матем – Яруткин
    – физика – опыт по атомному ядру – собственные фантазии
   7) Поступил – один.
   
   7 июля
   Попал в общагу. А тут -Иван Купала. По елтснице сверху текли потоки воды.
   
   НЭТИ. Яша.
   – Жопу надо мыть. И тщательно. Мне мама говорила: а вдруг твоя девочка захочет взять твой член в рот? А там у тебя пахнет. Тогда она возьмет у другого.
   
   Школа. НЭТИ.
   Едут на лекции со слабым Сергеем. Тот задумчиво смотрит в окно. На вопросы не регаирует.
   – Что такое?
   – Вот странно. Сейчас мы едем в автобусе и я смотрю на булочную, но я точно знаю, что выйдя на сотановке, я пройду мимо этиой булочной и посмотрю на дорогу, где мы сейчас едем. И я подумаю тогда: А ведь я толкьо что ехал и смотрел из автобуса на булочную! И вот – теперь меня нет. Нет того, который сидел в автобусе. А есть тот, который стоит у булочной. Вопрос: А куда девался тот, что сидел в автогбусе? Может, он умер? Ведь это уже – не я! Так как я – это тот кто стоит у булочной, а тот который езал в автобусе – уже исчез.
   
   
   
   
   Крым. Судак.

   
   Третьего августа Сережа, двенадцати лет от роду, окончивший пятый класс и собирающийся переходить в шестой, весь день дико волновался. А то! Завтра рано утром ему предстояло, во-первых, лететь на самолете – а он еще никогда не летал! А во-вторых, лететь в жаркий Крым. А он никогда еще не был в жарких краях и никогда не видел моря. Так чтобы водная гладь уходила далеко-далеко за горизонт и не было видно берега! Ведь у них в Новосибирске нет моря. Есть, конечно, Обское. Но у него только в одном месте не видно противоположного берега – там где ширина водохранилища составляет более двадцати километров. Ну и опять же, в морях водятся дельфины. И дельфинов и море он видел только по телевизору в американском сериале Флиппер. Поэтому и волновался. Впрочем, также волновалась и его мама. Вечером она сходила к соседям и на их адрес заказала такси – телефона у нее в квартире не было, а когда такси подъезжало, диспетчер сообщал о прибытии на телефон заказчика. Заказала на четыре часа утра.
   Четвертого августа, в три часа утра, в полной темноте мама разбудила Сережу. Второпях они перекусили печеньем, на которое мазали сливочное масло и которое запивали чаем.
   Потом, перетащив все сумки и чемодан поближе к двери и полностью одевшись, они томительно ожидали прихода такси, то и дело выглядывая в окошко. Было сумеречно и прохладно. В домах напротив свет горел только в двух окнах – все еще спали. Пусто было на улице Обьединения.
   Сердечко Сережи учащенно билось в нетерпеливом ожидании. Но вот подъехало такси – они загодя увидели свет одиноких фар и проследили, что эти фары свернули именно к ним во двор, быстро принялись обуваться и тут им в дверь постучали соседи, которым диспетчер позвонил о прибытии. Поблагодарив соседей Сережа с мамой, суетясь и беспорядочно толкаясь, подхватили две сумки и чемодан и торопливо побежали по ступенькам вниз на улицу, словно боялись, что такси подождет-подождет, да и уедет.
   Заполошные, они выскочили из подъезда. Такси – светло-зеленая волга – стояло прямо напротив подъезда. Увидев пассажиров, основательно упитанный таксист вальяжно вышел из машины, по-барски обошел ее, неспешно открыл багажник и также неспешно отступил в сторонку – мол, вещи грузите сами. Почему-то все еще суетясь, мама с сыном быстро, бестолково и как попало запихали свои вещи в багажник. Сели на заднее сиденье. Вздохнули. Сережа, садясь последним, хлопнул дверцей такси и получил замечание от водителя – сильно очень. А он ведь еще никогда в жизни не садился в легковые автомобили, не закрывал их дверцы, и не знал как вообще это делается!
   Наконец волга тронулась с места, проехала вдоль всего тридцать первого дома, выехала на улицу Обьединения и набрала скорость на абсолютно пустой дороге. Сережа с мамой замерли на своих местах – ну наконец-то!
   Все также молча и почему-то не шевелясь они ехали в Толмачево по пустым и только-только начинающим пробуждаться от темноты улицам Новосибирска. Светофоры либо еще не работали, либо мигали желтым.
   Поездка далась им очень нервно. Они все извелись, панически боясь опоздать.
   Но вот, наконец, в темном мареве пустырей показалось ярко освещенное здание – аэропорт. Мама поспешно расплатилась – согласно счетчику, скрупулезно отсчитав мелочь вплоть до копейки – денег на работе она получала мало и на эту поездку копила не один год. А папы у них не было. Они достали вещи из багажника. Волнуясь, направились в здание. Аэропорт был весь в ярких огнях, в мощном гуле самолетных двигателей, в посадочно-встречающейся суете. То и дело диктор приятным, но строгим женским голосом объявлял, что приземлился рейс такой-то, оттуда-то, либо сообщал, что начинается регистрация на рейс такой-то, туда-то. И каждый раз, как только женщина начинала говорить, огромный зал аэропорта, густо наполненный людьми и вещами, сначала замирал, а к концу речи диктора вдруг какая-то его часть начинала резко суетиться – вскакивать с кресел или с чемоданов, хвататься за вещи, суетясь переставлять их, проверять наличие билетов и паспортов, а потом, подхватив все свои узлы, тюки и баулы, поспешно устремляться куда-то в волнующую неизвестность.
   Осмотрев огромный зал, сплошь заставленный длинными рядами одинаковых пластмассовых кресел и не найдя свободного места, мама Сережи подошла к колонне и составила вещи здесь. Сережа тут же сел на свой чемодан. Сердце его учащенно билось. Ну наконец-то! Наконец-то он что-то повидает! Увидит теплые края, жаркий климат, огромнейшее море, соленую воду, гигантские морские корабли – в Оби ведь всего этого не увидишь!
   Блин! Как нестерпимо сильно хотелось ему все это увидеть! Как рвались его думы туда, к самолету! Испытать полет! Смотреть на землю с огромной высоты! Как все это было страшно заманчиво! И он мелко подрагивал, то ли от утренней сибирской прохлады, то ли от сильного возбуждения.
   – Граждане пассажиры, начинается регистрация на рейс 4724, вылетающий до Симферополя, – вдруг буднично произнесла диктор.
   И Сережа тут же радостно подскочил. С сумок поднялась и его мама.
   – Регистрация производится в секции номер два, – закончила диктор и отключилась.
   Мама Сережи растерянно посмотрела по сторонам, стараясь сообразить, что же это такое – сектор, и где этот сектор находится, ведь она в аэропорту была также как и ее сын – в первый раз!
   Вместе с ними поднялось довольно много народу и все эти люди дружно потянулись в одну сторону. И мама, подхватив тяжелый чемодан и сумку решительно направилась следом за ними. Сережа, схватив вторую сумку, энергично поспешил за ней – так ему не терпелось наконец-то попасть в эту волшебную машину, в которой он никогда-никогда еще не был – в самолет! И очень хотелось лететь над землей и смотреть на нее сверху. Ведь он никогда еще не видел сверху землю – только с балкона пятого этажа!
   Суетясь и толкаясь они встали в длиннющую очередь. То и дело пропихивая ногами по полу свои вещи народ медленно продвигался вперед. В основном все сонно молчали – все-таки раннее утро! Только кое-где слышались тихие разговоры.
   И чем ближе они подходили к стойке регистрации, тем Сережа волновался все больше и больше. Эта стойка представлялась ему некоей границей, отделяющей серую будничность от волшебного мира. От полетов в облаках, от песчаных побережий, сплошь усеянных ракушками, от лазурного бесконечного моря, от дельфинов, крабов и от других неведомых обитателей. Например, акул. Сережа даже встрепенулся. А интересно, есть ли в Черном море акулы? Ведь должны же быть – море все-таки! И он невольно поежился. Впрочем, как на самом деле выглядит море, и что там плавает под водой он представлял себе довольно смутно, и поэтому лететь ему хотелось еще сильнее.
   Но вот подошла их очередь. Его мама, волнуясь не меньше чем он – ведь для нее все это тоже было впервые – и самолет, и море впереди! – она, суетясь и волнуясь, кое-как достала билеты, паспорт и свидетельство о рождении сына. Выложила все это на стойку.
   Девица в белой блузке и строгой синей униформе внимательно посмотрела на билет.
   – Так ведь вы летите только завтра! – удивилась она.
   – Как так?! – искренне растерялась его мама, а у Сережи в душе вкруг все провалилось в какую-то черную дыру, в которой исчезли и радость полета на самолете, и жгучий интерес к тому, как на самом деле выглядят жаркие страны, и гигантская гладь моря.
   – Вот же у вас дата! – недовольно ткнула пальцем заспанная девица. – Время же московское на билетах! Внимательней надо смотреть! – выговорила она.
   Мама ничего на это не отвечала, растерянная и разбитая. Пристыженная, с поникшей головой, ощущая на себе многочисленные насмешливые взгляды тех счастливчиков, которые вскоре сядут в самолет, она, впрочем, гордо вскинув голову, решительно отошла от стойки, и молча направилась наружу. Сережа, подавленный и растерянный – за ней.
   – Такси в город? – тут же, как только они вышли из здания, подскочил к ним какой-то кавказец.
   Мама только подавленно кивнула, даже не спросив про цену.
   Погрузились. В полном молчании доехали до дома. Расплатились – уже конечно не по счетчику и гораздо дороже — раз в десять больше, чем когда ехали туда. Молча вышли из машины. Молча поднялись по ступенькам. Молча вошли в квартиру. Бросили в коридоре сумки и чемодан. Разделись и молча легли спать. На душе у обоих было паршиво – хоть плачь!
   Проснулись они около часу дня. Все еще подавленные и растерянные. Молча позавтракали, оба в сильном ожидании завтрашнего дня. Потом – пообедали. Потом мама снова сходила к соседям и снова заказала такси на четыре утра, сказав им, что они заранее выйдут на улицу, пусть, мол, не беспокоятся. Весь этот день прошел скучно и неинтересно, в полном ожидании – скорее бы он наконец-то закончился!
   Вечером мама все также молча завела будильник. Легли. Долго не могли уснуть ворочаясь, и переживая несостоявшееся путешествие. Заснули только под утро, и тут же подскочили от резкого звонка механического будильника.
   На этот раз они и позавтракали и собрались без всякой суеты, тем более, что чемодан и две сумки были уже собраны.
   Заранее вышли во двор, ежась в сибирской утреней прохладе, пристально вглядываясь туда, откуда должно было появиться такси, и каждый раз вздрагивая и волнуясь, когда в той стороне, в сумерках города вдруг мелькали фары одинокого автомобиля.
   Но вот, наконец, мелькнувшие фары направились в их сторону. К поезду подъехала светло-зеленая Волга с шашечками, Остановилась прямо возле них. И мама подхватив тяжеленный чемодан и сумку, тут же направилась к багажнику. И здесь замерла в ожидании. Сонный шофер, кое-как выбравшись из кабины, зевая и потягиваясь, подошел к ней.
   – Доброе утро, – вежливо и как-то даже подобострастно поздоровалась мама, но водитель не обратил на это никакого внимания.
   Помахивая брелком с ключами, он выбрал нужный, еще более неспешно вставил в замок багажника, открыл крышку и лениво отошел в сторонку, откровенно зевая во весь рот. Как известно, таксисты зарабатывали довольно большие деньги, самих такси было мало и поэтому сесть в такси было не так уж и просто. По-крайней мере не все заказы принимались.
   Мама Сережи, снова суетясь и волнуясь, кое-как засунула в багажник волги свои вещи. Сережа все это время стоял рядом в ожидании – вдруг понадобится какая-нибудь помощь? Его снова била мелкая дрожь.
   Вот наконец последняя сумка была уложена и мама направилась к задней дверце машины. Шофер неторопливо захлопнул крышку багажника, слегка придавив ее сверху. Мама открыла заднюю дверцу. Поспешно, словно боялась, что такси уйдет без них, села и передвинулась дальше, уступая место своему сыну. Сережа сел рядом и очень-очень аккуратно, двумя руками, прикрыл дверцу машины, с силой надавив ее на себя – до щелчка. Такси тронулось. Снова они ехали по ночному Новосибирску. Кое-где горели фонари, кое-где светофоры мигали желтым, хотя основная часть была еще выключена. Улицы и тротуары были пусты от машин и пешеходов.
   Сережа тупо смотрел в окно на проплывающий сонный город и не узнавал его. Впрочем, его это и не волновало. Он с удивлением осознал, что сейчас он уже ничего не хочет! А хочет, чтобы поскорее закончилось вся эта кутерьма с затянувшимся отъездом! Только и всего!
   Снова аэропорт – снова весь в огнях, суете и реве самолетных двигателей. Снова – голоса дикторов, объявляющих посадку или регистрацию. Снова – суетливая очередь с обилием сумок и чемоданов. И снова – регистрация. На этот раз (а Сережа вдруг почему-то принялся сомневаться) все прошло благополучно. Мама подала документы (свой паспорт и свидетельство о рождении сына), погрузила сумки на эскалатор. Девушка наклеила на ручки багажа бумажные полоски. Эскалатор задрожал, завибрировал и сумки с чемоданом медленно поплыли к стене и скрылись за резиновой шторкой. Девица молча проштамповала билеты, оторвала от них что-то и подала маме вместе с документами.
   Сережа с мамой отошли в сторонку, не зная, что делать дальше. Сережа полностью полагался на взрослых – на свою маму. А она сама была в полной растерянности – и куда теперь идти? А вдруг самолет улетит без них?
   Волнуясь, она вернулась к очереди, обратилась к женщине, которая ей понравилась больше всех – в том смысле, что она выглядит вполне доброжелательно и наверняка ответит на ее вопросы, поговорила с ней и, удовлетворенная, вернулась к сыну.
   – Должны объявить посадку, – сказала мама. – Будем ждать.
   Так как громоздких и тяжелых вещей больше с ними не было и, соответственно, сидеть стало уже не на чем, они более внимательно поискали свободные места среди многочисленных лавочек – так чтобы были два рядом. И, наконец, к своему удовлетворению, нашли такое место. Протиснулись вдоль длинного ряда, перешагивая через разложенные на полу вещи и протянутые ноги. Сели. Слева от них какой-то кавказец, разложив свои вещи на трех сиденьях, лег на них сверху, спал. Справа, разложив на краю лавочки предметы гигиены – платки, марлю для подгузников, пеленки и прочее, какое-то семейство возилось со своими детьми. Грудничок вредно хныкал, явно раздраженный всем этим путешествием, а две девочки лет трех-четырех с усталыми сонными глазами сидели на сумках возле занятых лавочек.
   Наконец объявили посадку. Снова суетясь и волнуясь Сережа с мамой побежали в указанный сектор и заняли длиннющую очередь, которая упиралась в закрытую дверь. Долго-долго стояли. Потом, наконец, дверь открылась и всех стали впускать внутрь, проверяя корешки билетов. Наконец и Сережа с мамой прошли сквозь этот кордон и вопреки их ожиданиям, не отправились к долгожданному самолету, а застряли в просторной комнате, в которой к тому же было мало сидений. Они прислонились к стене и долго-долго ждали чего-то. А помещение все наполнялось и наполнялось народом и в конце-концов стало и тесно, и душно. И вообще – сильно дискомфортно. Но делать нечего, и Сережа с мамой молча стояли, переминаясь с ноги на ногу.
   Потом появилась какая-то девица в синей униформе – жакет, юбка, пилотка и белая блузка. Сначала она долго с кем-то разговаривала, и все пассажиры с напряжением следили за ней. Но девица, казалось, такое пристальное внимание вообще не замечала и говорила себе и говорила и говорила. А потом, наконец-то наговорившись, она направилась к дверям, открыла их ключом и скучающим голосом позвала всех на посадку.
   Народ, подхватившись, плотно столпился у узких дверей. В сильной тесноте Сережа с мамой кое-как выбрались на свежий воздух.
   И здесь вся эта толпа снова замерла в ожидании чего-то еще. Чего? – Сережа не знал. Но он полностью доверял своей маме, которая, впрочем, также ничего не знала, и просто следила за всеми остальными пассажирами.
   Но вот к ним подъехал двух-вагонный автобус. Открылись двери и народ дружненько потянулся внутрь. Втолкнулись и Сережа с мамой, которая крепко-крепко держала свою сумку с документами и деньгами. Пассажиры стояли довольно плотно – как селедки в бочке.
   Автобус, впрочем, стоял еще долго. Шофер то куда-то отходил, с кем-то долго разговаривал, то возвращался на свое место, но теперь уже отходила сопровождающая пассажиров девица и также долго с кем-то разговаривала. Все это время жестко утрамбованный народ, стоял , потел и молча ждал.
   Но вот, наконец, шофер в очередной раз занял свое место. Рядом с ним встала девица. Двери, к огромному облегчению всех пасажиров, наконец-то закрылись и автобус неторопливо тронулся с места.
   Он медленно ехал по огромаднейшему аэропорту, лениво и как-то даже буднично проезжая мимо больших белых самолетов, и Сережа, вжатый в стенку возле двери, во все глаза с жадностью смотрел на них сквозь окно. Самолеты стояли гордыми ровными рядами – большие и поменьше, с пропеллерами и с турбинами. И все они были покорителями высоты. Все то и дело взмывали ввысь, буднично перевозя пассажиров над землей. И все это воспринималось Сережей как сказка. Но автобус, не останавливаясь, ехал все дальше и дальше, минуя самолеты разных конструкций и не давая возможности их толком рассмотреть, чтобы потом рассказать пацанам во дворе, что он видел.
   Проделав несколько замысловатых поворотов, автобус вдруг остановился, открылись двери и пассажиры радостно хлынули наружу, на свежий воздух, так как в салоне стало ужасно душно.
   Рядом с автобусом стоял самолет. Ту-104 было написано на белом корпусе. Длинные крылья, в основании которых у самого фюзеляжа располагалось по турбине. И эти турбины громко гудели, так что закладывало уши. Возле самолета суетились какие-то люди – грузили багаж, тянули какие-то толстые шланги, еще что-то. Время от времени подъезжали какие-то машины.
   Народ молча стоял, чего-то ждал. Посветлело и от этого почему-то стало прохладнее. Стояли и Сережа с мамой, ежась и плотнее закутываясь в кофточки.
   Наконец подъехал трап – машина с лестницей наверху. Народ покорно уплотнился тесным полукругом и замер в ожидании чего-то, о чем ни Сережа ни его мама еще не знали. Стояли минут десять. Наконец на трап поднялись две девицы в синей униформе. Здесь они долго разговаривали с другими девицами, спустившимися из самолета. Потом – еще более долго – с работниками, которые суетились вокруг. А потом – наконец-то! – народ вдруг потянулся по ступенькам наверх, в самолет, и сильно уставшее от ожидания сердце Сережи наконец-то бешено забилось. Вот он, в толпе, упираясь в чью-то спину, в утренних прохладных сумерках медленно продвигается вперед, крепко держа руку мамы, чтобы не потеряться. Продвигались на один-два шага и останавливались. Вот они, наконец-то, добрались до трапа. Девица в униформе, стоявшая на второй ступеньке, жестом всех остановила, глядя вверх, на очередь, столпившуюся перед дверью самолета. Сережа посмотрел на свою маму. Она пожала плечами. Девица в униформе, выждав, пока трап очистится, повернулась к пассажирам.
   – Посадочный талон, – лениво процедила она.
   И мама тут же принялась суетливо рыться в своей сумке, в бумажках и документах. Пассажиры, у которых посадочные талоны были наготове, недовольно протискивались мимо них, оттесняя в сторонку. Наконец мама нашла. Волнуясь подала – вместе с документами. Девица, даже не посмотрев, равнодушно кивнула и мама, крепко взяв за руку своего сына, решительно ступила на качнувшийся трап, и сердечко Сережи тут же томительно сжалось – что ждет его впереди?! Явно что-то волнующее, захватывающее, неизведанное?!
   Они неуверенно поднимались по шатким ступенькам, и то, что трап слегка покачивался с непривычки их пугало. Вот они подошли к овальной двери самолета. Нагнулись, входя.
   – Доброе утро, – вежливо приветствовала их стюардесса, стоявшая в тесном чистеньком тамбуре.
   – Доброе утро, – тут же поспешно ответила мама, останавливаясь и выпрямляясь в ожидании дальнейшего.
   – Доброе утро, – вторил маме Сережа, замирая рядом, отчаянно волнуясь и тоже не зная, что же делать дальше!
   – Покажите ваш посадочный билет, – попросила стюардесса абсолютно нормальным, человеческим голосом – не то что девица на трапе.
   Талоны были крепко зажаты у мамы в руках и она тут же их протянула. Девушка быстро взглянула, слегка наклонившись.
   – Двенадцатый ряд направо. Сверху вы увидите бирки с номерами мест. Ваши места – у иллюминатора, – произнесла она, ободряюще им улыбнувшись, и Сережа и его мама вдруг как-то сразу расслабились и наконец-то перестали напрягаться.
   – Спасибо, – искренне поблагодарила мама и свернула направо – в салон самолета.
   Сережа – за ней. Они оказались в узком проходе. Высокие мягкие кресла – три слева и два справа. Белые накидки под головами. Круглые иллюминаторы. Все поражало белизной, чистотой и чем-то неземным, нереальным. Что-то тихо гудело. Впереди народ шумно рассаживался, убирая ручную кладь в специальные отделы, расположенные над креслами.
   Мама первой направилась по узкому проходу – вдвоем здесь уже не пройти. Смотрела направо, лихорадочно ища, где же указаны номера кресел, и, не находя их, принялась считать ряды, загибая пальцы. Потом наконец-то разглядела белые бирки вверху – там где ручная кладь. Остановилась.
   – Вот эти вроде бы наши, – произнесла она, но будучи наученная горьким опытом, тщательно сверила то, что написано в их талонах, с тем, что было отпечатано на белых бирках.
   Потом удовлетворенно кивнула и Сережа тут же быстренько уселся у иллюминатора, радостно уставившись наружу. Впрочем, иллюминатор располагался несколько неудобно – не сразу у сиденья, а немного дальше, и поэтому, чтобы посмотреть в него, приходилось наклоняться вперед. Впрочем, все эти мелочи нисколько не задевали Сережу. Он с интересом осматривал пульт вверху: Надо же – вентиляция! Надо же, вызов стюардессы. И надо же – индивидуальная лампочка! Он был безмерно счастлив, что уже сидит в самолете и скоро оторвется от земли и взлетит. И Сережа наконец-то узнает, что это такое – полет, когда земля далеко-далеко у тебя под ногами! А потом узнает, что же это такое – жаркие страны! А потом увидит загадочное море. Будет в нем плавать! Увидит дельфинов! Увидит крабов, бегающих по песку! Водоросли, рыбки! И все эти видения сильно волновали ребенка. Волновали так, что ради них он готов был сносить любые невзгоды и неприятности.
   Пассажиры кое-как расселись, распихав свои дорожные сумки по отделениям вверху и под своими сиденьями. Наконец все притихли. Сережа в нетерпении ждал продолжения – ну когда же взлет?! Но ничего не происходило. В иллюминаторе он видел, как по трапу то спускались, то поднимались люди. Но вот наконец трап медленно отъехал и Сережа заволновался – ну вот, наконец-то! Сейчас – ввысь!
   Но... Сначала стюардесса закрыла двери. Потом энергичнее взревел двигатель и долго так работал. Потом над входом загорелась надпись -'Пристегните ремни' и все пассажиры принялись дружно щелкать ремнями. И Сережа с мамой сначала суетливо искали эти ремни, которые, как оказалось, просто свисали на пол с боков кресел, потом они перепутали их между собой, и поэтому не могли застегнуть, а потом долго и растерянно разбирались, как их надо правильно застегивать, пока подошедшая стюардесса вежливо и корректно не показала им, как все это делается. А потом – наконец-то! – громада самолета неторопливо сдвинулась с места. Но вопреки ожиданиям, он не взлетел сразу же, а медленно поехал куда-то по бетону. Ехал он долго, то и дело сворачивая в разные стороны, и Сережу откровенно утомила эта езда.
   Между тем мама достала из сумочки два леденца. Один подала Сереже.
   – Уши будет закладывать, – пояснила она. – И укачивать. Тошнить будет. Конфеты помогут.
   И Сережа понял назначение бумажного пакета, заткнутого в сетку, прикрепленную к спинке впереди стоявшего кресла.
   Он торопливо развернул леденец, сунул его в рот, поискал, куда бы сунуть фантик, по картинке на рукоятке кресла вроде бы разобрался, выдвинул коробочку из подлокотника, запихал туда скомканный фантик и снова с жадностью уткнулся в иллюминатор.
   В какой-то момент самолет вдруг замер и его двигатели взревели гораздо сильнее. Он весь страшно затрясся. И Сережа снова заволновался в ожидании чуда. Двигатели все ревели и ревели, самолет все трясся и трясся, и было видно как сильно трясутся его крылья, и Сережа даже испугался – а вдруг они отвалятся? Но в салоне никто не волновался, не бегал в панике по проходу, и значит все было в порядке, значит так было и надо. Вдруг самолет, словно сорвавшись с цепи, резко устремился вперед, вжимая пассажиров в спинки кресел. Он разгонялся и разгонялся, трясясь гораздо сильнее, и Сережа, глядя в иллюминатор на виднеющееся крыло, все-таки снова принялся сильно бояться, что крыло сейчас треснет и отвалится. Вон оно какое тонкое на конце, и вон как оно сильно раскачивается!
   Вдруг нос самолета приподнялся, тряска мгновенно прекратилась, и земля в иллюминаторе принялась стремительно уходить вниз. Сердечко мальчика сжалось в комочек от абсолютно новых, доселе неизведанных ощущений! Замерев, он, сильно наклонившись вперед к иллюминатору (что в таком положении было совсем уж неудобно) в восторге смотрел за тем, как стремительно удаляется земля, и как все вдруг там, внизу, становится игрушечно маленьким. Его мама в это время закрыла глаза и замерла в ожидании наступления тех проблем, про которые ей рассказывали знающие люди, торопливо рассасывая леденец.
   Уши у Сережи вдруг заболели, но он заметил, что как только начинал глотать слюну, выделяемую из-за леденца, все эти ощущения тут же проходили.
   Нос самолете существенно задрался вверх и это тоже очень сильно волновало ребенка.
   И он, все также стремительно подавшись вперед и немного вверх, неотрывно смотрел в иллюминатор, вниз на землю, то и дело глотая слюну.
   Вот внизу промелькнули дома. Вот – дачные поселки, которые становились все меньше и меньше. Вот промелькнули первые мелкие облачка – совсем рядом, перед самыми глазами – что уже было чудом. Вот облаков вдруг стало больше. А вот вообще ничего не стало видно в иллюминаторе – сплошная белая пелена. А вот вдруг небо прояснилось, но внизу, под крылом самолета – сплошные облака, словно небрежно разбросанная вата. И почему-то очень сильно захотелось спрыгнуть на нее и от души побегать по этим огромным ватным горкам.
   Мир для ребенка открывался все с новой и с новой стороны.
   В дороге у них были две промежуточные посадки. Одна – в Тюмени, другая – в Минеральных водах.
   В Минеральных водах они почему-то очень долго сидели в местном аэропорту.
   Причину задержки пассажирам не объявляли, и они, в душе волнуясь от неизвестности, просто слонялись по аэропорту или сидели на свободных местах.
   И эта задержка также была внове для Сережи. Оказывается, можно не только беспрерывно лететь к намеченному месту, но также можно долго-долго сидеть в промежутке, по неизвестной причине.
   Здесь, в Минеральных водах, по Новосибирским меркам было довольно жарковато и Сережа впервые осознал, что он на самом деле перемещается в малоизвестную ему область более жаркого климата. И что эта область существует на самом деле, а не только на экранах "Клуба кинопутешествий".
   Здесь же они дождались наступления сумерек.
   От изматывающего ожидания пассажиры Новосибирского рейса порядком устали, с надеждой вслушиваясь в голос диктора, когда только раздавался шум микрофона.
   Но вот, наконец, объявили посадку на их рейс и пассажиры радостно потянулись к указанному сектору. Снова автобус, снова поднимались по трапу и показывали посадочные талоны. Снова погрузились в салон и быстро расселись. Быстро пристегнули ремни и дружно замерли, полностью готовые к отлету.
   Самолет снова разогнался, взлетел (внизу хорошо были видны огни города) и наконец-то взял курс на Симферополь. Их затянувшееся путешествие подходило к концу.
   
   
   
   
   На этом последнем отрезке пути большинство пассажиров спало. Сережа, тоже усталый, какое-то время добросовестно пытался заснуть – ведь в иллюминаторе ничего уже не было видно, кроме мелких тусклых огоньков. Но у него ничего не получилось – очень уж непривычно было спать в одежде и сидя.
   Наконец самолет пошел на посадку. Сережа понял это по засветившейся надписи: Пристегните ремни. В иллюминаторе было темно и далекие редкие огоньки ни о чем не говорили. Снова стало закладывать уши и Сережа добросовестно принялся глотать слюну. Это помогало.
   Народ, который проснулся или которого разбудили, сначала повозился на своих местах, дружно пристегиваясь, а потом снова притих. Сереже даже показалось, как что-то гнетущее повисло в атмосфере самолета. Он замер у иллюминатора, стараясь увидеть такой неведомый ему полуостров Крым,Черное море. Но там, за стеклом, по-прежнему было темно. Самолет несколько раз закладывал виражи – то влево, то вправо, то резко приподнимался, то также резко вдруг снижался. И вот, наконец, внизу замелькали огни, много огней, и эти огни стремительно приближались.
   Ну все, Крым! Наконец-то! – радостно заколотилось детское сердечко. Что же ждет его внизу?! Представить этого он себе не мог.
   Вот огни в иллюминаторе замелькали гораздо быстрее, замельтешили, потом вдруг выровнялись, успокаиваясь от бешеной гонки, и Сережа увидел посадочную полосу. Точнее, длинный ровный ряд огней впереди.
   Снижаясь, самолет какое-то время завис над полосой, летя параллельно, а потом вдруг резко опустился и тут же – толчок! Еще толчок. Самолет качнулся справа налево, двигатели его вдруг натужно взревели, и громадная машина покатилась по ровному бетону, энергично гася скорость, так что пассажиры невольно подались вперед.
   Сережа жадно смотрел в окно. Вот он, Крым! Но ничего не видел. Какие-то фонари, низкие строения, столбы – вот и все.
   Погасив скорость, самолет свернул с посадочной полосы и долго маневрировал, снова поворачивая то вправо, то влево. Вот в иллюминаторе показались стоявшие рядком самолеты. Вот показалось и небольшое, по сравнению с Толмачевым, здание в огнях. Самолет еще немного поманеврировал и наконец-то остановился. Двигатели тут же смолкли, зазвенев в ушах резкой гнетущей тишиной.
   – Уважаемые пассажиры, просьба всем оставаться на своих местах, – раздался в динамике женский голос. – На выход вас пригласят.
   Долго они сидели в салоне и Сережа весь изьерзался – так ему не терпелось наружу! Но вот, наконец, разрешили выход и народ дружно поднялся со своих мест и так же дружно и суетливо принялся доставать свои вещи, что-то с себя снимать, что-то надевать, что-то куда-то перекладывать.
   Сережа с мамой тоже встали. Но еще долго стояли в проходе. Сначала вообще не продвигались, а потом направились к выходу очень и очень медленно.
   И вот, наконец, закуток стюардесс и слева – выход наружу, в темную ночь.
   Девочки-стюардессы, улыбаясь, поблагодарили их за полет. Сережа с мамой сказали им 'спасибо' и, свернув налево, оказались у выхода. И им сразу же в лицо пахнуло горячим и влажным, словно в бане, воздухом. Не таким как в Новосибирске. Такое ощущение, что совсем недавно здесь плавился асфальт, который очень обильно поливали водой. Сережа с огромным удивлением вдохнул тяжелый, влажный, спертый, жаркий воздух Крыма. И он наконец-то понял – он сейчас находится совсем в другом мире, в мире, который он не знал.
   Помедлив и вдохнув еще пару раз, стараясь привыкнуть к абсолютно новой природе, они осторожно ступили на трап, который тут же покачнулся под их ногами.
   Сережа с мамой медленно спустились по шатким ступенькам и остановились среди остальных пассажиров. Скучковавшись в темноте возле трапа, пассажиры дождались, когда выйдут все и медленно потянулись пешко к зданию аэровокзала. Вошли внутрь. Разошлись в разные стороны в поисках мест – ожидали выдачи багажа, который обычно затягивался на час-два. Впрочем, Сережа и его мама об этом еще не знали. Но, тем не менее, глядя на всех остальных пассажиров, они также постарались занять свободные места.
   Мама, посмотрев на табло, перевела свои механические наручные часы на местное время.
   Ждали более часа, поочередно сходив в туалет. Сережа снова весь извелся за это время – ну сколько же можно!!! Там, где-то совсем рядом – море! А он здесь торчит непонятно зачем. Он почему-то думал, что как только они прибудут, так сразу же первым делом бросятся в гигантский соленый котлован – а иначе зачем они летели сюда так долго? Наконец полукруглый эскалатор заработал и по резиновой ленте поползли чемоданы, сумки и прочий багаж рейса, прилетевшего из Новосибирска.
   Сережа с мамой, быстро пробившись к подвижной ленте и толкаясь в образовавшейся тесноте – ведь и всем остальным пассажирам хотелось поскорее покинуть аэропорт, – кое-как дождались своего багажа. Сняли с транспортера. На выходе (здесь тоже организовалась довольно внушительная очередь) показали служащему свои посадочные бирки и он придирчиво сверил их номера с номерами, наклеенными на ручки чемодана и сумок. Наконец они вышли из здания. Остановились в густой ночи на небольшом освещенном пятачке. К ним тут же подскочил мужчина.
   – Куда желаете ехать? – поинтересовался он, поигрывая брелком с ключами от машины.
   – А где здесь троллейбус? – неуверенно спросила мама – ее знакомые сказали, что из Симферополя можно уехать на троллейбусе,. причем – за рубль двадцать.
   – Троллейбусы уже не ходят, – усмехнулся мужчина. – Появятся только в семь утра.
   Мама посмотрела на часы и погрустнела. Сидеть еще и всю ночь очень уж не хотелось – и так смертельно устали от этого долгого путешествия.
   – В Судак сколько будет стоить? – наконец спросила она.
   – Двадцать пять рублей, – тут же ответил мужчина.
   Из дверей маленького, по сравнению с Новосибирском, аэропорта выходили другие пассажиры и к ним тут же устремлялись другие мужчины. И потенциальных клиентов никто друг у друга не отбивал.
   – Ого! – искренне поразилась мама такой цене. Ведь ее зарплата была всего восемьдесят два рубля в месяц!
   То есть чтобы проехать из Симферополя до Судака, ей надо работать более десяти дней! А ведь денег на отпуск накопилось не так уж и много. И если сейчас отдать такую сумму, то что останется?
   – Поверьте, другой расценки здесь нет, – сочувственно произнес водитель. – У нас "Волга" стоит двадцать пять тысяч, – зачем-то добавил он.
   И Сережа глубоко поразился такому огромнейшему числу, пытаясь мысленно пересчитать зарплату матери на года – это же более трехсот месяцев! Более двадцати лет! И он никак не мог представить, как можно вообще заработать деньги на такую машину.
   – А с троллейбусом у вас целый день уйдет на дорогу, – продолжил мужчина. – И идет он только до Ялты. Впрочем, если вы найдете попутчиков, то эти двадцать пять рублей разделятся на всех.
   Ночевать в аэропорту сильно уж не хотелось. Да и неизвестно было, как потом добираться от Ялты до Судака. Опять на такси?
   Известие о том, что из города в город можно проехать на обыкновенном троллейбусе сильно поразило Сережу. Никогда он еще не видел, чтобы троллейбусы ходили не только по городу, но и также заезжали в другие города. Он еще не знал, что здесь, в Европе, между городами расстояние гораздо меньше, чем у них в Сибири. И ему вдруг очень сильно захотелось вот так вот запросто прокатиться на троллейбусе из одного города в другой! А потом рассказывать об этом во дворе – никто ведь и не поверит! Но прокатиться, конечно же, не сейчас, а как-нибудь потом, по-позже.
   Мама согласно кивнула. Сережа остался с вещами, а она и мужчина отправились искать попутчиков. И вскоре привели мужчину и женщину. Оказалось, что им было все равно куда ехать. Судак, так Судак.
   Подошли к Волге. Сережа отметил, что никаких шашечек на ней нет – обыкновенная машина, не такси. Они погрузились в салон. Вновь прибывший мужчина сел впереди, рядом с водителем. Остальные – сзади. Сережа оказался посередине между женщинами.
   – Давайте договоримся, – решительно произнес шофер, когда машина тронулась с места. – Вы – моя родня из Новосибирска. Вы, – указал он на маму. – Двоюродная сестра. А вы, – указал он на мужчину с женщиной. – Кузен с женой. Хорошо?
   Все послушно кивнули.
   – А то нас за подвозку зверски гоняют, – пояснил он.
   Они проехали по темным улочкам с потухшими фонарями и Сережа как не стремился – было ведь ужасно любопытно! – но так и не смог рассмотреть, что это за город такой, и чем он отличается от Новосибирска. Впрочем, вскоре они выехали за город. Машина ехала в глухой ночи и только фары время от времени выхватывали из темноты пирамидальные тополя, которых Сережа также никогда еще не видел. Постепенно равнина сменилась горами. Гор Сережа тоже не видел, но в темноте мало что можно было разглядеть. К тому же из середины салона вообще все было плохо видно, но попросить маму поменяться с ним местами он не решился. Вскоре волга принялась петлять на крутых горных поворотах, попутно то опускаясь вниз, то поднимаясь вверх, и такая езда также была ему в новинку.
   – Внимание, – вдруг произнес шофер, увидев впереди синий свет милицейских мигалок. – Все помните, кто есть кто?
   Никто не отозвался, но все непроизвольно напряглись. Им всем хотелось побыстрее уж добраться до места и побыстрее там благоустроиться, и лишние трудности и задержки в лице борьбы социализма с частным извозом, были никому не нужны.
   Машина сбавила ход до минимума и медленно-медленно направилась к милицейскому кордону. Но милиция, занятая другими, уже остановленными ими, машинами, не обратила на них никакого внимания и шофер, проехав мимо, тут же нажал на газ. Сережа с замиранием смотрел в темное окно на милиционеров, стоявших возле двух волг – все эти облавы ему также были в новинку!
   Машина еще долго ехала горным серпантином, петляя среди отвесных скал. Такая дорога также была внове для Сережи, но за все это время он порядком уже устал от впечатлений и уже ни на что не обращал внимания, ни о чем уже не думал, и ни к чему уже не стремился – просто сильно хотелось покоя, и очень сильно хотелось спать. И очень сильно хотелось пить. Он терпел, терпел, да не выдержал.
   – Пить хочу, – тихо пожаловался Сережа маме.
   – Терпи, – сказала мама. Воды у них с собой не было.
   – У нас есть, – сказал мужчина, сидевший впереди.
   Он порылся в сумке, которую держал на коленях, и вытащил стеклянную бутылку из под Боржоми, закрытую какой-то хитрой пробкой с зажимом. Таких пробок Сережа никогда не видел и поразился – ведь это же довольно удобно, почему тогда нет их в магазинах? Мужчина открыл бутылку и протянул ее назад. Сережа радостно напился, стараясь приноровиться к дорожной тряске, не биться зубами о стекло и не расплескивать на себя.
   – Спасибо, – произнес он, возвращая бутылку.
   Дальше ехали в полной тишине. Говорить никому ничего не хотелось – устали.
   – В Судаке вам куда? – вдруг спросил водитель.
   И Сережа понял – они подъезжают – и очень обрадовался этому.
   – Айвазовского двадцать один, – тут же ответила мама. – Это где-то возле Автовокзала.
   Шофер кивнул.
   Они въехали в темное селение. Попетляли среди домов частного сектора.
   Вскоре шофер кивнул на окно.
   – Автовокзал, – сказал он и сбавил скорость.
   Там в темноте, стояли люди и чего-то ждали, удивив Сережу – чего можно ждать ночью представить себе он не мог.
   Шофер остановился у ближайшей женщины. Приоткрыл окошко. Женщина быстро приблизилась.
   – Места нужны? – поинтересовалась она.
   – Нет, – ответил водитель. – Подскажи, где здесь Айвазовского двадцать один?
   Женщина указала на проулок. Шофер поблагодарил и закрыл окошко – на улице было прохладно.
   Поехали дальше, немного потряслись по кочкам и вскоре остановились.
   – Все, приехали, – произнес водитель, включая в салоне свет, чтобы пассажиры могли спокойно с ним расплатиться.
   – А можно и мы с вами? – вдруг спросил мужчина у мамы Сережи.
   – Я не знаю, – честно призналась мама. – Сама на птичьих правах. Просто знакомые здесь отдыхали.
   Мужчина кивнул, доставая деньги. Расплатились с водителем. Вышли. Выгрузили вещи и волга быстро уехала.
   Вчетвером подошли к ближайшему штакетнику, нашли калитку. Мужчина достал спички, зажег, высветив номер – 21. Звонок он не нашел и решительно толкнул калитку – она тут же раскрылась.
   – Не надо! – испугалась мама. Не привыкла входить без спросу к чужим людям. Вдруг еще рассердятся и их не поселят – что тогда?
   – Все нормально, – успокоил ее мужчина и энергично, с вещами, зашагал внутрь.
   За ним – его жена, а за ними Сережа с мамой, подхватив свои чемоданы. Здесь, за забором, было темно, но местами горели лампочки. Было душно и жарко. Во всю пиликали сверчки, или цикады – и довольно громко (в Новосибирске он такого никогда не слышал). Под ближайшим деревом кто-то спал на раскладушке – и неизвестно, то ли это был отдыхающий, то ли кто-то из хозяев. И все это было необычно для Сережи – такое все новое, такое все непонятное!
   Путешественники тихо прошли узкой бетонной тропинкой, бурно заросшей справа и слева кустарниками и деревьями. Уткнулись в большой дом.
   Мужчина, поставив свой чемодан, поднялся на высокое бетонное крыльцо и решительно нажал на кнопку звонка.
   Подождали, неловко волнуясь и переживая – как все у них получится? Вдруг не поселят – что тогда?
   И когда мужчина снова протянул палец к звонку, дверь открылась и на пороге показалась хмурая женщина. Взрослые тихо, чтобы не будить спящих на улице, переговорили с ней. Хозяйка молча кивнула и углубилась в какую-то боковую аллейку – тоже бетонную! – что еще больше поразило Сережу. Сколько он был на дачах у разных своих друзей, там были только земляные, ну или щебеночные тропинки!
   Они гуськом потянулись за хозяйкой. Здесь, под деревьями, также спали люди – и на раскладушках, и на топчанах, и просто на досках. Хозяйка прошла под тусклой лампочкой. Свернула налево.
   – Постойте пока здесь, – сказала она маме. – А вы – за мной.
   Мужчина и женщина, грустно поглядывая на спящих, пошли за ней, а Сережа с мамой тут же опустили тяжелый багаж на бетонную дорожку. Постояли, осматриваясь. Ничего не видно, так как за светлым кругом лампочки стояла сплошная непроглядная мгла. Они устало присели на свои вещи. Глаза непроизвольно закрывались.
   Сидели долго. Обоих сильно придавливал сон. У обоих сильно болели головы. У Сережи до сих пор в ушах все еще стоял гул самолетных моторов.
   Наконец появилась хозяйка. Молча прошла мимо них. Сережа с мамой тут же быстренько подхватили вещи и устремились за ней. Они подошли к этому же большому дому, но только с другой стороны. Приблизились к узенькому деревянному крылечку, ведущему к маленькой стеклянной веранде. Женщина ключами открыла застекленную дверцу. Вошла вовнутрь.
   – Вот здесь и будете спать, – сказала она. – Мне подруга написала о вас. Это место – самое лучшее. И так уже тридцать шесть человек. Все подсобки, мансарды и чердаки заняты. Сами видели – на улице уже спят.
   Женщина включила свет и Сережа с мамой с любопытством заглянули внутрь. Очень тесно. В углублении узкой веранды во всю ее ширь стоял деревянный топчан. На нем лежали две перины друг на друге, две подушки и теплое одеяло. Также аккуратными свертками лежали постельные принадлежности – простыня, пододеяльник, наволочки.
   – Плата – один рубль в день, – добавила женщина.
   Мама только кивнула – ей уже говорили. Конечно, за месяц это тридцать рублей. Ну а что делать? Других вариантов все равно ведь нет – в санатории и дома отдыха, которые тебе почти ничего не стоят, так как их оплачивает профсоюз, попасть вообще немыслимо. Только по глубокому блату!
   – А воды попить где у вас можно? – робко спросила она.
   Мама, в отличии от Сережи, постеснялась пить воду у своих попутчиков,старательно терпела всю дорогу, и теперь, за эти часы ее очень сильно мучила жажда.
   – Вон там, дальше за углом, колонка, – ответила женщина, отдала маме ключи от веранды и ушла.
   Пока мама занималась спальным местом – расправляла простынку, вставляла в пододеяльник одеяло, натягивала наволочки на подушки, Сережа занес внутрь все вещи. Закрыл за собой дверь. Молча встал в сторонке – сесть было некуда. Зачем-то подергал ручку другой двери – которая вела внутрь дома. Закрыто.
   – Пить хочешь? – спросила мама.
   Сережа устало кивнул.
   – Пойдем.
   Они вышли наружу. Мама взяла два самолетных стаканчика, оставшиеся после минералок, которые разносила стюардесса – оставила их себе в качестве сувениров (также как и пакетики с солью, перцем и горчицей, – они тоже больше походили на сувениры и мама с Сережей сразу же решили , что использовать их не будут – пусть лежат). В темноте она долго возилась с замком, но кое-как справилась и ей удалось его благополучно закрыть. Она все-таки боялась оставлять дверь открытой – вдруг украдут все деньги, что тогда делать? Деньги – это все. Это и жилье, и еда, и экскурсии и обратная дорога (обратного билета у них не было — не продавали в оба конца). И за ними требовался глаз да глаз. На всякий случай подергала дверь – закрыто. Потом мама углубилась в густые заросли, в указанном хозяйкой направлении. Сережа по узкой бетонной тропинке – за ней. В слабом остаточном свете далекой лампочки они видели под деревьями топчаны, на которых спали люди. И таких мест было довольно много. Стараясь не шуметь, под многоголосый громкий хор совсем обнаглевших сверчков, они кое-как нашли колонку. Мама принялась давить на железную ручку вверх-вниз, и она вдруг как заскрипит! Им стало ужасно стыдно – ведь ночь, люди спят! Но делать нечего – пить ужасно хотелось. Ужасно волнуясь и переживая, что они своими действиями не дают никому спать, Сережа дрожащими руками подставил стаканчик под краник. А мама все качала и качала, стараясь не сильно шуметь – неловко как-то, ночь, все спят...
   Вот наконец внутри колонки зашумело и в стаканчик хлынула вода, с шумом ударившись о пластмассовое донышко, тут же выплескиваясь наружу и обрызгивая все вокруг. Сережа поспешно убрал руку в сторону, так, чтобы струя задевала стакан только с краю. Наполнил один стаканчик, подставил второй. Наполнил и его. Убрал. Мама тут же перестала работать рычагом, но вода какое-то время еще лилась, громко ударяясь о бетонный желоб внизу.
   Сережа быстро приложился к своему стаканчику – пить уж больно сильно хотелось. Он глотнул пару раз и сразу же заломило зубы – вода была ледяной. Второй стаканчик забрала у него мама.
   Замерев возле колонки, они жадно пили ледяную воду, поспешно утоляя жажду и гася стресс.
   Недопитые стаканчики понесли с собой – вдруг еще захочется?
   – Есть хочешь? – тихо спросила мама по дороге, хотя они оба понимали, что лежащие неподалеку люди скорее всего уже все проснулись от их шума.
   Сережа отрицательно покачал головой – ничего уже не хотелось, только спать.
   Вернулись в свою каморку, разделись, быстренько забрались под одеяло и тут же, усталые, уснули.
   
   
   
   
   
   
   Утром их разбудил шум снаружи. Туда-сюда торопливо сновали многочисленные отдыхающие. Чем-то гремели, чем-то скрипели, о чем-то шумно или вполголоса разговаривали. Да и солнце било прямо в лицо сквозь листву высоких деревьев и стекло веранды.
   Сережа радостно раскрыл глаза – хоть и очень хотелось поспать. Но ведь впереди его ожидало так много интересного! И главное – море, которое он наконец-то увидит! Его мама тоже поднялась – она ведь тоже никогда не видела моря, и в ее тридцать пять лет ей тоже очень сильно хотелось его увидеть.
   Они быстро оделись. Мама покопалась в сумках, достала остатки еды – два яблока, огурец, вареная курица (колбасу в дорогу купить было очень трудно и им в Новосибирске в длиннющей очереди она просто не досталась). Быстро, второпях, поели, запивая остатками воды в стаканчиках.
   Потом мама старательно заправила постель – а то что о ней подумает хозяйка?! Потом они заранее надели купальные костюмы – мало ли что там будет на пляже, вдруг негде будет переодеться! Потом мама, не найдя хозяйку, расспросила ближайших людей, которые, уже загорелые, неспешно завтраки за широким столом. Те объяснили, как пройти к морю, и Сережа с мамой быстренько выскочили за калитку – без воды и без крема от загара, которых тогда еще не было, или были, но в большом дефиците. Впрочем, панамки и покрывало для подстилки они с собой все-таки взяли.
   Выход из калитки упирался не в соседей, а в срезанный бульдозерами каменный скос небольшого холма.
   Они повернули направо. Улочка была узкой, земляной, вперемежку с булыжниками. Прошли автовокзал, невольно ускоряя свой ход. Потом быстро шли булыжными тропинками и мостовыми – все вниз и вниз и вниз. И вдруг, при очередном повороте, в просвете среди густых деревьев, они увидели море. Внизу, под ногами. Огромаднейшее! Бесконечное! Темно-синее. Оно вальяжно раскинулось там, вдали, лениво отдыхая, словно живое существо. Сережа с мамой тут же замерли, долго, с восторгом, глядя на необъятную синюю гладь, теряющуюся где-то далеко-далеко, за горизонтом.
   Впрочем, быстро спохватившись, они пошли еще быстрее.
   Камни под ногами сменились узким пешеходным асфальтом. И хоть было утро, но солнце уже нещадно палило. Ну совсем не так, как в Сибири!
   Время от времени в просветах среди деревьев мелькала темно-синяя гладь, но Сережа уже не останавливался, хотя от такого вида у него каждый раз захватывало дух, и даже как-то не верилось, что он окунется в эту гигантскую чашу.
   Также он поражался горам, которых он тоже никогда не видел, и которые обступили Судак с трех сторон. Те темные пятна, которые ночью возвышались по дороге — не в счет.
   Выйдя на более широкий тротуар, они неожиданно оказались на небольшой, вся в густой зелени, площади, в центре которой на постаменте возвышался танк Т-34. В правом боку у танка была большая пробоина, и в нее шумно залазили ребятишки. И Сереже тут-же захотелось туда, внутрь – так как внутри настоящего танка от тоже никогда не был, а так хотелось побывать! А потом рассказывать во дворе, что он сидел в самом настоящем Т-34! Никто ведь не поверит! Или наоборот, будут страшно завидовать, – подумал Сережа с внутренним восторгом, ярко представив и свой рассказ и сильное удивление и зависть в глазах друзей.
   На обратной дороге обязательно заберусь в танк, твердо решил он – сейчас в море хотелось гораздо сильнее.
   Пройдя еще какими-то каменными дорожками, они, наконец-то, вышли к пляжу и море вблизи просто ударило в глаза мальчику. Вот оно – прямо перед ним. Не сине-темное, а просто темное. И огромаднейшее. Аж дух захватывало!
   А справа и слева – горы. Настоящие! Это не холмы Новосибирска! А на одной горе, на той, что была справа и уходила глубоко в море, к полному его восторгу расположилась старинная крепость! Самая настоящая! С многочисленными, высокими, полуразрушенными башнями и толстыми стенами! Именно такие крепости были нарисованы в его новом учебнике по истории в разделе о Древней Греции. А на самой вершине горы, там где скалы круто обрывались в море, тоже стояла башня. В Сибири такого точно не увидишь! И Сережа с жадностью, с сильно бьющимся сердцем смотрел на все это сразу – и на море, и на крепость, пытаясь впитать себя огромную массу разом навалившихся совершенно новых и доселе неизвестных ему впечатлений.
   По каменным плитам просторной набережной они подошли к началу пляжа – к краю каменной стены, которая, наверное служила защитой от волн. Дальше за ней – песчаная полоса, на которую с шумом накатывали небольшие волны. Да еще и с бурунами! Они торопливо спустились по каменным ступенькам. Не сговариваясь, поспешно разулись и радостно ступили на теплый мягкий морской песок!
   Народу было очень много. И уже, не смотря на раннее время, довольно тесновато. Мама долго и придирчиво выбирала место. И Сережа покорно следовал за ней, в нетерпении ожидая – ну когда же можно будет окунуться?! Ведь и в соленой воде он никогда не плавал, и даже не представлял себе, как там в ней вообще себя будешь чувствовать! Ему все было невтерпеж, все хотелось поплескаться! И также завороженно он смотрел вверх, на крепость. Ведь там, за этими стенами, на самом деле жили древние греки, охраняли их, стреляли сверху из луков!
   Проходя мимо отдыхающих, Сережа поразился тому, что некоторые женщины сидели или лежали без лифчиков. И все эти тети были толстыми и обрюзгшими, и их груди неприятно свисали. Впрочем, когда эти женщины вставали и шли купаться или по другим каким-то делам, лифчики они все же надевали.
   Но вот, наконец, мама, выбрав место, остановилась, опустив сумку на песок, и Сережа, не дожидаясь, когда будет расстелено покрывало, быстренько разделся, побросав как попало одежду на песок, и стремительно побежал к воде, уворачиваясь от многочисленных отдыхающих. Но впрочем, в соленую воду он вошел с некоторой опаской. Теплая – как в ванной! Шел в глубь до тех пор, пока вода добралась ему до пояса. Присел, ожидая чуда и старательно прислушиваясь к своим ощущениям. Потом нырнул как в Оби – бултыхнулся с головой и немного проплыл вдоль дна, старательно и как попало махая руками и ногами. Вынырнул. Ну ни какой разницы с Обью! Разве что вода более теплая и более мягкая. Сережа был обескуражен – как же так? Лизнул мокрую руку – действительно соленая. Вот, в принципе, и вся разница между морем и рекой. Озадаченный Сережа принялся внимательно смотреть на дно сквозь воду, ожидая тут же увидеть замысловатые, разноцветные морские водоросли, а также медуз, крабиков и рыб разных расцветок. Но ничего этого он не увидел – один сплошной песок. И это снова его разочаровало.
   Он долго-долго плескался в воде, прыгал и нырял. Вдоволь накупавшись, он, сильно устав, вернулся к маме. Лег рядом с покрывалом прямо на песок, который уже порядочно нагрелся, да еще и обсыпал себя сверху – как было принято у ребятни в Новосибирске. Блаженно закрыл глаза, наслаждаясь теплом, идущим снизу, слепяще ярким солнцем сверху, и пока еще совершенно необычным для него шумом морского прибоя.
   Мама, судя по мокрому купальнику, тоже успела окунуться, и теперь степенно сидела на покрывале и о чем-то тихо беседовала с соседкой – худощавой женщиной с лицом строгого завуча школы.
   – ... а Гагарин был ужасный бабник, – тихо говорила эта женщина и Сережа невольно напрягся, услышав знакомую фамилию. – Особенно после своего полета. Женщины словно с ума все посходили! Бесстыдно вешались ему на шею, тянули за руки. Это был какой-то кошмар!
   Соседка прервалась, вопросительно, в ожидании поддержки глядя на маму, и мама согласно (и осуждающе) закивала головой.
   – И ведь по-первости он никому вообще не отказывал! Это только потом стал выбирать...
   Сережа, сделав вид, что загорает, на самом деле принялся внимательно прислушиваться к женскому разговору, надеясь услышать что-нибудь интересное про Гагарина, Титова и прочих. Женские проблемы его совершенно не интересовали.
   – Я работаю с космонавтами. Слежу за их состоянием, – тихо говорила женщина. – Поэтому они все время у меня на виду, – добавила она.
   – Вы хотите сказать, что космонавты и сейчас, здесь, в Судаке? – с удивлением переспросила мама.
   – Ну да, – небрежно, но с какой-то внутренней гордостью, ответила женщина. – Они сейчас отдыхают в санатории ВВС. Вон видите на склоне белое здание среди деревьев? Я там работаю. Сегодня моя смена – после обеда.
   И Сережа невольно открыл глаза и внимательно проследил за рукой женщины. Потом не удержался и вскочил, пристально глядя в ту сторону, где среди густой зелени на уходящем вверх склоне возвышалось белое четырехэтажное здание. Он долго всматривался, надеясь увидеть прогуливающихся там космонавтов. Но возле санатория было абсолютно пусто.
   Разочарованный, Сережа лег обратно на песок. Как и все пацаны, он прекрасно знал, что такое ВВС – Военно-Воздушные Силы. То есть самолеты – истребители и бомбардировщики. И он никак не мог понять, почему космонавты отдыхают у летчиков? У них что, нет своих санаториев что ли?
   – У космонавтов – режим, – тихо продолжала женщина, совсем не обратив внимания на действия мальчика своей соседки. – Подъем с рассветом. Бег. Потом около пяти часов прибегают на пляж, делают зарядку, купаются. Кстати, в это время к берегу подплывают дельфины, и космонавты с удовольствием плавают с ними, так как это заряжает их дополнительной энергией – научно установленный факт, – как-то небрежно-устало произнесла женщина. – И обязательно встречают рассвет. Для них это довольно глубокая символика, на грани религии.
   И Сереже тут же очень сильно захотелось увидеть космонавтов, самых настоящих, тех, кто на самом деле смотрел на Землю из космоса, и на самом деле, живьем, видел шарик, одиноко летящей в бесконечном черном пространстве! Космонавтов он видел только на фотографиях в газетах. А тут – в живую! Разве такое возможно?! И что на этот раз скажут пацаны во дворе? Ну точно – ничего!
   Впрочем, дельфинов он также никогда не видел – только по телевизору. И ему также сильно захотелось их увидеть! Хотя плавать с ними, честно говоря, было жутковато. Но хотя бы просто постоять на берегу, посмотреть на их плавники!
   От всех этих мыслей Сережа чувствовал себя на седьмом небе. Словно попал в сказку. На тебе – тут и море, и горы, и старая крепость, и настоящий танк, с пробоиной, и дельфины, и космонавты! И все это сразу, все вместе! Разве мог он мечтать о чем-то подобном у себя в Новосибирске?! По правде говоря он готовился увидеть одно только море. И мечтал только о нем.
   Женщина замолчала. Сережа еще какое-то время внимательно прислушивался, но больше никаких волнующих слов произнесено не было. Устав ждать, он робко открыл глаза. Женщина старательно натирала себя какой-то мазью.
   – Скажите, а что это за башни? – робко спросил он, указав глазами на гору.
   – Это – Генуэзская крепость, – охотно пояснила женщина, внимательно посмотрев на Сережу. – Есть программа, по которой ее полностью восстановят. Восстановят дома внутри и дороги. И экскурсанты будут ходить по древней крепости, словно они попали в прошлое. Будут гореть факелы. Будут ходить переодетые актеры – воины, служанки, жители и прочее. И все это уже будет в 74 или в 75 году.
   Сережа с бурным восторгом слушал ее.
   – Там, кстати, есть большой резервуар для воды на случай осады, – между тем спокойно продолжила женщина, серьезно глядя на двенадцатилетнего худенького мальчика. – Так вот, стенки его покрыты каким-то неизвестным белым составом – будете на экскурсии, увидите – и от этого состава вода хранится сколь угодно долго и не плесневеет. Ученые пытались разгадать состав, но у них ничего не получилось.
   И Сереже сразу же захотелось попасть туда. Идти по каменным улочкам очень древнего города, мимо каменных стен и старинных древнегреческих домов, видеть в окошках свет от факелов и тени жителей. А зайдя в любой из домов, увидеть, как там все было в древности обустроено, как люди тогда жили, рассмотреть все их прихожие, залы, кладовые, спальни. Увидеть все это воочию! Своими глазами! Окунуться в глубокое прошлое! Разве это не сказка?!
   И эти видения почему-то окончательно уверовали его в том, что эту крепость построили древние греки. Из истории за пятый класс, он знал, греки любили основывать колонии по всем морским побережьям, и в частности в Крыму они настроили много-много городов. Сережа лег обратно на песок, и сквозь ресницы с каким-то упоением пристально рассматривать очень уж на его взгляд древние руины – все такие таинственные, большие! Несколько хорошо сохранившихся высоких башен на горе. Между башнями – каменные стены – местами сильно разрушенные, а местами и не очень. На самой верхушке скалы величественно возвышалась совершенно не разрушенная башня – ну или так казалось, что она сохранилась лучше всех. От нее по видимому краю скалы остальные башни цепочкой спускались вниз, к подножию горы. В самом низу прочно стояли две широких приземистых башни, охраняющие ворота, от которых остался один только проем. Снова мучительно захотелось попасть туда, походить по тем дорожкам, по котором на самом деле ходили тяжело вооруженные греческие гоплиты и мирные жители, и мальчики, такие же как и он, которые также играли на каменных улочках во что-то свое, греческое, интересное!
   Сережа вдруг представил, как в очень древние времена, вот у этих стен разыгрывались настоящие сражения, как суровые греческие воины стреляли сверху из луков, прячась вот за эти каменный зубцы, в которые в ответ ударялись стрелы врагов, возможно, даже – персов! И следы от этих стрел наверняка ведь можно увидеть до сих пор, если попасть туда.
   С восторгом пробегая глазами по остаткам стен и башен, и представляя много-много воинов как сверху так и снизу, Сережа вдруг с удивлением заметил, что ниже стен, прямо по отвесной скале кто-то движется. Причем, движется именно горизонтально, а не сползает по веревке. Присмотревшись он разглядел в скале маленькую полосу – тропинку. И по ней кто-то осторожно шел, старательно прижимаясь спиной к камням. И тропинка вроде бы вела к какой-то пещере, вырубленной прямо в скале. Сережа тут же решил, что туда он ни за что не пойдет, хоть и было ужасно любопытно. Но уж больно высоко и страшно. Если свалится и не разобьется о камни внизу, то точно утонет — ведь плавать он не умел. Хотя очень сильно хотелось побывать в настоящей пещере, которые он ни разу не видел и уж тем более – не бывал внутри.
   Вскоре ему стало жарко на солнце, да и песок уже раскалился. Сильно захотелось в воду. Там ведь так интересно! Но он сначала добросовестно прислушался ко взрослым – вдруг еще что-нибудь услышит о космонавтах – Шаталове, Титове, Поповиче?! Но ничего интересного соседка больше не рассказывала и он снова побежал к воде. В большой тесноте поныряв и поплескавшись у самого берега, и стараясь не сталкиваться с многочисленными купающимися – что было сделать довольно трудно, Сережа вдруг понял, что ему стало уже неинтересно вот так вот плескаться, и он решительно взошел на ближайший волнорез, уходящий далеко в море. Прошел от берега метров на пять. Подошел к правому краю, прикидывая, можно ли здесь спрыгнуть? А вдруг здесь глубоко? И он, на всякий случай, чтобы не рисковать, вернулся поближе к берегу – на тот уровень, где он только-что плескался. Сережа точно знал – здесь ему будет по грудь или меньше. И только он собрался прыгнуть солдатиком, как его окликнули.
   – Привет. А мы тебя видели в нашем доме. Новенький?
   Сережа обернулся. К нему подходили два пацана примерно его же возраста.
   – Вчера прилетели, – согласно кивнул он.
   – Откуда?
   – Из Новосибирска.
   – У-у, далеко! – протянул паренек, который был поменьше ростом.
   – А я из Донецка, – сказал тот, что был повыше.
   – А я из Свердловска, – сообщил второй. – Как зовут?
   – Сергей.
   – А меня Димой, – сказал первый (который был повыше). – А это – Саша, – кивнул он на своего товарища.
   – Нырять собрался? – поинтересовался Саша.
   – Ну да, – протянул Сережа.
   – Пойдем подальше! – решительно предложил Саша. – Здесь слишком близко к берегу! И народу вон как много! Неинтересно.
   – А там не глубоко? – с опаской поинтересовался Сережа.
   – Не-а, – беспечно ответили пацаны, направляясь дальше по волнорезу. Шагов через десять они остановились. – Здесь где-то по плечи, – пояснил Дима.
   И парни решительно сиганули первыми. Они прыгали солдатиками – ногами вперед. Сережа дождался, когда они покажутся из воды (мальчики еще старались немного проплыть под водой), убедился, что они действительно стоят на дне, и только после этого прыгнул сам. Он ушел с головой, с восторгом коснулся песчаного дна ногами. Вынырнул, откашливаясь, так как соленая вода попала ему в нос, и через носоглотку – в рот. И это было очень неприятно.
   Мальчики посмотрели на него, отчаянно отфыркивающегося.
   – Ну как? Еще раз? – поинтересовался Дима.
   Сережа только кивнул – так было гораздо интереснее. Мальчики, огибая плещущихся детей и стоящих взрослых, направились к берегу.
   – А ты под водой плывешь с открытыми глазами? – поинтересовался Саша.
   – Конечно с закрытыми! – удивился Сережа.
   – А ты ныряй с закрытыми, а под водой глаза открывай и плыви, – посоветовал Саша. – Там, подальше от берега крабы бегают по дну!
   Глаза Сережи тут же загорелись – настоящие крабы! Пацаны во дворе обзавидуются!
   – А разве можно открывать глаза? – робко спросил он, даже не представляя подобного. Сережа почему-то был твердо уверен, что глаза от воды сразу же испортятся, так как в зрачок тут же нальется вода, ну и прочие ужасы.
   – Чудак, слезы ведь тоже соленые! – усмехнулся Дима. – Поэтому под водой ты ничего и не почувствуешь!
   Троица снова взобралась на волнорез. Мальчики снова прыгнули первыми. Сережа помедлил – стоит ли ему сейчас попробовать открыть глаза под водой, или отложить на следующий раз? Но потом решительно прыгнул. И когда, коснувшись песчаного дна ногами, он поплыл вперед у самого дна, и после первых махов руками решительно напрягся и, ужасно боясь последствий, все-таки резко, с силой, распахнул веки, со страхом готовясь к чему-то ужасному. В первое мгновенье он ничего не понял – сплошная муть и ничего не видно. И непонятно было – то ли его глаза успели повредиться от соленой воды и он уже потерял зрение, то ли еще что. Невольно напрягшись от охватившего ужаса – так как ему сразу же почудилось, что оттуда, из неведомой темноты, в любой момент может выплыть какая-нибудь акула или хищная рыбина огромных размеров и наброситься на него, – он отчаянно замахал руками, собираясь быстро всплыть, и вдруг увидел что-то на дне, что-то маленькое, но движущееся. Он замер от удивления и любопытства, с огромным облегчением осознав, что зрение он не потерял. Старательно всмотрелся. И расплывчатость как-то сама-собой улетучилась, и он увидел песок, камушки, и бегущего настоящего крабика! Аж дух захватило!
   Сердце тут же забилось от дикого восторга – где бы я в Оби смог увидеть подобное?! Крабик был маленький – около трех сантиметров. Он невероятно шустро бежал по песку. Извернувшись, Сережа быстро протянул к нему руку, стараясь хотя бы просто коснуться. Но перед его рукой тут же взбуровился песок, закрывая обзор. А когда песок осел, крабика и след простыл. Да и воздух в легких уже кончался и Сережа резко вынырнул, делая судорожные глотки. Благо здесь было всего лишь по грудь. Но все же он успел основательно глотнуть соленой воды.
   – Я крабика видел! – радостно закричал Сережа, увидев ожидающих его пацанов и попутно отплевываясь и откашливаясь.
   – Большого?! – тут же встрепенулся Дима, быстро приближаясь к нему и собираясь нырнуть возле его ног.
   – Сантиметра на три, – честно признался Сережа и Дима тут же потух.
   – А-а, – вяло протянул он, разочарованно останавливаясь. – Мелкота!
   Сереже стало обидно. Какая разница, какой он?! Главное – живой, настоящий, не по телевизору, а прямо перед глазами!
   – Что это у тебя, – в отместку ткнул Сережа в шрам на животе у Димы.
   – Это мне аппендицит вырезали! – радостно похвалился тот. – Я пять пачек кукурузных палочек зараз съел!
   И Сережа тут же решил про себя никогда больше не есть кукурузных палочек, чтобы не допустить разрезания своего живота медицинским скальпелем – такая ситуация очень уж сильно ему не понравилась! Впрочем, его вдруг стало подташнивать от проглоченной воды, и он снова вернулся к маме. Снова лег на песок, для полного блаженства еще и присыпал себя сверху, и более внимательно прислушался к разговору мамы с соседкой.
   – Под конец Гагарин совсем осмелел от свей славы, от предлагаемых собой женщин отказываться не собирался, – тихо говорила женщина, все понижая и понижая свой голос и наклоняясь ближе к маме. – Стал откровенно посылать на три буквы тех, кто правил нашей страной. Они и обиделись. И Серегин сознательно, по приказу, уничтожил себя, своего пассажира и самолет. Ему сказали, что Гагарин своим поведением сильно дискредитирует нашу страну. И, мол, пусть он, Гагарин, останется в сердцах людей героем, пока он окончательно не успел испортить свой светлый образ.
   Сережа искренне поразился услышанному. Озадачился. С одной стороны он привык доверять взрослым и не ставить их под сомнение. А с другой – совсем иное он видел и слышал по поводу гибели Гагарина. Не найдя, как все это увязать воедино, Сережа решил вообще не думать об этом и снова старательно прислушался.
   Но женщина принялась рассказывать не о том, как космонавты готовятся к полетам, как они летят и что там делают, а о чем-то приземленном, житейском, о чем Сереже было совсем неинтересно слушать, и, как следует отогревшись, он, весь усыпанный песком, снова убежал к манящему морю.
   
   
   Утром их разбудил шум снаружи. Туда-сюда торопливо сновали многочисленные отдыхающие. Чем-то гремели, чем-то скрипели, о чем-то шумно или вполголоса разговаривали. Да и солнце било прямо в лицо сквозь листву высоких деревьев и стекло веранды.
   Сережа радостно раскрыл глаза – хоть и очень хотелось поспать. Но ведь впереди его ожидало так много интересного! И главное – море, которое он наконец-то увидит! Его мама тоже поднялась – она ведь тоже никогда не видела моря, и в ее тридцать пять лет ей тоже очень сильно хотелось его увидеть.
   Они быстро оделись. Мама покопалась в сумках, достала остатки еды – два яблока, огурец, вареная курица (колбасу в дорогу купить было очень трудно и им в Новосибирске в длиннющей очереди она просто не досталась). Быстро, второпях, поели, запивая остатками воды в стаканчиках.
   Потом мама старательно заправила постель – а то что о ней подумает хозяйка?! Потом они заранее надели купальные костюмы – мало ли что там будет на пляже, вдруг негде будет переодеться! Потом мама, не найдя хозяйку, расспросила ближайших людей, которые, уже загорелые, неспешно завтраки за широким столом. Те объяснили, как пройти к морю, и Сережа с мамой быстренько выскочили за калитку – без воды и без крема от загара, которых тогда еще не было, или были, но в большом дефиците. Впрочем, панамки и покрывало для подстилки они с собой все-таки взяли.
   Выход из калитки упирался не в соседей, а в срезанный бульдозерами каменный скос небольшого холма.
   Они повернули направо. Улочка была узкой, земляной, вперемежку с булыжниками. Прошли автовокзал, невольно ускоряя свой ход. Потом быстро шли булыжными тропинками и мостовыми – все вниз и вниз и вниз. И вдруг, при очередном повороте, в просвете среди густых деревьев, они увидели море. Внизу, под ногами. Огромаднейшее! Бесконечное! Темно-синее. Оно вальяжно раскинулось там, вдали, лениво отдыхая, словно живое существо. Сережа с мамой тут же замерли, долго, с восторгом, глядя на необъятную синюю гладь, теряющуюся где-то далеко-далеко, за горизонтом.
   Впрочем, быстро спохватившись, они пошли еще быстрее.
   Камни под ногами сменились узким пешеходным асфальтом. И хоть было утро, но солнце уже нещадно палило. Ну совсем не так, как в Сибири!
   Время от времени в просветах среди деревьев мелькала темно-синяя гладь, но Сережа уже не останавливался, хотя от такого вида у него каждый раз захватывало дух, и даже как-то не верилось, что он окунется в эту гигантскую чашу.
   Также он поражался горам, которых он тоже никогда не видел, и которые обступили Судак с трех сторон. Те темные пятна, которые ночью возвышались по дороге — не в счет.
   Выйдя на более широкий тротуар, они неожиданно оказались на небольшой, вся в густой зелени, площади, в центре которой на постаменте возвышался танк Т-34. В правом боку у танка была большая пробоина, и в нее шумно залазили ребятишки. И Сереже тут-же захотелось туда, внутрь – так как внутри настоящего танка от тоже никогда не был, а так хотелось побывать! А потом рассказывать во дворе, что он сидел в самом настоящем Т-34! Никто ведь не поверит! Или наоборот, будут страшно завидовать, – подумал Сережа с внутренним восторгом, ярко представив и свой рассказ и сильное удивление и зависть в глазах друзей.
   На обратной дороге обязательно заберусь в танк, твердо решил он – сейчас в море хотелось гораздо сильнее.
   Пройдя еще какими-то каменными дорожками, они, наконец-то, вышли к пляжу и море вблизи просто ударило в глаза мальчику. Вот оно – прямо перед ним. Не сине-темное, а просто темное. И огромаднейшее. Аж дух захватывало!
   А справа и слева – горы. Настоящие! Это не холмы Новосибирска! А на одной горе, на той, что была справа и уходила глубоко в море, к полному его восторгу расположилась старинная крепость! Самая настоящая! С многочисленными, высокими, полуразрушенными башнями и толстыми стенами! Именно такие крепости были нарисованы в его новом учебнике по истории в разделе о Древней Греции. А на самой вершине горы, там где скалы круто обрывались в море, тоже стояла башня. В Сибири такого точно не увидишь! И Сережа с жадностью, с сильно бьющимся сердцем смотрел на все это сразу – и на море, и на крепость, пытаясь впитать себя огромную массу разом навалившихся совершенно новых и доселе неизвестных ему впечатлений.
   По каменным плитам просторной набережной они подошли к началу пляжа – к краю каменной стены, которая, наверное служила защитой от волн. Дальше за ней – песчаная полоса, на которую с шумом накатывали небольшие волны. Да еще и с бурунами! Они торопливо спустились по каменным ступенькам. Не сговариваясь, поспешно разулись и радостно ступили на теплый мягкий морской песок!
   Народу было очень много. И уже, не смотря на раннее время, довольно тесновато. Мама долго и придирчиво выбирала место. И Сережа покорно следовал за ней, в нетерпении ожидая – ну когда же можно будет окунуться?! Ведь и в соленой воде он никогда не плавал, и даже не представлял себе, как там в ней вообще себя будешь чувствовать! Ему все было невтерпеж, все хотелось поплескаться! И также завороженно он смотрел вверх, на крепость. Ведь там, за этими стенами, на самом деле жили древние греки, охраняли их, стреляли сверху из луков!
   Но вот, наконец, мама, выбрав место, остановилась, опустив сумку на песок, и Сережа, не дожидаясь, когда будет расстелено покрывало, быстренько разделся, побросав как попало одежду на песок, и стремительно побежал к воде, уворачиваясь от многочисленных отдыхающих. Но впрочем, в соленую воду он вошел с некоторой опаской. Теплая – как в ванной! Шел в глубь до тех пор, пока вода добралась ему до пояса. Присел, ожидая чуда и старательно прислушиваясь к своим ощущениям. Потом нырнул как в Оби – бултыхнулся с головой и немного проплыл вдоль дна, старательно и как попало махая руками и ногами. Вынырнул. Ну ни какой разницы с Обью! Разве что вода более теплая и более мягкая. Сережа был обескуражен – как же так? Лизнул мокрую руку – действительно соленая. Вот, в принципе, и вся разница между морем и рекой. Озадаченный Сережа принялся внимательно смотреть на дно сквозь воду, ожидая тут же увидеть замысловатые, разноцветные морские водоросли, а также медуз, крабиков и рыб разных расцветок. Но ничего этого он не увидел – один сплошной песок. И это снова его разочаровало.
   Он долго-долго плескался в воде, прыгал и нырял. Вдоволь накупавшись, он, сильно устав, вернулся к маме. Лег рядом с покрывалом прямо на песок, который уже порядочно нагрелся, да еще и обсыпал себя сверху – как было принято у ребятни в Новосибирске. Блаженно закрыл глаза, наслаждаясь теплом, идущим снизу, слепяще ярким солнцем сверху, и пока еще совершенно необычным для него шумом морского прибоя.
   Мама, судя по мокрому купальнику, тоже успела окунуться, и теперь степенно сидела на покрывале и о чем-то тихо беседовала с соседкой – худощавой женщиной с лицом строгого завуча школы.
   – ... а Гагарин был такой обаятельный! На него просто невозможно было сердиться! Сразу становился душой любой компании, хоть и не стремился к этому и никого не подавлял. Была в нем лидерская жилка.
   Соседка прервалась, вопросительно, в ожидании поддержки глядя на маму, и мама согласно закивала головой.
   – А Титов был наоборот, более властным и долее жестким.
   Сережа, сделав вид, что загорает, на самом деле принялся внимательно прислушиваться к женскому разговору, надеясь услышать что-нибудь еще интересное про Гагарина, Титова и прочих.
   – Я работаю с космонавтами. Слежу за их состоянием, – тихо говорила женщина. – Поэтому они все время у меня на виду, – добавила она.
   – Вы хотите сказать, что космонавты и сейчас, здесь, в Судаке? – с удивлением переспросила мама.
   – Ну да, – небрежно, но с какой-то внутренней гордостью, ответила женщина. – Они сейчас отдыхают в санатории ВВС. Вон видите на склоне белое здание среди деревьев? Я там работаю. Сегодня моя смена – после обеда.
   И Сережа невольно открыл глаза и внимательно проследил за рукой женщины. Потом не удержался и вскочил, пристально глядя в ту сторону, где среди густой зелени на уходящем вверх склоне возвышалось белое четырехэтажное здание. Он долго всматривался, надеясь увидеть прогуливающихся там космонавтов. Но возле санатория было абсолютно пусто.
   Разочарованный, Сережа лег обратно на песок. Как и все пацаны, он прекрасно знал, что такое ВВС – Военно-Воздушные Силы. То есть самолеты – истребители и бомбардировщики. И он никак не мог понять, почему космонавты отдыхают у летчиков? У них что, нет своих санаториев что ли?
   – У космонавтов – режим, – тихо продолжала женщина, совсем не обратив внимания на действия мальчика своей соседки. – Подъем с рассветом. Бег. Потом около пяти часов прибегают на пляж, делают зарядку, купаются. Кстати, в это время к берегу подплывают дельфины, и космонавты с удовольствием плавают с ними, так как это заряжает их дополнительной энергией – научно установленный факт, – как-то небрежно-устало произнесла женщина. – И обязательно встречают рассвет. Для них это довольно глубокая символика – на грани религии.
   И Сереже тут же очень сильно захотелось увидеть космонавтов, самых настоящих, тех, кто на самом деле смотрел на Землю из космоса, и на самом деле, живьем, видел шарик, одиноко летящей в бесконечном черном пространстве! Космонавтов он видел только на фотографиях в газетах. А тут – в живую! Разве такое возможно?! И что на этот раз скажут пацаны во дворе? Ну точно – ничего!
   Впрочем, дельфинов он также никогда не видел – только по телевизору. И ему также сильно захотелось их увидеть! Хотя плавать с ними, честно говоря, было жутковато. Но хотя бы просто постоять на берегу, посмотреть на их плавники!
   От всех этих мыслей Сережа чувствовал себя на седьмом небе. Словно попал в сказку. На тебе – тут и море, и горы, и старая крепость, и настоящий танк, с пробоиной, и дельфины, и космонавты! И все это сразу, все вместе! Разве мог он мечтать о чем-то подобном у себя в Новосибирске?! По правде говоря он готовился увидеть одно только море. И мечтал только о нем.
   Женщина замолчала. Сережа еще какое-то время внимательно прислушивался, но больше никаких волнующих слов произнесено не было. Устав ждать, он робко открыл глаза. Женщина старательно натирала себя какой-то мазью.
   – Скажите, а что это за башни? – робко спросил он, указав глазами на гору.
   – Это – Генуэзская крепость, – охотно пояснила женщина, внимательно посмотрев на Сережу. – Есть программа, по которой ее полностью восстановят. Восстановят дома внутри и дороги. И экскурсанты будут ходить по древней крепости, словно они попали в прошлое. Будут гореть факелы. Будут ходить переодетые актеры – воины, служанки, жители и прочее. И все это уже будет в 74 или в 75 году.
   И Сереже сразу же захотелось попасть туда. Идти по каменным улочкам очень древнего города, мимо каменных стен и старинных древнегреческих домов, видеть в окошках свет от факелов и тени жителей. А зайдя в любой из домов, увидеть, как там все было в древности обустроено, как люди тогда жили, рассмотреть все их прихожие, залы, кладовые, спальни. Увидеть все это воочию! Своими глазами! Окунуться в глубокое прошлое! Разве это не сказка?!
   И эти видения почему-то окончательно уверовали его в том, что эту крепость построили древние греки. Из истории за пятый класс, он знал, греки любили основывать колонии по всем морским побережьям, и в частности в Крыму они настроили много-много городов. Сережа лег обратно на песок, и сквозь ресницы с каким-то упоением пристально рассматривать очень уж на его взгляд древние руины – все такие таинственные, большие! Несколько хорошо сохранившихся высоких башен на горе. Между башнями – каменные стены – местами сильно разрушенные, а местами и не очень. На самой верхушке скалы величественно возвышалась совершенно не разрушенная башня – ну или так казалось, что она сохранилась лучше всех. От нее по видимому краю скалы остальные башни цепочкой спускались вниз, к подножию горы. В самом низу прочно стояли две широких приземистых башни, охраняющие ворота, от которых остался один только проем. Снова мучительно захотелось попасть туда, походить по тем дорожкам, по котором на самом деле ходили тяжело вооруженные греческие гоплиты и мирные жители, и мальчики, такие же как и он, которые также играли на каменных улочках во что-то свое, греческое, интересное!
   Сережа вдруг представил, как в очень древние времена, вот у этих стен разыгрывались настоящие сражения, как суровые греческие воины стреляли сверху из луков и лили кипящую смолу на осаждавшие их полчища врагов, возможно, даже персов.
   С восторгом пробегая глазами по остаткам стен и башен, и представляя много-много воинов как сверху так и снизу, Сережа вдруг с удивлением заметил, что ниже стен, прямо по отвесной скале кто-то движется. Причем, движется именно горизонтально, а не сползает по веревке. Присмотревшись он разглядел в скале маленькую полосу – тропинку. И по ней кто-то осторожно шел, старательно прижимаясь спиной к камням. И тропинка вроде бы вела к какой-то пещере, вырубленной прямо в скале. Сережа тут же решил, что туда он ни за что не пойдет, хоть и было ужасно любопытно. Но уж больно высоко и страшно. Если свалится и не разобьется о камни внизу, то точно утонет — ведь плавать он не умел. Хотя очень сильно хотелось побывать в настоящей пещере, которые он ни разу не видел и уж тем более – не бывал внутри.
   Вскоре ему стало жарко на солнце, да и песок уже раскалился. Сильно захотелось в воду. Там ведь так интересно! Но он сначала добросовестно прислушался ко взрослым – вдруг еще что-нибудь услышит о космонавтах – Шаталове, Титове, Поповиче?! Но ничего интересного соседка больше не рассказывала и он снова побежал к воде. В большой тесноте поныряв и поплескавшись у самого берега, и стараясь не сталкиваться с многочисленными купающимися – что было сделать довольно трудно, Сережа вдруг понял, что ему стало уже неинтересно вот так вот плескаться, и он решительно взошел на ближайший волнорез, уходящий далеко в море. Прошел от берега метров на пять. Подошел к правому краю, прикидывая, можно ли здесь спрыгнуть? А вдруг здесь глубоко? И он, на всякий случай, чтобы не рисковать, вернулся поближе к берегу – на тот уровень, где он только-что плескался. Сережа точно знал – здесь ему будет по грудь или меньше. И только он собрался прыгнуть солдатиком, как его окликнули.
   – Привет. А мы тебя видели в нашем доме. Новенький?
   Сережа обернулся. К нему подходили два пацана примерно его же возраста.
   – Вчера прилетели, – согласно кивнул он.
   – Откуда?
   – Из Новосибирска.
   – У-у, далеко! – протянул паренек, который был поменьше ростом.
   – А я из Донецка, – сказал тот, что был повыше.
   – А я из Свердловска, – сообщил второй. – Как зовут?
   – Сергей.
   – А меня Димой, – сказал первый (который был повыше). – А это – Саша, – кивнул он на своего товарища.
   – Нырять собрался? – поинтересовался Саша.
   – Ну да, – протянул Сережа.
   – Пойдем подальше! – решительно предложил Саша. – Здесь слишком близко к берегу! И народу вон как много! Неинтересно.
   – А там не глубоко? – с опаской поинтересовался Сережа.
   – Не-а, – беспечно ответили пацаны, направляясь дальше по волнорезу. Шагов через десять они остановились. – Здесь где-то по плечи, – пояснил Дима.
   И парни решительно сиганули первыми. Они прыгали солдатиками – ногами вперед. Сережа дождался, когда они покажутся из воды (мальчики еще старались немного проплыть под водой), убедился, что они действительно стоят на дне, и только после этого прыгнул сам. Он ушел с головой, с восторгом коснулся песчаного дна ногами. Вынырнул, откашливаясь, так как соленая вода попала ему в нос, и через носоглотку – в рот. И это было очень неприятно.
   Мальчики посмотрели на него, отчаянно отфыркивающегося.
   – Ну как? Еще раз? – поинтересовался Дима.
   Сережа только кивнул – так было гораздо интереснее. Мальчики, огибая плещущихся детей и стоящих взрослых, направились к берегу.
   – А ты под водой плывешь с открытыми глазами? – поинтересовался Саша.
   – Конечно с закрытыми! – удивился Сережа.
   – А ты ныряй с закрытыми, а под водой глаза открывай и плыви, – посоветовал Саша. – Там, подальше от берега крабы бегают по дну!
   Глаза Сережи тут же загорелись – настоящие крабы! Пацаны во дворе обзавидуются!
   – А разве можно открывать глаза? – робко спросил он, даже не представляя подобного. Сережа почему-то был твердо уверен, что глаза от воды сразу же испортятся, так как в зрачок тут же нальется вода, ну и прочие ужасы.
   – Чудак, слезы ведь тоже соленые! – усмехнулся Дима. – Поэтому под водой ты ничего и не почувствуешь!
   Троица снова взобралась на волнорез. Мальчики снова прыгнули первыми. Сережа помедлил – стоит ли ему сейчас попробовать открыть глаза под водой, или отложить на следующий раз? Но потом решительно прыгнул. И когда, коснувшись песчаного дна ногами, он поплыл вперед у самого дна, и после первых махов руками решительно напрягся и, ужасно боясь последствий, все-таки резко, с силой, распахнул веки, со страхом готовясь к чему-то ужасному. В первое мгновенье он ничего не понял – сплошная муть и ничего не видно. И непонятно было – то ли его глаза успели повредиться от соленой воды и он уже потерял зрение, то ли еще что. Невольно напрягшись от охватившего ужаса – так как ему сразу же почудилось, что оттуда, из неведомой темноты, в любой момент может выплыть какая-нибудь акула или хищная рыбина огромных размеров и наброситься на него, – он отчаянно замахал руками, собираясь быстро всплыть, и вдруг увидел что-то на дне, что-то маленькое, но движущееся. Он замер от удивления и любопытства, с огромным облегчением осознав, что зрение он не потерял. Старательно всмотрелся. И расплывчатость как-то сама-собой улетучилась, и он увидел песок, камушки, и бегущего настоящего крабика! Аж дух захватило!
   Сердце тут же забилось от дикого восторга – где бы я в Оби смог увидеть подобное?! Крабик был маленький – около трех сантиметров. Он невероятно шустро бежал по песку. Извернувшись, Сережа быстро протянул к нему руку, стараясь хотя бы просто коснуться. Но перед его рукой тут же взбуровился песок, закрывая обзор. А когда песок осел, крабика и след простыл. Да и воздух в легких уже кончался и Сережа резко вынырнул, делая судорожные глотки. Благо здесь было всего лишь по грудь. Но все же он успел основательно глотнуть соленой воды.
   – Я крабика видел! – радостно закричал Сережа, увидев ожидающих его пацанов и попутно отплевываясь и откашливаясь.
   – Большого?! – тут же встрепенулся Дима, быстро приближаясь к нему и собираясь нырнуть возле его ног.
   – Сантиметра на три, – честно признался Сережа и Дима тут же потух.
   – А-а, – вяло протянул он, разочарованно останавливаясь. – Мелкота!
   Сереже стало обидно. Какая разница, какой он?! Главное – живой, настоящий, не по телевизору, а прямо перед глазами!
   – Что это у тебя, – в отместку ткнул Сережа в шрам на животе у Димы.
   – Это мне аппендицит вырезали! – радостно похвалился тот. – Я пять пачек кукурузных палочек зараз съел!
   И Сережа тут же решил про себя никогда больше не есть кукурузных палочек, чтобы не допустить разрезания своего живота медицинским скальпелем – такая ситуация очень уж сильно ему не понравилась! Впрочем, его вдруг стало подташнивать от проглоченной воды, и он снова вернулся к маме. Снова лег на песок, для полного блаженства еще и присыпал себя сверху, и более внимательно прислушался к разговору мамы с соседкой. Но женщина рассказывала не о том, как космонавты готовятся к полетам, как они летят и что там делают, а о чем-то приземленном, житейском, о чем Сереже было совсем неинтересно слушать, и, как следует отогревшись, он, весь усыпанный песком, снова убежал к манящему морю.
   
   
   
   – Я пить хочу, – сказал Сережа, после того, как нанырялся, накупался и порядком устал.
   За неимением воды мама подала ему яблоко, которое очень быстро сьелось.
   – Ну как? – спросила она.
   – Все равно хочу, – пожаловался Сережа.
   Мама растерянно огляделась по сторонам в поисках каких-нибудь киосков. Лоток с газированной водой, расположенный под зонтиком, был пуст – продавщицы в белом халате видно не было и значит вода закончилась. А из других торговых точек виднелась только чебуречная с огромаднейшей очередью.
   – У меня есть вода, – сказала соседка и, неторопливо порывшись в красивой сумке, достала бутылку с нарзаном.
   – У вас есть стаканчик?
   Мама Сережи отрицательно покачала головой, заметив себе на будущее – обязательно брать с собой воду и стаканчики. Тогда соседка достала свой стаканчик — пластмассовый светло-серый, открыла бутылку (та была закрыта какой-то странной пробкой – не железной одноразовой, как все, а с хитрым рычажком, который внутри бутылки расширял резинку и наглухо закупоривал отверстие — не такая, как у мужчины в волге). Налила в стаканчик, подала Сереже.
   Он взял стакан как само-собой разумеющееся и с удовольствием выпил.
   – Спасибо, – вместо него сказала мама, возвращая стакан.
   Женщина кивнула, завернув стаканчик в газетку и убирая его в сумку.
   – На, поешь, – сказала мама, доставая остатки куриной ножки, завернутые в бумажный кулек.
   Протянула сыну.
   – Не хочу, – ответил Сережа. Он действительно есть не хотел – так как порядочно наглотался соленой воды и его подташнивало.
   – Надо поесть, – настаивала мама.
   И Сережа спорить не стал, взял небольшую косточку с остатками мяса и вдруг съел с огромным аппетитом. Жалко, что было мало! Жирные руки он помыл в море, натирая их мокрым песком.
   А мама куда-то ушла и вскоре принесла абрикосы – та же, в принципе, вода и тоже утоляет жажду. Она купила их на рынке, расположенном недалеко от чебуречной. Абрикосы помыли в соленой воде, а потом их старательно протерли носовым платком.
   Сережа вволю наелся сладкими, сочными абрикосами, время от времени внимательно посматривая в сторону санатория, да и вообще на людей вокруг – вдруг все-таки увидит живых космонавтов? Но все его надежды были тщетны и Сережа снова купался. Один. Мальчиков не было видно. Он снова плавал под водой с открытыми глазами, получая от этого огромное удовольствие, но крабиков больше не видел.
   И нет-нет, да и посматривал вверх, на скалы, увенчанные массивными древними стенами и башнями, на тропинку в скале и на черное отверстие пещеры. Его страшно манило туда. И он твердо решил завтра начать уговаривать маму сходить в крепость на экскурсию.
   
   
   
   – Хочешь кушать? – спросила мама, когда Сережа вернулся с очередного купания. Фрукты, овощи и курицу, что она брала, они давно уже благополучно доели.
   – Да, – честно признался он, вдруг осознав, как сильно проголодался.
   И мама договорилась с соседкой, что та присмотрит за покрывалом и вещевой сумкой. Не таскаться же с ней по столовым! Да и место займут – ищи потом такое же хорошее!
   У нее купальник был сухой, так как она мало окуналась в воду, а Сережа переодел плавки, прячась за полотенцем. Заодно стряс налипший под плавками песок.
   Обувшись (песок был очень уж горяч!), они поднялись по ступенькам и направились к торговым палаткам. Здесь мама осмотрелась. Из той еды, что можно было назвать обедом, был только один павильон – Чебуречная — оччень уж большая брезентовая палатка! И к ней выстроилась длиннющая очередь – человек на сто, если не больше. Но делать нечего – кушать хотелось основательно.
   – Надо будет в следующий раз все брать с собой, – расстроенно пробормотала мама. – И еду и воду.
   Ей хотелось больше отдыхать, и не терять время в очередях, да еще и на солнцепеке.
   Что такое чебуреки Сережа тоже не знал, и даже представить себе не мог, что это за продукт, и из чего он сделан, и будет ли это вкусно. И он покорно стоял с мамой в очереди, впрочем, больше думая о космонавтах, крабиках, крепости и танке, чем о том, что он здесь теряет много времени. Вся жизнь у него была еще впереди. И, судя по сегодняшнему дню, дальше его ожидает еще больше интересного и захватывающего. Фактически, он уже настроился на то, что каждый день будет полон какими-то новыми для него открытиями, и это необычайно возбуждало его.
   Впрочем, его вдруг заинтересовало, что и на пляже, и здесь, в очереди, слышалось много украинского говора. По крайней мере Сережа так решил, что то, что он слышит, мало ему понятное, но уж очень сильно похожее на русский – это и есть украинский язык. И это было чудно и очень уж необычно, так как кроме русского он ничего другого в своей жизни и не слышал.
   – А что так много украинцев? – спросил Сережа у мамы.
   – Крым всегда принадлежал России, – степенно ответила мама. – Просто Хрущев в свое время зачем-то присоединил его к Украине, – пожала она плечами.
   И его это также поразило – сегодня это кусок России, завтра – Украине, а послезавтра, например, Белоруссии! Чудно! Словно это не огромная часть страны, а какая-то плюшевая игрушка.
   В очереди они простояли два часа.
   Наконец получили две тарелки, на которых лежало по два здоровых плоских полумесяца сильно зажаренного теста. Все столики были основательно заняты, и мама с тарелками кое-как протолкалась и присоединилась к столику, ориентируясь на более приличный вид своих соседей. Столики были высокие и все ели стоя. Примостившись и поставив тарелку, Сережа неуверенно взял рукой один из полумесяцев. Темно-коричневый, твердый и горячий! Быстренько подув на пальцы и на чебурек, он осторожно надкусил. Откусилось одно только тесто и из отверстия бурно полился бульон. Тоже, кстати, горячий. Сережа снова подул, снова надкусил. Твердая поджарка жевалась с трудом. И только на третий или четвертый укус показалось мясо – к его полному удивлению, так как он уже решил, что чебурек – это просто жареное тесто с бульоном. Впрочем мяса оказалось маловато, так что в основном пришлось есть одно сухое, жесткое, хрустящее тесто.
   Вторую порцию Сережа одолел только наполовину, и мама взяла остатки с собой – еще пригодятся.
   
   
   После обеда они вернулись на пляж, на свое место. И Сережа тут же побежал в воду, так как сильно изжарился в очереди на солнцепеке.
   Когда он вернулся, неподалеку от них на песке лежал крепкий мускулистый мужчина с широкими плечами, бритой головой и с фантастически черно-фиолетовым загаром. И Сережа невольно позавидовал. В Сибири хоть все лето с солнца не вылазь – таким черным не будешь никогда. И мама Сережи, и их соседка невольно косились на него. Мужчина о чем-то тихо спросил соседку, и та что-то резко и возмущенно ответила, отрицательно мотнув головой. Мужчина пожал плечами.
   Мимо проходили две девицы.
   Сережу поразило не то, что плавки на них были очень уж маленькими, а поразило то, что они были на шнурочках, причем на боках ничего кроме шнурка-то и не было. То есть ноги девушек были обнажены во всю их длину. И еще поразило то, что впереди у этих маленьких плавочек располагались две треугольные прозрачные вставочки.
   Он во все глаза смотрел на этих девиц, в тоже время стесняясь своего повышенного внимания ко взрослым тетям. Но, во-первых, он таких узковатых плавочек на женщинах никогда не видел. А во-вторых, его почему-то невольно привораживали эти две прозрачные вставки впереди. Сережа вдруг захотелось, чтобы они также, как и некоторые тетки вокруг, сидели бы без лифчиков!
   Мужчина так же тихо заговорил с девицами, когда они проходили мимо него.
   Девицы остановились.
   Сереже почему-то показалось, что они специально здесь проходили.
   Отогревшись, Сережа снова убежал в воду. Снова с пацанами прыгал с волнореза
   – Пошли дальше! – вдруг предложил Саша, когда они только собирались выйти из воды. – А до берега доплывем.
   – Да я плавать не умею, – честно признался Сережа.
   – А ты по собачьи попробуй, – сказал Саша. – Самый простой способ. Смотри как надо.
   И Саша опустился в воду и поплыл. Вода была прозрачной (не то что в Оби) и все было хорошо видно. Проплыв пару метров мальчик быстро встал.
   – Ты, главное, ногами бултыхай и руками под себя воду загребай. Она тебя и будет держать.
   Сережа только пожал плечами, сомневаясь, что у него получится.
   – А пойдемте на другой волнорез, – предложил Дима. – Здесь уже неинтересно.
   И мальчики дружно побежали к соседнему волнорезу. Забежали на него. Прошли от берега ровно на такое же расстояние, как и на первом волнорезе. И все уверенно прыгнули. И Сережа тоже.
   И, к своему ужасу, он вдруг понял, что дна так и не коснулся. И он, в панике замахав руками, пулей вылетел на поверхность и принялся энергично работать руками и ногами, как показали пацаны. И неожиданно для самого себя поплыл к берегу. Плыл около десяти метров. Ужасно устал, так как греб изо всех сил. Выплыл на мелководье, усталый, ошарашенный, и в то же время ужасно довольный.
   Тяжело дыша выбрался на берег, весь под впечатлением случившегося – мог ведь и утонуть!
   Молча вернулся на свое место (мальчишки его не дождались и снова убежали на волнорез). Устало упал на песок, переживая случившееся – и страх от глубины, когда не нащупал дно ногами, и то что теперь он, оказывается, может плавать по-настоящему! Конечно, еще кое-как, но все-таки! Он уже может плыть!
   Сережа радостно, почти взахлеб, похвастался маме, и мама его искренне похвалила. Она была рада успехам своего сына.
   – Сережа, накройся. Сгоришь, – на всякий случай предупредила мама – солнце было уж очень жаркое, такого в Сибири не бывает.
   Но Сереже было не до того. На берегу ему не сиделось. Да и неинтересно просто сидеть на покрывале. А в одежде в воду уже не полезешь. А что еще делать здесь, на пляже? И он снова устремился в воду. На этот раз – на мелководье и целенаправленно старался плавать по-собачьи вдоль берега, огибая снующих туда-сюда купальщиков. Он задался целью научиться плавать на более дальние расстояния, чем какие-то жалкие десять метров.
   Но быстро устал. Вылез, довольный собой – все-таки такой восторг, что действительно может плавать! Упал на горячий песок, снова невольно прислушиваясь к разговорам взрослых – вдруг что-то интересное о космонавтах?!
   – Представляете! Одна из этих вертихвосток, что стояли здесь почти без трусов, сношалась с этим загорелым бараном! Вон там, в воде! – говорила вторая соседка, та что была справа. И говорила она всем близко сидящим. – Я плыву. Смотрю – эта парочка как-то странно себя ведет! Подплыла поближе, а они меня увидели и мужик тут же нырнул. Только голая задница блеснула!
   Сереже это было неинтересно. К тому же он не знал, что такое – сношаться. Да и не понимал, зачем в воде плавать без плавок.
   Когда женщина со своими бурными рассказами наконец замолчала, соседка слева (та, что рассказывала про космонавтов) снова стала что-то тихо говорить маме. И Сережа снова с жадностью прислушался – вдруг еще что расскажут про космонавтов?
   – Этот сероводородный источник очень полезен для здоровья, – говорила женщина. – Надо только почаще обливаться этой водой. Хоть и запах неприятный. Но у меня многие знакомые от разных болячек избавились только таким образом. Да и космонавтам привозят в цистернах для оздоровительных процедур.
   – А где он находится? – полюбопытствовала мама.
   И соседка принялась подробно объяснять, как к нему пройти. Оказалось – совсем недалеко от их дома.
   А Сережа, видя что уже обсох и снова ему стало жарко, устремился обратно в воду – снова плавать.
   
   
   
   После обеда они вернулись на пляж, на свое место. И Сережа тут же побежал в воду, так как сильно изжарился в очереди на солнцепеке.
   Когда он вернулся, неподалеку от них на песке лежал крепкий мускулистый мужчина с широкими плечами, бритой головой и с фантастически черно-фиолетовым загаром. И Сережа невольно позавидовал. В Сибири хоть все лето с солнца не вылазь – таким черным не будешь никогда. И мама Сережи, и их соседка невольно косились на него. Мужчина о чем-то тихо спросил соседку, и та что-то резко и возмущенно ответила, отрицательно мотнув головой. Мужчина пожал плечами.
   Мимо проходили две девицы. Мужчина так же тихо заговорил с девицами, когда они проходили мимо него и девицы остановились.
   Сереже почему-то показалось, что они специально здесь проходили.
   Отогревшись, он снова убежал в воду. Снова с пацанами прыгал с волнореза
   – Пошли дальше! – вдруг предложил Саша, когда они только собирались выйти из воды. – А до берега доплывем.
   – Да я плавать не умею, – честно признался Сережа.
   – А ты по собачьи попробуй, – сказал Саша. – Самый простой способ. Смотри как надо.
   И Саша опустился в воду и поплыл. Вода была прозрачной (не то, что в Оби!) и дно было хорошо видно. Проплыв пару метров мальчик быстро встал.
   – Ты, главное, ногами бултыхай и руками под себя воду загребай. Она тебя и будет держать.
   Сережа только пожал плечами, сомневаясь, что у него получится.
   – А пойдемте на другой волнорез, – предложил Дима. – Здесь уже неинтересно.
   И мальчики дружно побежали к соседнему волнорезу. Забежали на него. Прошли от берега ровно на такое же расстояние, как и на первом волнорезе. И все уверенно прыгнули. И Сережа тоже.
   И, к своему ужасу, он вдруг понял, что дна так и не коснулся. И он, в панике замахав руками, пулей вылетел на поверхность и принялся энергично работать руками и ногами, как показали пацаны. И неожиданно для самого себя поплыл к берегу. Плыл около десяти метров. Ужасно устал, так как греб изо всех сил. Выплыл на мелководье, усталый, ошарашенный, и в то же время ужасно довольный.
   Тяжело дыша выбрался на берег, весь под впечатлением случившегося – мог ведь и утонуть!
   Молча вернулся на свое место (мальчишки его не дождались и снова убежали на волнорез). Устало упал на песок, переживая случившееся – и страх от глубины, когда не нащупал дно ногами, и то что теперь он, оказывается, может плавать по-настоящему! Конечно, еще кое-как, но все-таки! Он уже может плыть!
   Сережа радостно, почти взахлеб, похвастался маме, и мама его искренне похвалила. Она была рада успехам своего сына.
   – Сережа, накройся. Сгоришь, – на всякий случай предупредила мама – солнце было уж очень жаркое, такого в Сибири не бывает.
   Но Сереже было не до того. На берегу ему не сиделось. Да и неинтересно просто сидеть на покрывале. А в одежде в воду уже не полезешь. А что еще делать здесь, на пляже? И он снова устремился в воду. На этот раз – на мелководье и целенаправленно старался плавать по-собачьи вдоль берега, огибая снующих туда-сюда купальщиков. Он задался целью научиться плавать на более дальние расстояния, чем какие-то жалкие десять метров.
   Но быстро устал. Вылез, довольный собой – все-таки такой восторг, что действительно может плавать! Упал на горячий песок, снова невольно прислушиваясь к разговорам взрослых – вдруг что-то интересное о космонавтах?!
   Соседка между тем тихо говорила маме.
   – Этот сероводородный источник очень полезен для здоровья, – говорила женщина. – Надо только почаще обливаться этой водой. Хоть и запах неприятный. Но у меня многие знакомые от разных болячек избавились только таким образом. Да и космонавтам привозят в цистернах для оздоровительных процедур.
   – А где он находится? – полюбопытствовала мама.
   И соседка принялась подробно объяснять, как к нему пройти. Оказалось – совсем недалеко от их дома.
   А Сережа, видя что уже обсох и снова ему стало жарко, устремился обратно в воду – снова плавать.
   
   
   
   
   – Ну все, на сегодня хватит, – решительно произнесла мама, принявшись собирать вещи. – Надо будет еще заглянуть на этот целительный источник.
   Сережа считал, что еще совсем рано – вон как солнце печет! Он думал, что они пробудут здесь до самого вечера. Но мама была непреклонна – ей хотелось оздоровиться – и Сереже пришлось смириться. Тем более, что впереди еще целый месяц!
   К его глубокому разочарованию, на этот раз они шли другой дорогой и не прошли мимо танка.
   Ну хорошо, завтра точно залезу, – твердо решил он, внутренне расстраиваясь из-за этого и слегка обижаясь на маму.
   Пока шли, Сереже снова захотелось пить. У них, в Новосибирске, рядом с его пятиэтажкой располагались деревянные двухэтажные домишки, возле которых стояли водяные колонки. Поэтому они с мамой внимательно осмотрели правую и левую стороны этой улочки, тем более, что дома здесь низенькие, одно и двухэтажные – вдруг и здесь также, но никаких водяных колонок или краников с водой они не обнаружили – только одни заборы, за которыми виднелись дома частного сектора.
   Зато через несколько шагов под разлапистыми деревьями они увидели киоск с газировкой, и длиннющую очередь к нему. Радостные, встали последними. Стояли около часа, сильно изжарившись на палящем солнце.
   – Газировка закончилась, есть только минералка, – хмуро сообщила толстая неприветливая женщина-продавец в белом халате и белой шапочке.
   – Давайте минералку, – устало согласилась мама.
   Неприветливая женщина также неприветливо налила минералку в граненный стакан. Подала. Сережа взял. Они отошли в сторонку и он жадно глотнул. Минералка оказалась ужасно теплой. Почти горячей. Сережа от жажды залпом выпил полстакана, и его тут же противно затошнило и прямо у киоска вырвало.
   Стоявшие в очереди посмотрели на них, но ничего не сказали и не разошлись – пить всем хотелось, а других предложений здесь просто не было, и где искать другую воду, было неизвестно. Неприветливая женщина даже не взглянула на них – видать к подобным сценам она уже привыкла. Остатки минералки Сережа выплеснул на траву, и смущаясь вернул стакан. Так было положено, и Сережа это хорошо знал, так как у них у магазина 'Юбилейный' стоял автомат с газированной водой по 1 и 3 копейки, в нем – граненный стакан. И этот стакан никуда никогда не исчезал.
   Мама с Сережей пошли дальше. Шли все время вверх, в гору, и наконец вышли к источнику. Они это поняли по запаху тухлых яиц и по обилию людей, лежащих на расстеленных на траве покрывалах.
   Потом они увидели и сам колодец.
   Мама снова принялась тщательно выбирать место, где бы им расположиться. Она хотела, чтобы и на траве, и подальше от колодца – там запах должен быть не таким противным.
   
   
   
   Они прошли мимо абсолютно голого мужчины, который небрежно загорал с закрытыми глазами. Какая-то тетка, идущая впереди них, возмущенно подняла лежащую рядом с мужчиной одежду и кинула сверху, прикрывая его срам. Мужчина неторопливо открыл глаза, приподнялся, лениво посмотрел на удаляющуюся женщину, снова убрал одежду и снова лег, закрыв глаза.
   Мама постаралась отойти от него подальше.
   
   
   Так как народу было не так, как на пляже, им удалось найти место в тенечке – на траве и без камней. Расстелили покрывало. Присели, осматриваясь.
   К своей глубокой радости Сережа увидел в ближайшей горе большой вход в пещеру. Самую настоящую! В пещерах он тоже никогда не бывал, и такое соседство очень его обрадовало. Он внимательно наблюдал, как в темное отверстие входила группа экипированных людей, с касками, к которым были прикреплены фонарики, с веревками и рюкзаками, и сильно жалел, что он в Крым не взял с собой фонарик и даже не подумал об этом. Придется потом попросить маму купить спички – все лучше, чем ничего.
   Сережа подбежал ко входу. Группа уже скрылась и он видел только отблески фонарей где-то вдали. С опаской вошел внутрь, но прошел недалеко – темно сильно. Можно и удариться о камни. С замиранием сердца он прошел метров двадцать. Фонарики впереди исчезли и стало жутко темно, и ему стало казаться, что вот сейчас кто-то вдруг положит ему руку на плечо, или какая-нибудь тварь укусит за ногу, или за руку, которую он протягивал в темноту чтобы коснуться невидимой каменной стены. Сереже обернулся. Входной проем также не было видно, но зато виднелись слабые отблески света от него, и Сережа решительно повернул обратно, невольно подгоняемый в спину страхом тьмы за собой. Но сдержался – не побежал, побоявшись ободраться или пораниться о камни.
   Вернулся к маме.
   – Пойдем, полечимся, – тут же предложила она.
   Сережа переоделся в плавки. Купальник и так уже был на маме. Они подошли к колодцу.
   Заняли очередь, затыкая носы и стараясь дышать ртом. Народ вытягивал ведро с вонючей жидкостью и кто прямо здесь обливался, кто наполнял посудину – в основном стеклянные банки разных размеров.
   Вот подошла и их очередь. Мама, зажимая нос – уж больно из колодца воняло – опустила ведро на цепи. Потом вытащила, вращая ручку. Задержав дыхание, мама двумя руками взяла ведро и сначала полила на Сережу (который также заткнул нос), а потом – и на себя. Быстренько вернулись к своему покрывалу, стараясь меньше дышать. Встали рядом на траве, обсыхая – пачкать покрывало такой гадостью мама категорически не пожелала.
   Сереже сразу же захотелось домой, но пришлось остаться – мама посчитала, что одного раза будет маловато. И Сережа вздохнул, снова сильно сожалея, что у него с собой нет ни фонарика, ни спичек. Он бы тогда, пока мама оздоравливалась, спокойненько лазил бы по пещере и в свое удовольствие исследовал бы ее потайные ходы и таинственные гроты.
   
   
   
   
   Приблизившись к дому, в котором они жили, Сережа увидел играющих у забора Сашу и Диму, и тут же оставил маму, совсем не обращая внимания на запах, который все еще исходил от него – он просто успел принюхаться и уже не замечал.
   Мальчики, кто сидя, а кто и на корточках, играли на песке с какой-то девушкой в шортиках, очках и косичках а-ля Пеппи Длинныйчулок.
   Сережа с интересом встал рядом.
   – Твоя задача, – с каким-то азартом говорила девушка Саше, впрочем, покосившись на подошедшего мальчика и слегка при этом поморщившись, но Сережа даже не обратил на это внимания, – воткнуть в поле спичку на своей стороне, на самом ее краю.
   Действительно, перед мальчиками слегка возвышалась плоская прямоугольная насыпь из песка, размерами сантиметров тридцать на полметра. Девица спичкой провела две черты – одну на стороне Саши, другую – на стороне Димы.
   – Вот с этой линии ты начинаешь, а до этой линии должен добраться, – пояснила она, внимательно посмотрев на мальчиков, и те дружно кивнули.
   – Втыкаешь где-то на сантиметр, – продолжила она объяснять Саше. – И ведешь свою спичку до края поля соперника. У себя начинать можешь с любой точки – хоть с самого края. И к сопернику также можешь подойти к любому месту его линии. Все понятно?
   Саша кивнул.
   – Если твоя спичка коснется спички-мины и вытащит ее наружу – ты проиграл. А твоя задача, – повернулась она к Диме, мельком посмотрев на Сережу. – Вот эти шесть спичек разложить на поле как тебе угодно, и слегка их закопать, чтобы не было видно. Все ясно?
   Мальчики кивнули. И даже Сережа.
   – Тогда ты, – показала она на Сашу, – отвернись. А ты – ставь мины.
   Саша послушно отвернулся. Девушка раскрыла ладонь и передала Диме горстку спичек. И тот, глубоко задумавшись, словно играл в шахматы, принялся старательно раскладывать их на песчаном поле. Сначала он положил по одной спичке на каждый край – чтобы противник не смог пройти по кромке. Потом – две в центр. Снова задумался. Сережа порывался было ему подсказать, но промолчал, сообразив, что Саша все услышит и поймет. Дима положил пару спичек ближе к краю поля соперника, стараясь перекрыть ему самое начало. И одну положил на своей стороне поля. Потом он легким надавливанием указательного пальца слегка углубил спички в песок, а потом дощечкой разгладил поле. Ничего не стало видно.
   – Готово, – сказала девица, вытаскивая из коробка еще одну спичку.
   Саша быстренько развернулся, внимательно разглядывая поле, но ничего подозрительного на нем не заметил. Взял протянутую спичку. Воткнул ее в песок на своей линии ближе к левому краю.
   – Вести можешь как угодно, – подсказала девица. – Хоть по кругу, хоть сто раз туда-сюда.
   Саша энергично закивал головой. Глаза его лихорадочно заблестели. Почему-то заволновался и Сережа – ведь он хорошо знал, где находятся мины! Дима хитро улыбался. Девица с интересом смотрела на Сашу – что он сейчас предпримет?
   Мальчик неуверенно двинул спичку вперед, но потом замер, подумал, и повел ее влево. И все с интересом принялись следить за тем, куда же он ее поведет дальше, ведь скоро – мина! Но Саша двинул спичку вправо, потом вперед и влево, а потом снова повел вправо и тут же из песка высунулась спичка-мина.
   – А-а-а! – радостно закричали все, в том числе и девица с Сережей. – Подорвался!
   Саша расстроено пожал плечами, постаравшись через силу улыбнуться.
   – Ну все, меняйтесь, – сказала девицы.
   И тут же Дима поспешно отвернулся, желая побыстрее вступить в игру.
   Саша быстренько поковырял своей спичкой поле, нашел все мины, свою спичку отдал девице, а остальные собрал в кулак и, задумавшись, уставился на поле. Думал он долго.
   – Ну скоро?! – не выдержал Дима.
   – Скоро-скоро, – пробормотал Саша и принялся неторопливо раскладывать спички на песок.
   И все шесть он выложил в один ряд в трех сантиметрах от края противника. Поле было широким и плотно составить спички одну к одной не удалось. Саша в самой серединке положил четыре спички вплотную друг к другу, а две – к самым краям. Потом старательно присыпал песком и раза четыре тщательно-тщательно разровнял дощечкой, каждый раз придирчиво осматривая результат, и каждый раз оставшись чем-то недовольным.
   – Готово! – наконец провозгласил он.
   И Дима тут же обернулся. Девица подала ему спичку. С лихорадочным блеском в глазах, мальчик быстро осмотрел ровный песок, потом внимательно посмотрел на Сашу.
   – Ну и куда ты их поставил? – с хитрецой поинтересовался он.
   Саша только усмехнулся.
   – Начинай, давай, – недовольно ответил он.
   Дима подумал и воткнул свою спичку ближе к левому краю. Потом он решительно двинул ее вперед, оставляя за собой глубокий след. Зрители невольно охнули, поняв, что Дима разом прошел все сашины минные заграждения. Саша побледнел и нахмурился. Тем временем Дима повел спичку влево, потом – вперед, потом остановился, задумался, кивнул каким-то своим мыслям и – вправо, а потом снова вперед и снова влево. И так он двигался зигзагами, и все, кроме Саши, с невольными улыбками следили за его хитрыми маневрами. А Дима, остановившись неподалеку от края соперника, снова задумался, а потом вдруг решительно двинул спичку вперед – прямо к линии противника. И никакой мины, естественно, не появилось.
   – Я победил? – несколько неуверенно спросил он.
   – Конечно! – засмеялась девица. – Еще партию?
   – Реванш! – тут же воскликнул Саша и Дима принялся спичкой выковыривать все мины, а Саша отвернулся. Сережа тоже хотел попроситься в игру, но почему-то постеснялся встревать.
   – Ну ты артист! -воскликнул Дима, вытащив мины и поняв хитрый план Саши.
   Саша промолчал. Дима принялся расставлять мины, а девица ушла. Дима раскидал спички по полю совершенно хаотично, потом поработал дощечкой.
   Саша начал азартно. Но как он ни крутил загогулины, не дойдя и до середины поля он снова подорвался и в досаде бросил свою спичку.
   Потом уже Саша принялся расставлять мины. И на этот раз он их снова расставил в линию, но уже у своей черты. И снова Дима решительно повел спичку-корабль вперед. Потом снова принялся крутить вензеля, причем время от времени почему-то возвращаясь обратно. И снова благополучно коснулся линии противника.
   Саша был сильно расстроен. Он чуть не заплакал. Но в это время появилась девица, которая держала в руках маленький резиновый мячик.
   
   
   
   – Парни, а давайте в футбол? – решительно предложила она, перекидывая мячик из одной руки в другую. – У меня и еще игроки есть.
   За ее спиной, глупо улыбаясь, стояли четыре девочки разных возрастов. Впрочем, одна из них не улыбалась и смотрела на мальчиков очень серьезно и как-то немного снисходительно, хотя лет ей было как Сереже или даже немного меньше.
   Дима, поднявшись, выпрямился, расправляя плечи, в то время как Саша остался сидеть на песке, хмуро глядя на новую компанию.
   – А, давайте! – весело предложил Дима. – Девчонок мы обыграем одной левой ногой!
   – Ну уж нет, – возразила девица. – Делимся поровну, чтобы было все по-честному.
   Девочки за ее спиной весело хмыкнули, а мальчики насупились – ведь играть в одной команде с девчонками – это ведь стыдно! Впрочем, Дима, немного подумав, вдруг засмеялся.
   – Ерунда все это! – тряхнул он головой. – Делимся так: Я – с Саней, Серега – с вами, – указал он на девицу. – А девочки – пополам. Мы и вдвоем вас запросто обыграем.
   – Идет! – тут же воскликнула девица. – Маша с Юлей – за Диму, а Таня с Настей – за Сережу.
   Девочки пожали плечами и разошлись по сторонам. Девочка с серьезным взглядом оказалась Таней и попала в команду Сережи, отчего он почему-то смутился.
   – Делаем ворота! – решительно провозгласила девица и парни тут же принялись за дело.
   Ворота сделали из двух камней и решили, что забивать в них – только низом, закатывая мячик по земле. Сережа своими ступнями тщательно замерил и те и другие ворота, и выровнял штанги, чтобы они были одинаковы.
   И игра началась!
   По жребию первым коснуться мяча выпало команде Димы. Поставив мяч примерно в центр поля, он быстро катнул его на Сашу. И тот тут же побежал вперед, но столкнулся с бросившейся ему навстречу Настей, упал, потерял мяч, который тут же перехватила стоявшая у ворот девица.
   – Катя, мне! – закричала Таня.
   И Катерина пнула ей мячик. Сережа по-привычке тут же побежал вперед и с удивлением вдруг увидел, что Таня действительно сделала пас на него, причем – ему на ход. Отчего он немного опешил, так как был твердо уверен, что девочки вообще не умеют играть в футбол, и будут просто бестолково носиться по полю, то и дело сталкиваясь друг с другом. Впрочем, дворовый рефлекс у него сработал, и Сережа бросился за выкатившимся вперед мячиком и также в одно касание щечкой правой ноги отправил его в ворота мимо побежавшей ему навстречу вратаря-Юли.
   – Один-ноль! – радостно закричала Катя.
   Дима с Сашей вспыхнули и игра продолжилась с еще большим азартом. Они все носились туда-сюда по узкой земляной улице. То и дело слышалось – Димка, мне! – Серега, бей! – Катька, пасуй! – Танька, закрой ворота!
   Играли без пауз и без передышки – так всем было интересно. И что больше всего удивляло Сережу – интересно было играть и всем девочкам. И интересно было до тех пор, пока к ним не подошла мама Сережи (за забором-штакетником на лавочках сидели взрослые, о чем-то между собой разговаривали и, естественно, наблюдали за детьми) и не прервала игру. Она подозвала к себе всех мальчиков.
   – Что это за Катька такая? – тихо, но строго спросила она. – Вы – дети, а она – взрослая женщина. Называйте по имени-отчеству. Екатерина Васильевна.
   Мальчики хмуро кивнули, хотя считали, что в игре все равны, и Катька была одной из них, такой же пацанкой, с которой было интересно гонять мяч.
   И мальчики тут же охладели к этой девице и играть им как-то расхотелось.
   Заметив их настроение, Катя, сославшись на какие-то дела, ушла, а вслед за ней ушли и остальные девочки – к большому сожалению Сережи. Он вдруг поймал себя на том, что ему было приятно играть вместе с Таней.
   
   
   
   – Во что теперь поиграем? – поинтересовался Дима, когда мальчики остались втроем.
   Сережа пожал плечами, меланхолично втыкая собранные спички в песок. Потом его осенило.
   – А давай, спички у нас будут людьми, которые приехали осваивать всю эту территорию?! – восторженно предложил он, обводя руками забор, дорогу, кусты и каменную стенку срезанного холма.
   Его товарищи только в сомнении пожали плечами.
   – Вот смотри, – горячился Сережа. – Вот эта группа – переселенцы.
   Сережа быстренько наломал из стоявшего рядом сухого кустарника веточки разной длины.
   – Вот у них будет повозка со скарбом.
   К двум длинным веточкам он приделал широкий лист, на который сложил мелкие камушки.
   – И вот они отправились в путь.
   И он принялся переставлять каждую спичку вперед на десять-пятнадцать сантиметров, и попутно передвигал и повозку, возле которой он также столпил несколько спичек-людей, который якобы ее и тянули. И так – несколько раз, имитируя движение переселенцев.
   Товарищи снова пожали плечами.
   – Вот они добрались до скалы, – сказал Сережа когда переселенцы пересекли дорогу и уткнулись в каменный срез холма. – Делать нечего, надо лезть вверх, – продолжил он и принялся опять же по одной спичке втыкать в трещинки между камнями.
   – О, я нашел хороший путь! – проговорил Сережа, втыкая спичку на высоте около полуметра и говоря более тонким голоском. – Идите все за мной!
   – Идем-идем! – продолжил он, стараясь говорить уже другим голосом, и переставляя другие спички и палочки. – Не отставайте! И будьте осторожны! Некоторые камни довольно шаткие. Не упадите!
   Дима сломал себе веточку длинной в спичку.
   – А я нашел другой путь! – тоже тоненьким голоском заговорил он, втыкая палочку в камни. – Кто со мной?
   – Я! – тут же поддержал его Сережа, переставляя в его сторону одну из своих спичек. – И я, – добавил он другим голосом, переставляя вторую спичку.
   И ребятишки дружно принялись переставлять спички, втыкая и вытыкая их, и ведя многочисленные разговоры на разные голоса.
   Вскоре спички добрались до небольшой выемки.
   – Привал, я нашел удобное место. Все сюда! – радостно провозгласил Саша.
   Ребятишки втыкая и вытыкая спички и палочки, переставили их в эту нишу.
   – Кстати! – воскликнул Сережа. – А давайте здесь построим городок?!
   – Давайте! – подхватили ребятишки.
   – И назовем его Форт Горный! – добавил Сережа, вспомнив фильмы про индейцев и американских переселенцев, а так же пластилиновые баталии с Вовкой Раковым, и гипсовую статую Василия Теркина, которая у них превратилась в высоченную гору, и крепость на ней называлась точно так же.
   И дети принялись из камушков и палочек строить в этой выемке башни, стены между ними, а внутри – жилые закутки.
   А потом спички-переселенцы полезли выше – строить другие города. Правда – не все, часть осталась жить в городе. Переселенцы, увеличиваясь в своем числе, благо сухих кустарников было много, ползали по камням-скалам, строили в попавшихся углублениях крепости. А потом они спустились на равнину, и принялись основывать город в ветках глухого кустарника, переплетая его палочками разной толщины. Создали большое множество жилых платформ и многоуровневых переходов между ними. Назвали новое поселение Форт Лесной.
   
   
   
   – А давайте теперь сами будем переселенцами! – предложил Саша.
   – Как это? – удивился Дима.
   Саша показал на забор их дома.
   – Наверняка там внутри имеются всякие закутки и прочие таинственные места. Давайте их все исследуем?
   И мальчики тут же загорелись этой идеей. Вдруг они найдут что-нибудь действительно интересное?
   И они отправились на разведку. Не всей толпой в одно место, а разделились – каждый должен был внимательно обследовать свой участок. Сереже досталась вся левая от калитки сторона.
   Он с азартом полез вдоль забора, продираясь сквозь густые заросли кустарников и травы.
   Здесь был навален всякий интересный хлам – доски, сломанная мебель, еще какой-то мусор. Уворачиваясь от низких веток, Сережа сильно пригнулся и вдруг на глаза ему попалась гильза. Самая настоящая. Но не такая, какие ему показывали пацаны в Новосибирске – от автомата Калашникова, – а гораздо крупнее. Отверстие под пулю у ней было явно больше полутора сантиметров. Наверное, от крупно-калиберного пулемета, решил он. А может с какого-нибудь самолета. Там тоже вроде стояли такие пулеметы. Сережа быстро, с жадностью, схватил свою драгоценную находку. Глянул на капсюль. На ободке хорошо были видны цифры – 1943. Аж дыхание перехватило! Именно здесь, на этом самом месте, действительно шла война, и именно здесь наши воевали с фашистами! И пулей из этой вот гильзы в том далеком году наверняка был подбит какой-нибудь вражеский самолет. Ну или еще что-нибудь.
   Вскоре трое разведчиков вновь собрались у калитки. Поделились своими находками, рассказали, кто что видел. Сережа похвастался своей гильзой. Вопреки его ожиданиям мальчики отнеслись к этому совершенно равнодушно.
   – Да такого добра здесь завались! – покривился Дима. – Ты залазил на этот холм? – указал он на стену, где был основан Форт Горный.
   – Нет, – расстроенно ответил Сережа. – А что там?
   – Пошли, – пожал плечами Дима, а Саша только загадочно улыбнулся.
   Мальчики, зайдя с пологой стороны, быстро забрались на невысокий холм. Сережа поднялся самым последним. И когда он, выпрямившись присоединился к остановившимся товарищам, он вдруг замер от удивления. Здесь, в центре холма зияла огромная круглая яма. Больше десяти метров в диаметре. И эта яма образовалась явно от авиационной бомбы – больше не от чего.
   – А ты говоришь... – усмехнулся Дима. – Здесь, в Крыму, шли очень жестокие бои, поэтому такого вот добра, – небрежно указал он на воронку, а потом на кулак, в котором Сережа зажал свою драгоценную находку, – здесь навалом, буквально на каждом шагу.
   Сережа потрясенно, во все глаза смотрел на явные признаки войны. Здесь реально взрывались бомбы. И на этой самой земле, что находилась у него под ногами, по-настоящему гибли люди.
   – Ты внимательно посмотри на стены старых домов, – снисходительно продолжил Дима. – Посмотри на стены Генуэзской крепости. Они все сплошь в пулях и разрывов от снарядов.
   – Он просто новичок, – заступился за него Саша. – Только приехал. Поживет подольше, привыкнет.
   И Дима согласно кивнул.
   
   
   
   Мальчики все еще стояли на холме и завороженно смотрели вниз, когда солнце вдруг стремительно ушло за гору и мгновенно стало темно, что несказанно поразило Сережу. Ведь в Новосибирске в это время вовсю еще светит солнце, и светить будет еще долго, а когда скроется за горизонтом, то все равно еще более часа будет светло.
   Ребята растерянно оглянулись. Жалко как – уже больше и не поиграешь, темно ведь. Делать нечего, они спустились с холма и скромненько пристроились к взрослым, которые вовсю занимались ужином. Тем более, что мальчики уже порядком проголодались. Они присели на краешек длиной лавки, стоявшей возле большого длинного стола, который освещался двумя лампочками, висевшими где-то в листве. Замерли, почему-то получая большое удовольствие от суеты вокруг – словно попали на большой праздник.
   
   
   
   
   
   Взрослые совместными усилиями весело и дружно готовили ужин. То и дело приносили и выставляли на общий стол что-то свое – продукты, бутылки, стаканы, кружки, тарелки, ножи, вилки, ложки... Мама Сережи тоже что-то принесла.
   Кто-то выставил бутылки с вином и минеральной водой. Кто-то принялся составлять стаканы по-плотнее – чтобы удобнее было наливать. Кто-то резал огурцы, помидоры и еще что-то вкусно пахнущее и плохо различимое в неярком свете лампочек. В сторонке разжигали низенький мангал, сложенный на земле из кирпичей.
   И все это – под общий веселый гомон и смех. И Сережу завораживала и эта первая в его жизни такая необычная тропическая ночь, и вся эта атмосфера, и этот уют дружески собравшихся людей.
   А там, за границей света, в непроглядной темноте, где-то совсем рядом, буквально за его спиной, во всю пиликали многочисленные цикады. И что-то летало в темноте, стремительно проносясь возле фонарей. И все казалось таким фантастическим, нереальным, завораживающим.
   Наконец все что нужно было нарезали и разложили, шумно расселись, хлопнули пробки, стаканы и кружки наполнились вином и минералкой. Началось застолье.
   Дети также вовсю суетились за столом. Что-то ели, постоянно пересаживались к другим детям, знакомились, непроизвольно складываясь в компании по интересам, расходились, перестраиваясь в другие компании.
   Ну а потом шумное застолье как-то незаметно перетекло в тихие задушевные разговоры – благо атмосфера тихой теплой ночи этому способствовала. Несмотря на поздний час Сережа сидел со взрослыми, как впрочем и большинство ребятишек. Хоть в такой темноте и не побегаешь, но уходить от всего этого ему сильно не хотелось, хоть мама и пыталась отправить его спать. Но он на отрез отказался – ведь здесь было так интересно!
   – Уши уж больно сильно закладывает, – услышал Сережа, как пожаловалась его мама, ведя какой-то свой, взрослый разговор.
   – Это от резкого перепада давления. Надо пальцами зажать нос и стараться в нос выдохнуть воздух, – посоветовал мужчина, тот с которым они приехали в Судак. – Тогда воздух пойдет из ушей и давление нормализуется.
   Сережа посмотрел напротив.
   – Я живу на последнем, девятом, этаже, – рассказывала соседкам сидевшая там Катя. – Летом всегда сплю с открытым балконом.
   – А не страшно? – поразился Сережа, невольно встревая в разговор. Сам он точно бы не стал так спать. – Вдруг кто с крыши залезет?
   Она только пожала плечами.
   – У меня ничего нет – нет смысла прилагать так много усилий, – посмотрела она на мальчика и снова повернулась к соседкам.
   Сережа, оставшись при своем мнении, пересел на другое место, поближе к ребятишкам, которые пытались во что-то играть на столе. Но с ними оказалось неинтересно и он снова вернулся ко взрослым, поближе к маме.
   – Вторая проблема Ту-104, – тихо и как-то даже буднично продолжал говорить мужчина, и все внимательно, чуть ли не затаив дыхание, слушали его в полной тишине, – это то, что при посадке на малом газу самолёт продолжает лететь над полосой, не желая снижаться. И, зачастую, просто вылетает за взлетную полосу, врезаясь во что-нибудь. И хорошо, если без пожара. Самолет полностью вспыхивает за две минуты. Шансов добежать к выходу, открыть дверь и выскочить – никаких.
   – А вы откуда все это знаете? – спросил кто-то из темноты.
   – Я работаю главным механиком в Толмачево, – также буднично ответил мужчина.
   Он помолчал, но вопросов больше не было и главный механик, под громкий стрекот многочисленных сверчков, продолжил.
   – Самый надежный из всех – это Ил-18. Он может лететь даже на одном двигателе из четырех. Без работающих моторов самолет прекрасно планирует и может совершить аварийную посадку на брюхо – на поле или на воду. На воде он держится сорок минут, так что все пассажиры успеют выбраться наружу. Следом за ним по надежности идет Ан-24. Ну а Ту – самый ломкий.
   И дальше он вдруг стал приводить кучу разных случаев, которые не освещались в прессе – об авариях Ту-104, как у них от вибрации лопаются трубопроводы, как ломается еще что-то, такое же хлипкое и недоделанное, что и приводит к неминуемой гибели всех его пассажиров и экипажа. И что к месту падения сбегается народ, но вместо какой-нибудь помощи, он начинает копаться в вещах в поисках чего-нибудь ценного. И это сообщение сильно поразило Сережу. Ему казалось абсолютно нормальным бежать именно на помощь! Вдруг кому повезло! А тут, оказывается, вон какие люди бывают!
   И от всех этих довольно многочисленных рассказов у Сережи вдруг выработался панический ужас перед самолетами. Он вдруг ярко представил, как летит в самолете и как тот вдруг с огромнейшей высоты начинает стремительно падать, ведь Ту-104 из всех самолетов самый ломкий, самый аварийный! Аж дрожь пробрала! А ведь обратно лететь – тоже на самолете! Может, попытаться отговорить маму и поехать поездом? – с каким-то внутренним животным ужасом подумал Сережа. – Ведь обратного билета еще нет! Хотя поезд, говорят, до Новосибирска идет почти неделю – мама не согласится.
   И с этого времени он с диким страхом ждал приближения дня отлета и старался об этом не думать и отгонять эти ужасные мысли, очень сильно в душе надеясь, что обратно они полетят на Ил-18. Он же ведь не знал, что в билетах уже прописан тип самолета, и этот тип как раз и есть Ту-104.
   От сильного волнения Сереже сильно захотелось пить. Он робко попросил маму. Она сказала кому-то за столом, и кто-то в темноте налил в свободный стакан минералки. Подал его Сереже. Он вежливо поблагодарил, с жадностью прикладываясь к стакану. Мужчина собрался было уже убрать со стола пустую стеклянную бутылку из под Боржоми, но мама его остановила.
   – Лучше отдайте мне, – попросила она. – Мы будем в ней носить воду на пляж. Вот только не знаю, чем ее закрывать.
   Мужчина подал ей пустую бутылку, потом взял ножик со стола и быстренько, с шуточками, подстрогал винную пробку, чтобы она хорошо затыкала бутылку.
   Сережа поставил стакан на стол и ему вдруг стало холодно. Холодно так, что аж всего затрясло. Он сжался, обхватив себя за плечи. На то, что кожу у него давно уже жгло и тянуло, за всей этой интересной суетой внимания он не обращал.
   – Ваш сын, кажется, подгорел, – сказала какая-то женщина его маме. – Сейчас сметану принесу. И пусть ложится.
   Мама отвела Сережу в их закуток. На этот раз он уже не сопротивлялся, так как чувствовал себя действительно не очень хорошо. Мама постелила поверх хозяйской простыни свое широкое полотенце и ушла, а Сережа разделся и быстренько лег под одеяло, дрожа от холода. Вскоре мама вернулась со стеклянной банкой сметаны. Заставила его лечь на живот. Густо намазала спину и ноги холодной массой. Поначалу было неприятно – холодная уж очень. Но потом по-настоящему полегчало. Потом он перевернулся на спину и она снова намазала ему ноги, живот, лицо и плечи с руками. Старательно укутала одеялом.
   – Лежи, – сказала мама. – Снова станет холодно, надень вот эту рубашку, – показала она. – Свет тебе выключить? – спросила уже от двери.
   Он отрицательно помотал головой и она снова ушла.
   Какое-то время было хорошо. Даже очень хорошо. И Сережа собрался было встать и вернуться к столу, под свет тусклых лампочек, и снова оказаться среди дружной компании взрослых – почему-то очень уж сильно тянуло его туда, в ту атмосферу. Но тут его снова скрутила резкая волна озноба и он, стуча зубами и весь съежившись, тем не менее с трудом выбравшись из под одеяла, трясущимися руками натянул рубашку и быстренько укутался обратно. Да еще и с головой, и к тому же сильно поджав ноги – чтобы побыстрее согреться.
   
   
   
   Какое-то время его трясло и он старался усиленно дышать, энергичнее нагнетая теплый воздух под одеяло. Потом, когда действительно стало тепло, он расслабился и вдруг увидел себя стоящим у гигантской скалы, очень и очень высокой. Сережа посмотрел вверх – скала терялась где-то в облаках, которые почему-то были розового цвета. Сама скала была темно желтой. Он вдруг понял – скала не каменная, а вся из жирного сливочного масла. И ее верхушка неуклонно надвигалась прямо на него. И Сережа вдруг к своему ужасу осознал – эта скала падала. И падала прямо на него — всей своей огромаднейшей массой. И Сережа сжался весь в страхе, понимая, что убегать бессмысленно – слишком уж она огромная. И он во всю старался как-то спрятаться от нее, укрыться, зарывшись под подушку, и посильнее закрываясь одеялом. Но скала неотвратимо все падала и падала, набирая скорость, и ни одеяло, ни подушка спасти совершенно не помогали.
   Скала все падала и падал, и он все прятался и прятался, охваченный паническим ужасом. И так продолжалось бесконечно.
   – Сережа, Сережа, что с тобой! – наконец услышал он встревоженный голос мамы и почувствовал ее руки на своем плече.
   Он хотел было сказать ей про падающую скалу – почему-то он был уверен, что скала падает только на него одного и маму не заденет – но его язык от страха не слушался, и он только глубже зарывался в одеяло, комкая его все сильнее и сильнее, чтобы между ним и скалой была хоть какая-то защита.
   Но легче ему не становилось. Многотонная скала масла все падала и падала, неотвратимо приближаясь к нему, а он все прятался от нее и прятался, стараясь вжаться в кровать, исчезнуть в ней.
   А мама все трясла и трясла своего сына и он в конце-концов открыл глаза. И скала тут же исчезла.
   – Что с тобой? – встревоженно спросила она, изрядно волнуясь.
   Сережа сбивчиво объяснил, заикаясь и стараясь не плакать – так было страшно.
   Мама потрогала ему лоб. Покопалась в своих сумках. Протянула ему таблетку и стакан воды. Он послушно выпил.
   – Ложись на спину, – сказала она.
   Сережа тут же лег, веря в то, что мама способна исцелить от любой болячки.
   Мама убрала одеяло и задрала его рубашку – снова озноб сдавил его тело. Мама взяла сметану, зацепила пальцем, мазнула ему грудь, и он сжался от сильного холода. Но мамины теплые руки нежно намазывали сметану, и ему стало легче. Потом он перевернулся на живот и мама также старательно намазала ему спину. Потом одернула рубашку и укрыла одеялом.
   – Спи, – сказала она, выключив свет и ложась рядом.
   И Сережа тут же послушно закрыл глаза, и тут же снова увидел гигантскую скалу масла возле себя. И эта скала снова стремительной лавиной понеслась прямо на него. И он, резко дернувшись, снова зарылся с головой под подушку, спасаясь. Но и там спасения не было – скала продолжала упорно падать. И тогда он, напрягшись, с трудом разлепил тяжелые веки. И скала снова исчезла.
   Все стало ясно – не надо вообще закрывать глаза. Но как это сделать, когда кожа вся ноет и болит, когда сильная слабость и глаза закрываются сами собой, да еще и ночь на дворе!
   Он мучился пол ночи. Не спала и его мама, постоянно смазывая его сметаной и поя его водой.
   Наконец Сережа уснул без видений. И через какое-то время, убедившись, что все нормально, уснула и его мама.
   
   
   
   
   Проснулся он рано. Хотел было снова уснуть, но, открыв для профилактики глаза, увидел, что хоть и темно вокруг, но небо уже начинает светлеть. Значит космонавты уже встали и скоро окажутся на пляже. Как и дельфины. А ему очень уж хотелось просто посидеть в сторонке, просто посмотреть на них в живую. На тех, чьи портреты он видел в газете, кто летал в космос и видел нашу Землю в виде шарика на фоне бездонной космической пустоты. Ну и во-вторых – также сильно хотелось посмотреть на живых дельфинов. Не плавать с ними, а просто постоять у воды.
   Кожа все еще горела, а голова жутко болела, но это были такие пустяки!
   Чувствуя слабость и тошноту, он тихо, чтобы не разбудить маму (а то ведь не пустит!), сполз с кровати. Тихо оделся, на всякий случай натянув купальные плавки, которые висели здесь же на веревочке и были еще влажноваты, но это и не страшно, что промокнут шорты.
   Тихо-тихо открыл ключом замок. Потом очень осторожно, чтобы не звякнуть железом, вынул ключ из замка. Также тихо, боясь, что дверь скрипнет, открыл ее, осторожно вышел на деревянное крыльцо, лихорадочно вспоминая, скрипело ли оно, но так и не вспомнил. Но крыльцо, к счастью, не скрипнуло и маму не разбудило. Также осторожно он прикрыл за собой дверь. Еще более осторожно, чтобы, не дай бог, не звякнуло железо, вставил ключ в замок. Медленно-медленно провернул. Снова осторожно вынул ключ из замка и подсунул его в щель под дверью – а то как мама выйдет наружу? А дверь оставлять открытой было опасно – вдруг что-нибудь украдут?
   Неуверенно – слабость все-таки! – он дошел до не запертой калитки, вышел наружу и тихо побрел по темным пустынным улочкам Судака. Быстро идти он не мог.
   Вот он прошел узкими тропинками, прикрывая лицо обеими руками и старательно уворачиваясь в сумерках от невидимых веток деревьев, чтобы не выколоть глаза. Вот он вышел на площадь с танком и на пару секунд замешкался – соблазн забраться внутрь был очень велик! Ведь танк был пуст, без пацанов, и ползай по нему куда и сколько хочешь! Но Сережа, поморщившись, решительно повернулся к нему спиной. Во-первых, сейчас в танке было очень уж темно. А во-вторых, залезть в него он сможет и на обратной дороге. К тому же сильно задерживаться тоже было нельзя – Сережа очень надеялся, что мама к его приходу еще не проснется, и ругать его за отлучку не будет.
   И он, в наступающем рассвете, решительно направился на пляж. К тому месту, что притягивало его сильнее всего на свете – к санаторию Военно-Воздушных Сил.
   Небо заметно посветлело, готовясь к скорому восходу солнце.
   Начинался второй день его крымских каникул.
   
   
   (продолжение следует)