Кармен по имени Люся

Яшина Елена
Железнодорожный роман. - (Просьба к читателям, случайно забредшим на жизненный путь героини, быть предельно  внимательными:- после  подачи сигнала, стрелки на путях  переводятся автоматически)

Полоса отчуждения.

Её природа, - дерзкая, страстная и необузданная, дала знать о себе, самой Люсе, ещё в раннем девичестве, будто сразу отделив её саму, от таких же,  девчонок с Московской рабочей окраины.

Она распустилась где-то в глубине её хрупкого девичьего организма, в одночасье, вдруг, как распускается долго набиравший цвет бутон.  Впрочем, никто не увидел той метаморфозы, что произошла с обычной четырнадцатилетней, голенастой пацанкой. Лишь старуха- путейка, их соседка по бараку, внимательно проводив однажды Люську тяжёлым и мутным от водки, но профессионально цепким взглядом, коротко посоветовала её матери: - «Девку то, не проворонь! А то она тебе в подоле принесёт, раньше, чем аттестат получит!»

Усталая и злая мать, попросту выматерила советчицу, пожелав, что б у той язык отсох! У неё, передовика производства, её дочь ни каких подозрений и тревог не вызывала.  Люся по-прежнему прилежно училась, сдавала нормы ГТО, рисовала стенгазету, и охотно выступала на комсомольских собраниях.

Теперь,пожалуй, более охотно.-С недавних пор,ей нравилось смущать одноклассников.  Ещё она, вдруг полюбила читать. Но увы, всё, чем наполняла свою душу Люся, было далеко от школьной программы. Страсть, поселившаяся в ней, росла, и как пищи, требовала образов, эмоций и впечатлений, таких же, как и она сама, ярких, сочных, экзотических, обжигающих, как африканское солнце.

Но в школьной библиотеке находила только дозволенных «романтиков»- Джека Лондона, Марка Твена, Майн Рида, О Генри,  и решительно отвергнутого ей сразу- Драйзера.  И Том Соёр, и старый, несчастный негр Том, были ей уже давно неинтересны, а вот Майн Рида, и Фенимора Купера, она глотала жадно, чувствуя той, своей тайной природой, что родилась не там, и не тогда, и  страстно желала быть на месте всех  тех «белых скво»,  которых похищали дерзкие индейцы, и спасали лихие ковбои.

Впрочем, и те, и другие, были отчаянно хороши, не в пример её прыщавым, и неуклюжим   воздыхателям, что вдруг стали буквально ходить за ней, чуть ли не толпой.

Тут же, впервые, и неожиданно сладко, вкусила она ненависть бывших подруг и одноклассниц, искренне не понимавших, чем, вдруг, так захомутала лучших мальчишек в школе эта невзрачная, дерганая пигалица. Знала только она, Люся, и та её часть, что продолжала расти и развиваться вопреки тому, чему учила «Семья и школа», -  единственный журнал, на который, её мать, работник местного депо, каждый год оформляла подписку, не жалея денег. Потому, как, дочь растила одна, без отца, а значит, вдвойне была  ответственна за её будущее.

Будущее же, манило взрослеющую Люсю, путешествиями и приключениями, риском, возможно, даже опасностями, и ещё, героями её книжных грёз: – сильными, смелыми, ловкими мужчинами, готовыми на всё ради неё.  В округе таких не наблюдалось.

 С самого своего рождения, жила Люся с мамой в коммуналке барачного типа, на границе полосы отчуждения.  Отца помнила смутно, но может это и к лучшему. Просто когда то, был кто- то, и, когда он был добр, -  дарил ей конфетки, и подбрасывал её высоко- высоко, а потом крепко сжимал своими сильными руками.

Он же, но злой и пьяный, заставлял её прятаться в кровати, и накрываться душным одеялом с головой от страха. Пьяно рыдая, сметал посуду со стола, и, как котёнка швырял от себя в минуты своей бессильной ярости мать, а та, падая, сжималась в комок, совсем как Люська под одеялом, и плакала, не то от боли, не то от жалости к мужу.

Прошёл он всю войну, был дважды контужен, и чудом выжил от множества осколочных ранений, кровопотери, и начинающейся гангрены. Дочь родилась, когда супруги детей уже и не ждали, - на первую десятилетнюю годовщину Великой Победы, в ночь с 8 на 9 мая 55года.  Дата её рождения, стала Люсиной гордостью на всю жизнь.

Работал отец там же, где и мать, в депо, слесарем, и помер от ран, или от водки, которая должна была их обезболивать, только почему- то не помогала, - едва дочери исполнилось три года.

 Здраво оценив свои возможности, и желания, Люся, решила выбрать наикратчайший путь, к своей мечте о дальних странах, и отважных мужчинах.  Так что профессия ею была выбрана ещё до окончания школы-восьмилетки. Вопреки желанию матери, дотащить любой ценой  единственную дочь до института, Люся, получив аттестат о среднем неполном образовании, была зачислена в железнодорожное училище.

Мать упрямо не желала видеть свою дочь простой проводницей,- ( внимание, красный сигнал!) не понаслышке зная, и о тяжком труде, и о не присмотренных мужьях и детях, да и то, что просто полно в этой профессии одиноких, да пьющих баб.

Но именно там, в училище, она услышала впервые гордое слово «династия», и то, что именно её  Люся, является продолжательницей рабочей династии железнодорожников Коробовых, даже несколько примирило  мать с выбором дочери.

В училище, Люсе сразу же стали платить повышенную стипендию, как дочери железнодорожников, и сироте героя фронтовика.  А после окончания первого курса, стены их комнатенки расцвели от дипломов и похвальных грамот всех мастей, где, именно её Люся, оказывалась самой лучшей, и мать, то и дело встречая глазами волшебную строчку «Награждается Коробова Людмила», смирилась, поверив в светлое будущее дочери. «Главное, голову на плечах   иметь, - говорила она соседям, - тогда- нигде не пропадешь! Закончит училище, глядишь и в институт поступит!»

 
Путь первый: Владик.

Отработав первое своё студенческое лето на колесах, привезла головастая её Люся, матери в дом не только солидную, по тем временам, сумму денег, сувениры да подарочки, но и первого официального жениха. Высокого и нескладного белобрысого студента- интеллигента в очках.

Сама она тоже изменилась за лето: - превратившись, наконец, из школьницы в девушку. Светло русые её волосы выцвели, и стали ещё светлее. Кожу покрыл ровный и стойкий загар, (заполучить который, можно только работая на солнце, а не лёжа на пляже), а голенастость вдруг обернулась стройными, длинными ногами, что заканчивались неширокими-«барскими» бедрами, на которых, чудо, как хорошо смотрелась форменная юбка.Мать, после стольких событий только и смогла прослезиться- слов, для такого ассортимента впечатлений, у неё не было.

«Жених» вымеривал своими длинными ногами их 16 метровую комнатенку, близоруко щурясь и сквозь очки, рассматривая семейную фотохронику на стенах. Фотографии семьи у матери содержались в порядке и почёте. Самые значимые и вовсе,  украшали комнату, каждая, в своей деревянной раме и под стеклом, чтоб не дай бог, не выцвели и не пылились!

Самой скромной, и удачной, среди них, пожалуй, была свадебная матери с отцом: - Фото небольшого формата, сразу после регистрации, - плечо к плечу,  головы склонённые к друг другу,  открытые взгляды в объектив,  молодые и счастливые,  в руках охапка сирени… Май 1941.

Потом, шли все более официальные - парадный портрет отца с фронта, при ордене, (фотография из госпиталя хранилась в альбоме). Фото их боевого расчёта на фоне Рейхстага, так чтоб виден был советский флаг, а дальше: -  встреча героя с семьёй, награждение отца за ударный труд в депо…

А вот, три подряд счастливые; - мать снова с сиренью, отец с новорожденной в руках; -  голенькая, и ещё толстенькая тогда, Люся одна, гордо таращит глазенки на фотографа, лежа на животике; и снова всё вместе: – Люсе год!

И так по стенам, вся материнская жизнь. Люся пошла в первый класс, Люся закончила восьмилетку, её цветные похвальные грамоты и дипломы, среди черно белых фотографий. Других украшений в старенькой комнатушке не было.

Пока парень дотошно читал дипломы, мать оттеснила Люсю с чайником назад, за дверь, на общую кухню. - Куда тебе такой?! - Отчаянно зашептала она, впервые усомнившись, не перемудрила ли её умница дочь. – Ведь не пара он тебе… Что с таким делать то?!

- Мама! – Закипела на неё, как чайник у неё в руках дочь, - он учится в МГИМО!!!! -  А что это значит? - Не в силах повторить за дочерью непонятного названия, скорбно прикрыла ладошкой рот мать, почуяв себя старой дурой. – Для меня всё! – Так же резко ответила ей Люся. Но потом, смягчилась, объяснив: - он влюблён в меня по уши, мама, и готов жениться, хоть сейчас!

- Тебе ж восемнадцати нету! - Схватилась за сердце мать, не разделяя восторга дочери. - Образования, вон, считай никакого!  Ой, ты блюди себя, доченька, а то наобещает, а потом, получит своё,и в кусты! - Всхлипнула она, справедливо не ожидая добра от золотой молодёжи.- Да ославит ещё, скажет, мол,- гулящая!

Люся лишь презрительно прищурила глаза, и сделала свободной рукой резкий жест, как будто, отметая мать с её советами со своей дороги. И привычно и вполне профессионально заворковала, заходя в комнату и предлагая чай своему Владику, чуть вильнув бедром, как в узком купе.

Надо сказать, честно, блюсти себя, Люсе давалось без труда. Она хладнокровно давала отпор ухаживаниям   парней, учившихся   вместе с ней в училище, и держала в строгости не в меру компанейских пассажиров, а Владика подпустила к себе только  потому, что он сам того не зная, задел в ней главную струну её романтичной сущности.

Смотря в окно на пролетающие мимо южные степи, он вдруг, набрался смелости, и завёл разговор с молоденькой, и жутко, до дрожи в коленках, понравившейся ему практиканткой- проводницей,о далёкой и экзотической стране.Оказалось, что шесть лет назад, ещё мальчишкой, ему довелось побывать на Кубе, и с тех пор, поселилась в нём мечта о дальних странствиях, такая же страстная, как и у самой Люси.

Как оказалось, отец Владика был крупным «техническим специалистом» и служил на Острове Свободы, куда брать с собой жён и детей не полагалось. Но, в качестве служебного поощерения, и учитывая длительную разлуку с семьей, через четыре года, после Карибского кризиса, Владик с мамой, всё же совершили головокружительное путешествие за счёт Мин. Обороны в отпуск на Кубу, к папе.

Сердце Люси забилось в ритме стука вагонных колес состава, идущего на предельной скорости. И она улыбнулась студенту ободряюще, и продолжила разговор, рассказав о своей детской увлеченности Майн Ридом и Купером, и что ей, наверное, следовало родиться мальчишкой, тогда бы она  хотя бы могла пойти в мореходку,  или просто удрать из дома,  добраться до первого международного порта, и спрятавшись на каком нибудь  иностранном на корабле,  остаться на нём юнгой!

Знакомство, так нужное им обоим, состоялось. Владик влюбился. Люся, со своим прищуром ледяных голубых глаз, и резковатой грацией, казалось ему небесной валькирией. Он готов был отдать ей всё, даже жизнь.( Внимание! Сигнал двойной желтый!)

С Владиком Люсе было интересно, хоть он совсем   не походил на тех мужчин, что являлись ей в грёзах. Но она понимала, что именно с ним, дорога к тому удивительному миру, где до сих пор сражались за свою свободу, и так страстно любили, что могли убить за измену, и жизнь отдать за поцелуй, окажется гораздо ближе.

Её страсть, довольствовалась пока его обществом, и первыми своими женскими победами. Вадик, презрев несогласие родителей, признался ей не только в любви, но и в серьезности своих намерений. Оставалось только два незначительных и вполне преодолимых препятствия: - Несовершеннолетие невесты, и отсутствие у будущего мужа каких- либо доходов, кроме стипендии.

Люся щурилась довольно,с удовольствием обсуждала с ним перспективы его
распределения, и то, что ей тоже обязательно нужно будет получать высшее образование.  «Куба далеко, Куба далеко, Куба рядом!»- Стучали ей теперь вагонные колеса, а в Москве встречал Владик, и непременно с цветами.

Люся была девушкой серьезной, и встречаясь с интеллигентным студентом уже более полугода, не оставляла ему ни малейшего повода думать о ней иначе. Они гуляли по городу, ходили в кино, иногда в театр, и самым счастливым временем года стала для Владика зима, когда у его снежной королевы мерзли пальчики, он согревал их своим дыханием, держал её ладошки в варежках самовязках в своих руках, и нежно и преданно смотрел в её искрящие холодным льдом глаза…  Люся же, и не притворялась, и не лукавила, и не обманывала Владика, - она просто шла к своей мечте, которую нельзя было облечь в слова, ибо слов таких Люся не знала. Мечта состояла из бесплотных чувств и желаний, туманных образов, и окутывала её, Люсю, душным облаком неистовой страсти, её тайной, давнишней, и, пожалуй, единственной близкой подруги. В международный Женский День, 8 марта, принято делать всем женщинам подарки.Владик готовил своей возлюбленной сюрприз, но ещё больший сюрприз готовила  всем им Люсина судьба.

(Внимание!  Сигнальные огни: -один жёлтый, один белый.)   Студент пришел с поздравлениями к ним  в барак,  в пиджаке, и при  галстуке, что подчеркивало его  нескладную мальчишескую внешность, и в этих  убогих декорациях, его торжественная речь  звучала ещё более напыщенно и нелепо. Но он был искренен, сам заметно смущён, и растрогал  Люсину маму, вручив ей первой и букет мимозы, и подарок - флакон рижских духов.   Люсю же вместе с букетом, ждало приглашение в Большой Театр, на оперу «Кармен».  А, после театра,  немного заикающийся от волненья Владик, обещал маме  непременно Люсю домой проводить, и здесь же, в «семейной обстановке, вручить ей ещё один, небольшой подарок».

В Большом Люся никогда не была, но опять метнув свой удивленный прищур на жениха, решила, «что так надо», и поэтому ушла наряжаться за шкаф, с большим тщанием.   Она выбрала простую черную юбку- солнце, из тонкого кашемира, что сшила ей по – знакомству, местная портниха, и кофточку, которую сама купила в Риге летом за сумашедшие деньги: - белый шифон в сочетании с белым панбархатом, украшенную игривыми воздушными воланами, ниспадавшими   вместо воротника, до талии.

Владик остолбенел, и назвал её «нежной и воздушной, как безе». Мама всё волновалась, как бы Люся не замёрзла, и накинула ей на плечи, такую же новую шаль- паутинку, что купила ей дочь, ещё на Новый год.

Большой поразил Люсю своим великолепием, размахом и блеском праздничной публики.  Но больше всего её поразил спектакль, и музыка, звучащая без перерыва.(Это был первый её поход в оперу, и воспринимать её как целостный жанр она ещё не могла.) Но не смотря на все грубые условности театра, именно музыка, торжественной волной накрыла её всю, и стремительно унесла за собой, в сюжет. Она, иной раз совсем не разбирала слов, в долетающих до неё со сцены звуках, но отмахивалась от шепота Владика, который пытался пояснить ситуацию.

Люся, и её подруга по имени Страсть, всё понимали и так. Более того, она, легко позволяла Люсе находиться в двух телах и образах  одновременно. (Внимание,  красный сигнал!)  Это она, Люся, заигрывала с солдатами, и бросила цветок в Хозе, и  дралась с товарками, она же, соблазняла арестовавшего её  Хозе,  свела его с ума,  и, коварная, убежала от него, назначив ему свидание.

Это ОНА, отвергла любовь тореадора, потому что ждала встречи с солдатом.  И была верна своему обещанью, пела и танцевала для него в кабачке, и увела за собой, заставив позабыть и честь мундира, и невесту! Это ей нагадали смерть подруги цыганки в горах, но, она не думала о смерти, ведь она уже была влюблена в тореадора,  и отворачивалась от наскучившего ей Хозе.

И всегда пела про то, что любовь свободна, и сильнее всех законов.  Потому, и бросила кольцо, подаренное бывшим возлюбленным ему в лицо, и пошла смотреть  на  триумф Эскамильо, оттолкнув от себя опостылевшего  Хозе, и это её грудь распорол кинжал обезумевшего солдата.

Из театра Люся шла молча, как будто, боясь расплескать ту бурю, что до сей поры не улеглась в её душе. Владик, же, по своему оценив состояние девушки, приписал это к культурному потрясению, которое  случается с каждым, кто впервые касается величия настоящего искусства. Люся, же была девушкой особенной, тонко чувствующей, восприимчивой к литературе и искусству.

Выходя из метро, на площади трех вокзалов, Люся нагнулась и подобрала оброненную кем то веточку пушистой мимозы, - главного символа первого весеннего праздника. Владик  наконец,  нашёл повод для просветительской лекции, и тут же поведал ей, что в оригинале,  у автора, Кармен бросает  в Хозе не розу, а желтый цветок   акации.

- Правда?! – Как будто впервые  заметив его,  переспросила  Люся подняв на жениха отсутствующий в реальности взгляд.  Тот кивнул, и Люся  вдруг, прижала найденную ветку к груди, как раз  туда, где ещё жила боль от поразившего её, Люсю, клинка бывшего солдата, бывшего контрабандиста и бывшего возлюбленного.

На осуждающий взгляд брезгливого Владика ответила, что мимоза, это тоже разновидность акации, и пошла дальше, к пригородным электричкам, будто вовсе о нём забыв.  Владик нагнал её, взял за руку. (сигнал двойной  желтый) Они опять шли как будто вместе, но предчувствие, что он теряет свою Люсю,  не покидало его.  Впрочем, у него ещё был шанс всё исправить.

И находясь в этих своих раздумьях, он и не заметил группу молодых местных парней, выпивших в честь женского праздника, и теперь недобро косящихся на них из тамбура электрички. От станции, на которой все они вышли, вели две хорошо утоптанные, крепкие ещё тропинки. Одна пролегала вдоль ограждения железнодорожного полотна, и вела назад, к привокзальной территории, депо, отстойнику, техническим мастерским,  в том же направлении, чуть не доходя до самой зоны, стояли родные Люсины бараки,- служившие по прежнему жильём многим путейцам.

Вторая же шла в гору, в «железнодорожный  посёлок» на столичной окраине, где и располагались и местная  школа, и  детсад,  поликлиника и общежитие  железнодорожников  Ярославки.

Компания парней двинулась вслед за парой, пытаясь заговорить с Люсей. Но были удостоены лишь короткого, категоричного и абсолютно без эмоционального ответа из её уст: - «Отвяжитесь!».

Тогда парни привязались к «длинному Люськиному ухажеру». «Дипломат»- пытался, как мог, гасить назревающий конфликт, но парни, упрямо провоцировали драку, и перешли   к прямым оскорблениям, чего Владик конечно, вынести не мог.

Люся очнулась, когда, ситуацию переговорами было уже не исправить. Засунув ветку мимозы за пазуху пальто, она разъяренной валькирией  ворвалась в кучу малу, где четверо парней месили в мартовском снегу  брыкающегося Владика.

Злость и жалость к  Владику, прибавляли ей сил, и она отчаянно лупила нападавших по головам своей маленькой, «театральной» сумочкой, оттаскивала парней от жениха   кого  за воротники,  а кого за волосы. Те выли, поднимаясь или ползком, отмахиваясь от неё наотмашь, и опять продолжали бить Владика.

Их было четверо, и тогда, растрепанная и теряющая силы Люся, закричала пронзительно, и по бабьи отчаянно: - «Помогите!!! Кто нибудь! Помогите же!»   Парни труханули. Путейцы народ суровый, драка  должна быть честной, - вчетвером  метелить одного интеллигентишку,  позора не оберёшься, да ещё и  уголовку схлопотать можно.

Старший среди них, и вовсе незнакомый Люсе парень, крикнул другим – «Да заткните вы свою сучку, сейчас всё депо здесь будет!»  Один из прежних Люсиных ухажеров, схватил ту в охапку, и потащил в сторону бараков. Там, навалившись всем телом, прижал в к забору, и трясясь от возбужденья и страха, зажав ей рот ладонью, от которой пахло мазутом,  дыша ей в лицо перегаром, жарко зашептал:

- Да  ты что, Люсенька, что ж ты в драку то полезла, мы ж того, поучить его с парнями хотели, а ты в  крик сразу!  Чего он шастает, девок наших уводит! Я ж тебя, люблю с 7 класса, портфель тебе носил, а ты вон нос воротишь! «Дипломата» себе завела, а разве я хуже?! Я мож, лучше, ты бы не брезговала так, своими то…

Тут разгоряченный алкоголем, своими речами, и близостью  женского тела, отвергнутый ещё в школе воздыхатель, совершил большую оплошность, возымев большую надежду в своём даре убеждения, и он полез к ней с жадными, пьяными поцелуями.

Освободившись от его ладони, которая едва не удушила её, Люся, увернулась, и успев пару раз вдохнуть живительный морозный воздух, ударила его своим   лбом в переносицу. Парень, не ожидавший такого финта, на миг отшатнулся, освободив её тело и руки.

-Ах ты коза бодучая! - Угрожающе двинулся он на неё опять, утирая рукавом кровь, что вдруг обильно закапала из разбитого носа.  И Люся ударила первая.

Как разъяренная кошка, она вцепилась ему в лицо, не жалея ногтей, и яростно била его по глазам наотмашь, с ненавистью шипя, и, как будто выплевывая с каждым ударом, ему, ослепленному, и с кровоточащим лицом, слова: -  Никогда! Не смей! Даже! Касаться! Меня! Своими! Мерзкими! Руками! Глупая тварь!!!

 В какой то момент, он успел схватить её за волосы, и свалить в снег, но продолжения драки не последовало, потому что, в её жестоком пылу, оба не заметили, как через разлом в заборе, хорошо известным всём местным, уже спешили двое мужчин в форменных ватниках. (Внимание! Сигнал зеленый, мигающий!)

Девичий крик о помощи, был услышан  двумя сцепщиками,  отработавших свою смену, но немного засидевшихся за  праздничным  столом у своих же, деповских  девчат.  Оба жили в посёлке, в общежитии, и поэтому шли не торопясь, покуривая, и привычно перепрыгивая через переплетенья рельсов. Кричали где-то, по ту сторону деповского бетонного ограждения, и потому, мужики, не сговариваясь, и отбросив свои папиросы, развернулись, и рванули ближним путём- через искарёженный забор.

– Ба! - Раздался прямо над Люсей веселый  молодой басок,- как говорится,- знакомые всё лица!  И в тот же момент силой чьих -то рук, Люся была поставлена на ноги.

 - Посмотри Витёк, продолжал тот же мужской голос, это ж, наипервейшая прынцесса нашего депо- спортсменка, комсомолка, и наконец, просто красавица, - Люся Коробова!  - А это кто? – Осмотрев растрёпанную Люсю, спросил   тот самый Витёк. - Хахаль  её, что ли?- Он вынул папироску, закурил,  спичка на миг осветила его лицо, и  тут, Люся поняла кто перед ней, хотя прежде знала о нём лишь понаслышке.

Витёк по прозвищу «Уголовник», легонько пнул сжавшегося в комок на снегу парнишку, который лежал ничком, закрывая голову руками, и ожидая от мужиков побоев. –  Слышь, кто ты, плесень, я спрашиваю?! - Уже угрожающе повторил Витёк.

Тот, кто всё это время удерживал Люсю, аккуратно прислонил её к забору и сделал шаг к приятелю. Этого парня Люся знала, звали его Серёгой, был он известный на всё депо весельчак, балагур и хулиган.Парень на снегу замер, боясь быть узнанным.

– Нет, это не хахаль, - прикуривая у Витька, уверенно заявил Серега. Хахаль у Люськи, знатный, - интеллигент. А это шелупень допризывная, учились они вместе. Только звать не помню как.

- Чё орала то? Снасильничать хотел? - Повернулся к ней Витёк.

- Их четверо было! - Как бы оправдываясь, что не справилась сама, стала спешно рассказывать Люся,- Владик меня из театра домой провожал, а эти прицепились на станции, и  четверо на одного, разве честно?!  Вскинула она горящий гневом взгляд на Витька.

- Я когда на помощь звать стала, их старший, крикнул, что б меня заткнул кто нибудь, и этот дурак слюнявый, Толик, потащил меня в сторону, в своей любви гадкой объясняться!  Помогите пожалуйста, Владика найти, они его на станцию назад, потащили! - Неожиданно всхлипнула Люся.

Витёк проскрипев зубами, попросил приятеля:- Ты Серёга, сгоняй на станцию, посмотри, что там. Кудряш у малолеток верховодит, ты же знаешь, нельзя мне… А я тут, с этим влюбленным пока побеседую. Серёга согласно кивнул, и посвистывая, быстрым, пружинистым шагом пошёл назад, на станцию.

А Витёк, тем временем, шагнул в снег, и одним рывком поднял дрожащего Толика за воротник куртки, как котенка зашкирку. - Влип ты, Толя! - Начал свою разъяснительную беседу Витёк, критично осмотрев незадачливого ухажера.- Друганам твоим больше повезёт. Они за групповое избиение срок получат, а ты ещё и за попытку изнасилования.  А знаешь, - на зоне совсем не уважают насильников.

- Да ты что Витёк!– Затрясся Толик от страха, как от лютого мороза. - Так побаловались с пацанами, хотели чужака поучить, а Люську - то, вовсе я не хотел, ты что, она ж своя, я ж её со школы знаю! - Оправдывался  он, озираясь по сторонам, как будто ища свидетеля своим словам,  совсем не ожидавший  такого поворота событий и  протрезвевший от страха, бывший  одноклассник.

Он попытался было заручится Люсиной поддержкой,с надеждой останавливая на ней просящий взгляд. Но та,стояла чужая, неприступная, и непреклонная, как богиня мщенья, и кроме презрения, к нему, ничего не испытывала.

– Ну чего ты хотел, это слепому и то видно! – Штаны вон, застегни, а то потеряешь, - хохотнул Витёк, - ты ведь, только того и ждёшь, что я тебя отпущу, и ты сбежишь, но отвечать за свои гнусные поступки надо, иначе ты не Толя, а просто тля! –  Он с видимым удовольствием долго рассматривал разбитую и расцарапанную физиономию парня. - «Не хотел!»- Передразнил он Толика.  Девка тебе не по зубам попалась, вон как изукрасила! Молодец, себя в обиду не дала!

- Заяву на него в милицию писать будешь? - Спросил у Люси Витёк. - Если будешь, нас с Серёгой свидетелями пиши! - Я подумаю… - Так зловеще произнесла Люся, что Толик вырвавшись всё же из рук Витька, бухнулся перед ней в снег на колени.

Истерично рыдая, умолял простить его, униженно ползая у её ног, и это зрелище было настолько отвратительно и Люсе, и Виктору, что Люся неожиданно для себя самой, носком сапога оттолкнула омерзительного ей Толика, и вдруг, не задумываясь, повторила слова Витька: - Пошёл вон отсюда, тля, плесень! И не смей попадаться мне на глаза! Иначе так ославлю, проходу в посёлке не будет!

- Спасибо Люсенька, и тебе, Витёк, спасибо, - стал, пятясь как рак, отползать от них перепуганный Толик. Эту картину и застал вернувшийся Серёга. – Это что за цирк у вас такой?! - Едва сдерживая смех, спросил он, тыча пальцем в бестолково крутящегося на четвереньках Толика.

– Прощенья у девушки просит, - как можно серьёзней объяснил ему приятель, и, в сердцах добавил: – Дай хоть ты ему пинка, пожалуйста, - сил смотреть на это похабство уже нет! Знаешь же, мне нельзя, а Толик наш, такой гаденыш растёт…

Так, что там, хахаль надеюсь, сильно не пострадал?!  Поинтересовался, вспомнив, Виктор у товарища. - Да нет, помяли немного, но без увечий и грабежа. Я ему нравы здешние объяснил, в милицию жаловаться не пойдёт. - Отчитался Серёга.

- Ну вот и хорошо, считай, миром обошлось! - Рассудил вдруг посерьёзневший Витёк, и добавил: -  Я пойду барышню провожать, а ты, не в службу, а дружбу, - этого гнильца до дому доведи, да с Кудряшом переговорить бы надо… Портит он парней. Ну это я сам. Ты только передай ему, что встретиться нам надо. Серега опять покладисто кивнул, и, похохатывая, занялся воспитанием Толика.

Люся же, найдя в снегу свою сумочку, от провожатого гордо хотела отказаться, но, почему- то не смогла.( Внимание!- два желтых сигнала, верхний мигающий) Так они добрели до бараков. Разговор не клеился. - Спасибо, - пробормотала Люся, протягивая Витьку уголовнику руку, и тут же испугалась сама. Вся белая опушка рукава её пальто была в крови. – Мама напугается, - с досадой пробормотала Люся.

- Идём к нам, в общежитие, приведешь себя в порядок. - Буднично предложил ей   Виктор. - Ей Владик меня привести обещал, она и так уже волнуется, что нас до сих пор нет. - Опустив глаза, тихо попыталась противиться Люся.

- А телефон на что? У вас же есть в бараке телефон? -Также равнодушно переспросил он. Люся кивнула. - Ну вот и позвони ей оттуда, скажешь, что к знакомым девчонкам зашла, с праздником поздравить, а хахаля домой отослала, что б не увели, не дай Бог! - Засмеялся Витёк, свернув в темноте ровными, крепкими, белыми, как снег, зубами.

(!!!один зеленый, один белый сигнальный огонь!) Именно в тот момент, что-то перевернулось в сознании у Люси. Её ленивая и томная подруга-страсть, вдруг, профессионально разыграла ей гамбит. Весь путь к общежитию, Люся чувствовала себя гранатой с вырванной чекой. Во что бы то не стало, надо сохранять равновесие!  Одно неловкое движение, слово, улыбка Виктора, могли превратить её прежний мир, в груду ничего незначащих больше для неё осколков.

Туман в голове, боль в груди, такая странная, тянущая, сладкая. Теплые волны, на уровне бедер, как будто раскачивали её изнутри. Почти не осознавая себя, Люся помнила только о необходимости равновесия.

А железнодорожное общежитие всё ещё, справляло женский праздник: - за каждой дверью смех, музыка, где-то танцевали и пели не вполне трезвыми голосами, а где- то, уже выясняли отношения. В вестибюле и по темным углам, тщетно искали уединения влюбленные.  Всё это буйство молодой жизни пронеслось вокруг Люси, как вереница расплывчатых образов, словно её кружила карусель, наращивая скорость своего вращения.

Комната Виктора, он сбрасывает ватник, шапку, одновременно зажигает свет, помогает ей снять пальто и что- то говорит.  Грубый свитер не скрывает от Люсиного взгляда ни хорошо развернутые плечи, ни крепкий торс, по которому, от быстрых движений Витька перекатываются и мышцы.  От всего этого сильного ладного тела, как будто веет магнетической силой.

– Ну что стоишь, молчишь?! Весело спрашивает он, и ставит перед ней единственный в комнате стул. Садись! - Да не бойся ты, подмигивает он-  я мигом всё замою! Уж чего- чего, а юшку то отстирывать научился, столько раз мне нос разбивали! - Хвалиться он, всё ещё не замечая девичьего транса.- Вообще костяк то у меня будь здоров, покалечить меня трудно, нос вот только подводит иногда, но и тот ни разу, никому не удавалось сломать!

Видишь, и нос на месте, и зубы целы, а это редкость, когда тебе столько лет по голове бьют! - Рассмеялся он, повернувшись к Люсе, что так и осталась стоять, держась за спинку стула. -  Ты глухонемая что -ли?!  Садись, - говорю!

- Я пить очень хочу!- Еле выговорила Люся пересохшими губами. –Воды дай,
пожалуйста!- Витёк внимательно глянул на девушку, и налил ей кипяченой воды из чайника, стоявшего с утра на столе. Люся жадно выпила, как будто пыталась залить то пламя, что уже бушевало у неё в крови.
- Ещё?!- Глядя на неё, вцепившуюся в стакан обеими руками, - поднял удивленно свою широкую бровь Виктор.  Мир качался, плыл вокруг неё, равновесия больше не было. Чтобы не раздавить стакан, она сунула его назад, в руки Виктора.

– Нет, спасибо. Достаточно! - Это последнее слово было обращено вовсе не к нему, это был крик мольбы, внутрь себя, к той, что была её тайной, а сейчас,  так безжалостно играла Люсей, как куклой.

 Виктор поставил стакан на стол, не отводя глаз от лица девушки. Парнем был он взрослым, красивым, а главное, бывалым. И опыта в отношении с противоположным полом у него было куда больше, чем у многих его сверстников. Тащить эту юную красотку в кровать, пользуясь случаем, не входило в его планы совершенно, да и его мужское чутьё подсказывало, что на такой, только жениться.

А женитьба, тоже не входила в планы Витька. Потому, он спасовал, и, стремясь выйти из этого клинча первым, увернулся от девичьих глаз, пытаясь «заговорить на ерунде», и вдруг заметил желтые шарики измятой в драке мимозы, запутавшиеся в струящихся воланах белого шифона, и как вздрагивали они от каждого вздоха и выдоха на упругой девичьей груди.  Рука потянулась сама, опережая разум. «Что это у тебя?!»- Прошептал он, касаясь волана пальцами, а вторая тем временем уже плавно скользила по светлым волосам к шее, чтобы приблизить её лицо к своему, но он не успел, потому что её горячие и сухие от страсти губы коснулись его рта первыми. (Сигнал зеленый)

Прежний Люсин мир взорвался красиво– он рассыпался на сотни соцветий фейерверков, а потом, на миллионы звезд. И это, нисколько не походило на катастрофу, да и вообще ни на что не походило, это впервые испытанное ей наслаждение.

Когда душную истому сменила приятная усталость, Люся сделала для себя два открытия. Не было больше у Люси, страстной и тайной половины. Теперь, и навек, это была она сама- целостная и неделимая. И прижимаясь щекой к смуглому плечу Виктора, она вдруг поняла, что для того чтобы найти смелых, сильных и страстных мужчин вовсе не обязательно пересекать океан. (!!!-один бело- лунный сигнал)