Лев Копелев. И сотворил себе кумира...

Антон Шишкодремов
Советские писатели – эталон вычурного притворства, а в противовес им антисоветские писатели, которые, казалось бы, должны представлять нечто иное. Иную форму мышления, которая воспитала совершенно иного человека, чья жизнь вышла абсолютно другой, а творчество стало необходимой потребностью. Немалый путь, не правда ли. Разумеется, ничего этого нет и в помине. Получив другую жизнь в виде отъезда на запад, то есть, по сути, впрыгнув в антисоветский поезд на последнем этапе, многие брались за перо с теми же намерениями, что и их собратья по эту сторону границы. Литература от этого не получила ничего, народ радостно наглотался запретных тем, еще бы, хотя этот беллетризованный путь, когда человеку впору писать четкую и ясную биографию, а он вдруг почему-то уверен в своем дичайшем литературном таланте, выглядит дешевым и пафосным.

Автор, который сам прошел через все ужасы системы, напротив, должен быть заинтересован в том, чтобы к нему относились серьезно. Но он в своем большинстве выбирает путь художественной прозы (ему необычайно важно увеличение аудитории читающих), объясняя это какой-нибудь очередной фигней, что книга была написана кровью мучеников, передавалась из уст в уста вместе с вывороченными деснами. А потом последний экземпляр отняли в застенках КГБ, он чудом сохранился в чьем-то сейфе, был вывезен на запад и там, после смерти автора, с трудом опубликован. Это типичная история, где нет места иронии, ибо она подобна священным рассказам о пионерах-героях или, что еще более неприкосновенно, о героизме девушек-летчиц (Там, кстати, новые эскадрильи героинь учатся), тем не менее, не только сомнительна, а еще и подкреплена советским чистым ангелоподобным образом автора, который всегда и везде прав. По степени обожествления собственной личности писатели антисоветские могут соперничать с лучшими советским пердунами, а может и самим Гитлером. Последний является одним из главных идеологов неприкосновенности собственных настоящих идей и поступков, его книги невозможно читать, потому что от них реально отдает совком. Мало кто умел так хорошо искажать собственный образ, умалчивать по поводу своих истинных мыслей, разворачиваясь к читателю одной лишь своею парадной частью. Гитлера наверняка бы взяли в Союз Писателей СССР.

Кому-то, конечно, нравится и подобная литература. Очень удобно, кстати. Хотите, «Хождение по мукам» будет белогвардейским, а не хотите, так и советским. Дед снова достал из кармана мятую буденовку и натянул ее на честные седые кудри. В самом деле, не пропадать же добру. Христофор Колумб – это то же Петр Первый, зависит от того, где его поставить и что написать на табличке. Любителей-совков, а также любителей совкового и теперь предостаточно, хотя показушность и недостоверность, по меньшей мере, скучны. Природа не могла наградить глазами, способными распознавать неестественность, абсолютно всех. Бедные Лизы, искренние и отмороженные, по нынешним временам редкость, но никто не мешает кому-то ими притворяться. До момента, когда пора уже топиться. Но, прикидываясь восторженной дуррой, всегда можно нечто подобное, по аналогии, разглядеть и на страницах книги. Хоть какая-то польза должна быть от подобного притворства.

В общем, речь о чем, - существуют некоторые авторы, которые настоящие антисоветчики. Это не просто советские люди, которые волею судеб оказались за границей с негативным опытом, а действительно, другие, обладавшие мышлением, которое не укладывалось в узкие рамки существовавшего на тот момент в стране. Эти рамки не особенно изменились и до сих пор. К одним из подобных авторов и относится Лев Копелев. Этот человек не только отличался сам по себе в самые различные периоды жизни страны – годы НЭПа и коллективизации («И сотворил себе кумира»), военные годы и послевоенные годы правления Сталина («Хранить вечно»), но и проделал огромную работу, анализируя собственные воспоминания.

"И сотворил себе кумира" написана позже основного автобиографического труда "Хранить вечно", хотя хронологически является первой книгой. В ней автор вкратце описал детские и подростковые годы. Основное внимание уделено времени и ситуации в стране, что делает книгу читаемой, ибо большинство людей, которые пишут о себе любимом ,почему-то уверены, что нет ничего в жизни более интересного, чем их единственная и неповторимая жизнь. Когда видишь в самом начале повествования фразу "помню я", то можно быть уверенным, что дальше пойдут сотни страниц о любимых родственниках и местоположении песочницы, в которой выкапывал подземный ход на свободу.

Годы революции - гражданской войны промелькнули перед автором примерно так же, как и в нашем понимании они мелькают на страницах учебника истории. Только запомнились они спрятанными от мародеров вещами и продуктами питания. Действительно, что может еще отложиться в памяти маленького мальчика. Разумеется, Копелев мог бы написать намного больше, но ограничился тем, что как-то связано с историей страны. Наиболее осознанные воспоминания приходятся на 30-е годы и это один из немногих трудов, где нет обличительных и пламенных речей, а предпринята попытка трезво и спокойно проанализировать время. Голодомор писатель встречает не только во всеоружии, но и сам относится к числу тех, кто проводил реквизиции. Никакой попытки обелить себя нет, но есть нечто более пугающее, то, что имело место всегда и во все времена - оторванность человека от реалий. Дело даже не в умелой пропаганде власти, зомбировании лозунгами, а в том, что живший в городе и во вполне благополучной семье, Копелев по настоящему не понимал - чем дышит основная масса сельского населения. Примерно так же, как и большинство читающих, пишущих тревожные памфлеты на тему жизни в стране, никогда по настоящему не сталкивалась с этой самой страной. Максимум - разговаривали на даче с местными жителями или посещали придорожное кафе, отправляясь на отдых в Крым.

Конечно, "И сотворил себе кумира" написана не только для систематизации собственных воспоминаний, в ней налицо попытка оправдания - может и не перед читателями, но перед самим собой минимум. До уровня откровенности Горенштейна писатель не дотягивает, но и произведение имеет несколько иную форму в сравнении со, скажем, "Местом". Хронологически вторая часть автобиографии "Хранить вечно" построена по принципу "Архипелага" Солженицына и "Крутого маршрута" Гинзбург. Основное место в этих книгах отводится многочисленным историям тех, кого встречали за годы заключений. Это вполне логичная форма повествования, которая не очень подходит тем, кто не мнит себя историком и при этом вдоволь начитался подобных историй еще с конца 80-х. Может именно поэтому первая книга Копелева имеет особую ценность.