Нож бульдозера с грубой прямотой врезался в девственную белизну тихого, занесённого снегом дворика бабы Насти. Ветхий домик обрушился как-то сразу, превратившись в груду мусора и старого кровельного железа. Новый хозяин подворья, которого на улице звали просто Ашот, уверенно руководил расчисткой, освобождая площадку под СТО, которое он скоро здесь откроет. Оглянулся, небрежно протянул руку бывшему хозяину, Володьке, который, уложив деньги в сумку на поясе, топтался рядом в старенькой, не по сезону, куртке, почему-то, не решаясь сразу уйти. Ещё секунду помешкав, Володька, круто повернувшись, быстро пошёл прочь, но вдруг наклонился над кучей вытащенного бульдозером хлама и поднял … варежку. Знакомую пёструю бабкину варежку. Хотел бросить, но на секунду замер и спрятал её в карман.
***
Соседке моей по даче, бабе Насте, было далеко за восемьдесят. Но, крепкая ещё старушка, с хозяйством своим управлялась сама. Да и хозяйство её - три курицы и две собачонки со странными именами - Тоська и Ваня. Правда, ещё несколько грядок «лука – чеснока» и кое-какой зелени в огороде.
Тоська, маленькая чёрная лохматая дворняжка исправно щенилась, и баба Настя, нещадно ругая её за «распутство», только успевала просить соседских ребятишек пристроить "приплод", как теперь говорят, «в добрые руки». Они и носили их в старой шапке по дворам. Но охотников до них не находилось. Уж больно, несуразными они были.
Да, и откуда им быть другими, если Ваня, неизменный тоськин «сожитель» по двору, был совсем уж неказистый кобель – гладкошёрстный, длинноногий, белый с жёлтыми пятнами на спине и ушах. И уж, как баба Настя управлялась с потомством после, один Бог ей судья!
Наши огороды были рядом и я, приезжая на дачу, облокотившись на столбик забора, имела удовольствие частенько наблюдать их общение.
- Ваня, - бывало,сердится баба Настя, - я тебе утром сказала, чтобы ты не таскался за мной по огороду. Весь лук повалил. Ступай, сядь возле колодца.
Ваня послушно усаживается.
- Ваня, Ваня! - вдруг переполошится баба Настя, - курица чужая зашла! Ты, чего же, смотришь!
Ваня срывается с места.
- Ишь, повадились! Это армянские. От Ашота. Только у них куры без всякого загона, без привязи, шастают, - негодует старушка.
- Тоська, ты чего там роешь, чего нашла? Лягушек не видела, что ли! «Солнце – на ели, а мы ещё не ели»! Пойдём домой, завтрак сгоношим, какой ни то. Вчера в ларьке у Ашота купила потрошков куриных. Хочешь потрошков? Во-о-от она чего хочет! Поди-ка, опять на сносях! Ох, Господи, что же за наказание мне такое! Скажите спасибо, пенсию по возрасту нам прибавили. А то, сидели бы вы у меня на одной овсянке, - и потише, - если бы ещё не Володька…
Тоська внимательно слушает, чуть подрагивая ушками.
- Ну, ну! Не обижайся! Вот у меня тут в кармане карамелька завалялась. "Барбариска". Возьми, пока Ваня не видит, с ящеркой занялся.
***
- Баба Настя, зачем ты их кличешь человеческими именами?
Машет рукой в ответ беспечно:
- Им - всё равно, зато я, вроде бы, не одна. Целыми днями словом перекинуться не с кем. Соседи! С одной стороны, вы - дачники. Летние гости. С другой – Ашот с семейством. Те, всё больше – по армянски. И телевизор с самой зимы не работает. А они, не гляди, что собаки, всё понимают.
Сынок-то, мой единственный… Не помню, сказывала ли я тебе, давно помер. Ребята его ещё небольшими были. Нога у него заболела. Пошёл в больницу. Назначили операцию на колене. А он после операции и не проснулся. Вот так… получилось. Старушка кончиком платка вытирает глаза.
Ну, жена, через время, вышла замуж. Ребят, поначалу, присылала ко мне на лето. А потом … выросли. Чего им тут в деревне! Внучка в институте со студентом одним, не нашим, познакомилась. Вышла замуж и уехала с ним после учёбы. Забыла, как место это называется… Хотя, вот – Навои! Город такой. Не слышала? С матерью по телефону разговаривает, а приезжать – ни раза не приезжала. У неё, никак, пятеро, что ли, детей. Это мне Володька рассказал, брат её, а мой внук единственный, значит.
С внуком у меня беда, - понизила она голос. Непутёвый он. Пьёт. Ну, жена помучилась-помучилась, да и развелась. Квартира ей принадлежала, родительская. Он, было - назад, к матери своей, а там теперь отчим. Нет!!! Сейчас, на заводе своём, в общежитии. А ведь пьёт. Боюсь, выгонят с работы и из общежития этого. Говорит как-то:
- К тебе, баушка, приеду. Больше некуда! А я ему:
- С тобой, пьяным, я, и месяца рядом не проживу, помру. От стыда. У меня и муж, Василий Тимофеевич, дедушка твой покойный, пьяных не терпел. И отец твой, Николай, сынок мой, был трезвым человеком. В кого ты удался, как сорна трава на поле? Давай-ка, я тебе от моей пенсии половину каждый месяц отдавать буду, а ты в городе комнатку себе сними. И пьяным в деревню не заявляйся, пожалей память отца своего и меня не срами! Побереги бабку-то. Не будет меня – не будет и денег.
Вот он, с тех пор, к первому числу каждого месяца, как штык – тут. Да, нам с собачонками много ли надо, - оправдывалась она. А Володька, худо-бедно, крыльцо в прошлый раз починил. Лампочку на столбе поменял. Осенью обещал огород вскопать. Ты уж, никому не сказывай про это, про деньги-то.
- Ну, ребятишки, домой что ли!
Собаки вежливо пропускают старушку вперёд и тихо следуют гуськом во двор, укрытый густо разросшимися пышными кустами сирени.
***
Нет, не дожила до осени баба Настя. Я тогда в городе находилась. В начале июня, цвела сирень. Почтальонка, как раз, пенсию принесла. Потянулась старушка за белой душистой веточкой для неё, да вдруг, и упала замертво. А собаки ... к лежащей хозяйке не подпускают. Ну, народ собрала. Поймали, заперли их. Выли, бедные, говорят – страшное дело! Внук к вечеру приехал ...
- Как знал, как чуяло сердце, - дивились соседки, - в этот самый день и приехал! Родную кровь не обманешь!
Узелок со смертным «приданым» был приготовлен, видимо, задолго. На виду лежал в пакет упакованный. Знала покойница, что чужие люди обряжать будут. Чтобы не искали.
Похоронили. Помянули, чем Бог послал, по-соседски. Бумаги внук уже после поминок, пьяненький, разбирал. Трудовая книжка – 42 года выслуги. Шесть почётных грамот « За трудовые заслуги» и «Ударный труд». «Удостоверение труженика тыла» и ... «Завещание» на жилой дом. Ему, Володьке, завещанный.
***
А Тоська и Ваня долго лежали потом в траве у крыльца, у забитой крест-накрест досками двери. Первое время их подкармливали соседи. А потом, незаметно для всех, они пропали. И никто не знал – куда подевались. Через полгода дом купил Ашот.