Я в эту любовь вошла как-то неожиданно. В понедельник утром.
К тому времени я уже месяц работала в школе. Преподавала математику. И уже месяц мечтала сбежать из этого ада. Дотянуть бы только до лета.
Хозяевами моей однушки были Владимир и Инночка Семёновы. Не знаю, почему высокую, с плечами пловчихи, девушку звали Инночкой, а её светленького худосочного мужа, которого хотелось назвать Вовочкой, – Владимиром.
Максимов был Инночкиным соседом по даче. А Инночка дочерью владельца нескольких магазинов, и дача их была приличным загородным домом, с бассейном и сауной, поэтому я, никогда не отказывалась от предложения Семёновых пошашлычить на выходные за городом. Желающих всегда была толпа.
«В тебя наш Макс влюбился», – сообщила мне Инночка в понедельник. Я тут же сделала попытку вычленить их Макса из этой толпы, очень надеясь, что уверенный здоровяк у барбекюшницы, заинтересованно посматривавший в мою сторону, это и есть он.
Уже во вторник у школы меня ждал незнакомый улыбающийся парень. Улыбка у парня была хорошая. И сам он был светлым и голубоглазым. А мне нравились брутальные и смуглые.
То, что Максимов влюбился в меня с первого взгляда, меня не удивило, меня немного раздражала, нет, не настойчивость, с какой он добивался наших встреч. Раздражала его, приземистого, рано начавшего лысеть парня, уверенность, что красивая современная девушка, то есть я, непременно должна ответить ему взаимностью.
То, что он Гоша, Максимов сказал на третий день нашего знакомства. А Макс – это производное от фамилии.
Первой, что мы не подходим друг другу, сказала мне Верка-биологичка.
«Странный выбор», – сказала директриса Жанна Ивановна, когда встретила нас с Максимовым в кафешке.
А что странного-то?
У меня было такое ощущение, что всё главное, значимое и настоящее ещё впереди, но с Максом всё равно классно.
Максимов хорошо рисовал. Здорово играл на гитаре. Но главным у него был талант общения. Как сказали бы специалисты по нашей психике, умел создать пространство для общения.
В общем, Максимов был очень и очень мужик.
Через неделю нашего знакомства Максимов предложил мне выйти за него замуж.
– А что так поздно, почему не сразу на второй день?
Это я изо всех сил старалась скрыть свою растерянность.
– Да, я и на второй день уже готов был, но как-то неудобно было,– спокойно сказал он
– Ну, кто ж осенью объясняется в любви? В любви объясняются весной, – неуклюже переводила я его предложение в шутку.
Макс промолчал. Больше к этой теме мы не возвращались. Но меня задело, даже немного обидело, что после моего отказа Максимов ничуть не выглядел удручённым. И даже хоть сколько-то расстроенным.
Теплая осень затянулась.
Мы всё ещё собирались на даче у Семёновых по выходным. В одну из таких вылазок за город Макс исчез. Мне стало скучно. Я послонялась, послонялась среди многочисленных Инночкиных друзей и пошла на дачу к Максимову. Кстати, он никогда к себе не приглашал. Интересненько.
Дверь в дом была распахнута. Ветер, как парус, пузырил белую ткань дверных штор. Я подумала и решила войти, не обозначаясь. Не объясню, почему так сделала. Мне кажется, я где-то понимала, что ненормально мало знаю о Максимове. Ну, служил на флоте (это он сам сказал) и, кажется, подводником. Это уже Инночка добавила. Сейчас работает, заочно учится. У его отца давно другая семья в этом же городе.
Выходит, я хотела заглянуть в жизнь Макса, но так, чтобы он и не заметил. Скажи честно, ты так же, как и эта мымра- биологичка, считала Максимова не парой себе?
Когда я вошла, то опешила. Отовсюду на меня смотрела я. Вот я смеюсь, вот я ем яблоко, вот я щурюсь. А вот я сплю в своём любимом кресле. Всюду, как в художественной галерее, висели мои портреты. Среди них попадались и другие рисунки, но мало. Не скажу, что это было так уж приятно.
Я попятилась, собираясь выскользнуть из собственного мавзолея, но где-то из глубины дома послышался женский голос. Приятный, про такой говорят - грудной. И тут же басящий мужской. Макс что-то отвечал, нет, я бы сказала, Макс кого-то уговаривал.
Я тихо пошла на голоса и оказалась перед открытой дверью. В дверной проём просматривалась небольшая комната. От тени дерева за окном в комнате был полумрак.
Напротив, на приподнятых подушках лежала женщина. Её бледное, широковатое лицо, было повёрнуто, и она увидела меня. Мы даже встретились с ней глазами, и они на миг стали ледяными. Перед ней на стуле сидел Макс. И, кажется, гладил её руку. Я тут же, отшатнувшись, замерла, прислушиваясь. Сердце испуганно заколотилось, и я расслышала только несколько раз слово «мама».
Когда спускалась с крыльца, увидела на другой его стороне инвалидную коляску. В коляске лежало несколько больших красных яблок.
Инночка нашла меня на лавочке в углу своего сада.
-Что-то случилось? – встревоженно спросила она и обняла меня за плечи. Мне не нравится, когда до меня дотрагиваются чужие люди, и я отстранилась.
- Нет, вроде.
- Макс говорит, в марте поженитесь.
- Да, ну! - засмеялась я и вспомнила свои слова, что в любви объясняются весной, и тут же высчитала, что март – это и есть весна.
- Да он уже и деньги на медовый месяц собирает. Говорит, если ты согласишься, в Амстердам поедете.
Мне почему-то показалось, что в голосе Инночки прозвучала зависть. Откуда?
Но тут появился дрыщ Владимир, безраздельно владеющий сокровищем-Инночкой, и мы отправились в компанию, которая уже вовсю пела под гитару Макса.
Дома весь вечер перед глазами – бескровное женское лицо из-за спины Макса
И ещё – как быть с Максимовым, который собирается в марте погулять меня по старинным кварталам Амстердама?
На следующий день Максимов не появился. Просто не пришёл и всё. Я позвонила ему, но телефон был отключен. Это выглядело странно.
И я испугалась. Мне стало жутко, что с ним что-то случилось.
Была уже ночь, и Семёновы на мой звонок тоже не ответили. К счастью, вспомнила, что когда-то Максимов записал номер домашнего телефона на каком-то учебнике. Перебрала все книжные полки, выцветшие циферки обнаружились на форзаце учебника Атаханова «Системы начального обучения»
Смешанное чувство надежды и страха сделалось неконтролируемым. И я до утра прослонялась по квартире. А чуть свет позвонила.
Знакомый голос его мамы сказал, что Гоши нет дома. Голос был грудной и сонный, значит, ничего не случилось.
Мне захотелось Макса убить. А потом стало смешно, и я хохотала.
«А что ж всё-таки случилось? Нужно перезвонить»,– подумала я, отсмеявшись.
Сейчас я не уверенна, что это была мысль адекватного человека.
И Гошина мама, затягивая паузы, поведала мне, что вчера у них (пауза) была Инночка (пауза) и «раскрыла Гошику глаза».
Оказывается, я проболталась Инночке, что встречаюсь с Максимовым только до весны, а там уж найду кого-нибудь получше…
Наконец-то пришла зима.
От Семёновых я съехала. Верка-биологичка нашла мне другую квартиру и помогла перевезти в неё вещи. Вечером мы с ней напились на кухне и рыдали в два голоса, рассказывая друг другу истории страшных предательств, пока соседи снизу не постучали по батарее.
«Так, без слез и соплей», – сказала я себе утром и пошла в школу, преподавать этим кровопийцам математику.
А когда в феврале встретила Макса с девушкой, я опять рыдала на кухне, но соседи мужественно выдержали мои причитания и жалобы на проклятую жизнь. Но про жизнь, скажем так, это я сгустила краски, чтобы выглядело трагичнее. Не из-за одного же Максимова мне реветь.
В марте наступила весна. По календарю. Снег и ветер накрыли город. Все вокруг бежали, бежали. Пытались согреться. Или спрятаться?
День за днём проходила и моя жизнь. Я передвигалась по ней хнычущим розовощёким оксюмороном. В днях чего-то не хватало.
И вдруг меня, как откровением, накрыла мысль: нужно уезжать в деревню к маме. И из школы я уходить не буду. Не боги горшки обжигают. Деревенские дети они другие, они добрее и проще. И так мне стало легко, как будто я узнала пароль от тайной двери.
Уеду, и с Максимовым наконец-то всё решится.
Когда Жанна Ивановна узнала, куда я уезжаю, она мне даже отработку не назначила. «Правильно, езжай, деточка, к маме», - сказала директриса и тут же подписала заявление.
Уезжала я в понедельник. До отправления моего поезда оставалось немного времени. Все дела сделаны. Вещи отправлены. На посошок ещё вчера выпито. И я решила зайти в школу, попрощаться.
- Ну, что? Молодой человек нашёл тебя?
Встретила меня в фойе дежурная тётя Глаша.
- Какой? – спросила я, и сердце моё так дёрнулось, что я присела на скамейку
- Ну, этот… Такой лысоватый. Он так расстроился. Чуть не заплакал, когда узнал, что ты уехала.
Ах, тётя Глаша, тётя Глаша!
Дежурная ещё что-то говорила, что-то хорошее про лысоватого парня, про его обходительность, но я не слышала. Я еле сдерживалась, чтобы опять не разреветься.
Ну, вот скажи, Максимов, ты нормальный?
Через два часа я уехала из этого города навсегда.
Не всё можно объяснить словами.