Она глотала слезы, кусала свои посиневшие губы и повторяла его имя как заклинание. Может, хотя бы так вернуть его к жизни!
- Саш-Саш-Саш...
Ее ладони касались его впавших щек, гладили их, ощупывали нос, губы, уши. Правое ухо совсем свернулось и походило на жухлый лист клена под окном, оно как бы зашелестело от прикосновения. Может, шевельнулось? Неужели он не очнется, не откроет глаза и не улыбнется ей, как тогда на берегу моря?
С трудом приподнявшись над неподвижным телом, отстранившись и глядя на мертвенное с фиолетовыми кругами под глазами лицо Саши, она подумала, что сейчас он может умереть. Ее тело содрогнулось и ей показалось, что она погружается в плотный морской песок. С тихим хрустом он втягивает ее. Вот уже и плечи не могут шевельнутся, и дышать становится труднее...
Нет, он сейчас придет в себя, очнется, откроет глаза и чуть скривит губы в недоверчивой улыбке. Он не умрет!
- Саш!
Она закричала, и начала трясти неподвижно лежащее на диване тело. Плечи как безжизненные крылья вздымались и падали на грязную рваную наволочку. Через минуту последние силы оставили ее и с тихим захлебывающимся стоном она ткнулась головой в грудь.
Тяжелый запах засаленной футболки ударил ей в нос. Прикрыв глаза, она равнодушно подумала, что вот если бы сейчас она задохнулась, умерла, то может и быть ничего, пусть и так. Ей все равно, что будет с ней без него...
Так полусогнувшись она сидела минут пять, не шевелясь, не шелохнувшись как сломанная и брошенная на землю ветка. Она уже начинала впадать в забытье, как где-то в глубине человеческого тела раздался тихий стон. Надя даже не поняла сразу, откуда он шел. Может, это она застонала? Чуть приподнявшись, она посмотрела на бледное лицо, узкие сжатые губы. На лбу выступили мелкие капельки пота. Она коснулась его. Он был тепл.
Пошатываясь, держась за обшарпанную стенку, Надя поднялась и направилась на кухню. Здесь пахло его телом. Но она только отметила это про себя и открыла кран.
Теплая вода с шипением отбросила ее ладони. Ее вкус напоминал ту слегка солоноватую, пахнущую железом и мелом воду, что они пили в Крыму в июле. И три месяца не прошло, а кажется, что это было вечность назад! Жалеет ли она, что поехала с ним? Да, если бы не эта поездка, то, скорее всего, ее не было бы сейчас здесь в этой квартире. Но тогда не было и их любви...
С Сашкой Трофимовым она училась на одной параллели. Худой, невысокий, казалось незаметный, он тем не менее выделялся какой-то повышенной замкнутостью. С ним никто особо не общался, его побаивались за резкий и желчный язык – насмешливость и едкие замечания по всевозможному поводу, казалось, были главными особенностями его характера. Как-то в начале четвертого курса она столкнулась с ним лицом к лицу на лестнице. Поглядывая на проходивших студентов, он курил, стоя возле окна и барабаня по стеклу своими тонкими пальцами. В неярком осеннем свете его лицо показалось ей растерянным – бледный, явно чем-то взволнованный он казалось кого-то поджидал. Но перехватив ее взгляд, Трофимов как-то он быстро и нервно дернул плечом и отвернулся. Надя бы и забыла его, но в конце недели Саша встретил на той же лестнице. Смерив ее изучающим, пристальным взглядом, он вдруг предложил сходить в кино.
- Пойдешь или нет? – нетерпеливо спросил он ее.
От неожиданности она замерла, не сводя с однокурсника глаз, словно пытаясь понять, шутит ли он или серьезен.
- Ну, что так и будем стоять как два дерева у одной реки? Пойдешь?
Первое, что пришло ей на ум, поскорее уйти, даже убежать от этого странного молодого человека, его буравящих и в то же время по-детски широко смотрящих на нее глаз. Но в этот момент Надя вдруг почувствовала какой-то легкий, но твердый толчок внутри и неожиданно для себя прошептала:
- Как скажешь.
Фильм был так себе – весьма неправдоподобная мелодрама со счастливым концом – и был совсем не в ее вкусе. Но на этом разочарование не закончилось – Саша повел себя весьма развязно и явно в соответствии с сюжетом мелодрамы: старался прижиматься к ней плечом, отпускал шуточки и предложил после фильма зайти в бар. Она отодвигалась, и в бар идти отказалась.
Когда они вышли из кинотеатра, то попали под мелкий моросящий дождь. В свете уличных фонарей он мелкой сетью обволакивал прохожих и как неводом утягивал в подземные переходы. Не оглядываясь на однокурсницу, Трофимов вместо зонтика достал из рюкзачка сигареты, закурил и не спеша двинулся в сторону остановки. Когда ее зонтик, раскрываясь, с шумом и громко хлопнул словно новогодняя хлопушка, он развернулся, сделал глубокую затяжку и выпустил два больших прозрачных кольца, поплывших в ее сторону. Аромат табачного дыма ей понравился, и она, чтобы как-то прервать неуютную паузу, спросила, что это за сигареты.
- Такие курил Пресли, – с усмешкой ответил Сашка. – Они поднимали ему настроение. Знаешь, у него есть такая песенка “True Love”, что значит “настоящая любовь”. Не слыхала?
Пресли? Если она не ошибается, то он курил марихуану. Этого еще не хватало! Не дожидаясь ответа, Сашка затянулся, пустил пару колец поменьше и засвистел довольно протяжную и унылую мелодию.
- По-моему, так себе, – сухо заметила она, поеживаясь и от Сашкиного тона, и от пряного запаха, и внутренней растерянности – зачем он ее пригласил?
- Себе, себе, – как-то сердито передразнил ее однокурсник и снова глубоко затянулся. – Ничего ты не понимаешь ни в сигаретах, ни в любви. Ладно, бай-бай, как говорят на родине певца.
Недоуменно проводив взглядом его узкую сутулую спину, она отвернулась и пошла по ярко освещенному тротуару. Чего он хотел? Может, просто развлечься? Как довесок к травке? Ну а тогда зачем про любовь, да еще и настоящую говорил?
Она в тот вечер так ничего и не поняла. Когда же на следующий день она столкнулась с ним раздевалке, он только хмыкнул и отвернулся. Ну что ж, значит, тому и быть...
В общем, дальше они старались не пересекаться, по крайней мере, она заметила, что он явно намеренно избегает ее. Даже после выпускного, что праздновали бурно и с размахом в пивном ресторане, расставаясь, едва кивнули друг другу. Правда, когда она на секунду замешкалась у выхода, ей вдруг показалось, что прокуренный ресторанный воздух прорезали грустные звуки уже знакомой мелодии и за спиной послышались чьи-то шаги. Но обернувшись, она ничего, кроме безразличного и усталого лица метродотеля, не обнаружила. Собственно, ей видимо и не хотелось кого-то видеть. Все, учеба закончилась, на работу она уже устроилась, так что можно все оставить в прошлом, в том числе и разговоры про любовь-морковь. Это она уже проходила...
Надя почти забыла про существование бывшего сокурсника, как в начале июля зазвонил сотовый и на ее “я слушаю” в трубке зазвучал тихий и как ей показалось жалобный свист.
- Я слушаю, говорите, – повторила она недовольно. – Это ты, Трофимов?
- Узнала? – раздался знакомый, но слегка подсевший голос. – Это – я, твоя настоящая любовь. Привет из-за океанского далека.
- Ну, привет. В Америку что ли свалил своего Пресли слушать?
- Почти. Вот в “Пентагоне” сижу, пивко попиваю и покуриваю.
- В каком еще “Пентагоне”?
- Ну, помнишь, через улицу наискосок от главного входа пивная была. Здесь флаг американский за стойкой торчит, за что его “Пентагоном” прозвали. Мне здесь нравится, вот и захаживаю.
- Нет, не помню. А у тебя что, ностальгия? – усмехнулась Надя. – Ты получается не только поклонник Пресли и, наверно, всякого американского.
- Помнишь значит любишь, – вдруг почти прошептал бывший сокурсник. – И может пожалеешь?
- Ладно на жалость давить. Тебе что надо-то?
Откашлявшись, он не обинуясь предложил поехать на две недели в Крым.
- У школьного товарища домик там в Судаке. От пляжа не очень близко, но зато там садик-виноградик, цветочки-клумбочки. В общем одиноко, тепло, все благоухает и синее небо вместе с серебрянным морем поют о великой любви. Вот только денег доехать нет.
- Не поняла... – растерянна пробормотала Надя.
- А че понимать. Твои деньги, моя хата. Согласна?
И опять как прошлой осенью, она вдруг согласилась. Не потому что она была ошарашена его напором и безапелляционностью. Нет, наглецов она не любит, нет. Скорее его голос, просящий и явно взволнованный, задел ее. Ее ладонь, державшая тоненькую трубку, мгновенно вспотела и задрожала. Она почувствовала, что ее потянуло к нему...
Море, небо и уютный домик приятеля с кухней и широкой террасой, почти нависавшей над невысокой скалами, не подвели. Они ходили на пляж, ели персики и виноград и наслаждались жизнью вдвоем. Правда, на ее предложение обследовать окрестные горы Сашка отказался, дескать, он не спортсмен, задыхается. Но в остальном бывший сокурсник оказался кладезем достоинств – был не только предусмотрителен, остроумен, увлекательно рассказывал о любимых музыкантах, но и хорошо готовил и всегда помагал в нехитрых хозяйственных делах.
С ним Надя почувствовала себе по-женски уверенной, она увидела, что он нуждается в ней и по-видимому, любит ее. Это почти решило дело. Если он предложит выйти за него, то она согласится. Единственно, что ей не нравилось в Саше, так это его желание иногда покурить марихуану. Даже не сам процес, а то что, выкурив сигарету, он становится слишком легкомысленным, иногда как бы тормоза отказывали. То вдруг залезет на скалу и прыгнет в море чуть не с десятиметробвой высоты, то вечером заплывет так далеко, что почти исчезнет вдымке на горизонте. Тогда ее руки начинали холодеть, страх за него сковывал ее и она не могла сдвинуться с места. И только когда его тонкий силуэт, внезапно нарисовывался на фоне неба в первых крупных звездах, он начинала чувствовать, что по ее жилам вновь бежит кровь.
Через неделю, когда Сашка в очередной раз набил золотистой травкой сигарету и, сидя в старом шезлонге на террасе, закурил, поглядывая то на вершины кипарисов, то на зеленоватое море, шелестевшее между скал, Надя решилась с ним поговорить. Опустившись на скамейку напротив и наблюдая, как прозрачная струйка дыма расплывается над его головой, окутывает его тонкой пеленой, как бы отделяет его от нее, так что черты его лица становятся какими-то расплывчатыми, неопределенными, она обхватила свои колени и, наклонившись вперед, негромко спросила:
- Саш, тебе обязательно это курить?
- Ха-ха-ха! Дурь что ли имеешь ввиду? – не глядя на нее с дурашливым хохотком проговорил он, поскрипывая старым шезлонгом. – Так это для удовольствия, а также для ощущения полноты и глубины бытия, без которых первое у думающего человека невозможно. Ну понимаешь, когда мы с тобой...
- Как умно! – вспыхнула Надя. – Это – наркотик, он разрушает даже думающего человека. Ты становишься слишком бесшабашным и легкомысленным, теряешь чувство меры и, наверно, себя. Не смешно.
- Ты начиталась глупых статей на эту тему и насмотрелась зомбоящика. Это все страшилки для лохов и совков. А в Европе давно уже никто травку за наркотик не считает. Она – не вреднее сигарет. К тому же стимулирует умственные способности и процессы жизнедеятельности. Кстати, не искупаться ли нам сегодня вечерком в неглиже, так сказать ну и так далее?
- Это все на что тебя стимулирует твоя отрава? А я думала, что это зависит от любви, а не от твоей дури, – с обидой проговорила Надя и отвернулась. – Жаль, что так примитивно.
- Ах, какие мы сложные! Ну давай Кафку почитаем? Он, кстати, говорят кое-что нюхал. И так – многие.
- Лучше ты был бы один, а не многие.
Пожав плечами, Сашка хмыкнул то ли одобрительно, то ли равнодушно и, докурив сигарету, пошел переодеваться. В тот день они и купались, и обедали молча. Оба старались не встречаться взглядами. Впрочем, размолвка в ссору не переросла.
Вечером по обычаю они спустились к пляжу прогуляться. Они шли медленно, ноги утопали в теплом влажном песке, приятно щекотали ступни. Вдруг Сашка остановился, взял ее за локоть и, глядя поверх ее вьющихся от влажного воздуха волос, что она непрерывно поправляла, прошептал:
- Прости. Больше не буду
По его лицу мелькнула какая-то детская беспомощная улыбка. Он притянул ее к себе и по-собачьи ткнулся носом в ее теплую шею. Ее окатило теплой морской волной, где-то внутри что-то щелкнуло и ноги подломились от слабости. Она благодарно обняла и прижалась к нему. С того дня она решила больше тему “дури” не поднимать. Правда, мысль о замужестве почему-то ее больше не посещала, вернее, она запретила себе об этом думать...
Вернувшись в Москву, они встречались каждый вечер – бродили по еще пыльным улицам и паркам, ели мороженое в кафе, ходили на американские мелодрамы, которые Наде уже не казались пустыми и пошлыми. Про марихуану Сашка, казалось, и забыл, даже сигареты он доставал редко. Она тихо радовалсь: значит, поездка на море не была просто развлечением, а их отношения ни к чему не обязывающим приключением? Да, это, конечно, что-то большее. Как там песенка называется “True love”?
- Так ты ее все-таки запомнила? – удовлетворенно спросил Сашка и, не дожидаясь ее просьбы, начал тихо насвистывать, глядя поверх пожухлых кленов, достававших до крыш домов, что блестели еще по-летнему жаркими окнами.
Разглядывая его острые черты лица, вслушиваясь в мелодию, что больше не ей казалась мелко душещипательной как когда-то, а по-настоящему грустной, она чувствовала, что цепенеет, что где-то на границе живота и грудной клетке ее наполняет ледяной и одновременно раскаленный холод и что горячие слезы начинают наворачиваться на глаза.
- Не плачь, – сказал он, все еще не смотря на нее, а может и намеренно стараясь не встречаться с ней взглядами. – Там хорошие слова, типа, единственное, что мы можем дать друг другу, так это только настоящая любовь. Я не силен в английском, но в общем где-то так, как говаривал один симпатичный грузин.
Кивнув в знак согласия, она подумала, что вот непонятно, почему даже в серьезных вещах он слегка ерничает словно пытается отстраниться от них. А может и от себя? Может ей лучше все-таки не связываться с этим не совсем понятным ей парнем – несмотря на проведенный вместе отпуск, на встречи и разговоры многое в его душе оставалось для нее недоступным, скрытым. Причем, как ей казалось, намеренно скрытым, даже утаенным...
В конце августа Трофимов неожиданно исчез. Сотовый вежливо раз за разом вежливо проговарил по-английски, что “subscriber is unavailable”. Она позвонила ему даже домой, что он не любил, но в трубке раздавались только длинные гудки. Неужели все? Так быстро и без всякого предупреждения взять и исчезнуть? Нет, на него, каким она его знала последние два месяца, это непохоже...
Позвонил он уже в середине сентября и как ни в чем не бывало начал рассказывать, что был у родителей на даче, работал, трудился на благо семьи.
- Ну, там картошку копал, яблоки собирал, дел хватало. Старикам надо было помочь до холодов управиться. Как у тебя дела?
- Саш, ты как-то странно исчез, даже не позвонил, и телефон не отвечал, – едва прошептала Надя и сжала в волнении трубку – что-то с Сашкой не то и голос какой-то излишне бодряческий.
- А ты чего, мне жена что ли? Я не обязан возле тебя крутиться, – неожиданно грубо ответил тот. – Я сам по себе, я свой, ну, если будешь хорошей девочкой, то буду и твой. Ладно, завтра вечерком часиков в шесть встретимся возле метро.
Надя смотрела на жалобно пищавшую телефонную трубку, на стол, за которым она сидела, на сиреневый в вечернем свете экран компьютера... А как же настоящая любовь? А их теплые ночи с привкусом соли на губах, что были слаще созревшего винограда. И это его любимая песенку, что он постоянно ей напевал? Неужели это – все? Нет, так не должно быть, она действительно любит его и очень хотела бы встретиться с ним!
Вечером прошел первый осенний дождь. Тротуары и дорожки под окном стали желтого и красного цвета, резко похолодало.
Сашка жил в двух кварталах от метро, но она знала, что он все равно опоздает, и потому решила прогуляться пока по небольшому парку, собрать букетик из листьев. Но едва она прошла до конца аллеи, что вела к его дому, как увидела его торопливо переходящим улицу. Ей сразу бросилось в глаза его не в меру похудевшее, неприятно осунувшееся лицо и почему-то покрытый мелкими морщинками лоб, что он лихорадочно тер.
- Привет, – сказал Сашка подойдя к ней и почему-то быстро оглянулся словно боялся, что за ним кто-то идет.. – Пройдемся куда-нибудь, а то что-то я дома засиделся.
Поворачиваясь, он как-то неуклюже зацепился за бордюр тротуара и чуть не упал. Надя успела схватить его за плечо, потянула к себе и замерла – он был легок, необычно легок! Нет, она помнила его тело, оно не должно быть таким!
- Саша, что случилось с тобой? – прошептала она, чувствуя как страх и какая-то беспомощность овладевают ей. – Ты был совсем другим... Ты так похудел.
Восстановив равновесие, не поворачиваясь к ней, он пробурчал:
- Что за ерунда? Все в порядке. Работал много – яму с отцом копал под водопоровод.
Работал? Она окинула его тонкие почти как плети руки, торчавшие из рукавов его короткой и неопрятной плащевой курточки, на его гусиную шею. Господи, похож на бомжа-доходягу! И вот его ладони – тонкие, худые и без всяких признаков мозолей!
- А разве у вас там нет водопровода? – спросила Надя, продолжая рассматривать его руки. – Ты же говорил, что у вас старая дача и вся благосутроена.
- Что ты ко пристала с этой дачей? – огрызнулся он и как-то умоляюще посмотрел на нее. – Лучше бы покормила, а то родители пока не вернулись.
- Хорошо, хорошо, поехали ко мне – торопливо пробормотала Надя и взяла его за руку...
Когда яичница с сосисками, появилась на столе, Сашка схватил вилку и стал ее накалывать. При этом его руки дрожали, и подхватить зажаренный желток ему удалось только с третьего раза. Сосиску он не стал даже резать, а целиком отправил в рот и, почти не разжевывая, проглотил. Управившись с едой за минуту, он схватил бутылку с водой и, закинув голову, начал жадно пить. В это секунду рукав курточки скользнул вниз и Надя заметила на сгибе локтя большой синяк.
- Саш, что это? Ты ударился? Упал?
Оторвав ото рта бутылку, так что маленькая струйка брызнула ему на лицо, Сашка одернул рукав и, ничего не ответив, отвернулся. Она смотрела на него не отрываясь и что-то тяжелое начало наваливаться на нее, давить на ее хрупкие плечи, прижимать к стертым паркетинам пола. Неужели вот эти фиолетовые пятна с черными по краям кругами это следы от уколов? От уколов шприцем, если им не попасть сразу в вену? А если колоться много раз?
Пошатываясь, она наклонилась к нему, обняла его тонкую в серых пятнах грязи шею и заплакала.
- Сашенька, Сашенька, милый, любимый, зачем!?
На следующий день он позвонил и едва слышно, задыхаясь, прохрипел в трубку:
- Приезжай. Мне очень плохо…
Стараясь не расплескать воду, Надя, пошатываясь подошла к дивану и приставила к тонким губам пластиковый стаканчик с водопроводной водой. В чуть приоткрытый рот попало несколько капель, стаканчик скользнул по подбородку, и вода пролилась на подушку.
Механически стряхивая капли, Надя наклонилась ко все еще приоткрытому рту и стала вслушиваться – да дышит, тихо, едва-едва, но дышит. Покрытые белым налетом губы чуть шевельнулись, где-то под расстегнутой рубашкой раздалось глухое бульканье. Сдерживая дыхание, она коснулась их и почувствовала слабое скользящее тепло. Подобравшись, Надя осторожно подвинула его ноги, легла на краешек тихо скрипнувшего дивана и погладила Сашкины слипшиеся волосы. Потом она уткнулась в его плечо и тихо прошептала:
- Сашенька, не умирай. Останься здесь, со мной. Я хочу, чтобы ты жил…