Вокзал "Полесские" города Барановичи был наполнен людьми, живущими надеждами на скорое убытие из пункта отправления и благополучное прибытие в пункт назначения. Мы с мамой присоединились к этой общности, найдя себе место на деревянных лавках, примостившись среди сидящих и спящих пассажиров.
Это были мои вторые каникулы: осенние я провел дома, а уж на зимние, более долгие, меня решили отправить в деревню, так сказать, на вольные хлеба и деревенское пропитание. Для нормального там существования, мне была собрана небольшая сумка с необходимыми вещами. В виду моего малолетства, сумку на вокзал несла мама.
Оглядев вокзал, сразу же обратил внимание на потолок, где была размещена красочная картина: радостные женщины в цветных косынках встречали цветами, улыбчивых и гордых воинов, вернувшихся с полей войны. Еще меня привлек запах, идущий от вокзального буфета, возле которого размещалось несколько высоких металлических столов, за каждым из которых стояло по несколько человек, преимущественно мужчин и пивших кто пиво, кто водку, кто чай… На витрине буфета размещались какие-то куриные поджаренные тела и серые котлеты. В общем, вещи аппетитного вида и не очень.
Сидевшие на деревянных скамейках люди вели себя по разному: одни пребывали в задумчивости о своих насущных проблемах, другие неспешно поедали, разложенную тут же на покрытой газетой скамейке, нехитрую снедь, состоящую, как правило, из вареных яиц, хлеба и сала.
Бегала шумная детвора, изредка сдерживаемая силами взрослых. Но прислушивающаяся к возгласам старших детвора, лишь на небольшое время приостанавливала шалости, чтобы потом опять приступить к своему шумному занятию.
Кто-то спал, лёжа на жестких скамьях, приклонив голову на чемоданы и свертки, пождав ноги в валенках и сапогах.
Как только было объявлено о прибытии поезда, все, только что находящиеся в неподвижном состоянии люди, повскакивали со своих мест, спящие торопливо поднялись, протерли глаза и … побежали к выходам на перрон, схватив свои чемоданы, пакеты сумки и клунки, подхватив непоседливых детишек.
Мы, вместе с большинством людей, временно населявших вокзал, вышли из здания на морозный перрон. Падал легкий снег. Было холодно, в воздухе от мороза всё, что находилось на перроне позванивало, каждое в своей тональности. По перрону бродил дворник с большой деревянной лопатой, смахивая на рельсы снег. Возле медного колокола стоял в форменной одежде вокзальный начальник, ударяя в символ своей власти, обозначая тем самым скорое прибытие поезда.
Разрезая морозный воздух и снег на рельсах своим веерным бампером, будоража слух гудком, выбрасывая клубы дыма из трубы, весь в облаке снежной пыли и пара к перрону приближался черный паровоз с красной звездой на носу. И вскоре все, кто стоял на перроне ожидал прибытия поезда, оказались скрытыми белым облаком пара.
Из вагонов важно вышли проводники, аккуратно спустившись по обледенелым ступеням, протерев поручни и…, зажав под мышкой свои красно-желтые флажки, приготовившись к приему пассажиров.
Мы, как и все желающие ехать, подошли к своему вагону, предъявили проводнику серые картонные прямоугольники билетов с выбитыми точками, обозначающие номер поезда и дату. Получив обратно билеты уже с пробитой компостером дыркой, обозначающей его погашение, вошли в теплое вагонное помещение пахнущее углем и ещё каким-то веществом, предназначенным для дезинфекции туалета.
Разобравшись по купе, вагон общего назначения заполнился теми же людьми, что только что находились на вокзале, которые усевшись на деревянные скамейки и рассовав вещи по рундукам и верхним полкам, приготовились к движению вперед в заданном направлении в сторону свое пункта назначения. Нас, например, ждала небольшая станция через несколько часов пути.
Оглядевшись по сторонам, сняв пальто и шапку, в валенках с надетыми галошами, постепенно обследую купе и вагон, наблюдаю за их обитателями, ну, а учитывая свой статус первоклассника в детских играх участия не принимаю. Первоклассник ведь существо серьезное и ответственное!
Кто-то, ехавший на большое расстояние, сразу же забрался на верхние полки, подложив под себя пальто, сняв обувь и выставив в проход ноги в вязанных шерстяных носках со слегка протертыми пятками. А отдельные, продолжили начатое еще на вокзале поглощение пищи, развернув все те же газеты и те же самые недоеденные припасы. Мужчины, объединённые «своим» интересом, выставив на столиках «чекушки» с водкой, приступили к празднованию поездки. После чего, очистив место, выложили костяшки домино или карты. Женщины же, с лёгким недовольством, посматривали на эти мужские манипуляции, ничего не говоря, готовили разбор на после поездки в индивидуальном порядке.
В вагоне происходило постоянно движение: опять же бегали непоседливые дети, играя в свои понятные только им игры, причем знакомясь тут же - в процессы игры; проводники периодически проходили в тамбур, подбрасывать в вагонную печь торфяные брикеты, чтобы было тепло, их же закидывали в бойлер для того, чтобы был кипяток. К бойлеру постоянно подходили люди с эмалированными и алюминиевыми кружками, набирая кипяченую воду для чая, отчего в этом узком месте постоянно образовывалась очередь. Курящие выходили в холодный тамбур отправлять свою никотиновую зависимость, заходя обратно в вагон, заносили с собой холодный воздух и запах различных табачных дымов папиросных и самосадных.
Чай у проводников здесь никто не заказывал. Такие обычно в купе или плацкарте ездят, а не тут - в общем вагоне!
На каждой станции люди всё больше заходили в вагон, чем выходили.
Поезд хоть и дальнего следования, но останавливается на каждом полустанке. Поэтому и дорога, по географическим понятиям близкая, мне казалась очень долгой. К нашей станции вагон был уже, что называется, «набит битком». Пассажиры сидели на деревянных скамьях, плотно прижавшись друг к дружке. Уставшие от беготни дети, мирно дремали на коленях своих матерей.
И вот, наконец, наша станция!Станция Тимковичи - деревня, где я имел счастье родиться! Кстати, то что "деревня" - неправильная классификация этого замечательного населенного пункта, правильно было бы называть "село", поскольку здесь имелась церковь, которая потом сгорела, но тем не менее - она была.
Опять же в парах паровозного дыма выходим из вагона на небольшой перрон и оглядываем станцию: встречают нас или нет…
Я первый замечаю деда, дергаю маму за рукав и мы движемся к нему навстречу. Дед одет по-зимнему: в полушубке и валенках, на голове кавалерийская кубанка, руки спрятаны в меховые варежки… Лицо у деда покрасневшее от мороза, он радостно улыбается и обнимает нас. А затем идем следом за ним к саням.
Лошадка вся в инее, из ноздрей идет пар, своими лиловыми глазами наблюдает за действиями деда. Запряженная в сани она перебирает ногами в нетерпении, чтобы быстрей ехать и согреться своим движением.
Мы с мамой садимся на пахучее сено, дед накрывает нас тулупом, сам забирается в сани и прикрикнув на лошадку, взмахнув кнутом, дает ей команду к началу движения…
Развернувшись в нужном направлении сани, скрипя полозьями по снегу, начинают двигаться в вечерней зимней темноте, по проторенной дороге. Лошадка бежит ходко и кажется, что она легко тянет тяжелые сани по укатанной едва угадываемой ночной дороге. Дед изредка поворачивается к нам и подмигивая, покрикивает на лошадку, поддергивая вожжами.
Мимо мелькают деревья в снежных шапках, придорожные сугробы… дорога пустынна, нет ни повозок, ни машин и я постепенно начинаю дремать, пригревшись под тулупом и под боком у мамы.
Лошадь остановилась и я проснулся… Мы подъехали к дому… Дедовский дом приветливо горит окошками, из трубы поднимается дымок, пахнет сгоревшими в печке березовыми дровами.
На пороге нас встречает бабушка, в накинутом на голову теплом платке, вытирая руки о передник, она улыбается своей ласковой улыбкой. Сперва целует маму, потом, наклонившись, меня, обдавая запахами кухни, пропитавшими ее одежду.
Ужин уже приготовлен и ждет, томясь в русской печи. Бабушка ухватом достает из печи чугунок с желтой разваренной картошкой, еще один чугунок поменьше – с «мачанкой» (белорусская национальная еда), сковородку с пышным омлетом, на столе уже стоят тарелки с солеными огурцами, салом, квашеной капустой, нарезан ломтями, выпеченный здесь же в печи, ржаной хлеб.
Видно, что бабушка старалась и готовилась к приезду гостей. Из деликатесов густой кисель в тарелке, порезанный кубиками как студень, а также белый выпеченный в печи сдобный пирог с изюмом.
Дед, к тому времени, уже отвел лошадь на конюшню и пришел домой, запустив из сеней в дом порцию холодного воздуха. «Ну как, ужин готов?» - спросил он с порога, потирая щеки и руки, покрасневшие от холода, снимает полушубок пропахший сеном, лошадью, упряжью и морозом, затем валенки.
Мы начинаем усаживаться за столом, за нами из угла дивана внимательно наблюдает трехцветная кошка, стройно сидящая, обернувшись своим пушистым хвостом.
В доме натоплено: тепло и уютно.
Я сажусь на широкую скамью, стоящую вдоль стены, которую при случае используют как кровать, она выше стульев и поэтому мне с моим еще небольшим ростом удобнее так сидеть за столом. Рядом стоит швейная машинка «Зингер»: и дед и бабушка известные на всю округу портные. Дед шьет тулупы, полушубки, мужские костюмы и фуражки, бабушка – женскую одежду. Вот и сейчас на диване отложено какое-то шитье…
В углу икона, прикрытая тюлевой занавеской, на стене отрывной календарь и несколько фотографий мужчин с усами и женщин в платках.
Дед несет из кухни бутылку с самогоном и три граненых стаканчика. Все садятся вокруг стола и …, начинается ужин.
После ужина ложусь спать на кровать. Их несколько, они расставлены вокруг русской печи и «голландки». Мирно тикают «ходики» и… я быстро засыпаю. В то время, как взрослые еще продолжают свой разговор о жизни, проблемах и делах.
На следующий день мама уехала – ей нужно на дежурство в больнице и…, я остался на попечение дедушки и бабушки.
Утром позавтракав, выскочил на улицу, одев пальто и под присмотром бабушки, завязав тесемки шапки под подбородком, воткнув руки в рукавицы.
Дед что-то мастерил в сарае и я сопровождаемый лаем собаки Жучки иду к нему. В сарае пахнет сеном, за сеном слышится фырканье коровы и а дальше хрюканье довольных свиней, получивших свою порцию пищи.
Дед что строгает на верстаке…
- Дедушка, а что ты делаешь? – спрашиваю я пытаясь разглядеть лежащую на верстаке заготовку из доски.
- Лыжи, внучек, для тебя. А санки вон стоят, еще от дяди твоего остались, и коньки имеются.
Хватаю санки за верёвку и бегу на улицу, таща за собой не очень лёгкое приспособление для езды с горки. Осмотревшись и прислушавшись, определил откуда доносятся ребячьи голоса, побежал в том направлении.
А после обеда уже были готовы лыжи. Они были не такие как те, что продаются в магазине: не крашеные, их концы не были загнуты так, как в заводских, не было бороздки посередине. Но это были лыжи! И были они чем-то похожие на охотничьи. Крепление из кожи, для чего была использована старая конская сбруя, на ступню была прибита резина. Ну и не было палок… А зачем при спуске с горки палки? Нужно уметь держать равновесие!
Все дни моих каникул были заполнены ребячьими заботами совместно с другими такими же временно отдыхающими школьниками. Катком для нас служила замерзшая «сажалка», то есть деревенский пруд. Горкой – крутая дорога из деревни к лесу, используемая преимущественно в летнее время.
Я возвращался домой в заледеневшей одежде с красными щеками и весь заряженный положительными эмоциями общения с деревенскими ребятами и совместными играми. Бабушка стаскивала с меня валенки, затем покрытое ледяной коркой пальто, следом шли штаны, носки. Я залезал на печку, в печурки засовывались мелкие элементы одеяния, а пальто и штаны вешались над печкой. На печке было тепло и пахло сушащейся одеждой и едой и меня сразу начинало клонить в сон. Но через какое-то время приходил с работы дед и мы садились кушать.
Каникулы быстро пролетели, за мной приехала мама и, мы пустились в обратный путь по тому же маршруту, правда уже восприятие всего было не таким острым, как в первый раз – я это уже видел.
Потом еще были каникулы, были поездки в деревню, но эти почему-то запомнились больше всего…