Граф. Рассказ второй. Огурчики

               
     Если бы не любовь к живой воде, как бы сложилась судьба Сереги – неизвестно. А так, весь он был добрейший и честный малый с рыболовной и походной душей. Вот маленький случай. Поход на байдарках, я просыпаюсь часов в пять; не хочется, но приходится  из палатки вылезать по нужде. Смотрю, а Сереги нет нигде. Нашел на берегу Жиздры, сидит в телогреечке на коряге какой-то, покуривает махорочку. Я удивляюсь, знаю ведь, что у него голова трещит не меньше моей, говорю: - Ты чего тут делаешь?
     А он мне в ответ тихо так шепчет: - Смотри, как красиво!
     Я посмотрел: красота неописуемая. Легчайший туман над водой потихоньку уходит в заводи, но не от ветра - листик не шелохнётся, а от солнечных первых и робких лучей, они его гонят – покой и воля! Я расстроился даже, что без его подсказки не обратил на такую благодать внимания.  Я то - немного художник, поэт, главный технолог завода – он же у меня бригадиром пашет, Андрюшу Вознесенского от Васи Кандинского не отличит. А тут: красота, говорит! И глаза влажные от счастья.
     Мне стало стыдно за свою черствость, я ему спасибо сказал, про себя конечно, и еще больше его полюбил, друга моего.
     По доброте своей великой он заводил, то кроликов, то козу, которую на зиму привозил с дачи в московскую квартиру. Жил у него и гусак вальяжный, за Графа грудью стоял, ходил за ним, как привязанная к ноге собачонка. Как раз на Рождество я  этого гуся и кушал у него с огурцами, которые Серега при мне консервировал и, шельмец, чтобы время не терять, одновременно гнал самогон.
     Он тогда  меня пригласил посоветоваться по технологии перегонки целебной воды. Но я, хотя и зашел к нему, но сильно помочь не смог, потому что торопился в консерваторию на Светланова. Только снял пробу и дал добро.
     Вот на Рождество и открыла супруга его эти банки, рассол был очень хорош, но огурцы тянулись, извиняюсь, как использованные презервативы. Что такое! Все гости в недоумении. Другую банку открыли, потом третью – то же самое! Покурить с ним вышли, а Серега смеется и говорит: - Помнишь,  я в сентябре огурцы консервировал, ты еще заходил, так вот я тогда устал сильно и заснул не вовремя, когда огурцы дезинфицировал, огурцы и кипятились у меня часок-другой. Случайно получилось. Понял?
     Я удивился: - Зачем же ты их в банки закрутил-то?
     Он отвечает: - А крику-то было бы сколько? А тут, гляди, всем интересно, хорошо… И рассол, опять же, пригодиться ведь ещё.
     Ну, тут с ним не поспоришь…. Вот такой он был, графчик, простой, как огурец, и непосредственный, что ли.
    После восьми лет учёбы в институте Серёга в ЖЭК подался, но очень скоро чуть-чуть не сел,  женщина его оговорила перед начальством (об этом разговор впереди). Папаня отбил его кое-как и я пристроил его к себе на завод бригадиром. И бригадиром он был очень даже неплохим – хотели орден давать.
    Работали мы все тогда от грузчика до директора по десять часов плюс суббота, тяжело, но живая вода всех выручала. 
    Раз, помню, припозднились с Серёгой домой с работы, отмечали восьмое марта. На Белорусском вокзале выходим и через тоннель к Сущевской пробираемся, а народу перед праздником – аж, идти мешают и снег такой мартовский, предпоследний, каждая снежинка  размером с блюдце. Красота, но хочется по-маленькому после шампанского со спиртом, сил нет. Мы зашли с ним за киоск цветочный с армянкой-продавщицей нарумяненной – мимозы продает, без перекура бабки печатает - и спокойненько, никому не мешая, свое дело сделали. А за киоском прямо сразу – вверх насыпь высоченная. И  тут мы с Графом-то и вспомнили, как в походах пеньки для костра выкорчёвывали, упёрлись ножками в насыпь, а спинами – в киоск этот злосчастный и выкорчевали его в момент! И ведь не сговаривались, как-то само собой получилось. Лежим на киоске, в небо чёрное глядим, снежинки падают и тают на наших счастливых лицах. Кайф! Но тут начались отчаянные и недоброжелательные крики под нами и вокруг, и мы поняли, что сделали, что-то не так, и быстро удалились.
     Вот, тридцать лет почти прошло, а помню.