Арийский берег Колесо Чередований...

              IV. Арийский берег: - Колесо Чередований…

                I. Величавый знак Солнца :

                «Суровость испытаний  изнуряет
                разум  и  разрушает  плоть».

Пел ветер, подпевали деревья, разговаривала вода в ручьях и речках. Их песня была о том, что на песке у реки Ганг целый день сидит Будда, совершенный в своих достоинствах. И вода реки, омывая его лотосные стопы, разносит по миру весть о прекрасном и могущественном.
Вот ветерок коснулся круглых ушей тигра, и тот гордо сверкнул зелеными глазами: - Как совершенный? Как храбрый? Храбрее меня? – и величественно шагнул к реке. А травы под его могучими лапами запели о силе и храбрости Будды, и тигр замедлил шаг, прислушался. Подкравшись, зверь взглянул на Будду издали и понял, что он больше не самый храбрый в долине реки. Угрюмо опустив голову, тигр повернул обратно. И ветер тут же сложил об этом балладу и понес ее по Свету.
- Самый храбрый? Храбрее тигра? Возможно! – лукаво улыбнулся навстречу ветру золотой дракон. – Но ведь не самый умный! – он взмахнул крыльями и полетел к Гангу. Но, подлетая, встретил спокойный взгляд Будды и сразу понял, что проиграл. Ведь он и вправду был мудрым драконом! Не сказав ни слова – а что нового мудрец может сказать мудрейшему – он вернулся в свою пещеру.
И другие животные пытались сравниться с Буддой. Бык – силой, лошадь – быстротой, обезьяна – ловкостью, петух – красотой. Но все вернулись, пристыженные, с первого взгляда признав божественное превосходство Будды.
Шустрая серая крыса наблюдала за ним из густого куста и думала, что   она – самый несчастный зверек. Не сильная, не умная, не красавица – с чем она может явиться к самому совершенству?  Но улыбка Будды была такой мудрой и доброй… Может быть рядом с ним она станет немножечко лучше, сильнее и умнее? И крыса, решившись, засеменила по берегу. Её лапки тонули в горячем песке, солнце безжалостно припекало спину, а усы – её краса и гордость – слиплись и поникли от жары. Вдруг крыса ощутила прохладную ладонь под брюшком и поняла, что взлетает вверх!
- Как хорошо, что ты пришла ко мне, мудрая крыса! – раздался прекрасный голос Будды. – Сколько силы и смелости понадобилось тебе, бедняга, чтобы преодолеть себя и этот горячий песок! Расскажи мне что-нибудь, прошу тебя!    А то я тут устал сидеть в полном одиночестве! – и Будда улыбнулся задорной мальчишеской улыбкой. – Что толку в совершенстве, если ты совсем, совсем один?
Джонка подошла к прежнему месту стоянки около раскидистой ивы глубокой ночью: опять шел слабый дождь, небо было затянуто низкими облаками и ни одной звезды не поблескивало над вершиной священной горы. Не смотря на поздний час и непогоду, Тору попросил Мичи проводить его к первосвященнику. В гроте горела свеча, а на жаровне с затухающими углями поспевал медный чайник: очевидно, для хозяина приход тайца не был неожиданным. Они сердечно поприветствовали друг друга;  мальчик был отправлен  восвояси, а обоих шаманов ждала беседа до утренней зори.
- Мы кого-то ждем? - спросил канусси, уверенно выставляя на столик третью пиалу;
- Да, наверное, недаром джонка долетела до твоего Храма стремительнее птицы, - озабоченно ответил черный Ворон. Свеча затрещала, ее пламя затрепетало, как от сквозняка, и из прохода, ведущего в пещеру с алтарями Зеркал, старческой походкой вошел Ольхонский шаман.
Японец и таец усадили старца поудобнее, приготовившись выслушать его подобающим образом:
- Я знаю, - начал неспешно старец, обращаясь к Тору, - вы виделись с Арэта. Его крылья полны новых сил и готовы к полету. А вот мои силы близки к истощению. И скоро, Тору, тебе предстоит приступить к служению в горном дворце: колодец Дракона, нет-нет, да и появляется по воле странных Путников;
- И опять Тайные Люди появятся в моей жизни, - учтиво констатировал шаман и теперь уже сам обратился к японскому собрату по ремеслу:
-  Достопочтенный гудзи, неужели и через твой Храм идут пути наших предков, что пронизывают подземный мир всех континентов? И не сюда ли принесли Ясухиро-сан со своим верным самураем золото для Большого Будды императора Сёму?
- Этот путь открывается только в исключительных случаях, и я знаю всего лишь о нескольких из них. И вот сегодня один из таких моментов, - и священник низко поклонился Ольхонскому старцу:
- Вот так же в этом гроте появился и Ясухиро-сан, но уже после того, как он доставил на наши острова бохайское золото. Самородки же драгоценного металла были впоследствии найдены на перекатах горных речек далеко на севере в провинции Муцу. Об истории с золотом  и о многом другом, что произошло в его жизни, этот достойный человек записал: его дневники, как образец высокой литературы, вошли в антологию «Манъёсю». Именно из его прозорливых записей, созданных в нашем Храме, мы знали о вашем появлении, и он, как всегда, оказался прав.   
Но пришел он сюда совсем старым человеком и лишь только после осуществления мечты нашего императора: воздвижения из бронзы огромного Будды Вайрочана и строительства вокруг колосса здания Тодай-дзи, Великого Восточного Храма.
Вот только вчера ночью, во время неожиданного землетрясения у статуи отвалилась голова, а здание храма было значительно повреждено мощным тайфуном, сопровождавшимся ливневым дождем. Случилось так, что пострадал лишь храм, а городские кварталы уцелели. В этом жители Нары увидели свидетельство того, что Большой Будда принял на себя удар стихии и тем самым спас город;
 Значит, вчерашние защитные действия Дракона на водах аукнулись и здесь, на земле, - и Тору рассказал старцам о попытке неизвестных кораблей захватить джонку и каравеллу По-Ло во время их встречи в открытом море:
- Рюу вновь призвал своего покровителя на помощь, и Желтый Лунван, не без участия Арктиды, от всей души порезвился в своей стихии и отринул лиходеев прочь. Чувствую, мальчик со своими тиграми обязательно захочет восстановить справедливость и побывает в Тодайдзи;
- Да, это его путь, - кивнул в знак одобрения Награй боо, - не зря только в его руки давался камень-Кристалстал.  Впрочем, мне уже пора в обратный путь, на Ольхон, - засобирался хозяин Байгаала, - дорога не длинная, но годы берут свое. Белый старец даст тебе сигнал, Тору, когда твое присутствие очень понадобиться мне в каменном дворце, смотри, не задерживайся! Не сопровождайте меня, - обратился он к коллегам и, завершив встречу прощальным поклоном, прошествовал в пещеру Зеркал.
- Я чувствую в тебе очень большую силу, Тору, - заговорил хозяин грота, когда они остались вдвоем. – Очень древнюю и постоянно возрастающую силу шамана, той первозданной веры наших удзи -  предков, происходящих от родовых божеств. И, наверное, не следует нам идти на поклон к поверженному идолу чужой веры в Дайбуцудэн;
- А я и не собираюсь идти на поклон. Я должен и  буду только сопровождать маленького императора, которому, как я понимаю, предстоит стать одним из откровений людей перед природным их естеством! – заговорил высоким словом таец. – А вот как ты, наследственный канусси Храма, можешь объяснить действия своих императоров: и создателей этого идола, и, как ты утверждаешь, главных священнодействующих в семейном храме синто?
- Это очень непростой и простой вопрос, Тору: император – внук Богини Солнца Аматэррасу – буддизмом, культом заморской ками, объединил страну заменой понятия «человек – род» на понятие «человек – государственный центр».   
- Императоры в период Хэйан сформировали религиозную концепцию «хондзисуйдзяку» - где ками понимаются, как воплощение Будды. И для нашего Храма  буддийская задача императора - защита страны  понимается, как задача усмирения, подчинения ками. Теперь уже даже богиню Аматэрасу считают воплощением Махавайрочаны – «Великого солнечного Будды», а наши священные места пребывания ками, как множество форм воплощения единственной истины Будды. Мы же по-прежнему придерживаемся почитания самого японского государства, как страны богов и государя, как ками на земле, - клятвенно и торжественно завершил свой ответ гудзи.
- Да, нелегко вам, очевидно, договариваться с чужими богами, - заключил шаман уже под самое утро. С чем и отправился на джонку встречать новый день в окружении своих старых и новых товарищей.
Он очнулся от сна под звон мечей; подхватив свой, осторожно скользнул наверх: на палубе Изаму изящно отражал наскоки славянских воинов. Восхищенные юноши внимательно следили за каждым движением бойцов и азартно болели. Но у Глеба и Матвея шансов не было: самурай, стремительно передвигаясь, только защищался, но его меч уже несколько раз мог поразить достаточно опытных и сильных рубак. Хотя витязи уже прошли не одну смертельную схватку, навыков и приемов  в обращении с катаной у них было еще маловато.
А день, между тем, приближался к полудню. Звонок с берега посыльного нэги возвестил о приглашении всего экипажа на жертвенный обед в Храм. В честь очередных побед доблестных войск сёгуна над Хубилаем на вершине горы жарились несколько оленей, рыба, варился ароматный рис с зеленью, соусами и приправами.  Кацуми оставили на борту сторожить судно и во избежание распугивания мирных прихожан. На всякий случай, в полном вооружении маленький отряд отправился вверх через Храм на жертвенную площадку около вершины, где у жаровен хлопотали гон-нэги святилища.
Обед проходил чинно и благородно, все было очень вкусно; музыканты кумирни развлекали гостей традиционной музыкой; танцоры – ритуальными танцами.
Ближе к вечеру, когда солнце уже покинуло речную долину и освещало только склон у вершины, на горном куполе появилась фигура Белого старца. Над его головой вилось несколько птиц. Присутствующие священнослужители и избранные столичные гости замерли, музыканты и танцоры остановились в священном трепете. Но через несколько мгновений птицы закружились на месте тающего облика и еще через миг разлетелись в разные стороны, растаяв в вечернем небе. Лишь несколько человек восприняли это видение, понимая его суть:
- У тебя осталось для нас всего несколько дней, великий шаман, - сказал настоятель внимающему Тору. – Мудрый Награй боо призывает тебя на высокое служение;
- Нам многое еще  надо успеть за это время, - присоединился к их разговору юный Рюу, - как только загорится первая звезда, я вызову Кацуми. И мы наведаемся в Дайбуцудэн, избавимся от головной боли…
Немного отойдя от полученных впечатлений от знамения, присутствующие продолжили пиршество; снова зазвучала музыка, и заскользили танцоры, помогая себе веерами.
С последним лучом солнца Рюу, тигрица и два самурая-близнеца вместе с  гудзи вошли в пещеру Зеркал. Те по-прежнему вели себя по-разному, вероятно, были погружены в разные реалии и времена. И, по-прежнему, в скальном монолите зияли только два входа: шаман достал свое зеркало и пустил по стенам и спящим поверхностям блики, отражавшие мерцание свечей.  Несколько Очей Вечности откликнулись, ожили и заискрились: слабый свет туманящимся облачком поплыл по синтаю и коснулся пещерного камня. Клубясь и впитываясь в стену, облако исчезало в его глубине, оставляя за собой довольно широкий проход. Долго не размышляя Тору шагнул во вновь образовавшийся проем хода, энергично увлекая остальных за собой.  Им во след наговаривал свои древние молитвы коленопреклоненный и взволнованный  канусси, осеняемый курящимися свечами и разбуженными Зеркалами на привычных алтарях. 
Обезглавленный восемнадцати метровый Дайбуцу восседал, подобрав под себя ноги, в умиротворенном положении на престоле в сердцевине цветка расцветшего лотоса: цветка душевной девственности и чистоты, подобной нирване. Правая рука с простертой дланью,  направленная вперед, благословляла. Весь престол-лотос испещрен несметными изображениями культовых и мифических сцен, тысячами иероглифов. Теперь был хорошо различим деревянный, покрытый позолотой ореол, где были изображены еще 16 его воплощений, величиной равной человеку. 
Рядом с колоссом лежала его пятиметровая голова, на челе – крупная шишка, символ господства, а не результат падения. Прическа Будды индигового цвета, символизирующая его нахождение в заоблачной небесной стране, уложена в 966 завитушек и выглядела очень аккуратно. Широко открытые глаза, более метра, излучали благословение, всесилие и всезнание. Глаз мудрости во лбу, больше нормальной человеческой головы, был полуприкрыт  в знак душевного спокойствия.
Кацуми медленно подошла к лику Просветленного, коснулась его лапой, пытаясь шевельнуть и пробудить, и лизнула тускло блещущую позолоту своим шершавым языком. Повернувшись, она вопросительно посмотрела на Дракона, как бы приглашая его к такому же действу. Рюу, проведя ладонью по губам с умиротворенной полуулыбкой Будды, поцеловал его в уголок губ и тут же отпрянул, почувствовав движение и жар его плоти. Глаза идола ожили, моргнул и раскрылся третий глаз, в зрачке которого отразились удивление и трепет мальчика-императора. Голова колосса медленно отделилась от пола и, излучая видимое телесное свечение, поднялась и воцарилась на плечах статуи.
Пораженные действом, Тору и Изаму замерли с окаменевшими лицами: значки и иероглифы на бронзовых лепестках постамента-Лотоса ожили: вспыхнули и закружились в завораживающем кружении. Так же повели себя и тату на теле шамана: его кимоно превратилось в объемный экран, по которому цветными тенями заплясали похожие символы. Облик же псевдо  самурая с острова вечности стремительно перетекал из одного образа в другой, как быстро перелистываемая книга с картинками, отражая, очевидно, все стадии его перевоплощений в ощущаемых им жизнях. 
 Сияние взошедшей луны, проникающее сквозь частично обрушившуюся черепицу массивной двухъярусной крыши главного темпа страны, заливало пространство Дайбуцудэна ярко-молочным светом.  Этот сказочно-неземная расцветка декорации Проникновения стала последним, что увидел и унес с собой в Неведомое юный император исчезнувшей династии Сун. Взойдя на Лотос и протянув руку к своему отражению в мерцающей золотистой поверхности Будды, Рюу уверенно шагнул в её пределы. Следом за ним туда же незамедлительно скользнула и тигрица. Струнным всплеском напряженной бронзовой мембраны дрогнуло изваяние, поглотив чревом своим трепетную душу мальчика и преданное сердце зверя.  Окружающее пространство, словно гигантское сердце, вздрогнуло и вновь застыло.
Тут же лунный диск затянуло прозрачными облаками; потух сиятельный блеск статуи, и она вновь обрела парадность и невозмутимость Божества. Высокое чувство восторга причастности к чуду ослабло, и самураи-близнецы вернулись в реальность посреди огромного зала Восточного Храма осиротевшие и подавленные величием и мифичностью свершившегося.
Из тени одного из многочисленных алтарей к ним двинулась фигурка небольшого человека в традиционном облачении буддийского монаха. Его присутствие при воскрешении облика божества и неожиданное появление перед сопровождающими Рюу было явно неслучайным и закономерным. Он смиренно поклонился воинам в черном и пригласил их следовать за собой.
Они проследовали в то же строение Нигацудо, прилепившееся к скале, через которое они и попали на территорию храма Тодайцзы. Расположенное за высокой оградой в роще криптомерий, построенное в год освящения Большого Будды  для проведения ритуала второго месяца года, оно являлось закрытым и таинственным прибежищем особого ранга духовенства. Щуплый бритоголовый монах с заурядной и невыразительной внешностью, но с жесткими глазами и волевым лицом, усадил своих гостей за небольшой чайный столик в маленькой и уютной комнате, вплотную примыкающей к скале. Открыв стоящую на столе шкатулку, достал из ее шелкового плена небольшую статуэтку Будды из горного хрусталя и, многократно кланяясь, бережно двумя руками вручил ее Тору. Безошибочно взвесив и определив харизму лидера из двух присутствующих и абсолютно похожих друг на друга людей.
За шелковой ширмой в комнате и был расположен вход в скальную нишу, впадающую в сеть сакральных подземных ходов, проходящих под горными системами к монастырям и храмам страны Островов. Дзедза – «сидящий на верхнем месте Громадного Восточного Святилища» - заговорил с черными воинами обещаниями следующего дня:
- Завтра все монахи наиболее влиятельных святых мест Нары будут читать сутры Лотоса, исполнять придворные танцы бугаку под звуки ритуальной музыки. Очень немногие служители нашего Храма видели ненастной прошлой ночью падение головы японского Будды – Великого Солнца. И только мы втроем лицезрели его божественное восстановление целостности и возрождение. Мальчик и тигр переступили черту Времен, включившись в первичную череду жизней бодхисаттвы на пути совершенствования мудрости и милосердия. Это стремление к Просветлению обуславливается его рождением в разных телах, как человеческих, так и звериных.
Я видел ваше перерождение: теперь и Рюу постиг Пробуждение и полное представление о природе человеческого страдания – невежества – а так же шаги, которые необходимы для устранения этой причины. Данное знание получило название «Четырех Благородных Истин», а состояние Наивысшего Пробуждения, которое доступно для любого существа – нирвана. Теперь и он – наш учитель, - обыденны голосом  произнеся эти слова, монах склонился в глубочайшем поклоне и указал самураям сухонькой ручкой на ширму. Церемониально семеня, он подошел к ней и отверз врата земной тверди: через несколько минут потрясенные самураи уже вступили под кров пещерного зала Зеркал Храма Дери.

                _

                II. Божественный ветер :
                «Всегда  найдутся  те,  кто
 обязательно пожнут бурю».

Несколько Зеркал еще мерцали, угасая и синхронно освещая смиренную фигуру коленопреклоненного канусси. Встретившись взглядами с поникшими и оглушенными воинами, священник молча повел их в спасительный грот.
Только-только брезжил рассвет, деревенские петухи пробовали голоса, речной туман стелился по межгорью и постепенно стирался с водной глади быстрым течением. Пейзаж был классически тихим и мирным, ничто даже близко не говорило о величии и чрезвычайности события в Наре. Крепкий и ароматный чай постепенно возвращал в себя многое повидавших на своем веку мужчин.
Тору наконец разжал ладонь и поставил на стол хрустальную копию Будды «Великое Солнце»: - ками Рюу теперь живет в этом камне? – спросил он у печального гудзи;
- Да, конечно же, - чуть помедлив, ответил настоятель, и спросил, глядя прямо в глаза шаману: - неужели вы уйдете навсегда из нашего Храма?
- Ну, кто же это сможет сказать наверняка, - задумчиво вступил в разговор Изаму, - мы связаны теперь великим таинством, которое, к тому же, началось задолго до нашего появления здесь.  Потому-то и Тайные Люди именно отсюда начали свой путь к сердцу мальчика-Дракона;
- Вот, мой друг, - вновь заговорил Тору, пододвигая первосвященнику статуэтку и свое Золотое Зеркало, - я хочу, что бы эти дорогие мне реликвии остались в Храме Дэри навсегда;
- В пещере Зеркал у них будет свой особый алтарь, - горячо заверил шамана благодарный служитель синто;
- И еще мы оставим Мичи в вашем Храме, - добавил Изаму, - ему больше нечего искать в этом мире вдали от родины. Я надеюсь, что ты сможешь сделать из него хорошего воина-священника! Он много видел, этот храбрый мальчик, верный друг и трудолюбивый соратник!
- Пусть именно он будет жрецом этого особого алтаря! - добавил Тору. И трое дальновидных людей с улыбкой поклонились друг-другу.
- А это ничего, что в твоем Храме будет присутствовать символ буддизма? Как ты говоришь, вы же не очень дружите с этим чужим для островного народа верованием?  - поосторожничал шаман, - не будет ли это вызовом вашему ками?
- Японский Дзэн-буддизм – это уже совсем не то учение, которое корейский монах Кимимаро представил когда-то императору Тэмми, - стал пояснять канусси.
- И оно пришлось по вкусу его последователям из высших кругов власти, которые повелели каждой японской семье установить буддийский алтарь. С другой стороны японцы не хотели полагаться на духовенство, сформированное в другом месте, на континенте. Хотя, даже самые могущественные тогдашние властители не могли обходиться без изысканного воспитания; а получали они его  только  от монахов, проникнутых высокой эталонной культурой, то есть китайской. Теперь же у нас преобладает понятие природности вещей, а не первичное понятие причинности. 
    Как бы то ни было, на отливку изображения Будды Вайрочана, который был призван укрепить позиции Нары как столицы и служить ее процветанию, были израсходованы все запасы бронзы, 437 тонн, не считая 150 килограммов золота, 7 тонн воска и 70 килограммов ртути. Не мудрено, что все эти затраты практически привели страну к банкротству.
Церемония освящения Большого Будды – «служба по случаю открытия глаз» - состоялась в присутствии императорской семьи и при большом стечении народа, были нарисованы глаза статуе.  Эту миссию взял на себя монах Барамон, приглашенный специально из Индии. Свыше десяти тысяч монахов со всех храмов Хэйдзё молились, когда он, стоя на специально построенной для этого случая платформе, огромной кисточкой нарисовал глаза. Лишь после этого вокруг статуи было возведено величественное деревянное здание, которое и должно было защитить императорский двор в эпоху смут и политических неурядиц, обеспечить мир и спокойствие в государстве.  Сам Будда нам не помеха, - подытожил свой экскурс в историю гудзи;
- Как с тобой хорошо, - одобрил его настрой Тору и вместе с Изаму направились на джонку.
Их ждали: два одинаковых подросших тигренка уже со взрослыми глазами встретили двух одинаковых людей на палубе, освещаемой горячими лучами восходящего солнца. Остальная команда молча наблюдала за этой сценой.
- Пора дать им имена! - улыбчиво и бодро поздоровался Тору, - уже матереют зверушки!
- Будда! – крикнул Мичи, и одна крупная полосатая кошка радостно метнулась к мальчику, чиркнув по деревянному настилу нешуточными коготками. Второй тигр тут же бросился следом, но очутился в ногах у Бэя, чуть не сбив юношу.
- Витязь! – познакомил всех  Бэй со своим подопечным, хвост которого не уставал плясать от восторга и энергии.
В капитанской каюте шаман подробно рассказал о том, как ушли в вечность Рюу с Кацуми и о своих ближайших планах:
- Мы остаемся в Храме, - грустно признался он, прижимая к себе мальчика с Буддой, – Мичи – навсегда; моя же дорога лежит теперь в каменный дворец на Ольхон.  Пора, Белый старец зовет.
Ваш же дальнейший путь, как я понимаю, будет пролегать через Око Дракона? - и Тору вопросительно взглянул на Изаму. – Надеюсь, ты разберешься с загадкой этого острова? Удачи вам, друзья; не поминайте лихом!
Поправив на груди Бэя фигурку божка Ольхона, уходящий кормчий простился с Глебом и Матвеем, обнял самурая и вместе с Мичи, держащим на руках  Будду, спрыгнули на сырые камешки косы. Подойдя к развесистой иве они обернулись, помахали рукой и исчезли в потайном ходе ко Храму. На лицах их были начертаны  печаль и надежда.
Теперь обязанности рулевого перешли к самураю; Бэй с Матвеем, освободив судно от якоря, поставили парус, и джонка не спеша заскользила вниз по реке к простору океана. Глеб в это время внимательно изучал свиток с картой, т.к. предстояло вновь пройти мимо или через расположение монгольского флота. Удивительная карта становилась подробной именно в том месте, буквально указывая необходимый курс движения, к которому приближался не менее удивительный корабль.
Почти неделя пути по рекам и озерам от Хэйана до выхода в море, в течение которой обновленный экипаж довольно сносно овладел мореходным ремеслом, промелькнула как один день. Теперь же джонка с каждым часом все ближе и ближе подходила к роковому месту военных действий. Но впереди, обгоняя ее, туда же стремился редкий летний тайфун.
15 августа Южный флот попытался высадиться: уже ближе к вечеру оказалось, что монгольские полководцы, чье внимание было приковано к залитым кровью пляжам Хаката, совершенно упустили из виду морскую сторону.
Над морем появились быстро сгущающиеся облака. Резко похолодало. Надвигалась буря. Занятые резней, воюющие стороны не сразу заметили перемену погоды. И если самураям, отошедшим за свою оборонительную стену, ураган не причинил  особого урона, то флот монголов понес ужасающие потери.  Спасительный для японцев тайфун, как они его назвали «божественный ветер» - комикадзе – ломал мачты, рвал цепи, перегруженные суда сталкивались и тонули. Многих воинов смывало с палубы волнами. В итоге монгольский флот был почти полностью истреблен, лишившись 4000 судов и более 100000 человек. На тысячи завоевателей, застрявших на берегу, открыли охоту самураи: все монголы и корейцы были перебиты, защитники пощадили только китайцев. И было за что.
Восточный флот в Хирато практически не пострадал, но военачальники заспорили о том, стоит ли продолжать компанию. Монголы Восточной армии настаивали на продолжении, китайцы не соглашались: один из китайских военачальников бежал на уцелевшем корабле в Китай, бросив армию.
Сорок лет Хубилай вынашивал планы захвата «золотых островов», но его мечте было не суждено сбыться. Именно с этого момента, отразив монгольское вторжение, японцы свято уверовали в свою  непобедимость.   
Следующим утром, установив защитные щиты, зарядив пушки и приняв все меры предосторожности, джонка проходила опасные воды: неприятельский флот исчез. Лишь далеко впереди прямо по курсу маячила маленькая точка, по всей вероятности, идущий в том же направлении корабль.  Немного погодя такая же точка появилась и высоко в небе. После тайфуна синева его была прозрачна и бездонна, ласковое солнце играло на небольшой волне. Будто и не было губительного урагана с хлесткими потоками дождя и разящими разрядами молний, скрывшего под толщей воды армаду судов с тьмой-тьмущей матросов и солдат.
Воздушная цель стала смещаться, увеличиваться и приближаться: и вот, широко распахнув огромные крылья, на судно спикировал белоголовый орел. Коснувшись деревянного настила палубы, птица изменила облик, а в капитанскую каюту вошел уже мужественный Арэта. В каюте он застал двух батыров в полном вооружении и экипировке монгольских воинов и двух самураев с мечами за поясами черных кимоно. Один самурай был весьма юн, но уже высок и крепок: все они внимательно всматривались в карту.
- Бэй! – обрадованно воскликнул монгол и обнял юношу, - ты так стремительно взрослеешь или это влияние военного положения на борту?  И  он тут же присел к столу и пододвинул к себе карту:
- Вот где мы сейчас, - ткнул он пальцем в водное пространство и оглядел лица мореходов;
- А где ваш флот? – напряженно спросил Изаму;
- Его больше не существует, - мрачно констатировал Арэта, - ужасный шторм уничтожил большие корабли, джонки, баржи, лодки – разбил их в щепки и выбросил на берег те, что не утонули.  Спаслись только опытные экипажи, успевшие уйти в море, или спрятавшиеся от урагана в бухтах других островов.  Армии больше нет, а один из генералов сейчас на нашей каравелле: По-Ло везет его  Хубилаю; 
- Значит, нам ничего не грозит, и мы спокойно можем идти к острову? – обрадовался Бэй;
- А вам и так ничего не грозило, - успокоил его Арэта, - джонка по-прежнему невидима и находится теперь уже и под защитой Рюу, и под защитой Тору.  Я тоже буду за вами присматривать, пока будете находиться в этом пятне! – и он положил свою ладонь на карту, прикрыв участок с акваторией южных морей.
- Ты знаешь все, что сталось с Рюу и Кацуми? - удивился Изаму;
- Да, через Белого старца: все мы, и я, и Тору, и Мичи –  успели проститься с Награй боо прежде чем он ушел в нижний мир. Его тело в шаманском одеянии на ритуальном помосте с навесом из ветвей и богатыми прощальными дарами  останется навечно в запретной зоне острова. Только птицы и звери могут приходить к нему, приносить свои вести и слышать его заветы.
С того часа тайский шаман стал хозяином Ольхона.  Теперь в его власти не только каменный дворец с его колодцем Дракона в пещере Переходов, но и магическая сила Белого старца. Мне же Награй боо перед смертью навсегда подарил крылья.
Мичи вернулся в свой Храм учиться постигать мудрость предков и искусство наставлять потомков, - закончил Арэта свой рассказ;
- Ты можешь вывести нас на этот остров? – спросил Бэй у пернатого друга, - тебе же видно все с высоты?
- Увы, он меня к себе не пускает, - сознался монгол, - я не вижу его вообще. Наверное, в нем заключена какая-то страшная тайна и далеко не всем она будет подвластна. Так же, как и джонка – и, вроде, я ее выбрал в порту; но мне ее, в свою очередь, предложил чиновник, которого потом никто не смог найти.
На этом они и расстались. Уточнив курс, судно под хорошим ветром пошло прямиком к острову, который на карте рыбака Тао обозначался, как Око Дракона.
Через несколько дней, ближе к теплому и дождливому вечеру они подошли к знакомому силуэту скалы-раковины, вокруг которой пенились волны, несущиеся сильными и сложными течениями в прибрежных рифах. Бэй вспомнил, где они выныривали из пещерного озера и, встав на якорь, выставил джонку на место первой с нею встречи.
Ночь прошла в лихорадочном ожидании: Бэй и Изаму прекрасно знали, что может их ожидать на желанном пляже; но, очевидно, каждого свое. Они решили не рисковать, зная теперь историю этой частички неземной тверди, и не брать с собой в это  подводное приключение Глеба и Матвея. Витязи остались ждать их на палубе вместе с мятущимся от непонятного волнения подрастающим тигром. Когда ясное утро полностью вступило в свои права, пловцы соскользнули в море и ушли под воду в установленном месте.
Все прошло, как и предполагалось: Бэй вынырнул в светлом пятне пещерного бассейна и радостно поплыл к берегу. Яркий свет пробивался по скальным проходам, играя солнечными бликами на белом песке озерного пляжа. Выскочив на грунт, Бэй оглянулся, поджидая пловца, следующего за ним. Через минуту на песок вышел белокурый Сирон, стряхивая с лица и вьющихся волос соленые брызги.  Он несколько удивленно взглянул на себя, явно не ожидая такого поворота событий, и только потом стал осматриваться вокруг:
- Ну, хорошо хоть так, - глубокомысленно произнес арийский лазутчик, - я вообще не ожидал, что они меня сюда пустят;
- Кто – они? Ты мог пострадать или вообще погибнуть? – поразился Бэй;
- Вряд ли бы меня погубили; я мог просто искупаться около джонки и вернуться на борт без тебя. Ведь  почему-то Арэта на этот остров попасть не может; кстати, надо как-то известить бойцов, что с нами все в порядке;
- Наверное, только дымом костра; на скалу мы даже не пытались вскарабкаться: очень круто и обрывисто;
- А я все-таки постараюсь взобраться! -  разгорячился ловкий мальчик, выросший в горах Актиды.
Они почти бегом, не глядя по сторонам, выскочили из пещеры. На острове все было по-прежнему: бирюзовые волны тихо плескались в островной лагуне, шелестели зеленые пальмы и все так же ссорились чайки за мелкую добычу, выброшенную прибоем на влажный песок.
Сирон поднял голову и внимательно осмотрел утес: не очень высокая круто ребристая, напоминающая полу раскрытую раковину, скала обрывалась к пляжу отвесной гранью. Но вот со стороны моря она была более полога, но подход был загроможден обломками камня, заросшими мелким кустарником и увитый лианами. Блондин скрылся в зелени и через несколько минут уже карабкался по склону утеса.  Подъем был не прост, но юноша упорно достигал своей цели. И вот он на гребне, поднявшись во весь рост, помахал рукой Бэю и внезапно, сдавленно вскрикнув, ничком бросился на скалу. Бэй стремглав бросился по его следу и начал взбираться на утес по маршруту товарища. Взобравшись наверх, на узкую, но вытянутую площадку, он склонился над Сироном, в глазах которого читался неподдельный страх:
- Что случилось!? – взволнованно спросил Бэй, - неужели есть вещи, которые тебя могут напугать, Защитник ты наш?
- Не вставай и не смотри на горизонт, - прошептал поверженный скалолаз, прижимая рукой юношу к площадке, - потом все объясню.
Немного передохнув, они молча поползли ложбинкой по гребню вниз к воде. Но и там скала, став заметно горячее и обжигая подошвы, отвесно обрывалась невысоко над поверхностью волн; прыгнув в море, юноши ушли в глубину, а когда вынырнули – оказались уже около борта джонки.  И опять между кораблем и островом пенился прибой, бьющийся о рифы и камни, торчащие из кипящих волн. Поднявшись на борт, они застали умиротворенную картину: трое палубных матроса безмятежно спали в тени паруса. Не потревожив спящих, Бэй и Сирон прошли в каюту:
- Что ты такое увидел там, на гребне? – тревожно поинтересовался русич;
- Даже не могу определенно сказать, что  я это увидел: скорее почувствовал, пережил, побывав, наверное, в чужой шкуре - начал говорить Сирон, как бы всматриваясь в самого себя.
- Во-первых, взбираясь на утес, я ощущал, что подо мною не камень, а растрескавшаяся кора древнейшего древа или, скорее, поверхность из чудовищно корродированного металла. Поднявшись на самый верх этой странной дуги, увидел вокруг искрящееся море; покачивающуюся на волне джонку; слепящее солнце. Но когда я встал, скала ушла у меня из-под ног и все поглотила тьма ночи: вокруг пылали огромные звезды, а на меня с огромной скоростью мчалась, вырастающая во весь горизонт, планета!  Потом вокруг забушевало пламя, над океаном вспыхнуло маленькое солнце и вонзилось в водную гладь! Я упал на обшивку этого погибшего корабля, почти превратившегося в камни; испытав, очевидно, весь ужас горящего пилота: крушение его бытия, надежд и самой жизни!
  - А во-вторых, я вспомнил! – вскрикнул Сирон, схватив Бэя за руку, - Тогда, в видении Тору на нашем острове! Это был не жрец дравидов, приплывший сюда на плоту, это был чудом спасшийся наездник рухнувшей небесной колесницы! Вот что я знаю обо всем этом:
- До нашего прихода на Земле уже жили четыре других расы, пришедшие, как и арии, с далеких звезд. Каждая их рас занимала один из материков, имела свою цивилизацию и развивала свои традиции. Помимо этих континентов существовал и шестой -  Гонванда.  В те времена там не было людей, считалось, что они появятся там в будущем. Обитавшие же там монстры, динозавры, полулюди, полуобезьяны и другая нечисть жили и эволюционировали по своим законам. Именно из Гонванды в дальнейшем и образовались сейчас существующие материки.
Мир дравидов – Лемурия – жил в заботе исключительно о внешнем комфорте и пренебрежении духовным развитием. Они не признавали вмешательство Богов в земные дела и не искали с ними связи. Превыше всего они ставили человека, считая его царем природы и всячески превознося его разум и способности. У них было множество поводов для гордыни, поскольку уровень их технического развития превышал всякое воображение. Они владели мощным оружием, в их распоряжении были летательные аппараты, называемые виманами, на которых они могли перемещаться не только над землей, но и на разные планеты. Медицинские познания, особенно в области хирургии, были фантастическими – они совершали сложнейшие операции и могли надолго продлевать жизнь человека за счет пересадки органов. Однако чрезмерная гордыня и сильная зависимость от технических возможностей привели к тому, что произошедшая космическая катастрофа ослабила их цивилизацию гораздо больше, чем Арктиду. Материк Ланка так же погрузился под воду, и большая часть населения погибла. Вот чей обломок  вимана и стал частью острова Око Дракона! – завершил свою догадку Сирон.
                _
 
                III. Пропавшие тысячелетия :

                «Свет, однажды упавший на сущность,
                сохранит  ее  тень  на  все времена».

На палубе началось движение, и в каюту ворвался обрадованный тигренок. Витязь с восторгом бросился к Вэю, положив ему на колени уже довольно-таки мощные лапы с нешуточными когтями. Прихватив за кисть игривой пастью, он увлек юношу за собой побегать по палубе, там раздались вскрики, шум, гам и громкий всплеск. Тигренок в пылу погони упал за борт и шумно фыркая, погреб к острову, Бэй тот час же ринулся за ним.  На удивление, волнение в частоколе рифов и камней прекратилось, стихли течения и прибой: животное и юноша без труда заплыли во внутреннюю лагуну острова и благополучно добрались до берега. За всем этим с волнением и удивлением следили Матвей и Глеб; а усугублялась эта картина еще и тем, что, как черт из табакерки, из капитанской каюты перед ними возник неведомый белокурый мальчик.
Подталкиваемый Бэем, тигренок выскочил на песок пляжа, встряхнувшись всей тушкой, рассеял вокруг себя облачко брызг и с завидным энтузиазмом кинулся разбираться с чайками.
- Око Дракона впустило меня снова, но, очевидно, пропуском на этот раз явился именно тигр? – принялся анализировать ситуацию Бэй, когда полностью отдышался и восстановился после буксировки Витязя в довольно-таки продолжительном заплыве. Хотя тигренок и очень хорошо чувствовал себя в воде.
- Присутствие же ария, в принципе, представителя враждующей стороны и его активное любопытство, возможно, вторжение в запретную зону не понравилось? Или это был сбег случайных обстоятельств и сработал механизм их возврата за пределы скалы-раковины после спрыгивания в море? Так или иначе, я снова здесь и у меня теперь есть возможность хоть в чем-то разобраться, - решил юноша, окликнул своего полосатого друга и направился к пещере.
Витязь и на этот раз попытался обогнать своего хозяина, но на пороге пещеры притормозил, присмирел, поджав хвост, и вошел внутрь только после Бэя. На полу пещеры не было ни одного следа: будто и не выходили они отсюда совсем недавно. Песок лежал ровным плотным слоем, не потревоженный ни ветром, ни влагой.  Обойдя шаг за шагом все закоулки и гроты, русич нашел все сокровища и приобретения рыбака и пирата Тао нетронутыми и в полной сохранности. Озеро было безмолвно и тихо, а ранее пламенеющий участок стены утопал в густой тени и покое. Бэй, уже без прежнего страха, но с прежним трепетом подошел вплотную к этой части стены и провел ладонями по плохо рассматриваемой поверхности. Чуткая кожа уловила необычайно гладкие, наверное, отполированные места, но вся угадываемая плоскость была покрыта трещинами, выбоинами с кое-где торчащими осколками и расслоениями. Длительное время юноша тщательно очищал и протирал сохранившиеся участки и, наконец, его глаза, давно привыкшие к полумраку, явно смогли определить границы и конфигурацию, очевидно, ранее обзорного экрана или иллюминатора. На всех сохранившихся фрагментах, гранях и в глубине трещин просматривалось все то же искрящееся металлическое покрытие, напоминавшее бохайское золото. Тот же сплав, что мерцал на вещей стене богини Уиндзи, что горел в зеркалах Храма Дэри и поглотил  мальчика-Дракона с царственной Кацуми.  Не хватало только какой-то искры или неведомого носителя энергии, которой должен обладать соискатель, дабы разбудить или оживить этого доселе замершего собеседника.
И такая энергия нашлась: безучастно сидевший у ног и взиравший на все манипуляции старшего товарища Витязь, будто что-то почувствовал и приблизился   вплотную к рукотворному камню. Встал на задние лапы, а передние положил на предполагаемый экран.  Нервно втягивая ноздрями его запах теплеющего и оживающего сущего, тигр приблизил любопытную морду и щедрым мазком лизнул это своим кошачьим языком. Голубая холодная вспышка отбросила зверя к оторопевшему Бэю и они оба замерли, наблюдая невероятную метаморфозу пространства. Перед ними возникла стена из плотной дымки такого же голубоватого цвета, которая пульсировала и переливалась всеми оттенками молниевого разряда. Постепенно затухая и остывая, клубящаяся субстанция впитывалась в металлизированную стену пещеры и, наконец, превратилась в кристаллически-синеющую поверхность.
В глубине затеплился огонек, становясь ярче и разрастаясь, он превратился в объемное изображение щуплого чернокожего человека с маленькими глазами и короткими курчавыми волосами. Он внимательно разглядывал оторопевшего юношу и безмятежного тигра, который, собственно, и вызволил его из небытия. Прошло несколько минут, за которые обе стороны достаточно друг друга рассмотрели, причем Бэй и Витязь, скорее всего, пересекли какую-то пространственно-временную границу и за этот период ощутимо повзрослели. Крепкий юноша превратился в молодого атлета, а тигренок – в матерого и мощного самца.  Заметил это превращение и Дух Скалы.
- Ками, - как назвал бы это явление в своем храме Мичи, - почему-то мгновенно всплыло в сознании Бэя. 
Дух задумчиво пожевал губами, его непроницаемое лицо с мелкими и неподвижными чертами лица выражало и неподдельное любопытство, и глубокое удивление протекающим действом. Властным жестом он позвал Бэя приблизиться к себе и приложил к невидимой преграде свои раскрытые ладони. Бэй накрыл их своими, причем одной его пятерни хватило бы затмить обе ладошки чернокожего визави. Конечно же, прикосновение произошло не к трепетной плоти человека, а к упругой и теплой перемычке, разъединяющей двух существ из разных миров и времен.  Холодящее покалывание от этого контакта пробежало по коже и венам юноши, каждая клеточка его тела зазвучала своей неповторимой нотой, а мозг заполнился вихрем образов, ликами людей и эхом событий. Так продолжалось довольно долго, пока он отчетливо не почувствовал горячий натиск туши красавца-тигра, который прижимался своим боком к его телу, распростертому на песке под  матово-тлеющей стеной у самой воды пещерного озера.
Теперь Бэю стало понятно почти все; не понятно пока было только одно, как об этом рассказать отцу со товарищами и как объяснить произошедшие изменения с ним и Витязем? 
Экран по-прежнему оставался живым и теплым: и все, что дравид вложил в голову молодого человека, навсегда изменило его личность, а значит и будущность.
Один из вождей Великой Лемурии, оставшийся призрачным ее жителем, наконец-то смог очнуться после тысячелетнего сна и, пусть только разумом, вернуться в реальность. Чудом уцелев после катастрофы, когда мятежный Фаэтон, сорвавшись с орбиты между Марсом и  Юпитером, градом обломков погубил земную благодать. Коренным образом преобразился климат, состав атмосферы и конфигурация материков. Арктида, Атлантида, Пацефида и Лимурия большей частью сгинули под толщей океанов, оставив на поверхности ничтожные клочки суши, бывшие когда-то высокогорными районами. Мощнейший солнечный ураган сбросил в пучину и орбитальные станции дравидов, одна из которых и сформировала Око Дракона.
 Лидер ученых легендарного материка Му сумел запеленговать ее и добраться до островка. Станция была практически разрушена, но за все это время самоорганизующаяся техника с помощью мозга гения и сервисного оборудования смогла  регенерировать. Силовая установка включилась, и именно в этот момент на периферийном анализаторе появился Сирон. Диспетчерский пункт корабля  попытался с ним связаться.  Остальное, восстановление и включение внутренней связи, проделали человек и тигр: заполнили все информационные ячейки и реанимировали командные функции станции. В машинизированной среде воскрес разум дравида и в диалоговом режиме проконсультировался с Бэем. Правда, по своей логике, тут же оптимизировал их физические и  биологические возможности.
Окончательно придя в себя, Бэй вытащил из зарослей сампан Тао и загрузил туда часть сундучков из его наследства: теперь все это очень даже может пригодиться в их дальнейших путешествиях. А остров между тем начал меняться: скала стала приобретать более геометричную форму, исчезали сколы и обрывы, и вся она затягивалась зеленью, пальмы стали выше с шикарной кроной. Молодой воин, глядя на трансформацию вимана, счел благоразумным вынести из пещеры все до последнего кинжала. Наконец, и вход в пещеру стал все больше походить на амбразуру грузового люка и в конечном результате прикрылся огромной раздвижной дверью. Перед Бэем оказалась закругленная и круто уходящая вверх скала с фактурой поверхности толстой, глубоко иссеченной закаменевшей древесной коры. Небесная колесница активно залечивала раны и камуфлировала свое прибежище под обычный рифовый атолл, каких вокруг было видимо-невидимо. Вокруг острова один за другим исчезали скалы и подводные камни, перестали бурлить вихревые течения, и на траверз пляжа вышла джонка, замерев на расстоянии пушечного выстрела. Тяжело нагруженная лодка заскользила по смирной волне и благополучно причалила к борту судна.
Передав груз на палубу, докер вновь вернулся на остров; забрав оставшееся, Бэй подошел к уже замшелому борту корабля и положил ладони на шершавую обшивку. Поверхность дрогнула, двери бесшумно разомкнулись и перед взглядом юноши предстал просторный шлюз с большим экраном в противоположной стене, с которого чернокожий человек попрощался с ним приветливым жестом.
- Мечислав, ты так возмужал! – помогая взобраться на палубу, с улыбкой бросил реплику сыну Глеб: - Просто ни по дням, а по часам растешь, как богатырь былинный! Ну, вылитый Илья Муромец, только бороды еще не хватает!
- Сейчас, давайте все это снесем вниз, и я подробно обо всем расскажу, как сумею, - немного отдышавшись после гребли и разгрузки, сказал резко повзрослевший сын.
Они снесли в трюм несколько сундуков и сундучков с добычей Тао, охапки оружия, доспехов и штук ценных тканей. Присоединив это к еще не исчерпанным резервам тюков купца Ясухиро-сан, стало понятно, что корабль сейчас находится в максимальной готовности к торговой миссии. К счастью или к сожалению, но экипаж судна в данное время представлял собой, скорее, боевую единицу, нежели коммерческую.
Наступило время вечернего чая, и вся компания собралась в капитанской каюте. Глеб и Матвей, единственные, кто остались в своем первозданном виде, естественно, умирали от любопытства. Но интрига только обострилась, когда на палубе раздалось хлопанье крыльев и в каюту, в сопровождении огромного Витязя с тушкой зайца в пасти, вошел Арэта. И уже в этом составе слушателей прозвучал рассказ Мечислава о последних событиях:
- Так вот, значит, откуда приходят Тайные Люди, - глубокомысленно заявил монгол. - Но у меня для вас есть маленькая личная просьба: подобрать меня с принцессой Мяоянь у побережья и в открытом море пересадить на корабль По-Ло, который уходит с эскортом из Китая навсегда! Хубилай дал ему ответственное поручение, наконец-то, отпустив их вместе с отцом и дядей на родину! Кстати, я принес тигренку гостинец, а меня встретил поистине царь зверей!
В это мгновение в каюте появился еще один посетитель, на которого тигр практически не отреагировал, а взяв зайца в зубы, деловито прошел свозь него на палубу. И это уже возник не привычный облик Белого старца, а невысокий иссиня-черный человек в темно-бардовой тунике.
- Дух Скалы! - выдохнул Мечислав;
- Пусть будет Дух Скалы, - миролюбиво согласился дравид, - тем более, что мое имя уже никому и никогда ничего не скажет, кем бы я сейчас не назвался;
-  Так это вам принадлежат вездесущие Тайные Люди!? – воскликнул обычно выдержанный и помалкивающий Арэта, -  бессмертные и владеющие всеми тайнами мира!?  Ты один в своей скале-раковине и это действительно небесная колесница?
- Давайте, мы сначала разберемся с вами, - усмехнулся курчавый Дух, - откуда вы взялись, кто вы есть и куда идете…
Мне многое удалось прочитать в вашей памяти, в памяти ваших предков и всех прошлых жизней, которые предшествовали  сегодняшней. Я, к сожалению, не представляю теперь собой человека из плоти и крови, скорее, его зрительный образ, обладающий великими знаниями, но, увы, уже не возможностями. Мой корабль скорее мертв, нежели жив: он может поддерживать связь любого рода, но потерял возможность перемещения во времени и пространстве навсегда.
Итак, я могу вам поведать следующее: единовременно исчезнув, как я понимаю, все три великие цивилизации не канули в пучину бесследно. Но лишь позже, спустя десять тысяч лет возникли три новые цивилизации: они были вполне примитивны по сравнению с древними. Однако обладали необъяснимыми и незаурядными познаниями в непрактических областях, не соответствуя уровню своего реального быта.  Уцелевшие дравидийцы, со временем сосредоточившись на юго-востоке расколовшейся Гонтваны, потеряли свою былую мощь, поскольку утратили большую часть своих технических возможностей.
Арии же, - продолжал дравид, глядя на Сирона, - попав в экстремальные условия существования и превратившись в кочевой народ, изменили свои основные принципы существования. Они были вынуждены охотиться, чтобы добыть себе пищу. Они начали есть мясо и нанесли себе колоссальный урон. С изменением образа жизни их философские воззрения подверглись значительным изменениям,  и многие знания были ими утеряны.  Пройдя и породнившись с трипольцами, в Индии арии встретились с дравидийцами. Между представителями этих цивилизаций и двух разных мировоззрений происходили столкновения, переросшие в длительную войну. Война длилась долго, но, в конце концов, обе цивилизации слились воедино. Культура, наука и искусство образовавшейся арийской цивилизации начали интенсивно развиваться на новом месте, и назвалась она Ариавартой…
Вот, наверное, тогда-то, Арэта, и появились Тайные Люди, которые запустили на Земле новый виток развития человека, слив воедино такие разные и изначально противоречивые идеи сосуществования. Но, и в следствии этой вселенской бойни, до сих пор им не удается побороть в людях мотиваций противостояния, погасить жажду борьбы и взаимоуничтожения, как бы это не было губительно для самого агрессора.
Десять тысяч лет они пытались вытравить это из одичавших потомков древних полубогов, но тщетно. Вы воюете, вы убиваете друг друга за клочок земли, за косой взгляд, за другой цвет кожи и за незнакомый  язык молитвы чуждому божку. Но надо сказать, что и мы не были  чужды насилию… Неужели это и есть движение к абсолюту? – задумчиво завершил Дух Скалы. 
- А почему я не вижу твой остров? – вновь вернулся к прозе жизни монгол;
- Наверное, потому, что ты на нем еще не был, - ответил дравид: - но теперь его уже никто не сможет ни видеть, ни навещать. Заработала защита корабля. Но ваша джонка может заходить в его бухту, как домой: на ней установлен маячок, который показывает ее место нахождения и обозначает ваш корабль, как друга. Еще раз улыбнувшись озадаченному экипажу дравид исчез, вернув свой образ за нетленную броню своего корабля. 
- Здесь мы совсем другие, - подвел Сирон результат встречи с ками Ока Дракона: - данники Хубилая вместе с тигром на равных общаются с Разумом Предков! И мы понимаем друг друга, говорим на одном языке, движемся по неведомым путям и пользуемся чужими знаниями. Джонка! Это джонка диктует нам эту реальность, эти возможности: что же это за Маячок Дравида?   
- Ну, тебе-то лучше знать, - с готовностью откликнулся Мечислав: - вы с ним на одинаково круглых машинках по свету гоняете! А если разобраться, то джонка к нам попала вместе с Тао и Арэта: но выбрал ее Арэта, а почему-то Тао привели именно к нему, - и Мечислав внимательно посмотрел на монгола.
- Я ломал над этим голову уже не один десяток раз, - откровенно признался Арэта. – И выбрал-то джонку из кораблей уцелевших после цунами для поисков тела императора Джао Бин по прямому указанию По-Ло.  Но вот как она уцелела в мельнице Ока Дракона; и как уцелел я, оказавшись на ней единственным и притом крепко связанным пассажиром – это загадка!
- Ладно, утро вечера мудренее, - веско сказал Глеб и предложил c рассветом внимательно обыскать и осмотреть судно до последнего уголочка. А сейчас войти в бухту острова, как предложил Дух Скалы.
Так и сделали: судно уткнулось в песок пляжа. Тигр выскользнул на берег, предпочитая сон на природе. Глаза головы дракона на носу джонки, смотрящие прямо на прибежище дравида, мягко светились. Витязь, усевшийся спиной к шлюзовому входу, вперился своими зелеными огоньками в его победоносный сандаловый лик.    
                _

              IV. Попытка Белоголового Орла :
 
                «Гораздо полезнее собирать камни: ибо
                среди  прочих  попадаются  и  алмазы».

Монгольский ильхан Аргон, царствовавший в Персии, прислал ко двору Великого хана трех послов, с тем, чтобы те привезли ему невесту – среднюю принцессу Кокачин. Невеста послам понравилась, Хубилай согласился на династический брак, а По-Ло, сдружившийся с послами, все-таки сумел добиться позволения отправиться с ними домой. Персидские послы, узнав, что венецианцы искусные мореплаватели, стали просить Хубилая, что бы По-Ло доставил девушку в Персию почти безопасным морским путем. После долгих колебаний было приказано снарядить флотилию из четырнадцати четырехмачтовых кораблей и снабдить экипаж запасами на два года.
Корабли, покинув порт Зайтон, направились в королевство Чампа, которое к тому времени было уже подчинено империи Юань и поставляло ему ежегодно в виде дани определенное количество слонов. Далее ханский флот направился к острову Ява, который Хубилай никак не мог захватить, оттого, что путь сюда далек, да и плавание очень рискованно.  После провальной японской компании все южные моря были наводнены пиратами - китайскими и корейскими вояками, которые, опасаясь гнева монголов, рассеялись по островам и глухим уголкам побережья.
Только здесь, в яванском порту, пропахшем перцем, мускатным орехом, гвоздикой, Арэта, в миру - сопровождающий По-Ло монгольский офицер Кокетэй, решился пересадить свою возлюбленную с джонки на флагманское судно. Принцессы встретились и долго не могли наговориться, прогуливаясь по огромному 140 метровому судну с шестьюдесятью каютами на четырех палубах. Они слушали музыку, любовались танцами, их развлекали своими стихами и игрой актеры театра, который вместе с ними плыли к берегам далекой и загадочной Персии.
На этом чудном острове плохая погода задержала их на долгих пять месяцев. Пока опытные торговцы Никколо и Маффео Поло, отец и дядя предводителя флота, набивали по дешевке трюм пряностями, сам Командор в сопровождении экипажа джонки обошли весь остров вдоль и поперек. Доблестный же Кокетей ежедневно инспектировал суда, поддерживая боеспособность флота и не теряя из виду свою Мяоянь. 
- Неужели я снова когда-нибудь увижу свою Русь, услышу наших соловьев и запах клевера? Или скрип снега под ногами и горячий хлеб из печи? – тоскливо произнес Глеб, теребя податливый ствол сагового дерева, из которого островитяне  добывали муку для своих лепешек!  Нет, из зарослей сахарного тростника даже Полярная звезда невидима, на мало, ни много!
– Да уж! – вторил ему изнывающий от влажного зноя Матвей.
Наконец ветры позволили кораблям покинуть землю маленьких обезьян с человеческими лицами, и вскоре флот достиг Цейлона. Местный правитель  Алагакконара не дружил с соседними странами и часто перехватывал и грабил их посольства по пути в Китай и обратно.  Алагакконара легко заманил По-Ло вглубь страны и послал своего сына Наянару потребовать у него золото, серебро и прочие драгоценные товары. Если бы эти товары не выдали, более 50 тысяч варваров восстали бы из укрытий и захватили корабли, оставленные на Кокетея. Они подпилили деревья и вознамерились перекрыть узкие дорожки и перерезать По-Ло пути к отступлению так, чтобы отдельные отряды китайцев не могли прийти друг другу на помощь.
Арэта приказал гонцам тайно обойти дороги, где сидела засада, вернуться к кораблям и передать приказ офицерам и матросам биться до смерти: суда встали бортами к берегу и сотни пушек, заряженные огненными стрелами и разрывающимися снарядами, уставились на противника. Тем временем он повел двухтысячное войско обходными путями. Они штурмовали восточные стены столицы, покинутые войсками, прорвались внутрь, и захватили Алагакконару, его семью, нахлебников и сановников. По-Ло решил Алагакконару и прочих пленников не казнить: смилостивился над ними — над невежественными людьми, не знавшими, что такое Небесный мандат на правление, и отпустил их, приказав  выбрать в семействе Алагакконары достойного человека, чтобы править страной.
Джонка Мечислава стояла на рейде под защитой океанских парусников, когда после военных действий и убедительной победы, внезапно ночью Арэта привез на лодке напуганную Мяоянь. Собравшимся в каюте монгол поведал то, о чем только что дознался:
- Еще до нашего плавания Хубилай отправлял на Цейлон своих эмиссаров, чтобы заполучить одну из главных священных реликвий буддистов – зуб Будды. Но зуба монгольскому императору — известному покровителю буддизма — все же не дали, компенсировав отказ другими дорогими дарами. На этом дело до поры и закончилось. Но Срединное государство втайне не отказалось от вожделенной цели: наверное, плавание с невестой было предпринято специально для похищения зуба, а все остальные странствия — для отвода глаз.
Теперь же три самых больших и хорошо вооруженных корабля возвращаются в Китай: увозят плененного царя Алагакконара с домочадцами и бесценный «кусочек Будды», который, как  путеводная звезда, поможет им безопасно добраться назад в Зайтон.
И еще одна мечта Великого хана наконец-то исполнилась: самый красивый в свете рубин здешнего царя, такого никто не видел, да и  увидеть трудно; он вот какой: в длину он с пядь, а толщиною в человеческую руку. На вид самая яркая в свете вещь, без всяких крапин; и красен, как огонь; а дорог так, что на деньги его не купить. Гонцы Хубилая обещали за него то, что стоит большой город. Но царь ответил, что не отдаст рубина ни за что на свете, рубин тот дедовский, и ни за какую цену в свете его не уступит. Но вот теперь он повезет этот рубин вместе со своей головой в ханскую ставку.
Так По-Ло рассчитался со своим покровителем за свободу отца и дяди, за  возможность вернуться на родину! – Арэта умолк.
- Зуб Будды? – взволнованно спросил Бэй, - Отец, когда вы штурмовали город, вы слышали о чем-то таком?
- Нет, мы с Матвеем держались рядом с Арэта, нашей целью был царский терем и дворцовая стража. А ихнюю пагоду специальный отряд монголов брал. Они ни с кем не разговаривали, держались особняков и всех монахов жестко порубили, - нехотя признался Глеб.
Среди бархатной ночной тьмы на палубе раздалось звучное мурчание, легкое порыкивание и в каюту заглянули две довольные тигриные морды.
- Кацуми! – радостно вскрикнул Сирон и бросился наружу. Да, это была Кацуми, а на носу джонки виднелся силуэт Рюу, осторожно прикасавшийся к блестящей под звездами голове деревянного дракона.
Но вот он вошел в каюту: до боли знакомое лицо юного императора было искажено болью от распухшей щеки, из уголка губ сочилась тонкая струйка крови. И как он ни старался унять ее платком, алые капельки на побледневшем лице появлялись вновь и вновь:
- Неужели это правда, - бросился к нему Арэта, - неужели эта реликвия – частица твоей плоти - попала в руки нечестивцев?! И ты вынужден испытывать боль!?
- Эта боль и эта кровь на моем лице, - заговорил юный Будда, - только отражение происходящего с людьми,  защищавшими священные для себя устои и символы. И могу я демонстрировать это только вам, своим друзьям, связанным со мной одной реальностью и одной судьбой; надеюсь, вы теперь это хорошо понимаете!?  Мы, похоже, волею высших сил соединены неразрывно и наши жизни, и поступки будут отныне дополнять и усиливать друг друга;
- Очевидно, мы должны восстановить справедливость и вернуть Зуб в цейлонский храм? – деловито осведомился Глеб;
- Да, - утвердительно ответил Просветленный, - увы, мой Дракон бессилен в этих водах и нужна ваша помощь. - Но только не ваших мечей, - добавил он, заметив явную решимость воинов взяться за оружие.
К джонке подплыла лодка, и из нее на палубу взошел невзрачный монах, в руках он держал небольшой ларец из темного дерева. Лодка тут же растворилась полночном мраке.
- Давайте послушаем хранителя Реликвии, - сказал Рюу, когда монах вошел и присел на корточки в темном углу каюты со своей скромной ношей:
- В этом ларце копия Зуба Будды, - удрученно вымолвил смиренный гость из некоторого отдаления от остальных: - мы не сумели подменить ларец, нападение было слишком неожиданным. Сингалы, пока продолжался штурм, сумели вывести правителя с челядью из дворца и подсунули победителям двойника. А монахов убили сразу же, и они не успели выполнить все меры предосторожности. Хотя мы и были поставлены в известность о вожделениях Хубилая, но не считали возможным его посягательство на Святыню;
- На утренней зоре «корабли-сокровищницы», построенные еще мастерами империи Сун, покинут эскадру и будут ловить ветры у берегов Индии для возвращения назад, - доложил Арэта. - А По-Ло будет заниматься дальнейшими поисками здесь же дорогих его сердцу рубинов, топазов, сапфиров, гранатов, опалов, которых на этом острове видимо-невидимо! Поэтому я решил искать вместе с принцессой лучшей доли уже самостоятельно, с вашей помощью. Но, видимо, придется сначала побывать в гостях у соотечественников! 
- Им надо предложить Соблазн, - тихо, но уверенно стал просто-ки диктовать монах: - Их надо отвлечь, заставить погнаться за Добычей, которую невозможно упустить. И подменить Святыню.
К востоку от Цейлона на Коромандельском берегу Индостана  расположено царство Мосул, где находятся богатейшие алмазные россыпи. Но их можно добыть только с помощью орлов: в горных расщелинах и глубоких пропастях, куда человеку не дают проникнуть ядовитые змеи, бросают куски сырого мяса, к которым прилипают драгоценные камни. В этих горах водится много белых орлов, что ловят змей; завидит орел мясо в глубокой долине, спускается туда, схватит его и потащит в другое место; а люди между тем пристально смотрят, куда орел полетел, и как только он усядется и станет клевать мясо, начинают они кричать, что есть мочи; а орел боится, чтобы его невзначай не схватили, бросит мясо и улетит. Тут-то люди подбегают к мясу и находят в нем довольно-таки много алмазов. Добывают алмазы и другим способом: орел с мясом клюет и алмазы, а потом, ночью, когда вернется к себе, вместе с пометом выбрасывает те алмазы, что клевал; люди ходят туда, подбирают орлиный помет и много алмазов находят в нем, - на одном дыхании выложил монах свое заманчивое для монголов предложение.
- Да, для степняка взять на саблю богатый трофей, да еще без риска и драки – это может сработать! – уверенно подтвердил Глеб. – Осталось забросить наживку! И все взглянули на Арэта.
- Хорошо, - согласился воин, - значит, надо уже сейчас подгребать к «Сокровищнице» и вступать в переговоры.
Джонка без всплеска заработала гребными колесами и подошла к темной громадине корабля: по его палубам мелькали огни, раздавались голоса и команды. Триста матросов-китайцев экипажа готовили судно к выходу в океан, а две сотни отборных воинов во главе с темником Баяном, прозванным своими воинами Стоглазым, поддерживали жесточайшую дисциплину на борту и обеспечивали военные действия на суше и на море. Охрана провела Арэта в каюту к темнику:
- Что привело тебя ко мне, славный Кокетэй, - встретил союзника Стоглазый, удивленный столь поздним визитом;   
- Я покидаю По-Ло, - сдержано начал ханский офицер, - выполнив повеление Великого Хубилая, добыв драгоценный камень, могу считать себя свободным. И не хочу возвращаться в Китай. Мы уйдем в Золотую Орду, там все мои родственники. Но чтобы добраться туда не с пустыми руками, мне нужна твоя помощь. Ты тоже не останешься в накладе, - и Арэта поведал об алмазном царстве Мосул, которое было по пути и, буквально, в двух шагах.
- Хорошо, - сказал темник Баян, - веди нас на своей джонке к тому месту, сегодня утром мы снимаемся с якоря. И они ударили по рукам. 
Вернувшись на судно, монгол рассказал о прошедшем разговоре во всех подробностях, добавив еще множество деталей о людях, которых он увидел на «Сокровищнице»: дружина Стоглазого состоит из одних христиан-несторианцев. Выходцев из скифо-сибирской Орды: русов-аланов, русов-ясов и русов Владимиро-Суздальской и Киевской Руси.  Среди всех оных есть и один шаман; никто не может войти в его каюту и никогда двери его заточения не остаются без охраны нескольких свирепых воинов. Вероятнее всего, это и есть наш самый серьезный противник.
Как только небо посветлело на восходе, джонка подняла парус и начала медленно удаляться на встречу солнцу. Три громадных военных корабля, строясь друг за другом, медленно сдвинулись с места под ритмичные удары барабанов, задающих ритм гребцам. Но вот и они поставили все паруса, медленно выходя из бухты и оставляя далеко за кормой суда венецианцев. Под ясным небом флотилия ходко прошла весь день и к вечеру приблизилась к заветной цели: на траверсе прибрежных гор якоря упали на дно, а команды приготовились к дрейфу. К джонке, которая стояла к скалам ближе всех, от флагмана подошла большая шлюпка, и из нее на палубу вышел темник в сопровождении двух головорезов. В каюте их приветствовали серьезный Кокетэй и мощный Бэй; Глеб с Матвеем поздоровались с пришедшими, но остались на палубе, наблюдая за гребцами в шлюпке. Белокурый Сирон колдовал у носового орудия. 
- Мне знакомы лица твоих воинов! – воскликнул повеселевший Баян, обнимая монгола. – Похоже, вам можно доверять без какой-либо оглядки! Вас слишком мало что бы держать камень за пазухой! Тогда договариваемся так, завтра утром мои люди вместе с твоими слетают в горы на разведку. Ну, а потом, по результатам их вылазки мы решим о наших дальнейших действиях. Лады?!
- Лады, завтра утром я жду твоих людей, - спокойно пообещал ему Арэта.
Монгол стоял на палубе джонки с белым орлом, сидящим на его левой руке: птица спокойно взирала на людей, взмахивающих веслами в приближающейся шлюпке. Позвякивая саблей, Кокетэй спустился в лодку, и та  быстро направилась к берегу.  Через полчаса, поднявшись на одну из вершин, за которой  простирались дикие голые скалы, трое мужчин разглядывали обрывистое ущелье и птиц, кружащихся невдалеке.  Вниз, к основанию утесов еще не проникали лучи солнца и поэтому орлы не торопились нырять с высоты за своей добычей. Но вот осветилось дно ущелья и тысячи ярких бликов замерцали между камней: солнце припекало, и  первая птица ринулась вниз и тут же взмыла с извивающейся крупной змеей в когтях. Арэта подкинул орла вверх и тот свечой ушел в небо:
- Бросай свое мясо, да не промахнись! – подтолкнул воина монгол и тот, достав из перекидной сумы добрый шмат, метнул его в глубину. Сразу несколько птиц, заметив это движение, резко снизились, разглядывая добычу. Но мимо них тенью метнулся ручной орел и принес к ногам добытчиков ловушку для алмазов. Несколько сверкающих драгоценностей были зажаты в кулак, а мясо опять полетела в пропасть. Но, не успев достигнуть цели, было ловко подхвачено другой птицей и унесено на завтрак птенцам.
- Достаточно, - одернул Кокетэй воина, схватившегося за лук, - здесь нужно расставить много людей и научиться контролировать орлов, вовремя отбирая у них нашу добычу! Возвращаемся к Баяну. И мы уже сегодня обеспечим безбедную жизнь себе, детям и внукам! 
Хотя, какие дети и внуки у наемников Великого хана!?  Однако, весть о сказочных богатствах, лежащих буквально под ногами, на близком и беззащитном  береге облетела «Сокровищницу» с быстротой молнии. Солнечный день, безлюдная страна, дикие горы, никакой опасности и россыпи алмазов, которые оберегают только крутые склоны и греющиеся на солнышке ползучие гады. Монгольская дружина темника Баяна была готова легко взять эти скалы на абордаж! 
Джонка вплотную подошла к флагману и приняла на борт темника с десятком до зубов вооруженных воинов и человека с множеством косичек на голове, закутанного в кожаный халат с опушкой из волчьего меха. В руках этот человек держал маленький ларец из темного дерева. Поместив шамана в каюту и внимательно осмотрев судно, охрана окружила ее плотным кольцом и джонка, окруженная десятком больших лодок, направилось к береговому пляжу у подножия вздымающихся гор. Берег, почти без какой-либо растительности, встретил сотню алчущих искателей приключений тишиной и накаленным воздухом безветрия. Мгновенно был разбит лагерь, лодки вынесены на берег и выставлены, как заграждение с суши, разведена постовая стража. Корабль, шоркнувшись плоским дном по песку круто уходящего на глубину пляжа, ткнулась носом в берег и закрепился якорями. «Сокровищница» и сопровождающие ее два корабля подошли как можно ближе к берегу и ощетинились пушечными стволами во все стороны сразу.  Около шатров, установленных среди валунов, запылали костры, на огне зашипело зажариваемое мясо, зазвучали протяжные и гортанные песни. Глеб с сыном и Матвей ночевали на берегу, Арэта расположился прямо под открытым небом на широком носу джонки, рядом с ним на краю борта нахохлился белый орел Сирон. Завтра их ждал трудный день охоты за брильянтами; а уже в наступившей ночи - рискованная операция по спасению реликвии Цейлона. 
Ночной туман тихо заливал безмолвный берег, лишь кое-где еще потрескивало пламя в засыпающих кострах и лишь в хрустально-черной вышине горели низко скользящие по небосводу звезды.
Караул был окаменело неподвижен; шаман вышел из каюты и очутился совсем в другом пространстве: сияющая золотящим свечением голова дракона на носу джонки своим светом, как зыбкой стеной, отделяла палубную сцену от пелены берегового партера. Два громадных тигра сидели у противоположных бортов и неподвижным взглядом гипнотизировали человека в кожаном плаще. Рядом с Кацуми стоял белокурый Сирон, держа в руках небольшой ларец из темного дерева, а воин Арэта стоял за его спиной, положив ему руки на плечи.
 Несколько минут вся эта группа неподвижно и беззвучно рассматривала и оценивала друг друга. Но вот из созвездия в созвездие промелькнула сгорающая космическая странница, и шаман заговорил тихим, но звучным голосом пожилого уставшего путника:
- Я не на своей земле сейчас. Вообще – не на земле. И мне отзываются здесь только Духи из давних страшных времен – это даже не верхний или нижний миры, где можно говорить с предками – это выше нашего степного неба… Мне нужен открытый огонь;
Перед шаманом возник, медленно разгораясь и отбрасывая его тень на клубящийся за бортом туман, небольшой костерок. Запах горьких трав и высохшего помета вместе с белесым дымком вился над палубой джонки. Они расселись вокруг огня, поочередно отстраняясь от едкого дыма; тигры, тоже успокоились и прилегли чуть в сторонке, положив морды на вытянутые передние лапы.   
- Шаман прикрыл глаза и обратился к Арэта даже не с вопросом, а с утверждением:
- В тебе течет кровь предков Хубилая; как ты, Крылатый Волк, оказался здесь и велишь мне не повиноваться, а лишь пойти у тебя на поводу? Ведь ты и мой Старший Предок и волен приказывать мне? 
- Ты все поймешь и оценишь эту встречу, когда вернешься в Эль, - ответил ему Кокетэй. – Эта ночь не время Постижения Истины - это время возвращения к истокам;
- Пусть будет так, - ответствовал шаман и удалился усталой походкой. Через несколько минут он вернулся, держа в руках ларец из темного дерева, и протянул его монголу:
- Я хочу получить другой ларец, - и он указал на тот, что держал на коленях Сирон, - из твоих рук, Старший Предок. Ибо от этого юноши веет таким холодом древности, что мой мозг не выдержит: его не спасет наш костер, и он рассеется, как этот дым.   
Обмен состоялся. Ларцы перешли из рук в руки. Протиснувшись между тигров, к огоньку выступил Рюу: его светлое лицо было в порядке, и кровь более не сочилась:
 - Строители каналов пускают воду, лучники подчиняют себе стрелу, плотники подчиняют себе дерево, мудрецы смиряют самих себя, - поблагодарил он духовника Великого хана и принял от Арэта свою ношу.
Солнце следующего дня подгонялось нетерпеливой возней в стане монгольского темника: еще засветло его воины, нагруженные наживкой, веревками и силками для отлова орлов, штурмовали кручу гор. Глеб и Матвей были среди первых, Мечислав взбирался за ними с белым орлом на руке. Бедовая сотня расползлась по склонам вокруг громадного ущелья, предвкушая поживу. Несколько ловких воинов, что по моложе, обвязавшись веревками, опускались товарищами вниз. Но очень скоро послышались их панические крики: змеи надежно оберегали свои пределы.
Светило взошло достаточно высоко, появились птицы, и охота началась! Сирон принес первые плоды с алмазной нивы и Глеб понял, что не все так безоблачно в их взаимоотношениях с прежними товарищами по оружию. Выхватив в следующий раз со дна ущелья свою кровавую добычу, орел выронил ее к чужим ногам и исчез в стае парящих хищников, не вернувшись к хозяину
Потеряв кормильца, Мечислав, насадив на острие стрелы небольшой кусок мяса, привязал ее шелковым шнуром к запястью и выстрелил вниз! Это новшество не осталось не замеченным, и монгольские луки принялись за работу!
Белый орел не вернулся на джонку, видать, нашел долгожданную подругу, сетовал Кокетэй в кругу соратников Баяна.
Три дня и ночи из каюты капитана доносилась нескончаемая молитва шамана; с трепетом менялась охрана. А в горах свистели стрелы и кричали птицы: потеряв несколько человек от ядовитых укусов и падений с высоты, Баян приказал воинам возвращаться на «Сокровищницу».  Матросы вновь взялись за весла, капитан ловил ветер – флотилия держала курс на обратный путь в свое Срединному государству – Джун Го. 
- Так что, пойдем в Золотую Орду? – спросил Глеб у монгола, когда джонка осталась у алмазного берега одна. Наступал момент расставания и все понимали, что следующая встреча может уже и не состояться:
-   Из привязанности рождается печаль, из привязанности рождается страх; у того, кто освободился от привязанности, нет печали: страдание рождается снова и снова, если не искоренена склонность к желаниям, - напутствовал друзей Рюу;
- У меня сейчас есть одно жгучее желание, - проворчал Сирон, - перевоплотиться снова в орла и перестать страдать от проглоченных алмазов!
- Зря ты это сказал, конечно же, существуют боги и другие сверхъестественные существа: демоны, духи, создания ада, боги в виде животных и птиц… Но они тоже подчинены действию кармы и, несмотря на все свои сверхъестественные силы, не могут самого главного - избавиться от перевоплощений. Только человек способен встать на путь и, последовательно меняя себя, искоренить причину перерождений, достичь нирваны. Чтобы освободиться от перерождений, богам и другим существам придётся родиться в человеческом облике. Только среди людей могут появиться высшие духовные существа, достигшие Просветления - те, кто откладывает уход в нирвану ради помощи другим созданиям, - так сказал, прощаясь, юный Будда.
Придерживая Кацуми за холку, он направился по палубе со следами топтанья караула и костра на нос джонки, где они просто растворились в воздухе, шагнув за темнеющую полоску горизонта.   
                _

                V.   Славянский поход...

                «Идущий верным путем тот,
                кто милосерден, правдив и предан;
                кто любит огонь, воду и животных».

Большой шатер из шкур. Напротив входа, под дальней стенкой - невысокий помост, на котором в беспорядке валяющиеся шкуры. Стоят какие-то блюда. Но никого нет.
Зато слева от помоста горит большой очаг, над ним - котел, и возле него разгоряченные напитками мужчины и женщины. Все - в одежде степняков: мягкие невысокие сапоги, широкие штаны, просторные рубахи, на женщинах – вышитые бисером туники, поверх них - теплые жилеты из шкур, тоже расшитые. Все - низкорослые, со скуластыми лицами, темными раскосыми глазами с острым блестящим взглядом. У некоторых женщин на голове остренькие шапки с мехом.  На мужчинах - круглые, но тоже отороченные мехом.
Справа от помоста - пространство для танцев. И я вижу себя кружащейся в танце. Такое странное ощущение  танца – заклинание или заклание…  Рубаха на мне приталенная, но ниже пояса…
И много-много косичек, в которые вплетены монетки. Они тонко звенят, когда я кружусь. И на лбу - обруч с монистом. Жилетка тоже расшита монетами и мехом. Богатая одежда. Я немного пьяна от выпитого, от настойчивых ухаживаний молодых мужчин и от их двусмысленных шуток. Мне весело и радостно на душе.
И вдруг я вижу, что входной полог резко откидывается, и в шатер уверенно входит высокий русич. Мягкие сапоги, заправленные в них штаны, длинная светлая рубаха, опоясанная кожаным поясом, на котором висит невероятной красоты кинжал. Русич останавливается возле входа и надменным взглядом окидывает шатер. Большой палец правой руки заложен за пояс, а левая рука небрежно, но плотно лежит на рукоятке кинжала.
Люди возле котла начали громко его приветствовать и зазывать к себе. Он подошел к ним, присел, разговорился. Все это время с его лица не сходит самоуверенное и немного пренебрежительное выражение, хотя разговаривает он вежливо и улыбчиво. Но взгляд его зеленых глаз  пронзителен, внимателен и холоден. Похоже, что окружающие ему были искренне рады. Было видно, что он желанный гость и его уважают.
Он притягивает мой взгляд как магнитом. Я очень стараюсь не показать своего интереса, пытаюсь продолжать танцевать и отвечать на заигрывания, но, похоже, его не обмануть. Потому что пару раз я ловлю на себе его быстрый, как бы невзначай, взгляд. Посидев возле очага, поболтав с людьми и немного выпив, он собирается уходить. С ним шумно и громко попрощались, но к выходу он идет  в одиночестве. Разумеется, я тоже его провожаю взглядом. И когда он выходит, то чуть задерживается перед пологом и, чуть обернувшись, прямо и требовательно смотрит  мне в глаза.
Я все поняла: и через какое-то время выхожу следом. Иду к лошадям. Он уже оседлал своего серого в яблоках норовистого жеребца. И тот танцует под ним, пока он меня ждёт. Я быстро вскакиваю на свою гнедую кобылку, а он уже мчит прочь от стойбища навстречу закату, к реке.  Я скачу следом. 
Помню только удаляющие звуки бубнов, затихающие пьяные крики и смех. А нас обнимает прохладная степная ночь. Мы несемся в сторону уже почти утонувшего в реке солнца, и я, задыхаясь от бьющегося и выпрыгивающего из груди сердца, вижу только его широкую спину в светлой рубахе и клинок, мерно, в такт галопу жеребца, ударяющий его по бедру.
Все, что остаётся во мне после этой встречи - это непроходящая безысходная грусть, граничащая с тоской от понимания того, что больше мы никогда не увидимся. А зловредная память услужливо потом всегда будет  подсовывать жесткий и требовательный взгляд блестящих зеленых глаз, за которым русич тщательно прячет глубокое чувство, поглощающее нас обоих. И я ищу эти глаза, постоянно прислушиваясь к себе - не займется ли в венах кровь от зеленого огня!... – в холодном поту вскинулся Мечислав в своем гамаке на нижней палубе.
Встревоженный Витязь вглядывался в лицо юноше, приподнявшись на передних лапах: глаза тигра в рассветном сумраке заиграли изумрудным блеском.
Прибрежные волны мерно шлепали по борту джонки, рассвет обещал быть ярким и горячим. Странный вещий сон не отпускал душу молодого богатыря своими чудовищно цепкими когтями, причиняя почти физическую боль не естественностью и, в то же время, неизбежностью увиденного грядущего. 
Поднявшись на верх, Бэй увидел солнечного мальчика, уже нежащегося в первых лучах нового дня:
- Тебе тоже было пророчество? – спросил его Сирон, обратив внимание на  озадаченный вид еще окончательно не проснувшегося богатыря. – Это должно было произойти; это место такое:  когда арии после Дарданова потопа перевалили через Кавказский хребет, прошли Междуречье и столкнулись с дравидами. Великий поход потребовал и Великого Отца: здесь, в Индии они встретились с культом, уже забытом, но на генетическом уровне родным, исконным. И поддаются ему. Иначе было бы странным – разогнать черномазых и тут же позаимствовать у них религию. Нет, тут все сложнее: была война, куда без нее – но вновь сработал синтез; и дравиды, наследники Лемурии, вернули ариям, наследникам Арктиды, их забытую религию.  Вот почему они внезапно и необъяснимо покорились дравидской философии-науке-религии. Вот тогда-то, собственно, и началась история этого мира, -  Сирон умолк;
 - Надо сделать генеральную приборку судну – подумалось Бэю. - И все мысли сразу же встанут на место.
После общего аврала джонка заблистала идеальной чистотой и флотским порядком. Были даже разобраны и разложены по принадлежности трюмные запасы, включая купеческие товары Ясухиро-сан. Принцесса Мяоянь удостоила своими заботами капитанскую каюту, где отныне воцарились свежесть и уют.  К полудню был поднят парус, и судно вдоль всего побережья направилось в Ормуз, к границе с Персией. Там, за этой древней землей, лежал путь на Волгу, на Русь.
Посетив Макоран – последний город в северо-западной части Индии – Арэта в порту, где они запаслись водой, фруктами и остальным, узнал, что могучий флот По-Ло уже здесь побывал. Но вместо того чтобы подняться к Персии, где его ждал жених монгольской невесты, направился на запад через Оманский залив.
- Думаю, что Кокачин это вовсе не опечалит! – залилась веселым смехом старшая дочь Хубилая, - лучше дышать морским воздухом в обществе услужливых послов, чем коротать свои дни на краю пустыни в роскошном гареме захудалого хана! К тому же там все время вражда и междоусобица! Как все-таки ценит и любит отец свой Шелковый Путь и ему наплевать на судьбу своих дочерей! – искренне принялась негодовать принцесса.
- Мяоянь, - несколько смущенно начал Бэй, когда они остались в каюте втроем и с Арэта, - мне сегодня был чудный сон: я их  вообще вижу очень редко.  И юноша подробно пересказал все, что он увидел, почувствовал и пережил в женском образе в неведомой стране, в неведомое время.
 Молодая женщина стала вдруг чрезвычайно серьезной и взволнованной: - А это вовсе не только твой сон, мой мальчик, - сказала она чуть охрипшим голосом. – Я тоже видела все это сегодня ночью: с русичем сбежала моя танцовщица-невольница, с которой мы выросли вместе. У нас не было тайн друг от друга, не было даже маленьких секретов.  Но пришел он, и она лишилась рассудка. И это не был мужчин ее рода, даже ее народа. Наверное, это был только ее мужчина.
Принцесса выпила глоток вина, ее взгляд подернулся легкой поволокой и она, как показалось Бэю, начала впадать в привычное для себя состояние: в транс или в некую кому одержимости. Арэта обнял ее и вежливым кивком проводил юношу из каюты. Женщина обмякла и из своей сжатой ладони выпустила на стол, как синицу из кулака, светло-зеленый камень, светящийся сине-зелеными иголками.
- Тигриный глаз, - завороженно вымолвил монгол, - где ты взяла этот камень, дорогая?
- Здесь, на столе, когда наводила порядок.  Я взяла его в руку и Бэй начал рассказывать мне свой сон: я тут же вспомнила свой!
- Это шаман твоего отца оставил тебе подарок. Он увидел тебя, как бы Рюу ни старался скрыть твое присутствие, - удрученно заключил Кокетэй;
- Я вспомнила и другой сон, мой воин, я должна рассказать тебе о нем сейчас же: он ужасен и сладостен! Как я хочу узнать, что он означает! В первую же ночь на этой джонке я увидела его и только теперь, с камнем в ладошке, он очнулся во мне и заговорил!
- Мое дыхание становится глубоким и спокойным, лишние мысли покидают ум, оставляя в нем только самое важное дело, которое нужно выполнить немедленно. Если это дело не выполняется, то в моей душе просыпается скорбь и тоска, из которой мне все же следует выжать готовность и уверенность в служении.
В первый же год своего затворничества я спала однажды у себя фанзе. Мне стал сниться очень странный сон, в ходе которого я проснулась. Я видела, что  поднимаюсь по лестнице пагоды вверх, не касаясь ступеней. Я летела, считая пролеты. Насчитав их девять, я оказалась в каком-то помещении, переполненном энергией, которую я не могла толком воспринимать. Мое ощущение не было способно видеть это как какие-то формы, очертания предметов, сотканных из привычных деталей. Я не была способна чувствовать давление этой энергии, которая была жива, и вступала со мной в соприкосновение. Предприняв какое-то сверх усилие восприятия, я постаралась отрешиться от ситуации, предоставив ей проявиться за пределами своего тщедушного эго с его утлыми возможностями познания. Я увидела перед собой нечто вроде энергетического облака, которое формировало реальность вокруг себя, в том числе и мою собственную возможность воспринимать происходящее.
Я отчетливо почувствовала всем своим существом команду «умыться», и странным образом увидел перед собой сосуд. Попив воды и умывшись, я наконец -то, увидела перед собой обнаженного атлетичного мужчину, который мне сказал «Давайте-ка посмотрим на ученых шаманов». Стерев с глаз остатки воды, я стала разглядывать это удивительное существо.
Это было то самое невыразимое скопление энергии, которое приобрело человеческие очертания. Энергия переполняла совершенные формы тела, кипела молниями и переливалась по поверхности прекрасными узорами. «Движущиеся татуировки» имели вид постоянно меняющихся, сотканных драгоценностями переплетений, и передавали завораживающие, захватывающие дух, истории великих подвигов и постижения невысказанных тайн прошлого и будущего. Они были наполнены удивительной грацией, и рассказывали о существовании такой глубины у происходящего в бытовом мире, что я непрерывно себя щипала и щипала, что бы просыпаться и просыпаться.
Гневный благородный узор сияющего многими парами глаз существа неожиданно вычертил воинский погон у себя на плече. Он приложил пальцы к нему, потом указал ими на меня. Буд-то сраженная навсегда молнии подобной стрелою, не имея надежды более на какую-либо иную судьбу, кроме своего служения совершенному благородству, осознавая при этом свою немощь в сравнении с великой будущностью, я вновь умылась водой, и пришла в себя на своем ложе, - что это было, любимый?
- «Человека, избранного стать шаманом, сначала распознают черные духи. Черными духами называют духов мертвых шаманов. Они делают своего избранника больным, затем исцеляют и заставляют его стать шаманом" – вот что мне рассказывал Тао, вот что знаю теперь я и через Белого старца, - ответил Арэта;
- Ты проходишь уже не первый круг перевоплощений: наверное, этот не последний, - и он рассказал своей избраннице все, что с ними произошло в предыдущей жизни;
-  Ну, тогда я попробую окунуться в свое сердце еще раз, - решительно сказала Мяоянь и взяла со стола теперь уже свой камень;
- Не торопись, - остановил ее воин, - сегодня ты уже выпила полную чашу,  передохни!  И потом, это не Бэю послан был сон: его видела ты, но и ему он привиделся, наверное, тоже по предназначению. Важно другое, что происходит это именно сейчас, когда наша джонка вплотную приблизилась к земле, приютившей когда-то народ Духа Скалы. Здесь проснется на только твое сердце, наполненное древней кровью, но и твоя настоящая душа. Хочу, что бы в ней по-прежнему осталось место и для меня, - скромно закончил Арета свой монолог-предостережение, обнимая хрупкую женщину.
                _

                V. Врата богов :

                «Женщина  –  это канат
                между человеком  и богом,
                это канат над пропастью».

Народ двигался из северного Причерноморья куда-то на восток. Путь длился многие годы. Но вот остановились огромные деревянные колеса повозок, скрипнув последний раз. Волы потянулись к сочной траве. Женщины, шедшие пешком, спускали с рук детей, выводили из повозок стариков. Конные воины с высоты седел еще тревожно оглядывали неизвестные просторы, но всем уже стало ясно, что они, великие арии, пришли. Конечно, это еще не конец Исхода, но искать земли обетованные пойдут только следующие поколения… Смуглые и черноволосы, они поклонялись солнцу и воде; они чтили огонь, изображая его в виде свастики. У них был культ равенства и суровой простоты – женщины даже не знали украшений.
Прошли еще тысячи лет, а потом они внезапно все сожгли и ушли дальше, оставив только могильники, заброшенные рудники и заросшие ковылем руины крепостей. 
Ибо один великий человек, пророк Заратуштра, упорядочил воззрения древних, разделил все сущее на добро и зло и написал гимны, которые стали древнейшей частью Авесты. Это преобразило народ: арии обрели цель и тотчас снялись с места, покинули место силы -  свою Страну Городов, воссоздав ее заново в Двуречье.  Вот там они и встретились с шумерами.
На склоне дня джонка медленно поднималась по Ефрату, текущему по обширной долине. Берега многочисленных каналов, болот и стариц, заросшие ивами и тростником, изобиловали водоплавающими птицами и кабанами. Пустынные пейзажи с разреженной растительностью из финиковых пальм, тамариска и солянок подтверждали слова принцессы о персидском ханстве. Жаркий тропический ветерок относил с реки к кустам обилие москитов и комаров: земным раем это место назвать было трудно.
Вверху по реке, в сгущающихся сумерках, появилась темная громада крепостных стен с частой цепочкой факелов на гребне.  На Сирона, стоящего на носу и следившего за глубиной русла, первого упала черная тень Вавилона и поглотила его.
Кованные медные створки ворот, ведущие внутрь города, были распахнуты настежь, и судно беспрепятственно заскользило по глади канала к большой каменной пристани. Около ее внушительной стенки были причалены несколько торговых финикийских кораблей и один крупный египетский купец. Их паруса были убраны, палубы безлюдны; напротив каждого из них стояла вооруженная стража, которая не обратила на джонку никакого внимания, вовсе не замечая ее присутствия.
Впередсмотрящий вошел в капитанскую каюту, в которой уже собрался весь экипаж: это был уже не белокурый мальчик с арийского острова, а зрелый муж мирной коммерческой наружности. Глеб и Матвей от неожиданности потянулись к оружию, но знакомые интонации взрослого голоса ассирийца вернули их к действительности. Широко улыбнувшись, Сирон с серьезным лицом прочитал вводную лекцию о месте, в котором они оказались:
- Вавилон лежит на обширной равнине, образуя четырёхугольник, каждая сторона которого 120 стадиев длины. Город не только очень большой, но и самым красивый из всех городов, которые я знаю. Прежде всего, он окружён глубоким, широким и полным водой рвом, затем идёт стена шириной в 50 царских (персидских) локтей  - 26 м, а высотой в 106 м. Взятую оттуда землю стали употреблять для выделки кирпича. Изготовив достаточное количество сырых кирпичей, обжигали их в печах. Вместо цемента строители пользовались горячим асфальтом и через каждые тридцать рядов кирпича закладывали между камнями камышовые плетёнки. Сначала таким образом укрепляли края рва, а затем и саму стену. Наверху стены по краям возвели по две одноэтажные башни, стоявшие друг против друга. Между башнями оставалось пространство, достаточное для проезда четвёрки лошадей. Кругом на стене находилось сто ворот целиком из меди, в том числе их косяки и притолоки.
Таким-то образом были возведены стены Вавилона. Город же состоит из двух частей… разделённый каналом… чтобы попасть из одной половины города в другую, нужно было переправляться на лодке. Мимо него протекает река по имени Евфрат, берущая начало в Армении… Город же сам состоит сплошь из трёх- и четырёхэтажных домов и пересечён прямыми улицами, идущими частью вдоль, а частью поперёк канала. На каждой поперечной улице в стене вдоль его русла было столько же маленьких ворот, сколько и самих улиц. Ворота эти были также медные и вели к самой воде.
Внешняя стена является как бы панцирем города. Вторая же стена идёт внутри первой, правда не намного ниже, но ;же её. В середине каждой части города воздвигнуто здание. В одной части — царский дворец, окружённый огромной и крепкой стеной; в другой — святилище бога Мардука с медными вратами. Храмовый священный участок — четырёхугольный, каждая сторона его длиной в 355 м. В середине этого храмового священного участка воздвигнута громадная башня, длиной и шириной в 177 м. На этой башне стоит вторая, а на ней — ещё башня, в общем восемь башен — одна на другой. Наружная лестница ведёт наверх вокруг всех этих башен. На середине лестницы находятся скамьи, должно быть, для отдыха. На последней башне воздвигнут большой храм. В этом храме стоит большое, роскошное убранное ложе и рядом с ним золотой стол. Никакого изображения божества там, однако, нет. Да и ни один человек не проводит здесь ночь, за исключением одной женщины, которую, бог выбирает себе из всех местных женщин…
Есть в священном храмовом участке в Вавилоне внизу ещё и другое святилище, где находится огромная золотая статуя сидящего бога. Рядом стоит большой золотой стол, скамейка для ног и трон — также золотые. По словам халдеев, на изготовление пошло 800 талантов золота. Перед этим храмом воздвигнут золотой алтарь. Там же есть и ещё один огромный алтарь; на нём приносят в жертву взрослых животных…
Где-то здесь, Александр Великий сначала жег священные тексты зороастризма, а потом в покоях нижнего яруса садов Семирамиды провел свои последние дни. Но все это произойдет значительно позже, - закончил ариец;
- Мне кажется, - промолвил Арэта, - что нам пока не стоит высовывать даже носа из джонки в этот чудесный город-дворец. Подождем до утра;
- Тем более, что мы один раз уже видели древний ночной город, - мрачно вспомнил Бэй историю в Сибири;
- Я знаю, что будет следующим утром, - вдруг заговорила принцесса: - и я все знаю об этом городе – его прошлое, его будущее… - Кокетэй, - вновь горячо заговорила она, взяв за локоть своего воина, - я могу рассказать всем, что вижу сейчас, что чувствую?
- Ты нам всем только очень поможешь, - согласился монгол. И поведала им принцесса Мяоянь:
- Шаммурамат —  жизнь её легендарна. По преданию, дочь богини Деркето — Семирамида росла в пустыне, в стае голубей. Потом её увидели пастухи и отдали смотрителю царских стад Симмасу, который воспитал её как родную дочь. Царский воевода Оанн увидел девушку и женился на ней. Семирамида была удивительно красива, умна и отважна. Она очаровала царя, который отнял её у своего воеводы. Оанн лишил себя жизни, а Семирамида стала царицей. После смерти мужа она стала наследницей престола, хотя у них был сын Ниний. Тогда - то и проявились её способности в мирном управлении государством. Она построила царский город Вавилон с мощными стенами и башнями, с великолепным мостом через Евфрат и удивительным храмом Бэлу. При ней была проложена удобная дорога через семь гряд Загросской цепи в Лидию, где она тоже построила столицу Экбатану с прекрасным царским дворцом, а воду к столице провела через туннель из далёких горных озёр. Двор Семирамиды блистал великолепием. Нинию наскучила бесславная жизнь, и он организовал против матери заговор. Царица добровольно передала сыну власть, а сама, превратившись в голубку, улетела из дворца со стаей голубей.
Однако висячие сады были разбиты не Семирамидой и даже не во времена её царствования, а позже, в честь другой женщины. Они были построены по приказу Навуходоносора для его любимой жены Амитис — мидийской царевны, которая тосковала в пыльном Вавилоне по зелёным холмам Мидии. Этот царь, уничтожавший город за городом и даже целые государства, много строил в Вавилоне. Навуходоносор превратил столицу в неприступную твердыню и окружил себя беспримерной, даже в те времена роскошью.
Свой дворец Навуходоносор построил на искусственно созданной площадке, поднятой на высоту четырёх ярусного сооружения. На насыпных террасах, покоящихся на сводах, были разбиты висячие сады. Своды поддерживали мощные высокие колонны, расположенные внутри каждого этажа. Свинцовые пластины задерживали воду. Саму террасу покрывал толстый слой плодородной земли, в котором могли пустить корни большие деревья. Этажи садов поднимались уступами и соединялись широкими пологими лестницами, покрытыми розовыми и белыми камнями. Высота этажей достигала 50 локтей и давала достаточно света для растений.
В повозках, запряжённых быками, привозили в Вавилон деревья, завёрнутые в мокрую рогожу, семена редких растений, трав и кустов.
И расцвели в необыкновенных садах деревья самых удивительных пород и прекрасные цветы. День и ночь сотни рабов вращали водоподъёмное колесо с кожаными ведрами, подавая в висячие сады воду из реки Евфрат…
- Ты была одной этих цариц, или обоими? – спросил Бэй, затаив дыхание?
- Нет, - быстро ответила принцесса, - на самом деле это истории родились позже в сознании людей, которые окружали исторических прототипов. Реальные события были гораздо менее лиричными и красивыми. Но одно утверждение я попробую завтра проверить! – и она загадочно улыбнулась;
- Глеб и Матвей, - обратился к двум ратникам Арэта, - вы посторожите джонку чуть за полночь, потом мы с Бэем подежурим до утра. А теперь всем спать, чувствую, день у нас завтра будет не простой. И монгол нежно прижал к груди раскрасневшуюся и взволнованную видениями женщину.
Когда первая смена караула утром протерла глаза, тигр Витязь сидел на палубе и внимательно вглядывался в небо. Среди уже хорошо подсвеченных восходящим солнцем облаков кружила стайка голубей, а гораздо выше над ними парила ширококрылая птица.
Вокруг же судна наблюдалась печальная картина результатов работы безжалостного времени: вместо гордых стен и величественных зданий лежали развалины  Вавилона. Канал Арахту, воды которого текли через город с севера на юг и терялись в песках юго-западной пустыни, превратился в рукав великой реки. А со временем туда же переместилось и основное русло Ефрата, перемалывая руины Западного города. Где блистали дворцы и храмы, теперь высились бесформенные холмы, похоронившие под собой минувшие доблесть и роскошь. Небольшая деревенька да горстка рыбачьих фелюг – это было все, что осталось от библейского города-государства.
Оглушенные столь неожиданным зрелищем русичи выглядели обиженными детьми, у которых отобрали долгожданный и заслуженный праздник. Посещение яркого восточного базара явно откладывалось. Куда только хватало глаз по берегам мутной и медленной воды виднелись поля, закаленные солнцем, да на склонах холмов щипали жухлые кустики травы редкие козьи группки. 
Со свистом крыльев голуби кувыркнулись на палубу, а следом за ними в деревянный настил ударились и мощные когти орла. Вдохновленная полетом компания принцессы, Сирона и Арэта веселой стайкой приблизилась к удрученным воинам, чем еще раз поразила их своим пернатым перевоплощением! Сколь не были они и наслышаны об этом, но видеть своими глазами такое удается очень немногим и нечасто!  На шум суматохи вышел и Мечислав, тут же обласканный тигриным хвостом:
- Я так и знал, что утром мы опять увидим только пепелища и обломки! – сокрушенно сказал богатырь, указывая рукой на забортные холмы с остатками былых строений на вершинах. – А какой был красивый и богатый город! Мяоянь, надеюсь, ты что-то прояснила для себя? Расскажи, что вы видели; жаль, что не взяли меня полетать! - даже обиделся на товарищей юноша;
- Бэй, - укоризненно заговорил Сирон, - теперь человек способен летать не из любопытства, а только по предназначению! Да и то не всегда по понятной и приемлемой причине: вот только Арэта может пользоваться своей возможность когда угодно. Но еще неизвестно, как и чем он за это заплатит в последствие;
- Я уже плачу, - проворчал монгол, показывая ссадины на пальцах, - никак не могу приноровиться приземляться на палубу джонки!
- А зачем вы полетели?  - не унимался Бэй;
- Понимаешь, - даже зашептала принцесса, - настоящие голубки всегда возвращаются домой.  А я, похоже, голубка настоящая! Я чувствую, что здесь моя стая! – щебетала возбужденная женщина, прижимаясь к Арэта.
- Ты хочешь остаться здесь? – спросил ее удивленный воин;
- Я еще ничего не хочу; я только чувствую, что сейчас, вот здесь – в этом краю я по-настоящему дома! Меня окружает и поддерживает добрая и светлая Сила, которая питает и окрыляет мою душу! Наверное, не зря именно послы ильхана Аргона добрались ко двору моего отца! – и довольный смех принцессы зазвенел в ушах ошарашенного экипажа завороженного корабля.
- Но здесь идет война, эти земли постоянно переходят из рук в руки! Сразу несколько религий борются за влияние над народами, - озабоченно напомнил красавице мужественный монгол;
- Мы будем жить в особом мире – там, где время течет медленно и благодатно; весна будет вечна, а зима - как короткая летняя ночь! – пообещала Мяоянь;
-  Да-да-да, и будут течь молочные реки с медовыми берегами, - добавил Глеб описание рая из славянских легенд;
- Как красиво сказано, - бесхитростно восхитилась принцесса словам русича, - я никогда не слышала таких слов!
-  Вон,  посмотрите! – с горячностью продолжила монгольская красавица, - Холм, примыкающий с юга к области Сахн. Это телль Амран ибн Али – под ним скрываются развалины главных ворот города Иштар, облицованные синим глазурованным кирпичом с изображениями желто-красных и бело-желтых быков и драконов.  От этих ворот мощеная дорога Пути Процессий, стены которого украшала плитка с рельефами львов, вела к расположенному в центре города храмовому комплексу Эсагила. А на  том плоском месте Сахн, - голубка указала рукой в центр древних руин, - высился 7-ярусный зиккурат Этеменанки, каждый ярус которого был окрашен в разные цвета. На его вершине стоял храм Мардука – бога-покровителя Вавилона.  Туда, во время празднования нового года, по Пути Процессий проносили статуи богов. Вокруг ликовали красивые и мужественные  люди и славили своих правителей! А дальше, на север, под теллем Бабиль похоронен летний дворец-крепость с висячими садами, рядом внутренних дворов и тронным залом, который тоже был облицован синим глазурованным кирпичом с орнаментальным фризом и изображением желтых колонн!   
- И как же нам попасть в этот мир? – серьезно спросил Арэта у раскрасневшейся мечтательницы;
- Джонка! Джонка снова сегодня сможет подплыть к ночному причалу Вавилона, правда, Сирон? – и она лихорадочно впилась в руку ассирийца  с глазами, полными надежды и тревоги;
- Да, это так, сегодня мы снова сможем вернуться в Вавилон, - согласился тот, - но если джонка до рассвета не выйдет за пределы городских стен, мы навсегда останемся в тех пределах!
Когда первые звезды на темнеющем небе начали разгораться, и парус зашевелился под горячим дыханием близкой и оживающей в наступающем мраке пустыни на джонку со всех сторон упали тени крепостных стен с движущимися по ним факелами заступившей стражи. Пляшущие тени от стоящих рядом кораблей замаячили на плитах пристани. Ассириец с тяжким вздохом сошел на причал и быстро удалился по одной из улиц, убегающей на холмы Восточного города. Через некоторое время оттуда же вышла небольшая процессия с закрытыми носилками, которая подошла к месту причала джонки и остановилась.
Сирон взошел на борт, где его уже ожидала вся команда в волнении от неожиданности стремительно разворачивающихся событий:  принцесса и монгол вновь покидали гостеприимное судно. Эта непредсказуемая пара опять уходили в другую жизнь, которая обещала им удивительное призрачное счастье в еще более глубокой старине. Но, правда, гораздо более приближенное к древним и судьбоносным шумерским предкам. Горячее дыхание тигра обожгло бедро Бэя:
- Иди, - подтолкнул друга в холку богатырь. Зверь мягко спрыгнул на причал и потерся мордой о носилки принцессы. Мяоянь села внутрь и прощально помахала ладошкой. Арэта обнял побратимов и пошел рядом с палантином в глубь квартала в свое новое неизведанное будущее.
- Подождите меня, я скоро буду, - сказал охрипшим голосом Сирон и пошел рядом с монголом, что-то ему объясняя.
Восемь носильщиков, шесть воинов охраны и четыре факельщика мерно двигались по мощеной мостовой, опасливо косясь на громадную кошку, которая весело подпрыгивала около носилок с играющей с ней принцессой.  Но вот все они скрылись в поглощающей темноте; город замирал, на стенах перекликалась стража, черная вода Ефрата медленно несла свои волны в вечность.    
Трое осиротевших воинов с печальными лицами взирали на чужие дома, дворцы и храмы, в блеске и достатке которых проходила чудная жизнь загадочных людей неведомой державы.  Но вот появился Сирон вместе с погонщиком и тележкой, запряженной осликом, нагруженной корзинами и кувшинами со всякой всячиной, ароматы которой заставили на какое-то время забыть обо всем. Все было перенесено на судно, ослик дробно затрусил по камню, а джонка, распустив парус, медленно пошла в верх по реке.    
Закрепив кормовое весло, Бэй вместе с остальными принялся за трапезу, отдавая должное местным рецептам мяса, лепешек и напитков. Мельком взглянув на карту, расстеленную на штурманском столике, он с удивлением заметил, как бегущая полоска пламени стирает с шелка петляющее русло реки. И оставляет за собой рельефный рисунок явно морского побережья.
_