*
(Из «Дневника врача»)
- Вот так, да? Всё ж таки Пушкин вас похвалил? – улыбнулся я.
- А что ж ему не хвалить, - повел он плечом. – Это ж его стихотворение. Я только записал…
- А вот Лев Николаевич не одобрил, - сочувственно покачал я головой. – Что сказал?
- Сказал: «Куда мы катимся!» Махнул рукой и удалился.
- А куда удалился-то? – полюбопытствовал я.
- А в никуда, - махнул Акакий Зиновьевич в никуда.
- Вот так да? – сказал я задумчиво.
Акакий Зиновьевич потянулся было к вазе за конфеткой, но, уловив мой взгляд, ретировался и смущённо опустил глаза.
- Вы угощайтесь, - подвинул я вазу на его сторону. - А что, Акакий Зиновьевич, только эти двое и посещали вас?
- Отчего же, - останавливая на мне взгляд, говорит он, снимая с конфеты фантик. – Разные бывали…
Акакий Зиновьевич – личность весьма занятная, хотя на вид и не броская.
Рот не откроет – так и не узнаете, какие удивительные случаются встречи. Он, по его собственному признанию, балуется пером – пишет то, пишет другое… Даже и не знаю, что сказать о его творчестве. Познакомился как-то на досуге с его литературными детищами. Скажу вам, я в полном замешательстве… Читая, иной раз тут же пролистнёшь, а другое так зацепит, что просто диво! Ну, не может дурак так писать…
- А кто правит балом? – спрашиваю я.
- Каким балом? – вскидывает он брови.
- Ну, я хотел спросить, - поясняю я, - они сами к вам приходят, когда захотят, или вы их приглашаете, когда сами захотите?
- Так кто ж их приглашает? – удивленно пялится он на меня. – Сами приходят.
- Значит, они правят балом, - понимающе киваю я.
- Никаким балом они не правят, - бурчит Акакий Зиновьевич. – Одни маются, другие бездельничают… Иной раз мешают мне.
- Вашему творчеству?
- Да, - кивает он.
- Каким образом? – оживляюсь я.
- Лезут с подсказками, - фыркает Акакий Зиновьевич. – Ну, ладно, когда личность авторитетная. А то, бывает, полное ничто и туда же – советует, а то и просто нагло правит текст! Через минуту-другую гляну – полная чушь… Не мой стиль. Да и стилем-то такое никак не назовёшь – словесная каша.
«Помилуйте, господа! - говорю я им. - Как так можно? Да вам век в подмастерьях ходить, чтобы такую косность в языке своём устранить… А вы лезете править. Избавьте меня, ради Бога, от вашего присутствия! Прямо утомили меня дурацкими шалостями своими…»
- И что, - заинтересованно щурюсь я, - слушаются вас? Уходят?
- А не уходят, так я другой раз Маяковскому скажу. А тот, - улыбается Акакий Зиновьевич, - как рявкнет на них стихом вперемешку с бранью… Они потом долго сторонятся меня, а иные и вовсе - никогда более не показываются…
- А что, Акакий Зиновьевич, - спрашиваю я, - а бывало так, что вам нравились их подсказки?
- Отчего же нет, - разводит он руками. – Бывало целые опусы наговаривали. А что такого? Если слуху приятно – чего ж не записать. Сам потом не раз перечитывал и восхищался. Были же умы – Богом целованные.
- А скажите, Акакий Зиновьевич, - спрашиваю я, - а было ли так, что они ссорились между собой?
- Господа? – свёл он брови.
- А вы их разделяете на господ и не господ?
- А что их разделять, - смеётся он, откидываясь на спинку кресла. – Это же и так ясно. Господа – они воспитанные, с манерами… Говорят учтиво, слушают внимательно и не спешат со своим мнением. Ну, если сам попросишь, тогда уж они непременно представят свой взгляд. Я многому учусь у них. Они никогда не ссорятся. А собачатся другие… Я так и называю их - «другие».
- Так ли я понимаю, - спросил я, - что вы разделяете их не по происхождению, а только по их поведению?
- А что мне их происхождение? Был у меня один граф – так он с чем пришёл, с тем и ушёл - хам… А вот, к примеру, Есенин, хоть и деревенский парень, ведёт себя весьма воспитано. Только часто жалуется, что самое лучшее так и не написал… Бывало, как начнёт читать экспромтом – заслушаюсь, а то, глядишь, и слезу уроню. Его слушать – как в розовую даль глядеть…
У Акакия Зиновьевича всегда в карманах блокнот и листки врозь. А ещё у него огрызок карандаша… Время от времени он что-то там набрасывает.
- А не могли бы вы прочитать мне что-либо из ненаписанного есенинского? – мягко попросил я.
- Не прочту, - сказал Акакий Зиновьевич и улыбнулся. – Я пропою вам. У него же много романсов или, если хотите, песен…
Он закрыл глаза. Некоторое время сидел в молчании, а потом тихо запел.
Чем больше я сливался с песней, тем яснее понимал, что только Есенин мог такое написать…
- Ох, Акакий Зиновьевич, - покачал я головой, - даже не знаю, что и сказать. Я просто в каком-то оцепенении – никак не расстанусь с этой песней… Не скрою, порадовали вы меня. Хотите чаю с конфетками?
- Спасибо, не откажусь, - кивнул он.
Мы в молчании пили чай с конфетами и думали каждый о своём…
"Удивительные странности бывают у людей. Иной раз даже не знаешь к чему их причислить - к божьему наказанию или к божьему дару..."