УЖАС
Александр Широбоков
Ужас - чувство сильного страха, доходящее до подавленности, оцепенения.
Справочник
Всем нам с детства было знакомо чувство страха. Кто-то боялся грозы, темноты, кто-то боялся отца с ремнём… Но, если вспомнить детский сон, когда ты убегаешь, а убежать не можешь. и он или оно к тебе всё приближается, и приближается, оскаливаясь всеми известными чудовищами из детских сказок; ты, убегаешь, а ноги – то ватные! Он или оно всё ближе и ближе, ты кричишь во сне, холодея от страха, короче, - ужас! И тут из темноты появляется мама:
- Что с тобой, сынок? Что ты кричишь?
Потом, поцелованный и обласканный, спасшийся от всех этих страшных видений, ты снова засыпаешь, зная, что у тебя всегда есть мама и защита.
… Тем утром я проснулся в своей комнате на шестом этаже четырёхкомнатной коммунальной квартиры, что была в старом доходном доме на 9-ой линии Васильевского острова Ленинграда. В голове свербела только одна мысль – подходит зимняя сессия, а я, третьекурсник ВоенМеха, не сдал ещё четыре зачёта! С утра и до позднего вечера я готовился дома к этим проклятым зачётам. Потом, в середине дня, я шёл целый квартал по девятой линии до автобуса, он тогда останавливался на Большом проспекте, и ехал в институт на консультации, чтобы хоть сейчас преподаватель меня запомнил. Или, вернее, увидел. На лекциях я появлялся нечасто – то проспал, то преферанс; да мало – ли интересных дел может быть у студента..!
Наконец, три зачёта были уже позади. Завтра ещё один. Последний! Еду домой. У меня оставалось ещё полдня на подготовку к преодолению последнего барьера перед сессией. Голова шла кругом. Я поднялся на свой шестой этаж, зашёл в комнату, плюхнулся на диван, вытянул ноги, и… у меня появилось отчётливое ощущение, что в комнате кто-то есть. В комнате, которая просматривалась с дивана, как говорится, вдоль и поперёк, кто – то был! Я ощущал это присутствие каждой клеточкой своего организма. Только руку протяни. Но рука ни на что не натыкалась!
- А ты, случайно, не чокнулся, - мелькнула мысль.
Я подошёл к письменному столу, достал таблицу неопределённых интегралов и стал проверять себя. Вроде, всё помню. Но что-то стояло за спиной, стояло совсем рядом. Не хватало только шумного смрадного дыхания. Я постоянно оглядывался, цепенея от страха. Ноги стали ватными, на лбу выступил холодный пот. Жуткий, какой-то животный ужас охватил меня. И тут, на моё счастье, зазвонил телефон. Звонил Мишка Каминов*. Сейчас он, кстати, возглавляет санкт-петербургский балет на льду.
- Давай у меня сегодня будем готовиться к последнему зачёту. – предложил Мишка.
У него, как всегда, были полные конспекты лекций, на которых он практически всегда отсутствовал – Мишка был мастером спорта по фигурному катанию и подрабатывал в труппе ленинградского балета на льду солистом. Жил он в огромной квартире на Моховой с родителями и бабушкой, которая кормила нас обычно прекрасными обедами.
Я опрометью выскочил из своей страшной комнаты. вприпрыжку спустился через три ступеньки вниз по лестнице и поехал на его Моховую улицу. Поздно вечером, когда я вернулся домой наполненный обрывочными знаниями предмета, в моей комнате постороннего присутствия уже не ощущалось…
…Прошло больше десяти лет. Позади институт. В прошлом осталась и комната на шестом этаже. Я, младший научный сотрудник Государственного Оптического Института, сидел вечером на кухне нашей однокомнатной квартиры в девятиэтажном доме. На последнем этаже. Над кухонным столом, покрытым серым пластиком, уютно светил абажур, никто не мешал, и я сочинял поздравительные стихи дамам из лаборатории к 8 марта, кстати сказать, 1977 года.
Так уж повелось в нашей лаборатории, что к каждому празднику все, кроме начальника, тщательно готовились. Я в своей лабораторной фото комнате с осени заготавливал 20 литров сливовой наливки, которая во время осенне - зимних праздников сотрудниками дружно опустошалась, потом ягоды снова настаивались, превращаясь к весне в отличное сливовое вино. Кроме этого, мы с коллегой-приятелем к праздникам писали всякие стишки и миниатюры, чем я и занимался тем вечером 4 марта.
Неожиданно мне стало трудно подбирать даже простейшие рифмы; какое-то смутное беспокойство всё усиливалось и усиливалось. В гнетущей тишине кухни в буфете что-то звякнуло…Часы показывали начало одиннадцатого вечера. Я встал из-за стола, подошёл к окну: - Не полтергейст – ли, - мелькнула мысль. Голова шла кругом, какой-то первобытный ужас охватил меня, хотелось куда-нибудь бежать. Я вернулся к столу. И тут-то я заметил, что абажур ощутимо раскачивается. Равномерно, из стороны в сторону. – Да ведь это землетрясение, - сообразил я, - Но, видимо, очень далеко! Так оно и оказалось. Землетрясение было в Румынии, а волна инфразвуков, пугающая всё живое, достала меня в Ленинграде.
…Прошло ещё несколько десятков лет. Я сижу дома в своём кабинете, изредка включаю телевизор. Слышу успокоительные слова всеми любимого премьера и его начальника о росте благосостояния населения, так они нас теперь называют, и тут же читаю в Интернете о миллионах безработных в России, о стремительном падении уровня жизни, о пенсионерах, едва сводящимися концы с концами. Когда же я наткнулся на соловьёвские посиделки, вернее сказать, соловьёвские постоялки, то услышал вопли оголтелого «политика» о необходимости ядерного удара по небольшому острову в океане с населением ВСЕГО - ТО в 250 тысяч человек для того, чтобы вероятный противник нас «забоялся»: – Иначе в будущей войне жертв будет гораздо больше, - вопил этот любимец властей, так и не призванный ни разу к ответственности за многочисленные милитаристские призывы. И тут меня начал охватывать тот самый, давно забытый ужас.
С Новым годом, дорогие Читатели!
*Рассказ «В здоровом теле – здоровый сон»