Репетитор

      
Этот день декабря выдался слегка морозным, серебряным. Солнце поднялось, и все вокруг высветилось инеевыми блестками.  Блестки били в глаза и восторгом наполняли душу Сергея Николаевича. И день хорош, и деревня прекрасна, с которой он должен потом проститься. Даст Бог, и гостья будет не в тягость. «Легче,  с именем женщины  в бой идти, когда уеду снова в Новороссию. Как оберег, оборонит от смерти», -  укреплял он дух свой, ибо знал, что нынешнее обострение на Донбассе, возможно, будет самым тяжким, кровавым…
 
 Он вышел из автомобиля и открыл дверцу, помогая выбраться на волю  спутнице – женщине,  в самом расцвете женской красоты..
«Все-таки странно, что она уговорила меня,  несговорчивого, почти сорокалетнего холостяка,  встретить новогодье в его нынешней деревне», -  думал он, удивляясь просьбе женщины,  привыкшей  к комфорту, удобствам и к тому естественному для неё аристократизму, которое еще неизвестно как уживется с непритязательным бытом. Ведь её городской дом, доставшийся ей после раздела с мужем, был почти виллой. И Сергей Николаевич  не мог  до конца разобраться в бесчисленных комнатах,  плутал по ним в поисках своей воспитанницы, девочки-девятиклассницы, которую готовил по математике к экзаменам. Он ругал себя последними словами, что дал согласие на репетиторство. Но это был единственный способ заработать деньги на элементарное существование в РФ до отъезда в Донецк.

«Девчонка хоть и  неглупа, но  ленива, капризна, как, должно быть, все «мажорки» России», - думал о девочке Сергей Николаевич, создавая для неё занимательно-ловкие задания по предмету. И та приняла эти задания как часть развлечения и прекрасного времяпрепровождения. И была не только довольна, но и восторгалась от ширящихся и углубляющихся знаний, ранее для неё недоступных. К тому же шустрая ученица была переполнена насмешливым подростковым любопытством, когда заметила растущее внимание  матери к необычному учителю. Едва ли он был красив, но спортивно сложен, и в его стати было много того, что можно отнести к реликтовой русскости, мужицкой крепости и надежности. В  высоком и чистом его лбу помещалось столько формул, задач, и всякого математического богатства,  житейской сообразительности, что мать говаривала дочери:
- С таким умом быть всего лишь учителем в школе с жалкими копейками в зарплате - непостижимое расточительство! Видно, правильно сделала его жена, что бросила этого недотепу и живет теперь чуть ли не с олигархом.
Но  чувствовала она, что неправа и что учитель  не какой-нибудь там тюха, как нынче говорят, «лузер». В его голове куча мудрости, в руках его всё горит и поддается их ловкости. Он  терпеливо на все находит ответ, и фразы его просты, емки, уместно афористичны и не лишены скрытой ироничности.
При первом знакомстве с ним она, положив свою изящную ладошку в крепкую и сухую мужскую ладонь учителя,  представилась:

- Эвелина.  Имя Эвелина произошло от стародавнего имени Ева, на иврите оно объясняется как «жизненная сила», «источник существования». Кстати, можете называть меня  просто -  Ева. Так, кажется, звали первую женщину Земли.
Учитель не смутился, слегка поклонился и ответствовал:

- А я Сергей. Говорят, что это имя означает «высокочтимый». Не уверен я, что  значение имени как-то вяжется со мной… Впрочем, это и не важно.  А первую женщину Земли, судя по тому, как развивалась женская линия планеты, звали не Ева, а «Гдезарплата», а «источником существования» её был Адам», не потерявший  жизненных сил и сорвавший в качестве оплаты, в отсутствие денежных знаков, яблоко и подарил своей спутнице. С тех пор пошло и поехало. Изгнанные из рая, они множили  земное человечество, которое жило в грехе, в добыче материальных благ и нисколько не заботилось о душе. Потомки,  создавая орудия для утверждения  своей силы над покоренными или непокоренными племенами, в борьбе за собственность сеяли нескончаемые раздоры. Эти раздоры коснулись и меня, и вас, уважаемая Ева. От вас ушел муж. От меня жена… 


Это была неприкрытая дерзость «наемного пролетария» (так за глаза называла она  учителя), за которую надо было бы гнать взашей. Но Ева не подала виду и внутренне решила пристальнее вглядеться в того, кому она доверяет свое чадо для репетиторства.

…Шли дни. Успехи в подготовке ученицы были весьма зримыми. Да и дочка менялась буквально на глазах. Всё меньше ёрничала, делала то, что ей велят. Она даже прониклась чувством глубокого детского уважения к учителю, который, как оказалось, мог обучить таким жизненным вещам, без которых никак не обойтись…
«Надо же! Бывают, оказывается, и такие мужчины! С такими мужиками расставаться – ужасное, неоправданное расточительство! –  меняя мнение об учителе, укоряла она   бывшую жену его и делала все возможное, чтобы репетиторство  было более продолжительным, чем предусматривалось  договором.
«Любопытен этот «наемный пролетарий», - думала она о нем, сравнивая его со своим бывшим мужем.

-Эва! – громко звала к себе дочь маму, непременно по имени, нарочито капризничая, если случалась какая беда. -  Попроси, пусть Сергей Николаевич наладит  комп!
 
Впрочем, налаживанию могло подлежать что угодно: утюг, фен, сотовый, зонт или замок на сапоге…-  в зависимости от приключившейся поломки. И учитель, будучи рядом с девочкой, тут же переключался на предложенный вид занятий, решал проблему уверенно и к удовольствию женских глаз, наблюдавших ловкую работу  «наемного пролетария».

В дни расчета за репетиторство, учитель бессловесно принимал деньги от хозяйки и с совершенно естественной небрежностью  клал их в карман куртки скопом, не считая, как что-то такое случайное, обременяющее его принципы, очень важные, но никому и никогда не исповедуемые.

…Деревня встретила их пронзительным беззвучием. С непривычки Ева закрыла уши ладошками: ей казалось, что она навсегда потеряла слух и онемела от пустынных, безмолвных  снежных просторов. Они упирались в мглистые дали за  равниной, черненной серебром; за равниной вздымался на холме темными зубчатыми очертаниями сосновый бор.  Воздух был необыкновенно чист и так отличался от привычного городского удушья, что Ева боялась захлебнуться в  удивительном царстве  белоснежной свежести.

В горнице было холодно, но сухо. Репетитор поручил ей растопить печь  дровами, которые лежали рядом. Подготовленные  полешки высохли и глухо звенели. Для того чтобы их разжечь, Сергей Николаевич сбросил с этажерки бумагу с какими-то записями и пометками.

- Разжигайте, - сказал он, когда помог Еве сложить «хаткой» полешки в печи, - а я выйду к навесу и нарублю столько дров, чтобы согреть остуженный дом. Ночь новогодняя длинна. Небо развидняется. Морозец славный ожидается. Звезды с месяцем глянут на нас и на нашу елку у забора, на который кинем наряд. А в избе тепло должно плыть до самого утра, чтобы добавить уюта и праздника нашим душам…
Гулко ухнул топор, разорвав тишину на дворе.

 Ева зажгла бумагу. Мятые листы зарделись сразу, поглощая  ровные ряды записей. Прежде чем смять очередной листочек, чтобы лучше горел в печи, Ева прочла:  «Пометы для дневника».

Полешки разгорелись ярко, пламя прыгало, освещая лист бумаги с записью:
«Зябнет к ночи яблоневый сад. Тикают часы на стене деревенской хаты. Гляжу в окно. Сквозь неясные, сумрачные дали уплывают время и жизнь. «Куда ж нам плыть?..» Всегдашнее русское распутье.

Хочется быстрого рассвета. А пока только ночь, поля и снега, пустые деревни да тоскливое безлюдье. Будто в надрывном сне, всё плыву и плыву к Новороссии…
Вспоминается недавнее. Как горела ржавым пламенем сухая донецкая трава, припорошенная снегом. Как рушился   от разрывов вокруг огромный мир одного и того же народа. Как пороховой дым выедал глаза.  Как тлели всполошенные от внезапного огня облака. Как в промозглой осеннее-зимней ночи ледяною кровью набрякало моё израненное тело. Как меня, бойца, с позывным «Репетитор», спасали товарищи, мои боевые друзья…
 
…Восстанавливаюсь после ранения в русской деревне. Конец декабря.  Южный окоем неба нечист. Где-то там, за слепой поземкой, у края донецких степей, призывно и бойко пробьется сквозь тучи утренняя звезда - знак моей  истинной, но не мнимой жизни…

 За снегами холодных равнин сгорает в пламени пожаров моя родина. Она в жутко растущих погостах, еще не заросших степной травой. На одном из них моя скорбная мать. И отец, у которого изранили душу, украли родину… Не выдержало сердце. Помер.

… А за деревенским окном под небесами молитвенно склоняются, все в инеевом наряде, ракиты и березы. Яблоневые и вишневые сады осыпают тишину игольчатым серебром. И звездное полотно небес проглядывает уже сквозь мутно-пудреную наволочь декабрьской ночи.

Я говорю себе: «Каждый, кто истинно русский, должен быть на войне, которую начали не мы. Мы не можем стать жертвами обстоятельств. Мы должны сделаться ратью и драться с нациками так, как дрались  мои предки…».

…Сергей Николаевич ссыпал новую охапку дров рядом с печкой. Ева сидела на маленьком стульчике рядом с открытой дверкой печи, и золотой скачущий огонь отражался в её  аквамариновых глазах, полных влаги и такой невыразимой нежности, что он не удержался и поцеловал их легким, едва заметным прикосновением.

* Фото из интернета