Часть 1. Случилось то, что случилось
Под самый Новый год закончилась жизнь ещё одного замечательного человека. Нет-нет, не печальтесь, достаточно смертей! На этот раз мы поведём речь не о физической смерти. Должен вам сказать, смерти бывают куда более существенные, чем обыкновенное житейское умирание. В том-то и штука, физически ты продолжаешь существовать, двигаться, даже думать, но ты уже мёртв. Мёртв внутренне!
Когда человек перестаёт видеть перед собой будущее, время, как вал, прокатывается через него и степенно отправляется дальше.
Именно о подобной смерти мы и поведём рассказ. Тема трудная. Различить среди живой плоти померкшую, среди бурлящего кровотока мёртвую холестериновую бляшку, согласитесь, не просто, ведь она тоже движется, увлекаемая общим потоком жизни.
Поэтому никто поначалу не обратил внимание на перемену, произошедшую со старшим научным сотрудником одного столичного НИИ Семёном Евсиловичем Сванидзе.
Помер Семён Евсилович в понедельник, по дороге домой, метрах в десяти от собственного подъезда. И любой мало-мальски знакомый с ним человек, прознав о гибели господина Сванидзе, здоровяка, человека умеренных средних лет, не поверил бы слухам ни за какие коврижки. Может, напился Семён или хворь одолела. Да мало ли что бывает! Но вот ведь оказия, слух оказался правдой...
В тот день, возвращаясь с работы, Семён, как обычно, прошёл мимо лавочки со старушками, открыл дверь подъезда и... На асфальт не падал, глаза не закатывал. Всё, как всегда. Хотя стойте, если хорошенько припомнить вечерние часы, действительно, в поведении Семёна Евсилыча наблюдалось что-то странное! Во-первых, он не поздоровался с бабушками. Человек обходительный шагу не ступит без приятного слова. А тут на удивление прошёл мимо, словно воды в рот набрал. Глазами, знаете ли, зыркнул, не поворачивая головы, и только.
А во-вторых!.. Когда Семён Евсилович поравнялся с бабульками, дорожку, ведущую к подъезду, ему перебежал пятилетний соседский мальчик. «Ну и что?» - спросите вы. Отвечу: внимательный взгляд наверняка заметил, что между пробегающим малышом и Семёном имела место короткая и довольно странная мизансцена. Буквально несколько секунд. Они встретились глазами и этим мгновенным переглядом что-то успели сказать друг другу. Мальчик побежал дальше, а вот с Семёном случилась очень неприятная метаморфоза. Он ощутил себя привязанным к столбу среди полыхающего костра. Жар и нестерпимая боль поднимались вверх от горящих ступней к голове. Едкий огненный дым выжигал лёгкие, купируя раздирающую тело боль…
Вдруг всё исчезло. Необъяснимый внутренний страх наполнил сердце Сванидзе. От ужаса, забыв все нормы приличия, он хотел кричать. Но, не имея сил выдохнуть крик из воспалённого горла, только поперхнулся слюной. Так, не издав ни звука, он проследовал мимо лавочки к дверям подъезда.
А теперь давайте припомним случившееся посекундно. Когда малыш поравнялся с Семёном, что-то его спросил и, видимо, получив ответ, занёс ножку, чтобы сделать следующий шаг, Евсилыч почувствовал, как всю его персональную жизненную силу будто слизывает движение маленького тельца. Само по себе в этом явлении нет ничего особенного. Эффект мгновенной пульсации энергии общеизвестен. Но в нашем случае произошло что-то необыкновенное. Жизненная сила Семёна, сделав «акробатическое алле» в пространстве, не... возвратилась к нему обратно.
Собрав по сусекам жалкие энергетические остатки, Евсилыч, охая и припадая на перила лестничного марша, поднялся по ступеням на четвёртый этаж, открыл дверь в квартиру и с порога рухнул на потёртые кожаные подушки фамильного дивана, который он лично три года назад выволок из комнаты в прихожую, да так и не затащил обратно.
Сколько времени пролежал господин Сванидзе в позе бездыханного мертвеца, сказать трудно. Очнулся он за полночь. Дико раскалывалась голова. Но главное: его сердце трепетало от страха перед щемящей неопределённостью, причину которой он не мог понять. Состояние пугливого одиночества было сродни ощущению заблудившегося в лесу человека.
Он попытался восстановить в памяти роковую встречу с мальчиком. То, что именно малыш стал причиной его плачевной метаморфозы, Семён, несмотря на нелепость этого предположения, чувствовал шестым внутренним чувством и в своём ощущении не сомневался. Однако, едва в воображении забрезжила лавочка со старушками, цепочка рассуждений о случившемся внезапно, подобно сорвавшемуся с горы камню, покатилась по отвесному склону вниз, в ледяную сверкающую сердцевину беспамятства.
Если бы кто-то вошёл в это время в прихожую – наверняка испугался и бросился к бедному Семёну. Он обнял бы несчастного за плечи, прижал ухо к его груди и попытался прослушать биение сердца.
Но, увы, никто не вошёл, и Семёну пришлось, слабеющими ладонями придерживая за подол убегающую госпожу Надежду, выкарабкиваться из обморока совершенно самостоятельно.
Слава Богу, наши Надежды не могут похвастаться природной ловкостью и даже элементарной сообразительностью. Не то что страсть или, к примеру, ревность. Надежда вечно на что-то рассчитывает и терпит, терпит, пока не окажется один на один у разбитого житейского корыта. Помните, именно недотёпа Надежда осталась в знаменитом ящике Пандоры, не успев выскочить на волю вместе с другими фуриями человеческого сердца?
…Царапая спину об острые выступы льда, Семён подтянулся на руках. Понимая, что через несколько мгновений силы его оставят совершенно, и он рухнет вниз, Евсилыч невероятным напряжением ума попытался ощутить себя чуть выше. Это ему удалось. Он сделал ещё шажок, ещё один, ещё…
Наконец беспамятное урочище, в которое он едва не провалился, посверкивало в косых лучах заходящего солнца где-то глубоко под ним. Последние сполохи заката проникали сквозь стеклянную кухонную дверь и вяло скользили по потолку прихожей. Семён огляделся. На этот раз его собственная квартира показалась ему гораздо более знакомой, чем, скажем, полчаса назад. «Ну слава Богу, вернулся», – выдохнул наш герой.
Мысли лениво блуждали в голове. Семён вновь попытался восстановить общую картину произошедшего. «Был мальчик… Мальчик непостижимым образом украл его жизненную силу. Я должен его найти! Что я паникую в самом деле, он же соседский. Сейчас пойду и всё выясню». Семён закрыл глаза. Даже от столь небольшого эмоционального напряжения ему стало безвольно и плохо.
Только на следующий день к полудню, опираясь на стены, он смог выйти из квартиры. Бедняга кое-как спустился на второй этаж и подошёл к двери, за которой проживал маленький расхититель его судьбы. Отдышавшись и успокоив взволнованное сердце, Семён нажал звонок, как тревожную кнопку мчащегося в темноту скорого поезда. Прислушался. По ту сторону двери было тихо. Он ещё раз надавил клавишу и легонько постучал в дверь. В ответ приоткрылась дверь соседней квартиры, и в образовавшуюся щель выглянула из темноты совершенно лысая старческая голова.
– Не стукай зазря. Съехали оне, – сказал старик, оглядывая Семёна.
– Как съехали?..
– А так. Снесли вниз вещички и съехали на своём марсидесе. Я всё доглядел!
– На каком ещё «Мерседесе»? Нет в нашем дворе никакого «Мерседеса». Вы что-то путаете.
– Есть! – взъерошился старик. – А вот табя, гражданин, я знать не знаю. И знать не хочу!
Старик решительно захлопнул дверь. Выжатый случившейся перебранкой, Семён почувствовал себя плохо, стал задыхаться и, скользя ладонью по узорам чугунного ограждения, опустился на ступеньку лестничного марша. «А он-то кто? – мелькнула в голове мысль. – Я же здесь всех знаю…»
Через пару минут он приподнялся, кряхтя подошёл к двери старика и нажал звонок. За дверью послышалось недовольное шарканье.
– Табе чего ешо? – старик снова приоткрыл дверь и прищурил маленькие, ввалившиеся в глазницы чёрные пуговицы глаз. – Дело какое, али запросто так тычешься?
– Куда они съехали? – Семён старался экономить силы и говорить спокойно.
– Куды съехали, знаю. Мальчонка их к мине заходил. Прыткий такой, будто накачали чем! «Деда Лёша, – говорит, – папа увозит меня в Америку. Если кто спрашивать станет, ты так и отвечай, мол, нету больше меня тута».
– В Америку… Как же так? – проговорил Семён, опуская руки.
– А малец табе нашто? – не унимался старик. Было видно, что его буквально распирает от любопытства.
– Вы не проймёте, – тихо ответил Семён, – впрочем… Ладно, скажу. Этот мальчик каким-то образом забрал мою жизненную силу. Вы понимаете? Слизнул, как пенку с варенья. А кто я без сил!..
Семён рассуждал вслух, будто беседовал сам с собой. Он вдруг почувствовал облегчение от того, что беда, которая его постигла, становится известна кому-то ещё. Ему даже показалось, что на место отрицательной информации, которую он выдавливал из себя, возвращались потерянные силы.
Старик совершенно спокойно принял это невероятное сообщение. Выслушав Семёна, он сдулся, оставил напыщенный вид и с мерой человеческой теплоты взглянул на несчастного Сванидзе.
– Говори, говори! Кажись, я знаю, как табе помочь, – отозвался старчик.
Он опёрся поудобнее на костыль и на минуту то ли задремал, то ли задумался.
– Вот что. Сдаётся мне, ента Америка, куды оне съехали, вовсе недалече будет. Ихний марсидес кружил по двору, аки пёс голодный. Так вот. Глядел я на него глядел, да тольки отворотился по надобности, вертаюсь взад, а марсидеса и след простыл! Куды девался – в толк не возьму. Опешил я. Не мог он в подворотню юркнуть за малое время. Вышел я на двор. Стал следки распутывать. Гляжу, а в одном месте они аккурат обрываются.
– Как это обрываются? – переспросил Семён.
– А так, обрываются, и всё. Будто в ентом месте марсидес взлетел али, наоборотку, сквозь землю спустился. Место могу указать, да тольки снегу навалило – не видать теперича следочков.
Старик распахнул доверительно дверь и предстал глазам собеседника в качестве одноногого калеки с деревянной культей вместо правой голени. «Ну вылитый Флинт!» – мелькнула мысль в голове Семёна.
– Ты ступай, ступай! Коли сам потерял, табе и искать. Веда-умница другому свой тайничок не откроет, на то она строгая!
– Какая веда?
– А та, которая про всех всё знает. Не любит наш Боженька эту веду, но терпит. Боженька наш вообще жалостивый. Всех-то Он любит, всех-то Ему жалко. Что тут скажешь, безгрешный Он, это правда.
Старик хотел сказать что-то ещё, но, посмотрев на полуживого Семёна, замолчал.
– На том, мил человек, всё. Ступай, да поторопись. Силы-то твои, гляжу, малость уёмкнулись. Медлить станешь – стают и последние.
Старик прикрыл дверь и повернул щеколду. Наступила тишина.
Семён немного постоял, опершись на парапет ограждения, и, не придумав ничего более путного, побрёл по ступеням вниз во двор. «Может, бабки чего видели?» – рассудил он.
Часть 2. Сущий Валерка
Перед тем, как назначить господину Сванидзе в нашем рассказе шанс обрести утерянную жизненную силу (заметьте, только шанс!), посвятим некоторое время рассуждению о том, что же на самом деле произошло.
У каждого человека существует, если говорить серьёзно, только две по-настоящему судьбоносные проблемы. Начнём с первой, назовём её Макропроблемой. Звучит она примерно так: каким принципам желательно следовать, чтобы вопреки всем напастям человеческой цивилизации, бесцеремонно вторгающимся в нашу судьбу, выжить и дать потомство, человеческое, интеллектуальное – не важно? Это действительно проблема. В житейском море, как в любой морской стихии, действует непреложный закон: твёрдые частицы, несогласные с движением воды, оседают на дно и становятся неодушевлённой частью фарватера круизных лайнеров и таинственных субмарин. А вот вертлявый планктон пенится и беспечно играет в бурунах корабельных винтов и вёсельных взмахов. Каждая частица морского вещества сама выбирает свою судьбу, хотя на первый взгляд может показаться: всё подчинено логике общего движения. Отклонившихся от этой логики ждёт скорое забвение. Или лавры победителей.
Да, мы славим героев, поднявшихся над ватерлинией жизни. И всё же сказать, какой вариант судьбы предпочтительнее, не так-то просто. Лавровый венок в конце концов иссыхает на солнце и превращается в терновый венец страданий, лучшим избавлением от которых является всё то же забвение и скорая смерть. И лишь претерпевший до конца спасётся! Согласитесь, не каждый скажет на костре «А всё таки она вертится!»
Вторая жизненная проблема – это организация собственного внутреннего микромира. Нам жизненно необходимо во всякое мгновение жизни выравнивать два встречных давления: «атмосферное» давление «окружающей среды» и собственно внутреннее. В народе это равенство называется «умением держать удар». Читатель понимает, насколько это важно для каждого из нас. Ведь если давление среды не будет скомпенсировано внутренним противодействием, среда сомнёт, поглотит человека. С другой стороны, если внутреннее давление по той или иной причине войдёт в резонанс с неким умопостроением и за малое время возрастёт в десятки раз, то человека просто разорвёт на части от самодовольства и гипертрофированной гордыни! С точки зрения макромира ничего существенного при этом не случится, а вот то с точки зрения конкретного человека произойдёт большая неприятность!
Странно! Упакованный, как современный гаджет, всевозможными средствами индивидуальной защиты, Семён Евсилович оказался не готов принять удар маленького пятилетнего мальчика. Всё, накопленное «непомерной интеллектуальной социализацией», он умудрился «спустить» за мгновение той роковой встречи. Что это? Неужели цивилизационные навыки так неустойчивы и шатки в нас? Это противоречит утверждению братьев Стругацких о том, что насельники будущего (сверхчеловеки, «людэны») не могут вот так запросто растерять все свои цивилизационные преимущества. А ведь мы буквально в шаге от этого самого будущего! Выходит, раздуваясь от важности со страниц отечественной фантастики, мы напоминаем не рубленные историей вековые пятистенки, а крашенные картонные избушки. Более того, наши совершенные мегаполисы – вовсе не крепости цивилизации, а обыкновенные потёмкинские деревни!
Не верите? Вернее, не хотите верить! Давайте отложим книгу, подойдём поближе и вглядимся в толпы юзеров, сжигающих здоровье в ночных клубах или дефилирующих по этажам похожих друг на друга, как близнецы, ТРК. И тогда всё великолепие социального убранства современной жизни, подобно карнавальному наряду Золушки, превратится на наших глазах в ветошь и лопнет, как перезрелая тыква!
Конечно, господина Сванидзе записывать в юзеры (даже в системные администраторы!) было бы большой натяжкой по отношению к правде жизни. Он обладал вполне ощутимыми личностными качествами, о которых автор умолчал, быть может, излишне увлекаясь развитием сюжета. Но, поверьте, это так, и тем более становится обидно за человека.
Если Семён как вполне прогрессивный экземпляр современного российского социума способен так легко расстаться со своей внутренней биоэнергетикой, значит, наши печальные предположения и есть та самая правда жизни, от которой мы бежим (как за решётку!) в переплетение технических новшеств! Ведь наши внутренние интеллектуальные и энергетические запасы– это не что иное, как следствия исторической диалектики. Той самой диалектики, во исполнение «параграфов» которой были пожертвованы миллионы человеческих жизней!
Однако продолжим. Семён спустился по ступеням на первый этаж, с трудом приоткрыл парадную дверь и выглянул на улицу. На лавочке, метрах в четырёх от подъезда чинно, с прямыми спинами сидели три старушки и вели неспешный разговор.
– Матвевна, да гдель твоя чёрная махшина?
– Вот тут-та и была! Сидела я днём, ну, как щас. Гляжу: Бекетовы вещи снесли, погрузили. Мальчонка их вокруг машины бегает, всех поторапливает. Отъехали, значит. И давай кружить по двору. У меня самой от ихнего кружения голова кругом пошла. Но я гляжу! Трошку отвлеклася, а машины и след простыл! Прям как не было.
– Чудеса! – вмешалась в разговор третья старушка. – А вот мне намедни сон снится. Выходит из дому наш родненький Семён Евсилыч. Шагу ступить не успел, подбегает к нему какой-то чумазый шпанёнок и давай любезничать: «Экий ты, Семён, ладный, приспешливый, поделись с сиротой, дай чуток своего, у тебя ж много!» А Семён ему и отвечает: «Поди прочь! Много вас таких вокруг меня хаживают. Не проси. Чуток мне самому надобен». Малец-то не унимается: «Да ты, Семён, в своём ли уме? Чужое за своё кличешь. Не сойду с тебя, пока не получу положенного!» Семён ему: «Прочь, цыганёнок лукавый! Не для тебя копил-складывал. Ну с дороги!» Хотел Семён мальца-то подвинуть, а тот протиснулся поближе и вроде через Семёна насквозь прошёл и вышел с другой стороны! Отбежал чуток и кричит: «Я тебя, Семён, предупреждал – не жидись! Теперь прощай. Разные мы!» Так и сказал: «Разные мы». И исчез, как не было. А Семён телом обвалился, изогнулся весь, точно старик и…
Тута меня собаки и разбудили. Сто раз говаривала я Михалычу: «Выходишь двор мести, сперва собак уйми, а он что?..»
Бабка принялась тараторить совсем на другую тему. А Семён слушал её дряблый старушечий голосок и всё более утверждался в мысли, что случившееся с ним – дело необыкновенное. «Пойти расспросить, так ведь они уже всё сказали. И про чёрный «марсидес» не узнать у них ничего. Видать, затаился Макромир, задумал что?»
Он повернул назад и, отдыхая на каждой шестой ступени, поднялся на четвёртый этаж. Отдышался, потянул на себя незапертую дверь, вошёл в прихожую и, изнемогая от усталости, опустился на диван.
– Да,.. – он говорил нарочито вслух, пытаясь сосредоточиться, – кончаются последние силы. Сейчас я тихо закрою глаза и умру. Меня обнаружат, похоронят и... концы в воду? Ну нет, пока я не сдох, как собака, давай-ка, Семён, разбираться! Может, я действительно жмот, и сон старухи – ключ к разгадке, а этот паршивец и вправду забрал у меня лишку? Что же получается? Всё, что я считал своим жизненным приобретением, всё, что откусывал от этой жизни впрок для собственного блага, – и есть то самое лишнее, не моё?
Мозг пронзила странная мысль: «Только то, что ты отдал другим, всегда останется при тебе. Но то, что ты по жадности или житейскому разумению приобрёл, не отдал другим и схоронил для себя – только с виду твоё, и рано или поздно у тебя отнимется...». Семён попытался осмыслить то, что сказал его внутренний голос, но в это время по телу пробежал крохотный разряд энергии, опустошая последние энергетические «заначки».
Не имея сил думать, Евсилыч скатился, как с горки, в воспоминания. Ему представилось далёкое детство, родная деревня Колосово, куда отец вывозил их с матерью на лето, а сам уезжал на заработки. Припомнился деревенский дурачок Валерка, дылда лет восемнадцати. Ходил он в поношенном дедовом кителе, всем старался помочь, но денег не брал и всякий раз гундел да приговаривал: «Что отдал – то твоё, а иначе как жить-то? Иначе-то и дышать нечем будет!»
– Вот оно что!
Неприятно затрепетало под сердцем. Вминая в диван несуществующий остаток сил, Семён поднялся на ноги.
– Я согласен с тобой, малыш, – произнёс он по возможности твёрдо и даже немного торжественно, – будь по-твоему!..
Теряя равновесие, Сванидзе шагнул в сторону двери, но дверь сама распахнулась навстречу. В малогабаритную прихожую протиснулась толпа незнакомых ему людей. Мутным угасающим взглядом Евсилыч признал в толпе того самого мальчугана. Мальчик подбежал к нему, обнял, насколько хватило ручонок, и уткнулся носиком в его живот. Семён почувствовал, как по всему телу от прикосновения малыша распространилось мягкое живительное тепло. О, это тепло было совсем иного рода, чем жар костра в роковые секунды вчерашней встречи! Тёплая бархатная волна, как валик, прокатилась по шее, лизнула щёки, лоб и через несколько секунд сомкнулась над верхушкой головы, разбрызгивая во все стороны ватты лучистой пенистой энергии.
– Что отдал – то твоё, правда? – малыш приподнял носик и с надеждой посмотрел вверх в глаза Семёну.
– Ну, конечно, малыш, ты прав, совершенно прав! Мы приобретаем в собственность только то, что бескорыстно отдаём другим. В этом и заключается смысл нашей человеческой энергетики!
Голос Семёна становился всё громче. Его слушали симпатичные и совершенно незнакомые люди. Они улыбались в ответ. А Семён в восторге чувств понимал, что перед ним стоят собеседники его долгих грядущих лет. Но теперь, когда они собрались вместе и ещё не разошлись по годам и весям, именно теперь ему необходимо сообщить им самое главное.
– Что отдал – то твоё! – кричал в толпу Семён, то заливаясь безудержным смехом, то смахивая с лица внезапно брызнувшие из глаз слёзы.