В заморской корзине-чемодане старых вещей, сохранённых бабушкой в годы лагерной отсидки и ссылки папы, были сплошь диковинные вещи. Мысленно составляю их опись, перебирая одну за другой…
…Необъятный марлевый полог от комаров расцветки моря: от белого с постепенным переходом до синего, с шелковыми шнурами и пахнувшими металлом потемневшими бронзовыми кольцами в лиственном орнаменте.
Мне не удалось посмотреть, как он красив в полете: размеры наших комнат не позволяли, а на улице не к чему было крепить. Закончил он свой век на сеновале нашей подмосковной избы, где я пыталась растянуть его, но потерпела фиаско. Там он и нашел свою последнюю гавань, став зимним покрывалом для яблок, там и сгнил вместе с ними...
...Были в корзине два кимоно, одно из которых, - белое, тонкой шерсти в мелкий крестик, распалось на островки, полностью съеденное молью. Было серое шелковое оби, деревянные гета с оторванным ремешком, две пары таби, - чёрные и белые, байковая поддевка под кимоно с красивыми рукавами, белая шелковая пижама с вышивкой на груди: выпуклыми синими драконами.
Ещё были шёлковая простыня и пододеяльник, смокинг, пара старинного фасона парадных рубашек с грудью в защипах и отдельными воротничками, а также плетёная шелковая жилетка, - коричнево-бежево-чёрная, с искусными фарфоровыми пуговицами тех же цветов.
Была и неподъёмная песочного цвета шуба с поясом - из хлопковой цигейки с кудрявой белой овчиной внутри, а также двухслойный красный шарф с помпонами, который я тут же приспособилась надевать как шапку.
Это было для меня равноценно гардеробу Великого Гэтсби, вероятно, не без оснований: почти та же эпоха, конец двадцатых - начало тридцатых. Он отражал элегантность респектабельно буржуазного стиля жизни Полпредства в Токио, предусматривавший также дипломатические приемы. Это подтверждала и пара пожелтевших фотографий с нарядной толпой и белыми пятнами от вспышек магния, которые обнаружились на дне корзины.
Прежняя жизнь и увлечения папы были ярко представлены также предметами: узкие японские счёты, деревянная шкатулка с запонками, бумажный веер на бамбуковом каркасе, медная лупа для чтения иероглифов, губная гармонь в обитом бархатом футляре, ноты к ней с переложением оперных арий, маленькая японская пластинка с записью нанива-буси*, никелированные фигурные коньки с ботинками, теннисная ракетка и пара протезов левой кисти, которую папа потерял ещё в детстве на шахте...
Ракетка была деревянная, зажатая в тиски, но все же утратившая правильность овала. Ручка ее не имела обмотки, ещё не известной в то время, - точно такой играл знаменитый Коше. Папа увлёкся теннисом в Японии. С тех пор прошло тридцать лет, из них пять лет лагеря в Коми, четырнадцать лет в ссылке, и когда в 1957 году мы оказались в санатории Эшери, я впервые увидела его на корте играющим пару в сатиновых трусах и белой майке. Он был счастлив и увлечён игрой, не обращая внимание на несоотвествие элегантным костюмам партнеров.
В санаторном клубе выдавали ракетки для новичков, не имевших собственных. Были там тяжелые и легкие, - папа подобрал подходящую. Залезая на судейскую вышку, я наблюдала за игрой и, быстро освоив правила, пыталась быть рефери.
Однажды летом следующего года папа появился дома среди дня с длинным газетным свёртком. Не объясняя своего плана, он повёл меня на автобус. Мы сошли напротив университетской высотки и спустились к пристани. Дождавшись речного трамвайчика, мы переправились на противоположный берег: метромост ещё и не строился. Пока мы подходили к воротам с контрольной будкой, папа сделал наставление:
- Иди смело и уверенно.
Это помогло, - нас не остановили, и мы оказались в центре пустынного теннисного городка. В дальнем углу мы, не переодеваясь, - благо все равно спортивной формы у нас не было, - вышли на красный грунтовый корт. Обуты мы летом и так всегда были в парусиновые туфли на резиновой подошве, - самую доступную по цене обувь. Из кармана папы появился белый шерстяной мяч «Ленинград», а развернув газету, он протянул мне подарок: новенькую юниорскую ракетку. В свертке оказалась и его старая ракетка Коше, которую он где-то сумел перетянуть.
Наставления были просты и понятны:
- Держи вот так, крепко держи и бей сильно.
С того дня я на всю жизнь заболела теннисом. Через несколько лет, после перенесенного ревмокардита, двух операций, - поправившись, похудев и снова походя на человека, - я отдыхала с родителями в 59 километрах от Москвы. Два теннисных корта притягивали меня и изводили недоступностью понравившейся игры. Папа вечерами ходил играть пару.
У меня была с собой юниорская ракетка, но воспользоваться ею не было шанса. Как вдруг, погожим жарким днем, слоняясь в окрестностях «верхнего», менее ухоженного корта, я услышала звук удара. Все вновь затихло. Подбежав к ограде, я увидела мальчишку, пытающегося играть то с одной, то с другой стороны в отсутствие партнеров.
- У меня тоже ракетка есть, - сказала я, понаблюдав минут пять.
- Играть умеешь?
- Совсем не умею.
- Я тоже – не очень. А где ракетка? Мяч есть?
- Дома все.
- Выноси!
Я помчалась быстрее ветра и вскоре вернулась с ракетками: своей юниорской, папиной и уже замызганным, когда-то белым мячом.
Вскоре выяснилось, что папа был прав: лупить нужно изо всех сил. У мальчишки это получалось лучше, чем у меня. Он оказался на год моложе. Вскоре я уловила, что между нами началось соревнование в силе удара. Детской тоненькой ракетки явно не хватало для убедительности, - я сменила ее на папину. Мой новый товарищ с любопытством рассмотрел и одобрил ее. Игра пошла энергичней. Вдруг я залепила такой оглушительный удар противнику, что он восторженно ахнул. В ответ он вложил все свои силы, заставив ахнуть меня. Азарт был такой, что мы, не замечая времени, провели на корте весь день, а потом и следующие – пока не зарядили дожди.
Играя, я забыла про хвори, диагнозы и ощутила бесконечную радость. Когда через много лет врачи иногда строго велели бросить теннис, я про себя думала:
«Да никогда! Лучше умереть на корте!»
Учиться регулярно не было возможности долгие годы, но при любом удобном случае я старалась найти стенку. Среди сослуживцев оказались и другие любители, но заниматься с тренером я смогла начать лишь тридцатилетней. Все последующие годы, до настоящего времени, я играла не реже двух раз в неделю и благодарна теннису за проведенные вместе сорок лет.
Бывало разное. Тренер залепил со всей силы в глаз мячом, довел до слез криком, - нашла другого. Годами болел локоть, пока ни пришло новое поколение ракеток. На разминке травмировала колено - годами носила эластичный бинт. Менялись тренеры, партнеры, площадки. Становилось то проще, то труднее найти корт или зал.
Сломав в падении правую руку, я еще в гипсе начала осваивать игру левой. Надежды на продолжение занятий не было, но чудесный случай заставил снова играть, превозмогая боль. После перелома ноги вновь не было надежды, и вновь чудесный случай силой вытолкнул на корт. Разве это – не судьба?
Возможно ли обьяснить прелести тенниса непосвященному человеку? Ради чего столько хлопот? Боюсь, что это трудно сделать. Пусть будет принято на веру или отвергнуто то, что эта игра может составить радость жизни. В ней есть азарт, возможность саморазвития и формирования характера.
Пока вы новичок, не играющий на счёт, азарт состоит в развитии техники, подвижности, ловкости, быстроты реакции. Попутно тренируются мышцы, развивается концентрация внимания, координация. Каждый удачный удар приносит удовлетворение и желание сделать ещё лучше. В английском учебнике грамматики я наткнулась на фразу: «Чтобы получить удовольствие от тенниса, не обязательно быть хорошим игроком».
Есть новички, привлеченные экипировкой. Девушки - юбочками- кроссовочками, ребята - модными штанами-майками-бейсболками-банданами. Увлеченности самой игрой это не мешает, если интерес не ограничивается формой. В своё время я и сама мастерила и покупала юбочки, пока не пришло время более лапидарной формы.
Когда достигается уровень игры на счёт, увлекательной становится ещё и психология. Вы начинаете замечать, как влияют мысли на выполнение подачи, удара. Профессионалы учат, что визуализация подачи делает ее удачной, а позитивный настрой на каждый удар повышает точность игры. А разве не применим этот приём для других жизненных ситуаций?
На площадке лучше, чем где-либо виден характер партнера. Видна даже национальность. Мне приходилось встречаться на поле с любительницами из других стран, удивляясь при этом, насколько по-разному мы не только бьем по мячу, но и чувствуем, думаем.
Игра на счёт - не просто обмен ударами и подсчёт очков. В ней происходит соперничество характеров, взаимная оценка, поиск слабых мест, выстраивание линии поведения. Можно морально сломаться и сдать игру более слабому игроку, либо стоять до победного и переломить счёт в свою пользу в почти потерянной игре. То же можно сказать и о других игровых видах спорта, но прелесть тенниса в количестве соперников на поле: в индивидуальном поединке.
И, наконец, я проверила на себе, что физически теннис доступен и полезен в любом возрасте, если начать играть не слишком поздно. Старшим из встреченных мной любителям было под 80 - женщинам и за 80 - мужчинам. Когда-то я поставила себе цель: довести подачу до сносного уровня к сорока годам. Признаюсь, удалось добиться задуманного лет на двадцать пять позже. Продолжу мысль из английской грамматики: «Чтобы получать удовольствие от тенниса, не обязательно быть талантливым!»
* нанива-буси тогда, в довоенной Японии, ещё не был вытеснен пришлой модной музыкой. Впечатление он производил ошеломляющее, поэтому папа предостерегал, когда я в младенческом возрасте тянулась к необычной пластинке.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/04/03/1035