Глава Шестая. Возвращение домой.
Предновогодние хлопоты, предпраздничная суета немного отвлекали Людмилу и Дмитрия от предстоящего расставания с Алёшей. Лечение Лены подходило к концу, и её возвращение с Антоном в Москву было не за горами. Передовые методики и западные эскулапы сделали свое дело, и состояние девушки было намного лучше, чем до того, как она отправилась в Германию.
— Ну, вот, видишь, как все хорошо складывается, – не раз говорил Людмиле Дмитрий. – Лена снова может ходить. Скоро вернется домой, и мы опять все будем вместе.
— Ой, Дим, не говори… Как вспомню, сколько нам с Леной всего пришлось перенести, не по себе становится. Это хорошо, что ей так с мужем повезло.
В ответ на это высказывание на лице Дмитрия появилась ироничная улыбка.
— Людмила Ивановна, помнится, когда-то вы Антона на дух не переносили, – сказал он.
Невольно Людмиле пришлось погрузиться в неприятные воспоминания. В те дни, когда жизнь Лены висела на волоске, и будущее казалось абсолютно неопределенным, виновник в произошедших с ней бедах для Людмилы был очевиден. Антон, хотел он того или нет, своей необдуманностью навлек на девочку беду, последствия которой, как казалось, были необратимы.
— Ой, не говори, Димка! – махнула рукой Людмила. – Я ж тогда вообще в любовь не верила. Думала, что это все сказки, небылицы.
— Что же тогда заставило изменить свое мнение?
— Не что, а кто… - ответила Людмила, улыбаясь. – Благодаря одному молодому человеку, я снова могу любить, и этот человек – мой муж.
— Надеюсь, на самого молодого человека твоя любовь распространяется?
В ответ на этот вопрос на лице Людмилы расцвела улыбка. Конечно, её любовь к мужу была безусловной, не подлежащей никаким оговоркам и сомнениям. Конечно, вопрос, который задал Дмитрий, был по-детски наивен, даже тривиален, ответа на который не требовалось.
— Распространяется! – утвердительно ответила Людмила. – Скажу тебе больше: чем больше времени проходит, тем сильнее я его люблю.
Дмитрий подошел к Людмиле и, нежно обняв её за плечи, поцеловал в щеку.
— Ты – лучшая на земле, – сказал он. – С каждым днем все больше убеждаюсь, что мне с тобой безумно повезло.
Эти слова, эти ласки супруга немного отвлекали Людмилу от предстоящего расставания с её маленьким приемным сыном – Алёшей. Без этого малыша, чьи голубые глазки были полны нежности и любви, ни Людмила, ни Дмитрий своей жизни представить уже не могли.
— Как же мы будем жить без него, – все чаще сокрушалась Людмила. – Ты знаешь, для меня уже не имеет никакого значения, что он – не родной нам сын. Я люблю его, как если бы была родной матерью.
— Люсь, но если Алёша не будет жить с нами, то это не значит, что мы с ним не будем видеться, – пытался успокоить жену Дмитрий. – Лена с Антоном будут часто к нам в гости приезжать. Мы тоже, я так понимаю, от них вылезать не будем.
Слова Дмитрия были хоть слабым, но все-таки утешением, от которого на сердце Людмилы на несколько минут становилось легче. С тем, что её младшая сестра стала взрослой замужней женщиной, способной вести самостоятельную жизнь, она смирилась, но вот мысль, что любимый Алёшенька может быть не с ней, по-прежнему не давала покоя.
— Людмила Ивановна, не засыпайте, – голос супруга вернул Людмилу в повседневную реальность.- Нам еще надо сегодня на елочный базар съездить.
Новогоднее убранство первопрестольной погружало в атмосферу сказочной нереальности, отвлекая от всех накопившихся проблем.
Елки, радующие своими нарядами; витрины, светящиеся предпраздничной иллюминацией; даже прохожие, спешащие по своим домам с зелеными атрибутами торжества наперевес… Все переносило в атмосферу какого-то доброго волшебства. Что и говорить, а предновогоднее настроение скрашивало тревоги повседневных будней.
Не менее часа проведя в различных супермаркетах и торговых центрах, Людмила и Дмитрий, нагруженные различной праздничной снедью, возвращались домой.
— Знаешь, Дим, это мой первый новый год, который я встречаю в семье, – говорила Людмила. – Еще год назад мне об этом даже мечтать нельзя было, а сейчас у меня есть два любимых человека – Алёшенька и ты.
— Так теперь будет всегда, моя хорошая. Что бы ни случилось, я всегда буду с моим любим человечком, и по-другому быть не может.
Ласковое обращение к жене для Серковского стало повседневной обыденностью. Раскаяние за то, что он натворил, все еще не отпускало его, а чувства к Людмиле с каждым днем становились только сильнее. Время нельзя было повернуть вспять, но вернуть свою любовь, воскресить былые чувства Людмилы к нему Дмитрий, как он считал, мог вполне.
Лелеем на душу были эти слова Дмитрия для Людмилы. Её любовь к мужу, словно старое вино, с каждым днем становилась только крепче, и настоящей отрадой было еще раз услышать подтверждение этой любви.
Свет в окне на кухне свидетельствовал о присутствии в квартире Анны. В доме Дмитрия и Людмилы она была частым гостем, особенно когда требовалось на кого-то оставить маленького Алёшу. Лучшей няни для малыша невозможно было себе представить, и к её услугам приходилось прибегать достаточно часто.
— Ну, нагулялись, молодожены? – с порога спросила Анна. – Так, давайте, раздевайтесь, мойте руки, и – за стол… Сейчас трапезничать будем.
— Тетя Ань, да, не стоит беспокоиться, – сказала Людмила. – Мы с Димой сами бы что-нибудь приготовили на скорую руку.
— Вот именно, что – на скорую руку! Стрекоза, тебе мужа полноценно кормить надо, а не перебиваться всякими перекусами.
— Анна Трофимовна, но Люся итак старается, – попытался заступиться за жену Дмитрий. - Весь дом на ней держится…
— Поговори мне тут еще! – отпарировала Анна. – Запомни, Димка, любая женщина не может стать нормальной хозяйкой, пока не научится хорошо готовить, а твоей жене нормальная, добротная стряпня, как я погляжу, пока только снилась.
— Тетя Ань, как Юля? – спросила вдруг Людмила. – С вами новый год встречать будет?
При этом вопросе Анна потупила взор. Любые разговоры о дочери были для неё не из приятных, и расспросы Людмилы в данный момент тоже являлись некстати.
— Да, что ей будет, Люсь? – вздохнув, спросила Анна. – Одни шмотки да бутики на уме… Ни о чем другом больше думать не хочет. Единственная отрада – это Катюшка, конечно. Если бы не она, то не знаю, как бы мы с Вадимом дальше существовали.
Жаловаться на свою непутевую дочь у Анны были все основания. Сызмальства росшая в атмосфере родительской неги и полной беззаботности Юлия считала: все, что есть в этом мире, существует исключительно для неё, а каких-то обязательств, хоть чем-то её связывающих, в принципе не существует. Разногласий с родителями по этому поводу у неё было предостаточно, что и было причиной для постоянных переживаний Гусева и его супруги.
— Анна Трофимовна, а давайте вы с Вадимом Викторовичем на новый год к нам приедете? – вдруг предложил Дмитрий. – Нам-то с Людой только веселее будет, а вы хоть от своих проблем немного отвлечетесь. Катюшку с собой возьмите. Они с Алёшей хоть наиграются вдоволь.
Подобного предложения от Дмитрия Анна уж никак не ожидала услышать. Этого человека она всегда считала только мужем дочери своей лучшей подруги, и на то, что взаимоотношения с ним могут выйти за рамки чисто формальных, естественно, не рассчитывала.
— Спасибо тебе, Дим, – сказала она. – Но, я думаю, мы с Вадимом Викторовичем со своими кислыми минами на вашем празднике будем бледно смотреться.
— Тетя Ань, а, правда, приезжайте к нам, – согласилась с мужем Людмила. – Хоть посидим в кое-то веки все вместе, новый год встретим, Катюша с Алёшей наиграются…
— Люсь, ты ведь с родной сестрой почти год не виделась, – ответила Анна. – Тебе ведь с ней наговориться, наболтаться надо будет. Тут уж не до наших стариковских переживаний…
Домой Анна возвратилась уже затемно. Во всех окнах дома уже начали гаснуть огни, и лишь на последнем этаже в окне, за плотной занавеской, виднелся слабый отблеск электрической лампы.
Сидя на кухне, при достаточно тусклом свете настенного бра, Вадим Викторович был всецело погружен в привычный для себя мир различной документации, справок и свидетельств. Как хлопнула дверь в коридоре, как в квартиру вошла Анна, он даже не заметил.
— Ты хоть поужинал? – спросила Анна Трофимовна, зайдя на кухню.
— Да, пельменей себе сварил, – ответил Гусев. – Ты-то как погостила? Как там Люся со своим мужем, с Алёшенькой поживает?
— У них – все хорошо. Слушай, мне Димка все больше и больше нравится. Сразу видно: любит он Люсю.
— Забыла, сколько ей из-за него всего пережить пришлось?
Недоверие Вадима Викторовича к Дмитрию все еще не проходило. По-прежнему он считал его авантюристом, преследующем свои, сугубо меркантильные, цели. Все попытки Анны переубедить мужа в обратном наталкивались лишь на ироничные усмешки с его стороны.
— Ань, ты сама-то веришь в то, что говоришь? – не раз спрашивал Гусев жену. – Ты не забывай, сколько нашей Люсе из-за этого Серковского пришлось пережить.
— Да, уж! Такое точно не забудешь! – вздохнула Анна. - Но только ты, Вадик, тоже не забывай, как по Димкиной жизни катком прошлись. После этого у кого угодно крышу снесет.
Многие взгляды на жизнь поменялись у Вадима Викторовича после возвращения домой его дочери Юлии. Перед ним и Анной предстал вроде бы родной человек, которого они знали с пеленок, но на поверку оказавшийся совершенно чужим.
Все то, что закладывалось в Юлию её родителями с раннего детства, все те принципы, на которых она воспитывалась, вдруг куда-то одномоментно испарились, уступив свое место абсолютно другим жизненным приоритетам. Из любящей, полной нежности, дочери она превратилась в холодную расчетливую даму, которую больше всего интересует она сама.
— Слушай, а Юлька-то где? – спросила Анна мужа, вернувшись домой.
— Ань, спроси что-нибудь полегче, – ответил Вадим Викторович. – Ты же знаешь: наша дочь о своих планах уже давно никому не докладывает.
Сама Юлия в это время находилась вдалеке от родительских переживаний и вообще каких-либо волнений. Клубная жизнь так и манила своими яркими огнями и зажигательными мелодиями.
Ритмичная музыка, своим звучанием заглушавшая все пространство, явно не способствовала разговору двух девушек, одиноко сидевших за круглым столиком возле танцпола. Разговор хоть и казался непринужденным, в силу нарочито грохотавшей какофонии ритмов, проходил на повышенных тонах.
— Ой, Юлька, как же ты теперь родителям будешь все это объяснять? – говорила одна из них.
— Маш, да, для родителей у меня есть отмазка – кризис, – отвечала другая. – Вот только как со второй проблемой быть?
— Ой ! Что значит, как быть с проблемой, – хихикнула Маша. – Подруга, ты что, вчера родилась? Сейчас такие проблемы решаются в любой поликлинике у любого гинеколога…
— Маша, вот только об этом мне ничего не говори! Ты знаешь, как я ко всему этому отношусь.
Разговор ни о чем так ничем и закончился. Уже за полночь девушки разбрелись по домам, каждая оставшись при своем мнении.
Путь домой для Юлии пролегал через тихие, безлюдные переулки, минуя центральные улицы. Встреча с представителями автомобильной инспекции девушки явно не грозила, а поэтому она не посчитала зазорным отметить встречу с подругой парой бокалов шампанского.
Петляя по погруженным во мглу декабрьского вечера улочкам, мысленно Юля совершенно отрешилась от всех накопившихся проблем и жизненных неурядиц. В повседневную реальность её вернул резкий удар чего-то тяжелого в бампер автомобиля. Этот удар оповещал об аварии, явно произошедшей по вине какого-то нерадивого водителя.
Выйдя из автомобиля, Юлия увидела довольно миниатюрный «OpeL», четко вписавшейся своим капотом в бампер «Мерседеса» девушки. Вмятина не обещала быть серьезной, но все же предполагала определенные денежные расходы, которые в планы Юли никак не входили.
Молодой человек, суетившийся возле своего автомобиля, был явно обескуражен внезапно произошедшим столкновением, и рассыпался в извинениях перед находившейся на грани нервного срыва Юлией.
— Урод! Ты на каком «Черкизоне» себе права покупал!?! – в неистовстве кричала девушка. – Теперь знаешь, что мой отец со мной и с тобой за это сделает!?!
Ни многочисленные попытки попросить прощения, ни протянутые денежные купюры американского происхождения не могли возыметь какого-либо действия.
— Лучше уйди, пока я тебя сама из строя не вывела! – в неистовстве кричала Юля.
— Я всего лишь хотел предложить решить вашу проблему прямо сейчас, – неуверенно предложил молодой человек, чем вызвал у девушки приступ безудержного хохота.
— Прямо сейчас!?! Ты что, совсем с катушек слетел!?! – рассмеялась Юля. – Ты на часы давно смотрел?
Время действительно было крайне неподходящее для каких-либо решений проблем, но, не смотря на поздний час, молодой человек продолжал настаивать на своем…
— Тут недалеко есть круглосуточный автосервис, и в нем работает один мой друг, – говорил он. – Руки у парня золотые, и, максимум, через час ваша машина была бы, как новенькая…
Выпитое шампанское сделало свое дело, и Юлия уже не могла вполне адекватно воспринимать окружающую действительность. К тому же молодой человек казался слишком привлекательным для того, чтобы девушка могла с ним вот так вот, запросто расстаться.
Автосервис находился в нескольких кварталах от места аварии, и в столь поздний ничто не предвещало появление в нем новых клиентов. Дежурный мастер Олег Грызлов был немало удивлен появлению в своем учреждении старинного приятеля Александра, слывшего заправским водителем.
— Не ожидал тебя здесь увидеть, – сказал Олег, встретив приятеля. – Ты же у нас водитель заправский, и в наших услугах никогда не нуждался.
— Да, дело вообще не во мне, Олежка. Просто тут одна девушка в беду попала… в общем, ей помочь надо.
Оглядевшись, Олег увидел сидевшую на диване около входа Юлию. Вид у девушки хоть и был несколько потерянный, но все же демонстрировал самоуверенность, что было видно по надменно-обиженному выражению лица.
— Признавайся, где подцепил эту кралю? – поинтересовался Олег. – Сашка, я тебя хорошо знаю. Такого еще никогда не было, чтобы ты своего упустил…
— Олег, опять ты лезешь со своими скабрезными шуточками, – возмутился Александр. - Лучше бы помог девушке решить её проблему.
Проблема оказалась не из сложных, но для её решения понадобилось время, которым незадачливая девушка и не располагала.
— Так! Я не поняла: вы мне машину возвращать собираетесь? – недоумевала Юлия.
— Конечно, собираемся, – ответил Олег. – Только не сегодня.
Естественно, подобные слова не могли не вывести Юлию из себя.
— Да, вы что, с ума сошли!?! – закричала она. – Знаете, что отец со мной сделает, если я домой без машины вернусь!?!
— Но тут уже ничего не попишешь, – развел руками Олег. – Рихтование за полчаса не делается. А у тебя тут дел – на полдня, не меньше. Так что раньше завтра – забудь думать.
Смирившись с неизбежной реальностью, Юлия засобиралась домой, мысленно проклиная этот вечер.
Все успокоительные были выпиты, все больницы и морги обзвонены, когда Юля переступила порог родительской квартиры.
— Ну, и где ты была!?! - чуть ли не хором спросили заблудшую дочь Вадим Викторович и Анна.
Все попытки Юлии объяснить свое столь позднее возвращение домой были даже не то, что неубедительны, а просто плохо вписывались в рамки элементарной логики.
— Какие подруги!?! Какие посиделки!?! – неистовствовал Вадим Викторович. – У тебя, между прочим, маленькая дочь растет. Она ж тебя скоро видеть будет только на фотографиях.
— Вадик, да, что ты перед ней распинаешься? – одернула супруга Анна. – Ей же бесполезно что-либо говорить…
Слово за слово Вадим Викторович и Анна перешли, наконец, на тему доверия своей дочери семейного автомобиля.
— Хоть с машиной все в порядке? – спросил Вадим Викторович.
Вопрос был из тех, на который Юля решительно не могла ничего ответить. Однако правила предлагаемой игры не принять она не решалась, а поэтому все, что ей оставалось – на ходу придумывать какие-нибудь правдоподобные версии отсутствия автомобиля.
— Понимаешь, мы с Машкой на грудь приняли немного… в общем, она что-то вышла из строя, и пришлось звонить её парню, чтобы он за ней приехал…
— Юля! Юля, что за чушь ты несешь!?! – перебил дочь Гусев. – Причем тут Машка, её парень? Я тебя спрашиваю: где машина?
Только тут Юля поняла, что дальнейшие увертки и ухищрения будут бессмысленны, и самым разумным выходом в этой ситуации будет рассказать все, как было.
— Ты нас с отцом точно раньше времени в гроб загонишь, – заявила Анна, выслушав рассказ дочери.
— Юль, пора бы за ум браться, – согласился с женой Вадим Викторович. – Мы ведь с матерью вечно жить не будем, и тянуть тебя на себе всегда уж точно не сможем. Так что, дорогая моя, самой надо как-то к жизни приспосабливаться.
Сама Юлия в этот момент была далека от каких-либо нравоучений. Все её сознание занимал молодой человек, ставший виновником аварии. Еще не понимая, чем мог привлечь её этот, казалось бы, ничем не примечательный юноша, Юля не заметила, как оказалась в плену размышлений о нем. Ни кто он, ни откуда, ни чем занимается, ей не было известно. Она знала только его имя – Александр, но это имя, как-то вдруг, завладело всем её сознанием.
Причины, приведшие молодого банковского клерка Александра Игнатьева из сравнительно спокойного и размеренного Ростова в суетную и крикливую Москву, были банальны и авантюрны одновременно. С одной стороны, столица уже давно стала местом постоянного проживания его родителей, не навещать которых Александр не мог. С другой – его профессиональная деятельность предполагала частое пребывание в Москве, и связано это было отнюдь не с банальной рутиной.
Отец Александра Андрей Степанович Игнатьев уже давно преследовал одну цель, ставшую смыслом его жизни. Цель эта была далека от благородных, но, по мнению самого Андрея Степановича, несла в себе высшую степень справедливости, и в осуществлении этой цели Александр должен был сыграть весьма существенную роль.
Позднему возвращению сына домой Андрей Степанович был крайне недоволен.
— Ну, и где тебя носило!?! - спросил Игнатьев появившегося на пороге квартиры Александра.
— Ой , пап, лучше не спрашивай, – поспешно ответил тот. – Представляешь, «влетел» в одну дамочку, которая водить не умеет. Ну, естественно, последовали разборки, выяснения отношений…
— Ты меня когда-нибудь точно в гроб загонишь! – перебил сына Андрей Степанович. Что за дамочка? Откуда она появилась? Сильно ты её помял?
— Да, не беспокойся ты так! Я её к Грызлову отправил, а его ты знаешь. У него любая машина, как новенькая, летать будет.
Утешение звучало вполне убедительно, что дало возможность Андрею Степановичу успокоиться.
Взаимоотношения отца и сына никогда не были ровными. Количество претензий Андрея Степановича к Александру порой зашкаливало, и молодой человек просто физически не мог их всех удовлетворить. Относилось это и к выбору профессии Александра, и к его личной жизни, и даже к месту постоянного проживания.
— Я только одного понять не могу: ты мне все это назло делаешь? – не раз спрашивал сына Игнатьев. – Сашк, я ведь не железный. Ты меня своими выкрутасами когда-нибудь точно в гроб загонишь.
Любые оправдания со стороны Александра, попытки что-то объяснить отцу были истинным гласом вопиющего в пустыне. Андрей Степанович в своих суждениях о сыне был непреклонен, и своего мнения менять не собирался.
— Ты мне скажи: мы с матерью разве для того в тебя столько средств вбухивали, чтоб ты вел себя подобным образом? – продолжил свою отповедь Игнатьев. – В банке тебя терпят только потому что его президент – мой однокашник. Остепеняться, браться за ум ты не хочешь. Я уж не говорю, чтобы ты женился, создал семью. Ты уже далеко не мальчик, а ведешь себя хуже младенца.
— Что ж ты парню покоя не даешь? – раздался в комнате голос Раисы Наумовны.
Взаимоотношения отца и сына не могли не беспокоить супругу Игнатьева. Как мать, она переживала за все, что происходило с Александром, и претензии мужа, его постоянные придирки к сыну не могли её не беспокоить.
— Сейчас-то ты чем недоволен? – спросила она. – Парень ведь сделал все, как ты хотел. Институт закончил, какой ты ему сказал. В банке тоже работает исключительно по твоей наводке. Что на этот раз не так!?!
— Да, все не так, Рая! – ответил Игнатьев. – Все не так!!! Ему уже под сороковник, а ума, серьезности явно не хватает. Вон, седые волосы уже появились, а он все под мамкину юбку лезет. Я уж не говорю про то, что пора бы уже как-то остепениться. Долго ты еще в бобылях-то ходить собираешься?
— А вот тут я соглашусь с отцом, – произнесла Раиса Наумовна. – Сынок, мы ведь с отцом вечно жить не будем. Хотелось бы, так сказать, быть спокойной за тебя.
Все нравоучения родителей Александр старался пропускать мимо ушей. Со своими жизненными приоритетами он уже давно определился, и ни одно из родительских наставлений к этим приоритетам не относилось.
На самом деле у приезда Александра в Москву была своя цель, о которой он не единым словом не мог обмолвиться с родителями. Ночной звонок Дмитрия заставил молодого человека опрометью мчаться в столицу.
— Ты уверен, что хочешь именно этого? – спросил Александр Дмитрия, когда встретился с ним.
— Конечно, Саш. Я тебе даже больше скажу: в этом я уверен как никогда, – ответил Серковский. – Знаешь, после того, как в моей жизни появились Люда, Лена, Алёша, у меня вообще все жизненные приоритеты поменялись. Я ж, в первую очередь, должен думать о них, а не какой-то там призрачной справедливости.
— Я надеюсь, ты понимаешь, что об этих твоих планах мой отец вообще ничего не должен знать? Для него «Континент» - это тот трофей, которым он особенно дорожит.
— Слушай, иногда я перестаю понимать дядю Андрея. Для него месть, ненависть к Сапрановым уже какой-то навязчивой идеей стала.
Услышав обрывки этого разговора, Людмила не могла не расплыть в улыбке. Эти слова еще раз подтверждали любовь Дмитрия к ней, стирая из сознания девушки все прежние сомнения.
— Дим, ты действительно хочешь уступить дяде свои акции в «Континенте»? – спросила она, как только за Александром закрылась дверь.
— Ну, а на что не пойдешь ради единственной сестры? – ответил Серковский. – Знаешь, Люся, мне самому разборки с твоим дядей уже порядком надоели. А Лене как-то помогать надо. Ты сама посмотри: у неё же за душой ничего нет. Нужно помочь ей вернуть хотя бы то, что когда-то принадлежало её приемному отцу, и ради этого я готов поступиться всем, чем угодно.
Людмила подошла к Дмитрию и нежно обняла его за плечи.
— Димка, обещай мне, что всегда будешь таким, как сейчас, – попросила она. – Знаешь, как я не хочу потерять тебя еще раз?
— Ты меня больше никогда не потеряешь, любимая, – ответил Серковский.
Бальзамом на душу были эти слова супруга для Людмилы. Былые чувства, как казалось, утраченные навсегда, вспыхнули с новой силой, оставляя позади все обиды и разногласия.
Если Дмитрий уже почти забыл о своих претензиях к семейству Сапрановых, то о них очень хорошо помнил Герман. Смириться с потерей «Континента» он не мог в принципе, а поэтому в его воспаленном мозгу уже роились разные мыли по его возвращению. Возвращение из заграницы его старшей дочери Елизаветы только усиливало рвение Германа.
— Ты не представляешь, какие перспективы перед нами откроются, когда все снова окажется в моих руках, – говорил он Лизе. – Возможности появятся просто атомные!
— Пап, а ты, как я погляжу, по-прежнему в своем репертуаре, – заметила Лиза. – Что-нибудь другое, кроме бизнеса, денег, у тебя на уме вообще есть? У тебя есть все, что только можно пожелать, и тебе опять чего-то не хватает. Вон, в политику зачем-то полез. Можно узнать: это-то тебе зачем понадобилось? Что, заводов, газет, пародов уже мало стало?
— Ну, причем здесь заводы с пароходами? – в голосе Германа зазвучали обиженные нотки. – Лиз, я что, для себя все это делаю? Мне что, больше всех надо? Просто я очень хорошо знаю: если ты не нагнешь эту сучью жизнь, она, непременно, нагнет тебя. Причем, сделает это безжалостно и без права на какие-либо оправдания! Вот и приходится приспосабливаться к предлагаемым обстоятельствам.
В своих суждениях Герман был абсолютно искренен. К жизни, несмотря на всю её благосклонность к нему, у него по-прежнему было слишком много претензий, удовлетворения которых он требовал немедленно.
День возвращения Лены выдался солнечным, но очень холодным. Солнце, в изобилии дарившее свои лучи земной поверхности, было бессильно перед жгучим морозом, сковавшим городское пространство на многие версты вокруг.
Беспокоившуюся за то, насколько тепло будет одет её муж, Людмилу успокаивала пришедшая помочь ей по хозяйству Анна.
— Стрекоза, да, успокойся ты, наконец! – говорила она. – Что твоему Димке будет-то? Он что, сам себя не укутает?
Вышедший из своей комнаты Дмитрий был действительно одет явно не по погоде. Хотя белая фланелевая рубашка и предавала некую элегантность, даже торжественность, все же не могла защитить от пронизывающего холода, царившего на улице.
— Ну, вот! Полюбуйтесь на него! – недовольно произнесла Людмила. – Как говориться: «Выслушай, что тебе скажет жена, и сделай наоборот».
— Дим, правда, по погоде одеваться надо, – согласилась с Людмилой Анна. – Ты в этой своей рубашоночке будешь выглядеть, мягко говоря, неубедительно. Там знаешь, какой дубак?
Аргументам супруги и Анны Дмитрию пришлось уступить. Через несколько минут он был переодет в костюм менее парадный, но более соответствующий сезону. Сборы в дорогу долгими не были, хотя стараниями Людмилы и стали носить оттенок некоторой суматохи. Все надо было предусмотреть, ничего не забыть…
Оставив маленького Алёшу с заботливой Анной, Людмила и Дмитрий отправились в воздушную гавань на встречу с так долго отсутствовавшей сестрой.
Дорога в аэропорт была не из легких. Затор, растянувшийся на многие километры вперед, обещал нескорое прибытие к месту назначения, и у обоих супругов было достаточно времени, чтобы обсудить все, произошедшее с ними.
— Не представляешь, как я соскучилась по Лене, – призналась мужу Людмила. – Только представь: долгое время мы были с ней лучшими подругами, но мне даже в голову не приходило, что она мне еще и родная сестра.
— Я-то благодарен Лене хотя бы за то, что она нас с тобой, по сути, помирила, – произнес Дмитрий. – Знаешь, не могу себе представить, как бы я жил без тебя, без Алёши…
— Но, помнится, Дмитрий Сергеевич, вы сами все усложнили, – перебила супруга Людмила.
— Тут я не могу с вами согласиться, Людмила Ивановна, – отпарировал Серковский. – По-моему, это все ваша семья усложнила.
Сойдясь на том, что не стоит ворошить прошлое в силу бесперспективности этого занятия, молодые супруги продолжили свой неспешный путь к месту назначения.
Здание аэропорта было наполнено людьми настолько, что, казалось, еще чуть-чуть, и в этом пространстве терминала неминуемо возникнет давка. Люди, с придыханием слушавшие сообщения о задержке то одного, то другого рейса, только усиливали нервозность, сопровождая механический голос, доносившейся из-под потолка, весьма недовольными репликами.
— Похоже, мы тут – надолго, – промолвил Дмитрий после сообщения о задержке еще одного рейса.
— Дим, ты же сам видел, что с погодой творится, – сказала Людмила. – Я вообще не исключаю, что самолет с Леной и Антоном приземлится в каком-нибудь другом аэропорту.
Неразбериха с отлетами и прилетами сохранялась вплоть до самого вечера. О посадке борта из Мюнхена было объявлено уже тогда, когда солнце попрощалось с землей, и на свое дежурство заступил бледный диск луны.
— Дим, слышишь, из Мюнхена самолет садится, - окликнула Людмила задремавшего супруга. – Наши прилетели…
Радость встречи была долгой и слезливой. Расцеловав Лену не менее двадцати раз каждый, Людмила с Дмитрием наперебой принялись расспрашивать сестру о её пребывании в Германии, а самой Лене не давал покоя маленький Алёша, о котором она хотела знать буквально все.
— Люда, где вы его нашли? Как он себя чувствует? Про меня хоть вспоминает? – сыпала вопросами Лена.
— Что касается тебя, то у нас все разговоры с ним исключительно о тебе, – принялась успокаивать сестру Людмила.
— Сегодня весь день собирался с нами ехать тебя встречать, – вторил супруге Дмитрий. – Еле уговорили с Анной Трофимовной остаться.
Путь домой был не менее затяжным, но более спокойным. Лена, словно оказавшись в совершенно другом мире, с любопытством осматривалась по сторонам, разглядывая вечерние огни, ставшего таким незнакомым, города. Антон не сводил с жены любящего взгляда, полного нежности.
— Ленусь, тебе там понравилось? – тихо спросила Людмила.
— Люд, если бы еще и вы с Димой были там, со мной, то ничего лучшего и представить было бы невозможно.
— Значит, одного Антона тебе уже мало?
— Люсь, ну, что ты такое говоришь!?! Представить себя без него не могу. Знаешь, мне вообще кажется: Антон не мог не появиться в моей жизни. Чтобы со мной было, если бы не он, представить себе не могу.
Любовь Антона и Лены была абсолютной, не подлежащей никаким условностям и оговоркам. Прошло более полугода со дня их свадьбы, но со стороны могло сложиться впечатление, что молодые люди только-только сочетались узами брака. Взгляд Антона, устремленный на Лену,
всегда был полон печальной нежностью и неподдельным умилением, а Антон был для Лены самым дорогим, что могло быть в её жизни.
Появившиеся вдали огни большого города оповещали о скором прибытии домой вынужденных туристов, а вместе с этим и наступлении такой долгожданной встречи сестры с её маленьким братом.
К сожалению, возвращения Лены ждал не только маленький Алёша, не только Дмитрий с Людмилой и не только Анна с Вадимом Викторовичем. Герман тоже сбился с ног, разыскивая бывшую невесту, так внезапно исчезнувшую. Правда, цели этих поисков были далеки от благих.
— Я только одного не могу понять: неужели эта девка по-прежнему тебе небезразлична? – не раз спрашивал Германа Ромодановский. – Тебе не кажется, что пора бы уже успокоиться? В конце концов, не тот она человек, из-за которого стоит так переживать.
— Володя, да, пойми ты: пока Ленка жива, не будет покоя ни мне, ни тебе, – парировал Сапранов. – Только представь, носителем какой информации она является. Если она где-нибудь что-нибудь начнет говорить, мало ведь тогда не покажется никому.
— Погоди, а ты о своей первой жене подумал? – спросил Ромодановский. – Вот кто действительно представляет для нас опасность. Ведь если еще и Полина заговорит, тогда нам обоим в пору будет сушить сухари.
В тиши вологодских лесов Полина чувствовала себя достаточно уютно, и, главное, в полной безопасности. Зачатьевская обитель, слывшая на всю округу местом спокойным и не касаемым какими-либо волнениями, стала надежным приютом для бывшей узницы, нашедшей в её стенах покой и всеобщее сочувствие. В лице матушки Федоры – настоятельницы монастыря Полина нашла как бы родственную душу – человека, с которым запросто можно было поделиться своими тревогами и душевными переживаниями.
— То, что вы рассказываете, Полина, плохо укладывается в голове, – не раз говорила матушка. - Я долго на свете живу, но о таких ужасах еще ни разу не слышала.
— Да, я сама, матушка Федора, до конца поверить не могу в то, что со мной произошло. Как будто какой-то страшный сон… Вот только сновидение это наяву было.
— Ну, и что вы теперь намерены делать, Полина Аркадьевна?
— Прежде всего, хочу вернуть своих детей. Дочка, например, до сих пор думает, что я мертва, а сын… - Полина грустно потупила взор. – О нем я вообще ничего не знаю с тех пор, как он родился.
О сыне Полина не могла говорить без слез. То, что произошло больше двадцати лет назад, беспощадно терзало её душу, не давая покоя. Даже появление на свет дочери не смогло умиротворить несчастную женщину, а лишь на время приглушило боль.
— Полина Аркадьевна, а что отец вашего сына? Он-то знает, что у него есть ребенок? – спросила матушка Федора.
Вопрос об отце сына был для Полины не менее болезненным, чем вопросы о самом ребенке.
— О нем мне тоже ничего не известно, – ответила она. – Мы расстались с ним незадолго до того, как наш мальчик родился, и с тех пор я про него тоже абсолютно ничего не слышала.
Прошлое Полины также было для неё больной темой, лишний раз возвращаться к которой она не любила. Слишком много горького и обидного таилось в этом прошлом, и любые воспоминания о том времени причиняли несчастной женщине большую душевную боль.
— Матушка, можно мне вернуться в Москву? – спросила Полина. – Чувствую я, что толку от меня тут мало, а быть нахлебницей мне бы не хотелось.
— Да, Господь с вами, Полина Аркадьевна! – всплеснула руками настоятельница. – Какая ж вы нахлебница? Мы ж тут без вас, как без рук… Вон, скоро библиотеку для детишек открываем, а там дело без вас точно не обойдется.
В своих словах матушка настоятельница была абсолютна искренна. Трудно было найти в обители человека более дисциплинированного и более исполнительного, чем Полина. Повседневные заботы и помощь сестрам помогали несчастной женщине отвлечься и от дурных мыслей, коих было великое множество, и от горьких воспоминаний.
Известие о том, что Антон с Леной возвращаются в Москву, застало Полину за сбором книг, предназначенных для монастырской библиотеки. Сестра Иулания, искренне переживавшая за новую послушницу, спешила сообщить ей радостную новость.
— Полина Аркадьевна, звонила ваша подруга из Москвы! Сказала: Антон с Леной на днях домой возвращаются…
Все, что касалось Лены, Полина не могла не принимать близко к сердцу. Эта девочка стала для неё по-настоящему близким человеком, и за все, что с ней происходило, Полина переживала абсолютно искренне.
— Матушка Иулания, а Аня не говорила, как Леночка себя чувствует? – спросила она.
— Ничего не знаю, Полина Аркадьевна, – ответила монахиня. – Мы ведь с вашей подругой минуты две говорили, не больше. За это время, сами понимаете, много не скажешь…
Известие о том, что Лена с Антоном вернулись в Москву, еще больше укрепило Полину в её желании покинуть обитель.
— Вам не кажется, Полина Аркадьевна, что для вас это может быть слишком опасно? – спросила обеспокоенная матушка Федора. – От таких людей, как ваш бывший муж, все, что угодно, можно ожидать.
— Знаете, матушка Федора, вот кого я боюсь меньше всего, так это – Германа. Это, наоборот, ему впору от страха дрожать. Представляете, что будет, если я начну говорить? Да, компромата, которым я располагаю, лет на десять хватит.
— Вот, о чем и речь, Полина Аркадьевна, – вздохнула настоятельница. – Вы поймите, месть, всякие там разборки еще никого до добра не доводили.
— Матушка, что ж мне делать-то тогда!?! – вскрикнула Полина. – Если я оставлю все, как есть, то никогда не узнаю, что с моим сыночком случилось.
В каждом слове Полины звучал риторический вопрос, ответ на который невозможно было найти. Немало времени прошло с тех пор, как Полина была вычеркнута из жизни, а все, что было с ней, стерто из бытия. Желание узнать хоть что-то о своем сыне преследовало её постоянно, но осуществить это желание можно было, только поступившись определенными моральными принципами.
— Нет ничего такого, ради чего можно было бы встать на одну доску с теми, кто нас обижает, – произнесла матушка Федора. – Господь все видит, и, уверяю вас, Он все устроит наилучшим образом.
— Но я не могу ждать, матушка! – вскрикнула Полина. – Итак за эти двадцать с лишним лет все глаза проплакала. Вы поймите, матушка Федора, я только один раз своего мальчика на руках держала! И ради того, чтобы узнать, что с ним, жив ли он, я готова на все, что угодно!
Несчастной, находящейся на грани отчаяния женщине оставалось только посочувствовать. Все разумные аргументы в пользу своих слов матушкой Федорой были исчерпаны, и единственное, что оставалось добросердечной игуменьи – это возносить молитвы за свою мятущуюся в душевных волнениях подопечную.
Трудно было сказать, чему маленький Алёша радовался больше – возвращению старшей сестры или обилию игрушек, привезенных ему из дальней страны. Лена не могла налюбоваться на мальчика, по которому так соскучилась и которого ни на минуту не хотела от себя отпускать.
— Слушай, со стороны может показаться, что Ленка Алёши – самая настоящая мать, – говорила Анна мужу.
— Анют, ну, а как ты хотела? Зов крови – есть зов крови. Да, ты сама вспомни: когда Люся только узнала, что Леночка – её сестра, она сама от неё не отходила.
Об этом периоде жизни вспоминать никто не любил. Слишком много горького и болезненного таили в себе эти воспоминания. Сейчас, когда, казалось, гроза стихла, хотелось думать только о хорошем и светлом, и строить планы на будущее, полные радужных надежд.
Собравшиеся за праздничным столом семейства завораживающе смотрели на циферблат массивных напольных часов, стрелки на котором готовы были вот-вот перейти границу времени, отделяющей новый год от предыдущего.
— Друзья мои, давайте поблагодарим старый год за все то, хорошее, что он смог нам подарить! – торжественно провозгласил Гусев, подняв бокал шампанского. – Да! Было много неудач и нестроений в этом году. Но без поражений, как известно, не бывает побед. Будем же надеяться, стократно надеяться, что следующий год будет более милостив к нам ко всем.
Едва Вадим Викторович завершил свою речь, с экрана телевизора раздался перезвон кремлевских курантов. Гости улыбчиво переглядывались, внимая благим пожеланиям Гусева. Каждый из них надеялся, что уходящий год унесет с собой все беды и огорчения, а вместе с новолетием в дом каждого войдет неподдельное, стопроцентное счастье.