3. Сватовство
Но на Масленицу демьяновцы не приехали. Праздник прошёл тихо и спокойно. Только Ульянка все глаза просмотрела, глядя в сторону соседней, такой ненавистной всем деревни. На сердце было неспокойно. Она так ждала этого красавца Прохора. А он и думать о ней забыл. «Все они такие, парни! Забуду о нём навсегда.» Но с праздника ушла и всю ночь проплакала, вспоминая его глаза, которые запали в душу год назад.
Неделю спустя со стороны Демьяновки показался обоз. Первые сани везла пара лошадей. Оглобли были украшены яркими лентами, на дугах колокольчики звенели.
-Не иначе как кого-то сватать едут, - мелькали по окнам любопытные лица лежнёвцев. – Демьяновцы! Это что они опять учудили?
А обоз прямым ходом подъехал к дому Ильи Брусницына. Из саней вышли двое здоровенных мужиков с окладистыми бородами, в овчинных тулупах. За ними бабы в цветных полушалках, одна помоложе, вторая постарше. И наконец ловко выскочил бравый молодец. Жених видимо. Вся свита пожаловала в ворота Брусницыных.
Двор огромный, ухоженный, ни тебе сугробов и куч снега –всё вывозится за ворота. Везде порядок. По левую сторону дома – ряд строений –сараев да сараюшек – с засовами, с замками и без них. К дому вело высокое крашеное крыльцо с узорными перилами. Чувствовалась крепкая работящая рука. Из – под навеса вышел высокий коренастый мужик, хозяин. В руках что-то держал, видимо весь в работе. Взгляд удивлённый и заинтересованный.
«Это что? Ужель Еремей из Демьяновки? Банты на груди, колокольчики на дугах? Свататься что ли? Они? Ко мне? Голь перекатная! Как они посмели? Мою Ульку сватать? Да я её даже сыну лавочника не отдам. Игнат вон, староста, намекал своего Кирюшку женить. И ему не отдам! У меня за дочерью богатства припасёны, каких и у купеческих дочерей нет, а здесь какой-то Еремей! Не бывать этому! Опозорили они меня на всю Лежнёвку!» - топнул ногой Илья Григорьевич. Всё это он и выложил непрошенным гостям - сватам.
Еремей молча развернулся и пошёл к воротам. За ним последовали остальные. Прохор, а женихом был именно он - последним.
-Тятенька! Как ты можешь?- остановил его девичий голос.
Оглянулся. На крыльце стояла Ульяна. Рослая, статная, щёки горят, тонкие брови дугой, глаза полны гнева, пуховый платок упал с плеч. Она глянула на Прохора и в её взгляде парень увидел море нерастраченной любви. Илья Григорьевич поднял с полу шаль, кинул дочери и велел идти в дом.
Отец с матерью, замужняя сестра Кристина, муж которой категорически отказался ехать свататься в Лежнёвку, и старый дед Ефим, молчали всю дорогу.
«Сколько унижения приняли от Брусницына! А всё Прошка! Постановил сватать Ульку. Ведь говорил же – не отдадут. Богатые они. А мы что? Мы голь по их понятиям. Нет, настоял. Настырный вырос. И мать ему потакает! Вот и получил» - отец угрюмо покосился в сторону сына.
Но тот не унывал. Покусывал соломинку, выдернутую из под подстилки саней и улыбался. А что было не улыбаться парню? Он видел её глаза, он слышал каким тоном она обратилась к своему тятеньке. «Она любит меня. Точно любит. Всё равно будет моей. Время только нужно. Вот уеду куда-нибудь, денег заработаю и приеду свататься. Да этот Илья Григорьевич с радостью мне её отдаст. Хотя, это всё долго будет. А я сейчас хочу. Пока денег зарабатываю, он кому-нибудь её замуж отдаст. Вон какая Ульянка красавица! А может украсть? А потом явиться вдвоём к её тятеньке. Куда он денется? Согласиться. Одному не украсть. В соседней деревне цыгане остановились. Может с ними договориться? Они на это дело мастаки» - размышлял Прохор, возвращаясь ни с чем в Демьяновку.
А потом долго ещё думал про цыган. И решился. Договорился-таки с главным цыганом. Взамен обещал помочь им у тятеньки лошадь увести. Считал - ради Ульянки лошадь не жалко. У тяти их две. Заметил Еремей неладное, выпытал у сына, отстегал до синяков. А потом решил отправить его в город к старшему своему брату Константину. Тот ещё с молодости подался в город и жил там много лет, на заводе работал.
Константин определил племянника учеником молотобойца, а через несколько месяцев тот уже стал полноценным молотобойцем. А что? Парень молодой, здоровый, сильный, косая сажень в плечах, а злости сколько! Вот и бей колоти - злость свою выколачивай, да любовь свою проклятую. Ишь чё учудил - к богатому свататься! Да их, чертей, морить надо, а не дочек их сватать. Глядишь, со временем найдёт какую здесь девку, да и женится. Ничего, успокоим, присмирим.
И действительно, успокоился Прохор. Работа тяжёлая, приходил, ужинал и спать заваливался. Хлебные пайки в несколько раз сократились, давали до полфунта в день на человека. Константин Ефимович переживал за то, что по слухам, на заводах были массовые забастовки. Жандармы лютовали. Вечерами страшно было пройти по улице. Боялся, как бы племянник не связался с теми людьми - молодой, горячий. Обманут, вовлекут в свою компанию. Говорят, большевиками их зовут. Не дай бог потом перед Еремеем краснеть. Но зато хорошо было то, что работая на заводе, Прошку на войну не взяли. Здесь нужен. А в деревне бы взяли наверняка. А вон их сколько дезертиров с фронта бежит. Намедни жандармы убили одного прямо на мостовой - молодой, израненный.
А потом Прохор стал вечерами пропадать где – то. «Стало быть нашёл какую себе зазнобу», - решил дядя и успокоился.
Но зря. В апреле семнадцатого в городе случилась демонстрация. Одно из главных требований - окончание войны. Люди шли с красными знамёнами, с плакатами и пели революционные песни. Среди них оказался Прохор Еремеев. Власти ввели войска для подавления народного восстания. Слава богу, что солдаты не послушались приказа командующего военным округом и не открыли огонь. Восстание просто -напросто разогнали. Но после этого, под влияние членов большевистских организаций на заводах и фабриках попадали всё новые и новые рабочие. Выдвигали активных агитаторов и работали там, где остро обсуждались жизненные проблемы и были заинтересованные в исходе войны и революционных настроениях.
Дядя Костя сильно ругался, говорил, что возьмёт сейчас ремень и
по - отцовски выпорет.
-И что тебя вечно куда-то заносит? Все люди как люди, а ты то к богатеям сватаешься, то против правительства войной идёшь! –возмущался дядя.
-Это не война, это просто демонстрация. Что здесь такого? Против войны как раз.
-Тебе-то что? Тебя же не берут на войну, вот и успокойся. А если бы в острог? А если бы убили?
Но Прохор не мог успокоиться. Такой уж он был – Прохор Еремеев.
Из дому письмо пришло. Писала младшая сестрёнка Глафира. Письмо длинное – сначала поклоны Прохору и всей дядиной семье, потом поклоны от них от всех перечислила, даже соседа Артемия Петровича и свою подружку Агафью не забыла. Намекала, что к Агафье сваты приезжали, но она отказала, Прошу из города ждёт.
«Подождёт» - засмеялся Прохор над конопатой и толстой Глафириной подружкой. Потом про скотину и про дела деревенские. Как отсеялись, как откосились. Про маленького Андрейку, сынишку сестры Кристины. Всё это Прохор мельком прочитал, особо не останавливаясь. Но вот это уже интересно! Глафира писала:
« А ещё, милый мой братец Проша, у нас здесь такое творится! В Лежнёвке пять домов сожгли, самых богатых. Землю у них расхватали. Дом твоей Ульки тоже сожгли. Отец её в огонь кидался, добро спасал, так обжёгся сильно, до больницы не довезли, помер. Мать не выдержала, через неделю повесилась на этих головёшках. А Улька твоя сейчас живёт у старшего, женатого брата Стёпки. У нас в Демьяновке тоже Холстовых сожгли, лавочника Полуэктова и Машкиных. Тятенька сказал – поделом им, богачам. У нас сейчас всё по - новому. А тятька сказал – пусть Прошка всё равно в городу живёт. До свидания дорогой братец. Остаюсь любящая тебя сестра Глафира.»
«Да, дела – думал Прохор, - есть видно бог на белом свете. Всё расставил по местам. Теперь можно ехать свататься к Ульянке.» Он представил её жалкую, бедную, в обожжённом платье и готов был сию минуту сорваться и ехать к ней, к любимой. Душу тешили слова Глафиры в письме: «твоя Улька.» «Ничего, скоро, совсем скоро она будет моей! Но скорее всего не бог расчитался с богачами, а большевики. Надо будет рассказать Петру Николаевичу об этих событиях в деревне. А куда я сейчас уеду отсюда? Я не могу бросить своих товарищей. Ладно, вот доделаем всё, что задумали, потом поеду сватать Ульянку.»
А ночью сон приснился: приехал он сватать Ульянку, а она стоит на высоком крыльце – глаза горят, щёки алые, платок пуховый упал с плеч. Вокруг неё девок полно и все песни поют, хороводы водят, а отец её, Илья Григорьевич с вилами на него. Ближе… ближе… Ульяна встряхнула платком носовым и исчез отец. А он подходит и берёт её за руку. Она подала Прохору носовой платок, на котором вышиты красными нитками буквы У и Б. Проснулся. Встал. Достал свой вещевой мешок, с которым приехал в город. В уголке, вместе с документами лежал носовой платок. Прохор развернул его, погладил, прижал к щеке. В уголке были вышиты буквы У и Б. Ульяна Брусницына значит. Его Ульяна. Сама видно вышивала, рукодельница. «Погоди немного, моя девочка, скоро мы будем вместе. Вот только…..»