Любовь, длиною в век. Повесть. Глава 8. Коллективи

               
Свадьба была  не шумной. Собрались только близкие. Жить стали с родителями.
В стране стало поспокойнее. 1921 год  - первый мирный год после семилетней полосы войн и революций. В деревню стали возвращаться фронтовики. С новыми силами взялись за дело.
Ленин ликвидировал комбеды, признал тяжесть и жестокость, их действия назвали продовольственной диктатурой и ввели продразвёрстку. Потом и это посчитали нецелесообразным. Состоялся  восьмой съезд, который отказался от массового создания коммун и совхозов. Ставка делалась на «старательного хозяина», которого следовало  стимулировать. И Ленин принимает решение, которое  утверждается съездом.  Якобы,  по просьбе крестьян,  заменить хлебным налогом изъятие излишков продуктов.  А так же,  при условии быстрого и полного внесения налога, дали свободу использования излишков.  Излишки разрешили продавать. Таким образом узаконилась частная торговля. Жизнь наладилась - возрождалось поголовье скота, в кузницах ремонтировался инвентарь, стучали топоры на стройках домов и подворий.
Прохору предлагали,  как члену партии, остаться работать в партийной организации в городе. Но он отказался.
-Для меня деревня роднее.  Сын у меня родился, семья  своя. Да и отцу помогать надо, старый уже. А партии я и в деревне помогу.
Сынишку назвали Ромкой.  Румяный карапуз радовал всю родню. А Ульяна не могла налюбоваться на малыша. С Прохором они жили душа в душу.
С утра до вечера пропадал Прохор с отцом в поле. Радовались -урожай  дивный. С хлебом будут. Но осенью выяснилось - налоги задавили.
     Декрет разрабатывался в спешке и оказалось, что по сравнению с развёрсткой, налог снизил вдвое поставку продукции государству. Поэтому налог  был увеличен. Поворчали крестьяне, но - сдали. Куда деваться? А себе уж что осталось.  Основная часть налога легла на зажиточные хозяйства, бедняки были освобождены.  А весной ещё одно горе. Началась засуха. Дождей нет,  пашня раскололась,  вялые всходы, даже сорняков  почти не было, так же и   на лугах –нечего было косить для скота. 
        Осенью поняли  - на пороге голод. Многие побросали  свои дома и любыми правдами и неправдами уезжали в города. Считали, что там умереть не дадут. И в самом деле - главный удар голода пришёлся на деревню. В стране  погибло около миллиона крестьян - поедали домашних животных, кошек, собак.  Лишь к весне Правительство организовало помощь крестьянству. Закупили семена за границей и предоставили ссуду крестьянам.  Озимые семена, засеянные осенью, не позволили крестьянам в панике бежать из деревни.
     Через два года   увеличились посевные площади, поголовье скота, производство основных продуктов. Рост проявлялся за счёт зажиточности середняков и предпринимательской верхушки. Они закупали в хозяйство сложную сельскохозяйственную технику. Натуральный налог был заменён денежным. Так как удалось завершить денежную реформу. 
     В городе началась безработица и забастовки. А деревня поднимала хозяйство, ориентируясь на свои потребности и не торопились брать на себя заботы о городе. Россия отставала от других стран - там появились новые машины,  авиация, самолёты, танки.  Отставало и сельское хозяйство. В России главной тягловой силой оставалась лошадь –телега летом, сани - зимой,  орудием труда - однолемешный плуг, лёгкая борона, коса, серп. На хозяйственных дворах в уборочную пору снопы молотили цепями. Нужно было срочно принимать меры. Настойчиво о себе заявляла и беднота, требовали поддержки и защиты от государства.   
     Двадцать пятый год выдался урожайным, но крестьяне не продали государству запланированное и на рынках не смогли обеспечить город. В основном оставляли продукты на собственные нужды. В деревнях появилось много народу из городов и свои деревенские стали заниматься кустарным производством – ремёсла, стройка, лесозаготовки. Спрос крестьянина на промышленную продукцию не удовлетворялся. Зажиточные требовали косилки, сноповязалки, молотилки, трактора и удобрения. Промышленность предлагала лишь сельхозмашины,  приспособленные к конной тяге и ручному труду. Требовалась новая экономическая политика. Начался НЭП. Появилась кооперация во всех областях народного хозяйства.
Потом началась коллективизация. Государственные закупочные цены на зерно снизились.  Всё больше хлеба оставляли в собственных хозяйствах семье, скоту и для посева. Налоги платить стало всё сложнее. Крестьяне начали бойкот государственным хлебозаготовкам.   Было принято решение о запрете свободной торговли хлебом и репрессии против держателей и торговцев хлебом. Ввели дополнительные налоги. Начались массовые преследования зажиточных хозяйств и владельцев мельниц. Как и в период комбедов, против зажиточной части деревни была поднята беднота - ей была обещана раздача до четверти конфискуемого зерна.  В  двадцать девятом году было зарегистрировано по стране  до 1300 кулацких мятежей.
Не обошли стороной эти события и  волости  Зареченского уезда. В деревнях Лежнёвке, Демьяновке, Селяниновке, Берёзовке и других  так же были  выступления зажиточных крестьян, которых тут же окрестили кулаками.
 Фёдот Саранцев и Митяй Тимофеев опять оказались на высоте. К ним присоединились их дружки Пётр Самохвалов и Мишка Сединкин. Ходили по домам и вынюхивали кто сколько зерна намолотил, куда ссыпал, кому продал. Любое выступление  они выдавали за «мятеж» и вызывали из города вооруженную охрану. Пытались и к  Еремеевым  подобраться. Мол, богато жить начали, не пора ли раскулачить?  И только то, что ещё в восемнадцатом году  Прохор стал большевиком, останавливало их. Но не забыл Митяй как сватался его брат к Ульке, не забыл о том, как исчез его брат.  Милиция тогда  приезжала, расследовали, но так правды и не нашли. Свидетелей нет. А кто и видел что - помалкивали в такое мятежное время. До сих пор не знал Митяй жив ли брат, а если сгинул, то каким образом и где схоронен? Но чувствовал Митяй - без Еремеева здесь не обошлось.
Всё чаще в крупных хозяйствах  сыновья отделялись от родителей - дробились на мелкие, чтобы скрыть доходы, уменьшить налоги и снизить рост посевных площадей. Прохор тоже отделился от отца. За лето срубили ему  избу. К осени молодая семья справила новоселье. Отец выделил  сыну корову с подвеском, порося, овец и лошадь с телегой и санями. Ульяна была на сносях, ждала второго ребёнка.
 Цены на частном рынке неудержимо росли. Под угрозу были поставлено снабжение города зерном.  Приходилось брать зерно силой. Сотнями проводились  расстрелы,  налагались штрафы. В ответ сокращались покупки крестьянами сложной техники. В промышленности назревал кризис.   
Было принято решение разгромить кулачество и переходить к коллективной форме хозяйствования.  Колхозы и совхозы Сталин считал важнейшим направлением аграрной политики. Капиталовложение  на эти цели увеличивалось вдвое. Страна вступала в ответственный и трагический этап послеоктябрьской истории, когда решалась судьба большинства населения в те годы - крестьянства. Крестьяне принуждались к вступлению в колхозы под угрозой ссылки и  конфискации имущества.
Создали колхозы во всех деревнях. В Демьяновке  назвали «Колхоз имени Ленина» и председателем избрали Прохора Еремеева.  В Лежнёвке – Фёдота Саранцева, в Селяниновке - Гордея Некрасова.
В помощь председателям колхозов  были введены политотделы. В их пяти  деревнях  появился  Егор  Михайлович  Баранов. Председатели пытались сами решать когда сеять, сколько и что, но он лез буквально везде. Доводил до  председателей  выполнение планов посева и уборки, контролировал  выдачу  трудодней,  выявлял « вредителей», проводил «чистки». Главными консультантами у него был, так называемый, совет бедноты, в который и вошли  Митяй Тимофеев, Пётр Самохвалов, Мишка Сединкин и ещё несколько человек. Они же первые помощники и председателя колхоза «Серп и молот» Фёдота Ивановича Саранцева.
Как-то поздней осенью, ночью, к Прохору в окно кто-то постучал. Выглянул - Игнат Пантелеевич. Выскочил на крыльцо, следом за ним Ульяна, накинув на ходу пальтушку.
-Что-то со Степаном?- взволнованно вскрикнула она.
-Прохор! Рассыльный сейчас из района прискакал. Стёпку раскулачивают. Завтра за ним приедут.
-Как чувствовала,- всхлипнула  Ульяна.
Прохор молча обнял её за плечи.
-Не переживай, что-нибудь придумаем. Ехать надо ему отсюда вместе с семьёй, - сказал он уверенно.
-Я так же решил, - поддержал его председатель Лежнёвского сельсовета. – Вот,  я даже справку им  сразу сделал. Без справки сейчас никуда.
-Нет, твоя не пойдёт. Надо запутать следы. Вдруг где остановят. Будут искать Лежнёвцев. Поезжай к  Фёдору. Пусть напишет справку от нашего сельсовета. Встретишь Степана на развилке, отдашь. Я в Лежнёвке задержусь.
-Проша, я с тобой. Хоть попрощаюсь.
-Ступай домой. Не надо светиться лишний раз. И у окон глаза есть. Съездим как-нибудь к дядьке Косте в город, повидаешься, - успокоил он жену.
                ****
Сборы были недолгими. Уложены в узлы самые необходимые вещи  и брошены на телегу, тут же сонные, так и не понявшие почему их разбудили среди ночи, ребятишки.  Часа через два телега   с «кулаками» уже проехала Лежнёвку, Демьяновку, Берёзовку и ещё несколько деревень. Подъезжали к  Зареченскому. Нужно было успеть до рассвета повернуть на  Соколовский тракт, чтобы не встретиться с теми, кто должен ехать их раскулачивать.
В кармане   телогрейки Степан Ильич Брусницын сжимал бумажку с адресом  Еремеева Константина Кирилловича. Прохор сказал, в городе легче исчезнуть и затеряться. А Прохору  Степан верил.
         Под утро заполыхал дом Брусницыных. Горели постройки, сараи, всё нажитое добро. Большой светлый дом, который несколько лет назад Саранцев и Тимофеевы мечтали сделать Правлением колхоза! И вот два дня оставалось до исполнения их  мечты. Не судьба…
А  в это время никто не заметил,  как из  Лежнёвки, в сторону Демьяновки,  проскочил на вороном коне человек в поношенной кожаной тужурке и картузе.