11. Возвращение
Прошло два года после войны. Многое изменилось в деревнях. Мало осталось лошадей в колхозах, всё больше трактора работали на полях. В частных хозяйствах тоже лошадей не стало. В соседние деревни пешком ходили. А из районного центра Зареченского по деревням шёл автобус. Как-то ранним утром в Демьяновке из автобуса вышел человек. Автобус поехал дальше, за ним клубком поднималась пыль. А человек ещё долго стоял на остановке и смотрел ему вслед. Потом вздохнул тяжело, как бы вдыхая в себя деревенский запах. В поношенной фуфайке, смятой кепке и стоптанных сапогах. Худой, в чем душа держится, щёки запали, сам сгорбился. За плечами пустой вещмешок болтается. Сел на стоящую рядом скамейку. Видно трудно было идти дальше. А потом потихоньку побрёл вдоль улицы. Прохожие, спешащие на работу, оборачивались и с интересом рассматривали незнакомца. Никто не узнавал его. А мужчина мелкими робкими шагами брёл к дому Еремеевых.
Ульяна выглянула в окно. Всмотрелась…. По дороге идёт человек. Она не узнала его…. Она почувствовала… Сердце её радостно забилось и ноги сами понесли на улицу. Хлопнула входная дверь, стукнула калитка, Ульяна бежала навстречу незнакомцу. Бросилась ему на грудь и громко, по бабьи, завыла.
-Ульянка, милая, я дома, я здесь, не плачь,- уговаривал он её хриплым, простуженным голосом. Но она не могла остановиться. Все невыплаканные слёзы за эти десять лет, вся тоска, все воспоминания вылились здесь, не смотря на взгляды прохожих.
-Проша, Проша, я знала, что ты вернёшься!- шептала она. В обнимку они пошли в дом.
Худой, больной, убитый горем и тяжёлой работой. Но не обозлившийся. Нет, не было у него обиды ни на советскую власть, ни на коммунистов, которые по чьему – то злому доносу перечеркнули всё, что он сделал для партии, весь его труд на посту председателя колхоза. Перестали доверять и вычеркнули из партии. Он просто удивлялся их наивности, что не могли рассмотреть таких, как Тимофеев, Саранцев и других, каких полно во всех уголках нашей страны. Именно из-за них страдали все его товарищи, тянувшие тяжелейшую лямку в лагерях, как «враги народа».
Ульяна на завтра привезла из Бухаревки старую тётку, Марию Григорьевну. Та за полгода поставила Прохора на ноги своими травками, настоями, примочками, заговорами и приговорами. Лечила грыжу и правила надсаду, приводила в порядок суставы и суставчики, парила на печи и в парилке его простуженные ноги, бронхи и лёгкие.
К весне Фёдор Иванович Косолапов, который всё ещё был председателем колхоза, устроил его конюхом на конный двор. Но и здесь нашли его недруги из Лежнёвки. Секретарь парткома вызвал к себе Фёдора Ивановича и сообщил, что жалоба поступила на него – свояка своего пригрел, «врага народа», к лошадям поставил. А не боится, что враг народа всех лошадей отравит?
Ничего не сказал Фёдор Иванович, только вздохнул тяжело и попросил листок бумаги. Написал заявление с просьбой освободить от занимаемой должности.
- Старый стал, отдохнуть пора. Молодёжь с войны возвращается, достойных много. А я займусь своим любимым делом.
И ушёл работать на колхозную пасеку. Прохор так и остался конюхом. Ну что ж, добились Лежнёвцы своего - не на кого сейчас жаловаться. Новый председатель, фронтовик, молодой, энергичный, сказал, что такую работу, как конюх и пасечник никому, кроме Еремеева и Косолапого не доверит. Молодёжи не справиться. Да и нет у них желания - те всё больше на технику рвутся.