Куда ни кину взгляд – разгром и пепелище.
Возросшие ростки потоплены в кровище.
И в скорбном забытье погашены зарницы.
И траур в небеса уносит колесницы.
Ты не был трусом, просто не любил войну. Но долг и честь призвали тебя воевать, и ты повиновался. А как иначе? Можно было конечно уехать, благо было куда, но это значило бы, отмахнулся от собственной совести. Тогда в начале девяностых тебя не было на месте событий: сначала была армия, ещё советская, а затем ты уехал к дяде в Прибалтику. Сегодня ты здесь, хотя убеждён, что столкновения и войны ни к чему хорошему не ведут, поскольку за мертвых с одной стороны ими же расплачивается и другая. Юные и испуганные, вынужденные убивать, поскольку этого требует навязанный им долг. Многие попадают на передовую, даже не пройдя толком курс молодого бойца. Когда ты думаешь об этом, волосы на твоей голове шевелятся от ужаса.
Если спросить тебя, когда именно в тебе стали прорываться ростки патриотизма, ты вряд ли бы ответил. Эта сила заложена в тебе с рождения, и иным, кроме как гордящимся и почитающим свою нацию, свой народ ты себя не представлял. В детстве, будучи ещё совсем крохой, ты часами слушал занимательные рассказы дедушки о героизме и подвигах его соотечественников, и в играх мнил себя одним из них. Став старше, ты с головой окунулся в историю, и гордость за свой героический во всех смыслах народ, возрастала в тебе ежесекундно.
Ты стал патриотом до мозга костей и мог часами объяснять какому-нибудь обалдую степень величия своего народа. Делал ты это рьяно, ревностно отстаивая каждое своё утверждение. Напряжение и волнение, переполняющие тебя в такие минуты, преображали тебя внешне: сведенные к переносице брови, набухшие вены на шее, интенсивная жестикуляция – и ты уже не обычный паренёк среднего роста и телосложения, а скала, гигант, готовый к сражению за свои убеждения с самим Зевсом. И не беда, что находящийся напротив слабо понимает предъявленных ему требований и, зачастую, и двух слов не в состоянии связать. Это не столь уж и важно, главное суметь добиться того, чтобы все доводы и аргументы прочно зафиксировались в его мозгу.
Пропотевший, охрипший, но переполненный чувства гордости ты не уставал пропагандировать доблесть и мужество своего народа, и, из уважения, которым пользовался среди окружения твой отец, у тебя всегда находились слушатели.
Так было там, на земле, волей судьбы, проведения, или ещё чего или кого, ставшей многим Родиной, но в одночасье позабывшей об этом, наплевавшей в душу и сделавшейся противницей. Город позабыл, чьими руками взошёл, а земля – чьей кровью и потом орошалась. Наплевав на элементарную сыновью благодарность, дитя выдворило своих родителей прочь. Распространённое мнение, будто всё хорошее быстро забывается, и на этот раз оказалось верным.
Склероз распространился и прогрессировал и в кругу друзей. Они по определению стали врагами. Трудно поверить, что ещё недавно ваши интересны тесно переплетались, а споры и разногласия, если и имели место, то в большинстве своём носили невинный характер и касались, в основном, футбола. Разные команды – разные болельщики.
Вливая в себя литрами квасу из бочки, позволяя себе иногда заменить его холодным пенистым пивом, ты закачивал в противника столько информации, доказывающей превосходство своей команды, что многие просто сдавались. Владея мастерством убеждения, это не представляло особой сложности. А ведь, чего греха таить, правда не всегда была на твоей стороне. Случалось, команде не фартило, и за сезон поражений накапливалось, как семечек в арбузе. Но это не имело значения, ведь смешные человечки, не по рассеянности гоняющиеся за мячом в нижнем белье – твоя команда, твой народ. Наблюдая за тем, как по твоим надувшимся венам бежит кровь, и, опасаясь, как бы она не вырвалась наружу и не забрызгала их с головы до пят, оппоненты сглаживали углы, и поединок завершался миром, согласием и дружным ликованием. Какая, в конце концов, разница, ведь все мы братья на этой планете, точно так же, как и гости. Если бы и сегодня кто так думал.
Интересно, а это правда, что в бочки с квасом кидали лягушек, чтобы тот оставался холодным? Ты не верил в это, но с тех пор, как услышал – квасу не пригубил.
Момент истины вломился вместе с перестройкой, без предупреждения, не постучал и не позвонил, дабы договориться о часе визита. Хотя, возвращаясь к событиям минувшей давности, понимаешь, что позывные всё же были, и нередко громогласные, набатные, однако большинство предпочитало их не замечать. Но, как доказано временем и историей, шило в мешке не утаишь. Резко возросло число случаев дискриминации по национальному признаку, сообщения о разбоях и хулиганских нападениях всё чаще стали просачиваться в народ. Разумеется, средства массовой информации держались в стороне и никак не комментировали происходящие в стране беспорядки. И в этом нет ничего удивительного, конец восьмидесятых начало девяностых – это именно то время, когда преступность и беспредел набирали мощнейшие обороты, а государство, точнее то, что от него осталось, переквалифицировалось в стороннего наблюдателя. Чувствуя, нагнетание обстановки, люди притихли, а точнее сказать, затаились. Прекратились вечерние прогулки по аллеям и площадям, да и при свете дня мало кому гулялось. Канули в лета посиделки во дворе, столь почитаемые пенсионерами, даже «козла» и то уже никто не забивал.
Один только ты, казалось, находился в стороне от всего этого, кардинальные перемены, происходящие вокруг и в поведении людей, нисколько тебя не настораживали. Ты сохранял свою деятельность и продолжал спорить. Но это уже были споры совершенно иного склада и характера. Это уже был не футбол, это была жизнь. Приводимые в спорах факты и доводы были жёсткими: этакий коктейль, замешанный на вере, непоколебимости духа и многовековой истории, с резко выраженным металлическим вкусом. Любая недобрая реплика, пущенная в адрес соотечественников, надписи на стене мелом и красной, имитирующей кровь краской, содержащие угрозу физической расправы – всё подвергалось с твоей стороны осуждению, причём громогласному. Дискуссии, в которые ты ежедневно вступал, были полны риска и легко могли привести к летальному исходу. К счастью, тебе повезло, повезло многим больше, нежели некоторым из тех, кто, почуяв опасность, предпочёл не высовываться, держаться особняком. Заклеймить их трусами, значит признаться в собственном невежестве. Ведь в стремлении защитить своего ребёнка нет ничего постыдного, или же недостойного. И, тем не менее, ты предпочитал другой путь, может быть и потому, что сам был почти ребёнком.
Если проанализировать, к чему привели твои многочисленные споры, подвергания риску? Чего ты добился, разрыва связок? Был ли смысл и толк в этой, по сути, безвыигрышной борьбе? Как показывает история в спорах обычно мало толку. Но смысл – это да, смысл, однозначно, огромный. Живая, своевременная реакция позволяет ощущать себя человеком, поскольку мало кому удаётся, подмяв под себя собственное «я», сохранить в себе крупицы, заметно отличающие нас от хищников, обитающих в прериях и джунглях, несмотря на то, что и нам, высшим творениям Господа, свойственна охота прайдами, да и ситуация «десять на одного» не многих смущает.
Однако, эго-эгом, но действительность не отодвинуть и не заретушировать. Каких бы размахов боль она нам не причиняла, она есть, следовательно, существует необходимость её признания и смирения. Вот и твой отец, прежде спокойный и сильный в мыслях, подобно самой Земле, оказавшись прикованным, будто наручниками к истории, убедился в невозможности возврата жизни в прежнее русло. Кроме тебя у отца была ещё и двенадцатилетняя дочь, жизнью и честью которой он не мог рисковать. Как бы ты, запутавшийся в нитях судьбы, с ним ни спорил, с какой-бы обезоруживающей наивностью ни пытался убедить во временности проблемы – это ни к чему не привело. Побитый и обессиленный отец, казалось, впал в бездумное забытьё, и только вытаскивал спички из пепельницы и ломал в руках. Наконец устав от терзаний, причиняемых тобой, он страдальчески закричал. Ты почувствовал, как у тебя подмышками начала скапливаться влага, сердце заколотилось в ушах, зубы клацали, и, казалось, их набат эхом отзывался во всём мире. Обескураженный, ты попятился в тень и замер, надеясь, что тьма растворит выражение твоего лица. Слёзы катились из глаз так, словно хотели прекратить длительную засуху. Плакал и отец. Прежде, вы никогда не видели, чтобы слёзы смачивали отцовские черты. Он не плакал даже на похоронах вашей матери, а это сложно. Все эти похоронные процессии, гроб, плывущий по рукам, причитающие и рвущие на себе волосы женщины, облачённые во всё черное – как тут удержать слёзы? Но отец был полон презрения к малейшему проявлению жалости к себе. К тому же он считал недостойным размахивать скорбью. Он мог сотни раз умереть в душе, но не оголить при этом свои страдания. А сейчас? Слёзы отца стали толчком и для твоей сестрички. Она зарыдала, прижавшаяся к отцу. Тебе оставалось засунуть язык между зубов и сильно прикусить. Ты и сегодня чувствуешь возникший в тот миг во рту медный привкус крови. А когда плач отца обернулся истерическим хохотом, ты понял, что исход событий предрешён, разодранное не склеить заново, и помощи ждать не от кого. Боль каждого – его лишь боль. Оставалось одно: ноги в руки и айда! В тот день ты в последний раз любовался из окна видом на полное пленительного очарования море, и наблюдал, как скатывается на запад ярко-красное солнце. Считается, что самый красивый закат наблюдается в пустыне, среди песков. Крупное, ярко сияющее солнце перед глазами, быстро двигающееся мимо скал и готовое спуститься и соприкоснуться с песком. Лучи, проникают сквозь каждую песчинку, каждый камушек, каждое дуновение ветра. Но и закат на море — завораживающее зрелище! На море Солнце садится очень быстро. Свет играет с нами, вовлекая каждого в свою божественную симфонию. Небо имеет особенную прелесть, оно разнообразно в своей цветовой гамме: тёмно-синее, голубоватое, сиреневатое, местами почти чёрное. Но главное, оно живое. Видно, как вдали заканчивается море, и там же «тонет» солнце, которое уже приобрело оранжевый оттенок, и на него уже можно смотреть, не прищуривая глаза. Видел ли ты когда-нибудь прежде эту завораживающую картину? Увидишь ли ещё когда-нибудь?
Наутро вы собрали в небольшую сумку сменное белье, пакетик с документами, (а как без них?) и, удирать. Соседка Мариам, учившаяся ещё вместе с твоей мамой, помогла вам уложить вещи. Мариам персидское имя, так называют цветок туберозы, которой в Индии украшают сари невесты. Это очень ароматный цветок, и Мариам, под стать цветку источала вокруг себя смешанные запахи. Только, то были запахи лука, рыбы, подгоревшего масла, тщательно заправленные Chanel No 5. Покидая дом, где ты прожил, пусть не долгую, но всю свою жизнь, ты изображал, что вы отлучаетесь ненадолго. Зачем? Для кого? Ты, конечно же, понимал, что вы больше не вернётесь, но подсознательно старался отогнать от себя мысли о безвозвратной ссылке. В тебе в ту минуту уживались две личности: человек с чувством реализма и бесплодный мечтатель.
Так что, вы – трусы? Может, следовало биться до конца, отстаивая правду и удостоиться чести быть убитым? Но кому, позволь спросить, нужен подобный псевдо героизм? Кто вспомнил бы о нём сегодня?
Твой отец был истинным сыном своего народа, и, оставаясь верным себе, увёз вас не в полную перспектив на светлое будущее страну, а туда, где вроде, как и была ваша настоящая Родина. Хотя личная Родина у каждого там, где он появился на свет, там, куда любит возвращаться его душа. Подобно листьям кукурузного початка, обнимающим початок, родина должна прижимать вас к себе. У тебя такой нет.
Земля, на которой вы оказались в поисках убежища, таила в себе частички предков. В каждом дереве, в цветке, в траве – везде присутствовала, пусть даже не опознаваемая под микроскопом молекула плоти и крови, принадлежащая представителям твоего рода. Стоило тебе оказаться на родной, тёплой вне зависимости от сезона земле, как сила притяжения, магнетизм крови стали ощущаться всё сильнее. Гордость и патриотизм нахлынули на тебя новой, ещё большей волной, взяв в попутчики спокойствие, умиротворенность и уверенность в наступлении завтрашнего дня. На мгновение, ты позабыл всю боль, что переполняла сердце вот уже не первый день, весь негатив куда-то испарился, словно его и не бывало. Вот она, пора счастья, наступила! Возможно, именно этого мгновения ты подсознательно ждал всю свою жизнь. Жаль, что скоро, очень скоро всё исчезло, и остался лишь голый патриотизм. Когда ребёнок, возросший из вас, вдруг заявляет, что отныне не нуждается в ваших советах и не собирается нянчиться с вами, вы не перестаёте его любить, нет. Вам просто приходится свыкнуться с мыслью, что вас отправили на скамейку штрафников. Так и ты, по-прежнему любишь свой народ, испытываешь гордость за своих героев, которые, кстати, среди современников особым авторитетом и не пользуются. Другое время – другие нравы и ценности. Разумеется, ты и сегодня продолжаешь возвышать свой народ в глазах посторонних и дашь достойный отпор любому, посягнувшему на честь и величие твоей нации. И всё же многое изменилось. Ты осознал истинную суть патриотизма и понял, насколько он опасен. Им можно оправдать всё: присвоение чужого ради могущества своей страны, своего народа, ложь, предательство, убийство – всё, а главное, он оправдывает войну. А когда речь идёт о малых народах, выступающих, как правило, в роли угнетённых и порабощённых тут патриотизм особенно страшен, ибо влечёт за собой неимоверную жестокость и насилие, доходя до шовинизма. А ещё он может доходить до абсурда. Пропала в тебе необъемлемая уверенность в избранности своего народа, зародились сомнения, относительно благоразумия и адекватности некоторых его представителей. Одним словом, на месте всё оказалось не таким безоблачным, каким виделось на расстоянии. Возможно, всему причина нежелание тех, кому повезло больше, кто не испытал на себе всю тяжесть изгнания понять и принять тебя как равноправного, родного. Твоя семья вынуждено покинула дом в самом сердце большого и светлого города и пустилась в плавание в неизвестное, а на месте швартовки к вам отнеслись так, словно прежде вы торчали в деревнях и собирали коровий навоз. А ведь вам и нужно-то было всего ничего: немного тепла и понимания, но вместо этого – ощущение будто кто-то наступил на сердце.
Мысли об ошибочном выборе пристанища с каждым годом причиняют тебе всё большую боль. Обиды и разочарования, стелящиеся друг на друга, с годами уплотнились и тяжёлым камнем сдавливают грудь. Вы были счастливы и не замечали этого, вплоть до момента, когда контраст прошлого с настоящим поразил ваше сознание своей очевидностью. Понимание того, что уже нигде и никогда ты не сможешь чувствовать себя дома, терзает душу и не даёт остыть воспоминаниям. Ощущение, что вы очутились под открытым небом, и сидите посреди улицы с жалкими обломками будущего на голове. Снова страх, но уже совершенно иного рода, крадётся и подходит всё ближе. Что же делать, снова бежать? Многие так и поступили, а о сроке, проведённом среди своих, вспоминают как о сроке. Но кто осудит их за это? Ведь один недобрый взгляд может распороть надвое. Когда нас бьёт и обижает сосед – мы либо отвечаем ему тем же, либо просто уходим. Но когда с нами так поступает брат, мы чаще всего глотаем слёзы. Но когда они, заполнив нас как сосуд, выплёскиваются наружу – приходит конец бессловесному долготерпению, и кажется правильным бросить всё и уйти восвояси. Но бежать вторично страшно. Человек, на собственной шкуре испытавший ужас изгнания с неохотой и сомнениями соглашается на повторный побег. Во всяком случае, своим детям подобной участи он не желает, да и кто может гарантировать, что в другом месте будет лучше? Известно же, хорошо там, где нас нет, а искать такое место – жизни не хватит. Остаётся жить и надеяться, что наступит час и всё изменится к лучшему. Тебе хочется, очень хочется верить, что твои дети, или хотя бы дети детей, смогут чувствовать себя на своей земле обетованной как дома. Но до тех пор, единственным желанием остаётся задернуть шторы и спать, спать дни и ночи напролёт.
У тебя нет детей. Ты так и не женился, хотя возможностей было, сколько пальцев на руке. Но ты не встретил ту единственную, свою. Семья для тебя – это нечто особенное, нерушимое, со своими таинствами, со своей магией. Супруги как два листка одного дерева. Кто бы и что бы не попыталось их разлучить, они всё равно останутся связанными могучими переплетёнными корнями дерева, даже если их и сорвало мимолётным ветром. Взаимопомощь, поддержка во всём, любовь – вот на чём должна основываться семья. И каждый живущий в такой семье будет обладать личным счастьем. Если этого нет – это уже не семья. Она как дом с прохудившейся крышей, обветшавшими, полуразрушенными стенами, а взаимные обиды и упрёки в ней подобны глубокому не пересыхающему колодцу. Пристанище для ворон и грифов, подобно тем, в которых нет живых – вот с чем олицетворяется у тебя подобная семья. В создании и сохранении семьи должны принимать участие и сердце и голова, рука об руку. Единовластие сердца может привести семью к инфаркту, а акцент на голову – к маразму.
«Мужчина выбирает», на этой модели ты вырос. Мама чуть ли не с самого твоего рождения рассказывала, как твой отец увидел её, ещё почти ребёнка и решил – быть ей ему женой. Понадобились годы, прежде чем он смог осуществить намеченное, но результат стоил того. Сегодня всё иначе.
Одурманенный цивилизацией и прогрессом, мужчина утратил свою внутреннюю мощь и силу, мятежность духа, стал уступчивым и податливым, и в современном обществе ослабли супружеские узы. Женщина выбирает, мужчина молча соглашается. Такой переворот с ног на голову привёл к тому, что и в женщинах притупилось всё женское. Они желают принимать, не отдавая ничего взамен. Это не для тебя. Лучше уж всю жизнь проходить бобылём. Правда детишек хочется.
В последнее время ты стал часто вспоминать свои детские годы. Годы, когда жизнь позволяла тебе быть беззаботным, легконогим мальчишкой. Какие бы трудности не встречались в детстве, какими бы горькими не казались обиды, они не превращались в разочарования. В детстве всё поправимо, любая темнота заканчивается светом. Даже самая бесцветная картина скрывает в себе хоть один яркий мазок. Возвращаясь в детство, возвращаешься в чистоту и к вере в идеалы. Хорошо, когда детство сохраняется в душе навечно. Взрослый взгляд на жизнь – совершенно иной взгляд. Где вы, оптимистичные деньки?
Вы жили в большом, красивом городе, и учиться тебе довелось в одной из лучших школ. И дружил ты с самым добрым, храбрым и весёлым пацаном в классе, с Вагифом. Дружили с первого класса. Арам и Вагиф – два брата, но никак не Каин и Авель…
Интересно, верно ли предположение, что имена имеют свою характеристику и во многом определяют характер и судьбу человека? Вот ты, например, Арам. Самое распространённое мнение, что это арамейское имя, ведь Арам – это внук Ноя. Но согласно армянской мифологии именно Арам является предком армян. В переводе с персидского, твоё имя означает «утешение, покой». Ты и впрямь был сдержанным и спокойным в детстве, а потом всё изменилось, и чем больше ты знакомился с жизнью, тем дальше убегало твоё спокойствие. Сегодня, если ты и кажешься когда себе и окружающим спокойным, в твоём спокойствии нет полноты и безмятежности.
Вагиф же означает «всезнающий». Человек с таким именем обычно надёжен и на Вагифа и впрямь всегда можно было положиться. Во всяком случае, ты полагался, и он ни разу не подвёл тебя. А теперь – вы враги и должны ненавидеть друг друга. Ненависть и раздоры не приводят ни к чему хорошему. Безумие и смерть сопровождают их. На нападение и разбой с одной стороны следует то же с другой. Погибших не вернёшь, они лишь влекут за собой новые смерти. А ещё ненависть – дитя страха. Выходит, вы теперь боитесь друг друга? Страх – состояние, приводящее к безумию, толкающему на нелепые поступки. Всё вкупе снова приводит к смерти.
Сама природа восстаёт против жестокости человечества. Людским распрям и тревогам нет конца. «Слепота сердец», вот какой недуг оккупировал жителей Голубой планеты. «Огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узряточами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Исаия 6:10).
После уроков, вы часто залазали на деревья, что росли в большом количестве чуть ли не везде, где не был проложен асфальт, и пускали солнечные зайчики в окна домов. Иногда из окон вам в ответ грозили пальцем. Вечерами вы учились ездить на велосипеде «без рук». Вагиф был высоким и коренастым парнем. В седьмом классе, он уже был выше и здоровее многих десятиклассников. И девчонки, начиная с шестиклассниц, все были влюблены в него. Не удивительно. Он был красив. Жгуче чёрные глаза и иссини чёрные волосы, и всё это на фоне белоснежной кожи. И зубы, ровные и красивые. Тебе почему-то особенно запомнились его зубы, может потому что у самого с ними вечные проблемы. Вагиф был озорным парнишкой, и учителям, где-то начиная с четвёртого класса, приходилось с ним несладко, особенно одной, учительнице географии. Своими происками он буквально сводил её с ума. Доходило до того, что она хватала указку и бегала за ним по всему классу. Это забавляло всех, кроме учительницы, разумеется. Однажды он положил ей за ворот платья муху. Вот было смеху!
Близятся сумерки, и зарево отдалённого пожара освещает горизонт. Вот снова дали команду к бою. Второй раз кряду за короткий срок. Тень вражды и ненависти затмила небеса на линии соприкосновения двух враждующих войск. Любуясь поразительной картиной развернувшегося перед тобой пейзажа, ты озираешься по сторонам, и ужас пробирает тебя всего. Это ведь очень красивые места. Горы, изрезанные ущельями, переходящие в долины, степи по склонам гор, быстрые, но сравнительно небольшие реки. Всё вокруг подобно стеганому одеялу, мягкому и сшитому из многокрасочных лоскутов. К тому же климат тут прохладный и резких перепадов температуры не наблюдается. В безветрие, кажется слышно, как восходят из земли травы и цветы, тихо-мирно перешёптываются деревья, плавно и грациозно машут крылышками бабочки. Нужно ощутить себя уроженцем этих мест, дабы передать дух и колорит края. Поэтому далеко не все готовы признать прелесть окружающего. И отрицающие отнюдь не те, кто стоит сейчас по другую сторону границы. Ты изо всех сил пытаешься преодолеть своё отвращение к таким людям, списываешь всё на невежество, но, а когда совсем «припечёт» на естественную зависть уродства к прекрасному. Однако из реальности возникают картины, которые своей откровенностью приводят тебя в смятение и опустошают. Даже горы, окружающие тебя и те скалятся и смыкаются, небо хмурится и мрачнеет. Бои с применением танков, ВВС и тяжелой артиллерии способны испортить всё на свете, даже такое сказочное великолепие. Первое, что бросается сейчас в глаза – это покрытые маскировочной тканью БМП, БТР, миномёты, джипы, грузовиков и ещё бог весть что, тянущиеся по территории как змеи. Фрагменты подбитых танков лежат как у линии соприкосновения, так и в глубине позиций. Уцелевшие в бойне машины замерли у линии соприкосновения и в готовности ждут возобновления боёв. Всё кричит о том, что дни беззаботных забав бесповоротно миновали. Взамен свежести и цветочных ароматов запах войны и крови. Того требует политика. Она оправдывает всё.
Ещё в школе вы с Вагифом решили отправиться добровольцами в Афганистан, и разговоры о трупах в фольге, прыгающие на костылях солдаты, которым посчастливилось (а счастье ли это?) вернуться из тех «безмолвных» мест вас ничуть не смущали. «Афганский ветер» Леонтьева был для вас лишь душераздирающей песней. Ахмат Шах Масуд, маджахеды, чёрные волки – у всех на устах, но это не пугало. Даже новости о похищенных в Мазари-Шарифе строивших хлебозавод рабочих, сложностях освобождения, жертвах не могли поколебать вашу решимость. Вы твёрдо решили стать «афганцами», и только это имело значение. В те годы все матери молились, чтобы их сынов миновала чаша сия. Но у вас с Вагифом матерей не было. К тому времени твою мать унесла тяжёлая болезнь, а Вагиф потерял свою мать в тот миг, когда на свет появилась его сестра. Она истекла кровью при родах. Девочка с раннего детства чувствовала себя виновницей трагедии и просила прощения у всех, включаю покойницу. Вот только можно ли всерьёз просить прощения за боль и страдания, причинённые матери, когда она тебя рожала? Но у вас оставались отцы, но они, как бы тяжело не было на сердце, не станут отговаривать сыновей от мужественных и храбрых поступков. И вы готовились, бегали по утрам, посещали бассейн, обучались стрельбе. Вы не понимали тогда, что между войной и игрой в войнушки – пропасть. Там, в незнакомой вам стороне, при температуре сорок – пятьдесят градусов на огромной высоте, среди песка, бьющего в глаза, вам придётся противостоять не каким-то там необученным босоногим афганским паренька, воевать с вами будут наёмники из Ирана, Пакистана, Америки. Сегодня говорят, что моджахедам помогал сам Бен Ладен. Можно себе представить в какой бойне выживали или нет наши солдаты. Но вы были детьми и мечтали стать героями. Вы ещё не достигли призывного возраста, когда начался вывод советских войск из Афганистана. Сколько было радости! Ведь скольких ребят привезли в цинковых гробах, получивших кодовое название «Груз 200». В соседний подъезд привезли такую «посылку». Ты помнишь, как смотрел сверху с балкона на похоронную процессию и думал, есть ли кто в гробу или он набит песком. То, как гроб блестел под воздействием солнечных лучей, навсегда врезалось тебе в память. И вот всему этому пришёл конец: не будет больше покалеченных парней, рвущих на себе волосы матерей. Тогда никто и не предполагал, что третье тысячелетие принесёт с собой новые жестокие войны. Все радовались происходящему. А вы ходили как в воду опущенные. Зато дружба ваша, казалось, ещё сильней окрепла. Хотя, куда уж сильней? Погоревав денёк-другой, вы решили, что попроситесь в одни войска, в одну часть, авось повезёт. «Я их попрошу, они не откажут. Они поймут, что мы не просто друзья, мы настоящие братья, и не откажут». Вагиф искренне верил в то, что говорил. Он был таким простым, его душа, его мысли были как на ладони. Он ничего не скрывал, никогда не хитрил. Ворота его сердца были широко открыты. Просто беда с такими людьми. Они уверены, что и все остальные – такие же. Этот земной мир определённо был не для них, он для людей бесстыдных, наглых, жадных, для подлых людишек с вечно завидующими глазами. Рядом с бесхитростным Вагифом, ты и сам казался себе лицемером. И все кого ты знал, все, кроме Вагифа – тоже. Но наряду со всей своей чистотой, он ещё был очень храбрым и справедливым, всегда мог постоять за себя и за того, на чьей стороне правда. В разлуке тебе ещё ярче видны его достоинства. Твоему отцу очень нравилась ваша дружба. «Вы как два Аякса, храбрых и всегда готовых постоять друг за друга. Из мальчика, который не может постоять за себя и своих близких вырастет не мужчина, а тряпка, на которого нельзя будет положиться ни в чём». Да, ты всегда был готов отстоять свои убеждения. К тому же у тебя был Вагиф, твой верный друг, брат! Могли ли вы подумать, что к моменту призыва к службе будете уже по разную сторону фронта? И вот, ты тот, кто забирает чужие жизни, жизни таких же людей, жизни тех, кто возможно, как и ты не хотели воевать. Просто и они не были трусами.
Сегодня ты стал особенно недоверчивым: заранее сомневаешься в мотивах любого человека, косо смотришь на совершаемые ими, с виду благие поступки. Ты априори не допускаешь существования честных людей в полном смысле этого слова, никому не доверяешь, в любой момент ждёшь подлости даже от ближнего. Паранойя. Тебе не нравится всё вокруг, не нравится мир, в том виде, в каком ты его настиг, не нравится современная трактовка добра и зла, правды и лжи. Что скрывать, ты сам себе не нравишься, тот ты, каким стал, после расставания с Вагифом. И тебя всё чаще стала посещать мысль, а можно ли отказаться от себя, высвободиться из себя, сбросить с себя шкуру как змея? Но разве сменив шкуру, змея перестаёт быть змеёй?
Сестра часто звонит тебе. Вернёшься после очередного боя, возьмёшь телефон, а там вереница пропущенных звонков. Все от неё. Отец не звонит. Не тот характер.
Ты никогда не говоришь сестре, что участвуешь в боях, а на вопрос, почему не отвечал на звонки, мямлишь что-то типа, читал, или с ребятами в «Базар-Блот» играли. Она, наверняка, не верит, но и быть уверенной, что ты лжёшь – не может. Ты запретил ей смотреть «Новости» и читать всякую чушь по Интернету. Ты уверен, что они только и делают, что разжигают вражду. Вообще, кто придумал этот Интернет? Конечно же, США. Разве можно сомневаться? Их испугал запуск первого искусственного спутника Земли. А кто его запустил? Конечно же, СССР.