Жил-был… Жили были… Так начинаются сказки. Так начнётся и наша.
Раньше слыхом неслыханно было. Видом невиданно было, а ныне завёлся в наших лесах дракон. Не так, чтобы прям дракон-драконище, а так, средних размеров дракончик. Но всё же дракон, а не ящерка какая, варанообразная. И откуда он взялся, никто толком не знает. А только стали охотники да грибники поговаривать, что посверкивает что-то среди деревьев. Как будто радугою вдруг всё займётся на мгновение, и снова словно ничего и не было. А кто-то из местных, лесничий ли, ребятня ли мелконькая будто бы и видел его, раскрасавца этакого. И будто сияет он чешуёю разноцветною радужною, и сам из себя такой важный да статный. И будто бы и не страшный он вовсе. А весь благообразный такой, а взгляд у него озорной да радостный. И страшно охота стало Николеньке сходить в лес до дракона, глянуть одной поглядочкой на чудо дивное, пока городские не набежали да не наследили тутошки. Эка невидаль раз в тыщу лет объявится. А не успеешь – и поминай, как звали. И пошёл Николенька в лес. Крестик маленький в кулачок зажал. Чтоб не так боязно было.
Да так и идёт, всё прямо да прямо. Никуда не сворачивая. Тропка знакомая. Сотни раз босиком по теплу да жару исхоженная. Поначалу страшновато да плутовато было. То кажется, тропка не так раньше вела, да не туда сворачивала. А спустя времечко пообвыкся маленько, да и идёт себе споренько. И песенку подладился себе под нос мурлыкать. Мол, "Мура-мура–мурава, знать высокая трава. Мурушка моя мурава, выросла коням на славу, у лошадки будет стать. Всю хочу тебя обнять." Николенька-то мастер был песни сочинять. Иной раз вылетит у кого словечко, а он и хвать, и подхвать, и готова песенка-кудесенка незамысловатая со смыслом. А чего простому человеку мудрствовать. Как сердце слово услышит, так и в песню положит, и затянет-запоёт душа от красоты земной, к трудам рук человеческих расположенная. Так вот идёт Николенька, да песенки себе под нос поёт-мурлычет.
Вдруг в лесу как будто светлее стало. И свет тот какой-то ясной чистоты, словно из родника водица вдруг светом стала. И приутихло всё вокруг. Глянул Николенька по сторонам. А и лес-то какой-то другой стал. Словно ветки деревьев на руки похожи человеческие, а стволы – как тела сильные, мускулистые. И кустики, и трава словно живее стали. Будто ожило всё кругом, и вот-вот заговорит по-человечески.
Николенька и оробеть не успел, как увидел снопы радужных искр, из-за которых не разглядеть было чего-то большего, излучавшего такую небывалую радость и умиротворение существа, которого и драконом-то назвать было сложно. Ну вроде был у него и хвост. А вроде и не было, и шея длинная благородная с изящно посаженной головой вроде была. Но всё затмевали глаза. Мудрые. Светлые. То казалось бы, изумрудно-солнечно-зелёные. То тепло-песочно-карие, а то, глубокие лазурно-прохладно-прозрачные, как озёрная тишь.
И заговорили с Николенькой глаза. То есть звуков вовсе никаких и не было, а глаза говорили. Рассказывали. Какая благодать таится за каждым созданием божиим. За каждой травинкой, за каждым лепестком и былинкой. Как мило каждому созданию рождаться на белый свет и вдыхать аромат жизни. Как всё тянется к свету и любит. Всё любит жизнь, и дарит любовь. Всё умеет разговаривать. Смеяться и плакать. Всё умеет наслаждаться и переживать, радоваться и страдать. Всё умеет чувствовать и мыслить. Всё знает изначально, что оно – есть одно великое целое, прекрасное и живое.
И Николенька наполнялся этим всем. Он наполнялся любовью ко всему. Что есть он сам, что есть мир вокруг и внутри него. Крестик, зажатый в руке, грел мягким тёплым живым светом, испускал изнутри себя пульсирующие волны, и на этих волнах Николенька словно парил в облаках нежности, заботы и бережной ласки, которую дарил ему мир.
Мир, дракон, лес - всё перемешалось, и радужным облаком вынесло его на знакомую полянку, с которой рукой подать было до родных мест. И вот исчезло, растаяло облако, а Николенька всё стоял, и чудилось ему, что умеет он теперь видеть лес и всё вокруг по-новому. И не в силах он был ни сорвать листика с дерева, ни раздавить букашку малую. Потому что знал он, что это всё – живое и равное ему.
С тех пор прошло немало лет, но Николенька навсегда сохранил это чуткое бережное ласковое прикосновение к чуду. Он никогда не узнал, кем же был на самом деле дракон, но проникновение в сказку, наслаждение от живого поддерживающего общения с тем, что лежит в основе жизни, сделало его настоящим волшебником.
Кто знает, мой юный друг, может быть и ты когда-нибудь встретишься с чудом, которое преобразит и тебя, осияв твоё сердце радугой прекрасной любви ко всему живому. Любви ко всему. Ко всему, что есть.